"Мир, где меня ждут." - читать интересную книгу автора (Дементьева Марина)

Глава девятая. Плата за счастье

Страдание — плата за всё, что есть ценного в этой жизни:

за силу, за мудрость, за любовь. (Р. Тагор)

Не привыкай к благоденствию — оно преходяще;

если владеешь — учись терять,

если счастлив — учись страдать. (Ф. Шиллер)

Зависть, которая говорит и кричит, обычно

бездейственна; опасаться надо той зависти, которая

безмолвствует. (А. Ривароль)

— Криста, сходи к ней, поговори! — уже в который раз просила Фреа.

Расстроенная княжна Ланадар лишь покачала головой.

— Не уверена, что Эстель хочет меня видеть. Думаю, это плохая идея.

— Это из-за того, что ты авалларка? Или из-за того, что ты сестра Эджая?

— И из-за того, и из-за другого! — Кристалина совсем неизящно рухнула в кресло и горестно всплеснула руками. — Нет, какой всё-таки абсурд! Какая невероятная, ужасная нелепость! Эта бессмысленная, всеми богами проклятая война! Эджай и ее брат… Какое кошмарное совпадение! Нет, не могу поверить…

— Во что именно? — поинтересовался хмурый, вопреки своему обыкновению, Старк. — Не можешь поверить в то, что Эд убил этого эльфа?

— В это-то я как раз могу поверить, — вздохнула Криста. — Мы убиваем, нас убивают… Железная логика войны, как это ни жестоко. Эд просто оказался сильней, или ему больше повезло, или не знаю что… Вполне ведь могло случиться и наоборот — я встречаю сестру убийцы моего брата. Меня поражает не это. Они просто встретились — Эджай и Эстель. И оказались врагами. Вот это действительно плохо…

— Как ты думаешь, Эстель рассказала своей семье, что знает, кого винить в смерти брата? — спросил Коган. — Ну, когда она ездила в прошлом месяце в Армалину?

— Не думаю, — покачала головой Кристалина. — Иначе в Телларион бы уже прибыли охотники отомстить за гибель друга или сына. Да и Эстель, похоже, никому не собирается рассказывать правду об Эджае.

— Интересно, почему, — вставила Солейн.

— Не знаю. Но я благодарна ей за это. Я не боюсь за Эда, он может за себя постоять. Просто довольно ненависти…

…Эстель сжалась на краешке кровати, безуспешно пытаясь хоть немного согреться. В мыслях проносились образы и фразы из недавнего прошлого, пустые и непонятные. Чужие. Она всё же решилась на это. Сожгла за собой все мосты, отрезала себе пути к отступлению. Перечеркнула свое прошлое, порвала со всем, что было до. Встала на дорогу, ведущую в черную неизвестность.

Тогда дом, кажется, замер, настороженно ожидая… Чего-то. Эстель не обманула его ожидание…

Рейнгальд резко обернулся и тут же заулыбался, увидев Эстель. В глазах его читалось удивление, вызванное той разительной переменой, что произошла в девушке, словно вольный, свободолюбивый воздух Теллариона сделал ее другой. Эстель вошла уверенно, даже с какой-то отчаянной гордой решимостью. Быстро приблизилась к жениху и остановилась, терпеливо и холодно выслушивая слова приветствия и восхищенной похвалы.

— Я пришла, чтобы попрощаться, Рейнгальд. И не отговаривай меня, я всё решила.

Молодой человек замер, не понимая смысла сказанных слов. Эстель безжалостно продолжала.

— Ты был прав — мы поторопились с помолвкой. Мы очень поторопились. Тогда я была сама не своя от всего, что навалилось на меня, но теперь-то я всё вижу ясно. Вижу и понимаю. Это было ложью — моя клятва. Невольной ложью, но там есть слова про любовь и верность. Там — есть, а во мне нет. Нет любви, а какая верность без нее? Как можно быть верной тому, кого не любишь? Я больше никого не хочу обманывать, а себя в первую очередь. Вы все несправедливо поступили со мной, распорядившись моей жизнью в свое усмотрение, но я беру всю вину на себя. Лишь мне одной придется расплачиваться за свою ошибку…

Прежде, чем потрясенный Рейнгальд успел вмешаться, Эстель сняла со своего пальца кольцо и протянула бывшему жениху.

— Свадьбы не будет, Рейнгальд. Теперь только я сама стану творить свою судьбу.

— Постой, Эстель! Что ты делаешь?! Ты понимаешь, что говоришь? Остановись, и никто не узнает о твоей минутной слабости!

— Нет, Рейнгальд, — печально покачала головой Эстель, — ты так меня и не понимаешь. Это, — пожалуй, единственный раз, когда я забыла о слабости и решила стать сильной, и хотя бы сейчас принять самостоятельное решение, за которое я понесу ответственность. Я прекрасно понимаю, во что мне оно обернется, но больше не отступлю, и никому не позволю препятствовать мне. Это я нарушила клятву, мне за это и отвечать. Мне, а не тебе. И я готова принять заслуженное наказание за свое отступничество, но свободы меня уже не лишат! Прощай, Рейнгальд. Я простила тебя за твою подлость. Теперь и ты меня прости за мою нелюбовь.

Рейнгальд ничего не ответил. Эстель невесело улыбнулась и выпустила кольцо из рук. Ненужная ей драгоценность ударилась об пол и с веселым звоном покатилась по плитам. Эльфийка развернулась и пошла прочь, даже не оглянувшись на отвергнутого жениха. Он теперь чужой для нее. И не только он. Эстель даже не надеялась на то, что семья примет ее решение и простит сумасбродную дочь, доказавшую своим примером справедливость пословицы: «В медленной речке плакальщицы таятся». Никто не закроет глаза на ее вероломный поступок. Снести такое оскорбление от родной дочери! Отказать наследнику престола, поломать данную клятву — позор на всю столицу! Какую дочь воспитали лорд и леди Руаваль! Прочь ее, прочь, и ни слова о бунтарке! Страшное предсказание телларионской гадалки начинает сбываться — ее семья отвернулась от нее, ее дом закрыл для Эстель свои двери. Знали бы оскорбленные и потрясенные родители о том, кто снится их дочери ночами… Нет, пусть лучше никогда не узнают.

Эстель тяжело со всхлипом вздохнула. Ну и пусть. Значит, не слишком-то ее и любили. Если бы любили, то махнули рукой на все ее безумные проделки. К тому же это — еще не самое страшное, если верить словам предсказательницы. Впереди ее ждут куда более серьезные испытания.

… - Может, я всё-таки к ней зайду? — Фреа не могла найти себе места. — Сидит там одна, может, ей плохо?

— Да уж явно не хорошо! — отрезала Кристалина. — Вот только нужно иногда побыть одной. Бывают моменты, когда никого не хочешь видеть… Не ходи к ней, Фреа.

— И меня не пустишь?

Вся компания синхронно вздрогнула. На пороге, навалившись плечом о косяк, замер Эджай.

— Где она?

— У себя, — тихо ответила Криста и робко взглянула брату в глаза. — Не надо, Эд.

