"Секретная история вампиров" - читать интересную книгу автора

П. Д. Касек Зеркала и дым

ночном воздухе чувствовалось дыхание осени — нет, не легкое дуновение, а уверенный выдох: от него краснели носы, он забирался в рукава и за воротники, навевая мысли о теплом очаге, жареных каштанах и зимних пальто, которые скоро придется доставать из шкафов.

Еще одно лето подошло к концу, и он радовался этому. Лето всегда было ее самым любимым временем года.

Поеживаясь в черном, в тон приближающейся ночи и настроению, флисовом пальто, он шагнул в сторону, чтобы избежать столкновения с двумя молоденькими модницами — разрумянившиеся от холода, они хихикали по любому пустяку, — и споткнулся о незаметную трещину на тротуаре. Стараясь удержаться на ногах, он нечаянно толкнул плечом мужчину в спортивном твидовом пиджаке.

— Эй, парень, смотри, куда идешь.

Поскольку такое обращение из уст состоятельного жителя Верхнего Вест-Сайда можно было считать обычным делом, он не придал ему значения. Он уже давно понял, что обитатели Нью-Йорка гордятся своим хамоватым поведением и не упускают случая его продемонстрировать. Если учитывать, что сам он жил на Сто тринадцатой улице и, следовательно, тоже мог считать себя ньюйоркцем, то имел полное право ответить в том же духе, но секунду спустя мужчина в твидовом пиджаке его узнал и преисполнился громкого, восторженного почтения.

— Ну надо же! Мистер Гудини… Прошу прощения, сэр… Я так виноват. Простите, ради бога.

Гудини кивнул, проглотил слова, которые собирались слететь с его губ, и хотел двинуться дальше; вокруг него успела воцариться внезапная тишина — следствие превращения людей, еще минуту назад никак не связанных ни с ним, ни друг с другом, людей, спешащих с наступлением вечера домой, в толпу.

— Это он! — взлетел и закружился яркой птицей над толпой юный женский голос. — Это действительно он!

— Я смотрел ваше прошлогоднее представление, сэр. Чудесно, просто чудес…

— А я думал, что он выше ростом!

— Покажите фокус!

— Да, да! Покажите нам фокус!

Фокус… Они считали, это все, на что он способен. В их глазах он был еще одним фокусником на сцене — возможно, чуть более известным, но вполне под стать шарлатану на углу улицы, который научился прятать в кулаке горошину и передвигать ореховые скорлупки.

— А ну-ка, кто-нибудь, возьмите его за руки! — выкрикнул голос, и кто-то с готовностью выполнил команду. Стиснул ему руки и поднял одну из них над толпой, крича:

— Вот так! Я занимался греблей в Принстоне, и хватка у меня крепкая, уж поверьте. Посмотрим, как вы из нее вывернетесь!

Толпа взревела от восторга, но каким-то чудом он услышал в реве и другой голос — тот бахвалился, что если великий Гудини сумел выбраться из наручников, то обычная хватка его не остановит.

Гудини глубоко вздохнул и уставился на держащего его мужчину. Того самого, в спортивном пиджаке; мужчина смотрел на него во все глаза и ухмылялся. Пальцы на его руке сжимались все сильнее, и Гудини чувствовал, как трещат в запястье кости.

— Давайте, — подначивал мужчина, — Выворачивайтесь.

Так он и сделал.

Вывернул из суставов кости, сложил кисти, выскользнул из хватки и отступил на шаг, как раз когда один из бравых нью-йоркских полицейских начал при помощи не слишком ласковых наставлений разгонять толпу.

Спортивный пиджак с раскрытым ртом смотрел то на Гудини, то на свои все еще поднятые кулаки, которые теперь сжимали воздух.

— Боже мой… у него получилось!

Толпа почти разошлась, но полицейский дождался, пока утихнут аплодисменты оставшихся зевак, прежде чем извиниться за их поведение.

— Прошу прощения, мистер Гудини. Если желаете, сэр, я могу вас проводить.

Гудини отрицательно покачал головой и натянул шляпу на глаза.

— Не нужно, офицер. Мне осталось дойти всего лишь до конца улицы, но все равно спасибо. За все.

— Не стоит благодарности, сэр. И если позволите, я водил семью посмотреть ваше последнее представление, и, что я могу сказать, сэр, оно было просто чудесным. Всего вам хорошего, сэр.

Гудини смотрел вслед полицейскому, пока тот не пропал в мутных осенних сумерках, и только потом повернулся к элегантному особняку через два дома вверх по улице.

