"Солнце бессонных" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 14. Оставь меня тоска — ты глупа и убога

Проснулась я от ощущения холода на моем лбу. Руки были холодными, но это были не руки того, кого хотела бы я увидеть, открыв глаза.

Мои глаза открывались медленно и неохотно. Вчерашний вечер казался мне сном, и я боялась, что сейчас проснусь окончательно и исчезнет не только вчерашнее волшебство, а и наступит настоящий кошмар.

Улыбающееся лицо Бет зависло надо мной. Свесились черные кудри и ее глаза блеснули. Лучше бы она не улыбалась.

— Ты как себя чувствуешь? — спросила она, в сомнении закусив губу. — Калеб вчера сказал нам, что у тебя болит голова. А сегодня с утра, перед тем как уехать, попросил, чтобы я присматривала за тобой. Тебе что плохо — ты ужасно бледная!

Я чуть не застонала вслух. Разве он мог так со мной поступить? Неужели все его вчерашние слова, горячие поцелуи, были просто ложью?

— Нет, — насилу выдохнула я, сопротивляясь волне истерики. Но когда подумала, что еще целое утро пока мы не начнем собираться, мне придется изображать из себя счастливого, довольного жизнью человека, передумала. — Хотя не знаю. Наверное, давление поднялось.

— Так часто бывает? — удивилась Бет, так и не добавив слова «у беременных».

Она устроилась на соседнем спальнике, не дожидаясь моего ответа. Я, едва сдерживая разочарование, смотрела на нее, сидящую рядом, где хотела бы сейчас увидеть Калеба. Того, каким он был вчера ночью. Я ощущала его аромат, еще витавший в палатке. Видимо Бет тоже.

— Не знаю, как ты можешь, так спокойно относиться к Калебу? И как я могла подумать, что он тебе нравиться? Еще никогда не видела кого-нибудь, кто совершенно не велся бы на его внешность. Помню когда я с ним встречалась, я дурела, когда Калеб просто стоял рядом. А смотреть на него, это что-то сродни греху — не успеваешь глянуть, а грешные мысли тут как тут.

Спасибо тебе Бет, — с сарказмом подумала я, — это как раз то, что я сейчас хотела услышать. Но на самом деле, я почему-то не могла разозлиться в полную силу. На меня нашел такой ступор, что, разорвись сейчас рядом бомба, я бы, наверное, даже не вздрогнула. Может я сошла с ума?

— И как ты от этого избавилась? — мне не верилось, что Бет это удалось. Разве такое возможно?

— Влюбилась в Теренса, — просто и счастливо сказала Бет.

Я глянула на ее красивое лицо, и сердце мое болезненно сжалось. Если Калеб не влюбился в Бет, то, что могло его привлечь во мне? Неужели действительно три сердцебиения в одном теле? Это было больно и жестоко так думать, но о чем мне еще думать, если он смотался сегодня, ни слова не сказав. Я чувствовала себя так, будто бы кто-то меня использовал и не заплатил. Вульгарно, но очень точно передавало мои ощущения.

Хотя и они были какими-то притупленными, будто бы доходили до меня сквозь глухой плотный туман. Словно вся ситуация еще не доходила до меня в полной мере. Возможно, потому что я до конца не проснулась. Зато так действительно было легче. Я ощущала тупую боль, в районе желудка, но так словно, это тело не было моим. Как будто бы оно было под наркозом. По крайней мере, это намного лучше, чем осознать себя брошенной и отвергнутой.

— Знаешь, наверное, я хочу есть, — неуверенно сказала я, почувствовав как при мысли о еде меня тошнит. Но мне было необходимо избавиться от общества Бет. Сегодня ее, всегда хорошее, настроение меня не просто раздражало, оно отравляло мое настроение.

— Тогда ты иди, умывайся, а сделаю тебе несколько бутербродов, мы-то все уже поели, вот ждали, когда ты проснешься.

Я знакомым маршрутом направилась к тому месту, где умывалась, при этом мне болезненно тяжело было открывать полностью глаза. Кажется, у меня действительно начинала болеть голова.

Вернувшись назад, я застала всех остальных за столиками — кто еще доедал завтрак, другие допивали чай и кофе, а остальные просто с наслаждением оглядывались вокруг. Я тоже принялась за свою долю еды, и при этом осматривалась, ожидая настороженных взглядов со стороны компании. Но никто не смотрел на меня, ни странно, ни удивленно и даже не враждебно.

Все разбились по парочкам, и просто наслаждались утром, и, наверное, не хотели поверить, что завтра мы все уже снова будем просто учиться. Как и я. Я не могла поверить, что завтра еще будет жизнь, и что завтра вообще еще будет.

Теперь, наблюдая за ними, мне казалось, что вчера я просто пошла спать и между мной и Калебом не было того разговора. Что-то отдаленно кольнуло в сердце при воспоминании, но я вновь подавила в себе этот импульс. Видимо моя гордость была сильнее.

Я могла бы считать этот день просто замечательным, если бы не некоторая апатия, сквозившая из меня, как из открытых окон.

Парочки, видя мое плохое самочувствие, не трогали меня со своими заботами и заботливостью. Особенно меня радовало то, что Бред отстал со своим навязчивым вниманием, и уделил его Сеттервин. Та даже более радостно, чем раньше общалась со мной. И даже то, как все они радовались хорошей погоде, крутились около палаток и ели друг у друга из тарелок — не было мне противно. Мне было просто все равно. Никто не спрашивал меня, почему я так рано ушла спать, и это не приносило ненужных воспоминаний.

Я только не понимала, что они нашли такого в любви — это же смертельная тоска. Она как болезнь проникает тебе под кожу, и разъедает изнутри, отравляет твое существование, и ты перестаешь быть тем, кем был раньше. Ты уже просто не знаешь, кто ты, и что здесь вообще делаешь. Сейчас мне хотелось, чтобы что-то тяжелое свалилось на меня и убило всю тоску, любовь и привязанность, желательно вместе со мной.

Что происходит со временем? Его ход был почти незаметен теперь для меня. Все вокруг двигались и хоть что-то делали, а я же не могла пошевелиться.

Только я подумала о том, что кажется, никто не будет приставать ко мне с расспросами, рядом на лавочку приземлилась Ева.

Ее зеленые глаза с молчаливым укором уставились на меня. Она выглядела странно, и как-то не логично среди всей этой природы — красавица с тяжелой массой волос, идеально молочной кожей и такими же безупречными чертами лица. Смотря на нее словно не своими глазами, мне хотелось спросить, что она здесь делает?

— Так что случилось вчера, и что ты сделала с Калебом — он в таком состоянии уезжал…

Я ошеломлено посмотрела на Еву.

— Что я сделала с Калебом? — у меня вырвался истерический смешок. — Точнее говоря, что он со мной.

— Не понимаю, когда вчера вы ушли в лес, я ожидала, вашего примирения. Надеялась, что вы перестанете ходить вокруг да около. — Ева выглядела разочарованной и раздосадованной, причем на меня. Словно это я была виновницей, а не он.

Еще один истерический смешок. Я уставилась на деревья, шумевшие пожелтевшими листьями пред дождевым ветром. Странно, но плакать мне так и не хотелось, словно мы говорили не обо мне. Казалось, деревья и то были в данный момент ближе мне по состоянию, чем Ева.

— О да, он-то перестал.

— И? В чем же тогда дело? Неужели ты отшила его из-за глупой гордости.

Я удивлялась Еве. Разве могла я найти в себе силы, чтобы отшить Калеба? А она бы смогла?

— Да в том-то и дело. Вчера было все так прекрасно, я была готова поверить, что мы вместе…а с утра его и след простыл — как трудно было сознаваться в этом еще кому-нибудь. Но виной всему было чувство притупленности, я почти и не чувствовала сожаления, когда говорила о его побеге. Да что это со мной?

— Не знаю, — не нашлась, что ответить Ева, — такое поведение не похоже на Калеба. Если он хотел оставить девушку, то никогда не тянул. Калеб слишком жестоко правдив.

— Значит не столь уж и правдив, — заключила я. Или слишком жесток. Или мне все равно.

Мы посидели молча несколько минут. Я не старалась ни о чем, ни думать, но в то же время чувствовала, как шестеренки в голове Евы вертятся и пытаются понять поведение друга. Возможно, она знала о нем больше чем я. Сейчас это не важно. Все неважно важны лишь деревья. Они шумят, они рядом, и, так же как и я, отстранены от всего, что происходит вокруг.

В отличие от Евы я уже начинала понимать, в чем дело. Калеб не привык к длительным отношениям. И ему нравятся девушки намного красивее меня. Вчера он добился того, чего хотел — я призналась, что он много для меня значит, а сегодня это уже стало для него не важным. Загадка разгадана, я стала больше не интересна ему.

Спустя полчаса, я поняла, что мою отстраненность заметили и остальные из компании. Но никто, даже Бет не стали навязывать своего внимания. Несколько моих сухих фраз охладили любое рвение. Вот чего-чего, но такого понимания со стороны Бет я не ожидала. В основном мое плохое настроение ее не останавливало. В общем, это тоже не важно.

Теренс без чьих-либо просьб собрал мою палатку и поместил все мои вещи в багажник. Я не сразу же поняла, почему места там почти не осталось, когда туда постарался втиснуть вещи Евы, Лари.

Спальник и палатка Калеба!

Я целое утро старалась не думать о нем, и вот произнесла его имя про себя. Сердце болезненно сжалось.

Кто-то вдруг закрыл от меня свет и я, подняв глаза, заметила рядом ухажера Евы. Я в который раз поразилась тому, что он почему-то мне не нравится, я испытывала к нему почти отвращение. Подавив в себе волну тошноты, я постаралась улыбнуться. Скорее всего, не получилось, Лари посмотрел на меня странным протяжным взглядом.

— Хочешь, я поведу, — предложил Лари, который теперь ехал в нашей машине, так как машины, того, о ком я не думаю, уже нет.