— Не бойся, мы не убьем друг друга, — криво усмехнулся молодой маг. — Нам просто необходимо поговорить.

— А где ты сейчас был? — поднял взгляд Коган. — Я тебя нигде не нашел.

— У Стихны. Мы с ней…разговаривали, если можно так сказать.

— О чём, если не секрет?

— Не секрет. Уже давно стоило начать этот разговор. Я сказал Стихне, что я не женюсь на ней.

— Что?! — выдохнул Коган. Рот Кристалины сложился в виде буквы «о». Остальные выглядели не менее пораженными. — Эд, ты что, с ума сошел? Ты же дал клятву!.. Не говоря уже о том, что отец тебя просто-напросто убьет!

— С этим я как-нибудь разберусь, Коган. Это мои проблемы. Хотя — спасибо за заботу.

— За заботу??? — задохнулся молодой человек. — Ты что, не знаешь, что бывает с теми, кто изменяет своему слову?

— Отлично знаю, — отрезал Эджай. — И уже поздно что-либо менять.

Не дожидаясь, пока потрясенный невероятностью происходящего друг обретет дар речи, Эджай решительно направился в сторону комнаты Эстель. Коган беспомощно оглянулся на притихших хранительниц и Старка:

— Они все что тут, с ума посходили?

Эстель испуганно вскинула голову, когда распахнулась входная дверь. Хотела приподняться, но беспомощно опустилась обратно, едва увидела Эджая. Молодой маг замер, будто в нерешительности, так несвойственной ему; темные глаза внимательно оглядывали молчащую девушку, отмечая болезненную бледность, бессильно упавшие руки, потухший взгляд, поникшие плечи. Эстель только судорожно вздохнула, когда Эджай быстро пересек комнату и встал перед ней на колени. Оба молчали, слов не было, да они и не нужны им сейчас. Волшебник взял ее руки в свои и… Поднял на девушку непонимающий взгляд.

— Эстель… — его голос помимо воли прерывался. — Где твое кольцо?

Эльфийка лишь покачала головой и, как бы извиняясь, печально улыбнулась.

— Что же ты наделала, — потрясенно прошептал Эджай. — Что ты наделала…

— Я вся погрязла во лжи, — опустила голову Эстель и спрятала руки. — Я теперь преступница, у меня нет ни семьи, ни дома.

— В этом ты не одинока.

— Что?… — Ответ легко читался в усталых глазах. Девушка беспомощно закрыла лицо руками и оказалась в надежных ласковых объятиях. Эстель прижалась к молодому магу всем телом, словно пытаясь набраться у него силы и уверенности, так необходимых ей сейчас. А еще — просто почувствовать тепло любимого, ощутить пьянящий вкус его любви. Кто знает, как долго продлится их счастье. Может, уйдет, не успев появиться… Эджай тихо шептал что-то успокаивающее, Эстель не слушала слов, главное — звук его голоса. «Пусть так будет вечно!» — взмолилась Эстель, хотя уже сейчас отчетливо понимала, что счастья им отпущено совсем немного — жалкая горстка мелочи, брошенная надменным богачом нищей братии. Эджай словно услышал ее мысли, а может, сам мучился той же неотвязной идеей.

— Не думай ни о чём, Эстель. Я не знаю того, что будет дальше, но сейчас — наше время. И безрассудная расточительность тратить его попусту.

— Я…Эджай, я неправду тебе сказала тогда. Я люблю тебя. Теперь-то я знаю, что это значит.

— Пошли, Эстель.

— Куда?!

— Я же сказал — для нас дорога каждая минута. Чего нам ждать? Мы против воли принесли те клятвы, от которых с таким риском отреклись. Но теперь…Мы заслужили быть вместе. Ты согласна, Эстель?

— Я хочу всегда быть с тобой, мой любимый. Как же я этого хочу… Вот только… — Девушка смотрела ему в глаза и заставила себя улыбнуться. — Будь, что будет! Мы всё встретим вдвоем.

Они никак не ответили на вопросительные взгляды друзей. Всё узнают потом. А сейчас…

— …Любовь превыше добра и зла. На свете нет ничего сильнее Любви. Она побеждает даже смерть. Она не слушает чужого мнения. Ей не ведом страх. Для нее нет правил и запретов. Любовь способна на великую жертву. Она просто есть.

Древние, как сам мир, слова величественно звучали в полной тишине, отражались громовым эхом, проникали в душу, заполняли собой пугающую пустоту. На бледных губах Эстель блуждала торжествующая улыбка. Сейчас эти четкие выверенные фразы не казались ей гулом прибоя или голосом ветра, доступным и понятным только для избранных. Теперь она находила им отклик в своем сердце, с нерушимой убежденностью повторяла слова обета, ощущая, как волнение перед чем-то неземным и таинственным, доселе недосягаемым для нее, поднимается и захлестывает тугой спиралью. Рука Эджая ободряюще сжала ее ладонь, Эстель благодарно кивнула любимому. Да, теперь она может признаться в этом себе — ее любимый, ее свет, ее душа, жизнь ее. Ушел, исчез, растворился, сгинул в самых глубоких безднах мрака коварный ненавистник, жестокий убийца, кровный враг. Не было его, нет, и не будет никогда. Есть только Эджай Д» элавар, тот, что всех дороже.

— Перед землей и небом, перед светом и тьмой, перед собой и всеми клянусь Эстель Руаваль в любви и верности. Душой и телом, делами и помыслами, рукой и сердцем останусь с ней навеки. Ничто не разлучит нас.

Эстель затаила дыхание, когда вокруг руки Эджая образовалось золотистое свечение, похожее на цветочную пыльцу. Сияние описало неширокий круг и охватило запястье молодого мага подрагивающим в пламени бездымных факелов шнурком. Кончики шнурка дрогнули и поплыли к девушке. Мерцающая нить сомкнулась чуть повыше кисти, обдав кожу ласковым необжигающим теплом. Ошеломленная этим прекрасным волшебством Эстель вопросительно посмотрела на мужа. Родные глаза весело смеялись. Старенький служитель Милостивой богини только развел руками, даже он был поражен этим редким чудом.

— Искренне рад за вас, молодые люди. Ваша клятва произнесена от самого сердца, ваша любовь не вызывает сомнений. Сама светлая Анолис засвидетельствовала вашу искренность и честность друг перед другом. Вот уже несколько десятков лет я не наблюдал присутствия богини, нынче немодно стало заключать союзы, следуя лишь своим чувствам, а не низменным интересам, весьма далеко отстоящим от любви и взаимного уважения. Ступайте и будьте счастливы. Пускай Ласковая богиня защитит вас от зла.

