"Солнце бессонных" - читать интересную книгу автора (Колесникова Юлия)

Глава 9. Союзники

Со скандалом в среду я наконец-то вырвалась в школу. Родители, понятное дело, были обеспокоены моим физическим состоянием, но по уверениям врача, относительно я была здорова. Конечно же, мою полку в ванне пополнили новые успокоительные лекарства, которые я все равно не принимала, боясь совершенно от них отупеть. Терцо и Самюель не могли понять моего рвения, так как подростки редко любят школу, но препятствовать не стали.

Только вот как я могла объяснить им, что не любовь к знаниям тянет меня в школу. К тому же так было легче коротать время до выходных, когда с компанией мы собирались отдохнуть.

После вечернего разговора в воскресенье, Калеб больше не приходил. Я ждала его в понедельник вместе с Гремом, но тот появился один. Печально было видеть его без Калеба, казалось, я утратила что-то ценное. Во вторник все та же картина в гостиной навевала на меня тоску. И я сдалась — если Магомет не идет к горе, тогда гора идет к Магомету. Тоска была непередаваемая, и о гордости нужно забыть.

Стоял октябрь, точнее говоря он уже подходил к концу, дождь лил часто и мелкий, туман и сырость не оставляли никаких сомнений, что я в Англии, а не в Чикаго, теперь вся схожесть с моим городом стерлась. Почти полное отсутствие солнца, и сухих дней. А значит, у Калеба никаких причин прогуливать школу.

Да, это было низко, но я собиралась хоть издалека и во время ленча наслаждаться его компанией. Я начинала чувствовать себя маньяком. Даже хуже Сеттервин.

Перерыв весь шкаф, я убедилась в полном отсутствии подходящих вещей, которые я могла бы натянуть на мой живот и, скомкав, швырнула все назад, заталкивая, как попало. Дверку шкафа удалось закрыть с трудом, но так было легче не видеть все вещи. Как напоминание о том, на кого я теперь похожа. Скоро специально для меня придется расширять ванну.

Все было не так плохо, я сама себя убеждала в худшем. Просто мне срочно нужно купить одежду посвободнее, но поездка в город намечалась, только на пятницу. А значит, целых два дня еще в чем-то нужно ходить. Недолго думая, я порылась в рубашках Терцо, выкопав там, что-то черное, — одела. Живот скрывало хорошо и даже не давило, а вполне свободно свисало. Закатав рукава, я осталась довольна своим видом. Мой любимый батник все еще был мне свободен, и я спокойно застегнула его до самого горла. Что и говорить, на модный этот наряд не тянул, да только мне было все равно. В школе меня и так считали немного чокнутой, что в сумме с беременностью приравнивало меня к странным. Проще говоря, мне уже не удивлялись.

Я с глубоким удовольствием наконец-то села за руль своей машины, и пусть это было глупо, попросила у нее прощения, что так долго не наведывалась к ней. Она была у меня год, и мы дружили, если это можно так назвать. Машина была подарком Прата, родители никогда бы не купили мне такую дорогую машину, они не хотели меня чрезмерно разбаловать, и ничего не смогли поделать, когда она у меня появилась. Машина была одной из тех не многочисленных вещей из прошлой жизни, которые я себе разрешила оставить. Все-таки много хороших воспоминаний было связано с ней.

Я старалась не замечать, как тревожно дергается занавеска на окне кухни, прекрасно зная о волнениях Самюель, но не будь я уверена, что в состоянии водить, ни за что бы не села за руль, водить я все же не очень любила.

Проезжая перекресток в центре, я вспомнила, как машина Калеба в первый же день моей учебы, подрезала меня. Можно сказать, он преследовал меня с самого начала. Просто как фатум.

Я не была фаталисткой, скорее Самюель воспитала меня с любовью к вере, и это она считала ее бесценным даром мне. Вот почему мое желание сделать аборт, было принято с таким отпором. С ее позиции, а значит и Терцо (они всегда и во всем друг с другом соглашались), жизнь человека — бесценна. Они полностью отказались убивать людей десять лет назад, и не могли позволить мне стать убийцей. Ну что ж, теперь я могла взглянуть на свою беременность со стороны — это был мой бесценный дар родителям, прежде чем я изменюсь. Прежде чем стану такой же, как они.

Это желание посетило меня уже довольно давно. Наверное, лет в десять. Но оно не было связано с романтикой или желанием стать такой же красивой, как Самюель. Нет, все было слишком по земному жестоко. Еще одно болезненное напоминание о Фионе.

Ее родители, разыскали нас, так как у Терцо хватило ума удочерить меня официально, и захотели забрать (пять лет спустя!). Тогда, смотря на них, роскошно одетых снобов, я вспоминала, как мы с Фионой изредка приходили к ним поесть, но это было так, будто бы мы должны были просить милостыню. Разве я могла желать жить с ними, после пяти счастливых лет с Терцо и Самюель?

Мои дедушка и бабушка, были людьми обеспеченными и респектабельными, и только спустя столько времени после смерти дочери они поняли, что остались одни. Им захотелось иметь куклу, — они вспомнили обо мне. Вот тогда мне впервые захотелось стать вампиром, чтобы наказать их за эгоизм и плохое отношение к Фионе. Это были бессердечные люди, не нуждающиеся ни в чем, кроме роскоши. И на тот момент я была желанной роскошью, новой игрушкой.

Не знаю как Самюель и Терцо решили этот вопрос, но я больше ни минуты не проводила в их обществе. Я догадывалась, что возможно Терцо применил к ним свой дар, и стер память обо мне, или возможно лишь желание заполучить меня. И я тоже больше ничего не хотела знать о них. Даже похороны Фионы оплатили Терцо и Самюель. Те чужие люди были мне никем.

В машине я поняла, что не хотела и вспоминать другие причины, моего желания стать вампиром, так как теперь они казались мне мелочью. Только после изнасилования я действительно поняла, что такое жаждать мести, мои глупые мечты отомстить Сторкам, родителям Фионы, почти исчезли, осталась совершенно иная ненависть. Я так желала мести после изнасилования так, что готова была умолять родителей сделать меня вампиром. Наверное, еще чуть-чуть и они уступили бы, но весть о беременности все изменила. Они стали непреклонны, и именно тогда началась депрессия.

Конечно, теперь и следа не осталось от той черной тучи, что нависала надо мной, но мое желание стать вампиром только крепло. Казалось, все станет мне доступным, только я изменю ипостась человека, на вампира. Самым желанным призом был Калеб. Я слишком хорошо осознавала, что сейчас никоим образом не могу претендовать на него.

Я не обижалась на родителей, они были правы, мне необходимо время. У меня еще несколько лет в запасе, чтобы оставаться и выглядеть молодой вечно. Я ни в чем не винила их. Ни тогда, ни теперь.

