"Неожиданная смерть" - читать интересную книгу автора (Шеннон Делл)ГЛАВА 14Утро четверга, и Хакетт выходной. Дождь прекратился два дня назад, и сегодня было солнечно и заметно теплее. У Мендозы на столе лежал отчет, подписанный Галеано, — как раз, когда сменялись ночные патрули, в шесть утра, было найдено тело в сточной канаве на Беверли-бульваре. Галеано оставил его для дневной смены. Когда вошел Ландерс, Мендоза вручил ему бумагу: — По крайней мере, вы распутали то лжесамоубийство, Том. Да, я видел твой отчет. — Он тут же сломался — это было почти забавно, — сказал Ландерс. — Но второй-то, Бог мой, так легко говорит, будто толкует о пикнике. И надеюсь, ордеры нам сегодня выпишут… Что это такое? — Новый труп. Поезжай-ка посмотри, как он выглядит. Хиггинс и Паллисер вошли вместе, Хиггинс сел у стола Мендозы, закурил сигарету и сказал: — У меня такое чувство, Луис, что по делу Мишель мы возвращаемся к самому началу. — В начале, — ответил Мендоза, — у нас был Пол Трулок. — Он развернулся со своим креслом и поглядел на славный солнечный день за окном. — Ты видел, что мы получили по Джерарду. Он к тому не имеет совершенно никакого касательства. Вообще было странно полагать, что она ему позвонила, — она и не звонила никому. — В конце концов, — сказал Паллисер, — Трулок там был. Я хочу сказать, просто потому… — Да, мне тоже эта мыслишка пришла в голову, — произнес Мендоза. — Ты имеешь в виду… — Вот так он и стал лейтенантом, Джон. Ждет, пока какой-нибудь умный подчиненный скажет что-нибудь дельное, и затем говорит, что он об этом уже думал. — #161;Ay de mi![103] — рассмеялся Мендоза. — Ты собирался сказать, что просто потому, что у человека есть десятицентовик в кармане, он совсем не обязательно должен звонить по телефону. — Именно так, — сказал Хиггинс. — Мы считали, что она не могла захотеть скрыться от Трулока. Затем мальчишка — продавец газет — сказал, что деньги у нее были, — и тут же мы стали бросаться во все стороны, считая, что, раз у нее были деньги и раз она могла позвонить или же поехать куда-нибудь на автобусе, она так и сделала. — Pues si[104], — сказал Мендоза. — Я понимаю, Джордж. Но Трулок… — Возможно, — произнес Паллисер, — что все это было весьма просто, как ты и говорил до того, как мы узнали про деньги. Люди там входили и выходили — касирша, Марго Гийом, не могла с уверенностью утверждать, что Мишель не вернулась из женской комнаты к Трулоку. — Хорошо, — сказал Мендоза и развернул кресло обратно. — Давайте вернемся к началу и посмотрим, что мы совершенно определенно знаем. По словам Трулока, во время обеда у них произошла небольшая размолвка. Размолвка могла быть и крупная. По поводу того, утверждает он, что Эйлин — неподходящая компания для Мишель. Между делом, почему мы это не обдумали? Они могли ссориться и по другому поводу, мы не знаем. Хотя официантка говорит, что не видела признаков какого-либо спора, но, возможно, они, как хорошо воспитанные люди из высшего общества, этого не показывали. Что, быть может, означает, что это не было крупной ссорой? Во всяком случае, они выходят из-за стола. Мишель направляется в женскую комнату, и мадам Галлар видит, как она туда заходит. Там в этот момент никого нет, утверждает Галлар, которая только что вышла. Примерно в это самое время Трулок получает у кассирши сдачу, идет в зал и дает официантке на чай. Возвращается в вестибюль — или в помещение между дверей — и ждет. Мишель ушла в женскую комнату примерно без двадцати восемь. Мы знаем время только приблизительно. Примерно без пяти восемь, плюс-минус минута, юный Чавес видел, как она