А потом полетели месяцы безграничного счастья, пьянящего, почти что нереального восторга. Каждое утро Эстель просыпалась в постели, вздрагивая от одной мысли о том, что эта воплощенная в жизнь сказка ей пригрезилась. Но каждый раз видела рядом Эджая, его светящиеся любовью глаза и тонула в них, забывая все свои глупые страхи. Страшные слова провидицы, ее роковой выбор и грядущее одиночество забылись как дурной сон, как прошлогодние листья; всё плохое осталось в прошлом, потеряло очертания, стало зыбким и эфемерным. Лишь край темного покрывала предчувствия беды касался ее сознания, не давал окончательно отмахнуться от предсказания, поверить в его несбыточность. Вот только не говорила Эстель о своих страхах, не говорила даже Эджаю, которого так и не привыкла считать своим мужем, лишь свято следовала его совету — жить настоящим и радоваться каждому мгновению, проведенному вдвоем.

О тайном браке не сказали никому, хотя друзья, конечно же, почти сразу догадались. Коган, отлично понимающий, что значит Клятва, и что грозит тем, кто имеет смелость, а по его словам — глупость, ее нарушить, не находил себе места, переживая за друга. Их наставник, мастер Грайлин, узнав о выходке ученика, вызвал Эджая к себе и долго ему что-то втолковывал, но чересчур занудствовать не стал, справедливо решив, что дело сделано, и в завершение всего пожелал Эджаю и Эстель счастья, насколько это возможно в их случае. Итак, о том, что Эджай Д» элавар и Эстель Руаваль стали мужем и женой, знала только тесная компания самых близких им людей и еще… Стихна. Глядя на нее, друзьям казались не такими уж смехотворными версии о том, что начало речным плакальщицам, обманкам и прочим демоницам положили брошенные женщины. Стихне не надо было ничего объяснять, она всё поняла сама. Может, по горящим глазам, может, по голосу, но каким-то непостижимым образом она сумела связать ненавистную ей эльфийку и отказавшегося от нее жениха. Нет, она не устраивала громких скандалов, не закатывала сцен ревности, даже слова против не сказала. Хотя, может, это было бы лучше? Лучше, чем навязчивое ощущение затаившегося за спиной врага, задавшегося целью любой ценой уничтожить, превратить жизнь в кошмар, ударить побольней, заставить страдать.

Исчезла, будто ее и не было, холодная телларионская зима, прошла снегопадами, унеслась суровыми метелями. Вступал в свои права веселый солнечный месяц капели, и шустрые ручейки пробегали по омытым от осеннего сора улочкам. Телларион сверкал, как вынутая из воды жемчужина, ослепляя своей свежей белизной. Уютно потрескивали поленья в камине, Криста зажгла их щелчком пальцев, даже не поднимаясь со стола, на котором восседала, по-хулигански болтая ногами в длинных, выше колена, огненно-красных сапожках. Эстель по-домашнему свернулась в кресле, поджав под себя ноги и закутавшись теплым пледом, и щурилась на огонь. Подруга доставала из плетеной корзинки сочные плоды дримы, привезенные откуда-то из южных герцогств, кажется, Фарагмы или Чар`ута, и ловко резала их на кусочки, не забывая затем переправлять в рот. Эстель есть наотрез отказалась: один вид доселе любимых фруктов вызывал стойкое отвращение. Криста пожала плечами и не стала настаивать. Внезапно девушка вскрикнула и выронила нож.

— Что? — испугалась Эстель. Криста досадливо отмахнулась, показывая, что ничего страшного не произошло, и продемонстрировала девушке правую руку. Острие ножа соскользнуло и оставило порез на ладони. Ранка была неглубокая, но кровь всё же потекла. Эстель смотрела на то, как по запястью бежит зловещая змейка и тяжелыми сочными каплями срывается вниз, и не могла отвести взгляд, продолжая наблюдать с каким-то болезненным любопытством. Волна дурноты поднялась к горлу, в глазах стремительно потемнело, мир сузился до маленькой красной капли, заключающей в себе жизнь. Тело зависло в пугающей невесомости и рухнуло куда-то вниз.

— Эстель! Эстель, да что с тобой такое?!! — Криста еще пару раз несильно, но всё же чувствительно шлепнула по щекам подругу, которая вдруг ни с того ни с сего закатила глаза и повалилась на кресло. Эстель подняла на нее еще мутный взгляд и тут же отшатнулась, увидев пятна крови на полу.

— Мне… что-то нехорошо, Криста. Я себя неважно чувствую…

— Это от вида капли крови ты потеряла сознание? И давно ты стала такой неженкой? — скептически приподняла бровь Кристалина, как вдруг ахнула и внимательно посмотрела на бледную эльфийку. Причина, объясняющая неожиданную реакцию Эстель на вид крови, так и вертелась на языке. — Эстель, да ведь ты беременна!

— Нет, не может быть! — Эстель упрямо трясла головой, не соглашаясь поверить в очевидность этого простого факта.

— Это почему «не может»? А как еще объяснить твое состояние? Какие у тебя есть предположения? Или ты что-то скрываешь, подруга?

Эстель беспомощно съежилась в кресле, каким-то инстинктивным, неосознанным еще жестом закрыв руками живот. Сознание билось в силках ужаса, сердце заходилось в сумасшедшей пляске. Пророческие слова странной незнакомки набатом ударяли в ушах, принуждая содрогаться от почти что первобытного, животного страха — страха за своего еще не рожденного ребенка. «Ты потеряешь самое дорогое». Самое дорогое… До этого дня она была твердо убеждена в том, что гадалка имела в виду Эджая — действительно, Эстель не имела ничего дороже его. Но теперь ее уверенность заколебалась, уподобилась часовому маятнику. Что для женщины может быть дороже ее ребенка? Тут даже любовь к мужу меркнет и отходит на второй план. И этого ребенка у нее могут отнять??! Нет, ни за что!! Она такого просто не переживет! Так Эстель поняла, что начинаются ее самые страшные испытания, и первое из них — пытка страхом.

— Успокойся, дорогая, всё хорошо, — промурлыкала Криста, оседлав подлокотник кресла и ласково обняв белую от ужаса подругу. — Эти необоснованные страхи вполне нормальны в твоем состоянии, уж поверь. Со временем всё пройдет. А сейчас тебе нельзя волноваться, ради твоего малыша.

— Криста, я тебя умоляю — никому не говори об этом! Слышишь, никому!!

— Даже Эджаю? — усмехнулась Криста.

— Ему я сама обо всём расскажу. Потом… Не сейчас.

— Сейчас и не получится.

— Это почему? — встрепенулась Эстель. Предчувствие боли, страха и потерь не желало оставлять измученную женщину ни на секунду.

— Его срочно вызвали в Сантану, — вздохнула ведьма, задумчиво наматывая на палец прядь темных волос. Помолчала и многозначительно добавила: — Отец.

Девушка понимающе качнула головой. Что ж, этого следовало ожидать. Эджай поступил против воли своих родителей, наперекор всему, бросил вызов авалларской знати. А если учесть то, кем была его избранница… Рядом горько вздохнула Криста — участи своего брата она явно не завидовала. Похоже, в стенах родного дома ему предстоит выдержать настоящую битву одного против всех. Мрачная паутина зла неумолимо надвигалась, готовая в любой момент накрыть собой, задушить несчастную жертву в своих смертоносных объятиях.