Если посудить, во всем что случилось, виновата только я сама. Конечно же, психолог говорил мне, что моей вины в случившемся нет. Но я знала, что хоть в чем-то должна быть виновата, иначе почему, такое произошло со мной? Несомненно, каждая девушка, с которой произошло подобное, мучиться такими мыслями. Но теперь я была готова взять свою жизнь под контроль, я смирилась. И то, что произошло, меня больше не пугало. Просто так должно было случиться. И если бы не это, где бы я сейчас была? Разве встретила бы Калеба?

Я и не заметила, как приехала в школу, и на автомате припарковалась. Из задумчивости меня вывел синий джип, на скорости въехавший на стоянку и с визгом остановившийся, через три машины от меня.

Затаив дыхание, я наблюдала, не выходит ли из его машины какая-нибудь очередная зазноба, из-за которой он больше не приходил. Но нет, он вышел один, весь в темном, и слишком красивый, чтобы быть правдой. Слишком.

Мое глупое сердце забилось слишком быстро при виде его, в последний раз я видела Калеба в воскресенье. Конечно же, он сразу услышал это и как всегда неверно истолковал.

— Какого черта, ты приперлась в школу? Ты еще не здорова! — его злое лицо появилась около моего окна. Как всегда переигрывание братских чувств.

Я специально очень медленно опускала оконное стекло, давая себе время перевести дыхание и собраться с мыслями. Увидеть его так близко впервые за несколько дней большое испытание. Я сразу же вспомнила, как он уткнулся в мои волосы в воскресенье и холодность его объятий.

Он же терпеливо ждал, но лицо у Калеба было такое, будто он оторвет дверцу машины, если я затяну дольше.

— Прости, повтори, пожалуйста. Возможно, все уже услышали, — ты так кричал, но вот мне, через стекло, было плохо слышно, — я одарила его великолепной улыбкой, благо моих зубов, пока что, беременность не коснулась. Благодаря Самюель с ее здоровым специальным питанием для беременных, я до старости доживу без вставных зубов. Или без вставной челюсти.

Он почти ощутимо заскрежетал зубами, но это не поколебало моей уверенности.

— Тебе было лучше сегодня остаться дома.

— Да что ты?! — притворно недоверчиво нахмурилась я, — у тебя что, диплом врача есть? А может издалека, умеешь ставить диагнозы? И вообще, знаешь ли, дома скучно.

— Ну, раз тебя моя компания не устраивает, то одиночество не может быть хуже, — парировал он.

Я проглотила колкий ответ и, схватив портфель, вылезла из машины. Хотела было стукнуть его дверцей, да только жалко, — он вряд ли пострадает, а вот ей вмятины не к лицу.

Мы пошли к корпусу вместе. Я старалась не замечать насмешливых взглядов, которыми нас провожали. Просто не желая задумываться какие новые сплетни появились, пока я болела. Худшим было, когда меня провожали опасливо-сожалеющим взглядом, им меня конечно жалко, но лучше держаться подальше, а, то вдруг и с ними такое случиться. Словно я могла их заразить неудачей на изнасилование.

Я долго думала, чтобы такого ему сказать (молчание начинало тяготить меня). И придумав, выдала, не забывая напустить равнодушие.

— А чего это ты привязался?

Калеб смерив меня потемневшим взглядом, хмыкнул:

— Вообще-то я тоже тут учусь.

— И верно, — как-то невпопад сказала я, словно только теперь заметив. Около него я явно тупела. — Да, но сомневаюсь что тебе тоже на астрономию.

— Нет, — нехотя отозвался он, лениво наблюдая за мной из-под ресниц. — Мне на английский. Но раз уж ты в школе, хочу убедиться, что ты дойдешь до класса, не нахамив старшей медсестре, и не упадешь при этом в обморок.

Удар настигнул цель. Я обижено замолкла, понимая, что сама нарвалась на такое поведение с его стороны.

— Что-то новенькое, — фыркнул он, неуверенно смотря на меня. — Ты обиделась?

— Да что ты, на правду не обижаются, — буркнула я и хлопнула дверью класса перед его носом.

И только я смогла немного успокоиться после встречи с Калебом, как в классе появился Дрю. Его лицо расплылось в обожающей улыбке, и я со стоном вспомнила, что на астрономии он, к сожалению, тоже сидит со мной. Нехотя я убрала свою сумку с соседнего стульчика и приготовилась выслушивать бред про очередной кровавый фильм и, конечно же, поскуливания на счет совместных занятий. Но я ошиблась, почти сразу же Дрю привлек мое внимание.

— Как я рад, что ты сегодня в школе. Ты видела уже Бет? Жаль, она какая-то расстроенная, я только что встретил ее в коридоре. — Догадался сообщить мне Дрю, на важной лабораторной роботе.

Я обернулась посмотреть на самую отдаленную от меня парту и увидела, как Бет прячет заплаканные глаза.

— С чего бы это? — нахмурилась я, в первую очередь, понятное дело, подумав о проблемах между ней и Теренсом. Иногда меня просто бесило, что из-за какой-то ерунды они могли поссориться. И это их не определенное положение пара-друзья.

Как можно быть таким тупыми и всеми силами стараться не быть вместе, когда они любят друг друга. Бесило меня это в основном, потому что я не могла быть с тем, кого люблю, но только потому, что меня не любит Калеб. У них же, было все по-другому.

— Кажется, она переживает, что завалила вчера контрольную по английскому, потому что должна была куда-то бежать после школы, и не сосредоточилась, — Дрю был так рад моему неожиданному вниманию, что, не стесняясь, передавал мне услышанные им сплетни. Он передал мне лупу, чтобы я тоже могла найти нужное созвездие за координатами. Но я так и застыла с лупой, очень надеясь, что все не так, как он только что описал.

— Ну, подумаешь какая-то контрольная, — слабо возразила я, еще надеясь, что все не так плохо как я думаю.

— Да, но она собиралась на выходные к «Терри», вместе со всеми, а родители сказали ей, что отпустят только если оценки будут в норме.

Когда до меня дошел весь смысл сказанного, я впала в уныние. Вчера после школы Бет мчалась ко мне. Потому что я была так эгоистична, и позвонила ей. Конечно же, расплакалась в трубку про то, как мне одиноко. На самом деле, я скучала по Калебу, и хотела видеть только его. Слезы были ни чем иным как раскаянием за сказанное ему в воскресенье. И мне хотелось увидеть хоть кого-то, из нашей компании, хоть с кем-то поговорить.