— Да, конечно же.

Я понимала, что предложено это было с целью сидеть с Евой спереди, ну и понятное дело сесть за руль такой машины. Только мне было все равно. Я ощущала странную тревогу, тупой нарастающий гул в моей голове понемногу начал взрываться крохотными огнищами боли. До меня стала доходить вся ужасающая правда того, что со мной случилось.

Я ему не нужна!

Деревья вокруг уже трещали от ветра. Надвигались облака, солнце вновь исчезло. Да, вот так вечно разбиваются мои мечты и надежды. Выглядывают ненадолго, как солнце, я позволяю себе поверить в будущее, не омраченное ни чем, но облака всегда рядом. Готовые к тому, чтобы вновь все разрушить.

Я ему не нужна!

И никогда не была нужна. Все ложь. Мое сердце защемило. От отчаяния кружилась голова. Его лицо обмануло меня. Лицо и поцелуи. Как глупа я была!

Когда я впервые увидела его тогда в школе, была очарована его красотой, его осанкой, манерами, магнетизмом. Как же я была тогда наивна! Почему внешность так обманчива? И нечестивая душа не искажает лицо?

Кто-то помог мне сесть в машину, но я оставалась по-прежнему и в машине, и где-то далеко, в своих мыслях и переживаниях. Как странно было ощущать эти два мира. И разделять их.

Чем дальше мы отъезжали от леса и водопада, тем сильнее становилось давление на виски. Я узнала эту тупую, неконтролируемую боль. Из-за расстройства мой странный дар, снова вырвался наружу. Преодолевая боль, и выступившие слезы, я постаралась посмотреть на своих друзей.

Около меня сидела Бет, а за нею Теренс. Я тяжело задышала, мелькание деревьев в окне за их головами усыпляло. Словно заснув, я уже смотрела не своими глазами. Они сидели, просто обнявшись, без каких-либо разговоров. Но я отчетливо могла видеть, слышать и даже чувствовать все, что сейчас происходило в их головах, так словно это была уже не я, а они.

Бет корила себя за то, что так долго тянула, чтобы начать встречаться с Теренсом. Она любила его, и боялась потерять. Боялась, что он может внезапно передумать. И если так и случиться, то во всем будет виновата она.

Я заметила краем глаза, как Бет теснее прижалась к Теренсу, при этой мысли. Он, открыв удивленно глаза, посмотрел на нее сверху вниз, и я чуть не заплакала — сколько было в нем нежности.

Теренс считал ее немного испорченной, глупенькой маленькой девочкой и все же любил. И надеялся, что все это она еще перерастет, а он все время будет рядом и уже больше никогда ее не отпустит.

К моему удивлению, от этого странного, болезненного для моей совести эксперимента, не было плохих последствий. Я была уверена, не намного, но все же боль начала отступать. Глаза наполнились слезами и, быстро смахнув их, я попыталась отстраниться.

Мне пришлось несколько раз тяжело вздохнуть и сконцентрироваться на пейзаже, мелькающем за окном, прежде чем я смогла полностью отделаться от сознаний Теренса и Бет, странным образом цепляющихся за мои мысли. Будто бы они сами хотели, чтобы я попала в их сознание.

Хорошо, что картина за окном была монотонной, и я могла сосредоточиться на подсчитывании столбов. Мне ставало легче. Главное не думать и не забывать о дыхании.

Только я с облегчением перевела дыхание, ко мне обратился Лари. Его темные глаза смотрели на меня дружелюбно, но вот снова это непонятное чувство неприязни к нему, заставило меня задрожать. Может я заболела? Мало ли что, земля была холодной вчера вечером…нет, нет, нет, я не буду об этом думать. О чем угодно только не о Нем, не сейчас, еще хотя бы полчаса благословенного забытья. И все же я чувствовала, что воспоминания прорывались сквозь защитную заслонку в моих мыслях. Постаравшись забыть об этом я обратила свое внимание к Лари.

— Остановимся в центре города — ты пересядешь за руль, и тогда раскидаешь нас по домам. Окей?

Когда он заговорил со мной, я еле сдержалась от вскрика. Я слишком легко смогла попасть в чужие мысли, и от этого волна боли прошла по моим рукам, поднимаясь к шее и голове. Тупая, острая боль, такая, когда неожиданно забиваешь в палец иголку.

— Окей, — еле выдохнула я, стараясь скинуть с себя оковы чужих мыслей.

Но прошло несколько секунд, и я подумала, что не стоит так торопиться. Было в мыслях Лари что-то не хорошее. Несмотря на его добродушное настроение, оказалось, что Лари ужасно зол на Еву, он ожидал от нее большей сговорчивости, она же не подчинялась. Лари ожидал, что Ева будет с ним спать! — вдруг поняла я.

Некоторые его мысли принимали оттенки не понятной мне агрессии. Так словно он думал о чем-то плохом, но в следующий миг сам себя же и одергивал. Возможно он не был очень уж плохим, но после того что я почувствовала пребывая в его голове, мне стало не по себе. Если я могла почти легко чувствовать себя в сознаниях моих друзей Бет и Теренса, то будучи будто бы им, я видела перед глазами все нечетко, словно размытое пятно, которое время от времени приобретало некоторые цвета.

Когда пятно вновь стало красно-черным, я постаралась как можно скорее убраться из его головы. Меня уже просто начинало тошнить. Его мысли время от времени окрашивались чем-то таким алчным, от чего становилось худо.

Этих двадцать минут прогулки по чужим головам, привели к тому, что я почти забыла про Калеба. Но это было почти, пока к Теренсу не позвонили.

Я неосознанно начала следить за разговором.

— Да, мы уже едем. Не переживай кто-то точно взял твои вещи. Ну, а если они пропадут, то пеняй, лишь на себя, ты чего так быстро сегодня смотался? Понятно.

Я могла собраться с силами и попробовать прочитать, увидеть или услышать, что-либо в голове Теренса в связи с этим разговором. Но поняла, что не могу и не хочу. Я не хотела знать, как Он оправдывает перед друзьями свой отъезд. И сможет когда-либо оправдаться передо мной. Захочет ли он? Захочу ли я? Ради чего?

Мне все равно, мне все равно, мне все равно… повторяла я про себя. А головная боль вновь вернулась, как только я дала волю отчаянию и боли душевной.

Мы остановились в центре на перекрестке, все там же, где когда-то Калеб подрезал меня, в мой первый день в школе. Как я не пыталась заглушить это воспоминание, но оно вырвалось наружу, только Лари хлопнул дверкой, чтобы забрать свои и Евины вещи из багажника. Я выскочила следом.

Ева стояла около двери пассажира и старалась размять ноги, когда я подскочила к ней. Она в недоумении посмотрела на то, как я вцепилась в ее руку.

— Ева, ты мне доверяешь?

Ее, кажется, мой вопрос не просто ошеломил, он привел ее в неописуемое недоверие.

— То есть?

— Если я попрошу тебя не идти сегодня никуда с Лари, а поехать сейчас со мной. Я подкину Бет и Теренса, а потом и тебя. Но только никуда не иди с Лари.

Мне казалось, она молчит целую вечность и ее яркие зеленые глаза, так ни разу и не накрыли ресницы, она смотрела на меня в упор, словно стараясь понять, а не сошла ли я с ума. Хотя теперь я и сама в этом была не совсем уверена. Но знала точно одно — не стоит отпускать Еву с Лари. По крайней мере, не сегодня. Он слишком зол.

— Тебе что-то сказал Калеб?

Я задохнулась, от внезапного неприятного чувства пронзившего всю меня при звуке его имени, и с трудом непонимающе покачала головой.

— Причем тут Калеб? — я говорила сердито. Она что думает, я умом через него тронулась?

— Он просил меня о том же самом с утра. Вы мне чего-то не рассказываете?

Времени отвечать ей, не было, от багажника шел Лари. Он недовольно посмотрел на меня, и на потемневшее лицо Евы. Стоило поспешить, он почему-то стал еще злее.

— Решай, — резко сказала я, и поспешила сесть в машину, чтобы Лари не заметил, каким испуганным взглядом я смотрю на него. И замерла там, ожидая, что случиться.

— Что-то стряслось? — Бет и Теренс перегнулись на переднее сидение, почти к самому моему лицу. Теренс нахмурился. То, что мы все видели сейчас на улице, ему особенно не нравилось. Он точно не собирался сидеть и просто смотреть, если вдруг у Лари хватит ума, повестись себя грубо.

— О чем вы говорили с Евой? Я еще никогда не видела ее такой злой. — Бет была обеспокоенна не меньше своего парня. Нос ее подрагивал. Будто бы она хотела еще что-то добавить, но не решалась.

— Я не хотела, чтобы она ехала с Лари домой, — коротко сказала я и странно, ни Бет ни Теренс, не спросили почему. Может вчера случилось что-то такое, чего не знала я?

Несколько тяжелых минут, мы трое наблюдали за тем, как лицо Лари становится все темнее. Он резко кивнул головой, после чего Ева села в машину. Я, молча, завела мотор и уже выбрала дорогу к дому Бет, когда Ева попросила очень тихо:

— Отвези сначала меня.

Одну долю секунды я внимательно смотрела на нее. Очень хотелось взорваться, накричать, и сказать ей, что мне гораздо хуже, чем ей сейчас. Но я не стала. Ничего не ответив, я покорно развернулась, хорошо, что поблизости не было машин, мой резкий маневр, был слишком опасным на таком узком отрезке дороги. Не стоило и говорить, я прекрасно поняла, что Ева не хочет ни о чем рассказывать, по крайней мере, сейчас. Да и к чему скрывать, сегодня я была не самым благородным слушателем. Мне самой хотелось выплакаться, но, ни кому-нибудь в жилетку, а где-нибудь забившись в своей комнате и очень тихо.

В молчаливой процессии мы вышли проводить Еву, но она с нами не говорила. Стало до больного обидно. Всем было плохо, а мне, видите ли, хорошо!