шла, предположительно, из женской комнаты, и сумочка ее была открыта, и она уронила на пол деньги. — Что не означает, — сказал Хиггинс, — что она деньги зачем-либо доставала. Эти вечерние сумочки маленькие. Может, она убирала помаду, пуховку, что угодно. Деньги выпали. — Да. Зачем ей были деньги, Джордж, когда она встречалась со своим женихом? — Что тебе теперь пришло в голову? — Ничего. Я просто призадумался. Опять между делом. Как ты сказал, люди входили и выходили, и эта Гийом не могла поклясться, что Мишель не вернулась к Трулоку и не ушла вместе с ним. — Отчего все опять повисает в воздухе. Я говорю, все несколько проще, будь это Трулок, а убийства в реальной жизни весьма редко столь сложны, как в книгах или по телевизору, — сказал Хиггинс. — Вполне согласен, — Мендоза сплел пальцы и оперся на них подбородком. — Как я тогда сказал, очень просто, если так. Они продолжали спорить, он вышел из себя, схватил ее, хотел встряхнуть, и — вот тебе раз! — у него на руках труп. И так далее. Что, по-твоему, нам надо делать, Джордж? Если это так? — Что? Ну… — Он очень неглупый парень, — сказал Мендоза. — Если именно так все и случилось, Джордж, то нам его ни за что не припереть к стенке, если только он не признается сам в присутствии нотариуса. Против него нет никаких улик. Если он это сделал, то замел следы просто замечательно. — Если только нам не удастся его сломать, — произнес Хиггинс. — Заставить его признаться. — Pues si[105]. Не думаю, что нам бы удалось. И мне почему-то думается, что произошло это иначе, — проговорил Мендоза недовольно. — Предчувствие, — сказал Хиггинс. — Одна из твоих неразорвавшихся бомб, — в его голосе звучало раздражение. — Я не думаю, что это Трулок. Он был так раздосадован, Джордж. Казался искренне раздосадованным. И обеспокоенным. Мишель исчезла из женской комнаты! — Ты со своими тонкостями. Я все же считаю, что нам следует поднавалиться на него еще разок. — Тогда поезжай и поднавались, — ответил Мендоза. — Ты как раз для этого подходишь — здоровый, грубый полицейский. Посмотрим, что у тебя выйдет. — Вы всегда говорите, — заметил Паллисер, — что простое объяснение скорее окажется верным. — Это так и есть, — согласился Мендоза, — Однако существует поговорка, что исключения подтверждают правило. В комнату заглянул сержант Лейк: — Вызывает патруль. Несчастный случай со смертельным исходом на Оксидентал-авеню. Туда приехала «скорая», они пытались спасти ребенка, но не смогли. — О, черт, — сказал Хиггинс. — Дел у нас не убавляется, Джордж. Новый труп, похоже, был очередной маленькой загадкой, и, узнав все, что мог, из отчета патрульных и в больнице, Ландерс вернулся в отдел и взял себе в помощь Джейсона Грейса. Тело было опознано — при нем оказался бумажник с документами. Фрэнсис Де Лучио, проживавший на Сикамор-драйв в Голливуде, В бумажнике нашлось несколько кредитных карточек, водительское удостоверение, удостоверения различных клубов и фотографии, вероятно, его семьи: темноволосая женщина, дети девяти-десяти лет. Очень хорошая и дорогая одежда: сшитый у портного костюм, сделанные на заказ ботинки, Тело находилось на тротуаре, прислоненное к стене дома, с простреленной головой. — И что только он там делал среди ночи? — спросил Ландерс. Время, когда наступила смерть, оценивалось между двумя и четырьмя часами. — Засиделся за игрой в покер, — предположил Грейс. — Ну, поедем задавать вопросы. В моей машине? Я тебе рассказывал, чем закончилось с Хансоном? Бог мой, он тут же сломался… — Что-то я об этом слышал. Оригинальные дела выпадают нам в последнее время, — сказал Грейс. — Я тебе говорил про