— Всё плохое пройдет, Эстель, — раздался успокаивающий голос Кристалины. Эльфийка с готовностью кивнула, хоть и была уверена в том, что плохое только начинается, и на нее с Эджаем посыпались только первые несчастья и испытания из тех, что уготовила для них Хозяйка. — Интересно, — протянула Криста, — кто у тебя будет — мальчик или девочка? — Эстель пожала плечами — главное, чтобы ее ребенок был жив, здоров и рядом с ней, а остальное неважно. Но подруга уже сама ответила на свой вопрос. — Уверена, что у вас с Эдом будет сын!

— Почему вдруг такая уверенность? — не смогла сдержать улыбку Эстель, но тут же вспомнила про потрясающую способность авалларских магов к предчувствию.

— Знаю — и всё тут. Да к тому же, как-то сложно представить моего братца отцом девочки. Вот мальчишка — совсем другое дело. Вот увидишь, он будет на него похож!

— Посмотрим. Но я тебя еще раз прошу — никому ни слова, даже Фрее, Солейн и Когану со Старком.

— Клянусь, Эстель, никто об этом не узнает. Но всё же ты не сможешь долго это скрывать. И, если твои страхи за ребенка обоснованы…

— Я была бы счастлива, если б это были просто капризы женщины, ждущей ребенка, — вздохнула эльфийка, — но, увы, это не так. Я боюсь, Криста. Я всем своим существом чувствую угрозу, но не могу понять, откуда она исходит, не могу ничего сделать. Я не знаю, кому доверять, лишь в тебе и Эджае я полностью уверена.

— Эста, мне кажется, тебе лучше уехать из Теллариона, — взволнованно произнесла Кристалина. Страх подруги передался и ей.

— Хорошо бы, но мне некуда ехать, — грустно улыбнулась девушка. — Двери дома для меня закрыты, а в Сантане меня никто не ждет. Я там чужая, меня наверняка обвиняют в непокорности Эджая и за глаза уже ненавидят.

— Ох, Эстель, что же делать?

— Не знаю. Поживу пока в Белом городе, а потом видно будет. Спасибо за заботу, подружка, но не стоит забивать себе голову моими проблемами.

Гордый и неприступный город-крепость Сантана, столица авалларов, был всё так же прекрасен, как и пару лет назад, когда Коган прибыл сюда вместе со своим другом Эджаем. Вот только нет прежней радости и восторга, не хочется с изумлением крутить головой по сторонам, в деталях разглядывая верх архитектурного гения, с тем, чтобы намертво отпечатать всё в памяти. Не то настроение, не тот случай. Коган скосил глаза вбок, на молчащего друга. Эджай не смотрел на дорогу, с его обостренным, почти звериным чутьем, он, не напрягаясь, мог бы идти с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться при этом. Взгляд молодого волшебника был устремлен вглубь себя, в чуть прищуренных глазах застыло что-то горькое и нехорошее. Плавная текучая походка воина едва уловимо изменилась — в ней появилось нечто напряженное, неестественное. Коган отвел взгляд и уставился на отполированные каменные плиты, от которых прямо-таки исходил аромат древности, титанической мощи и седой полузабытой магии. По ним долгие века ступали величайшие герои Предела[25], правители, мудрецы, полководцы, маги. Сейчас по ним идут они, но гулкое эхо шагов Великих отдается в сознании, говорит о вечном, о славе, о памяти… Коган раздраженно тряхнул головой, пытаясь таким примитивным способом избавиться от ненужных дум. В любом случае, сейчас не время размышлять о том, что конкретно его никак не касается. От великих свершений, кровавых битв и хитроумных заговоров пусть болит голова у тех, кому делать нечего и у кого нет никаких забот и проблем. А ученик мастера Грайлина, боевой телларионский маг Коган Согр`ейн к числу последних никоим образом не относится.

Коган только неопределенно хмыкнул, вспоминая потрясенную физиономию наставника в тот момент, когда Эджай без обиняков и словесных переходов заявил о расторжении клятвы, а затем о женитьбе на Эстель. По природе своей языкастый мастер Грайлин на некоторое время забыл, как люди разговаривают и зачем ему вообще нужен рот. Во всяком случае, минуты две несчастный колдун лишь разевал его и вновь захлопывал, не в силах выдавить из себя ни звука. Вообще-то, по личному мнению Согрейна (которое, правда, никого особо не интересовало), учителю с ними повезло, как никому. По Закону, Главами которого руководствовались в своих поступках волшебники, у одного мага может быть лишь один ученик, но в случае Грайлина вышла накладочка. Помимо самого Когана, по логике вещей, единственного законного ученика Грайлина, маг получил еще Старка и Эджая, как говорится, для полноты ощущений. Старк Ривиан попал под опеку мастера Грайлина при весьма трагических обстоятельствах. Наставник Старка, мастер Сат`ур, почти сразу же после Церемонии Принятия, не вернулся с задания из страшных Келнорских болот. Потерявшего учителя талантливого мальчишку, потенциально весьма неплохого мага, решили, вопреки установившимся традициям, передать в руки другого волшебника. Жребий пал на мастера Грайлина, уже имевшего к тому времени ученика, но он, в память о погибшем товарище, решил принять на себя ответственность еще за одного мальчишку. Эджай же попал в Телларион при еще более необычных обстоятельствах. Единственный сын Верховного князя Арг`ая Д» элавар, законный его приемник и наследник, вдруг стал учеником чародея. Скандал, разразившийся по причине этого небывалого события, долго не мог утихнуть. В Сантане твердили, что мальчик может быть либо магом, либо наследным князем, но никак не то и другое вместе. Охочие до власти авалларские князья, воспользовавшиеся инцидентом, предъявили Верховному князю настоящий ультиматум — если он пошлет сына в Телларион, то о правах на титул князя Эджай может и не мечтать. В то же время из Белого города без перерыва приходили настойчивые требования немедленно привезти им Эджая Д» элавар, потому как он маг и маг, обладающий небывалым по мощи Даром, а такие обязаны пройти обучение в школе магии, и, даже если впоследствии молодой человек не собирается истреблять нечисть, блуждая по проклятым местам, он должен постигнуть все колдовские премудрости. В результате, своенравный Верховный князь поступил по-своему. Он ухитрился одновременно сохранить ровные дипломатические отношения со столицей магии, удержать за сыном право на княжение и в очередной раз показать зарвавшимся аристократам, кто здесь настоящий хозяин. Так у телларионского мага Грайлина появился третий, и, слава Хозяйке, последний, ученик. И вот сейчас Коган размышлял о том, как бы ему, не приведи небо, впоследствии не достались такие подопечные, как его многострадальному наставнику.