Почти целый год прошел после публикации в «Сайнтифик Америкэн» его памфлета о Маржери, в котором он разоблачил знаменитую чикагскую женщину-медиума как шарлатанку… и потерял, как ему казалось навсегда, дорогого друга.

Почти год. Еще один год.

Мамэ.[12] Еще один год, после ее смерти их прошло уже одиннадцать.

Гудини сделал глубокий вздох и прогнал незваную мысль прочь. Сегодня он не мог позволить себе выглядеть уязвимым… только не сегодня. И ни в коем случае не перед тем человеком, который хотел его увидеть.

Утром пришло письмо, написанное на плотной веленевой бумаге с золотой каймой, адрес на конверте выведен уверенной мужской рукой. Сама записка отличалась лаконичностью:

АКД — Артур Конан Дойл. Сэр Артур, чью дружбу он считал потерянной навсегда. Умнейший, практичный человек, и тем не менее он все еще продолжал верить в то, что мертвые могут общаться с живыми.

— Будто такое возможно, — прошептал Гудини, только чтобы лишний раз напомнить себе о нелепости подобного предположения. Ведь если бы мертвые могли вернуться из-за завесы небытия, давно бы уже это сделала.

Ветер поменял направление и трепал его пальто. Гудини расправил плечи, вынул из кармана конверт и сверил адрес с блестящей медной табличкой особняка, перед которым стоял. В окнах фасада сиял свет, он просачивался сквозь кружевные занавески и оплетал золотистой паутиной двух львов, что стерегли крыльцо. Поднимаясь по ступенькам, Гудини потрепал одного из них по голове. Когда он потянулся за дверным молотком в виде бараньей головы, свет хрустальной лампы на крыльце высветил на миг тонкое золотое кольцо на его мизинце. Оно принадлежало его матери и было единственным, что от нее осталось.

Несмотря на мнимое англичанина.

Открывший ему дворецкий поприветствовал Гудини наклоном головы, взял у него пальто и шляпу и немедленно проводил в отделанную темным деревом гостиную, где его ожидал, глядя на угасающий в камине огонь, тот человек, которого он когда-то считал добрым другом. Только отблески огня двигались по комнате, человек же казался высеченным из мрамора. Отлично вышколенный дворецкий прочистил горло, прежде чем объявить:

— К вам мистер Гудини, милорд.

Гудини провел пальцем по губам, чтобы скрыть улыбку. Насколько же в духе этого человека придерживаться аристократических церемоний, даже обитая в снятом на время доме.

— Гарри! Как я рад вас видеть!

С помощью отделанной серебром трости пожилой мужчина в бордовом домашнем костюме из парчи поднялся на ноги. Они не виделись всего несколько лет, но за это время возраст подобрался к англичанину, подобно ползучей лозе.

«Интересно, насколько старым выгляжу в его глазах я?» — подумал Гудини, когда их руки встретились в крепком пожатии.

Секундой позже взгляд сэра Артура упал на порванный нагрудный карман пиджака Гудини, и его улыбка поблекла.

— Я вижу, вы еще в трауре.

Он не осуждал, просто отмечал увиденное. Гудини кивнул и разомкнул рукопожатие.

— Как и всегда, сэр Артур. Вы хорошо выглядите.

Светские любезности, вежливые и ни к чему не обязывающие, — как раз то, что нужно, чтобы проверить почву.

— В газетах ничего не писали о вашем приезде в город. Готовите новую книгу?

Англичанин с улыбкой покачал головой и указал на кресло напротив того, с которого только что поднялся.

— Готовлю кое-что, да, но не для книги. Нет, на сей раз я здесь ради вас, Гарри, чтобы предъявить вам неопровержимое, безоговорочное доказательство существования спиритуалистического мира.

— Вы упоминали об этом в записке. — Гудини присел, стараясь держать себя в руках, но он чувствовал, как пульсирует под воротником вена. — Неопровержимое? Безоговорочное? Несомненно, вы имели в виду доказательство, которое невозможно опровергнуть, не так ли, сэр Артур? Я считал, что после всего случившегося мы похоронили эту тему навсегда.

— Чудесная игра слов, — хмыкнул за его спиной сэр Артур. Он наклонился над небольшим круглым столиком, наливая в два высоких бокала херес. — Вам следовало стать писателем, Гарри.

— Я и так писатель.

Сэр Артур протянул Гудини бокал и осушил собственный перед тем, как снова опуститься в кресло.

— Ах, ну как же, те… статьи для «Сайнтифик Америкэн». Я прекрасно понимаю причины, которые побудили вас их опубликовать, но по-прежнему придерживаюсь мнения, что та бедная леди настолько переживала и старалась произвести на вас впечатление, что…

Гудини отпил глоток вина, чтобы удержать при себе мнение. Уже в который раз.

