"Божий одуванчик" - читать интересную книгу автора (Серегин Михаил)

Глава 8 КИЛЛЕР ПО ИМЕНИ СОВЕСТЬ

Владимир ворвался в квартиру дяди, как метеор. Он наткнулся на одного из растерянных охранников, проспавших Илью, и толкнул его в грудь так, что тот полетел вверх тормашками, несмотря на то что был здоровенным, плотным и широкоплечим мужиком под метр девяносто ростом.

Вероятно, сыграло свою роль еще и то, что он не вполне отошел от снотворного, которым так щедро попотчевал его Илья.

— Это как же так? — рявкнул он на дядю.

— Да так, — развел тот руками. — Ушел, и все тут. Видно, очень нужно ему было уйти, раз подсыпал этим уродам, — слово «уродам» Анатолий Григорьевич раскатил особенно сочно, — какой-то гадости, умыкнул ключи и свалил.

— Но зачем?

— Зачем?

Вопрос повис в воздухе, и Владимир поспешил разрядить свинцово набрякшую тишину:

— Конечно, можно интерпретировать это по-разному, но у меня есть одно вполне конкретное предположение.

— Какое? — уронил Осоргин.

— Илья давно пристрастился к наркотикам.

Еще в Москве, где денег у него было немерено.

Пока не разорился. Да и немудрено разориться, если глотать и нюхать, а то и заливать в вены всякую гадость.

— То есть ты думаешь…

— Я думаю, у него устойчивая наркозависимость. У меня были подозрения, но, к сожалению, я не придал им должного значения. А вчера я говорил с человеком, который поставлял наркоту всей этой честной компании. Он сказал, что Илюха, Антон и Олег, исключая разве что Валька, который из-за своей врожденной кроличьей трусости только несколько раз попробовал, а потом по клиникам да диспансерам рассекал, были его постоянными клиентами. Время от времени этот человек — Борис Сергеевич по прозвищу Карамболь, — прекращал им поставки, и тогда они пускались во все тяжкие… Травились дешевкой типа самопальных синтетических психостимуляторов, «винта» и так далее.

Одно из таких прекращений поставок наркотического довольствия пришлось на начало августа…

Свиридов, прервав свой монолог, провел ладонью по лицу и добавил:

— Если я ошибаюсь, то уж не знаю, что и думать.

— Надо искать, — твердо проговорил Анатолий Григорьевич.

— Где? Я сделал все, что мог, чтобы это предотвратить. Я прослушивал офис Дедовского и даже квартиру Самойловой, которая к этому делу вообще ни сном ни духом, если не считать того, что Малахов и Чуриков покончили с собой после того, как с разным успехом сдавали экзамен по ее предмету у нее дома. Ничего. Нет, я все-таки не детектив. По специальности я работаю куда лучше.

— По какой специальности? — глухо спросил Анатолий Григорьевич.

— А вот по такой. — И Владимир бросил на стол «каштан», который произвел такое сильное впечатление на «братков» Карамболя.

Осоргин посмотрел на бледное лицо Владимира и тихо проговорил:

— И что… ты думаешь устроить мочилово направо и налево? По методике «Капеллы»?

— В «Капелле» не мочили направо и налево, — строго проговорил Владимир. — Впрочем, это лишь иная форма изложения вопроса. Там мочили по первому подозрению. И в сортире, и в кухне, и в ванной. Ну ладно… Сколько времени прошло с момента этого самого… побега?

Слово «побег» было выговорено Владимиром с откровенным усилием.

— Да около часа будет, — сказал один из охранников, прозевавших Илью.

— Около часа? Так…

Свиридов извлек свой сотовый телефон и быстро набрал номер. Ответили тут же.

— Слушаю! — недовольно прорычали в трубку.

— Боря, это говорит Свиридов, — негромко произнес Владимир, и спектр настроений на том конце связи кардинально сменился.

— А… здорово, Володя. Какие-то проблемы?