Теперь если в пятницу и на выходные Бет не поедет, мне будет совершенно точно плохо. Только она могла отвлечь меня от мыслей о Калебе. Ева слишком часто говорила о нем, и, понятное дело, мне придется проводить время только с ней. А она в свою очередь, безусловно, будет там, где и Калеб. Я всегда догадывалась, что они более близкие друзья, чем, например, с Бет. Особенно если учесть любовь Евы к Грему. Как же я выдержу два дня без Бет, в компании Калеба?

И тут же я вспомнила о планах Бет, провести время с Теренсом. Кажется, она сдавалась под напором его очарования и своих чувств, и я была вчера так рада, узнав об этом. Сегодня же ее планы рушились, и очевидно и мои планы на спокойный отдых тоже.

Чуть не застонав вслух, я продолжила лабораторную работу, лихорадочно соображая, что же предпринять в сложившейся ситуации. Дрю продолжал что-то говорить, но я не обращала внимания, просто качая головой на каждую его реплику.

— Так что, сегодня вечером ты сможешь?

Когда в мои мысли пробился этот вопрос, я сразу же очнулась.

— Прости, что? — мне пришлось переспросить, чтобы понять, на что я только что согласилось.

— Мы сегодня сможем позаниматься? — его голос стал таким просительным, что меня чуть не стошнило. Как я могла считать Дрю отличающимся от других? Сегодня я впервые взглянула на него по-настоящему. На его нервные, перебегающие с моего лица на живот, глаза и бледные руки, похожие на паучьи лапки.

— Прости, но нет, — мне с трудом удалось подавить в себе волну отвращения к нему, особенно когда он поставил свою руку близко около моей, на стол. — Я еще не настолько хорошо себя чувствую.

Дрю с сожалением придвинулся ближе, и я еле усидела на месте. Меня спас мистер Чан, указав Дрю на неправильность в его расчетах, притом упустив шанс что-то сказать мне. После моей истерики перед уроком физики, мистер Чан почти никогда больше не разговаривал со мной строго. Дрю пришлось вернуться на свое место, и оставить меня со своими мыслями наедине, чему я очень обрадовалась. Теперь и мне он начал казаться жутким.

Я все ломала голову, чтобы такого придумать и помочь Бет, но, сколько я не думала, ни одной подходящей мысли не появлялось. А уроки проходили один за другим.

Физкультуру я пропускала, причем не по своей воли — семь месяцев, и с начала в дверях показывался мой живот, а потом уже я. Но следить за игрой в волейбол, мне никто не запрещал. К тому же, что еще оставалось делать? На улице сыро, в столовой я обязательно начну есть, а библиотека, навевала сон, своим безмолвием и мистером Пьотровски.

Я разложила свои вещи на трибуне в спортивном зале и вытащила «Сто лет одиночества» Маркеса, дома мне все никак не удавалось дочитать его, мешали мысли. Прочитав 2–3 страницы, я вдруг осознавала, что совершенно не помню, о чем там шла речь.

Но и теперь читать не получалось. Дома я думала о Калебе, теперь же моя совесть заставляла искать план помощи Бет. Я могла, конечно же, сходить к матери Бет, или к мисс Крат, но понимала, что никакого результата не будет.

Вдруг мяч попал за ограждение, и я подпрыгнула на месте от неожиданности, когда Нейт, парень из моего класса, легко и просто перепрыгнул через нее и, забрав мяч, так же быстро вернулся назад на поле. Сначала я не поняла, какую лампочку эта сцена зажгла в моей голове, мысль мелькнула так быстро, что я даже не успела ее запомнить. Но тотчас вспомнила, когда увидела из окна, как Калеб пересекает двор. Я бросилась за ним, поддерживая рукою живот.

— Калеб, постой! — я крикнула ему вслед, он как раз собирался садиться в машину. Его лицо выражало такое удивление, что я даже осмотрела себя. Может одежда была грязной или порванной? Но нет, все на мне было в порядке.

— Не беги, я жду, — злясь, кинул он мне, с неодобрением наблюдая, как я стремглав мчусь к нему. — Ты совершенно себя не бережешь.

Я уже и забыла, как он красив, словно и не видела его с утра.

— Как мило, — буркнула я, и все же перешла на шаг. Нести спереди такой груз было нелегко, а бежать с ним и того хуже. — Это ты тоже вычитал в энциклопедии для беременных?

— Если ты решила поупражняться в остроумии, тогда мне пора, — Калеб сделал шаг к машине.

— Нет, подожди,…прости, — слова давались мне не просто, я не могла одновременно и смотреть на него и сосредоточиться на желаемом, — лучше давай сядем в машину.

Он во второй раз за сегодня посмотрел на меня долгим удивленным взглядом. А может, напуганным?

— О, я не собираюсь покушаться на твою невинность, — рассмеялась я, обходя машину к пассажирскому сидению, но он оказался там раньше меня. Я прошипела, испугано оглядываясь вокруг.

— Ты что сдурел?! Хочешь, чтобы кто-то увидел?!

— У тебя слишком длинный язык, — почти над самым моим ухом прошелестел его голос, видимо намекая на мой сарказм. Меня пробрал холод.

Затаив дыхание, я посмотрела ему в глаза. «Странно», — подумалось мне, — «он совсем недавно охотился, а они уже начали темнеть. Но мне так нравилось больше».

— Когда на охоту? — поинтересовалась я, и машинально подняв руку, провела по еле заметным красноватым синякам, у него под глазами. На ощупь кожа была восхитительно гладкой, холодной и такой упругой.

Калеб дернулся как от удара. Я вздрогнула сжавшись.

— Прости, я не должна была…

— Я не хотел, просто ты такая теплая…

Мы смущенно замолкли и сели в машину. Повисло минутное молчание. Калеб вдруг спросил:

— Кого хочешь мальчика или девочку?

— Лично я никого, — тяжело вздохнув, мне пришлось отвернуться к окну, чтобы он не видел, как пусты мои глаза, когда кто-то говорит о ребенке.

— А что будешь делать, если их двое? — поинтересовался он, наблюдая за моей реакцией.

— Думаю, будь их двое, мама мне сказала бы,… наверное… — я призадумалась. В последнее время выбор мамы по обстановке комнаты разрывался. Она старалась не нагружать меня этим, и я была ей благодарна. Теперь-то до меня дошло, что она от меня на самом деле скрывала. Она слышала их, слышала эти два сердца! Я застонала и глухо спросила: — Два сердца?

Калеб виновато кивнул. Но я уже знала ответ. Мне даже не нужно было видеть, как он кивает. Сжав кулак, я со злостью хотела стукнуть по приборной панели, но удара почему-то не произошло, — быстро и аккуратно Калеб перехватил мою руку.