— …она совершила ошибку. Я по-прежнему верю в ее способности, но я пригласил вас сегодня не ради Маржери.

Гудини опустил свой бокал.

— Если доказательство, о котором вы упоминали, имеет какое-то отношение к той леди, я надеюсь, вы простите меня, если…

Сэр Артур жестом попросил его опуститься в кресло.

— Нет, Гарри, оно не имеет отношения к Маржери, хотя вполне возможно, что когда-нибудь мы снова поговорим о ней. Мое доказательство убедит даже такого законченного скептика, как вы…

Бокал выскользнул из пальцев Гудини, выплеснув последние капли вина на толстый персидский ковер у его ног. Она всегда называла егоникто другой не звал его так, даже Бесс.

Мамэ.

— Как?

Но снова англичанин остановил его жестом.

— Вы подтверждаете имя, Гарри?

Гудини откинулся в кресле и сложил руки на коленях, чтобы скрыть дрожь.

— Да. Но узнать его не так уж и сложно, сэр Артур.

— А я и не думал, что убедить вас будет легко.

Нагнувшись вперед, сэр Артур опустил руку в нагрудный карман своего парчового домашнего пиджака и, медленно и осторожно, под стать любому заправскому иллюзионисту, вытащил оттуда вышитый шелковый платок.

Гудини закрыл глаза, но все равно видел крошечные голубые незабудки, что украшали один уголок над вышитыми сиреневой нитью инициалами: Ц. В.

Цецилия Вайсс.

— Этот платок принадлежал вашей матери?

Когда Гудини открыл глаза, комната вокруг него плыла, и он отстраненно смотрел, как его бледная, трясущаяся рука берет платок и подносит к лицу. Запах «Арлекинейда», любимых духов матери, защекотал ноздри. Он держал в руках ее платок — тот самый, что она вышила за год до смерти; тот самый, что он лично подложил ей под руки, когда ее положили в гроб. Это было последнее, что он успел сделать перед тем, как опустили крышку.

Каким образом кто-то сумел забрать его оттуда?

— Это ее платок, так ведь, Гарри?

— Ее. — Гудини погладил тонкую ткань. — Как он к вам попал?

Широкая улыбка встопорщила серебристые, похожие на моржовые усы сэра Артура, и он ткнул тростью в толстый ворс ковра. Звук получился пустым и гулким, как последние удары сердца умирающего.

— Тогда это правда… все правда! Платок вашей матери!

Гудини вскочил на ноги. Легкая материя скомкалась в кулаке, которым он тряс перед лицом все еще улыбающегося англичанина.

— Я спросил, как он к вам попал!

— От одного человека. От спиритуалиста.

— Вы хотите сказать, от грабителя могил!

— Гарри, прошу вас, сядьте и выслушайте меня.

Когда Гудини стало ясно, что, пока он не подчинится, продолжения не услышать, он сделал успокаивающий вздох и присел. Сэр Артур кивнул:

— Месяц назад в Лондоне, в доме лорда и леди Банкрофт, я видел, как человек, о котором я упомянул, вытащил этот платок из воздуха. Он сидел в кресле, в окружении дюжины людей, среди которых находился и я. Ни один из нас не приближался достаточно, чтобы дотронуться до него, и он не мог дотянуться до сидящих. Это было…

— Как по мановению волшебной палочки, — перебил Гудини, и на глазах сэра Артура платок в его руках исчез и появился снова. — Первый трюк, который выучивает любой фокусник, сэр Артур. И если ваше доказательство основывается на нем…

— Вовсе нет, и уж будьте так добры, отдайте мне должное. Я видел и ваши выступления, и достаточно других фокусников, чтобы заметить разницу. И то, что показывал он, ничуть на них не походило. Через миг после появления платка послышался голос — бестелесный, он как бы парил в воздухе вокруг нас, — женский голос. И он очень походил на голос вашей матери, каким я его помню.

— Боже правый! — Гудини даже не пытался подавить смех или скрыть сарказм в голосе. — Ловкость рук и записанный женский голос, который, возможно, мог принадлежать моей…

— Вашей матери. И этот голос передал сообщение для вас и называл вас Энрихом. Прошу прощения за мое произношение. — Сэр Артур прочистил горло, и на лице его наконец проглянуло смущенное раскаяние, — Сообщение такое: «Нит азой гих, майн зун». Боюсь, что не понимаю, что оно означает.

Гудини опустил глаза и осторожно разжал руку с платком.