этих чертовых стряпчих, которые жмут на нас в деле Йокумов? И я не поручусь, что те не отвертятся. Господи, Йокумы, ушедшие от неандертальцев всего на один шаг, крысиный яд, — Ты заработаешь себе давление, — сказал Ландерс. — Я знаю, знаю. — Но я оставила его всего на минуту, — говорила она Хиггинсу. — Всего на минуту. Я никогда не оставляю его надолго, все время присматриваю. — Да, миссис Ганасия, — сказал Хиггинс. Она жалобно смотрела на него снизу вверх, очень хорошенькая девушка — чистая оливковая кожа, большие темные глаза, аккуратно подстриженные короткие черные волосы. «Ей еще нет и двадцати», — подумал он. — Я за ним все время присматриваю, — говорила она. — За маленькими глаз да глаз. Ему только десять месяцев, понимаете. Он — Да, миссис Ганасия. Патрульные полицейские молча стояли рядом. «Как я ненавижу такие вещи, — подумал Хиггинс, — почему такие вещи должны случаться?» Он подумал о Мэри, о Стиве, который так серьезно говорит: «Слушай, я надеюсь, будет девочка», — о том, как дети спорили об именах. Маленький ребенок. Подвижный, требующий внимания, раздражающий, отнимающий время — и уязвимый. — Всего одну минуту, — говорила она. — У меня на плите стояла для него смесь. Я только отошла ее помешать. Я не… не подумала о новом платье… на кровати… Новое платье в аккуратном пластиковом пакете. Ребенок подполз, стал играть с пакетом, натянул его себе на голову… Один из патрульных попробовал применить искусственное дыхание изо рта в рот, но тщетно. «Скорая» пробовала давать кислород. Безрезультатно. — Она дала мне телефон своей матери, сэр, — сказал один из полицейских. — Я позвонил, она сейчас подъедет. — Миссис Ганасия, если вы скажете, где работает ваш муж, — начал Хиггинс, — мы привезем его сюда… Лицо ее исказилось, глаза вдруг стали невидящими, и она отвернулась, поникнув, словно он нанес ей удар в самое сердце, и проговорила: — Тони… убили… во Вьетнаме… пять месяцев назад. Хиггинс убрал записную книжку. — Но я этого не понимаю! — сказала Розмари Де Лучио. Она смотрела на Ландерса и Грейса слегка безумным взглядом. — Это… это не… такое просто не может случиться. Я говорила вам… — она махнула рукой и опустила голову на ладонь. Она довольно много им рассказала. Из тех женщин, что не теряют головы даже при таких ужасных известиях. Лет тридцати пяти, того же возраста, что и ее муж, красивая грубоватой, мужской красотой. И этот дом на Сикамор-драйв говорил о деньгах, об успехе, о тонком вкусе своих владельцев; гостиная, обставленная в самом современном стиле, была к тому же великолепно прибранной и чистой. Фрэнсис Де Лучио был совладельцем ряда магазинов, где продавались товары по сниженным ценам. Широко известные магазины. Очевидно, на этом он заработал большие деньги. Партнером его был некий Герберт Ошенстайн, который в настоящее время находился в Чикаго, где вел переговоры о какой-то оптовой сделке. Бизнес такого рода — и Ландерс, и Грейс, оба знали эти магазины — включал торговлю всем чем угодно. Партнеры, имея очень небольшой процент прибыли, но зато огромный объем торговли, покупали товары вагонами — у обанкротившихся компаний, у компаний, нуждающихся в деньгах, и тому подобное, — и продавали по сниженным ценам. Самые разнообразные вещи, от кухонных стульев до косметики, от полок до ламп, ковров и игрушек. — Я говорила вам, — сказала она. — Фрэнка застрелили — дикость какая-то, такого просто не может быть… я — Он был за рулем, — сказал Ландерс. — Какая у него машина? — Двухдверный «кадиллак», куплен два года назад, — ответила она машинально. — Белого цвета. Номера я не знаю. Грейс спросил своим