— У тебя не было моего брата?

— Н-нет. А что, должен?

— Боря, только говори как на духу. Дело идет о его жизни и смерти! Ляпнешь что-нибудь не то — я уж и не знаю, как тогда надо будет с тобой разговаривать…

— Да точно не было! — обиженно ответил тот. — Я с утра в клубе. Если ты имеешь в виду, приходил ли он за наркотой, то таки нет, как говорят евреи. Я за базар отвечаю, и не надо мне пресс-хату учинять.

— Ну, извини, — произнес Владимир. — А где эта компания еще могла отовариваться? Ты же был в курсе их полноценной наркотической жизни. Подумай, Борис.

— Да где ж, как не прямо в их академии?

Там, говорят, дело налажено не слабо.

— В академии? А… ну спасибо…

Владимир спрятал телефон и начал обуваться. Анатолий Григорьевич смотрел на него напряженным взглядом и молчал. Потом все-таки спросил:

— Кому звонил? Карамболю?

— Ему.

— А сейчас куда?

— Ты что, сам не слышал? — с плохо скрываемым раздражением ответил Свиридов. — Будут какие-нибудь новости — немедленно позвоню. А ты, дядя Толя, пока направь своих хлопцев по всем адресам, где гипотетически возможно появление нашей заблудшей овечки. Мою квартиру не забудь.

— Я сейчас позвоню всем постам, — быстро проговорил тот, — пусть объявят его в общегородской розыск. И Малахову еще…

— От и добре, — на ходу бросил Владимир и вышел из квартиры.

В академии Свиридову сказали, что видели Илью минут тридцать назад разговаривающим о чем-то с неким Степановым.

По словам однокурсников, вид у Илюхи был малореспектабельный — бледный и помятый, и он все время зыркал глазами, как затравленный волк. Словно ждал чего-то.

— Да на нем просто лица не было, — печально сказала одна девушка. — Мы сегодня должны были с ним в кафе идти — на прошлой неделе обещал, — но он меня даже не заметил. Мимо пронесся, посмотрел, как ударил, и по лестнице наверх побежал.

— Кто такой Степанов?

— А… это один дятел, — пояснил маленький курносый парень, при разговоре с высоким Свиридовым все время становившийся на цыпочки и вытягивавший шею — вероятно, для придания себе большей солидности. Впрочем, эти его манипуляции имели обратный эффект: он стал похож на цаплю, страдающую столбняком. — Он в курилке все время тусуется… всякую гниль почкует.

— То есть?

— Да так, с ноги на ногу переминается и курит. Так и время убивает. Зачем только вообще на занятия приходить?

— А вы брат Ильи? — спросила девушка.

— А что, похоже?

— Да.

— Где эта курилка?

— Пойдемте, я вас провожу, — сказала она и искоса взглянула на Владимира печальными, чуть припухшими глазами.

Так, тут все ясно, бессознательно отметил мозг Свиридова. В общении с девушками Илья явно использует победительную методику старшего брата. Да и от себя привносит немало. Ну еще бы — бывший совладелец московского модельного агентства, в котором такие отпадные леди работали… На их фоне эта восемнадцатилетняя девочка, в сущности, очень даже недурная, кажется этаким общипанным гадким утенком в лебединой стае.

— Проводи, — ответил Володя. — Только побыстрее… пожалуйста.

Кажется, это «пожалуйста» было истолковано неадекватно: все еще тусующийся рядом курносый студент понимающе ухмыльнулся и тут же, поймав на себе холодный пристальный взгляд Владимира, отвернулся и зашагал по коридору.

Так. Кажется, его, Владимира Свиридова, приняли не за того.

По всей видимости, к этому Степанову, «почкующему гниль» в курилке, ходят только за одним.

За тем, из-за недостатка чего Илюха сбежал из прекрасно охраняемой квартиры, подвергнув свою жизнь чудовищной опасности.

Ясно.