— Оно означает: «Не надо так торопиться, сын». Последние слова матери перед тем, как я отплыл в Европу. Я побежал по сходням, чтобы поцеловать ее напоследок, и едва не поскользнулся. Она пожурила меня за это. Шепотом. Я думал, что ее никто не слышал. Что это за спиритуалист, сэр Артур?

— Его зовут Йелдгрейв.[13]

— Самый нелепый сценический псевдоним из всех, что мне доводилось встречать, но очень подходящее имя для грабителя могил. — Приглушенно хмыкнув, Гудини сложил платок и спрятал его в жилетный карман. — Прошу меня извинить, сэр Артур, но если это и есть ваше доказательство, то его легко объяснить. Выкраденный платок, подслушанный разговор между матерью и сыном и актриса, готовая записать свой голос и выдать его за духа. Могу вас заверить, что моя кампания против подобных самозваных медиумов, которая так полюбилась прессе, принесла достаточно похожих вызовов, но я удивлен, что вы попались на такую жалкую приманку, сэр Артур. Тот человек всего лишь хорошо подготовился, вот и все.

Но англичанин упрямо качал головой после каждого приводимого Гудини довода.

— Нет. Это далеко не все, Гарри. Я был там, я видел, как платок появился, будто…

Гудини протянул пустую руку, чуть повернул запястье и через миг уже держал в пальцах бокал, упавший ранее на ковер.

— Будто по волшебству, сэр Артур. — Он протянул англичанину бокал и встал, опустив голову в поклоне. — Вы видели сценическое волшебство, больше ничего. Оно является не бблее веским доказательством спиритуалистического мира, чем ловкая ножка Маржери, которой та постукивала по «ящику духов» под моим стулом. Сэр Артур, вас провели, как босоногого мальчишку на первой в его жизни ярмарке. Этот Йелдгрейв не кто иной, как очередной салонный шарлатан, играющий на наивной доверчивости высшего света. Он самозванец.

Внезапный холодок пробежал по спине и шее Гудини.

— Я нахожу это прозвище обидным… сэр.

Глубокий голос звучал мягко, акцент выдавал человека культурного и образованного — прекрасное подражание коренному англичанину, благодаря которому он сумел убедить сэра Артура, что тот имеет дело с соотечественником. Но Гудини уловил хоть и едва заметные, но знакомые интонации под светским лоском и ответил, поворачиваясь:

— Meu a-si cere iertare, domnule.[14]

Вошедший мужчина стоял на самом пороге комнаты, его лицо терялось в пляшущих тенях, которые отбрасывали огонь в камине и закрытые абажурами лампы, но Гудини заметил, как бледные, с длинными пальцами руки на мгновение сжались в кулаки.

— Извинение принято, — ответил культурный голос.

— Вы… — Сэр Артур поднялся на ноги и направился мимо Гудини к мужчине, все еще сжимая в руке бокал из-под хереса. — Вы говорите…

— На румынском, — закончил мужчина и сделал шаг в комнату. — У меня дар к языкам, мистер Дойл, и я говорю на многих.

Остроумный, язвительный ответ умер на губах Гудини, когда Йелдгрейв ступил на свет. Перед ним стоял ходячий труп. Он был худ настолько, что выглядел изморенным голодом, а его кожа по цвету напоминала свернувшееся молоко; темно-синий бархатный халат только подчеркивал впадины вокруг угольно-черных глаз. Только губы сохранили цвет — красный, как цвет сырого мяса.

Когда мужчина протянул руку, Гудини непроизвольно подался назад. Он уже видел подобное ранее: сперва на родине, а потом в трущобах, где обитала его семья по приезде в Америку. Стоящий перед ним мужчина умирал от пристрастия к опиуму.

От прикосновения длинных холодных пальцев по руке Гудини поползли мурашки.

— Я — лорд Йелдгрейв, и наша встреча — это большая честь для меня, мистер Гудини, — с улыбкой поклонился мужчина. Очевидно, он слышал замечание Гудини по поводу своего имени. — Я в течение многих лет следил за вашей работой и поэтому осведомлен о проявившемся у вас недавно… таланте духовных дел разоблачителя. Для меня будет неописуемым удовольствием стать тем единственным огнем, что осветит ваш путь.

Гудини выдернул свою руку и поспешил к камину, чтобы ненароком не ударить Йелдгрейва. Пылающая в нем злость с лихвой могла возместить недостаток тепла от едва тлеющего очага.

— Каким образом? Ограбив еще несколько могил?

Едва заметный румянец расцвел на запавших щеках Йелдгрейва.

— Я никогда не грабил могил, Гудини. Когда я общался с вашей матерью, она передала мне этот платок, а также прошептала те слова…

— МОШЕННИК!

