"Осень в Пекине" - читать интересную книгу автора (Виан Борис)XIIПрофессор Жуйживьом бросил вокруг себя прямолинейный взгляд. Кажется, все в порядке. Только тело практиканта на операционном столе продолжало кое-где лопаться и пузыриться. Убрать его — и все. В углу стоял внушительных размеров оцинкованный бак. Жуйживьом подкатил к нему операционный стол, скальпелем рассек ремни и вытряхнул в бак тело. Вернувшись к этажерке, уставленной бутылками и склянками, профессор выбрал две из них и вылил содержимое на разлагающиеся останки практиканта. Затем открыл окно и покинул помещение. Очутившись в своей комнате, профессор сменил рубашку, пригладил перед зеркалом волосы, проверил, в порядке ли бородка, и начистил ботинки. Он открыл шкаф, нащупал стопку желтых рубашек и бережно перенес их в комнату Анжеля. Потом, не возвращаясь к себе и не оборачиваясь, без тени волнения, спустился вниз. Он вышел через черный ход, около которого его ждала машина. Анна работал у себя, а Дюдю диктовал Рошель письма. Услышав шум мотора, все трое вздрогнули и высунулись из окон. Но шум доносился с другой стороны. Заинтригованные, они спустились на первый этаж. Впрочем, Анна тотчас поднялся, опасаясь получить от Дюдю нагоняй за то, что отвлекается от работы в рабочее время. Прежде чем совсем уехать, Жуйживьом сделал круг. Сквозь скрежет зубчатых колес он не расслышал, что кричал ему Амадис, поэтому ограничился тем, что помахал ему рукой и на предельной скорости рванул через ближайшую дюну. Послушные колеса плясали по песку, разбрасывая вокруг фонтаны желтой пыли. Солнце превращало эти фонтаны в дивные песчаные радуги, которые доставляли Жуйживьому небывалое наслаждение своей безудержной многоцветностью. На вершине холма профессор едва не столкнулся со взмыленным велосипедистом, одетым в форменную блузу табачного цвета и тяжелые, подбитые гвоздями башмаки, над верхним краем которых выглядывали носки из серой шерсти. Облачение велосипедиста дополняла форменная фуражка. Это был инспектор, посланный арестовать Жуйживьома. Поравнявшись с велосипедистом, Жуйживьом дружески помахал ему рукой, потом стремительно съехал по склону. Он смотрел на окружающий его пейзаж, будто нарочно созданный для запуска самолетов, и даже чувствовал в руках бешеную дрожь «Пинга-903» в тот момент, когда тот готов был вырваться из его объятий и совершить единственный в своей самолетной жизни счастливый полет. «Пинг» пошел на слом, Баррицоне и практикант тихо гнили, а он, Жуйживьом, убегал из-под носа инспектора, который явился по его душу потому лишь, что в правой колонке списка у него значилось на одно имя больше — или же не хватало одного имени в левой колонке. Жуйживьом старался объезжать пучки лоснящейся травы, чтобы не нарушать гармонию округлых линий, царившую в пустыне, — гармонию без теней, потому что солнце вечно висело в зените, но еле грело, пассивное и ленивое. Несмотря на большую скорость, профессор почти не чувствовал ветра, и если бы не шум мотора, тишина, окружавшая его, была бы совершенной. Подъемы, спуски. Ему нравилось срезать дюны наискосок. Черная зона надвигалась с капризной прихотливостью, то внезапно и резко, то медленно и неуловимо, в зависимости от того, какое направление задавал профессор своему передвижному механизму. На секунду он закрыл глаза. Вот она, черная зона. В последний миг профессор крутанул руль на четверть оборота и отдалился от нее по широкой кривой, очень точно повторявшей изгиб его мысли. Профессорский взгляд зацепился за два маленьких силуэта, и Жуйживьом узнал Олив и Дидиша. Они играли во что-то, присев на корточки. Профессор прибавил скорость и резко затормозил около детей. — Здравствуйте, — сказал он, выходя из машины. — Во что играем? — Ловим люмиток... — сказала Олив. — У нас их уже миллион. — Миллион двести двенадцать, — поправил Дидиш. — Вот и чудно, — сказал доктор. — Ничем не болеем? — Нет, — сказала Олив. — Не особенно... — отметил Дидиш. — Что с тобой? — спросил Жуйживьом. — Дидиш проглотил люмитку. — Как же ты так, балбес? — сказал профессор. — Они ведь