Я почувствовала, что нервы сдают, когда мы отъезжали от дома Евы. Меня чуть не чиркнула чья-то машина, так как я, выезжая, не удостоилась посмотреть на право. У меня вырвался нервный смешок, а Теренс перелез с заднего сидения на переднее, и чуть не вырвал руль из моих рук.

— Давай лучше я поведу, — предложил мне он, но это скорее смахивало не на любезное предложение, а на короткий приказ. Я хотела было запротестовать, но испуганные глаза Бет, немного шире осветили представшую ситуацию. Я действительно была очень неосторожна.

Я покорно обошла машину, и к дому Бет мы ехали в еще более гнетущем молчании, что позволило моим мыслям и боли разгуляться. Причем я могла думать уже не только о слезах и соплях, но также и о том, чтобы идти бить стекла в окнах дома Калеба. Бить и крушить, от такой мысли мое настроение не улучшалось.

И двое моих друзей чувствовали мою нервозность. Я хотела было узнать, что именно они думают, но у меня уже не получалось. Словно их мысли были такими же запретными, как и раньше.

— Может, я отвезу тебя домой, а потом вернусь пешком? Мне от твоего дома не далеко идти — предложил Теренс, как только мы затормозили около милого коттеджа Бет.

Они двое уставились на меня, испуганно, и нервозно. Понятное дело, после того что случилось с Евой, Бет и Теренс не знали чего ожидать от меня. Не знаю даже, что меня бесило теперь больше — воспоминания о Калебе, или их испуганные взгляды.

— Нет, — твердо сказала я. — Я уверена, что доеду без происшествий.

Теренс промолчал, и я впервые увидела его таким злым. Раньше я даже и не подозревала, сколько твердости может быть в нем, когда он не шутит и не улыбается. Злость прошла. Он был таким серьезным, а Бет расстроенной, что я почти была готова сдаться. Но что-то удержало меня. Еще хотя бы пять минут в обществе этих столь влюбленных друг в друга людей, и я не удержусь от слез.

В гробовом молчании Теренс выгрузил их вещи.

Бет нагнулась над моим окошком, и мне пришлось опустить стекло. Глаза ее выражали тревогу, и оттого потемнели.

— Только посмей мне не перезвонить, как приедешь домой. У тебя на дорогу пятнадцать минут, и если не последует звонка — я подниму на ноги всю полицию и скорую помощь вплоть до Лутона.

Это могло бы прозвучать смешно, если бы не посеревшее лицо Бет. Ее голос был холоден, и все же я видела, она не могла на меня сердиться, хотя и понимала, что должна. Она не могла понять, что со мной, и от этого ей становилось неуютно.

Я качнула головой и постаралась как можно скорее уехать от них. Мне становилось еще больнее, потому что они двое были слишком понимающими и любящими. Почти выехав с подъездной дорожки, я услышала крик Теренса вдогонку:

— Пятнадцать минут!

Через тринадцать минут, после напряженной слежки за дорогой, и концентрации внимания, я влетела в дом и под удивленный взгляд Самюель бросилась к телефону.

Только раздался первый гудок, Бет схватила трубку, словно стояла над телефоном.

— Я дома.

— Хорошо, — тяжело выдохнула она, и уже более строгим голосом добавила: — Завтра ты мне все объяснишь.

Я угрюмо угукнула в трубку, и поспешила положить ее на рычаг, чтобы Бет не стала расспрашивать меня просто сейчас.

— Я думала, вы вернетесь ближе к вечеру.

Самюель выжидающе остановилась около меня, и я поняла, что так и стою около телефона. Светлая волна волос скрыла от меня часть ее лица, и все же мне было понятно, о чем она может думать.

— И как все прошло?

— Лучше чем можно было ожидать, — уклончиво отозвалась я. Руки от перенапряжения начали трястись, и я их постаралась спрятать от внимательного взгляда Самюель.

Благо дома не было еще Терцо, тот захочет узнать все подробности. Я же хотела все их забыть.

— Есть будешь? — Самюель уловила мое настроение. Она видела, что я не хочу говорить, и не стала давить на меня. Она понимала, что легче всего вести себя так, словно не замечает, что со мной что-то не так.

Я приняла эти правила.

— Да, ужасно голодная.

Мне не пришлось долго ждать. Только я села за стол передо мной появилась кружка горячего бульона. И порция спагетти. Все мое любимое. Именно эти простые жесты, а не разговоры показали мне, как по мне скучали дома.

— Все было так ужасно? — не выдержала Самюель. Ее голубые глаза внимательно следили за мной, и в то же время, она старалась этого не делать.

— Да нет, — вяло отозвалась я. Хотелось бы мне столь же вяло и есть, но, к сожалению, разбитое сердце не мешало чувствовать голод. — Я даже играла в волейбол. Честно говоря, все было замечательно. Просто я слишком вымотана.

Самюель покорно приняла мой ответ, но это не значило, что я ее провела. Разве я могла обмануть того, кто целое столетие лгал, чтобы сохранить свою сущность в секрете?

Ее ясные серебристо-голубые глаза почему-то светились сочувствием. Неужели я выглядела настолько плохо?

Впервые за долгое время мне захотелось ей все рассказать. Действительно все, начиная от самого начала, когда я только увидела Калеба. И все же не стоило. У моих родителей с Гремом были хорошие отношение, и я не хотела, чтобы они портили их. Я во всем виновата сама. Как я могла быть такой глупой и поверить, даже на мгновение, что могу понравиться ему?

Так и не доев, я поспешила в ванную, понимая, что несколько мгновений отделяют меня от того чтобы начать оглушительно рыдать. Но истерика началась слишком спокойно. Срывая на ходу одежду, я сдури, хлопнула дверью, и сползла по ней. Не знаю, как мне хватило сил открыть краны с горячей водой и залезть в ванну. Но ее холод, сразу же напомнил о его руках.

Слезы потекли так не заметно, что я даже сразу же и не заметила их. Мне приходилось сдерживать всхлипы и стоны, потому как я знала, теперь Самюель будет присушиваться ко мне. Не стоило так громко закрывать дверь.

Только теперь я разрешила мозгу целиком обработать ту информацию, которую старалась сдержать в себе с самого утра. Та апатия была просто защитной реакцией.

Наверное, ночью он понял, что я не нужна ему больше. Ведь я сдалась, цель захвачена. Только как я могла поддаться? Знала же, что никогда не смогу быть той, что он выберет для себя. Я не так красива, не так хороша, и я беременна.

Я не была нужна ему никакой.

Мысли порицающие саму себя сменялись быстрым вихрем. Пытка продолжалась настолько долго, что я не могла уже вспомнить о себе ничего хорошего.

Сколько прошло времени, пока я лежала так, не знаю, но постепенно во мне заговорила гордость. Она, как и раньше, была моим главным союзником. Именно ее голос заставил меня помыть голову и намылиться. Еще минут пятнадцать я просто стояла под душем, стараясь ни о чем не думать.

Жизнь проходила мимо меня. Так я считала, или точнее говоря, накручивала саму себя, разглядывая безобразный круглый живот, в паутинках растяжек. Я стояла перед зеркалом, и понимала, что не могу осуждать Калеба. За что? Как он мог покуситься на все это безобразие? Спутанные синие волосы, мокрые после душа, выглядели предательски некрасивыми, впрочем, как и вся я.

Вернувшись в комнату, я хотела сразу же броситься на кровать, но кроме своих вещей увидела палатку и спальник Калеба. Вот здесь моя гордость не помогла. Не было ни злости, ни жалости к себе, а тупая боль и ощущение обреченности.

Я проиграла эту борьбу с собой. Я сдалась напору тех чувств, что во мне вызывал Калеб. Я влюбилась, болезненно и тоскливо, безответно, безвозвратно и слишком наивно. Этот спальник пропитанный знакомым запахом Калеба просто сломил меня.

Я пала так низко, что залезла в него и целиком погрузилась в его сладкий запах. Лицо Калеба предстало перед моим мысленным взором так реально, что сердце сжалось слишком болезненно, от чего малыши неспокойно заворочались в животе. Даже после того, что со мной случалось раньше, я не знала, что бывает такая боль.

Школа на следующий день встретила меня солнцем. Значит, я не могла видеть Калеба. Это к лучшему. Я смогла пережить день, и к концу его поняла, что никто даже и не заметил, какой тихой и нервной я была.

Ева упорно молчала на счет Лари и не поддавалась на провокационные вопросы Бет, я тоже не отвечала на ее вопросы. Обе мы, конечно же, отметили отсутствие Калеба. И версии у каждой были разными. Ева представляла его себе страдальцем. Я же знала, что солнце не позволяло ему появиться в школе. С каким ужасом, я думала, о том дне, когда он появиться, и о его насмешливых взглядах.

Вся неделя прошла в этом жутком кошмаре. Я внезапно понимала, что сижу на уроке, или вдруг видела, как подношу вилку ко рту. И никто не смел, расспрашивать меня, что же случилось. В четверг Ева вдруг стала совершенной другой, чем в прежние дни. Я догадывалась, что она считает меня виноватой в том, что произошло на кемпинге, но в четверг, она вела себя так, словно передумала.

— Он, как и любой мужчина трус.

Ее слова, произнесенные мне на ухо за ленчем, не принесли желаемого облегчения. Зато Ева больше на меня не сердилась. Бет же неожиданно стала ревновать меня к Еве. Час от часу не легче. Я не могла объяснить Бет, почему у нас есть свои секреты, скрытые от нее. Ей было не понять нас. Кое-как мне удалось сменить ее гнев на милость, хотя я еле сдерживалась от злости. Эта неделя была для меня сплошным мучением.

Я плакала каждый вечер, но до того как появиться дома. Я заезжала куда-нибудь на просеку в лес, и, выплакавшись вволю, немного поостыв, ехала домой. Там приходилось труднее, чем в школе. Терцо и Самюель были не простыми школьниками. Их инстинкты не позволяли им пропустить мимо глаз то, что простые люди не принимали всерьез так, как не доверяли своему внутреннему радару.