Гудини не помнил, как дернулся от камина или как ударил самозванца, но секунду спустя он стоял, расставив ноги и сжав кулаки, и смотрел вниз на улыбающееся лицо Йелдгрейва. Из-за небольшой бескровной ранки в левом углу его и без того широкий рот казался еще шире.

— Гарри! Что вы наделали! — Бормоча извинения, сэр Артур помог Йелдгрейву подняться на ноги. Он заметил, что все еще держит в руке бокал из-под хереса, и предложил медиуму что-нибудь покрепче.

— Спасибо, не нужно, сэр Артур. Я не общаюсь с духами из бутылок. — С вежливым кивком Йелдгрейв отмахнулся от попыток его утешить и повернулся к Гудини. — Я недооценил вас, Гудини, но будьте уверены, что второй раз я своей ошибки не повторю.

От желания снова ударить его у Гудини тряслись руки.

— Вы не получите такой возможности. Я видел достаточно, чтобы понять, что вы собой представляете.

— Нет, — усмехнулся медиум, — я так не думаю.

— О, я думаю…

— Хватит! — Ножка бокала треснула в руке сэра Артура. Он шагнул к спорящим. — Этот человек — мой гость, и вы должны обращаться к нему с приличествующим уважением или…

— Тихо.

Единственное слово было произнесено мягким тоном, но сэр Артур отпрянул, будто его ударили.

— Я умею постоять за себя, — сказал Йелдгрейв, но обращался он к Гудини, а не к хозяину. — Как я уже говорил, я наблюдал за вашей карьерой со скукой несколько меньшей, чем я обычно испытываю при взгляде на… население мира в целом. Вы превосходный артист, Гудини, но вы позволили этому единственному таланту разрастись в заносчивость и самонадеянность. А сейчас вы еще и натянули на себя мантию защитника людей от, как вы выразились, их собственной «наивной доверчивости»? Как правило, меня не беспокоят подобные пустяки — или люди, — но я решил поселиться в этом городе надолго… и даже мельчайшая заноза со временем начинает приносить немалое раздражение.

Йелдгрейв подался вперед настолько, что Гудини мог разглядеть в-черных глазах свое отражение.

— И вы, кудесник, вполне можете стать такой занозой. — Медиум шагнул назад и грациозно направился к камину. — Поэтому я считаю своим убедить вас не только в общении между живыми и мертвыми, но и в немалых талантах в этом отношении, коими я обладаю. И я не сомневаюсь, что, увидев их воочию, вы станете моим самым верным поклонником.

Гудини попытался заговорить, но у него внезапно перехватило горло. Он мог издавать только слабые звуки отвращения.

— Представьте себе, Гудини, после того как вы издадите очередной памфлет, где опишете все чудеса, которые я, и никто иной, сумел вам показать, ваша статья станет моим пригласительным билетом во все салоны, гостиные и закрытые клубы Нью-Йорка. Вы хотите что-то сказать?

Йелдгрейв улыбнулся, неторопливо моргнул своими пустыми черными глазами, и Гудини наконец-то смог с задыхающимся всхлипом втянуть воздух.

— Так докажите это! Сейчас же!

Йелдгрейв засмеялся, хлопая от восторга в ладоши; сэр Артур, моргая, будто только что проснулся от глубокого сна, прочистил горло.

— Нет, Гарри. Не сейчас… и не здесь.

Гудини с усмешкой кивнул:

— Ну конечно. Как необдуманно с моей стороны! Без сомнения, у вас еще не было возможности подготовить ваши иллюзии.

На щеках сэра Артура проступил румянец, но Йелдгрейв только рассмеялся:

— Никаких иллюзий, Гудини, никаких фокусов.

Они скорее по вашей части, а не по моей.

— Тогда почему бы вам не начать убеждать меня прямо сейчас?

— Потому что, — отозвался англичанин, переводя взгляд с Гудини на медиума и обратно, — ваше мнение не изменится, вы будете считать, что я подготовил этот вечер в качестве возмездия за ваши нападки на Маржери. Нет, Гарри, мы с лордом Иелдгрейвом хотим, чтобы у вас не осталось ни малейшего сомнения, вот почему мы желали бы провести сеанс у вас дома. В назначенные вами день и время.

— В моем доме?

Сэр Артур кивнул:

— Это единственный способ убедить вас. Пригласите гостей по своему усмотрению и выберите комнату. Так вы сможете быть уверены, что мы не заготовим никаких уловок. Мы с лордом Йелдгрейвом прибудем в назначенное время, и ни моментом раньше. Вы согласны на такие условия, Гарри?

Прежде чем кивнуть, Гудини обдумал предложение.