— Калечить себя это не выход, — мягко сказал он, стараясь разогнуть мои пальцы. Его рука была холодна как снег, но моя ладонь так надежно утонула в ней, что не хотелось разрывать эту идиллию. Только вот как всегда, моя гордость, напомнила мне, как опасно довериться его доброте. Нельзя поддаваться его очарованию! И я нехотя вытянула руку. Он не препятствовал, только на его лице появилось какое-то замкнутое выражение. Мне оно не нравилось. Казалось все то, что я так любила в лице Калеба, вдруг утопало в отчужденности. Я зябко поежилась.

— Прости, тебе, наверное, холодно, — он машинально нажал на кнопку обогревателя, все еще продолжая смотреть на меня.

Следя за его прекрасными руками, я старалась вспомнить, зачем мне был нужен Калеб. Ну, образно говоря, он мне нужен был, потому что, скорее всего, хотя я не была уверена, кажется, я любила его. И это не была детская влюбленность пятнадцатилетней. Чувство что не давало мне дышать, совсем не затуманивало мои мозги, я видела все его недостатки, но и оценивала достоинства. Я не была слепо влюблена во внешность. Мне нравилось его чувство юмора, ум, обходительность, доброта, особенно по отношению к друзьям.

— Гхм… — прокашлялась я, стараясь не смотреть на него, иначе бы его глаза сбили меня с мысли. — Тут такое дело.…Знаешь, вчера Бет была кое-чем обеспокоена, и плохо написала работу по английскому. Возможно, теперь родители не пустят ее с нами на выходные к «Терри», и я хотела бы…

— Стоп, была обеспокоена чем? — нахмурился Калеб, сразу же уловив, что я чего-то недоговариваю.

— Ну, хорошо, — не стала увиливать я, — мною. Она была обеспокоена мною. И теперь меня мучает чувство вины, потому что у них с Теренсом были планы, провести время вместе…ну и вот, я… — я не знала, как поделикатнее сказать ему, — хотела, чтобы ты мне кое в чем помог.

— Так, а отсюда, пожалуйста, подробнее, — Калеб сложил руки на груди и начал сверлить меня менторским взглядом.

Да уж, я-то думала, все будет проще.

— Короче говоря, помоги мне залезть в административный корпус и исправить ее контрольную! — Я выпалила все на одном дыхании и осторожно взглянула на него, ожидая увидеть злость или раздражение.

— Всего то, — его голос не был злым, но я ощущала волны протеста, исходившие от его неподвижной фигуры. — Это самая глупая просьба, которую я слышал за все свои восемьдесят три года жизни.

Я начинала злиться.

— То-то ты ворчишь и дребезжишь, как старикашка. Да ты и есть старикашка, — не выдержала я. Без него все планы рассыпались, как карточный домик.

— Я не сказал нет, так что не переходи на личности. Фактически мне конечно восемьдесят три, но я все еще девятнадцатилетний, — сухо ответил он. — И вообще, как могла тебе в голову прийти подобная идея? И почему ты пришла ко мне? Ты могла попросить родителей?

— М-да, сейчас, — хмыкнула я, — это же жульничество. По-моему ты знаешь, как отец ставиться к затеям подобного рода. Мама же всегда поддерживает его.

Я вспомнила шутовскую перебранку между Гремом и Терцо, когда первый хотел убедить второго, что понятия не имеет, куда делась одна пешка Терцо с доски.

Казалось, это было так давно, на самом деле всего неделю назад. Но воскресенье поделило для меня время: до того, как мы поссорились с Калебом и после. Наивно, зато как-то успокаивало меня. Я могла так вспоминать проведенное с ним время, без угрызений.

— Не знаю, вся эта затея как-то мне не нравиться, — качал головой Калеб, но почувствовав слабину в его голосе, я с удвоенной силой начала просить.

— Ты же знаешь, мне некого больше попросить, а если ты не согласишься, я же все равно пойду. Только сама.

Он по знакомому зарычал, но я не испугалась, ведь это было продиктовано скорее безысходностью, чем злостью.

— Так ты хочешь, чтобы я не просто пробрался в школу, так еще и тебя взял?

— Ну, знаешь, я конечно беременна, но когда мне еще представиться такое веселье. Сомневаюсь, что рядом с тобой мне может грозить какая-нибудь опасность, — радостно объявила я. Он окинул меня хмурым взглядом.

— Ты забываешь, что я — сплошная опасность, — глухо заметил он, сжимая руль, неподвижной машины. Значит все еще обижается на мои слова в воскресенье. Ну как я могла исправить, что тогда ляпнула в сердцах?

На улицу начали выходить ученики, и я поспешила покинуть его машину, пока нас не увидели вместе.

— У меня в десять, — кинула я на прощание и побежала на математику, молясь про себя, чтобы он пришел.

Грустное лицо Бет навевало на меня чувство вины, но я старалась не поддаваться ему. Я же знала, что все исправлю.

— Что-то случилось? — я должна была спросить. Не рассказывать же ей о том, какой Дрю сплетник. Интересно, а много ли он так уже подслушал и подсмотрел?

— О нет, просто болит голова, — солгала Бет, и перевела разговор в другое русло.

Мне стало очень стыдно, от того что Бет не хотела расстраивать меня. Чтобы поднять ей настроение я весело сказала:

— Думаю, больше вам с Евой, не нужно будет решать кто же станет крестной мамой!

— То есть? — Бет непонятливо моргнула.

— А то, что, скорее всего, у меня двойня или близнецы, — я весело дернула ее за кудряшки.

— Ух, ты! — аж задохнулась она, — вот классно! Я стану крестной и Ева тоже, и всем будет хорошо.

Прозвенел звонок, и мы уткнулись в свои тетради, но до самого конца дня, улыбка не сходила с лица Бет.

Я удивлялась, как спокойно могла пользоваться своей беременностью, для разных целей. Я не хотела ее, но, не стесняясь, использовала каждый раз, когда хотела добиться какого-нибудь результата. Возможно, все было бы по-другому, будь эти дети желанными. Но представить себе что-нибудь такое я не могла. Вряд ли дети, были мне когда-либо интересны, как что-то живое. Скорее, я представляла их куклами: интересными и смешными.

Я вернулась домой в приподнятом настроении. И сразу же кинулась на кухню, желая, что-нибудь испечь. Выпечка была моим хобби. Еще в Чикаго я каждое воскресенье, баловала своих друзей, новыми булочками, тортами, пирожными.

Когда скрипнула входная дверь и на кухне появилась Самюель, с полными пакетами еды, я почти заканчивала покрывать клубничным кремом второй торт. От такой чрезвычайной активности я уже почти не чувствовала ног.

— Вот испекла тебе для сегодняшнего вечера в церкви, — просияла я, стараясь опереться на стол, чтобы Самюель не видела мои распухшие щиколотки.

Кажется, у нее пропал голос. Она несколько минут стояла, не сводя с меня растроганных глаз. Поставив пакеты на пол, Самюель осторожно обняла меня со словами:

— Наконец-то я действительно вижу, что моя девочка вернулась.

