"Солнце бессонных" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 7. Лекции

В последующие дни я не видела Калеба. Я слышала краем уха, что он уехал в Чикаго, к друзьям, но не могла понять или представить, зачем ему ехать именно сейчас. Грем об этом ничего не рассказывал, и каждый вечер повторялась та же сама картина, отец, играющий с ним в шахматы. Кроме одного вечера, когда в нашем доме собирался церковный комитет.

Я готовила на кухне, Самюель прихорашивалась перед приходом подруг, среди которых была и Мишель, мама Бет, когда в двери позвонили. Я ожидала, что откроет отец. Но никаких звуков на лестнице не появилось.

— Милая открой, наверное, это кто-то из них.

Я поспешила к двери, на ходу вытирая руки о передник и открыв дверь, удивленно замерла — на пороге стоял Грем, одетый с ног до головы, как простой рыбак. На нем была аляповатая шляпа, безрукавка с многочисленными карманами, странные сапоги почти до колен и удочка. За плечами висел портфель. Мое молчание, было настолько красноречивым, что вслух слова удивления и не стоило произносить. Грем широко улыбнулся, проходя, мимо меня в дом.

— Мы на охоту, — гордо провозгласил он, улыбаясь такой знакомой мальчишеской улыбкой, что я видела только на одном лице. Сердце болезненно сжалось, когда я вспомнила Калеба. Выдавив улыбку, я поправила Грема:

— По-моему вы идете на рыбалку.

— Для всех подруг Самюель мы, конечно же, идем на рыбалку, — ничуть не смутился он, — а на самом деле на охоту. Нужно чтобы нас видели за каким-нибудь нормальным занятием. Думаю, уже начинаются разговоры, что новый профессор ни с кем не общается из местных. И понятное дело не занимается простыми мужскими делами.

— Простые мужские дела, в понятие дяди Прата, это поход по стриптиз барам, — хихикнула я, позволяя себе с Гремом некоторую фамильярность, которая не разрешалась многим подросткам.

— Тоже хороший вариант, — призадумался Грем, — но не думаю, что его одобрит Самюель или церковный комитет.

Сверху донесся странный шум, и по ступенькам слетел Терцо, одетый столь же смешно как Грем, только на нем одежда выглядела как-то неестественно. Наверное, дело было в том, что одежда Грема выглядела уже поношенной и обжитой, все на отце было новым, несомненно, купленным недавно. Хорошо, что хоть бирки обрезал.

— Ты что погладил панаму и штаны? — удивилась я, разглядывая отца. Стрелки на его штанах, военного подобия, выглядели глупо.

— А что, не нужно было?

Минут пять я и Грем ухахатывались от вида Терцо.

— Ты собираешься в этом очаровывать жаб? — Грем, как никогда, был сегодня далек от той серьезности, которую я привыкла видеть в нем. Почему такая смена настроения?

Я смотрела на него удивленная, и впервые заметила, что он захватывающе красив. Ему давно нужно перестать искать свою жену и найти себе новую любовь. Странно, но я так спокойно представляла себе то, что для этого ему придется, обратить живого человека в вампира.

Калеб прав, я совершенно не правильно воспринимаю мир вампиров, живя с ними так близко. Разве можно так спокойно думать о том, что кому-то придется расстаться со своей жизнью, чтобы стать вампиром? Все дело было в том, что я была готова поступить так. Но будет ли готова та девушка? Меня передернуло от своего равнодушия.

— Каких жаб, — раздраженно бросил Терцо, видимо чувствовавший себя неловко, в непривычной одежде. — Мы же идем на охоту.

— Ну я то знаю, но не переживай, некоторые дамы, оценят твой стиль для рыбалки.

Терцо выглядел расстроенным.

— Думаешь, это слишком? — он расставил руки в сторону, рассматривая себя.

Я покачала головой, улыбаясь про себя, и вернулась на кухню. Отец и Грем вели себя словно дети. Даже не смотря на свой возраст и постоянные напутствия, Калеб отличался от них, трудно было поверить, что ему не 19.

Самюель ворвалась в кухню, благоухая и выглядя, как цветок. Кажется, она тоже немного перестаралась, кто, смотря на нее, даст ей 32 года, выглядела она не старше Калеба.

— Твой отец и Грем, сущие дети, теперь они решают у кого лучше удочка. Ну, какая им разница, они же и так не идут на рыбалку?

Я смотрела на взволнованную Самюель и понимала ее тревогу. В Чикаго к нам никогда не приходили их гости или друзья люди, но маленький городок несет в себе такие вот изменения, и ей, конечно же, хотелось, чтобы все было на высшем уровне. Все-таки сказывалось благородное воспитание Самюель. Но слушая ее и смотря на отца с Гремом, у меня появлялось ощущение, что они, ни чем не отличаются от людей. Суета Самюель напомнила мне, как проходили званые ужины в доме родителей Фионы, моей родной матери, все и всегда должно было быть на высшем уровне.

— Думаю, это очень по-мужски, выхваляться своими игрушками, — констатировала я философски. Смотреть на родителей таких счастливых, как никогда прежде, было так приятно. — Главное чтобы они не начали спорить у кого более человеческий вид.

Самюель мимолетно улыбнулась, очевидно, не вслушиваясь в мою болтовню.

— Дорогая, как ты думаешь, может, стоит, все-таки надеть футболку, что-то я давно не рыбачил, может это будет нормальней? — В кухне появился отец. Увидев лукаво блестящие глаза Грема, притаившегося за его спиной, я поняла, кому принадлежит такая идея.

Точно дети. Я, пряча улыбку, покачала головой. Вопрос Терцо привел Самюель в замешательство, ей тоже хотелось, чтобы все было очень по-человечески.

— Честно говоря, впервые слышу, чтобы ты когда-либо рыбачил, — удивилась она, ее глаза придирчиво оббежали наряд мужа. — Может не стоит. Для простого человека, в октябре, рыбачить на речке только в футболке, — будет слишком холодно.

Грем, который, безусловно, это знал и, наверное, использовал свой талант, чтобы убедить отца, стоял, совершенно не скрывая смеха.

— Да, интересно, почему такая идея вообще пришла мне в голову? — наконец до Терцо дошло, что это проделки Грема. Отец покосился на него, улыбаясь. — Хитро придумал.

— Так, идите дети в гостиную, и нечего тут топтаться. И пожалуйста, ведите себя серьезней, не хочу, чтобы дамы из комитета плохо о вас подумали, — проворчала Самюель, стараясь сдержать улыбку. Мне пришлось отвернуться, когда она страстно поцеловала Терцо, перед тем как настойчиво вытолкнуть его и Грема из кухни.

— Может тебе чем-нибудь помочь? — обернувшись ко мне, спросила Самюель. Ее глаза пробежались по тарелкам с готовыми закусками.

— Все уже готово, и я сейчас тоже ухожу, — сообщила я, снимая передник, — не забудь вытащить из духовки пирог с яблоками, он уже готов, просто не хочу, чтобы быстро остыл.

— Ты не останешься с нами? — нахмурилась мама, ее глаза пытливо рассматривали меня.

— Нет, все веселье, уйдет вместе с Гремом и отцом, — усмехнулась я, — не думаю, что мне будет интересно послушать местные сплетни.

Самюель обижено поджала губы:

— Ну, мы не только сплетничаем.

Я примирительно обняла ее за талию. Она была столь прекрасна сегодня, что я ощутила себя, странным подобием девушки, — некрасивой и распухшей.

— Конечно же, нет, прости, я не то имела в виду, — извинилась я, не желая ее расстраивать, — просто такие посиделки не для меня.

— О, ужас, неужели ты считаешь меня провинциальной матроной?! — всерьез испугалась Самюель, напомнив мне Оливье.

— Нет, но я лучше проведу время с Бет, Евой и Теренсом просматривая старые фильмы, чем стану выслушивать методы борьбы с сорняками в цветниках.

Самюель понимающе качнула головой. Она знала, как я не любила цветы и все что связано с огородом, а в прошлый раз мать Оливье почти час рассказывала, как она укрепляет корни рододендронов. Пытка цветами продолжилась когда, эстафету перехватили сестры Стоутон, рассказывая о своих кустах роз, и стало просто невмоготу, когда их поддержала миссис Фослер. Даже не будь у меня планов на сегодняшний вечер, я бы все равно подалась куда-нибудь подальше от этого КЛЗ — Клуба Любителей Зелени. Дядя Прат, в шутку называл их травоманами. И считал, что на них стоит натравить отдел по борьбе с наркотиками.

— С чего бы они так радовались цветочкам, если не выращивают их, а потом не курят. Не могу представить себе, для чего еще им нужна вся эта зелень, — говорил он, насмехаясь над нашими соседями в Чикаго.

Конечно же, я не была согласна с Пратом, понимая, что вряд ли цветы могут быть наркотическим средством, но так же как и он не разделяла радости по поводу садоводства. И хотя Самюель невозможно было назвать любительницей цветников, она мечтала разбить маленький в нашем садике, чтобы он напоминал ей дом во Франции, где она выросла. Когда она родилась, в каждом доме, уважающего себя дворянина, обязательно должен был быть цветник. Она вспоминала цветы, которые высаживала ее мать и тетя и, я догадывалась, — грустила.