мягким голосом: — Мистер Поттер? Он не назвал вам его по имени? Не упомянул, где они должны были встретиться? Она перевела невидящий взгляд на его шоколадное лицо и серьезные темные глаза: — Я не знаю. Может быть… что-нибудь об этом… есть в его столе. В кабинете. Можете посмотреть… Хиггинс закончил отчет о задохнувшемся ребенке и, найдя в отделе Паллисера, излил ему свои чувства. Паллисер слушал рассеянно. — Ты в самом деле похож на здоровенного грубого полицейского из фильмов, что шли лет тридцать назад, — сказал он, откладывая сигарету. — И босс говорил… чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли… — О чем? — спросил Хиггинс. — О Трулоке. Это же действительно самое простое объяснение, верно? По поводу Мишель. — Еще бы. — Пойдем его прижмем, — сказал Паллисер. Сейчас они прижимали Трулока в его крошечном кабинете, расположенном в красивом новом здании уважаемой адвокатской конторы; и не только они его не запугали, но он пришел в ярость. Трулок расхаживал от стены к стене; запустив пальцы в свои темные волосы, он взбешенно проговорил: — Так, значит, это сделал я. Вы не в состоянии узнать, кто это сделал или что произошло, так вы вбили в свои тупые головы, что это я! Вы не можете — Сядьте, Трулок, — сказал Хиггинс. — Успокойтесь. Мы тешим себя мыслью, что не такие уж мы тупицы. В конце концов мы обычно добираемся до истины, Трулок. Несмотря на всякие там россказни. — Значит, вы думаете, я сказал вам… — Этого никто не говорил, мистер Трулок, — мягко произнес Паллисер. Освященный временем прием: жесткий, сыплющий угрозами полицейский и приятный, вежливый напарник. — Но то, что вы нам рассказали, не так уж правдоподобно, если подумать. Все известное нам о Мишель Стэнъярд говорит о том, что она не была… ну, очень сильной натурой, скажем так. Кто-то говорил, что она всегда за кем-то тянулась, что, мне кажется, полностью ее характеризует. Однако вы сказали, что подумали, будто она могла настолько на вас в тот вечер рассердиться, что сбежала, и поэтому вы не обратились в полицию сейчас же. Вы… — Да Боже мой, — прервал его Трулок, — не надо быть сильной натурой, чтобы выйти из себя! Когда она не пришла… когда… черт возьми, иногда она немного дулась. Отходила через полчаса, но… И все, что я вам рассказал, — самая что ни на есть чертовская правда! Я-то думал, в полиции у нас не дураки служат. Вы вообще ничего не нашли? Ничегошеньки? Поэтому вам понадобился козел отпущения, и… уверяя, что я… Открылась дверь, и в комнату робко заглянула прелестная блондинка. — Мистер Пол, — произнесла она извиняющимся тоном. — У вашего отца сидит клиент, не могли бы вы говорить потише… — Хорошо, прошу прощения, Дотти. Но черт побери… — Трулок накинулся на Хиггинса и Паллисера. — Из всех идиотских… Я готов поклясться на Библии, что все, что я вам говорил… Мендоза уже собирался уходить на ленч, когда сержант Лейк ответил на городской вызов. Это был фэбээровец Клод Серио. — Мы были несколько заняты, но я решил поинтересоваться тем делом. Когда сначала думали про похищение. Поскольку от вас ничего не слышно, я заключил, что это не похищение. Что-нибудь обнаружили? — Absolutamente[106] ничего, — печально ответил Мендоза. — И хотя высокопоставленные богатые граждане из Беверли-Хиллз пока еще этого не делают, Серио, у меня есть чувство, что, когда они немного оправятся от горя, они начнут… м-м… кусать меня за пятки, мол, как же вы еще не нашли злодея? Очень странно, что ничего не объявилось, и то, что моя жена называет моим «ненасытным любопытством», не дает мне покоя. — Вообще-то вы ребята не промах, — сказал Серио. — Даже