Я с наслаждением прижалась к ее холодному плечу, и на мое настроение отозвалось несколько ударов в животе. Я даже не поморщилась, не помню, когда это ощущение было таким приятным, как сейчас.

— И когда же вы собирались мне сказать? — улыбнулась я, говоря с укором. Меня не злило молчание родителей, я догадывалась, чем оно было продиктовано.

— О чем? — непонимающе тряхнула головой Самюель.

— О том, что вместо одной жизни, во мне их две, — посуровела я.

Самюель виновато улыбнулась.

— Калеб сказал, — догадалась она, — Ох, мы переживали, что он расскажет. Калеб единственный кто был за то, чтобы рассказать. Но ты так переживала, что тебе приходиться выносить одного ребенка. И мы боялись, как на тебя повлияет весть о том, что их двое. Мы даже и представить не могли, как ты отреагируешь на эту весть.

— Не знаю, — созналась я, — меня больше не раздражает тот факт, что во мне живет крупица того урода. Я приняла все, что случилось — надо жить дальше. Разве в моих силах что-либо изменить?

Самюель болезненно сжала мои плечи, наверное, будут синяки, и глухо простонала:

— Ты слишком рано стала взрослой. Мы не смогли тебя уберечь!

— Мама, вы вампиры, но и вы не всесильны! — мягко сказала я, погладив ее прекрасные серебристые волосы, — К тому же, взрослой я стала уже в пять лет, и с этим вы ничего не могли сделать.

Она тяжело вздохнула, видимо понимая, насколько правдивы мои слова. Ей тяжело было смириться с этой мыслью. Странно видеть ее красивее лицо искаженное горечью. Даже как-то не правильно.

— Все так шатко, когда дело касается тебя. Ты такая хрупкая!

— Надеюсь, ты не вычитала это в энциклопедии для беременных?! — хохотнула я и, выбравшись из ее ледяных объятий, принялась за довершение своих кулинарных шедевров.

— Да нет, с чего ты взяла? — удивилась она.

— Так, просто подумалось, — я еще раз усмехнулась.

— Кстати, давно что-то Калеб не приходил, — осторожно начала Самюель, решив использовать мое хорошее настроение. Наверное, ей еще вчера хотелось спросить, так как она вечером спрашивала Грема о том же, специально когда я вошла в гостиную.

— Мам, — отозвалась я, на миг, отрываясь от посыпания торта шоколадным песком, — мы не встречаемся с Калебом. Если ты помнишь, он вампир, причем очень красивый, а я как ни как беременна. Три сердца сразу, в одном теле, слишком большой соблазн.

Я даже не подумала, что ляпнула, глаза мамы на миг потухли, она, словно постарела, от той боли, что вызвали мои слова. Я со вздохом добавила, желая исправить и смягчить эффект от своих слов:

— Просто, я хочу объяснить тебе, что такая как Я, не понравиться, в определенном смысле, такому как Он.

— Ох, уж ты со своей заниженной самооценкой, — с трудом восстановив дыхание, пробормотала она. — Ты сама угнетаешь себя, не видя очевидных фактов. Он явно симпатизирует тебе.

— Это не так, — не унималась я, но чтобы не злить Самюель, сказала, — в любом случае, если тебе станет от этого лучше, Калеб будет сегодня у нас в десять. Мы пойдем погулять.

— И ты хочешь сказать, что вы не встречаетесь? — иронично изогнув бровь, переспросила она. Это Самюель не видела очевидных фактов.

— Это скорее одна из разновидностей дружбы, — осторожно сказала я. Иногда говорить с родителями очень тяжело. Им кажется, что они видят очевидные вещи, но ошибаются.

— Возможно с твоей стороны, — она на миг призадумалась, будто бы не зная, стоит ли мне говорить что-то, — думаю, ты не слышала всего, что Грем рассказывал об их жизни раньше, до становления вампирами. Так вот, когда Калеб ушел на войну, дома осталась его беременная жена,… говоря короче, она умерла в ночь превращения. Его беременная жена была большим препятствием на пути у той, что обратила их. Так что не будь к нему излишне строга или предубеждена. Вот почему я думаю, ты нравишься ему. Он все тот же человек, с присущими человеческими качествами.

Я не ответила и постаралась спрятать свое удивленное лицо за занавесом волос. Самюель оставила меня наедине с горькими мыслями, так же тихо, как и появилась. Я уже без особого рвения приукрашала торты, прокручивая в голове слова мамы, и сопоставляла с некоторыми фактами, что замечала, но которым не придавала значения.

Например, на безымянном пальце его левой руки было серебряное кольцо без гравировки. Я думала это всего лишь кольцо, украшение. Но почему же до меня ранее не дошло, что во время второй мировой войны, золото было дорогим. Возможно, это кольцо сплавили из чьих-то зубов. А его постоянная опека, слова недовольства о том, что я не берегусь. Как же я глупа и слепа!

И то, что я принимала за стремление внести меня в список, было действительно переживанием.

Казалось, эти дети, что росли во мне, понемногу отбирали всех кто мне дорог. Родители, Калеб, Ева, Бет, Теренс — все они ждали рождения этих детей. Даже Грем из каждой поездки привозил игрушки, которые я тайно скидывала в ящик в кладовке, подальше от своих глаз.

Конечно, будь я последней сволочью, могла бы каким-нибудь шантажом, даже женить его на себе, зная его, по видимости, чувства к детям. Но что будет потом?

Наверное, я сошла с ума, если даже думаю о таком. Возможно депрессия, все еще не отступила полностью, если я думаю о том, чтобы пасть так низко. Я любила его, и мне становилось страшно, что я не нужна ему, но даже так я не стану ему нужнее.

Калеб пришел на два часа раньше, чем мы договаривались, и сокрушенно качал головой со словами:

— Не знаю, как ты меня в это втянула. Мне следовало задать тебе трепку, чтобы отбить желание от подобного рода дел. Так нет, я еще и принимаю участие!

Я молчала, разглядывая украдкой его кольцо, и думала, какой она была, его жена. Наверняка красавица, ведь, по словам Грема, Калеб уже тогда был красив. Была ли она доброй? Чем интересовалась, и что привлекло его в ней? Были ли они счастливы? И главный вопрос: любит ли он ее до сих пор?

— Рейн, — окликнул меня Калеб, и я со смущением поняла, что он видимо что-то спросил. Его глаза казались мне еще темнее, чем днем, я смотрела в них, и не могла нормально дышать. — Надеюсь, этот счастливчик, о котором ты думаешь, заслуживает этого? — с непроницаемым лицом сказал он.

Мне показалось или он действительно сказал это слишком равнодушно?

— Да уж, я тоже, — сухо отозвалась я. Счастливчик об этом даже не знает. А если и догадывается, то явно не ощущает радости по такому поводу.