Странно, что та жизнь не принесла ей ничего хорошего. Все что я знала о детстве Самюель, что прошло оно на юге Франции, в обедневшем и красивом замке, в большой семье отца-графа, просадившего свое состояние. Как позже она оказалась в Париже, и стала сначала куртизанкой, а потом, и вообще танцовщицей кабаре, я не знала, и скорее всего, знать не хотела. Мне хватало воспоминаний о пяти первых годах своей жизни, когда я жила с Фионой, пребывающей в постоянной наркотической неге.

Мне не хотелось думать об этом.

Я отпустила Самюель, с неохотой отрываясь от ее надежных рук, и поплелась наверх, чтобы переодеться. В отличие от Самюель у меня это заняло не больше пяти минут, я мельком глянула в зеркало и собрав волосы в хвост поспешила вниз, хотелось успеть избежать встречи с кем-либо из комитета, даже с Лив, матерью Теренса, самой приятной из них всех.

В гостиной Терцо и Грем, все еще спорили, но уже по поводу сапог, которые, как оказалось, одевают охотники, а не рыбаки. Жаль, что комичность этой ситуации никто не мог оценить кроме меня. Обязательно нужно будет позвонить Ричарду, уж он-то поймет.

Поцеловав родителей, я как можно скорее ретировалась из дому, и к моему счастью, первых гостей встретила уже на выезде со двора. Просигналив сестрам Стоутон, как можно скорее погнала прочь, сделав вид, что не замечаю их жеста остановиться и поговорить.

Сегодня мы собирались у Евы. Ее родители большую часть недели жили в Лондоне, она оставалась на попечении бабушки, мисс Серафимы Бойл, довольно эксцентричной особы, в которой я узнала администратора, что встретилась мне в первый учебный день. Мне было интересно увидеть родителей Евы, актеров театра. Если они хоть на половину такие, как Серафима, с ними должно быть очень весело. Ева, очевидно, ощущала дискомфорт в ее присутствии, и я понимала почему, — сама она слишком отличалась характером от бабушки, так же как и я внешне от Самюель.

— Чего-нибудь съешь, Пончик? — так меня она начала называть с первого раза как я гостила у них.

Ева покраснела до самых ушей и слабо запротестовала, но я не обижалась.

— Если вас не затруднит, — есть мне хотелось регулярно, и не надо было гадать, куда же все это лезет.

— Конечно же, не затруднит. Когда я была беременна мамой Евы, Ив, то ела постоянно, мой тогдашний муж боялся, что я лопну, — отмахнулась она, усаживая меня за стол на маленькой, почти в два раза меньшей, чем у меня дома, кухне. Передо мной сразу же появился кусок пирога с мясом, и стакан молока. — Евелин, не ест мяса, так что хоть ты мне составишь компанию.

Через минут пять к нам присоединились Бет и Теренс, столь же бесцеремонно затянутые на кухню. Ева нервничала и с кислой миной наблюдала за тем, как мы поедаем пирог. Она была вегетарианкой, и неодобрение, сквозившее в ее глазах, скрыть было не возможно.

— Бедная девочка, — качала головой мисс Серафима, — что это за глупости? Человеку неестественно не есть мясо. Вот во время второй мировой, у нас нормального мяса то и не было, мы ели то, что было в магазинах. Но ведь теперь есть все, что душе угодно, так зачем же так ограничивать себя.

Я на миг перестала жевать. Я лишь теперь поняла, что бабушка Евы, ровесница Калеба, и не стань он вампиром, был бы сейчас таким же как она. Я смотрела в ее изборожденное морщинами лицо, и не могла себе представить его таким же. Мне стало страшно.

— Я не ем мяса не потому, что ограничиваю себя в чем-то, — терпеливо объяснила ей Ева, несомненно, уже не впервые. — А потому что мне жалко животных, которых убивают ради этого.

На ее слова мисс Серафима промолчала, видимо оставаясь при своей точке зрения. И я была больше согласна с ней, чем с Евой, не знавшей что такое голод. Бывали такие дни в моей прошлой жизни с Фионой, когда мы не ели с ней по несколько дней, потому что все деньги уходили на очередную дозу или же проигрывались в карты. Тогда мы, как последние попрошайки, шли к дому родителей Фионы, чтобы поесть. Дед и бабушка, конечно же, принимали нас в своем роскошном особняке, и, словно подавая милостыню незнакомому человеку, разрешали поесть на кухне. Я была маленькой, но мне запомнилось выражение лица Фионы, с ненавистью поедавшей почти отходы со стола родителей. Мне не было ее теперь жалко, она сама дошла до этого, но и простить их не могла, ведь я же была не виновата.

— Знаешь Ева, в жизни не все так просто, иногда нужно убивать, чтобы выжить, просто ты еще никогда не оказывалась в такой ситуации, — задумчиво сказала я, перемешивая в стакане остатки молока.

— Не думаю, что, даже попав в такую ситуацию, смогу убить, — горячо возразила она, я же улыбнулась. Ева была старше меня почти на два года, но я казалась себе намного взрослее. Со мной произошло столько всего, что казалось, будто бы я прожила целую жизнь.

Я перехватила сожалеющий взгляд мисс Серафимы, и, устыдившись, отвернулась. Она все поняла по выражению моего лица, увидела боль и испытания выпавшие мне. Несомненно, ей за жизнь досталось не меньше, но ведь мне еще не было и шестнадцати. Я разозлилась. Почему так получилось? Чем я заслужила все, что со мной случилось?

Еще недавно, читая книги и видя, сколько нужно пройти испытаний главным героям, чтобы получить счастье, как награду, я надеялась, что и со мной будет также. Но не теперь, больше я не верила глупым сказкам. Просто каждому человеку везет по-разному. В чем-то мне повезло, теперь у меня есть Самюель и Терцо, а где-то далеко Прат, и, конечно же, Ричард. Они моя семья и этого уже ничто не изменит. Вряд ли всем везет в этом так же, как и мне. А со всем остальным можно примириться.

Наконец-то мы были готовы смотреть фильм. Теренс захватил целую стопку дисков с фильмами Хичкока и мы, сразу же разошлись во мнениях, какой будем смотреть. Я и Теренс настаивали на «Психо», Ева и Бет — хотели посмотреть «Птицы». Вопрос решился сам собой, когда оказалось что в коробке от «Птиц», не хватает одного диска.

Старая версия «Психо», мне нравилась больше, чем вариант с Джулианной Мур, хотя он тоже был снят интересно, но что может быть сравнимо с классикой?

Возвращалась я домой затемно, развезя по домам Теренса и Бет, в надежде, что церковный комитет мамы уже покинул наш дом. Мне хотелось покоя и не видеть никаких чужых лиц, — не было сил натянуто улыбаться. Но, приехав домой, я вообще никого не застала. Самюель оставила мне записку, что пошла, отнести кофе отцу и Грему на речку. Значит, писала она ее, когда в доме оставался кто-то из гостей. И мне не надо было объяснять, куда на самом деле отправилась Самюель. Охота, как необходимость.

Было еще не поздно, а я ужасно устала, помогая Самюель с угощениями. Но мне нужно было сделать домашнее задание. Справившись с ним довольно быстро, я даже не знала чем себя занять. Мой взгляд упал на коробки с не распакованными вещами. Подумав минуту другу, я отказалась от этой мысли. Возможно, я не была готова к тому, чтобы снова вернуть в свою жизнь часть того, что было в Чикаго. Я все еще не могла рисовать или подумать о гитаре, потому что не считала себя заслужившей такие дары природы. Чем я заслужила их?

Не желая расстраиваться более, я, как и прежде, достала снотворное. Мне не хотелось видеть сны или мучиться не нужными мыслями перед сном. Зачем? Все они ни к чему не ведут. Я целый вечер старалась избегать думать о Калебе, но думала постоянно. Когда он был здесь, мне казалось, что это трудно видеть его постоянно. Но уехав, он просто отравил мою жизнь. Где же ты, и о чем думаешь? Я сомневалась, что обо мне.

Выключив лампу, я подумала о сестрах Стоутон и их военном бинокле. Может все же подарить им телескоп? И таблетки наконец-то подействовали.

Четверг. Я, как и все, ожидаю возвращения Калеба. Наверное, поэтому день с самого утра начался не удачно. Совершенно случайно в спешке я разбила вазу подаренную мне Доминик. Поплакав над ней минут пять (я отчаянно уверяла себя, что слезы именно из-за вазы), я спустилась вниз. Самюель и Терцо, у которого сегодня был выходной, никак не озвучили мое опухшее лицо. Наспех поев, как обычно угрюмо и молчаливо, я побежала заводить машину и на выезде пробила колесо. Отвезти меня взялся Терцо на своей Ауди А6, серебристо белого цвета. Родители, молча переглянулись, когда я бурчала, что опаздываю в школу. Я естественно заметила заботливый взгляд Самюель и поняла, какой разговор меня ожидает в машине с Терцо, а потом и по приезду из школы, несомненно, уже с Самюель.