— Более чем согласен, сэр Артур. Как насчет завтрашнего вечера? Например, в восемь?

— Значит, завтра, — поклонился Йелдгрейв, — Обещаю, Гудини, вы надолго запомните завтрашний вечер.

Первое послание пришло на рассвете, второе — часом позже, а третье — всего за несколько секунд до того, как Гудини, завязывая пояс халата, спустился в малую гостиную к завтраку. Бесс дождалась, пока он выпьет чашку кофе, и передала ему записки. Они были написаны той же рукой и на такой же бумаге, что и полученное им вчера письмо.

— От сэра Артура, — заметил он в ответ на молчаливое, но тем не менее очевидное любопытство жены.

— О!

Гудини спрятал улыбку, положил записки рядом со своей тарелкой и потянулся за тостом. Но он считал про себя — медленно — и досчитал до шести, прежде чем Бесс кашлянула.

— Ты собираешься их прочитать? Первым письмом разбудили повара.

Становилось понятно, почему тост сегодня оказался подгоревшим.

С помощью ножа для масла Гудини вскрыл запечатанные конверты и прочитал все записки в порядке их получения.

Гудини бережно вложил последнюю записку обратно в конверт и со смешком убрал все три в карман халата.

Бесс, все еще изображая безразличие, бросила на него поверх чашки с чаем равнодушный взгляд.

— Сэр Артур прислал забавную шутку?

— Скорее наживку, дорогая, — ответил Гудини и начал накладывать на тарелку яйца. Он не имел ни малейшего намерения попадаться в такую очевидную ловушку. — Он пытается сыграть на моей любви к драматическим поворотам. Кстати, я бы хотел устроить небольшой прием после ужина, если ты не возражаешь.

Ее улыбка за завтраком и позже, когда она помогала навести порядок в столовой, послужила достаточным ответом.

Бесс даже бровью не повела, когда он рассказал о цели «приема», а спокойно продолжала расставлять под его руководством стулья: вдоль стен, лицом к креслу с плетеной спинкой, которое Гудини поместил под хрустальной люстрой в середине комнаты.

— Сегодня здесь не будет никаких фокусов, — подмигнул он жене с приходом первого гостя. — Никаких.

Сперва он хотел наблюдать за представлением в одиночестве, но, поскольку в глубине души уже предвкушал очередной памфлет, разоблачающий Йелдгрейва как шарлатана, каковым он и являлся, Гудини посчитал, что лучше позвать нескольких наблюдателей. И лучше всего тех, чьи свидетельства не вызовут сомнений, так что он тщательно выбирал гостей из многочисленных друзей семьи. Получившийся гостевой лист включал его личного доктора с женой, раввина, комиссара полиции, помощника мэра и видного журналиста, который, помимо прочих заслуг, являлся одним из его рьяных почитателей.

Гудини даже не пытался скрыть улыбку. Как сказал Йелдгрейв, этот вечер запомнится надолго.

Через полчаса после начала приема только три стула — для Бесс, самого Гудини и сэра Артура, а также почетное место в середине комнаты оставались незанятыми.

Через несколько минут прозвучал звонок, и Гудини жестом остановил жену:

— Садись, дорогая, я сам открою.

Гудини произнес свою приветственную речь, как только открыл дверь, будто начал хорошо отрепетированную роль. Он вежливо поклонился пришедшим, что стояли на крыльце в свете лампы. Но стоило ему выпрямиться, как улыбка пропала с его лица.

Обычно крепкий, с румянцем на щеках, англичанин тяжело опирался на трость, и казалось, что дышать ему удается с трудом. Бледный и дрожащий, он выглядел… усохшим. Больным. Йелдгрейв, с другой стороны, расцвел за одну ночь. Его лицо округлилось и светилось здоровьем. Только губы сохранили неестественно яркий цвет.

— Сэр Артур, вы выглядите… Вы хорошо себя чувствуете?

Гудини отступил в сторону, чтобы дать пройти ковыляющему англичанину; его охватил стыд, что он не потрудился ответить на утренние послания. Теперь он понимал, что те не были ни уловкой, ни драматическим эффектом, — сэр Артур был явно болен.

— Что? Ах да, да… просто… Всего лишь простудился, вот и все. Могу вас заверить, что ничего серьезного.

Неубедительное заверение, особенно учитывая, что англичанин отказался снять белый шелковый шарф.

— Нет, — заявил он, поднеся руку к шее, когда Гудини потянулся взять шарф. — Лучше его не трогать.

Взгляд англичанина говорил о чем-то большем, чем обычная болезнь.

— Как пожелаете. Мы ждем вас в столовой, сэр Артур. Пожалуйста, проходите. И попросите Бесс налить вам стакан портвейна — на улице холодно.