грязные. Зачем ты это сделал? — Так просто, — сказал Дидиш. — Посмотреть, что будет. Не такая уж это гадость. — Он совсем спятил, — доложила Олив. — Я не хочу больше выходить за него замуж. — Ты совершенно права... — заверил ее профессор. — Вдруг он и тебя заставит люмиток глотать, а? Он потрепал девочку по светлым волосам. Под солнечными лучами они выгорели отдельными прядями, а блестящая кожа покрылась ровным темным загаром. Присев перед корзиной с люмитками, дети в напряженном ожидании смотрели на профессора. — Ну что же, будем прощаться? — сказал Жуйживьом. — Вы разве уезжаете? — спросила Олив. — А куда? — Я и сам не знаю. Поцеловать-то тебя можно? — Только без глупостей!.. — предупредил мальчик. Жуйживьом расхохотался. — Ты что, боишься? Это потому, что она передумала выходить за тебя замуж и может теперь уехать со мной? — Вот еще! — возмутилась Олив. — Вы слишком старый. — Ей другой нравится, — сказал Дидиш. — Тот, у которого собачье имя. — А вот и нет! — возразила Олив. — Глупости какие. Тот, у кого собачье имя, его зовут Анна. — А тебе больше нравится Анжель? — спросил Жуйживьом. Олив залилась краской и потупилась. — Она просто дура, — сказал Дидиш. — Тот тип тоже слишком стар. Будет он возиться с какой-то сопливой девчонкой! — А ты ведь не намного старше ее, — сказал профессор. — Я старше на целых шесть месяцев, — гордо заявил Дидиш. — Ах, вот оно что... — сказал Жуйживьом. — Ну тогда... — Он наклонился и поцеловал Олив. Потом он поцеловал еще и Дидиша, которого это слегка удивило. — До свидания, доктор, — сказала Олив. Жуйживьом сел за руль. Дидиш наконец поднялся и стал рассматривать машину. — Можно мне порулить немного? — спросил он. — В другой раз, — сказал Жуйживьом. — А куда вы едете? — спросила Олив. — Туда... — Жуйживьом неопределенно махнул в сторону черной зоны. — Ух ты! — сказал мальчик. — Отец обещал, что если я хоть раз переступлю границу этой зоны, он меня выдерет! — И мой тоже, — закивала Олив. — А вы ни разу не пытались туда попасть? — спросил профессор. — Ну, вам-то мы можем сказать... Пытались, конечно, но ничего там не увидели... — Как же вы выбрались? — Олив туда не входила. Она держала меня. — Смотрите, больше так не делайте, — предостерег профессор. — Да там и нет ничего интересного, — сказала Олив. — Ничегошеньки не видать. Ой, смотрите, кто это там? Дидиш поглядел вдаль: — Похоже, велосипедист. — Я поехал, — сказал Жуйживьом. — Прощайте, дети. Он еще раз поцеловал Олив. Она охотно позволяла это делать, если ее целовали нежно. Оживший мотор визгливо завыл; профессор с места врубил скорость. У подножия дюны машина фыркнула и разом махнула через хребет. Теперь Жуйживьом не менял направления. Уверенной рукой он сжимал руль, нога упрямо давила на газ. Ему казалось, что он мчится прямо на стену. Черная зона приближалась и росла, загораживая собою все. Внезапно машину накрыл тяжелый ледяной мрак. В том месте, где это произошло, в черной стене осталась вмятина, мало-помалу затянувшаяся. Как смятая резина медленно принимает изначальную форму, так и непроницаемая стена постепенно восстановила свою ровную и гладкую поверхность. Только двойной след шин напоминал о том, что здесь только что проехал доктор Жуйживьом. Велосипедист соскочил на землю в нескольких метрах от детей, следивших за его приближением, и подошел, ведя велосипед за руль. Колеса увязали в песке по самые ободья, и никелированные детали успели отшлифоваться до ослепительного блеска. — Здравствуйте, дети, — сказал инспектор. — Здравствуйте, месье, — ответил Дидиш. Олив придвинулась ближе к мальчику. Ей не понравилась фуражка велосипедиста. — Вы тут не видели человека по имени Жуйживьом? — Видели, — сказал мальчик, но Олив пихнула его локтем. — Сегодня — не видели, — сказала она. Дидиш открыл было рот, но Олив опередила его: — Он уехал вчера, чтобы сесть на автобус. — Не городи ерунду, — сказал инспектор. — С вами только что был человек. У него машина. — А, это молочник, — сказала Олив. — Хочешь сесть в тюрьму за вранье? — спросил инспектор. — Я не хочу с вами разговаривать, — сказала