И все же ни отец, ни мать не делали попыток поговорить со мной. Они наблюдали со стороны, и ждали, когда же я сама приду к ним со своей проблемой. Они не знали, какой может быть сильной моя гордость. Я просто не могла ни с кем поделиться тем, что случилось.

Когда я проснулась в пятницу, больше не было того солнечного отблеска в окне с каким я просыпалась всю неделю. Я как могла быстро подскочила к окну, и сердце мое наполнилось злобным удовлетворением. Наконец-то!

З а эту неделю во мне накопилось столько злости, и я знала на кого смогу ее выплеснуть. Стоило только дождаться встречи. За несколько дней я прошла путь от пассивного страдания до ненависти и действий.

Дождливые облака затянули небо. Они как старые девы хмурились и кидали тень на лес и город. Я знала, что это значит. Нет солнца — Калеб точно будет в школе. У меня была последняя надежда понять Калеба, а если нет, то хотя бы спасти свою уязвленную гордость и сердце.

Но сначала меня ждала поездка к врачу. С приближением моего дня рождения, приближался и девятимесячный срок. Я не могла поверить тому счастью, что скоро все закончиться. Я как никогда была радостна за эту неделю.

Родители восприняли мою радость превратно. Они думали, я радуюсь поездке, и хочу, так же как и они узнать, что с детьми все в порядке. Видя их счастливые лица, я не смогла возразить и сказать то, о чем на самом деле думаю. Понятное дело, меня тоже мучил страх, что с ними может быть что-то не то. И все же он не был так велик как у них. Я видела, что они уже были родителями моему ребенку, но не я. Неужели я стала такой же, как Фиона?

Бывали дни, когда она относилась ко мне хорошо, я точно это помнила. Она даже на несколько дней выходила из того постоянного дурмана, в котором держала себя. Я начинала верить, что все наладиться. Но такие дни сменялись жуткой ненавистью ко мне. Как же я боялась, что могу стать такой же.

И эти последние дни тоже не способствовали особой любви к детям. Подсознательно я думала, что не будь беременна, у меня было бы больше шансов быть с Калебом. Но я знала, что это не так. Не они виноваты в том, что Калеб меня не любит.

Из-за всей накопленной ненависти и усталости, я едва могла заставить себя с утра просто встать с кровати. Следовало ожидать, что особенного счастья на приеме у врача я не почувствую.

Обследование прошло хорошо. Хотя, по самодовольной улыбке Терцо, который тоже самое твердил Самюель, я все могла понять и раньше.

— Ваши близнецы или двойняшки в полном порядке. Хотите узнать пол детей?

Сегодня не было моего лечащего врача, и его заменял гинеколог помоложе, настолько приятный, что я даже и не думала смущаться или нервничать. Неожиданно прием у врача не стал мне казаться чем-то вроде пытки.

Самюель и Терцо с надеждой смотрели на меня и ожидали, что же я скажу. Они хотели знать, поняла я, и так как мысленно я давно считала их родителями своих детей, кивнула.

Когда неприятный, холодный гель полился на мой живот, я уже немного пожалела об этом. Мои напряженные нервы не были готовы к чему-то такому.

— Думаю,…скорее всего,…это мальчик и девочка, но вы должны понимать, что стопроцентной гарантии нет.

Терцо и Самюель обрадовано обнялись, мне даже невольно захотелось вырвать руку, которую держала Самюель. Да что это я? Неужели я ревную своих родителей, к своим же детям? Я медленно и уверено сходила с ума.

Пройдя еще несколько тестов, я узнала, что нормально прибавила в весе (спасибо доктор, что напомнили), и в обхвате живота. И если считать, что я всего лишь подросток, дети развивались чудесно, никакого намека на угрозу для плода. Я была прекрасным инкубатором!!! Хотя мне стоило беречь себя, в таком возрасте стоит переживать, в некотором смысле, я была слишком маленькой для детей.

Больше всего доктору не нравился мой учащенный пульс. Я не могла объяснить ему, что у меня новая и одновременно очень старая болезнь, которая лечиться только ответной любовью — разбитое сердце.

Когда я въехала на школьную стоянку Бет и Ева поджидали меня с возбужденными лицами. Они чуть ли не подпрыгивали на месте от счастья и радости. Команда поддержки моих малышей, — устало и без какого либо намека на сарказм, подумала я. Они нужны всем, только не мне. Что я за ужасная мать!

— Ну как? — в два голоса крикнули они. Их пугала мысль, что детей все же может оказаться не двое. Да уж, мне бы их проблемы.

Двое таких разных людей, Бет и Ева, были такими до смеха наивными.

— Их у меня по-прежнему двое, — не смогла я скрыть своего раздражения. И оно удвоилось, когда я отметила отсутствие синего джипа.

Через стоянку к нам шел Теренс, кивнув нам он смотрел лишь на Бет. Только Бет кинулась к Теренсу, Ева сразу же прошептала мне:

— Его сегодня не было. Что бы это значило?

Сегодня ее настрой относительно Калеба был более мирным. Значит, она с ним говорила, — задумалась я.

Не хочу знать! Не хочу знать! Не хочу знать!

Я промолчала, но Ева не ожидала, что я что-нибудь отвечу. Ее лицо было понимающим и слишком уж добрым.

Уроки прошли для меня в каком-то тумане, вполне уже ставшем нормальным для этой недели. Я не до конца выполняла домашнее задание, иногда вообще про него забывала, но никто из учителей не посмел поставить мне плохие отметки, конечно же, кроме мистера Чана. Но я чего-то подобного ожидала от него. Честно говоря, я просто надеялась, что его сарказм заставит меня очнуться. Но нет, он странным образом удерживался от комментариев в мою сторону.

Иногда только болтовня Дрю, приводила меня в чувство, он рассказывал такую чушь, что волосы дыбом вставали.

На последнем уроке, астрономии, где я сидела с Дрю, он говорил, не умолкая, и я удивлялась, как на это не обратил еще внимание мистер Чан. Точнее говоря, я очень надеялась, что мистер Чан, наконец, заметит это.

Дрю подергал вдруг меня за рукав, и я поняла, что он отметил мое полное игнорирование его слов.

— Прости, — сказала я с сожалением. — Со мной не слишком весело сегодня.

— Не грустнее, чем обычно, — быстро отозвался Дрю. — я провожу тебя к машине, после уроков. Окей?

Я со скрытым смехом посмотрела в его сторону. Дрю был так тошнотворно услужлив, что я иногда просто поражалась, что же его привлекает во мне.

К машине, так к машине. Отделаться от него не стоило труда.

Добираясь, домой я вспоминала, сегодняшний ленч, и удивлялась, что же такое происходит со мной. Мне хотелось надеяться, что ленч в компании друзей принесет облегчение. Но нет. Я была слишком враждебна по отношению к Сеттервин, Оливье и даже Лин. К сожалению, они не дали мне повода нагрубить им. Слишком уж все были понимающими, что я беременна.

Я ехала домой как бешеная. Злобная, разбитая и одинокая, вот что нужно было наклеить на мой бампер. Казалось, вся душевная боль внезапно разлилась по моему телу. Затормозив перед домом, я смотрела на окна, но не видела их. Я думала лишь об одном Калебе.

Мысль пришла так быстро и кажется, облегчила в половину, всю мою боль, мне стало даже легче дышать.

Маму я нашла в библиотеке. Она полулежала на диване с книгой. Но ее не удивило мое стремительное появление, она следила за мной спокойными глазами, казалось, она даже ожидала от меня чего-нибудь подобного.

— Объясни, как проехать к дому Гроверов. — нетерпеливо попросила я.

Теперь она уже взглянула с тревогой. Отложив в сторону книгу, Самюель выровнялась на диванчике.

— Рейн ты уверена…я знаю тебя, не наговори в злобе того, что потом не сможешь исправить.

— Ты за кого переживаешь? За меня или за Калеба?

Меня раздражало, как она начинала ненужный разговор. Не знаю, как выглядела сейчас я, но, наверное, не лучшим образом, раз она побледнела, более обычного.

— Просто объясни, — устало сказала я.

Самюель осталась недовольна моими краткими словами. Но все же объяснила дорогу. Оказывается, я вполне могла сориентироваться без карты, так как жил он не так далеко от Евы. Понятно теперь почему они были более близкими друзьями, чем со всеми остальными.

Узнав путь к его дому, я побежала наверх за палаткой, и в нерешительности зависла над его спальником. Его я оставлю себе, решила я. Я проспала в нем всю эту неделю, мучаясь от стыда, боли и разочарования. Если теперь он скажет, что никогда не захочет быть даже друзьями, у меня останется, хотя бы этот спальник, как жалкое воспоминание о том вечере в лесу. С палаткой мне расставаться было, не жаль, с ней не сохранится никаких воспоминаний. А вот в своей палатке я провела лучшую ночь. В его объятьях, возможно, прошла и не вся ночь, но того что я помнила — достаточно.

Я ехала слишком быстро, нарушая почти все правила безопасной езды. По дороге я несколько раз смахивала слезы, и уговаривала себя не поворачивать назад. Я хотела знать, что же произошло тогда. Почему он уехал с утра? Думаю, я имела на это право. Пусть возможно так и не думает он.

Я не знала, что скажу ему, или, что сделаю, когда увижу, но задумываться было поздно, я все настойчивее гнала вперед. Чудо что по дороге мне не встретилась патрульная машина.

Казалось, во мне закрутилась пружина, и она заставляла ехать так быстро, быть собранной и вытирать предательские слезы. Сердце билось слишком усердно, и я уже ощущала неприятные последствия этого, но времени проверять пульс, у меня не было. Я знала, если сейчас остановлюсь, мне не хватит смелости продолжить этот путь.