лос-анджелесское управление полиции, — ответил Мендоза, — не может делать кирпичей без соломы. Он отправился к Федерико и встретился с Хиггин-сом и Паллисером, которые как раз садились к столу. — Очевидно, Том и Джейс заняты этим новым делом, — сказал он им. — Том позвонил полчаса назад и сказал, они двигают в Ван-Нуйс. Не сказал, зачем. По крайней мере, нет дождя. Сэндвич с мясом, Адам. — Да, сэр, хорошо. Джентльмены? — Мне виски с содовой и сэндвич с мясом, — сказал Хиггинс. — Ты совершенно прав насчет Трулока, Луис. Мы с ним поговорили. Если он — «икс», если все произошло так, и, ей-богу, мне это кажется очень возможным, — нам этого никогда не доказать. Мы просто не сможем, пока он твердит: «Она не вернулась, я ее больше не видел». А он будет это твердить до второго пришествия — он адвокат и понимает все не хуже нас. — А предположим, — проговорил Мендоза, — por casualidad[107], что он продолжает так утверждать, потому что это правда? — Ну тогда что же, черт подери, с ней случилось? — спросил Паллисер почти с яростью. — Хорошо. Предположим, она решила от него сбежать. Разобидевшись. Могла кому-нибудь позвонить. Мы не спрашивали об этом всех до единого, кого она знала. Что, пойдем и спросим? А если она позвонила кому-то, мы его спрашиваем, а он говорит «нет», тогда что? Не за что уцепиться, не за что. — Бриллианты, — задумчиво произнес Мендоза. — Я вот думаю насчет бриллиантов. Мы с вами полагаем, что ее убил кто-то, ее знавший. Пусть ненамеренно, но он имел какой-то личный мотив, чтобы на нее рассердиться. Кто-то — исключая Эйлин и ее компанию, а я думаю, они ни при чем, — кому бриллианты-то не были нужны: их забрали, чтобы было похоже на нападение с целью грабежа. — Ну и? — Хиггинс попробовал свое виски. — Ну, в таком случае «икс» бриллианты из рук ни за что не выпустит. Люди из окружения Мишель вряд ли знают настоящего скупщика краденого, чтобы таким образом от них избавиться. Но скрыть такое количество бриллиантов может оказаться нелегко… — Я не пойму… — Не за что уцепиться, — сказал Мендоза. — И так соблазнительно подозревать Трулока. Но… я чувствую, ребята, что мы с вами слишком усложняем, — И это говоришь ты! — отозвался Хиггинс. — Нет, но обычно же это просто, верно? Преднамеренное или непреднамеренное убийство. Посмотрите на те, которыми мы недавно занимались, — Мендоза выпустил длинную струю голубого дыма. — Хансон, заказавший инсценированное самоубийство и расколовшийся, едва обнаружилось, что оно инсценировано. Дело Вайсс — бедняга Винсент, испугавшись, теряет голову. Дело Дарли — она не давала мальчишке смотреть его любимые телепередачи. Даже дело Спенсеров — у меня через дорогу. Мама не разрешила ему в тот вечер взять машину. — Ну и? — снова спросил Хиггинс. — У меня есть чувство, — сказал Мендоза, — что объяснение здесь настолько простое, что о нем никто не подумал. Не прошло и получаса, как он вернулся в отдел, когда ему позвонили по внутреннему телефону. — Мендоза. — Это я, — сказал лейтенант Голдберг. — Ты посылал нам описание бриллиантов. Стоимостью около десяти тысяч. Кольцо с солитером в четыре с половиной карата и ожерелье с бриллиантами и изумрудами. И что только один из твоих трупов делал с… — #161;V#225;lgame Dios! Ты хочешь сказать… — Они только что обнаружились, — продолжал Голдберг. — Мы час назад нагрянули к скупщику — я еще даже поесть не успел — и просматривали, что там у него было. Хорошо, ожерелье у него еще лежало целое… Да, у меня в отделе. — All#225; voy на порогна порога voy! — воскликнул Мендоза. — Я иду к тебе! Хиггинс и Паллисер все еще были здесь: не было никаких