Он недолго ждал, чтобы заговорить, только дом скрылся за деревьями, Терцо развернул ко мне лицо с тревожными глазами.

— Рейн, мы с мамой понимаем, все, что случилось за последние полгода, слишком тяжело, чтобы вынести одной. Ты не можешь вечно молчать о том, что тебя тревожит. Мы переживаем, я не могу сказать, что понимаю все, что твориться в твоей душе. Но и молчать, видя твое ухудшающееся настроение, становиться все труднее.

Я наклонилась вперед, будто бы ищу упавшую на пол ручку, сама же старалась незаметно вытереть подступившие к глазам слезы. Как ему объяснить, тревожащие меня обстоятельства. Разве могла рассказать о Калебе? О том, как тяжело чувствовать себя чужой среди них, и ужасно одинокой. Понимать, как прекрасны они, и какой я чувствую себя рядом с ними. Все вокруг живут и наслаждаются жизнью, мне же приходиться быть заточенной в собственном теле, которым управляю не я, а маленькое существо, не способное мыслить. Как объяснить ему, что я не могу дождаться времени, когда наконец-то смогу избавиться от ребенка, отдав его им, и забыть эту страничку в своей жизни, так же как постаралась забыть все связанное с Фионой? Как ему объяснить все то, что гложет меня, если я и сама не могу во всем разобраться?

— Я не готова говорить об этом, пока.

Мне пришлось отвернуться, чтобы не видеть какой болью наполнились глаза отца. Все что случилось со мной, не в меньшей мере отражалось и на них. Самюель и Терцо страдали вместе со мной, только не каждый день, а лишь в те дни, когда скрывать все те чувства, желающие вырваться наружу, я просто не могла.

— Тогда поговорим о Калебе, — предложил он, спустя несколько минут.

Я удивленно и насторожено обернулась к нему.

— О чем?

— О том, что происходит между вами. Мы с Самюель ничего не спрашивали, но, кажется, твое настроение только ухудшилось после вашего знакомства. Вы встречаетесь?

Я рассмеялась так искренне, что даже слезы выступили на глазах, но отца мой смех совершенно, ни в чем не убедил.

Он понимающе покачал головой.

— Я знаю, в твоем возрасте, подростки не очень хотят делиться своими переживаниями о первой любви, но ведь мы твои родители, и лучше других знаем тебя. Прошу тебя Рейн, только не молчи, — Терцо казалось, был измучен переживаниями за меня. Разве могла я промолчать.

— Я не нравлюсь ему, и к тому же, пап, я беременна.

— Ты не будешь беременна вечно, это, во-первых. А во-вторых, — заговорил он поучительным тоном, в котором угадывался его профессорский талант, — откуда тебе знать нравишься ты ему или нет? Все это такие глупости.

Было трудно все объяснить отцу. Казалось легче говорить о чувствах с Пратом, чем с ним. Терцо, влюбился в Самюель после того, как сделал вампиром и не разу не жалел о своем выборе, сожаления не были его характерной чертой. Я же постоянно во всем сомневалась, а особенно в себе. Как я могла представить даже на миг, что могу понравиться Калебу? Я и он, космическая пыль и яркая звезда. Только отцу такие страхи были неведомы. Даже будучи человеком, он был слишком богат и властен, чтобы не получать то что хочет. Теперь же со своей внешностью, очарованием и деньгами ему было доступно все. Как же ему понять мои страхи быть отверженной?

— Не знаю, может лучше тебе поговорить об этом с мамой, — наконец нехотя выдохнул Терцо, натолкнувшись на мое глухое молчание.

Я с облегчением вздохнула. Самюель, красива и тщеславна, но зато и у нее есть страхи и неуверенность. Хотя я вообще была категорично против каких-либо разговоров. Мне хотелось сохранить в тайне свои переживания о Калебе, я все еще надеялась перебороть все чувства к нему в душе.

Мы въехали на стоянку и я обняла отца порывисто и быстро, благодарная, что он старается быть лучшим отцом, что не сдается и не оставляет меня одну со всеми страхами. Только потому я еще не сошла с ума, что Терцо и Самюель были моим маяком в темном океане чувств и ненависти, захлестнувших меня полгода назад. И я не могла выбраться на берег не потому, что они не помогали мне, а потому что еще не была готова.

— Только прошу, не переставляй колесо сам, в последний раз ты почти оторвал фасонку.

— Обещаю! Совсем не доверяешь своему старику.

Я выбежала из машины и нацепила дежурную улыбку, дома меня наверняка ожидал разговор потруднее. Самюель была намного прозорливее отца, от нее не скроется ничего. Если она того захочет, ни одна мысль или чувство промелькнувшие на моем лице не пройдут мимо ее внимания. И честно говоря, я почти ждала этого разговора, не на много, но после разговора с отцом я чувствовала себя лучше и увереннее.

Но впереди ждало еще одно испытание — физика. Мое настроение не оставляло сомнений, что сегодня мне будет тяжелее держать свой язык за зубами, когда мистер Чен непременно будет кидать язвительные реплики в мою сторону. Я даже серьезно задумалась о скотче. Все-таки заклеить себе рот, не такая уж плохая идея. К сожалению, мистер Чен, наверное, не одобрит этого.

К счастью, после того раза, когда я расплакалась перед уроком физики, мистер Чан, очень редко заговаривал со мной. Сегодня было еще лучше, мистер Чан решил разнообразить наше времяпровождение на уроке и показать нам документальный фильм об Альберте Энштейне.

— Вы должны больше знать о таких людях как Альберт Энштейн, именно его теория относительности записанная в простой формуле Е=mс2, позволила нам мечтать о путешествиях во времени. Время стало не такой уж страшной преградой.

Наверняка мистер Чан состоял в фан-клубе Альберта Энштейна, удивительно, почему он не ходил в парике, чтобы быть похожим на своего кумира. Возможно дома у него множество плакатов с его изображением. Я поделилась этой мыслью с Бет, и мы тихо посмеялись над учителем, так как она его тоже не жаловала. К ней мистер Чан не имел никаких претензий, она была лучшей в классе, но ей не нравилось, как он относиться ко мне. Действительно, совсем совести нет, так себя вести с беременной. Мало ли, что я несколько раз ему нахамила.

Странно, но я вовсе не гордилась своим поведением. Общаясь со своими новыми друзьями, я стала слишком совестливой. Раньше я такого не замечала.

К моему огромному удивлению, приготовившись проспать целый фильм, я даже забывала моргать, настолько он меня заинтересовал. Как такие гениальные мысли могли прийти к одному человеку. Самюель точно бы сказала, что этого хотел Бог, и я не могла не согласиться. Да только разве может человек иметь столько власти на земле? Но вспомнив силу, умение и ловкость вампиров, поняла что может. И неужели эта власть была дана им не от Бога?

Прат никогда не соглашался с утверждением Самюель, что они, столь странные, но все же создания Божьи. Себя он считал созданием сил зла и тьмы. Как правильно заметил Калеб, Прат вечно сражался с ночью в себе, не позволяя поверить даже самым близким людям, что в нем может обитать свет. Я могла поверить в это. И любила его, даже не обращая внимания на то, сколько мне уже пришлось перенести из-за его детского поведения.

Урок прошел незаметно. Зато ленч превратился в сущий ад. Мелкий дождик, моросивший с утра, внезапно прекратился, и на улице засветило теплое осеннее солнышко. Набрав еды, мы устроились всей компанией на улице. Как всегда нас развлекал Теренс, и я была готова поверить тому, что могу наконец-то расслабиться, пока разговор не коснулся приезда Калеба.

— Кто знает, когда возвращается Калеб? — к нам подошел одноклассник Калеба по истории, и мы все уставились друг на друга вопрошающе. Конечно же, я знала что сегодня, но не могла сказать, по ряду причин. Главная из которых, избежать ревнивых вопросов Оливье и Сет, откуда мне известна такая новость.

— Он уже приехал, я с утра была у него. А в школе он будет завтра, — неожиданно голос подала Ева. Почему-то Бет посмотрела на нее странным долгим взглядом, сдерживая улыбку.

Сеттервин и Оливье вовсе не были рассержены или удивлены, что такую информацию знала Ева. Они совершенно не воспринимали Еву, как конкурентку, хотя она была намного красивее Оливье, с ее холодной красотой и элегантностью. Каждая уступала Еве. Разве можно было сравнивать ее лучистые зеленые глаза, с пустыми, словно у рыбы глазами Сеттервин? А волосы Оливье, уложенные и ухоженные, с копной роскошных каштановых волос Евы, похожих на полированное красное дерево?

Странным было то, почему я ничего не знала? Я думала Калеб приедет ночью. Но он был здесь, а значит вечером Самюель и Терцо ожидали гостей, о чем не удосужился сообщить ни один из них. Или этот разговор был подготовкой меня к его приезду и приходу к нам?