— Я спрашивал, знаешь ли ты, где точно находятся контрольные работы с английского? — повторил он свой вопрос, немного странно улыбаясь.

Я ответила ему не сразу, делая вид, что сосредоточилась на вытирании стеклянных тарелок. На самом же деле, постаралась собраться с мыслями. Его улыбка и странным образом мерцающие газа имели для меня катастрофические последствия. Мне трудно было собраться с мыслями и ответить ему.

— Мне кажется, они должны быть в учительской, в столе мисс Крат, однажды, когда мы разговаривали о кружке, я помогала относить ей подобные работы, и она складывала их именно туда.

— Это так, — самодовольно ухмыльнулся он, — я помог ей сесть в машину и заодно немного покопался в ее памяти.

— Стоп, — нахмурилась я, поворачиваясь к нему, совершенно забыв, что мне не стоит смотреть в его глаза. Сердце сразу же гулко забилось, только я встретила его внимательный взгляд. Тарелки со звоном стукнулись. — Ты же говорил, что видишь прошлое, если поцелуешь кого-то?

— Я тебя дразнил, — ничуть не смущаясь, сознался он. Его глаза лукаво блестели и мне, все тяжелее было сохранять спокойствие.

Я несколько секунд подумывала, а не кинуть ли мне в него тортом? Но Калеб легко прочитал это желание на моем лице и предостерегающе оскалил зубы в улыбке. Мне было интересно, так ли легко читаются все мысли на моем лице, как он теперь прочитал эти. Скорее всего, нет, иначе он бы давно знал, что я чувствую к нему.

— Странно видеть тебя на кухне, — он передвинулся ближе ко мне, — ты всегда такая колючая, а здесь совершенно другая, домашняя…

Я тяжело вздохнула. Видимо он увидел теперь во мне свою бывшую жену. Узнай мама, какими мыслями теперь я себя мучила, она, вряд ли рассказывала бы о его бывшей жене.

— В Чикаго я часто пекла, пока не случилось… — я замялась, подбирая другие слова, — то, что случилось.

Его глаза потеплели, и мне было больно видеть, с какой добротой Калеб смотрит на меня. Я не хотела видеть в его глазах никаких других чувств, кроме любви. Он просто убивал меня своей добротой. Никогда не думала, что пожалею, об исчезнувшей из его глаз насмешки.

— Может, хочешь поговорить о… — мягко начал он, но я жестко его перебила.

— Может, хочешь рассказать мне о своей бывшей жене?

Удар настиг цель. Глаза Калеба сразу же превратились в две льдинки. Так стало еще хуже. Жалость и доброта, были лучше злости.

— Нет, — грубо отрезал он.

— Вот и я нет, — в тон ему сказала я, воинственно выпятив подбородок.

Мы несколько мгновений упрямо мерились глазами, но я сдалась первой, и стала убирать за собой следы моего пребывания на кухне. Он, молча, начал помогать.

Тишина недолго сохранялась между нами. Самюель как раз начала собираться на вечернюю службу, и первым делом заглянула на кухню, чтобы убедиться в готовности тортов. Ей нравилась идея принести на чай что-то сделанное своими (в данный момент моими) руками, все-таки в маленьком городишке как наш, что еще оставалось делать женщинам, как не печь, заниматься рукоделием и выращивать цветы? К моему огромному ужасу все это тоже начало нравиться ей. Для Самюель такие занятия были напоминанием о том, что она леди, по рождению и по воспитанию. На мое счастье, она хотя бы не поддавалась на уговоры Терцо и не тянула меня на такого рода предприятия.

Представив себя среди этих напыщенных матрон, я еле удержалась от смеха.

— Могу ли я забирать свои шедевры? — она вопрошающе встала возле Калеба. Я еще не видела людей прекрасней, чем эти двое. Как я могла даже мечтать о Калебе?

— Да-да, — в смятении ответила я, видя, как она переводит взгляд с меня на Калеба и усмехается. Она всегда обвораживала всех людей, но Калеб, почему-то, совершенно не обращал на нее внимания. А может, просто хорошо скрывал свои чувства? Мысль о том, что Калебу может нравиться Самюель, больно ударила меня по сердцу.

— И тебе нравиться? — удивлялся Калеб, очевидно совершенно не замечая снисходительной улыбки Самюель. — Эти ваши посиделки в церкви?

— О, милый мой, хоть нас разделяет всего 20 лет, но ты еще такой ребенок, — вздохнула она и мило тряхнула своими светлыми волосами. Я же подумала, если он ребенок, я тогда кто? Младенец?

— Вера дала мне так много. Даже больше чем ты можешь себе представить.

Я старалась заниматься своим делом и не концентрировать свое внимание на них двоих, и все же они завораживали меня. Я следила за их плавными движениями, и смотрела на свое отражение в оконном стекле. Мне казалось, что я выгляжу как заплывшая жиром свиноматка, около стройной прекрасной Самюель. Разве могли оставаться вопросы, почему я не нужна Калебу?

— Ну почему же, — сухо хохотнул Калеб, — меня воспитывали в строгом католицизме. Я даже подумывал о доле священника до того как… — видимо он хотел сказать «женился», но вставил другое, — как началась война. Тогда, когда я увидел, сколько умирает невинных людей, я понял, что будь Бог на свете, он бы не позволил этому произойти.

— Не Бог вложил оружие в наши руки, и не Бог выбирал на высокие посты, тех, кто развязал войну, — как будто говоря с маленьким ребенком, терпеливо пояснила Самюель.

— Ну, хорошо, — почти согласился с нею Калеб, его движения стали порывистыми, он забывал и двигался быстрее, чем надо, от этого у меня начинали болеть глаза. — А мы с тобой? Мы с тобой ошибки природы, фантастика, так сказать. Так почему мы существуем? Зачем он позволил это?

Его раздражали разговоры о Боге, это я заметила давно. Особенно его волновал тот факт, кем является он сам. Возможно, в этом городишке, не я одна страдала депрессией. Интересно было бы взглянуть на его картины. Возможно, они полны суицидальных сюжетов. Смешно, если учесть его плохоумераемость.

— Двадцать лет назад, черную розу тоже считали фантастикой, а теперь это даже не роскошь. Если верить историям, мифам, легендам — вампиры были всегда. Просто мы, скорее некоторая мутация. Многое в эволюции зависит от мутации. Может мы другой вид человека? Все в Его власти, мы тоже.

Я тихо застонала, не имея сил слушать далее их спор. Видимо для меня звук был более тихим, чем для них. Они двое резко повернули головы в мою сторону, будто на звук выстрела.

Всколыхнулся воздух, и Самюель была уже около меня.

— Тебе плохо?