Молодые маги миновали внушительных размеров холл, вдоль стен которого на века замерли статуи величайших авалларских князей и магов. Коган еще раз искоса взглянул на мрачного товарища. В жилах Эджая Д» элавар текла кровь многих поколений боевых магов — авалларские правители, ведущие свой род от могущественного колдуна древности, умели обходить запрет Теллариона на право колдунов обзаводиться семьей. Как правило, маги передавали Дар своим детям, и иногда он несколько усиливался от поколения к поколению. Такое положение дел расшатывало монополию Магистра на власть, ведь рано или поздно на свет мог появиться чародей, по силе равный, а то и превосходящий телларионского повелителя. Вот только ничего не мог поделать Магистр с сантанской вольницей — Верховный князь, в первую очередь, правитель авалларов, а государству необходим наследник.

Стража, замершая у монументальных дверей, внешне ничем не отличалась от каменных изваяний, настолько прямо и неколебимо она стояла. Коган, не удержавшись, вздрогнул, когда «истуканы» отсалютовали новоприбывшим мечами и, чеканя шаг, разошлись в стороны, освободив магам дорогу. Эджай с бесстрастным выражением на лице шагнул вперед, и многотонные створки на удивление бесшумно распахнулись. Следом вошел Коган, внутренне приготовившись к чему-то очень нехорошему.

Об истинных размерах зала можно было только гадать — потолок и стены терялись в неестественно густой вязкой темноте. У Когана создалось неприятное впечатление, что в этом мраке кто-то прячется, но он тут же выкинул из головы эти детские выдумки. Помещение напоминало подземные залы гномов, настолько величественным и суровым в своей первозданной простоте оно предстало перед ним. Авалларская архитектура ничем не напоминала зодчество эльфов — извечных противников и соперников. Общее было одно — красота, от которой замирало дыхание и бешено билось сердце. В отличие от эльфов, дворцы и замки авалларов почти никак не украшались, но четкость безупречных линий, простота форм, впечатление завершенности и полноценности поражали ничуть не меньше серебристых поющих фонтанов, вечнозеленых садов и непревзойденных армалинских барельефов и гобеленов.

Оглушенный и ослепленный этим величием Коган не сразу заметил, что они с Эджаем здесь не одни. Высокий мужчина с тяжелым, подавляющим волю взглядом, точеными чертами лица навевающий мысли о сантанских статуях, приподнялся навстречу вошедшим магам. Сидящая рядом с ним прекрасная молодая женщина, будто сошедшая с изысканной камеи, вздрогнула и устремила на Эджая взгляд своих глаз, напоминающих два осколка влажной летней ночи. Коган низко поклонился этой паре. Не стоило обманываться юностью и красотой сантанских правителей — и Верховный князь Аргай Д» элавар, и его прекрасная супруга, высокородная княгиня Эдж`ина, прожили на этом свете намного дольше, чем то даровано любому смертному существу.

Эджай учтиво склонил перед знатными родителями голову, но тут же с дерзким вызовом выпрямился, бесстрашно встретив взгляд отца. Просить прощения и унижаться он не собирался.

Княгиня Эджина, очевидно, хотела кинуться сыну в объятия, но, сделав порывистое движение, всё же осталась, где была, будто чего-то испугалась. Женщина прижала руки к груди и напряженно смотрела на мужа и сына, не решаясь заговорить. Коган понял, что сейчас грянет буря.

Аргай Д» элавар пугающе неторопливо поднялся с кресла и медленно пошел навстречу сыну. Эджай даже не шелохнулся, хотя Коган — сторонний наблюдатель этой сцены — только огромным усилием воли сумел принудить себя сдержаться и не убежать прочь сломя голову: такой явной и осязаемой угрозой веяло от благородного аваллара. Князь остановился на расстоянии двух ярдов от сына, и голос его заставлял дрожать от страха.

— Вот как хорошо ты подчиняешься родительской воле, дорогой мой сын. Это в Телларионе ты стал таким своенравным, там тебя научили противиться приказам отца? Помнится, раньше ты был покладистей, а там почувствовал себя на свободе, решил, что сам себе хозяин, и имеешь право поступать по своему усмотрению… Ошибаешься, сопляк! — голос князя взвился под самый потолок, и далеко не слабонервный Коган подскочил едва ли не на фут. — Ничего ты не можешь решать, граллы тебя раздери! Наглый мальчишка! Какого нарлага ты натворил?! А? Ты что, совсем рехнулся? Нарушил клятву, это я еще в состоянии понять, ты всегда отличался вздорным нравом и терпеть не мог эту девчонку, Стихну. Но жениться… На ком?? На проклятой эльфийке!!! На дочери этого самодовольного, заносчивого, извращенного племени! На одной из тех, которые нас ни во что не ставят, которые считают себя любимыми детьми Хозяйки, а всех остальных, и нас в первую очередь, грязным сбродом, не достойным им, «изысканнейшим» и «величайшим», даже в рабы! Я уже больше четырех сотен лет бью, давлю и выжигаю эту заразу, по ошибке живущую в нашем мире, а мой единственный сын берет себе в жены самолюбивую наглую стерву!!!

Согрейн не сдержал крика изумления и испуга, когда князь выхватил меч из ножен. Прямо на его глазах творилось что-то жуткое, неправильное, ненужное… Княгиня Эджина в страхе наблюдала за мужем, ее побелевшие губы подрагивали. Женщина сходила с ума от страха за сына и, вместе с тем, признавала право мужа судить Эджая, предателя в глазах их народа. Коган понял, что Эджина не станет вмешиваться, предоставив мужу возможность поступить с сыном по его разумению, как бы ни был суров его приговор. Медлить было нельзя, и Согрейн бросился между отцом и сыном, заслонив друга собой.

— Стойте, князь! Что же вы такое делаете?! — У Когана просто в голове не укладывалось, как из-за ненависти к эльфам можно было решиться на убийство собственного сына. Аргай досадливо поморщился.

— Уйди с дороги, Коган. Не вмешивайся в дела нашей семьи. Не мешай мне, я не хочу тебя убивать.

— Да что же это происходит?! Что вы все тут творите? Вы же семья, у вас нет никого дороже друг друга! Госпожа Эджина, хоть вы что-нибудь скажите! Ведь это же ваш сын! И вы тоже готовы его убить только за то, что он имел несчастье влюбиться не в ту девушку?

Женщина только беспомощно покачала головой. Коган в совершенной растерянности от происходящего обернулся к другу.

Эджай молчал, будто эта странная сцена не имела к нему никакого отношения. Согрейн в ужасе попятился, когда его товарищ неторопливо и спокойно потянул из ножен мечи. Недобро и хищно сверкнули в кровавом свете факелов начертанные на лезвиях авалларские письмена, но даже блеск смертоносного оружия не мог сравниться с тем взглядом, который полыхнул в прищуренных глазах аваллара. Коган затряс головой. Сначала Верховный князь, а теперь еще Эд… До чего они дошли?! Неужели Эджай станет драться со своим родным отцом???

Но Эджай не переступил последнюю черту. Он медленно, словно в каком-то непонятном страшном сне подошел к стене и крест-накрест повесил на специально вбитые в нее крючья мечи. Воздух вокруг оружия сгустился, потемнел, приобрел влажный глянцевый блеск. Волшебник наложил на мечи какое-то странное заклинание, Коган не мог понять, в чём оно заключается. Для него вообще всё здесь было странным и бессмысленным. Спустя пару томительных минут свечение воздуха ослабло, цвет начал тускнеть и истаивать, будто колдовство тоже испарялось и исчезало. Но Согрейн знал, что это не так. Заклинание, напротив, набирало силу, впитывалось в мечи, сживалось с ними, вступало в свои законные права.