— Интересно, что же он делал в Чикаго?

Я даже не удивилась, когда этот вопрос задала Оливье. Но услышать, что рассказывает Ева, мне не удалось. Ко мне подошел Дрю и все сразу же смолкли.

— Можно тебя на минутку, Рейн?

Он выглядел странно, дергался и не смотрел на меня. Тишина, наступившая в нашей компании, показалась мне звенящей и жуткой.

— Дрю, это не может подождать? — недовольно произнесла Оливье, смотря на брата. — Мы вообще-то разговаривали.

— Нет, мне нужно сейчас, — почти агрессивно бросил Дрю.

Отложив свой поднос, Оливье вскочила на ноги, и, резко дернув его за рукав, отвела в сторону. Там они спорили несколько минут, за чем все мы наблюдали со смешанными чувствами. Никто из компании не любил Дрю, но то, как с ним обращалась сестра, раздражало даже Бет. Ее Дрю ужасно пугал.

Когда они вновь вернулись к нам, Дрю с той же настойчивостью попросил меня поговорить. Я обернулась к Оливье, но ее кажется, ничего уже не интересовало. Не оставляя еды, я пересела с ним на несколько лавочек дальше.

— Что-то случилось? — мне не нравилось странное настроение Дрю. Он смотрел на меня почти безумными глазами. Я даже начала подозревать у него нервное расстройство.

— Не могла бы ты позаниматься сегодня со мной алгеброй?

Сегодня придет Калеб, и даже зная, что мне будет тяжело находиться с ним рядом, я не хотела пропустить возможность увидеть его. Я так соскучилась…

— Прости Дрю, но только не сегодня. К нам в гости должны прийти Гроверы…

Я даже не успела договорить, как Дрю подскочил на ноги, чуть не опрокинув мой поднос. Я увидела как повскакивали с мест мои друзья, кроме Оливье — она осталась сидеть и даже не глядела в нашу сторону. Жестом, успокоив их, я обратилась к Дрю, как можно спокойней, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— В чем дело?

— Почему все вы так обожаете этого Калеба?! — чуть ли не кричал он.

Я постаралась его вернуть на лавку. Не сразу, но он поддался.

— О чем ты? Если хочешь знать, мне он и не нравиться, он придет в гости к родителям, рассказать о поездке и их общих друзьях, — мое умение лгать правдиво, меня не подвело. Дрю посмотрел мне в глаза испытующе, и я ответила прямым взглядом, искренним насколько возможно. Кажется, его это успокоило.

— Тогда приезжай ко мне, тебе же все равно будет не интересно с ними?! — почти умолял меня Дрю.

Я несколько мгновений смотрела на него, думая как же лучше всего решить это дело. Не похоже, что Дрю сдастся. Чего доброго припрется ко мне.

— Давай так. За мной должны приехать кто-то из родителей, так как я пробила с утра колесо, и когда я возьму машину, заберу тебя, и мы поедем заниматься. А потом я поеду домой. Договорились?

Дрю засиял. Я была уверена: еще чуть-чуть и броситься мне на шею.

— Тогда после уроков на стоянке, — переспросил он, собираясь уходить.

— На стоянке, — подтвердила я, и с тяжелым сердцем вернулась к друзьям. Они, конечно же, принялись меня расспрашивать, но я лишь отмахнулась, заслужив благодарный взгляд Оливье.

После уроков, только машина оказалась в моем распоряжении, я забрала Дрю и Оливье, и мы поехали к ним домой. Мы с Оливье не очень внимательно слушали необычайно веселую болтовню Дрю.

Жили они на противоположной мне стороне города, почти за его чертой, и я впервые задумалась, чем же они добирались в школу. Дрю был еще не достаточно взрослый, чтобы водить машину, Оливье водить умела, но предпочитала, чтобы ее возили другие.

Их дом не уступал по красоте моему, и в то же время был одним из самых новых домов в городке, о чем сообщала надпись «2004» на доме.

Никого в доме не было, так как мистер и миссис Баннер, весь день проводили в магазине одежды, принадлежавшем им. Оливье провела меня в комнату Дрю, а его ненадолго забрала на кухню.

Когда же он вернулся, я уже успела обследовать его комнату, и была немного шокирована: все постеры, которыми была обклеена комната, были о кровавых фильмах ужасов. Так же как и книги, и диски с фильмами. Почетное место в его коллекции занимали фильмы о Ганнибале Лекторе, плакатов с этими фильмами было больше всего. Проведя пять минут в этой комнате, Бет наверняка вообще бы перестала говорить с Дрю, и обходила бы его стороной. Я, конечно, тоже любила читать Томаса Харриса, но даже для меня, здесь его было в избытке.

Вернулся он уже не таким возбужденным. Его можно было назвать спокойным, по сравнению с тем, что я видела во время ленча.

Мы занимались почти час, и время от времени в комнату наведывалась Оливье, и мне были непонятны причины ее визитов. Она что, думала я, собираюсь соблазнить ее брата? Скорее он, захочет сделать это. Трудно было не заметить взгляда Дрю, полного немого обожания, когда он смотрел на меня. Мне не было лестно, а даже неприятно, все-таки было в его взгляде и этой комнате что-то жуткое.

Было уже почти шесть, когда я засобиралась домой. Но Дрю не хотел меня отпускать. Он придумывал все возможные и невозможные причины, заставить меня остаться, но спустя полчаса я не выдержала.

— Я еду домой, — твердо сказала я и направилась вниз.

Дрю поспешил за мной.

— Хочешь, посмотрим что-нибудь? — с надеждой в голосе, в который раз предложил он.

— Прости, но нет, Дрю, я устала, и мне пора пить свое лекарство, — не моргнув и глазом, солгала я. — Наверное, приеду домой и выпью снотворное, голова ужасно болит, и лягу спать.

Он немного расслабился, когда понял, что я не буду проводить время с Калебом. Мы сухо попрощались с Оливье. Она холодно осадила Дрю, когда он вызвался поехать со мной, чтобы проверить хорошо ли я доеду.

— Для этого есть телефон Дрю.

Представив, как он будет названивать каждые пять минут ко мне домой, пока я наконец-то не возьму трубку, я содрогнулась.

— Тогда я проведу ее до машины, — упрямо сказал он и пошел следом за мной на улицу.

— Спасибо тебе за все Рейн, — он на миг сжал мою руку, и она показалась мне грязной, после его липких холодных ладоней. Его рука поднялась выше и когда я поняла, что он собирается сделать оттолкнула его легко, но настойчиво.

— Прости Дрю, но мы можем быть лишь друзьям, — ответила я на его непонимающий взгляд.

— Я понимаю, ребенок, — совершенно неверно истолковал он мои слова, — но когда он родиться, мы ведь сможем поговорить об этом.

— Прости, но нет, — более твердо сказала я и заглянула ему в глаза, чтобы он понял всю глубину моих намерений, — я все еще люблю отца моего ребенка, и надеюсь, что он вернется ко мне.

Как легко было ему лгать. Я хотела раз и навсегда отделаться от его навязчивого внимания. Разве я могла посмотреть на него как-нибудь иначе, чем на друга, когда в мире существовал Калеб, и больше никого.

— Я думал, вы порвали отношения, — невероятно удивился Дрю. Интересно, какие еще сплетни ходили обо мне?

— Не полностью, — нехотя отозвалась я, — а теперь прости, мне пора домой. Лекарства нужно пить вовремя.

— Уж мне ли не знать, — кинув эту непонятливую фразу, Дрю помог мне сесть в машину, и еще раз напоследок сжав мою руку, добавил: — Но я буду надеяться.

Я лишь кивнула, не желая вслушиваться в его слова более. Сегодня он очень утомлял меня своей странностью.

Я гнала с такой скоростью, что вода и грязь разлетались в сторону косыми длинными струями. Мне хотелось отделаться от неприятного тяжелого чувства, которое осталось после Дрю. Дождь, начавшийся так внезапно, заставлял меня сосредоточить все внимание на дороге, и я не могла думать ни о чем другом.

Добравшись до дома, я несколько минут не решалась вылезти из машины. Дождь был таким сильным, что пробежав буквально полминуты от гаража до дома, я промокла. Волосы прилипли к лицу, и с них на глаза текла вода, даже когда я зашла в дом.

Гроверы приходили к нам всегда не раньше восьми, и я надеялась, что успею переодеться и помыться к их приходу. Вбегая в гостиную, я радостно затрясла головой, стараясь стряхнуть воду, и не заметила что в комнате не только мои родители. Я резко остановилась и перестала улыбаться. Мое сердце совершило сальто и опустилось в районе пяток, когда я увидела прекрасные родные глаза.

Когда наши глаза встретились, мне показалось, что в комнате не осталось никого кроме нас двоих. Это чувство длилось лишь миг, я моргнула, старясь скинуть с себя непонятное волшебство, но ничего не помогало. Лучшее, что могло привести меня в чувство, нагрубить ему. Когда я хамила, мне удавалось контролировать свою реакцию на него. В его излюбленной манере, я приподняла брови и равнодушно отметила:

— Неужто вернулся? Наконец-то, а то Мери нас всех просто достала, вопросами о том, когда ты вернешься.