К его дому я поднеслась так же, как когда-то к своему, когда сбегала от неизвестного в то время мне вампира, который, казалось, разрушил мой первый день в школе. Я почти врезалась в ограду с осенними последними цветами, но на шум никто не вышел. Это, почти выбило почву из под моих ног, пока я не заметила синий джип. Он был дома. Должен быть. Второй такой поездки мне не совершить.

Вытянув с усердием палатку, я пошла уверенно к дому. Злость закипала во мне, не знаю, о чем я думала, когда спешила сюда, да только теперь ни одной мысли не осталось. Только злость.

Я постучала, совершенно не тихо и не скромно, и еле сдержалась, чтобы не забарабанить ногой. Но тишина оставалось все такой же угнетающей. Возможно, его и правда нет дома?

Входная дверь была открыта, я вошла и громко хлопнула нею. Приятный звук, если учитывать мои явно разрушительные намерения. Звук разнесся как выстрел в безлюдном помещении. Я была столь взвинчена, что даже не заметила красоты убранства в доме.

Пройдя в гостиную, я замерла, прислушиваясь к звукам. Хотя и понимала, что если Калеб того не захочет, я не услышу и не увижу его. Единственным звуком было мое утрудненное дыхание.

Я зло бросила палатку на землю, злые слезы застлали мне глаза. Все напрасно. Какая же я все-таки дура!!!

— Некультурно кидать чужие вещи, — его голос раздался в дверях. Я не хотела оборачиваться, но мне пришлось. Как же хотелось вновь его увидеть.

Он был одет в потертые голубые джинсы и темную футболку, свободно висящую на нем, и при этом совершенно не скрадывающую красоту его тела. Глаза его были светлые, как никогда ранее, под ними совсем отсутствовал румянец — признак сытости — бескровная бледность. Он был так красив…. Мое сердце как всегда подвело меня.

Я видела, как он готов был броситься ко мне, услышав этот пустой звук, наверное, показавшийся ему громким, только не для меня. Но я резко остановила его взмахом руки. Его лицо насмешливо и одновременно болезненно искривилось.

— Я заслужил это.

— Мне все равно, — выдохнула я, еле переведя дыхание, — я приехала, чтобы вернуть твои вещи. Не хочешь чтобы их кидали, не оставляй где попало.

Увидев его, я забыла о злости, о гордости и о том всем, что хотела спросить. И в то же время остатки гордости не позволяли мне сейчас расплакаться или вести себя унизительно. Я не хотела быть похожей на Сеттервин. Такого Калеб от меня никогда не дождется.

Отпихнув ногой палатку, я пошла к выходу, боясь только, что не смогу спокойно пройти мимо него. Но Калеб сам остановил меня.

— Ты не имеешь права задерживать меня, — резко вырвала я руку. И пожалела об этом. Как приятно было прикосновение его холодной руки.

— Я знаю, я потерял все права, когда уехал, — он приблизился. Его глаза искали мои. Он вновь взял меня за руку, а я уже не имела сил и желания забирать ее. — Я хочу, чтобы ты просто послушала меня.

Он незаметно для меня самой усадил на ближайший стул, и я не сопротивлялась.

Прочь отсюда! Мне не надо было слушать свое сердце. Я постаралась встать, но ватные ноги сделали эту задачу очень сложной, и я плохо видела сквозь слезы. Я почувствовала, что Калеб опустился на колени возле меня. Я замерла. Калеб обнял меня за талию своими сильными, большими руками, и они показались мне раскаленным железом. Его руки держали меня, но взгляд был устремлен на губы, и мне захотелось его поцеловать. Я никогда не хотела поцеловать его, так сильно, как сейчас. Его имя вертелось у меня на языке.

— Нет, я тебя прошу, не поступай так со мной, — не понимая, что творится со мной, попросила я, — я больше этого не выдержу. Я уже раз слушала тебя. Я так не могу.

Сказав это, я выпрямилась, но так и не смогла сделать и шагу. Наверное, сказался плохой сон, переживания, слезы и нервы. Я заскользила по косяку на пол, но сознание все же не потеряла, потому и видела и слышала, все что происходило.

Калеб подхватил меня на руки, и уже в другой момент я поняла, что он укладывает меня на кровать. Еще один миг и он начал брызгать мне в лицо ледяной водой. Какая-то жидкость полилась в рот. Эта жидкость обожгла мне горло, когда я глотнула. Мои глаза распахнулись до предела, и я выпрямилась, чтобы глотнуть ртом воздух.

— Ты сдурел? Бурбон! Я же беременна! — закричала я, как только смогла выровнять дыхание. Я отпихнула его от себя — безрезультатно. А когда захотела спрыгнуть с кровати, он, играя, ухватился за край моей куртки. Я скинула ее и решительно направилась к выходу, стараясь не думать, что осталась только в рубашке, до машины не так уж и далеко идти. Он не дал мне подойти к двери, выросши в дверном проеме.

— Уйди, — тихо, но угрожающе сказала я.

Его веселость вмиг улетучилась. Он напрягся, и даже перестал дышать. Его лицо стало хмурым, и я бы сказала болезненным. Только я была непреклонна. Ему не могло быть хуже, чем мне за всю эту неделю.

— Я прошу тебя. Ты только полежишь, отдохнешь. Я буду говорить, а ты уйдешь, когда захочешь. Прошу, просто полежи. Ты так бледна.

Я машинально глянула в зеркало высотой с меня, притаившееся в углу незнакомой комнаты, и ужаснулась. Была ли я бледна? Калеб выглядел румянее меня. На мне висела одежда, та, что еще совершенно недавно едва застегивалась. Я так сильно исхудала, что мои скулы, и так тонкие и высокие, заострились, и синяки под глазами выглядели, просто ужасающе. Сами же глаза чернели, синевы вовсе не было видно. Мои сверкающие синие волосы поблекли, и, утратив хоть какую-нибудь форму, свисали вдоль лица тяжелыми ровными прядями. Я себя не узнавала. Я выглядела как вампир, но очень безобразный.

— Ты хоть когда-нибудь простишь мне… — Калеб протянул ко мне руки, но я поморщилась от неприязни, хотя на самом деле, мечтала, чтобы он обнял меня. Его руки безвольно опали. Я действительно впервые таким видела Калеба.

— Просто полежи и послушай, — попросил он.

Несмотря на него, я легла на теплое покрывало и скрутилась клубком. Что значит гордость, когда у меня просто уже не осталось сил на дорогу назад.

Калеб пристроился у окна в кресле. Не поворачиваясь ко мне, он заговорил:

— Мне было семнадцать, когда я встретил Лису-Марию. Тогда уже шла война, и мы еще жили в нашем старом маленьком городе Свинтоне. Она была из семьи евреев переселенцев, бедных и к тому времени уже много повидавших. Я был в городе самым красивым парнем, наша семья пусть и не была самой богатой, но я мог многое себе позволить. Я начал помогать им, ее старшая сестра дружила с Анной, моей сестрой. И все же не потому, что был добрым или влюбленным, мне было приятно осознавать, что я это могу. К тому времени Лиса уже очень меня заинтересовала. Однажды я заметил, что у нее порванное платье, а она ответила, что я не настолько красив, чтобы говорить такое ей, леди. Тогда меня рассмешили ее слова.

Я не видела лица Калеба, но поняла, что он улыбается. Я понимала, что мне нужно уйти и все же не могла пошевелиться. Мне не хотелось слушать его лживые речи, заставляющие меня терять разум. Но в то же время как я могла отказаться от того чтобы лучше его узнать?

Лицо Калеба смотрело в сторону от меня. Но даже так я могла уловить отголоски некоторых эмоций на его лице. Теперь Калеб недоумевал.

— Мне стало интересно, почему же это она не считает меня красивым? Как же так? Мы начали каждый день проводить вместе, она рассказывала так много интересного, о тех странах, что я всегда мечтал увидеть и нарисовать, но даже не смел надеяться, ведь я должен был помогать отцу. А тем более, когда убили Роберта, стать его приемником было моей задачей. А она, простая не красивая девчонка, могла открыть мне целый мир в своих рассказах. Как она измывалась надо мной — я скорее уловила его движение, чем заметила, когда при последних словах Калеб посмотрел в мою сторону. Быстро и почти незаметно. Почти. — Другие девушки боялись лишний раз вздохнуть при мне, чтобы я не подумал о них плохо. А она, тощая, с длинным носом, не считала меня красивым. Не прошло и года нашей дружбы, и я понял что влюбился. Мы поженились до того, как меня забрали на фронт. Потому ее я оставил с родителями, они были и рады — так я чаще приезжал домой и к ним. Но вдалеке я забывал ее голос, как она выглядит, словно ее влияние утрачивало надо мной контроль, если я был не рядом. Словно ее и не было, тогда я начинал понимать, что на самом деле и не любил ее. Она интересовала, привлекала меня, и все же мы были скорее просто друзьями. Самое страшное, что она это быстро поняла, и вовсе не злилась на меня. Ей хватало того, что я был ее мужем, а когда она поняла что ждет ребенка, то казалось, ничто не может расстроить ее, даже мой уход. Но я не собирался этого делать. Я думал, мы вполне сможем так прожить всю жизнь. Я не хотел любви, я просто не нуждался в ней.

Как раз перед Рождеством, отец добился того, чтобы меня пустили домой в отпуск, и, оказавшись на берегу, я решил несколько дней пробыть в другом городе. Мне хотелось немного отдохнуть от всего, и даже от семьи.

Первый день, бродя по улочкам города, я искал подарки для родителей, Лисы и семьи Анны. Тогда я впервые увидел эту бледную и красивую женщину. Она была одета вовсе не так, как остальные девушки города, в ней чувствовалась порода. Совсем ничего похожего на женственную теплоту Лисы. Это была та женщина, которую с легкостью могли показывать в кино. Посмотрев на нее, я подумал — вот кто достоин меня и моей красоты.

Я подняла голову совершенно чуть-чуть, чтобы посмотреть на выражение его лица, и он заметил мое движение.