Эджай повернулся к отцу и заговорил, горько кривя губы.

— Насколько я понимаю, князь, отца, равно как и дома, с сегодняшнего дня у меня нет, а у вас больше нет сына. Остался только предатель и преступник, несмываемое пятно позора на вашем роду. Что ж, вышло так, что я не оправдал ваших ожиданий. — На лице молодого мага появилось какое-то странное выражение, будто перед Эджаем открылась невидимая для остальных картина, на него снизошло тайное знание. Голос волшебника зазвучал глуше и отрывистей: — Пройдет время, и здесь, в Сантане, появится тот, кто будет иметь силу и волю, чтобы принять на себя всю тяжесть власти. Он будет обладать правом. Вы узнаете, что это именно он. Многие будут пытаться заполучить мое оружие, но оно достанется лишь тому, кто его поистине достоин. Его сможет взять в руки тот, кто не будет гнаться за богатством и властью; тот, чей разум будет свободен от корыстных мыслей; чуждый жадности и самолюбия. Наступит день, когда он придет, чтобы забрать то, что принадлежит ему с рождения… — Волшебник прерывисто задышал и резко вскинул голову, муть в его глазах постепенно исчезала, взгляд прояснялся. Не тратя больше ни секунды, будто пребывание здесь стало для него неприятным тяжким наказанием, Эджай развернулся и быстро зашагал к выходу из зала, не оглянувшись на умолкших, потрясенных услышанным родителей, которые отреклись от него. Коган мысленно возблагодарил всех светлых богов за то, что они не допустили этой противоестественной схватки между отцом и сыном, сохранили обоим жизни. Уйти сейчас было бы самым разумным, да и, пожалуй, единственно верным решением. Отворились врата, послушные мысленному приказу Эджая, и Коган с удивлением понял, что они подчиняются его другу даже теперь, когда он потерял все свои права и стал изгоем в родной стране. Выходит, древнее волшебство, вне зависимости от низменных и мелочных поступков разумных созданий, признает чистую авалларскую кровь в жилах Эджая, который для родной магии остался всё тем же Д» элавар, хотя, по понятиям своих сограждан, не может более носить это прозвание. Раздался глухой звук удара, когда за спинами двух магов схлопнулись тяжелые створки, и Согрейн с болью и горечью подумал, что для Эджая вместе с ними закрылась дверь в привычную жизнь, двери родного дома, ставшего в одночасье чужим и враждебным. «Вот она, плата за счастье…»

— Ну и погодка, — недовольно проворчала Сим`уна, непроизвольно кутаясь в теплую шерстяную шаль. Выглянула в окошко и потрясенно покачала головой. — Н-да, всякое бывало, но чтобы месяц стихий был таким лютым…

— Так на то он и месяц стихий, а не белых рос, к примеру, — живо откликнулась высокая светловолосая девушка лет четырнадцати по имени Корс`анна, большая любительница поболтать и посмеяться, дайте ей только волю. — В это время завсегда бывает такая непогода, что хоть голодным нарлагом вой…

— Чем язык тешить, ну-ка, давай, подкинь дров, а то так и окочуриться недолго, — раздраженно прикрикнула на дочь Симуна. Женщина несколько раз прошлась по чистенькой прибранной комнате, где каждая вещь имела строго установленное место, где ни один недоброжелатель, буде таковой нашелся, при всём желании не смог бы обнаружить ни пылинки, ни соринки. Почтенная мать семейства то и дело бралась за какой-нибудь предмет и тут же его откладывала, ее резкие беспорядочные движения выдавали крайнее волнение. Наконец Симуна в очередной раз подошла к окну — ставни уже вовсю содрогалось от нешуточных ударов стихии — и, не выдержав, воскликнула:

— Да что же это такое твориться! Отец с Тр`уром и Дв`арном уже давно должны домой вернуться! Как бы с ними какая напасть не случилась, а то на дворе будто полчища демонов носятся…

— Перестань, мама, что с ними будет! — с присущей молодым людям беспечностью отмахнулась от материнских переживаний Корсанна. — Папа с братьями переждут где-нибудь непогоду. Да и, наконец, путь до В`ергаса неблизкий, и прийти они должны никак не раньше, чем завтра к полудню. Так что не изводись и успокойся.

— Милостивая Хозяйка, как у тебя всё просто! — всплеснула руками Симуна, и излишне невозмутимой дочери наверняка пришлось бы еще долго выслушивать познавательную лекцию на предмет собственного бессердечия, если бы на общем звуковом фоне бешеного воя ветра и дребезжания ставень не раздался звук, который заставил обеих женщин растерянно переглянуться.

— Мам, ты тоже слышала этот стук?

— Неужели Харм с мальчиками вернулся? — недоуменно наморщила лоб Симуна.

— Да нет, слишком рано, чтобы это были они, — решительно покачала головой Корсанна. — Еще вечер, а они, раньше, чем к утру, никак не успеют! Но кто тогда так поздно? Вдруг варнаки какие?

Услышав последние слова дочери, Симуна заметно побледнела, но, тем не менее, твердо взяла в руки тяжелый ухват, приготовившись храбро защищать дочь и нажитое добро. Стук повторился, правда, сейчас он прозвучал почти неслышно, будто это ветки, раскачиваясь на ветру, били в дверь, а не алчущие легкой наживы разбойники. Слабый и жалобный женский голос, донесшийся до слуха затаившихся хозяек дома, окончательно разуверил их в версии о бандитах.

Решительно отставив импровизированное оружие, Симуна поспешила раскрыть двери, Корсанна пошла вслед за матерью. Едва был снят засов, в женщин ударил тугой порыв ледяного, пронизывающего до самых костей ветра, щедро сдобренного пылью и острыми обжигающими каплями дождя вперемешку с градинами. Симуна только потрясенно ахнула, когда на миг полыхнувшее в небесах близкое зарево осветило измученную, едва стоящую на ногах молодую женщину. Незнакомка явно добрела до их дома из последних сил и сейчас готова была упасть без сознания, и Симуна, глядя на искаженное страшной болью, неестественно бледное лицо, не поручилась бы, что девушка впоследствии поднимется. Дрожащие тонкие пальцы отчаянно цеплялись за дверной косяк.

— Умоляю вас… Помогите…

Странная девушка бессильно покачнулась и рухнула на руки растерянных Симуны и Корсанны. Вдвоем они донесли потерявшую сознание незнакомку до кровати. Корсанна застыла каменным изваянием, непонимающе глядя на безжизненно вытянувшуюся на низком ложе ночную гостью, по лицу которой разлилась мертвенная бледность. Внезапно всё тело неизвестной содрогнулось, словно от судороги, правильные черты совсем еще юного лица искривила гримаса нечеловеческих страданий. Симуна первая пришла в себя.

