"В СССР инвалидов нет!..»" - читать интересную книгу автора (Фефёлов Валерий)

Заключение

В мае 1981 года моя жена была вызвана в Управление КГБ г. Владимира, где ей сказали, чтобы мы подавали заявление на выезд из СССР. «Да что вы, какой выезд, — начала возражать жена, — да у нас за границей и родственников-то нет, которые могли бы послать нам вызов…» — «Это неважно, вы только захотите, а „родственники“ найдутся…» Но мы принципиально отказались уезжать.

Ровно через год, после 5-го обыска в моей квартире сотрудниками КГБ, в мае 1982 г., на меня было заведено уголовное дело по ст. 191 УК РСФСР «сопротивление властям». Участились и визиты сотрудников КГБ, всякий раз с предложениями уезжать, — «иначе посадим, так что другого выбора у вас нет».

Следователь Цыклинский: «Что же Вам, Валерий Андреевич, еще остается делать, ведь статья предусматривает срок заключения до 5-ти лет!..».

Вызов пришел удивительно быстро, всего за 6 дней (судя по почтовому штемпелю). Мы начали оформлять документы на выезд. Разумеется, все это было связано с огромной бюрократической волокитой и сбором всевозможных бумаг. Власти г. Юрьева-Польского, к которым приходилось обращаться, уже давно зачислили нас в категорию «антисоветчиков» и «отщепенцев». Поэтому всякий раз они заставляли нас подолгу ходить за каждой бумажкой. Вот уж поистине, правая рука не знает, что делает левая… Наконец-то, решил я, если наш выезд из СССР нужен прежде всего не нам, а КГБ, пусть они и оформляют документы. Стоило нам обратиться к начальнику УКГБ г. Кольчугино Маликову, «обслуживающего» наш район, по тому или иному вопросу, как все решалось без всяких замедлений. Мы отказались даже выплачивать по 700 рублей за каждого из нас за отказ от гражданства, и ничего, только пришлось написать объяснение, что таких денег у нас нет. И действительно, где нам было их взять?

Наконец, документы собраны и мы получили выездные визы в ОВИРе г. Владимира. Уже перед тем, как мы должны были выезжать на нашем «Запорожце» из г. Юрьева-Польского, к нам пожаловал сам Павел Павлович Маликов, чтобы «высказать несколько напутственных слов», которые сводились к тому, чтобы «не клеветать на Западе…». С женой П. П. Маликов был более откровенен: «Не думайте, что на Западе вы будете в безопасности, — если надо, мы вас и там достанем…». Вот какой диалог произошел у меня с Маликовым после таких «напутственных слов»:

— Я знаю, что вы, Валерий Андреевич, хотите ехать в ФРГ, — сказал Маликов, — уж вас там, наверное, хорошо встретят…

— Как всех выезжающих… — ответил я.

— Вы, наверное, едете к этому, как его? — делает Маликов вид, будто забыл имя человека, к которому мы «едем».

Я сразу понял уловку Маликова и кого он имеет в виду, но не подал виду.

— Кого Вы имеете в виду?

— Ну этого, как его?.. — при этом Маликов сделал даже жест рукой, как бы прищелкивая пальцами. — Который тоже недавно уехал…

— А! — ответил я «понимающе», — как же, к нему едем!

На лице Маликова выразилось удовлетворение от удачно сыгранной им роли.

— К Мюльбергу… — добавил я после небольшой паузы.

Лицо Маликова приняло разочарованный вид.

— Да нет, не к нему, а к этому, ну, как его, ну!.. — ждал он моего ответа. — К Любарскому, да?!..

— Извините, — еще больше разочаровал я Маликова, — барского я почти не знаю, даже не видел никогда, как же я к нему поеду?

…19 октября 1982 года мы приехали в пограничный город Чоп. В 9 часов утра подъехали к контрольному посту, граничащему с Венгрией. Спросили одного из пограничников, стоящего у шлагбаума, как долго займет вся процедура переезда через границу. «Да как обычно, минут пятнадцать, не больше», — ответил тот и показал нам куда мы должны подъехать для осмотра машины и проверки документов. Подъезжаю к смотровой яме, рядом с которой стол длиной метров в двадцать. Выходит служащий таможни, осматривает наши выездные документы, уходит. Минут через 15 нам предлагают подъехать к другой смотровой яме, с обратной стороны здания, где проверяют грузовые автомашины. Предлагают вынуть из машины все вещи и занести в специальную комнату для осмотра. Молча выполняем все указания таможенников, при этом переносить вещи нам помогает какой-то простой рабочий. «За что это вас так?.. — не удержался он. — Первый раз вижу, чтобы так проверяли!». Затем нам предлагают каждому по отдельности, в том числе детям, пройти в небольшую комнату для личного осмотра. Там уже проверяют все, вплоть до нижнего белья, которое заставляют снимать тоже… Всей процедурой обыска, как потом выяснилось, руководил сам начальник таможни Глеба и специально приехавший для этого из Москвы сотрудник КГБ.