Я почти не соврала, только умолчала, что Мери спрашивала всего 2 раза, и притом не всех, а только Бет.

Я не хотела дожидаться, что же он ответит, сердце стучало так сильно, и я испугалось, что Калеб поймет, как не правдивы мои слова. И поймут все, как я рада видеть его на самом деле. Как подтверждение моим мыслям, я перехватила хитрый взгляд Самюель, когда бросилась верх по лестнице. Значит, она все-таки догадывалась. Ну что ж, она моя мама и, как ни кто иной, она все знает обо мне. В последнее время я не делилась с ней своими переживаниями. Ничего не рассказывала, только, видимо, она и так слишком хорошо меня понимала.

Переодеваясь я перебирала в голове все детали того как он выглядел. Вроде бы простая футболка и темно-синие джинсы не должны делать его привлекательными, и все же не вспоминать о нем без содрогания я не могла. Его глаза оставались все того же серебристого цвета, как я помнила. Но все же, что-то изменилось. Я не могла поверить сама себе и признаться, что, кажется, и он был рад видеть меня. Неужели я так отчаянно хочу этого, что мой мозг воплощает подобные фантазии? Все-таки я схожу с ума, или просто он сводит меня с ума.

Как обычно я не стала медлить наверху. Но спустившись вниз, и увидев его высокую фигуру, застывшую около дивана, я в нерешительности остановилась. Я не была готова к тому, чтобы спокойно сидеть с ними и игнорировать его присутствие. Мне стало страшно, что я не выдержу и кинусь ему на шею.

Не думаю, что покажется странным, если я пойду на кухню. Мне нужно было есть, так почему не сейчас. Возможно, через некоторое время я найду в себе силы и смогу ненадолго побыть в гостиной. Но только я открыла дверку холодильника, как поняла что уже не сама. Разве могла я спутать его запах с чьим-либо другим.

Выглянув из-за дверки холодильника, будто защищаясь ею, я только уверилась в своей догадке. Как всегда прекрасный, он нерешительно завис передо мной. Его глаза внимательно следили за моими движениями. Неужели боялся, что я огрею его замороженным окороком?

— Тебе чего? — как можно более грубо буркнула я, и немного расслабилась, отметив, что все же могу сопротивляться его очарованию. Еще несколько минут, и можно предположить, что я выдержу целый вечер в его компании.

— Не хочется сидеть со стариками, — равнодушно пожал плечами он и внезапно улыбнулся так ослепительно, что я перестала дышать. Как можно улыбаться так, приходя на мою кухню и лишать меня моего достоинства?

Я сразу же разозлилась на себя и свою реакцию. Но не смогла сказать ему что-то злое. Он смотрел на меня таким очаровывающим взглядом, поддаться которому я не хотела, но и не могла отвести свои глаза. Какая же я все-таки слабая. Один его взгляд и я таю, словно масло.

— Как отдохнул? Кинул свою девушку, чтобы поехать развлекаться? — я не удержалась от колкости и угрюмо рассмеялась. На самом деле хотелось закричать: как ты мог уехать так надолго?

Он ответил милой улыбкой. Его глаза будто бы удерживали мои, насильно. Я не могла отвести взгляда. Когда я закрыла глаза, думать стало легче, но услышав его мягкий бархатистый голос, слишком близко, чуть не застонала. Он стоял уже ближе.

— А тебя что-то расстраивает?

Калеб оказался около меня, слишком близко и когда я все же набралась смелости раскрыть глаза, оказалось что он стоит прямо передо мной, будто заточив меня между своим телом и холодильником.

Я чувствовала на себе его взгляд. Он жег меня огнем, проникал в душу, будоражил кровь. От этого взгляда, кружилась голова, и меня попеременно бросало то в жар, то в холод. Я желала его, как никого и никогда.

Теперь, когда он был от меня совсем близко, я видела, что его глаза выражают муку и страсть. Стук сердца отдавался в моих ушах.

Калеб коснулся моего лица, и я почувствовала, что его тоже бьет дрожь. Неужели мне действительно все равно, что будет? И снова мое сердце неистово застучало.

Все что я могла, это стоять, схватившись за открытую дверцу холодильника, и заворожено смотреть на него. Еще никогда ранее его глаза не были такими живыми. Из них исчезла прежняя холодность.

Я тихо выдохнула, видя его колебания, и понимая, что жажду поцелуя. Он не хочет меня, или же не хочет обижать? Я совершенно ничего не могла понять. Но мой вздох, кажется, вывел его из ступора. И вот мы продолжали смотреть друг на друга. Мое тяжелое дыхание сжигало все мысли и сомнения, и не в силах вынести такой муки я закрыла глаза, увидев, как его лицо медленно приближается. Я ощутила холодное дыхание на своем подбородке и тоже подалась вперед.

Миг, и пропустив удар сердца, я внезапно ощутила колючий холодный поцелуй на своем запястье. Как никогда с трудом открыв веки, я взглянула на него. Не тени сомнений или сожаления. Знал ли он что творит со мной? Как в моей душе все перевернулось от ожидания почувствовать его губы на своих, и вдруг это мимолетное прикосновение к запястью, как насмешка.

Все что я могла сейчас, так это лишь смотреть на него. Я даже не могла пошевелиться, чтобы забрать свою руку из его холодных ледяных ладоней. Как отличалось это прикосновение от того, когда меня так же держал Дрю.

В моей голове проносились странные дикие мысли, но я понимала, что мы не можем вот так вот стоять. Я не имела никакого права получать незаконное удовольствие от его присутствия. Он ясно дал понять, что не хочет меня даже поцеловать. Я была ему не нужна, но сил пошевелиться не было.

— Как погода в Чикаго? — неужели этот сиплый неуверенный голос мой?

— Туман, — не отводя глаз, отозвался он, и его голос заставил меня вспомнить о гордости. Еще никогда в жизни я не желала его близости так остро, как сейчас. Поэтому я не могла позволить себе оставаться здесь.

— Кажется, я не голодна, — мне пришлось подавить в себе дрожь, когда я вытянула свою руку из его не сопротивляющихся пальцев. Я громко и сильно хлопнула дверцей, и именно это придало мне сил уйти из кухни. Я даже боялась обернуться и увидеть равнодушие на его лице.

Все что случилось, оказалось болезненным и отрезвляющим лекарством. Теперь я полностью была уверена в том, как он относиться ко мне. Я понимала, что возможно интересую его, как что-то новое и интересное, но не настолько, чтобы нравиться ему.

Пока что я справлялась с тем, чтобы контролировать себя в его присутствии. Но после сегодняшнего вечера, я боялась смогу ли теперь вести себя, как и прежде.

Плакать я не могла. Жалеть себя казалось в этой ситуации нелепо. Проскользнув, мимо гостиной, я даже не заметила, что они так поспешно прячут, и никак не отреагировал на вопрос Самюель, иду ли я спать.

Попав в свою комнату, я смогла лишь включить диск с самыми тяжелыми песнями, которые были у меня. Я выключила свет, оставив ночную лампу, и не раздеваясь, завалилась на пол. Раскинув руки, я смотрела в потолок и беззвучно пела. Это всегда позволяло мне расслабиться.

Внизу хлопнула дверь, и я не сомневалась в том, кто ушел. Внизу по-прежнему раздавались азартные голоса родителей и Грема. И мне стало легче, когда я поняла, что Калеб оставил мой дом. Мне стало даже легче дышать. Он как комар настырно вторгался во все части моей жизни, и даже дома, я теперь не могла скрыться от него.

Я так и проснулась среди ночи на полу. Все тело болело, как напоминание о его сегодняшнем визите. Нехотя переодевшись, я добралась до кровати и слишком вымученная, чтобы о чем-либо думать заснула.

Через несколько дней я усилием воли постаралась забыть вечер приезда Калеба. Но иногда мне казалось, что место на руке, куда он поцеловал меня, — горит. Радовало то, что избегать его мне не было нужды. Он приходил вместе с Гремом каждый вечер, но по стечению обстоятельств, я была слишком занята и всегда возвращалась домой, когда оставался только Грем.

Только однажды, когда домой меня привезла мать Бет, я услышала, как на улицу кто-то вышел, хлопнула входная дверь и, увидев слишком знакомую фигуру Калеба, я машинально спряталась среди деревьев. Калеб, конечно же, заметил меня, я поняла это по его поведению, но ничего не сказав, он уехал. Я лишь спустя несколько минут, смогла выйти из своего убежища.

Поздоровавшись с Гремом и отцом, я поспешила на кухню, где меня ждало ризотто и Самюель с очевидным желанием поговорить. О чем, не трудно было догадаться. Я становилась сама не своя, когда разговор заходил о Калебе. И все гадала, кто первый из родителей поднимет эту тему. Зная, как Терцо не любит лезть в мои дела, я ожидала чего-нибудь подобного от Самюель.