— Да от ваших разговоров кому хочешь, станет плохо, — уныло отозвалась я, и они сразу же расслабились. Просто я терпеть не могла таких споров. Каждый выбирает то во что ему верить. И хоть Калеб, делал вид, что больше не верит в Бога, это не значило, что все так. Сколько прошло лет, а он просто был еще зол, вспоминая о случившемся пятьдесят лет назад. Сколько горечи и сожалений. Возможно его схожесть в таких чувствах со мной, делали его еще более желанным. Никто иной, не мог понять, что такое сожаление. Могла ли я его любить еще сильнее, чем теперь?

Я глупо улыбнулась, смотря на его раздраженное лицо.

— Это не смешно, — сдерживая злость, прокомментировал он мою улыбку. Его глаза сузились, и он недобрым взглядом смотрел на меня.

— А что, видно как я ухахатываюсь, слушая ваш бессмысленный разговор?!

Мы снова мерили друг друга тяжелыми взглядами, я даже вздрогнула, услышав голос Самюель возле себя. Рядом с Калебом я забывала обо всем на свете.

— Весело наблюдать за вами, но я уже опаздываю, — сообщила Самюель, сдерживая улыбку, складкой затаившуюся в уголке ее губ.

Мне пришлось оторвать свои глаза от его замкнутого лица и помочь Самюель запаковать торты. Трудно было не обращать на него внимания и сосредоточиться на том, чтобы не уронить торт на пол. Даже не смотря на него, я чувствовала магнетизм его застывшей фигуры.

Самюель скрылась в доме, унося с собой плоды моего труда, и я в нерешительности застыла посреди кухни. Стараясь даже краем глаза не смотреть на Калеба. Но становилось все труднее, он молчал, разглядывал меня и, кажется, его взгляд проникал сквозь одежду. По спине пробежали мурашки, словно, кто-то открыл окно.

До полной темноты оставался еще час, кухня блестела от моих стараний, а мне в отличие от Калеба, еще нужно было сделать уроки. Жаль, что учителя пока что не нагружали меня по-полной, я могла бы, немного дольше избегать его общества до нашей вылазки.

— Грем и отец как всегда играют, а у меня в отличие от некоторых, нет целой свободной ночи — нужно позаниматься сейчас.

— Кто тебя просил так быстро возвращаться в школу? — парировал мои слова Калеб. Если я хотела уколоть его, не вышло — он легко вернул мою грубость. — Нет проблем, — добавил он, словно желая полностью отплатить за то, что втянула его в сомнительную операцию. — Тогда я посмотрю ваши фотоальбомы.

Он хитро улыбнулся и даже от такой улыбки мое дыхание прервалось. Еле собравшись с мыслями, я хотела, была запротестовать. Но потом решила, что это малая цена за его помощь. Беря к вниманию мое поведение, он мог и не прийти. Но не могла, же я так просто, дать ему альбомы, и показать, что я готова на все лишь бы он помог.

— Это еще зачем? — я приняла настороженный вид.

— Ты, я так понимаю, очень много знаешь обо мне, хочу тоже больше знать о тебе, — невозмутимо отозвался он.

С ним было так легко и просто разговаривать и иногда я, даже не задумываясь, была готова сделать то, о чем он просил. Так и сейчас, недовольно сопя, я достала альбомы с полок в библиотеке, потому что знала, что заслужила это. Некрасиво было говорить с ним о его жене.

Пока он надрывно хохотал, над моими фото, причем вместе с отцом и Гремом, прибежавшими на его громогласный смех, которым очевидно он хотел позлить меня, — я быстро расправилась с английским. Немного дольше пришлось посидеть над астрономией, мистер Чан совершенно не жалея меня, задал сделать все домашнее задание, которое я пропустила, по крайней мере этот предмет давался мне легко. И почти не прилагая усилий, я сделала французский. Этот язык я знала идеально, так как Самюель была француженкой, она часто уделяла время на занятия со мной. Она начала меня учить, почти сразу же, как я стала жить с ними.

Немного хуже дело обстояло с моим знанием итальянского, я знала его посредственно, на уровне разговорного, — Терцо не любил вспоминать Италию, откуда сам был родом. И поэтому, конечно же, по-итальянски говорил крайне редко, в основном, когда бывал очень зол. А таковым он становился только после очередной выходки Прата. У меня просто уши вяли, если я разбирала, хотя бы половину слов, льющиеся из него. Зато этому языку меня учил сам Прат, причем так, чтобы не узнал Терцо. Но и он, зная его не любовь к всякого рода ограничениям, тоже не хотел рассказать, почему отец так не любит Италию.

Я подозревала, о связи, его не любви к родине, с одной из трех главных семей, но какой именно я не знала. Самые влиятельные вампиры, в сообществе вампиров, отвечающие за порядок. Главным законом было то, чтобы смертные не должны знать о них, вампирах. И я была нарушением закона. Вот почему отец стирал память всем, знавшим обо мне. Исключением, на данный момент, было пять вампиров: Прат, Ричард с женой, и конечно же, Грем с Калебом. Но, когда придет время проститься с последними двумя, он поступит также.

Я вздрогнула при мысли о том, что придется расстаться с Калебом. Эта мысль больно резанула меня по сердцу. Смогу ли я когда-нибудь перестать смотреть в его красивые глаза? Захочу ли, не видеть его вообще? Вряд ли.

И еще труднее становилось при мысли о том, что в таком случае, он никогда не вспомнит обо мне. Словно мне мало было его теперешнего равнодушия.

Мне никогда не разорвать этого адского круга. Не избавиться от этой сладкой муки — видеть его и не иметь права прикоснуться, обнять, почувствовать его губы на своих.

Я мысленно порадовалась, что никто в этом доме не мог читать моих мыслей. Интересно мог ли Калеб увидеть мысли так же как прошлое? Надеюсь, нет, иначе, зная теперь, что ему не обязательно целовать для этого, я нарывалась на опасность быть разоблаченной в чувствах к нему, каждый раз, когда он просто коснется моей руки.

Очередной взрыв смеха заставил меня поморщиться. Что же такого отец рассказывал им? Я очень надеялась, что ничего постыдного. Зато оглушительный смех заставил меня посмотреть на улицу. Наконец-то темнота пробралась во все уголки двора. Можно было, конечно же, идти и раньше, в октябре темнело быстро, только тогда оставалась вероятность встретить кого-либо около школы или даже в ней.

Теперь же я могла собираться. Я, так же как и Калеб, оделась во все черное, только вот ему его одежда подходила лучше. Мне с тоской вспомнилась его белая кожа в вырезе рубашки. Вздернутые манжеты позволяли видеть его твердые мускулистые руки, а расстегнутый воротник — горло и грудь, белые, как полотно свежевыпавшего снега на земле.