— Да, — сказал он, отчужденно, стараясь удержать мои глаза своим серебристым магнетическим взглядом. — Я был эгоистом. И остаюсь им, больше чем ты можешь себе представить.

Он не прав, думала я. Даже не смотря на то, как он поступил со мной, я не могла поверить, что Калеб эгоист. Больше не могла.

— И что ты сделал? — не удержалась от вопроса я.

— Попытался найти ее.

Он не выглядел разочарованным или раздосадованным. Калеб, скорее всего, выглядел слишком отстраненным. Его застывшая поза и время от времени закрывающиеся глаза многое сказали мне о его стыде за самого себя. На щеках от волнения проступал румянец, — не самый хороший момент который я бы хотела сейчас контролировать, так это его несдержанность.

— Я не нашел ее только потому, что она не желала этого, и потому, что она уже нашла меня. Насколько я счел ее достойной меня, настолько и она оценила меня самого. Я подозреваю, что она следила за мной слишком давно. И только теперь позволила мне заметить ее.

Для нее я был Особенным, таким же как ты, с Особенным Запахом, Кандидатом на обращение крови…. Оставив свои тщетные попытки отыскать эту женщину, я подался домой. Лиса встретила меня радостно и на некоторое время мечты о той красавице отошли на задний план. Лиса была на девятом месяце, скоро у нас должен был появиться ребенок и я был рад тому, что имею. Именно в те дни я начал мечтать о том, чтобы стать художником. Я рисовал как никогда много. Мать была так рада, ей всегда хотелось, чтобы хоть кто-то из детей унаследовал ее талант.

Я вспомнила наш разговор, состоявшийся уже так давно, и теперь поняла, почему он неохотно отвечал на вопросы. Точнее говоря на вопрос, почему он только мечтал стать художником, Калеб так тогда и не ответил.

— Новогодняя ночь, не должна была стать для меня чем-то особенным. Я помню, как переживал, что должен буду оставить жену перед самым рождением ребенка и уехать на войну. Я боялся, что могу не вернуться, и так и не увижу своего ребенка. Знал бы я тогда, какими глупыми эти страхи были. Что такое война по сравнению с тем, что случилось потом.

Он грустно улыбнулся, и я это видела, потому что уже не могла не смотреть. Ему было больно, и эта боль передалась и мне. Я как могла, сдерживала свои чувства, понимала, что после того, что произошло, не должна его жалеть. И все же жалела. Я любила его.

— Та ночь как в тумане. Боль и кровь, это все что мне запомнилось. Но после того как мы очнулись уже другими, я почувствовал, что это в некоторой степени моя вина. Она, вампир, видела мое восхищение, когда я смотрел на нее. Возможно если бы не это, все те люди, которых мы убили, Лиса-Мария и мой ребенок были бы сейчас живы.

И я бы никогда не встретила бы тебя, подумалось мне. Не думала, что когда-нибудь буду сознательно радоваться чей-нибудь смерти. Я смотрела на его бледные руки, сжатые в кулаки и боялась даже лишний раз выдохнуть, чтобы он не понял, как я люблю его сейчас, в эти минуты его позора, и ненависти к самому себе. Просто потому, что и сама не столь уж и безгрешна.

— Разве мог я после того, что случилось радоваться жизни? А я мог. Хуже того, глядя на мужчин, женщин, детей, я наполнялся такой злобой, таким отвращением к людям, что она просто не помещалась в моем сознании. Пока я не понял что это отвращение к самому себе. Я убивал их и ненавидел себя.

Пока я не проклял того монстра, которым был, не проклял ненасытный голод, и свою нечистую жажду, а смирился. Забыл и простил, начал жизнь заново. Возможно, это было неправильно, учитывая множество убитых мною людей. Но сожалея о них, я становился все более агрессивным, и это всегда гнало меня на улицы в поисках жертвы.

У родителей к тому времени появилось и свое ощущение вины. Мы приняли решение. Дни и ночи мы шли, стараясь избегать людей, подкрепляясь кровью лисиц, зайцев и прочей лесной живности, пока не забрались в горы. Там. Все изменилось там.

Я вздрогнула, увидев решимость на его лице. Впервые я остро ощутила, что нахожусь в одной комнате с хищником, с вампиром. Но его голос стал так мягок, и мои страхи вмиг улетучились. Чтобы между нами не происходило, мне не стоило бояться Калеба.

Незаметно для меня, желание уйти пропало. Еще никогда ранее Калеб не был со мной столь откровенен. Не думаю, что кто-нибудь слышал эту историю, до меня. Но почему вдруг такое доверие? К чему все это Калеб ведет.

— После ухода матери мы с Гремом продолжали жить. Но я не сразу смог отказаться от того, чтобы полностью перестать пить кровь людей. Жажда была уже не столь оглушительной, с ней можно было бороться, но иногда я не хотел, было что-то запретно-притягательное в этом…. Грем знал о моих вылазках, но не одного упрека я от него не услышал. Он понимал, что мне скучно. Так ни разу и не осудил меня…

Однажды, когда мы жили некоторое время в Швейцарии, я пошел на прогулку. Ночь еще только начиналась. По дороге в город я встретил машину, и я почувствовал запах девушки. Она не пахла как-то особенно, не была для меня чем-то таким, чем ты являешься для Самюель, и остальных, но ее запах напомнил мне Лису. Я последовал за машиной. Впервые мне по-настоящему стало хорошо — прошла скука.

Машина подъехала к старой гостинице. Из машины выбрались две девушки. Они требовательно постучали в ворота, и я ожидал, что же произойдет дальше. С ними заговорили по-немецки, они без труда ответили и за мгновение, по другую сторону ворот воцарилась тишина, затем послышались торопливые удаляющиеся шаги. Ночь была в самом разгаре, я с наслаждением вдыхал свежий воздух, напоенный запахом молодых трав, и долгожданной крови, бегущей по венам людей, находящихся по ту и эту сторону ворот — глаза Калеба прикрылись, и я поняла, что перед внутренним взором он видит ту картинку. Но что за чувство он хотел скрыть? Торжество? Желание? Жажду? — Я понял, что не хочу никого убивать в эту ночь. И именно потому, что девушка мне понравилась.

Глаза так и не открылись. Несмотря на то, что Калеб чувствовал себя неловко, это, к сожалению, не стирало с его лица идеальности. Как бы я не была зла, мое сердце каждый раз билось быстрее, стоило посмотреть на него. Его мягкие губы подергивались, словно слова приносили ему боль.

— На следующий же день, я поселился в гостинице, под неодобрительное молчание Грема. Он только начал отыскивать Патрицию, и ему не хотелось, чтобы без него я наломал дров. Я успокоил его, рассказав, что вовсе не кровь привлекает меня к ней. Грем уехал, а я принялся воплощать свой план. Она мне нравилась, и я задумался о том, а почему бы не сделать из нее, подобие себя? Сделать для себя пару. Но за несколько дней девушка мне наскучила.

Калеб прошел вдоль окна и наконец, развернулся, чтобы посмотреть на мою реакцию. Неужели он думал, что мог меня шокировать? Я жила в одном доме с Пратом, и его красноречие и откровенность перестали меня удивлять и пугать лет пять назад. О его кровавых бойнях мне слушать было запрещено, но Прат все равно рассказывал. Калеб даже и представить себе не мог, всего того, что я знала о жизни такого депрессивного вампира как Прат.

— После нее я понял, что просто обязан начать искать себе пару. У Грема всегда была надежда найти Патрицию, у меня же не было никого. Значит, я должен был создать ее для себя. Как же их было много, этих девушек… — печально задумался Калеб. — Они были так влюблены в меня, что от отвращения, я едва сдерживался, чтобы не убить их. Других тешила мысль, что я не только богат, но и красив, остальные были слишком глупы, чтобы почувствовать что-то кроме тупого обожания. Я дошел до того, что встречался с ними не больше 3 недель, этого времени мне вполне хватало, чтобы выучить человека. Только мне открывалось все неизведанное в них, и я терял интерес. Конечно же, были и такие, которые завладевали моим вниманием на более продолжительное время, но и они все-таки переставали быть мне интересны, когда открывалось, что именно я сам не нравлюсь им. Они не знали меня и не хотели узнавать. Им хватало глупого придуманного образа.

— Помню как Ева, после того как я расстался с Бет, твердила мне, что когда-нибудь я встречу девушку которой буду равнодушен. И она-то и отомстит мне за всех тех покинутых девушек. Я и не буду кому-то нравиться? Да о чем она только говорит, думал я.

Калеб рассмеялся, словно какой-то момент из воспоминаний был ему особенно смешен. Я нахмурилась. Мне вовсе не хотелось мстить ему за каких-то незнакомых девушек, которые сами выбрали свой путь, и не смогли пройти по нему. Больше всего на свете, мне хотелось подойти к нему сейчас, притянуть его голову к себе и поцеловать, так как тогда в лесу. Чтобы он снова посмотрел на меня с желанием и теплотой. Но я не могла этого сделать. Я все еще не услышала желанных слов.

— И вот появилась ты, — Калеб на миг умолк, будто задумался, и эта его застывшая поза заставила меня подумать, что я уже никогда не узнаю продолжения. Но он снова ожил, — Когда мы вместе с Сеттервин сели за стол, я сразу же понял что что-то не так. Я видел тот твой взгляд, которым ты встретила меня, только я вошел в столовую. Ты уже знаешь, о чем я тогда подумал. Но ты вела себя так странно, потом когда мы познакомились ближе. Не боялась меня, смеялась, не застывала, когда я подходил ближе, к тому же издевалась, и всем своим видом давала понять, что я тебя вовсе не интересую. Как я был уязвлен, удивлен и заинтересован! Сначала старался держаться подальше, надеясь, что это будет как с Лисой-Марией, мне не верилось, что ты можешь мне понравиться. В тебе не было ничего такого, что раньше я искал в девушках. Ты вообще не была похожа ни на одну, девушку, которую я ранее встречал. Изучая тебя, не обращая внимания на то, что не хотел тобой интересоваться, я все больше злился. Ты как стихийное бедствие рушила в моей жизни все планы, все интересы. Я мог думать только о тебе, даже если нам приходилось часто видеться. А иногда у меня возникало желание хорошенько растрясти тебя, и спросить, как ты могла быть такой глупой и забеременеть…

Я почти не дышала, слушая его, так как эта часть рассказа коснулась непосредственно меня. Со стороны можно было подумать, что это исповедь эгоиста, он ведь даже не скрывал, что я не нравилась ему, и была слишком простенькой, и все же я чувствовала, что это ведет к чему-то важному.