И она мои ожидания не обманула.

Я жадно поедала горячее ризотто, второе мое самое любимее блюдо после макарон, и подозревала, что чересчур усердно накинулась на него. Последствия могут быть плачевные, и если закончиться просто болью в желудке, я буду очень рада.

Самюель с улыбкой наблюдала за мной. Не понимала я того удовольствия, что получали они, наблюдая за мной, когда я ем. Неужели они скучали по чему-то такому простому как еда? Я снова повторяла одну и ту же ошибку, на которую мне уже указывал Калеб — слишком превратно представляю себе, что такое быть вампиром.

— Ты случайно не встретила Калеба, когда приехала? — вопрос прозвучал невинно, но меня ей не провести. Насколько хорошо меня знала Самюель, так же хорошо ее знала я. И пусть я не очень представляла себе как это быть вампиром, понять чувства Самюель для меня не составляло труда.

— Прошу не надо, — отчаянно желая избежать этого разговора, простонала я. — Не думаю, что нужно поднимать эту тему, особенно когда тут Грем, — тихо добавила я, надеясь, что он не услышит, как я называю его имени.

— Думаю и ему и твоему отцу сейчас не до нас, твой отец поставил или сделал там какой-то финт, и он ломает голову, как бы выиграть эту партию. Сомневаюсь, что он вообще заметил, что ушел Калеб, и появилась ты, — по глазам я поняла, что Самюель настроена серьезно. Видимо я в последнее время действительно странная, раз она решилась поговорить, к тому же так настойчиво. Неужели я настолько их напугала?

Мне же казалось, я не вела себя как-то иначе, чем всегда. Хотя, если учесть, мои проблемы с учителем физики, две ссоры с девушками из команды поддержки (они назвали меня Глобусом! И предложили стать талисманом команды) и конечно постоянное плохое утреннее настроение. Я могла бы объяснить все это беременностью, будто вместо тошноты с утра не хочу ни с кем разговаривать. Но вряд ли Самюель оценит шутку. Она выглядела слишком серьезной.

— И так, — начала она, удерживая мой взгляд, подобно тому, как это делал Калеб, — что происходит между вами с Калебом?

— Точнее будет спросить, что происходит между мной и моей тягой к Калебу, — тихо поправила ее я. Ризотто показалось мне отвратительным и холодным. Неужели у меня хватило смелости признаться в своих чувствах к Калебу еще кому-то?

— То есть ты считаешь, Калеб ничего к тебе не чувствует?

Я посмотрела на нее раздражительно.

— Если ты хочешь знать, что происходит, тогда не спрашивай меня и ничего не говори. Я расскажу тебе.

Она в ожидании застыла и замолчала, соглашаясь на мои условия.

— Я не знаю, что на самом деле происходит. Возможно это ваше очарование, или я действительно не равнодушна к нему, но мне плохо, и очевидно в ближайшее время ничего не измениться. Если я так и не смогу преодолеть эти чувства к нему, я рожу ребенка и уеду учиться в Лутон, а может и куда дальше. Точнее говоря, подальше от него. Дольше я не выдержу.

— И давно ты решила? — голос мамы звучал глухо. Я знала, что причиняю ей боль.

— Давно, — не стала уточнять я.

— А если он чувствует к тебе тоже самое?

— Мам, прошу, ну посмотри на меня, — я встала из-за стола и раскинула руки, — как Он может чувствовать хоть что-то ко Мне?

Я видела, что Самюель с трудом старается понять меня. Для нее я прекрасна, потому что ее дочь, потому что человек. Как кто-то может не полюбить меня? Но в мире людей, я совершенно обычная пятнадцатилетняя беременная девушка, не отличающаяся для других ничем. Для нее я та, ради которой она каждый день борется с болью и жаждой, просто потому что любит.

— Ты недооцениваешь себя… — начала было Самюель, но я перебила ее.

— Не смей так говорить, тебе не понять меня! — еще чуть-чуть и я готова была закричать. — Как легко тебе говорить. Но ты не можешь понять. Ведь ты это ты, и ты прекрасна!

— Да, я знаю. Я не могу, потому что для меня нет прекраснее никого на земле, чем ты, — она поднялась и обняла меня.

Но я хотела услышать такие слова не от нее, а от Калеба. Возможно, только это она и понимала, любовь к мужчине тоже изменила ее.

Все что я сдерживала в себе, вылилось в слезы. Как же давно я не плакала по-настоящему. Но и тут приходилось сдерживать себя, в соседней комнате сидели Грем и отец, и я не хотела, чтобы они застали меня заплаканной.

Я вывернулась из объятий матери и уже жалела, что дала этому разговору развиться — облегчения он не принес ни мне, ни ей. Мы остались все на тех же позициях где и раньше. Я не была утешена, а она не знала чего ждать далее от моих страданий. Мне становилось лишь хуже от мысли, что меня жалеют, такое воплощения красоты, как мама и отец, когда я и сама хочу быть таковой, как они. Будь я хоть в половину, как мама, я могла бы найти в себе силы побороться за внимание Калеба. Возможно когда-нибудь, когда я стану вампиром, я еще вернусь к этой мысли.

Она тихо ушла из кухни, не желая меня смущать более. Я смогла даже доесть и попить чая, к сожалению, ничто не могло повлиять на мой аппетит.

Не привычно для себя я погладила живот и понадеялась, что смогу все преодолеть. Легкое движение ребенка утешило меня. Хотя бы кто-то нуждается во мне.

Дня через два после разговора с Самюель, я играла с ручкой на уроке английского, безуспешно стараясь вслушаться в голос мисс Крат, но думала лишь о том, что скоро, как передавали метеостанции, на три дня солнце поселиться в нашем маленьком городке. И, конечно же, вспоминала о родителях и Калебе.

Отсутствие Грема не заметит никто, как, наверное, и Калеба. За два года, он должен был придумать какое-то оправдание своим исчезновениям, если только кто-либо отмечал его поведение странностью.

Самюель намного проще, она не каждый день появляется в городе, так же как и в церкви, несколько дней ее хор проживет без нее. Как же Терцо, что придется придумать ему? Я не могла представить, зато четко понимала, где Грем и Калеб будут проводить свое время. У нас.

Недельная передышка, сдобренная мимолетными встречами с Калебом в понедельник в коридорах школы и в столовой, прошла слишком быстро, я нуждалась во внимании с его стороны, и боялась своих желаний. Стараясь о нем не думать, я бралась помогать Еве в перестановке ее комнаты, потом вместе с Бет мы занимались английским, а также я подтягивала по математике Дрю. Он не был самым интересным собеседником, из числа моих теперешних друзей, и часто меня раздражало его собственническое поведение относительно меня. Но я жалела его, видя одинокого каждый день, без друзей, без компании. Странно было узнать, что он брат Оливье, куда ему было до ее блистательной красоты.

Теперь, когда мы общались ближе, меня нередко пугали его разговоры, он холодно и отстраненно рассказывал об охоте вместе с отцом и братом. Никаких чувств на лице, и равнодушие по поводу смерти. Не понимала я этого английского хобби — убивать ради удовольствия. Хотя чего удивляться, все ту же сдерживаемую злобу я видела и в Оливье. Страшно было представить еще одного их брата. И все же, было что-то такое в Дрю, отчего я не переставала с ним общаться, загадочность и непохожесть на других. Он был таким, каким был и не под кого не подстраивался. Хотя в последнее время я была склонна к мнению Бет, что иногда он ведет себя пугающе.

— Как ты можешь с ним общаться? — удивлялась Бет, — у меня от него мурашки по коже.

— Он нормальный, лучше Оливье, — заверяла я ее, совершенно не понимая, что страшного в Дрю, по крайней мере, до последнего раза, как мы занимались у него.

После того случая в Лутоне я, Ева и Бет стали лучшими подругами, наверное их покорила моя помощь, в таком странном деле. По словам Бет, она вряд ли могла ожидать чего-либо подобного от Сеттервин, Оливье или тем более Лин, которую вообще ничего не интересовало, кроме спорта. С Оливье у нас сложились странные отношения, мы нередко смеялись вместе, но относились друг к другу, с некоторой опаской. Мне не нравилось, как она ведет себя с братом, и я точно знала, что стоит и не стоит говорить при ней. Сетти же не очень меня жаловала, ей казалось, что тогда именно я стала причиной их разрыва с Калебом (видимо у нее плохое зрение, если она до сих пор не видела мой живот). Но стоило Калебу начать встречаться с Мари, ее отношение стало более милостивым ко мне. Только меня это не интересовало, Сет тоже не входила в список моих любимчиков. Без сомнения я подружилась с Теренсом, когда Бет помирилась с ним, мы общались вчетвером. Только я так и не могла разобраться, почему они не вместе. Я же видела, как они ведут себя, словно два влюбленных голубка. Иногда их глупая ситуация просто раздражала меня.

— Не могу вас понять, — начала я на перемене разговор, который давно уже зрел в моей голове, — вы встречаетесь с Теренсом?