Олив. — И ничего я не вру. — А ну говори, кто это был, — повернулся инспектор к Дидишу. — Если скажешь, подарю тебе мой велосипед. Дидиш посмотрел на Олив, потом на велосипед. Олив выглядела недовольной, но велосипед так заманчиво блестел. — Это был... — начал Дидиш. — Это был один из инженеров, — выпалила Олив. — Тот, у которого собачье имя. — Вот как? — сказал инспектор. — У которого собачье имя, правда? — С грозным видом он подступил к Олив. — Я только что видел его в гостинице, маленькая дрянь. — А вот и нет! Это был он! — заупрямилась Олив. Инспектор поднял руку, будто собирался ее ударить, и девочка инстинктивно заслонилась локтем. От этого жеста выступили вперед ее маленькие круглые грудки, а у инспектора было хорошее зрение. — Ну что ж, я знаю другой способ, — сказал он. — Вы мне надоели, — сказала Олив. — Все равно это был один из инженеров. Инспектор придвинулся ближе. — Держи мой велосипед, — сказал он Дидишу. — Можешь покататься. Дидиш посмотрел на Олив. Вид у нее был испуганный. — Оставьте ее в покое. Не трогайте ее, — сказал мальчик, оттолкнув велосипед, который инспектор успел сунуть ему в руки. — Я не хочу, чтобы вы дотрагивались до нее. Все лезут потрогать ее и поцеловать. Мне это уже осточертело. Это моя подружка, а не ваша, в конце концов, и если вы начнете к ней приставать, я сломаю ваш велосипед. — Ишь ты, — сказал инспектор. — Ты тоже захотел в тюрьму? — Ну был у нас тут профессор, — решился Дидиш. — Теперь я вам все сказал. Оставьте Олив в покое. — Я оставлю ее в покое, если сочту это нужным, — сказал инспектор. — Она заслужила того, чтобы сесть за решетку. — И он схватил Олив за плечи. Дидиш размахнулся ногой и изо всех сил пнул колесо в то место, откуда расходятся спицы. Лязгнуло железо. — Пустите ее, — повторил мальчик, — или я вам тоже пинков надаю. Инспектор выпустил Олив и стал от гнева, весь красный. Он сунул руку в карман и вытащил оттуда здоровенный эгализатор. — Если ты не перестанешь, я выстрелю, — предупредил он. — А мне плевать, — сказал мальчик. Олив бросилась между инспектором и Дидишем. — Если вы застрелите его, — закричала она, — я подниму такой шум, что вы умрете. Оставьте нас в покое, мерзкий старый шпик! Убирайтесь вон с вашей идиотской фуражкой! Вы гадкий, гнусный, вы не посмеете меня тронуть. Попробуйте только суньтесь, я искусаю вас. — Тогда вот что я сделаю, — сказал инспектор, — я застрелю вас обоих, а потом буду трогать тебя, сколько захочу. — Ах вы поганый старый фараон! — вскричала Олив. — Это так-то вы выполняете свой долг! Вашей жене и дочери нечем гордиться. Только и умеете вы, полицейские, что в людей стрелять. Все, на что вы способны, это старушек и детей через улицу переводить. Или раздавленную собачку с мостовой подобрать. Но со всеми вашими эгализаторами и фуражками вы не можете сами арестовать одного несчастного профессора Жуйживьома! Инспектор задумался, сунул эгализатор обратно в карман и отвернулся. Постояв с минуту, он поднял велосипед. Переднее колесо уже не крутилось. Оно было все искорежено. Инспектор ухватился за руль и оглядел песок под ногами. На нем явственно отпечатались следы профессорской машины. Инспектор покачал головой и посмотрел на детей. Вид у него был смущенный. Мгновение спустя он уже шел в том направлении, где исчез профессор. Олив и Дидиш остались на прежнем месте. Оба были сильно напуганы. Они провожали глазами инспектора, который удалялся от них, взбираясь на холмы, спускаясь в низины и таща за собой ненужный велосипед; он все уменьшался. Шел он ровным шагом, не сбавляя скорости, никуда не сворачивая с двойной колеи, проложенной профессором; потом глубоко вздохнул и вошел в черную зону. Красное стеклышко на крыле велосипеда мелькнуло напоследок и потухло, точно глаз, припечатанный ударом кулака. Олив сорвалась с места и бросилась к отелю, Дидиш побежал следом. Он звал ее, но она плакала и не обращала внимания. Коричневая корзина с копошащимися в ней люмитками осталась стоять на песке. Олив часто спотыкалась, потому что глаза ее не видели и думали о другом. |
||
|