Девушка провела Владимира по широкой лестнице на четвертый этаж и показала пальцем в конец коридора, открывавшеюся перед ними:

— Идите до конца и потом направо. Там еще одна лестница, точно такая же, как эта… по которой мы сейчас шли. Параллельная. Но она забита, и вход туда Только через четвертый этаж.

— Зачем же такие премудрости?

— Да там… ремонт, что ли, делать собирались, вот теперь и запрягают уже второй год. А туда теперь все курить ходят.

— Понятно, — коротко ответил Владимир. — Спасибо.

— Вы, если увидите сегодня Илью, передайте… чтобы он позвонил Кате, — поспешно, скороговоркой, выпалила девушка и отвернулась.

— Обязательно, — ответил Владимир. Всего хорошего… Катя.

И он решительно зашагал по коридору.

На лестнице, приспособленной для студенческих нужд благодаря нерадивости ремонтников, Свиридов сразу же увидел сидящих на подоконнике двух модно одетых молодых людей.

Впрочем, на их лицах было написано тупое, угрюмое ожидание, не соответствующее общему впечатлению от их прикида.

— Где я могу найти Степанова? — спросил Владимир.

Один из парней, подняв голову, окинул его быстрым взглядом и произнес:

— Степу-то? А тебе чего?

— То же, что и вам, — не вдаваясь в особые разъяснения, проговорил Свиридов.

— Тогда за нами будешь.

— Нет, а где он? — уточнил Владимир.

Молодые люди переглянулись.

— Внизу… с пацанами. Э-э, баклан, ты куда? — воскликнул один из них, увидев, что Свиридов сбегает вниз по ступенькам. — Ты че, бля?

Этажом ниже стояли четверо. Среди них выделялся длинный, тощий парень в черных кожаных штанах и черном же свитере.

А выделялся он цветом своих волос: впереди они были ядовито-синего цвета, а сзади — цвета морской волны, с довольно приятным для глаза зеленоватым отливом.

Артистичный товарищ.

Остальные трое были обычные мажорные хлопцы в дорогой одежде и с наглыми рожами.

Еще совсем юные — лет по двадцати, не больше.

— Мне нужен Степанов, — коротко сказал Владимир, приближаясь к группе.

— Ну… я Степанов, — сказал длинный. — Что хорошего скажешь?

— Ты сегодня видел Илью Свиридова?

— А тебе-то что? Ты что, его папа? Или, может, мама?

Троица стильно прикинутых недорослей заржала.

— Я у тебя серьезно спрашиваю.

— Серьезно спрашивает только следак на пресс-хате, а ты мне туфту травишь, — невозмутимо ответил тот и выставил нижнюю губу. — Или, может, ты мусор?

Свиридов не стал долго разговаривать: он широко шагнул к длинному и, одной рукой схватив его за горло, легко притиснул к стене… Тот попытался было сопротивляться, но его ноги уже болтались в нескольких сантиметрах над полом.

— У меня нет времени, — тихо проговорил Владимир. — Быстро отвечай на все вопросы, если не хочешь на самом деле попасть на допрос к следаку, которого ты тут упомянул.

— Па-ца-ны… — прохрипел тот.

Трое малолеток бросились было на Владимира, однако Свиридов, не отпуская Степанова, с развороту вполсилы шлепнул одного из них по лицу, а второму легонько ткнул правой ногой под коленную чашечку.

Однако этого вполне хватило, чтобы первый отлетел на третьего, и оба они впечатались в противоположную стену, ограничивающую лестничный пролет, а второй — получивший по ноге — согнулся от боли и опустился на пол, закусив губу.

— Вот видишь, сука, еще не хватало из-за тебя дитенков калечить, — холодно проговорил Владимир. — Быстро, сука!! Был Илья?

— Был, был, — поспешно заговорил Степанов, очевидно, испугавшийся не на шутку.

— Зачем?

— Да он… Ну, зашел…

— Зачем, я спрашиваю? — повысил голос Свиридов.