— Ну, чего стоишь, дуреха? Живо нагрей мне воды да притащи чистых тряпок, будешь мне помогать! — распорядилась женщина, мигом приобретя прежний деловитый вид. Корсанна недоуменно уставилась на мать, не сдвинувшись с места.

— В чём…помогать?

— Послала же Хозяйка доченьку! — всплеснула руками женщина. — Делай, что тебе говорят, не время задавать вопросы. Как бы эта бедняжка раньше срока к праотцам не отправилась и ребеночка с собой не прихватила…

— Какого ребе… — начала Корсанна, но, перехватив многообещающий взгляд матери, подавилась вопросом и побежала исполнять поручения. С возложенной на нее миссией, надо сказать, Корсанна справилась довольно шустро. Когда она вернулась с ворохом чистого полотна и тазиком нагретой воды, мать уже вовсю хлопотала возле странной девушки, которая сейчас находилась в каком-то странном состоянии — нечто среднее между бредом и бодрствованием, когда сознание то и дело скатывается за край, но теперь это было для нее избавлением, милостью Хозяйки, помогающей переносить выпавшие на ее долю мучения. Большие зеленые глаза, в которых плескались океаны боли, затянутые туманом беспамятства, устремились прямо на Корсанну, но юная крестьянка готова была поклясться, что незнакомка ее не видела. С бледных, искусанных губ сорвался мучительный стон, а за ним — имя, короткое и красивое, несущее в себе такую неизбывную тоску и печаль, что Корсанне захотелось расплакаться над чужим несчастьем. Кого сейчас звала эта странная умирающая девушка? Она не знала ответа. Но поняла, каким-то неведомым чувством, а, может даже, со-чувствием, что, кто бы он ни был, он не придет к зеленоглазой страннице. Ни сейчас. Ни когда-нибудь вообще…

Симуна устало смахнула со лба прядь волос и сочувственно покачала головой. Корсанна, с внезапно проснувшимся женским состраданием, сжимала в руках тонкую, изящной формы кисть девушки. Та, несмотря на все переносимые ею мучения, не проронила более ни звука, лишь упрямо кусала губы, да судорожно комкала простыни, не желая покидать этот бренный мир, полный страданий и боли. Скорее всего, для себя она страстно желала долгожданного мира и тишины, благословенного забвения, но с невероятной самоотверженностью и любовью снова и снова покорно обрекала себя на муки, потому как не могла лишить жизни свое еще не рожденное дитя. Корсанна вопросительно взглянула на мать. Та лишь печально вздохнула. Дочь поняла, что ночная гостья вряд ли встретит следующий рассвет. Но тут страдалицу вновь скрутил жестокий приступ боли, и сразу стало не до отвлеченных рассуждений.

…Грянул раскат немыслимого в месяц стихий грома, сотрясшего стены несчастного дома, а вслед за ним раздался жизнеутверждающий крик ребенка. Бледные губы вымученно дрогнули в слабой улыбке, и молодая мать откинулась на измятую, пропитанную кровью, потом и слезами постель. Веки девушки сомкнулись, и сжалившаяся над нею милостивая Хозяйка подарила ей исцеляющий сон. Корсанна осторожно прикрыла бедняжку теплым пледом, чутко вслушиваясь в то, как за стеной беснуется буря. У Корсанны сложилось странное впечатление, будто не в меру разгулявшаяся стихия и рождение ребенка, которого сейчас заботливо держит на руках ее мать, неразрывно связаны между собой. Понимая, насколько это предположение дикое, Корсанна выбросила из головы глупые мысли и навсегда об этом забыла. Сейчас нужно было беспокоиться за новорожденного малыша.

Симуна, баюкающая на руках младенца, тихонько подозвала к себе дочь. Корсанна с интересом отвернула уголок белого одеяльца и всмотрелась в чистое прекрасное личико. Новорожденный сын несчастной девушки, которая чуть не умерла, подарив ему жизнь, ни капельки не был похож на свою светловолосую и зеленоглазую мать. На мир не по-детски осмысленно и серьезно смотрели два бездонных колодца невероятно черных глаз, той самой первозданной черноты, которую не встретишь даже беззвездной ночью.

— Будто и не ее сын, — полушепотом озвучила невысказанную мысль дочери Симуна. — Вот уж красавец-то его отец, нам с тобой такие даже и не снились.

— Много ли счастья принесла ей эта красота? — кивнула на чуть слышно дышащую незнакомку Корсанна. — Было бы у нее в жизни всё ладно да складно, разве оказалась бы в такую непогодь вдали от дома, одна, да еще с ребенком под сердцем?

Симуна сокрушенно покачала головой, соглашаясь с разумными словами дочери. Как видно, пришлось этой несчастной хлебнуть лиха. Тем временем девушка пошевелилась и застонала, мучительно приходя в себя, в этот жестокий мир боли, в собственное истерзанное и измученное тело. Поводя кругом полубезумным взглядом, молодая мать с трудом приподнялась на локте и спросила страшным прерывающимся голосом:

— Где он? Где мой ребенок?…

— У тебя родился сын, милочка, здоровый и красивый малыш, можешь за него не волноваться, тебе стоит подумать о собственной жизни и здоровье, отдохнуть, поспать…

Но юная мать неожиданно властно и резко оборвала утешающее кудахтанье Симуны.

— Дайте мне его! Дайте мне моего сына!

Симуна покорно исполнила пожелание девушки, осторожно передав матери ее младенца. Но, едва взглянув на ребенка, молодая женщина сдавленно вскрикнула и потеряла сознание. Растерянная Симуна, раскрыв рот, гадала, что такое прочитала на прекрасном личике своего дитя несчастная девушка, что могло настолько ее испугать. Тем временем в дверь снова постучали, несмотря на то, что за окном уже вовсю царствовала ночь.

— Да что же это такое? — воскликнула Симуна. — Кому там еще не спится?

— Быть может, это за нашей незнакомкой? — предположила Корсанна. — Может, ее родные ищут? Муж?

Симуна поспешила отворить дверь. Едва она отошла в сторону, порог перешагнула закутанная в плащ гибкая женская фигура. Холеные руки откинули глухой капюшон, открыв надменное лицо с аристократически-правильными чертами и густую гриву иссиня-черных волос. Цепкий взгляд быстро пробежался по обстановке дома и его обитательницам, при этом не выражая ровным счетом никаких эмоций, кроме холодной презрительности. Симуна, мгновенно почувствовавшая к этой, без сомнения, богатой и знатной даме искреннюю неприязнь, хотела было уже в довольно невежливых выражениях выставить невесть что возомнившую о себе высокомерную дамочку за дверь, но та вдруг заговорила, даже не глядя на женщину, будто обращалась к посудному шкафу или стоящей в углу метле:

— Где-то здесь неподалеку должна быть беременная женщина, молодая, светловолосая, зеленоглазая. Мне просто необходимо ее найти. В долгу не останусь. — В тонких с длинными ногтями пальцах аристократки будто из воздуха возник полновесный золотой. Симуна воинственно уткнула руки в бока и враждебно посмотрела на холеную дамочку, привыкшую запросто раскидываться такими деньгами, на которые той же Симуне приходилось горбатиться целый месяц.