Пока таможенники осматривают наши вещи, куда-то предлагают пройти жене «для беседы»… «Потом поговорят с Вами», — сказали мне. Оказывается, как и Маликов, приехавший из Москвы гебешник тоже захотел сказать нам «последнее напутственное слово» — не клеветать на Западе. Правда, меня к нему так потом и не вызывали…

Вскоре приступили к обыску машины. Московский гебешник предупредил жену: «Если везете что-нибудь из антисоветской литературы, отдайте сразу, иначе все равно найдем… двери с машины снимем, а найдем!». И действительно, машину осматривали особенно тщательно: снимали колпаки с колес, отворачивали фары и подфарники, что-то засовывали в бензобак, специальным прибором просвечивали запасное колесо, жестяные банки с автолом и т. д. Обыск длился до половины пятого вечера. В итоге у нас отобрали 252 фотографии моих друзей, знакомых, правозащитников. Не отдали пенсионную книжку («не положено»), а о газете «За коммунизм», в которой была напечатана обо мне статья «Что же вы хотите, Фефёлов?» Глеба сказал: «Зачем она Вам, если Вы ее уже читали? Больше она Вам не понадобится…». Когда обыск был закончен и составлен протокол об изъятых у нас документах, было уже около 5-ти часов вечера. Вся таможня, и даже сам Глеба, вышли нас проводить перед тем, как мы на «Запорожце» переедем советско-венгерскую границу (не вышел только московский гебист): «Вы уж, Валерий Андреевич, напишите нам, как устроитесь на Западе, — а может быть еще и вернетесь!?»

Я не буду останавливаться на том, как мы проезжали Венгрию. Чувствовалось, что это уже другая страна, другой мир. Один раз только встретился нам военный грузовик с советскими солдатами, где-то в районе Дебрецена. Хотелось бы сказать еще только о пограничном пункте на австро-венгерской границе, где нам пришлось ждать еще около 2-х часов, прежде чем нас пропустили в Австрию. Особенно запомнился металлический шлагбаум в диаметре не меньше метра, который нам открыли… И, вот она, Австрия. Только здесь я почувствовал, что уже недосягаем для всяких провокаций, которых невольно ждал на всем пути от Юрьева-Польского…

Уже здесь, на Западе, мне стало известно, что после нашего выезда из СССР в г. Юрьеве-Польском стали распространяться слухи, будто я «погиб в автомобильной катастрофе». Затем стали говорить, что я просто «умер, а жена пошла по миру». Как недавно мне сообщили, меня уже давно там «похоронили». Уже официальные лица не стесняясь распространяют такой слух, будто меня «уже давно нет в живых». Мне хорошо понятно желание властей г. Юрьева-Польского и КГБ меня «похоронить». Почему бы это и не сделать в назидание всем жителям города? Рассказывают же советские пропагандисты, что якобы на Западе люди умирают от нищеты (от голода, холода и т. д.), тогда как СССР — самая счастливая страна в мире.

А вот и еще одна, с одной стороны, очень трагичная весть. В июне 1983 года в психбольницу был помещен мой знакомый, инвалид, Василий Первушин из г. Новосибирска.

Во время следствия над ним, прокурор сказал родным В. Первушина:

Прежде чем закончить эту книгу, мне хотелось бы привести слова моего последнего куратора и «опекуна» Маликова из его «последнего напутственного слова»:

Что можно ответить на это? Нет, дорогой Пал Палыч, прошло уже более 2-х лет, а у меня все еще свежи в памяти ваши угрозы, обыски и все то, о чем я уже писал выше. Я не хочу идеализировать Запад и говорить хороший он или плохой. Главное, что я чувствую — это то, что я свободен. Ко мне не ходят с обысками и мне не нужно больше прятать и перепрятывать свои рукописи или пишущую машинку. Мне не нужно больше унижаться в официальных учреждениях по тому или иному поводу. Не нужно гадать, — если я куда-то поехал, поймают меня или нет?!. В любое время я могу сесть в свой «фольксваген» и поехать не то что в другой город, но в любую страну, и меня не будут шмонать на границе… И вообще, я чувствую себя здесь человеком и куда более уверенно, чем в Советском Союзе. Ко мне относятся как к равному члену общества, каковым я и являюсь. Только тогда я подумаю о возвращении, когда такие же условия жизни будут созданы для всех моих коллег по несчастью…