Барыга беспомощно затрепыхался в воздухе и, задыхаясь, прокудахтал:

— «Ге…геру»… за «герой»… «эйч» банщил…

— Куда он пошел потом?

— Я не знаю… в аптеку, наверно. За «баяном»…

— Когда он от тебя ушел?

— Да минут двадцать… может, пятнадцать.

Да вот и пацаны скажут… они его тоже видели…

Аптека находилась недалеко от академии, и Ильи в ней быть не могло. Владимир даже не стал проверять.

Сложно допустить, чтобы он мог стоять там в очереди минут двадцать — двадцать пять. Все-таки времена «развитого социализма» с километровыми очередями за колбасой счастливо миновали.

Свиридов подошел к своей машине и присел на корточки возле переднего левого колеса.

В сущности, теперь оставалось надеяться только на удачу. Или на интуицию. Потому что выловить человека в огромном четырехмиллионном городе — это посложнее, чем найти иголку в стоге сена.

Или в целой скирде…

И тут что-то привлекло его внимание у парадного входа академии. Да! То, что он видел, не могло быть повседневным и обычным.

По крайней мере, так ему подсказывала интуиция.

Он еще раз бросил отчаянный взгляд на «Ауди», притормозившую возле академии, и на человека, который сел в нее.

Это не может быть совпадением!

Черный «БМВ» Свиридова сорвался с места и последовал за темно-зеленой «Ауди»…

— Входите, — проговорил Дедовской и еле уловимым жестом показал Илье на стоящего в дверях человека. Дескать, вот она, твоя судьба.

…Не веря своим глазам, Илья вжал голову в плечи, словно ожидая, что на нее обрушится мощный удар, и часто-часто заморгал.

Этого не может быть…

Не может быть!

— А-а-ан… Анна Кирилловна?!

Илья судорожно протер глаза, словно не решаясь поверить, что убийца его друзей — человек, которого сам Дедовской аттестовал как главного организатора и исполнителя кровавого плана, — этот человек оказался преподавателем в академии, где он учился.

Та самая высокая полуседая дама, ни одного занятия которой Илья так и не посетил в этом семестре. Та самая, которую он так зло именовал Сельдью и красочно расписывал процесс ее мумификации еще в Древнем Египте.

И тут же выплыла мысль, раньше казавшаяся абсурдной и расплывавшаяся в неопределенное определение «случайность». Случайное совпадение. Мысль безжалостная и пронизавшая Илью не хуже электрического разряда.

В день своей смерти и Антон, и Валентин сдавали зачет или экзамен, оставшийся от летней сессии. Каждый в свой день. И этот день для каждого из них стал последним.

И этот экзамен принимала она, Анна Кирилловна Самойлова.

Значит… О господи, как же так?

— Здравствуй, Свиридов, — сухо произнесла она тоном, словно пришла на семинар, а не в дом, где все дышало угрозой и смертью. — Да, это я. Не ожидал?

— Но за что?! — простонал Илья. — Из-за чего?

Анна Кирилловна поджала губы, словно сдерживая жестокие слова, жгущие ей язык, и, порывшись в своем пиджаке, бросила на колени Илье фотографию.

— Ты еще спрашиваешь, из-за чего я все это сделала? Честно говоря, сама не верю, что я смогла… Но взгляни и вспомни… вспомни!

Илья, преодолевая безумное головокружение, медленно перевел взгляд на фотографию, и из тумана, который сам он уже считал предсмертным, на него выплыло красивое девичье лицо, внезапно прояснившееся до жуткой, ослепительной ясности, словно при свете вспышек и юпитеров.

— Лена… Лена Кормильцева.

— Значит, имя Лены Кормильцевой тебе еще что-то говорит? — с каким-то жутким удовлетворением произнесла Анна Кирилловна. — В ту ночь… когда ты со своими дружками… надругался над ней, она прибежала ко мне и рассказала все… В лице ее не было ни кровинки, на глазах — ни одной слезы. Лучше бы она плакала… Я тогда сразу поняла, что она не останется у меня ночевать, поедет по мосту и вывернет руль.