— А зачем это вам вдруг понадобилась эта женщина?

— Она…моя подруга. Ожидание малыша плохо на ней сказывается, она стала такой нервной, всего боится, повсюду ей чудится опасность, заговор. Ее муж и друзья с ног сбились, разыскивая ее. — Говоря это, девушка бросала по сторонам какие-то странные взгляды, и от Симуны не укрылась та непонятная пауза, а также незнакомый акцент, певучий, хотя куда более жесткий, чем мелодичный говор эльфов, но несравненно более приятный, чем рубленые гортанные фразы троллей.

— Нужно было вам сразу сказать, что разыскиваете подругу, а не совать честным людям взятки, — грубовато отрезала женщина. — У меня эта бедняжка, и передайте ее мужу, чтобы получше следил за своей женой. Девочка будто сумасшедшая, вся растрепанная, в лохмотьях. Едва не умерла при родах…

— Так Эстель родила?? — глаза дворянки вспыхнули каким-то нехорошим, темным огнем, и куда только подевалась ее надменность и невозмутимость. Симуна чисто машинально отметила про себя странное имя девушки.

— Да. У нее мальчик. Можете за него не беспокоиться, абсолютно здоровый и крепкий малыш, — поджала губы Симуна. — Он сейчас у моей дочери…

Прежде, чем женщина успела опомниться и как-то отреагировать, странная пришелица рванулась в соседнюю комнату и буквально выхватила ребенка у растерявшейся Корсанны. Симуна вихрем ворвалась вслед за сумасшедшей аристократкой, вздумавшей командовать в их доме.

— Эй-эй, леди, что это вы такое творите?! Разбудите малыша! Отдайте мне его сюда, вы же даже держать толком не умеете! И вообще, он не ваш!

— Тем более не ваш! — злобно оскалилась девица, даже и не собираясь отдавать ребенка, и отпрыгнула к двери. — Я отдам его отцу…

— Что-то я не вижу здесь этого отца! — перешла на повышенный тон Симуна, загораживая дверной проем от этой припадочной. — У мальчика есть мать, и ей решать, когда и кому она будет его отдавать.

— Пропустите по-хорошему! — прошипела негодяйка.

— Попробуй, пройди!

— Ну, ладно! — От этих слов у Симуны, бывшей отнюдь не из робкого десятка, мурашки пробежали по спине — в глазах воровки зажегся пугающий фанатичный огонь. А потом она что-то быстро исступленно зашептала, и по комнате поплыли лохмотья темно-сизого с фиолетовыми отсветами тумана. Призрачные языки проникали в ноздри, в рот, окутывали с головой, закрывая веки, делая тело неподвижным, чужим, неподъемным…

ЈЁ ~ў2= # Їєїj,? Zb?ў!ў*JЁАµzrІ\ ixnkcg¦eБ- Ў

— Проклятая ведьма! — прохрипела Симуна, падая на пол. Ведьма, только что нарушившая один из фундаментальных Запретов Закона, о неприменении силы против людей, лишенных колдовского дара, равнодушно перешагнула через обмякшее на деревянных половицах тело хозяйки дома, даже не озаботившись проверить, жива ли она вообще, натянула на голову капюшон и шагнула за дверь, мстительно взглянув через плечо на бессознательную Эстель. Как это оказалось просто и приятно — лишить своего заклятого врага мира и спокойствия в душе. Когда-нибудь она лишит ее и жизни. Когда-нибудь, но не сейчас — эта негодяйка не заслужила спокойной смерти во сне, пусть сначала помучается, ощутит сполна все страдания, назначенные на долю матери, потерявшей своего ребенка…

Пробуждение Симуны оказалось ужасным. В голове творилось нечто — такое не снилось и какому-нибудь распоследнему пьянчуге, вкушающему все прелести похмелья после недельного запоя. Мало того — ее что-то трясло с невероятной силой, размешивая то жидкое варево, что находилось сейчас у нее в голове. С трудом разлепив глаза, которые будто сладкой медовухой намазали, женщина с удивлением обнаружила перед собой ту самую зеленоглазую девушку, появление которой с ног на голову перевернуло всё их спокойное размеренное существование. Заметив, что женщина очнулась, незнакомка лихорадочно зашептала, не переставая ее трясти с силой, немыслимой для хрупкой полуживой девушки:

— Где мой сын??? Куда вы его дели?

События последних часов пронеслись в многострадальной голове, причиняя страшную боль. Не хотелось ни о чём думать, но девушка с сумасшедшим взглядом не желала принимать во внимание плачевное состояние своей жертвы, снова и снова повторяя свой вопрос. Наконец Симуна с трудом воскликнула, чувствуя, как раскаленные иглы впиваются ей в мозг:

— Женщина! Его забрала женщина…

— Какая женщина??

— Молодая, с заносчивыми такими манерами, — морщась от боли и дурноты, принялась описывать Симуна, прекрасно сознавая свою вину в том, что не смогла отстоять ребенка у похитительницы, когда мать мальчика была бессильна что-либо предпринять. — Вошла, как к себе домой, назвала твое имя, сказала, что подруга, хотя явно таковой не являлась…

— Как ее звали? Как она выглядела? — продолжала допрос несчастная мать.

— Она не представилась… Высокая, с черными волосами… Взгляд такой неприятный…

— Стихна! — с ужасом и ненавистью воскликнула девушка. — Хозяйка, защити моего ребенка, ведь она же его убьет! Она потеряла разум от ревности и злобы!

— Доченька! — горячо заговорила Симуна. — Милая, послушай меня! Тебе сейчас нельзя никуда идти, ты же едва не умерла! Я позову кого-нибудь на помощь, эта стервятница не могла далеко уйти!

— Никто мне не поможет! — с неизбывной тоской и отчаянием в голосе простонала бедняжка. — Все меня бросили! Никого нет, никого! А она ни перед чем не остановится, она убьет моего сына, чтобы отомстить нам! — Девушка сдавила пальцами виски, застонав, будто смертельно раненый зверь. Когда она резко подняла голову, в ее глазах вспыхнула безумная решимость. Симуна зажала рукой рот, заглушая крик, — тело девушки охватило пляшущее ослепительно-белое сияние, закрыло ее от посторонних глаз, а затем распалось на сотни самостоятельных трепещущих светлячков, которые вдруг сорвались с места и быстрой стаей пролетели прямо сквозь стену. Симуна ошеломленно потрясла головой и со стоном опустилась обратно на пол. Две ведьмы за несколько часов — это уже слишком. Сил на то, чтобы добрести до постели уже не было. Ни она, ни ее обхватившая ноющую голову дочь никогда не забудут этот сумасшедший, полный Запретной магии и звериной жестокости день. Дом задрожал, словно больной падучей, сотрясаясь под разгулом ошалевшей от ярости стихии…