Англичанин механически кивнул, потом снова кивнул и пробормотал что-то похожее на благодарность, но тем не менее продолжал стоять, тяжело опираясь на трость, и оглядываться на входную дверь.

Только тогда Гудини осознал, что Йелдгрейв все еще стоит на крыльце.

— Я воспитывался в старых традициях, — сказал он. — Вы еще не пригласили меня войти, Гудини.

Сэр Артур издал страдающий звук, когда Гудини в ответ распахнул пошире дверь.

— Конечно. Будьте добры, входите.

— Гарри… — Йелдгрейв прошествовал в ярко освещенную прихожую, а Гудини встретился взглядом с англичанином. — Я…

— Ах, — прервал медиум, положив ему руку на плечо. — Я слышу голоса. В тесноте, да не в обиде, так ведь говорится? Почему бы вам не пойти к ним, сэр Артур? Мы скоро к вам присоединимся.

— Не надо о нем беспокоиться, — продолжал Йелдгрейв, и внимание Гудини полностью вернулось к нему. — У него выдалась плохая ночь. Наверное, нам следует выйти к гостям?

Гудини взял его пальто и цилиндр, положил их на буфет рядом с одеждой сэра Артура и жестом пригласил Йелдгрейва в столовую.

— Думаю, вы найдете там все необходимое, — сказал он. — Но не стесняйтесь, дайте мне знать, если вам потребуется что-то еще… занавеси, зеркала… темнота.

Йелдгрейв опустился в кресло посредине комнаты и непринужденно скрестил ноги.

— Ни дыма, ни зеркал, Гудини. Это вы иллюзионист, а не я. Что же насчет темноты… — он поднял взгляд к сверкающему хрусталю над головой, — чем светлее, тем лучше. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из присутствующих принял меня за… шарлатана.

Судя по всему, удовлетворенный обстановкой, Йелдгрейв кивнул:

— Будьте так любезны, сэр Артур.

Сэр Артур встал и дрожащим голосом представил лорда Йелдгрейва гостям, перечислив его заслуги чуть более пространно, чем вчера перед Гудини.

— …представит вам исчерпывающие доказательства не только существования бытия за гранью смерти, но и того, что лорд Йелдгрейв, без малейших сомнений, является величайшим спиритуалистом в мире.

Гудини уже готов был зааплодировать такому представлению, но медиум принял похвалу как должное.

— Благодарю вас, сэр Артур, — начал он. — Должен сказать, что будь это «обычный» сеанс, я бы попросил приглушить свет и всех здесь присутствующих взяться за руки, чтобы мы образовали мистический круг для лучшего общения с духами. Но, друзья мои, мне не хочется рисковать в силу известных всем нам… расследований, проведенных в этой области мистером Гудини. Также, будь сегодняшний сеанс всего лишь обманным трюком, я бы после его окончания попросил о вознаграждении.

Йелдгрейв встретился глазами с Гудини и кивнул:

— Но так обычно поступают шарлатаны. Есть поговорка, старая как время: эксиго инфидус, верум экзисто солво — «можно продать ложь, но правда дается бесплатно». Поэтому я не приму денег за сегодняшний сеанс.

— Тогда чего вы хотите? — спросил друг Гудини, репортер.

— Только одного — привилегии получить приглашение в ваши дома. А теперь… — Йелдгрейв оглядел комнату. — Я могу надеяться, что никто из слуг не прячется поблизости, чтобы в нужный момент выскочить из потайной двери в роли призрака? Нигде не припрятан граммофон с записями труб и ревущего ветра? Ни у кого нет потайных карманов или осветительного пороха?

— Нет, — прорычал Гудини.

— Я так и думал, но, учитывая вашу профессию, хотел убедиться, что гости знают: все происходящее сегодня — подлинно. Давайте же начнем.

Через миг столовую наполнил слабый аромат духов «Арлекинейд». Бесс вскрикнула и прикрыла рот руками.

— Гарри!

— Тихо, Бесс, это ничего не значит. Это…

Йелдгрейв поднял руку, и Гудини показалось, что свет мигнул.

— Энрих?

Голос раздавался ниоткуда, но в то же время шел отовсюду, а воздух рядом с креслом Йелдгрейва замерцал. Под вздохи и шепот гостей рядом с медиумом начала возникать невысокая бледная женщина.

— Энрих? Майн зан… это ты?

Перешептывания прекратились, когда Гудини подался вперед, изо всех сил сжимая обитые подлокотники своего стула, чтобы не ринуться навстречу маленькой седой женщине.