И у меня не останется никого — слышишь, никого! На всей этой проклятой земле!

Тонкие губы женщины искривились горькой и страшной усмешкой, и Дедовской, с цепенеющим лицом пристально наблюдавший за ней, подумал, что слова, сказанные ею о Лене, справедливы и в отношении ее самой — лучше бы она плакала.

— Но вы… кто вы ей? — пробормотал Илья, совершенно раздавленный ее словами, падающими тяжело и неотвратимо, как капли со сталактитов в темной пещере.

— Я? Кто ей я? — Анна Кирилловна выпрямилась, и ее тощая фигура приобрела пугающую величественность. — Она дочь моего единственного сына, погибшего так рано… моя последняя родная кровь. И после этого ты еще спрашиваешь — за что?

Она села — нет, скорее упала на диван у стены и, оказавшись лицом к лицу с бледным, как полотно, Ильей, продолжала, вероятно, не особо вслушиваясь в то, что говорит:

— О, я долго думала, как… как мне сделать так, чтобы вы… все четверо… но я ничего не могла… Лена умерла, за вашими спинами — всемогущие родственники. Разве мне приходилось рассчитывать на что-то, когда отец моего кровного врага — первый заместитель начальника Петербургской ФСБ?

На шее Ледовского, молча слушающего ее, набрякли жилы, словно он с трудом сдерживался от неистово душащего его жуткого Крика.

А Илья, казалось, перестал дышать.

— Тебе не понять, как тяжело видеть рядом людей, лишивших тебя смысла жить. Видеть каждый день, говорить с ними, даже улыбаться. Делать вид, что все ничего, что земля не горит под ногами… «Так же, как все, как все, как все, я по земле хожу, хожу… и от судьбы, как все, как все, счастья себе прошу…» — полуприкрыв глаза, чуть нараспев проговорила она слова из известной песни, и ее тело качнулось вперед.

Словно Анне Кирилловне тяжело было удерживать равновесие.

— И тогда я придумала план. Я оставила всех вас на осень с тем, чтобы вы приходили сдавать ко мне зачет по несколько раз. Ко мне… в мою квартиру. Ах да… ты же на первом курсе.

А вот Малахов с Чуриковым приходили и сдавали. И еще они пили… пили у меня кофе. — Анна Кирилловна рассмеялась зловещим каркающим смехом, как будто разрывающим ей горло:

— Пили кофе, а я клала туда не только сахар. Так вот, тебе известно, чем занимался мой сын?

— Н-нет…

— Он был великолепным фармацевтом. Он разрабатывал лекарства. У меня хранится многое из созданного им — как память. И одна из его разработок — сильнейший психотропный препарат для лечения шизофрении… И я использовала его.

Свиридов-младший содрогнулся и, медленно разогнувшись, поднялся с ковра.

Ледовской извлек из ящика стола пистолет и демонстративно положил его перед собой.

— На здорового человека этот препарат действует совершенно иначе, чем на больного, — не глядя на Илью, продолжала Анна Кирилловна. — Отсюда все их страхи… мания преследования. Я звонила им из автоматов и молчала. А в последний раз я дала твоим друзьям… лошадиную дозу… И как следствие — угнетение психики, страх, боль… И страшная тяга к уходу из жизни…

Самойлова посмотрела на Илью отсутствующим взглядом, в котором не было ни злобы, ни ненависти, ни агрессии. Но он подействовал на Свиридова-младшего куда сильнее, нежели будь он напоен самой жуткой ненавистью. — Суицид, — сказала Анна Кирилловна. — И они ушли. Ушли, потому что чаша терпения давно переливалась через край.

.