— Ты все время огрызалась, хамила, была колючей, рядом с тобой невозможно было расслабиться, я уже даже и забыл, как это приятно говорить с человеком, который не тупеет, глядя на меня. И эти твои слова, что меня ты вовсе не считаешь красивым… — Калеб был действительно удивлен, вспоминая все это. Знал бы он только, сколько сил я прикладывала для того, чтобы он не заметил моих настоящих чувств. — А я еще эгоистично думал, да кто может быть красивее меня? Неужели тот, кто сделал тебе ребенка. Я завидовал ему, думая, что ты все еще любишь его. Ты с самого начала была такой независимой, и мы все поверили, что твоя беременность была лишь твоей ошибкой.

Я резко выпрямилась на кровати, Калеб замолчал и почти с отчаянием посмотрел на меня. Не ожидая такого откровенного взгляда, я чуть не кинулась к нему. Но гордость не спала.

— Я понимаю, ты не хочешь слушать…

— Успокойся, — я хотела сказать это резче, но вышло, чуть ли не просительно. От негодования на саму себя я поморщилась. — Мне нужно на несколько минут отлучится.

Он вздохнул с таким облегчением, что мое сердце в предвестии новой надежды радостно забилось, я боялась, что он услышит это. Неужели я действительно могла на что-то надеяться?

Нет, резко одернула себя я, пока он не объяснит, что произошло в понедельник с утра, и почему он уехал, никаких надежд!

Я равнодушно осмотрела красивую ванну из мрамора коралловых оттенков, и ее убранство заставило подумать о душном летнем вечере у моря. Когда спадает сама жара, солнце немного опускается над городом, и ты не можешь ни о чем думать. Мне хотелось на мгновение перенести в нарисованную в моем воображении картинку, чтобы немного передохнуть. Иногда Калеба было слишком много и мои нервы просто не выдерживали этого напряжения. Но мне хватило и тех нескольких минут проведенных в тишине ванны.

Когда я вернулась, Калеб сидел все в той же позе, что и перед моим уходом. Его глаза были закрыты, но и без их тепла я наслаждалась красотой лица Калеба. Он снова стал мелово-белым, румянец исчез — значит, Калеб успокоился.

Зачем я тебе? — невольно подумала я. И не смогла найти ответа. Не было таких причин в мире, по каким я должна быть нужна ему.

— Я готова слушать дальше, — я с досадой отвернулась от него. Мне потребовалось несколько минут, чтобы улечься и с замиранием сердца вслушиваться в его голос. Простыня под головой пахла столь же приятно, как и кожа Калеба, но я недолго думала о ней. Слова Калеба были слишком драгоценны и долгожданны, чтобы отвлекаться.

— А потом…ты заболела, после той лекции, — продолжил Калеб, но он отвернулся к окну, и я не могла видеть его лица. Голос звучал холодно, разве могла я понять, о чем он думает сейчас?

— Я вызвался сидеть с тобой, думаю, Самюель уже тогда догадывалась о том, что я чувствую к тебе. И без их вездесущего вмешательства я мог наконец-то побыть с тобой, наедине. Тогда я впервые увидел, как ты красива, — он лукаво посмотрел на меня, и я не могла понять его веселости. — Просто ты молчала, и без твоего мрачного юмора я, смог увидеть всю тебя.

Я неуверенно усмехнулась, не зная радоваться этим его словам или нет. Наши глаза на миг пересеклись, и я перестала дышать. Не знаю, возможно, шутку со мной сыграло воображение, но я была уверена, что Калеб смотрел на меня… с любовью.

— Я должен кое в чем сознаться. — Калеб посмотрел на меня с осторожностью.

— В чем-то плохом?

— Ты сама мне скажешь.

— И в чем же?

— Пока ты болела, я часто смотрел твое прошлое. Многое о Фионе, твоих родителях, твоих прошлых увлечениях, и все же мне открылось очень мало…

Я замерла. Почти перестала дышать, когда вопрос вырвался сам собой:

— Та ночь…?

Я не смогла договорить, но Калеб понял меня.

— О ней почти ничего нет. Ты блокируешь воспоминания о той ночи.

Мое сердце забилось ровней, понемногу напряжения начало отступать. Мне не хотелось, чтобы ночь изнасилования видел кто-нибудь еще кроме меня, а особенно Калеб.

— Что еще ты видел в моем прошлом? — я не хотела, и все же решилась спросить. Меня пугало, что Калеб увидит все мои мысли и глупые мечты.

— Слишком мало, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Калеб улыбнулся так простодушно, без тени своего постоянного превосходства, и мне пришлось ущипнуть себя, чтобы не потянуться к нему.

— Пара пропавших дисков это твоя работа? — внезапно догадалась я.

Калеб смущенно отвернулся, видимо, пытаясь скрыть улыбку.

— На них было написано «Любимые песни». Я хотел знать, что нравиться тебе в музыке больше всего. К тому же я вернул их на место.

Я не стала говорить ему, что так и не нашла их, потому что пришлось бы признаться, как давно я не убиралась в комнате. Не хотелось бы, чтобы он считал меня грязнулей. И все же промолчать было выше моего эго.

— Вот так и воры говорят, что просто одолжили.

Калеб громко рассмеялся к моему неудовольствию.

— Ты вся в этих словах, — покачал головой Калеб. Я же в отчаянии проклинала свой глупый язык. Может в этом причина, почему мы не можем быть вместе?

— Мне все же нравиться твой характер. Наверное, именно он заставил меня обратить на тебя внимание. Знала бы ты, как я бывал зол на Еву, когда она понимающе перехватывала мои взгляды, устремленные на тебя. Кажется, она догадалась о чувствах к тебе раньше меня самого.

Да уж, я-то его понимаю лучше, чем кто-либо другой. Ева слишком уж многое замечала, а вот ее чувства почти всегда оставались тайной.

— Ева думала, что это я виновата в твоем поспешном отъезде в понедельник с утра, — заметила я, пытаясь не смотреть на него так откровенно. В пустом доме, только мы одни, и осознание этого возвращало меня к ночи в лесу. Все о чем я могла сейчас мечтать, это повторение того, что было между нами. Я хотела бы снова сделать шаг первой, и не могла, потому что пока что не знала, для чего выслушиваю его. Возможно, весь разговор сводиться к тому, чтобы нам остаться друзьями, потому что я его больше не интересую. А может после сегодняшнего нам уже не быть друзьями.

Сердце болезненно сжималось, и тоска поднималась изнутри, при этой мысли, но я была просто обязана подавить зачатки истерики. Ни к чему доброму она не приведет.

— Я знаю. Ты даже не можешь представить, что я испытал, когда она сказала мне это…

— Отчего же, вполне могу, — сухо сказала я. Еще как могу, добавила про себя. Тебя всего лишь съедает эгоизм, меня же любовь. Но сказать ему об этом не могла.

Калеб с большим раскаянием, чем могла себе представить я, отозвался на мои слова.

— Ночью в понедельник, я так и не решился прийти к вам, когда ты вернулась домой. Слонялся вокруг вашего дома, надеясь узнать хоть что-нибудь. Думал, может, ты захочешь поговорить с Самюель обо мне, и тогда я бы знал, стоит ли мне еще о чем-то надеяться. Но нет, ты, ни словом не обмолвилась, и я решил больше не приходить, дать тебе время, чтобы мне этого не стоило. В среду я собирался сдаться, и прийти к тебе с покаянием…

— Но почему ты вообще уехал? — не выдержала я. Я резко села на кровати, совершенно уже вымотанная его исповедью. Конечно же, я хотела знать все то, что он мне рассказывал, только именно этот вопрос был сейчас самым важным.

Калеб тяжело вздохнул, и теперь, стоя с тяжелым взглядом, не смея посмотреть на меня, он показался мне таким чужим. Я вдруг поняла, не просто поняла, а наконец-то поверила, что больше никогда мне не видеть того Калеба, что целовал меня и бережно сжимал в своих руках. Вот что такое настоящая боль. Именно боль, а не разочарование, чувство обреченности. Разве знала я о ней раньше?

— Тогда ночью, пока ты спала, я о многом думал.

Лицо Калеба стал решительным и напряженным. Самое мое не любимое выражение его лица — чужой, и отстраненный. Он не думал, поняла я, он решал.

— Ты была для меня так драгоценна, хрупка, чтобы навязывать тебе себя. Ты ведь не понимаешь, но проблема твоей человечности давит на меня. Впервые я не могу поддаться своему эгоизму и оставить тебя себе. Ты мне нужна. Но я тебе не нужен, у тебя все еще впереди. Ты должна это понимать.

Он говорил это глухим потерянным голосом, словно внезапно передо мной вместо Калеба оказался старик.

— Так ли я драгоценна, как говоришь об этом ты. Совсем скоро, через несколько лет, я перестану быть человеком! — страстно возразила ему я.

Калеб улыбнулся слишком горькой улыбкой, так напоминающей старых людей, видевших очень много на своем веку, чтобы я могла почувствовать себя не оскорбленной.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — отозвался тихо он. Его слова прозвучали угрожающе. Глаза засветились, и немного потемнели. Румянец, выступивший на скулах, не заставил меня отвлечься от нашего разговора, но я не могла не заметить, как он красив, когда зол. Пусть даже на меня.