— Нет, — с напускным равнодушием ответила Бет, — понимаешь через год или два он все равно будет мой. Так что я хочу повстречаться еще с кем-нибудь, чтобы сказать потом детям, что я встречалась не только с их папой.

Она говорила об этом так запросто, словно заказывала себе пиццу.

— То есть, ты уже решила, что он будет не только твоим мужем, но отцом ваших детей? — я ошеломленно застыла в дверях кабинета.

— О, конечно же, — радостно сообщила она, — а пока что, тоже пусть наберется опыта. Я хочу, чтобы он, так сказать, нагулялся.

— Ну, а если он очень загуляет, или наберется не только опыта? — переспросила я.

— Такая возможность, конечно, существует, но скорее всего она мне не грозит, — заговорщицки улыбнулась Бет. — Я пообещала ему, что стану полностью его, после моего выпускного бала. Сомневаюсь, что он променяет меня на кого-нибудь другого.

Я совершенно не понимала логики Бет, но смотрела с восхищением. Она выбрала для себя того, кого хотела, и подготавливала его ко всему, что нужно ей. Почему кто-то может контролировать чужую жизнь, я же не чувствую контроля даже над своим телом?

«Тебя лишили контроля над собственным телом, поэтому ты любым путем хочешь вернуть его, отсюда злость и саморазрушение», — вспомнила я слова психолога, к которому меня заставили ходить Терцо и Самюель. Как бы я хотела понять, что нужно сделать, чтобы побороть все эти чувства в себе, и стать прежней, забыть все что случилось. Но как? Психолог говорил, что нужно принять то, что случилось, простить себя. Тогда я снова поверю, что могу контролировать свою жизнь. Но как принять? Я и так приняла все, что случилось, не сделав аборт.

Еще один урок, бесцельных раздумий, если так пойдет и дальше, мои оценки станут намного хуже. Но проблема ли это? Что такое оценки, есть проблемы в моей жизни и похуже.

Когда Мери отсутствовала, Калеб сидел за ленчем вместе с нами, но в другие дни, они занимали отдельный столик, проводя время лишь вдвоем. Конечно, меня это не интересовало, и все же я поглядывала на них со своего места, стараясь делать вид, что мне интересна болтовня Оливье про новые вещи, купленные ею в Лондоне, для магазина отца. Кажется, только Лин слушала ее заинтересовано, и ей стоило, так как иногда она одевалась, как попугай. Ну, вот опять, я вымещаю свое раздражение на ком-то. По крайней мере, Лин никогда не сплетничала, и могла похвастаться стройным накаченным телом. А могла ли я? Со спортом я дружила, особенно любила играть в волейбол и плавать, только было это в прошлой жизни. Кажется, там, где Лин состояла из мускулов, я заплывала жиром.

Конечно, я не была толстой, но по сравнению со всеми ними, я казалась себе просто великаншей. Зато грудь теперь у меня была больше всех, словно я готовилась стать мамашей слоненка. Наверное, нельзя было назвать такие мысли выходом из депрессии. Мне интересно было узнать, какой я выгляжу для Бет и Евы. Вечно мрачной и со странными саркастическими шутками, или только мне так кажется, что я стала хмурой и нервной.

— Думаю пока еще не так холодно, нам стоит собраться на выходные к «Терри», — предложила неожиданно Ева, чем вывела меня из тяжких раздумий. — Надо же познакомить Рейн с нашим любимым местом отдыха. К тому же, мы редко бываем в последнее время все вместе. Конечно же, все подумали о Калебе, не так часто посещающем наш столик.

— Просто чудесная мысль, — с наслаждением выдохнул Теренс, и мы рассмеялись, таким чудаковатым было выражение его лица.

— Интересно, стоит ли говорить Калебу, или он предпочтет нам другую компанию? — причмокнув, сказала Оливье, и стрельнула взглядом в Сеттервин.

— Думаю, он предпочтет нас, — с уверенностью ответила Бет, — он наверняка захочет ненадолго уехать от этой… как ее…

— Мери, — с готовностью подсказала Сетти, хотя перед этим делала вид, что вовсе не замечает парочки за дальним столиком.

— Да когда же ты очнешься!? — взорвалась на нее Оливье, со стуком поставив свой стакан, полный сока, на стол. Сок расплескался, но Оливье, всегда такая щепетильная, не заметила этого. — Он уже больше не с тобой, и даже не надейся на что-нибудь еще. Забудь. Живи дальше.

Наша Снежная Королева, впервые с того времени как я ее знаю, утратила над собой контроль. Она говорила так агрессивно и вспыльчиво, что я удивилась, как давно она все эти чувства держит в себе. Вот что меня пугало в ней и в Дрю. Тлеющий огонь ненависти, когда-нибудь разгорится в огромный пожар и лучше не быть поблизости, когда такое случиться.

Я оглядела своих друзей и поняла, они были шокированы не меньше моего. Увидев наши вытянувшиеся лица, Оливье спокойно пригладила волосы, и, кажется, уже снова полностью владела собой. Жутко было видеть это, я почти представляла, как Оливье, пырнув ножом мужа, из-за какого-то его замечания, продолжит спокойно нарезать овощи в салат, а он будет лежать рядом на полу и стекать кровью. Возможно, мое воображение подпитывал фильм Хичкока, который мы смотрели на днях с девочками, но теперь я не могла смотреть на Оливье со спокойной душой. Может Калеб, сам того не желая, вызывал наружу, те чувства, которые все мы старались спрятать глубоко в себе и контролировать? Я еще никогда прежде не была такой подавленной, как в эти последние дни. Казалось, что депрессия не просто усиливалась, а поглощала меня. И именно Калеб был причиной ухудшения.

Я задумчиво скользнула по столику, где сидел Калеб, но уже один. Он не выглядел одиноким или грустным, но все мысли сразу, же спутались в моей голове, когда я встретилась с его глазами. Такими непроницаемыми, волшебными, холодными и в то же время знакомыми.

Зачем он так делает? Я насилу оторвала взгляд. Неужели ему хочется и меня добавить в список своих удач? Да уж, думаю, беременных там еще не было. Или же все потому, что я знаю его тайну? Такой скрытный, держащий в секрете свои прошедшие годы и события своей жизни, а тут вдруг открыт для совершенно незнакомого человека.

— Значит у «Терри» в 7, — пробился сквозь мои раздумья голос Евы.

— Ты заедешь за мной? — обратилась ко мне Бет — А я уже покажу тебе дорогу.

— Вечно ты любишь выпендриваться, неужели ее машина лучше моей, — голос Калеба раздался слишком близко, и, испугавшись, я смахнула стакан Бет и свой на пол. Сок запрыскал только мои штаны и мне до обидного стало неловко. Слезы почти выступили на глазах.

— Нельзя же так подкрадываться! — гаркнула я, почти все за соседними столиками оглянулись, открыв рты. Для них я все еще оставалась той самой беременной новенькой, и они прям таки трепетали в преддверии скандала. Да уж, я была не самой малозаметной фигурой.

— Ну, я вообще-то тут уже несколько минут сижу. Я же не виноват, что ты столь невнимательна, — усмехнулся язвительно Калеб, и хотя его улыбка была скорее злой, я напомнила себе, что нужно не забывать дышать. Причем постоянно.

— Да неужели, — кажется, нашему миру пришел конец. Я собирала свои вещи и поднос, когда в тон ему добавила, — О, прости, что не заметила, лучший образчик самца в этой школе. Может это значит что ты не так уж и неотразим?

Оливье и Сеттервин прыснули со смеху, но я не стала, ни на кого смотреть и, выкинув свой недоеденный ленч, почти выбежала из столовой. На полпути к спортивному залу, где должна была проходить ежемесячная лекция для всех учеников от 14 лет, я услышала, как кто-то следует за мной. Подумав, что это опять привязался Калеб, я захотела обернуться и нагрубить ему. Но ко мне спешила Бет, таща мою сумку, и я только теперь поняла, что по ошибке взяла ее.

— Спокойнее, это только я, — увидев воинственное выражение моего лица, Бет постаралась предотвратить злой крик, готовый сорваться с моих губ.

Я еле сдержала подступивший к горлу ком. Я чувствовала, что была сегодня на иголках, что-то изнутри меня изматывало, заставляло то ощущать ненависть, то злобу, пустоту, теперь же слезы. Я была уверена — причина всему не ребенок, а та черная бездна, которую я так давно сдерживала в себе. Да еще этот треклятый вампир, бесящий меня своим поведением, вытягивающий из меня все соки. Что же так меня раздражало в нем?

— Не обращай на Калеба внимание, — осторожно улыбаясь, Бет отвела меня в сторону и посадила на первую попавшуюся лавку, — он в последнее время сам не свой. Хамит всем, даже учителям, и эта его поездка, из которой он вернулся совершенно иной. Возможно, все потому что отец уехал надолго, но я не думаю, что из-за него. — Бет развернула меня лицом к себе и продолжила, — скорее всего, причина в девушке. Сомневаюсь что это Мери, он почти не смотрел на нее, за все то время что они встречались, и к тому же разошелся с ней сегодня.