Илья, с трудом разлепив ссохшиеся губы — вероятно, он думал, что молчание погубит его безвозвратно, — выдавил:

— А Осокин? Он… вязальной спицей…

— О… Осокин — это совсем другое. Тут рука господня. Все получилось как нарочно… Я задержалась у подруги и потому решила не ехать домой, а переночевать в пустой квартире моей внучки… и во дворе встретила его. Он был страшно пьян… ругался. Вспомнил, что именно в этом доме жила Лена. Он не знал, что это моя внучка.

И осквернил ее имя… Мне пришлось убить его.

— Суровое лицо Анны Кирилловны с мелкими морщинами у глаз, на лбу и у рта внезапно разгладилось и просветлело:

— Убила прямо тем, что оказалось под рукой. Вязальной спицей. А если бы не было спиц, то я бы убила его голыми руками… У меня хватило бы силы, поверь мне.

Илья поверил… Нельзя было не поверить.

Потому что не было ничего страшнее, чем зрелище этой сухой, высокой пожилой женщины с осанкой гордой польской княгини, смотревшей на него в упор неподвижными стальными глазами, в которых без труда можно было прочитать смертный приговор.

— Потом я испугалась, — продолжала она. — Нет, не того, что меня поймают, потому что Осокина я… уничтожила, оставив много улик. Я испугалась, что не успею наказать тебя. Последнего. Тем более я узнала, кто твой дядя.

Ледовской негромко кашлянул.

— И тут я узнала об Александре. Я видела его и раньше… с Леной… он даже приходил ко мне с ней. Но только два дня назад я узнала, что он любил ее и готов расквитаться с ее убийцами.

— И я расквитался, — отозвался Ледовской. — Только Фокин не дал тебе почувствовать, как хороша была моя пуля.

— И зачем вы все это мне рассказываете, если все равно убьете? — пробормотал Илья.

Анна Кирилловна долго молчала. А потом произнесла:

— Ты знаешь… Ко мне домой недавно приходил один человек. Мне кажется, сейчас, в наше время, таких людей осталось очень мало.

В нем чувствуется настоящее достоинство. И этот человек… словом, он похож на тебя. И все то время, когда я говорила с тобой, мне казалось, что я исповедуюсь этому человеку. Мне есть в чем исповедаться. И я думаю, что ему было бы что сказать мне. Тем более что он занимался тем, что искал меня.

— Искал вас? — прохрипел Илья.

— Вернее, он искал убийцу твоих… язык не поворачивается называть этих людей друзьями.

Я сказала ему, что истина непременно проявится. Ее не скроешь, как не скроешь солнце в кармане. Я рассказала ему старинную легенду про Ивиковых журавлей, и он понял меня.

Анна Кирилловна закрыла глаза и добавила почти шепотом:

— И почему-то мне показалось, что он уже тогда понял, кто виновен в гибели тех мальчиков…

Анна Кирилловна закрыла лицо руками, и внезапно до Ильи донесся сухой выкрик:

— Нет, хватит… я больше так не могу! Нельзя же подменять собой… бога…

Дедовской посмотрел на нее с откровенным беспокойством и спросил:

— Анна Кирилловна… как вы? Ну… зачем же так? Разве он стоит того?

Самойлова долго не отвечала. Когда же наконец она оторвала ладони от лица, ее лицо было зеленовато-серым, а из прикушенной губы сочилась кровь.

— Ты знаешь, кто был тот человек? — спросила она у Ильи деревянным голосом.

— Ка-кой? А… знаю… знаю.

— Ну так кто? — с нажимом спросил за преподавательницу академии Александр Данилович, который, по всей видимости, и так знал ответ на этот незамысловатый вопрос.

— Наверно, это был мой брат… Владимир.

— Да, я так и думала, — выдохнула Анна Кирилловна. — Как жалко. У такого человека, как Владимир Антонович… и такой брат.

— Да яблоко от яблони недалеко падает, — сказал Дедовской. — Этот парень, Владимир Свиридов, был и у меня. Я сначала не хотел верить, а потом навел справки и убедился, что невероятное стало очевидным.