новых вызовов — поэтому он взял их с собой, в отдел по расследованию грабежей. — Симпатичные штучки, — сказал Голдберг. Кольцо с бриллиантом и ожерелье лежали у него на столе; он коснулся их рукой. — Куда шикарнее, чем то, с чем этот скупщик обычно имел дело, и готов поручиться, что купил он их по дешевке. — Так дай же! — сказал Мендоза. Да, это, вне всякого сомнения, было ожерелье Мишель, старинное, около шестидесяти тонко выполненных цветков, нанизанных на цепочку. — Некто Джоэль Вешлер с Гранд-авеню, — сказал Голдберг, сморкаясь. — Мы за ним приглядывали некоторое время. Он уже отсидел один срок за скупку краденого. Мы следили за профессиональным взломщиком, который недавно вышел из «Квентина», и как раз прошлой ночью получили против него улики — отпечатки с места преступления; а к тому времени он уже был у Вешлера, — Голдберг чихнул. — Вешлер якобы содержит магазин подержанной мебели. Тут мы их обоих и взяли, имея оправдание для того, чтобы войти в магазин. Сейчас составляем опись всего, что там есть, — он снова чихнул и полез в карман за салфеткой. — Ну хорошо, от кого он получил бриллианты? — нетерпеливо спросил Хиггинс. — Я его не спрашивал, — ответил Голдберг. — Это ваше дело, — он им улыбнулся. — Можете пойти и спросить. В магазине, разумеется, нет никаких записей. — #161;Muchas gracias![108] — сказал Мендоза. — Может, узнаем кое-какие ответы по этому делу. Они прямиком спустились в тюрьму и спросили разрешения поговорить с Вешлером. Это был высокий толстяк лет пятидесяти, еще не побритый и выглядевший неопрятно в широкой тюремной одежде. Он уныло твердил: «Я не знаю», «Почему я должен вам что-то рассказывать», — пока Мендоза твердо не проговорил: — Послушайте, Вешлер! Мы из отдела по расследованию убийств, и те бриллианты, что вы купили, связаны с убийством, — вы хотите быть в это втянутым? Вешлер облизал губы. — У-убийство? — переспросил он. — Я не имею отношения к… нет, нет, не втягивайте меня в такие вещи! Я не знал… — Так кто принес вам кольцо с бриллиантом и то ожерелье? — потребовал Мендоза. — Красивые были вещицы, — сказал Вешлер. — Прелестные. Я… у меня, знаете ли, раньше была ювелирная лавка, я в этом разбираюсь. В камнях. Теперь мне не часто подобное встречается — здесь, — во рту у него горчило. — Я дал ему три тысячи четыреста, а у меня обычно не бывает на руках таких денег, но я только что совершил сделку… гм… да… то есть… — Кому? — спросил Мендоза. Вешлер поднял на него взгляд: — Роберто Диасу. Этот парень называет себя боксером. Ну, он провел несколько профессиональных боев в среднем весе — пока ничего особенного, но он неплох, чертовски неплох. Однако берет одними лишь ударами, понимаете? Никакой тебе науки, только сокрушительный удар. Он зовет себя «парень из Мексико-Сити», ноя-то думаю, он никогда нигде дальше Калифорнии не бывал — из местных. Они озадаченно переглянулись: — Вы знаете, где он живет? — Нет, нет. Я его вообще знаю единственно потому, что мой магазин на Гранд-авеню, а он околачивается в гимнастическом зале Берни неподалеку — я полагаю, там тренируется. Я пару раз видел его на ринге. Вряд ли он предполагал, что я его знаю, и понятия не имею, кто ему сказал, что я… могу так вот тихо купить. Нет, раньше он никогда ничего не приносил. — Когда он их принес? — Вечером в прошлую субботу. Я еще не разбил ожерелье, потому что не был уверен, где… Начал прощупывать почву, но я обычно не имею дело с такими… — Он что-нибудь сказал о том, откуда оно у него? — С какой же стати? — устало проговорил Вешлер. — Конечно, нет. Вошел, бросил на прилавок, я понял, что вещи хорошие. Предложил