— Боюсь это не тебе решать, — угрюмо выпятила подбородок я. — Я приняла это решение задолго до тебя.

— Знаю, я видел через твои воспоминания.

Калеб злился, понимая, что я не собираюсь слушать его предостережения. Да только ему-то что? Если наш разговор пойдет и дальше в таком русле, Калеба не будет в моем ближайшем будущем. Не будет! Я понимала это по его решительности. Он смотрел на меня со смешанными чувствами на лице, но какими именно я не могла понять. Выражение лица сменялось так быстро, что заметить что-либо кроме злости было сложно.

— Ты должна понять, что всего за несколько лет, с тобой может произойти так много событий, из-за которых ты откажешься от своих мыслей и планов.

В его голосе звучало сожаление. Неужели он хочет, чтобы я так и не изменила решение? Может он решит, в конце концов, чего именно хочет от меня!

— Почему с тобой все так сложно, — устало покачал головой он. — Я вовсе не это хотел сказать.

Он потер лицо. Такой простой человеческий жест, о многом мне сказал. Неужели он боится моего отказа? Впервые за сегодня я принялась тщательнее прислушиваться к тому, что он сейчас скажет.

— Я хотел сказать тебе, что ты нужна мне, и совершенно не так, как остальные девушки. Но теперь я действительно понял, как много есть парней, более достойных тебя. Мне жаль, что все так вышло, что я навязывал тебе свое внимание и я пойму, и приму твой выбор. Я смогу жить со всем что произошло. И не буду больше тебя тревожить.

Он замолчал. Я тоже молчала. Все его слова все никак не могли сложиться в четкую картинку.

— Мой выбор? Какой выбор? Что я должна выбирать? Ты хочешь, чтобы мы оставили все, как было? Ни дружба, ни ненависть?

Калеб посмотрел на меня очень странно, и легким движением, почти как полет тени, оказался около меня. Его ладони взяли мое лицо, и это было так неожиданно приятно. От его аромата и холода, мои нервы начинали сдавать. Это было почти болезненно, чувствовать его рядом.

— Ну, разве я говорил о прошлом?

Он с легкостью притянул меня ближе, и наши глаза оказались на одном уровне. Я увидела, точнее говоря, впервые Калеб показал мне все свои чувства, о которых я так давно мечтала.

— Я, хочу, чтобы мы были вместе. Чтобы ты всегда была моей. Просто ты не понимаешь, какую цену тебе придется для этого заплатить. А я понимаю, и выходит, что ты пожертвуешь ради меня многим, а я ничем. Ничего не сделав, я получу сокровище. За эти четыре дня, я понял, что такое жить без тебя, но видеть тебя нечастной будет еще хуже. Я все пойму и отпущу тебя. Ты не должна любить сильнее, чем я, так зачем мне тебя мучить?

Я все еще не могла поверить в то, что он говорит. Я нужна ему? Но почему? Почему он хочет, чтобы я всегда была только его? Зачем ему я?

— Ну, зачем тебе я?

— Какая же ты глупенькая, — он нежно прикоснулся лбом к моему лбу. — А зачем тебе я?

Я грустно улыбнулась.

— Потому что ты мое счастье.

Мне было стыдно признаваться ему. Я боялась быть отвергнутой, и боялась промолчать, и он тогда никогда не узнает о моих чувствах.

Он с глухим стоном обнял меня.

— Подумай, о чем ты говоришь? Я же вампир, я ошибка эволюции. Представь, какова твоя жизнь будет без меня — там всегда будет солнце!

— Но зачем мне жизнь без тебя, — сглатывая слезы, созналась я. — Всю эту неделю я не жила, я существовала, потому что тебя не было рядом. Зачем мне солнце, я же дождь?!

— Ты будешь жалеть потом, — гнул свое Калеб, но радостно слушая его, я чувствовала, что он сдается.

— Это ты будешь жалеть, когда я стану самым не красивым вампиром, — мягко сказала я.

— Какая же ты глупая, прекрасней тебя нет, — глухо сказал он и его объятия стали намного тверже.

— Только ты должна пообещать мне — если у тебя появиться возможность полюбить кого-то нормального и жить, как все, что ты оставишь меня, даже если я буду умолять тебя не делать этого.

Калеб внимательно смотрел на меня, затаив дыхание и ожидая ответа. А я не могла себе представить Калеба, который мог бы меня умолять.

— Я по пятницам и на голодный желудок обещаний не даю.

Ощутив его цепкие пальцы на своих руках, я почувствовала боль, и знала, что завтра там будут синяки. Да только что с того. Я нужна ему! Я нужна!

Калеб смотрел на меня, не отрываясь, не зная, что и думать, но я не дала ему возможности снова что-то решить за нас двоих, как в ночь на понедельник. Я впилась в его губы поцелуем, и этого хватило, чтобы его руки вернулись к моему лицу.

На миг я оторвалась от него, и Калеб не сопротивляясь, замер.

— И только посмей меня бросить еще раз. И никогда не отдаляйся. Поверь, я этого не переживу.

Как тяжело было признаваться в своих мучениях ему. Он же смотрел ласково и виновато.

— Кстати, — чтобы разрядить обстановку добавила я, — я стащила твой спальник.

— Что? — непонимающе уставился он на меня. — Но зачем?

— Я думала, что сегодня наш последний с тобой разговор. Я хотела, чтобы отец стер все воспоминания о тебе, но спальник я не желала отдавать. С ним связана, самая прекрасна ночь в моей жизни.

— Ты хотела забыть меня?

Он болезненно сжимал мои плечи, но я молчала. Пусть он сам все поймет.

— Неужели я настолько нужен тебе?

— Больше чем ты можешь представить. Еще с самого первого дня.

Всего лишь мгновение он смотрел на меня, прежде чем я решилась поцеловать его снова. Жгуче, страстно, как никогда раньше никого не целовала. Я никогда не думала, что беременные могут чувствовать такое.

— Стоп, нужно остановиться, — Калеб насилу оторвался от меня, — ты даже и не знаешь, что делаешь со мной своей невинной решительностью.

— То есть, — мой затуманенный взгляд обратился к нему. Я просто не могла заставить себя оторваться от Калеба.

— Во мне больше от мужчины, чем ты можешь подумать. Я хочу тебя, и это чувство приобретает силу.

— Ты хочешь сказать, что вампиры так же как люди? — обалдела я.

Калеб мягко рассмеялся и прошелся по моей щеке носом. Он нежно втянул в себя воздух, и я затрепетала от такого простого движения.

— Так же как люди, — подтвердил он, — только я не думал, что ты можешь чего-то не знать о вампирах.

Я смутилась.

— Ну, знаешь, такого я с родителями не обсуждала, хотя по рассказам Прата, должна была догадаться. По крайней мере, теперь знаю, как они коротают ночь, когда не бывает Грема.

Калеб фыркнул мне в шею, и я поняла, что он смеется.

— Ты и не представляешь, что я видел в их воспоминаниях.

— Не надо, — застонала я, и уткнулась в ворот его футболки, холод его кожи остудил вспыхнувший румянец. — Тоже мне романтик. Рассказываешь мне о том, что ЭТИМ занимаются мои родители.

Мы рассмеялись, и чувственное напряжение, сковавшее наши тела, немного спало.

— Да, глупо получилось.

Мы немного полежали, молча, и я с наслаждением поняла как уютно мне около него, словно так и должно быть. И, понимая, что он, наконец, мой, я чувствовала не просто торжество — я понимала, что, впервые, не одинока.

— Да, я хочу быть твоей, — тихо сказала я, и, задумавшись на миг, добавила, — всегда.

— Я знал, ты передо мной не устоишь, — прошептал он мне и нежно прикоснулся шершавыми губами ко лбу, и вновь зарылся лицом в волосы, словно боясь меня отпускать.

— Ты с ума сошел, — фыркнула я, — отказаться от парня с такой попой.

Калеб рассмеялся и приподнялся надо мной на локте.

— С тобой мне никогда не будет скучно. К тому же твои несдержанные поцелуи заставляют думать меня о многом.

Я зарделась. Мне думалось о том же. Неужели я так развратна? Или все же это именно он вызывал во мне бурю таких эмоций?

Спустя час он нехотя выпустил меня из объятий. Нужно было ехать домой, и Калеб это понимал.

— Я тебя отвезу, — тоном, не терпящим пререканий, сказал он, — когда ты паркуешь машину, у меня волосы дыбом встают на затылке.

— Впервые, с того момента как села за руль, я во что-то врезалась — сегодня, — гордо ответила я. — Некоторое время Ричард брал меня с собой на картинг.

— Ричард? — насторожился Калеб. Неужели в его голосе прозвучала ревность?

— Ричард, сын Прата. Он мой сводный брат, так как жил с Самюель и Терцо, пока полгода назад не женился. Его жену зовут Мизери. Она молодой вампир, потому они теперь не живут с нами, — я пожала плечами, не желая выдавать, насколько эта тема для меня болезненна. — Самюель вам рассказывала. Они решили некоторое время пожить в среде главной семьи Человечных.

— Не помню, — смутился Калеб, — я все время слушал только то, что касалось тебя.

— Я тоже, — несмело ответила я.

Мы вновь припали друг к другу, и я удивлялась и гадала, думая пройдет ли эта патологическая страстность. И надеялась, что нет.

Мягко отстранившись, Калеб помог одеть мне куртку, и вынес из дома на руках. Я почувствовала себя смущенной, но не стала протестовать. Хотя бы в этот раз, пообещала себе я.

Расстались мы у моего дома, еле оторвавшись друг от друга. Это было как наркотик — чем дольше мы целовались, тем больше мне хотелось не отрываться от него.

Засыпая, я боялась, чтобы завтра все это снова не пропало. Для вампира Калеб был слишком неуверен в себе. Или во мне. В любом случае ответов я не знала, и не хотела знать. С этого дня самым важным в моей жизни стал Калеб.