Бет застыла, внимательно следя за моим лицом, с понимающей улыбкой.

— Не понимаю, к чему ты ведешь, но теперь меня начинает мучить совесть — не стоило так с ним разговаривать, — отозвалась я, подумав, что в Чикаго действительно должно было что-то случиться

— О нет, стоило! — с ликованием возразила Бет, — не могу сказать, что мне нравиться, как Калеб обращается с девушками, и это при том, что мы друзья. И за тот период времени, что я знаю его, он так и не менялся. И вдруг приехала ты, и он встретил девушку, которой совершенно безразличен. Думаю, пока что его сдерживает лишь то, что ты в положении. Но это и огромный соблазн для него. А Калеб никогда не мог устоять от соблазна иметь то, что ему не дают.

— Но ведь ты тоже сопротивляешься ему и не обращаешь внимание. И Ева тоже, — не поверила ей я, стараясь не смотреть в ту сторону, откуда шли ученики.

— Хм…вообще-то, я тоже встречалась с ним, — словно это был грех, призналась Бет, — просто мы смогли стать друзьями потом. Даже я не могла устоять перед ним, когда он смотрел так,…ну ты понимаешь…

Конечно же, я понимала — сколько раз мое сердце замирало от его глубокого, странного взгляда, который казалось, сковывал волю.

— А ты! — воскликнула Бет, восхищенно смотря на меня, — да меня просто в дрожь бросает, когда я вижу твой свирепый взгляд, когда он смотрит на тебя или говорит, ты совершенно не попадаешь под его очарование. И он, безусловно, тоже заметил это. Почему ты думаешь, Калеб так донимает тебя? Я лишь боюсь того дня, когда его внимание к тебе заметит Сетти и Оливье.

Она немного нервно хихикнула.

— А почему Еве не нравиться Калеб? — до меня еще не совсем дошла та информация, которую предоставила Бет. Я нравлюсь Калебу, но только потому, что недоступна и не обращаю на него внимание? Тогда Бет только подтвердила те мысли, что уже несколько дней крутились в моей голове. Но что мне это давало? В реальности, я сама не нравилась ему, а только то, что он не может мной завладеть на несколько недель, так как привык поступать. Не очень лестно.

— Ты еще не заметила? Я боялась, что все уже догадались, — Бет, снизила голос и, оглянувшись, нет ли кого рядом, вновь повернулась ко мне, — Ева давно уже влюблена в Грема, отца Калеба.

Я сидела перегруженная информацией, так до конца и не поняв логики Бет, и почему собственно она мне все это говорит.

— Пойми, я сказала тебе это, потому, что заметила, что Калеб нравиться тебе, возможно не настолько, чтобы влюбиться, — сразу же исправилась она, перехватив мой косой взгляд, — но достаточно, чтобы вы постоянно ссорились. Просто будь с ним помягче. И хоть не мое дело, что твориться между вами, но такой он впервые за два года, что я дружу с ним.

Я продолжала молчать. Мне не нравился этот диалог. Не нравился Калеб и то, как себя ведет Бет, говоря о нем. Что она ждет от меня, что я стану очередной его подружкой, чтобы потешить самолюбие Калеба?

— И что ты хочешь от меня? Мне пойти самой предложить ему встречаться или подождать пока он поиграет со мной, и его интерес пройдет? Главное не расстраивать Калеба? — я резко поднялась на ноги, не ожидая ничего подобного от Бет. Возможно именно она сводница Калеба, менеджер по отношениям, теперь понятно, почему мы так быстро сдружились.

Бет побледнела под моим взглядом.

— Ты всегда знакомишься с будущими подружками, подбирая кадры для Калеба?

— Нет-нет, ты не так меня поняла, — Бет была просто в ужасе. Она схватила меня за рукав, не давая уйти, хотя я намерилась сделать это как можно скорее. От злости я не могла плакать, и уставилась на руку Бет держащую меня, холодно и отстраненно.

— Я совершенно не это имела ввиду, как ты могла такое подумать? — едва не плача спросила Бет, — просто услышав обрывочно ваш разговор в твоем доме в субботу, я думала между вами что-то уже происходит.

Я посмотрела в глаза Бет. Да что же это такое со мной происходит? У меня что, паранойя?

— Прости, не знаю что со мной. Да, я, наверное, слишком превратно расценила твои слова.

Мне стало стыдно за свое поведение, я почувствовала, как на миг сжалось сердце, и тут же отпустило. Бет выглядела такой уязвленной, а я не могла понять, что на меня нашло.

В спортивный зал мы шли уже молча. Бет шокированная случившимся, не могла подобрать слов, или просто не зная, что мне после такого сказать, молчала вплоть, до дверей спортивного зала. И поэтому, я не приняла во внимание ее слова, совершенно не показавшиеся мне тогда странными:

— Может тебе не стоит здесь быть, поедешь побыстрее домой…

Понятно что, я восприняла ее слова на счет нашего разговора. Я подумала, так она намекает на мое плохое самочувствие.

Но я лишь отмахнулась, мне хотелось поговорить с ней после лекции. Я так ничего и не поняла, даже когда увидела нахмуренные взгляды Евы и Лин, а также как покраснели от сдерживаемого смеха Сетти и Оливье. Бет, которая, не смотря на ссору, села рядом, смотрела на меня с опаской. Что же происходит? Почему все так странно смотрят на меня? Глаза Калеба чуть больше секунды задержались на мне. И оттого сердце принялось учащенно барабанить о грудную клетку. Все внутри сжалось в предчувствии чего-то плохого.

— Итак, — пропищала старшая школьная медсестра, пригладив свои белесые крашеные волосы. — Тема месяца звучит так «Подростковая беременность и методы борьбы с таким явлением».

Она сказала эти слова так торжественно, что смысл слов сначала не дошел до меня, но состояние ступора продолжалось не долго, пока почти все головы в спортзале не повернулись ко мне. Кровь бросилась в лицо. Я хотела глотнуть воздуха, но полностью вздохнуть не удалось — никак не могла расслабиться. А в голове эхом отдавались слова медсестры.

— Беременность в юном возрасте не желательна по нескольким причинам: во-первых…

Я вслушивалась в ее писклявый голос, в то время как бездна, которую я глушила в себе в последнее время, понемногу поднималась вверх, затопляя все мои ощущения, заглушая даже удары сердца. Я почувствовала, как меня тошнит от еды, съеденной за ленчем, от злорадных взглядов Сеттервин и Оливье, от заботливых Бет и Евы, а также от непроницаемых серых глаз, скользящих по мне, почти каждые полминуты. Я понимала, что если сейчас же не уйду, меня стошнит просто здесь.

Я резко встала, чем заставила медсестру замолчать на неловкой паузе:

— Обязательно иметь презерватив…

На негнущихся ногах я спустилась на несколько лавочек вниз и хотела пройти мимо медсестры, когда меня остановил ее язвительный голос:

— Думаю милочка, вам особенно нужно послушать, эту информацию.

По залу пронеслись смешки, но я не смотрела на них. Секунды три, я раздумывала, стоит ли ударить ее по лицу. Мгновение, и мои руки расслабились.

Сердце, несколько раз дико дернувшись, затихло и успокоилось. Бум! Наконец-то я поняла, как можно смириться с тем, что случилось — нужно признать, нужно с кем-то поделиться, сказать. Мне не был страшен смех или косые взгляды, я пережила намного худшее. И внезапно бездна во мне обрела голос и слова, и я произнесла достаточно четко и громко, то, что так и не смогла рассказать никому кроме родителей.

— Презервативы это хорошо, только не забудьте сказать всем этим девушкам, что когда их будут насиловать, презерватив им не поможет.

Я не видела реакции в зале, когда я произнесла то, что так давно жило во мне и с чем я, не могла смириться. У меня потемнело в глазах, и я успела еще сделать несколько шагов, прежде чем потерять сознание.

Через мгновение я едва смогла приоткрыть отяжелевшие веки и почувствовала, как знакомые ледяные руки куда-то меня уносят.

Мне было так плохо. Вся затаенная боль вырвалась наружу, совершенно лишая меня способности рассуждать. Я могла думать о смерти как о спасении. И что странно, я слышала, что перед смертью люди видят всю свою жизнь, но в моем затуманенном болью сознании внезапно всплыл давно учимый стих:

Мне смерть представляется ныне

Исцеленьем больного,

Исходом из плена страданья.

Мне смерть представляется ныне

Благовонною миррой,

Сиденьем в тени паруса, полного ветром…

Мне смерть представляется ныне

Домом родным

После долгих лет заточенья.

Я на миг смогла открыть глаза, вокруг все плыло от движения и только лицо Калеба, внезапно приобрело четкость и ясность, но на это и несколько слов ушли все мои силы:

— Лучше убей меня…дай мне умереть, — прошептала я и, унося мучительный взгляд серебристых глаз, отключилась.