ему три тысячи, мы немного поторговались и порешили на трех четырехстах. И больше я об этом ничего не знаю. В гимнастическом зале Берни на Гранд-авеню его владелец, маленький, сморщенный бывший боксер легкого веса, сказал: — Бобби Диас? Может, у вас есть к нему предложение? Настоящий боец этот парень — однажды он станет знаменит… — Возможно, — сказал Мендоза. — Где нам его найти? — Он живет на Магдалена-стрит. Я запишу вам адрес. — Но какое отношение, — проговорил Хиггинс, — боксер Диас может иметь к Мишель? Ну в самом же деле? — Paciencia[109], — ответил Мендоза. Они обнаружили Диаса перед старым домом на Магдалена-стрит, где он снимал комнату, — не очень далеко от той дорожки, где оставили Мишель. Он деловито надраивал старый «форд гэлэкси». Диас был до пояса обнажен, и были видны все его мускулы; коренастый, крепкий парень лет двадцати с небольшим. По его виду нельзя было сказать, что он слишком отягощен мозгами, и в полиции, вероятно, рано или поздно его бы разговорили, но судьба внесла свою небольшую лепту в развитие событий. Диас все не спускал восхищенного взгляда со сверкающего черного «феррари», когда они подошли и Мендоза спросил: — Роберто Диас? — Да, это я. Послушайте, мистер, эта ваша машина… Мендоза уже собрался предъявить значок, как вдруг у него за спиной прозвенел чистый мальчишеский голос: — Эй, Роберто! Рита велела, чтоб я сказал, она кончит рано, заезжай за ней в пять… Мендоза стремительно обернулся. А мальчик, заметив его, потерял равновесие и свалился со своего старого велосипеда с привязанными к багажнику пачками газет, растянулся на земле, вскочил и бросился было бежать. Паллисер поймал его. — Мануэль Чавес, — сказал Мендоза. И вдруг его осенило, и'он проговорил чуть задыхаясь: — #161;Yo caigo en ello! Dios… но, sin duda[110], ты нам сказал, и мы это проглотили без единого вопроса… Мальчик извивался в руках Паллисера, и в глазах его был испуг. — Эй, — сказал Диас, — не имеете права обижать парнишку. Кто вы такие? Хиггинс показал ему значок, и он оцепенел. А Мендоза проговорил: — Condenaci#243;n[111]. Несовершеннолетний. Нужно сообщить родителям, прежде чем мы… — У него их нет, — тупо сказал Диас. — Что… вы — Только Рита… Рита не даст меня обижать, гады вы… Тогда они захотели поговорить и с Ритой тоже. — Хочешь жить — умей вертеться, — сказал мальчик. — Рита всегда так говорит. — Он был грязный и оборванный, но смотрел на детективов умными темными глазами. Сообразительный паренек, и он заговорил, потому что увидел смысл в том, что они сказали. Все звенья были собраны воедино: и Мануэль, и Рита, и Диас были связаны вместе независимо от того, говорили они или нет. — Я все время захожу к мистеру Робино — люди покупают газеты, жалеют меня, — он широко улыбнулся, чувствуя себя теперь совершенно свободно, когда понял, что его и пальцем не тронут. — Туда приходит много богатых людей, и я уже раньше видел эту девушку и ее парня. И слышал, как та леди, что сидит у входа, говорила мистеру Робино про ее кольцо с бриллиантом — девушкино. И вот я увидел, как они в тот вечер пришли, — он взмахнул рукой, — и подумал: Рита придумает способ, как его заполучить. Рита умная. Рита, девятнадцати лет, его сестра и единственная родственница. Она работала в закусочной Вулворта, и они с Мануэлем проживали в двух комнатах на Сент-Джон-стрит, в четырех кварталах от Диаса. А Диас был ухажером Риты. — И она придумала? — спросил Мендоза. — Еще бы. Она умная. Я пошел домой и сказал ей… — От ресторана, разумеется, это было недалеко. — И она позвонила Роберто. Прямо сразу сообразила, что делать. Сказала