Она выглядела точно такой же, какой он видел ее в последний раз: в сером муаровом платье с высоким воротником и длинными рукавами — его подарок, ее самое любимое. В нем ее и похоронили.

— Боже мой, Гарри, — прошептала Бесс почти неслышно, и на миг Гудини показалось, что слова возникли у него в голове. — Это мама.

— Нет… Это невозможно.

— Энрих? Майн зан…

Когда Гудини поднялся, ему показалось, что пол под ногами зашатался. Женщина улыбнулась, протянула руки и шагнула к нему. Мама.

— Я так по тебе скучала, сынок. Почему ты оставил меня? Мне было так одиноко.

Она сделала еще шаг, и у Гудини защипало глаза; легкий шелест платья наполнял неподвижную тишину комнаты, запах духов дразнил обоняние.

Но он чувствовал под сладким ароматом что-то еще… что-то темное, гнилое, разложившееся.

— Это неправда!

— Это я, мама. Подойди ко мне. Подойди, мой мальчик, и дай мне обнять тебя. Я так долго тебя не видела. Поцелуй маму.

Так же как и прошлым вечером, Гудини даже не осознал, что двигается, пока не обнаружил себя в ее объятиях; смешанные запахи — духи, тление, пудра, могильная земля — переполняли его голову, а она — — коснулась его щеки холодными губами.

— Мой дорогой мальчик, — прошептала она. — Мой милый ангел. Я так скучала по тебе. Дай мама тебя поцелует… дай я… моего мальчика… поцелую…

Она притянула его поближе, и Гудини обволокло облако вонючего дыма.

— НЕТ!

Чья-то рука ухватила его за плечо и оттащила назад как раз в тот момент, когда его мать…его матери изменилось… превратилось в яростного зверя… в чудовище. Почерневшие губы растянулись, открыв удлиненные клыки; столовая наполнилась звуками. Крики, молитвы, скрип отодвигаемых стульев и…

— Гарри! Да Гарри же! Помогите мне!

Еле устояв на ногах, Гудини ощупал шею и обнаружил оборванный воротник; на его глазах сэр Артур пытался пронзить грудь Йелдгрейва серебряным наконечником своей трости. Вернее, то существо, что ранее было Йелдгрейвом. С лицом Йелдгрейва произошло то же превращение, что и с его матерью (или как там следовало называть то видение): из человеческого оно превратилось в звериное, кошачье (или, может, в морду летучей мыши?), и с желтых, не менее дюйма длиной, клыков на руку англичанина капала тягучая, блестящая слюна.

— ГЛУПЕЦ! ТЫ ПОСМЕЕШЬ ВЫСТУПИТЬ ПРОТИВ МЕНЯ? — прорычал он.

Лицо чудовища, но голос человеческий.

— Это немыслимо, — прошептал Гудини.

— Гарри! — крикнул сэр Артур. — Это наш единственный шанс! ПОМОГИТЕ ЖЕ МНЕ!

Не думая, ибо разум немедленно бы его остановил, Гудини ринулся вперед и вместе с англичанином навалился на трость. Наконечник вошел в грудь Йелдгрейва, из его рта хлынула вязкая черная жидкость. Гудини поперхнулся слюной и попятился, когда трость пронзила Йелдгрейва насквозь и вышла через плетеную спинку кресла.

Вокруг раздавались хриплые крики и вопли ужаса; приглашенные для разоблачения шарлатана гости наблюдали нечто такое, что превосходило их понимание. Крики изменились, когда в кресле обмякло, — удерживаемый торчащей из груди тростью, перед ними сидел разложившийся труп.

Гудини не мог оторвать глаз от этого кошмара и молился о том, чтобы проснуться.

— Боже мой! Что это было?

— Я пытался вам рассказать. — Сэр Артур ухватил его в поисках поддержки за руки. — Мои… мои письма этим утром. Вчера… вчера ко мне пришла Луиза и…

Англичанин со всхлипом медленно размотал с шеи шарф. Раны на его шее походили на укус гигантской змеи.

— Вампир, Гарри. Он превратил ее в вампира… несколько лет назад, и только сейчас… только… Он выжидал, понимаете, выжидал своего часа. И он дождался его. С моей помощью.

Сэр Артур упал на пол, увлекая за собой Гудини.

— Простите меня, Гарри. Пожалуйста, простите меня.

Гудини держал его как ребенка, медленно укачивая.

— Ш-ш, все хорошо. Все хорошо. Мы убили его. Все уже позади.

— Нет, — долетел до него шепот. — Не позади. Ваша… ваша мать все еще здесь. Разве вы не поняли, что он имел в виду? Гарри… она все еще здесь.