— О чем вы, Саша? — недоуменно произнесла женщина.

— Дело в том, что этот милейший человек, Владимир Антонович Свиридов, до того, как он стал работать в детективном агентстве «Донар», состоял в федеральном и международном розыске и только недавно вернулся в Россию из-за рубежа, где жил на протяжении последнего полугода.

— Так он что… из проворовавшихся «новых русских»? — медленно произнесла Самойлова.

— Да нет. Хуже. Киллер. Наемный убийца.

Причем, по свидетельству спецслужб, один из лучших на всем пространстве бывшего Союза.

Анна Кирилловна повернулась к Илье.

— Это… правда?

— Я мало что знаю о нем, — быстро сказал тот. — У него действительно были проблемы с органами. Но… я работал в Москве.

— Что же сейчас делаешь в Питере на первом курсе института? — насмешливо спросил Дедовской.

— Я… прогорел.

— Ладно, — холодно проговорил Александр Данилович, — с вашего позволения, Анна Кирилловна, я завершу то, что мне помешал сделать Фокин.:, Ноги Ильи подогнулись, потому что Дедовской взял со стола пистолет и, махнув на дверь, произнес:

— На выход, падла! Скажи спасибо Анне Кирилловне… Она на полчаса продлила твою жизнь.

— Саша! — произнесла неожиданно Анна Кирилловна. — Саша, не надо. Пусть он идет.

Я не могу. Слишком много смертей… Такие молодые, и так легко умирают. Я больше не могу.

Ради всего святого, Александр… Если и лучшие люди оказываются наемными убийцами, а я, всегда мнящая себя не запятнанной ничем, стала сама убийцей… Если этот век вложил мне в руки орудие смерти, то пусть… пусть он идет.

Лицо ее исказилось, выдавая горчайшую душевную муку, неумолимо перерастающую в физическую боль. Анна Кирилловна повалилась набок, она схватилась за сердце.

— Анна Кирилловна! — крикнул Ледовской.

— Ничего, Саша… я в порядке. Пусть он идет. Что он сделал, бедный мальчик? Он и так уже перенес… Кто я такая, чтобы судить его…

Бог ему судья.

— Бог богом, а вот ваш так называемый бедный мальчик прямо от нас пойдет в прокуратуру, и тогда судить нас уже будут не на небесах, а в куда более земном месте, о котором вы, вероятно, слыхали, Анна Кирилловна, — с жаром произнес риэлтер. — Место это именуется следственным изолятором… и я согласен попасть прямиком в ад, чем еще раз очутиться в СИЗО!

— Мне все равно…

— А мне — нет! Анна Кирилловна… взявшись за гуж, не говори, что не дюж! Если вы отказываетесь от… от мщения, то пусть кровь этого человека падет на мою голову! Ничего… у меня тут десять человек народу, откопаем такую знатную могилку, что разве что археологи через триста лет найдут! Арриведерчи!

Вместо ответа Анна Кирилловна застонала, лицо ее начало приобретать синюшный оттенок, а на лбу и висках выступил липкий пот.

Ледовской лихорадочно схватил ее под руки и, выхватив сотовик, заорал в трубку:

— От сердца что-нибудь быстро! Валидол, корвалол… что там еще есть, я не…

Он не видел, как за его спиной Илья Свиридов молниеносно вскочил с ковра и одним длинным прыжком дотянулся до пистолета, лежавшего на столе…

— А-а, сука! — торжествующе закричал он и, вскинув пистолет, прицелился в Александра Даниловича, Тот обернулся, лицо его страшно исказилось, но смотрел он не на Илюху, а поверх его плеча — словно увидел там что-то невероятное…

Палец Свиридова-младшего вдавился в курок, но в ту же секунду что-то с ужасающей силой обрушилось на его голову, и Илья упал на ковер, успев тем не менее выстрелить.

Пуля угодила в стену — прямо в то место на картине Репина, где виднелся гневный оскал Ивана Грозного…