Роберто, что ему делать: ждать на стоянке, понимаете? А потом вошла в ресторан… Рита, она красивая, и надела свое лучшее платье, никто и не заметил, люди входили и выходили… и пошла к тому боковому выходу, ждать. Сказала, может, девушка зайдет в женскую комнату, когда они будут уходить. — Что она и сделала, — сказал Мендоза. В самом деле, совсем просто. — Во-во. Рита нам сказала, как поступит. Притворится, что ей плохо, чуть ли не в обморок падает, и попросит девушку помочь ей выйти на улицу, где ее муж ждет на стоянке. А мне надо было ждать там, в коридоре, сказать ей, если вдруг еще кто в женскую комнату зайдет, но никто не зашел. Ни одной леди. Одна вышла как раз, когда девушка заходила, и я дал Рите знак. Они скоро вышли, Рита притворялась, что ей плохо, а девушка ее поддерживала… в эту самую боковую дверь Рита ее и провела… Все было пугающе просто. — Послушайте, — горячо заговорил Диас, — А Рита, гораздо более сильная натура, чем те двое, смотрела на них горящими темными глазами, не произнося ни слова. Однако в ее спальне нашлись черная бархатная сумочка Мишель и жакет черного бархата. А в сумочке — пудреница с инициалами Мишель. — Вот уж Мануэль, — язвительно сказал Мендоза, — смышленый паренек. С умом настолько острым, чтобы самому порезаться. Pues si[112]. Он был там в тот вечер, когда я приходил в «Le Renard Bleu». Сам с собой — и с Робино — говорил о Мишель, Он услышал, как я сказал, что убежден: если у нее с собой не было денег, то что бы с ней ни случилось, случилось оно здесь. Как, разумеется, и было. И если бы мы начали разнюхивать там… Действительно, очень сообразительный мальчик. Какой живой ум. Он это слышит, смотрит на меня большими глазами и говорит: «Но, мистер, у нее были деньги». И я принимаю его за посланного провидением свидетеля — Боже мой! — Мендоза рассмеялся. — Боже мой, конечно, — сказал Паллисер. — Понимаю — просто потому, что вы это сказали… чересчур смышленый мальчишка, по-моему. Что из него выйдет? — Сколько ему, двенадцать? — сказал Хиггинс. Они сидели в кабинете Мендозы, закончив на время дела: Мануэль отправлен в приемник для несовершеннолетних, Рита и Диас в тюрьме, запрошены ордеры на арест. — Двенадцать — служит наводчиком для Риты и Роберто. Условное освобождение на поруки и какая-нибудь семья, взявшая его на воспитание. Господи! — Да, — сказал Мендоза. — Никто не знает, Джордж, каким Мануэль станет. Но разве я не говорил, что это простое дело? Обычно так и бывает, — он глубоко вздохнул. — Теперь мы, по крайней мере, знаем. О Мишель. И я могу отправляться сообщить высокопоставленным родителям, что «икс» пойман. Хотя, что до наказания… — Н-да, — сказал Паллисер. — Вероятно, его обвинят в убийстве второй степени — непреднамеренное, — и лет через пять он уже выйдет. — Нам платят только за то, чтоб мы их находили, — веско проговорил Хиггинс. — Пожалуй, я позвоню Арту — ему будет интересно узнать… Это новое дело, видать, заковыристое, — Том с Джейсом занимаются им весь день.,, Но какая все же глупость, Луис, — с Мишель. Какая нелепая штука. Милая девушка… — Убийства, Джордж, — сказал Мендоза, — часто таковы. — Было пятнадцать минут седьмого; со всеми этими делами они задержались. — По крайней мере, мое «ненасытное любопытство» удовлетворено — пока не появится новая маленькая загадка. — Он встал из-за стола и потянулся за своей широкополой черной шляпой. — Новое дело… да, возможно, новая загадка, судя по тому, что сказал Том… Однако довольно зла на этот день, Пока, ребята, — и он двинулся домой, к Элисон, близнецам, кошкам и к пуделю Седрику. Завтра тоже будет день. |
||
|