Подумав секунду другую, я схватила тушь и блеск для губ. Это внезапное желание, удивило меня. Я и так знала, что в любом случае не буду достаточно хороша для него. Но все же, желание было не перебором.

«Еще серьги одень» — ехидно глумилась с меня моя гордость, — но я не послушалась ее противного злого здравого голоса.

— Я готова, — с верху площадки окликнула я Калеба, и, заметив, что они смеются над моими фотографиями, где я впервые встала на лыжи, рассердилась, потому что Калеб был так весел и совершенно не обратил на мои слова внимания, лишь качнув головой.

Я была разочарована. Хотя бы маленький намек, что я нравлюсь ему. Нет, все официально и вежливо. Все совершенно ясно, я не произвела на него никакого впечатления.

Я так сильно вцепилась в перила, что заболели руки. Наверное, мое сердцебиение изменилось, он поднял голову и замер. И вдруг посмотрел так, что я показалась себе взмокшей, растрепанной и неловкой. Но Калеб внезапно возник передо мной, что я даже оцепенела при виде его. Я забыла, как он красив, как непостижимо прекрасен. Мое сердце готово было выскочить из груди, когда мы смотрели друг другу в глаза. Он на миг показался пораженным, но первым отвел глаза, и я подумала, что мне это лишь показалось.

Я вымученно улыбнулась, и напомнила себе, что мне все равно. Если переживать из-за того, что он обо мне подумает, то я пропала, если этого еще не случилось.

От него исходил тот же магнетизм, который покорил меня, когда мы впервые встретились. Что-то шевельнулось в моей душе, когда я почувствовала его взгляд. Мне стало жарко. Я была рада возможности не начинать разговор. Мы почти подошли к гостиной, и я побежала вниз по ступенькам, желая его опередить. Калеб поймал меня за руку, останавливая, рассыпая мои надежды, сохранить гордость.

Как я могла еще обманывать себя. Да, я презирала его за тщеславие, и злилась, что не нужна ему, но каждый раз, когда смотрела на него, мое сердце замирало.

И когда наши взгляды встретились, у меня больше не осталось на сей счет сомнений. Я любила его.

Колени подогнулись, и я схватилась за перила, чтобы не упасть. Казалось, его взгляд лишал меня способности двигаться.

— Вы куда? — удивился отец, и его голос заставил меня оторваться от лица Калеба.

Он подозрительно окинул взглядом мою одежду, и едва заметные следы косметики на лице.

— Да вот, решили сбегать на дискотеку, покурить травы, может наркотиков где-нибудь раздобудем, в этаком злачном местечке позади дома сестер Стоутон, а лучше всего запьем все это виски. Может, составите нам компанию? — я начинала волноваться, а когда я волнуюсь, то начинаю шутить, смеяться и нести чушь.

— Очень смешно юная леди. Могла бы просто сказать, что идете гулять, — Терцо снисходительно погладил меня в голове, и я пропустила мимо ушей самодовольные нотки в его голосе. Он, конечно же, как и Самюель решил, что у нас с Калебом свидание. Или, что более вероятно, именно Самюель и навела его на эту мысль. — Только надеюсь, не нужно тебе напоминать, что в твоем положении…

— Сна нужно больше. Да, да, я помню, — не дала я договорить ему. Когда он разговаривал со мной, как со своими студентами, я начинала беситься.

— Хорошо, — смирился он с тем, что я не хочу выслушивать его наставления. Он и так прекрасно знал, что я достаточно разумна, и меня необязательно поучать постоянно. Возможно, для него я слишком быстро выросла.

Грем наблюдал за нами с восхищением. Я знала, что его дочь Анна, уже умерла, а внуков, он не мог видеть. Может потому что боялся, повторить ошибку жены? Или потому что слишком много времени прошло? Тяжело возвращаться к прошлой жизни. Потому я и не понимала его отчаянных попыток найти Патрицию. Несомненно, она уже не та его жена, каковой он помнил ее. Почему бы ему не начать жизнь, где будет место только для воспоминаний о ней? Может у него что-нибудь получилось с Евой?

Я последовала за молчаливым Калебом с опаской. Мне не понятна была сцена на лестнице и этот его галантный жест, подать мне руку. Я даже не заметила, когда он отпустил мою кисть и спрятал руки в карманах стеганой куртки.

Воздух на улице был холодным, и я первым делом поспешила к машине, но Калеб остановил меня резким движением руки.

— Ты куда? — усмехнулся он. Его глаза, ничего не выражали, но я чувствовала, что он веселиться, видя мое недоумение.

— А куда мы с тобой собрались, — фыркнула я, вырывая руку.

По его лицу я поняла, что ему не понравилось то, как я резко повела себя, и он как обычно спрятал руки. Мне стало одновременно обидно за себя и жалко его. Он выглядел таким…несчастным что ли. Хотелось подойти и обнять его, и больше не отпускать. Ирония судьбы — смертная девушка, хочет утешить вампира. Как жертва, жалеющая охотника. Да, кажется, у меня полностью пропало чувство самосохранения. Я читала о подобном, и называлось оно Стокгольмский синдром, когда пленники, жалели своих похитителей. В данном случае, Калеб похитил мое сердце, все остальное ему было не нужно. Однако неприятно осознавать, что ты не нужна человеку, которого любишь. Наша непонятная дружба, была мне как насмешка.

— Я имею ввиду, что твою машину, как и мою, запомнят все, если что-то пойдет не так.

— И что ты предлагаешь? — не понимала я. Не идти же нам по такому холоду несколько миль до школы пешком. С моей ношей это было бы затруднительно.

— Вообще-то свою скромную персону, — он развел руками, будто бы предлагая себя на осмотр. Я преувеличено долго и внимательно провела глазами, начиная с головы и заканчивая кроссовками.

— Ну, попа у тебя, конечно, ничего, да и личико тоже смазливое, а вот как это поможет… — я ехидно улыбалась, смотря на него, как в другую секунду он уже держал меня на руках и мчался через парк.

Я не могла ничего говорить, только додумалась закрыть глаза, спрятать лицо на его шее и старалась дышать глубже. Такая пробежка не способствовала спокойному пребыванию содержимого моего желудка. Мне наше движение сквозь деревья, напомнило карусель, одну-единственную на которую я решилась сесть, так как очень боялась высоты. Это были простые качели на цепочках, которые раскручиваясь, кружили по кругу, и девочка спереди попросила, чтобы нас закрутили вместе. Я не отказалась, не ожидая, какой ужас ждет меня впереди. Нас поднимало и крутило сильнее других, так как вместе мы были тяжелее, чем остальные. Когда пришло время отпустить ее кресло, мне казалось, сейчас нас оторвет от карусели, и мы улетим далеко-далеко. Я испугалась просто до безумия. Когда карусель остановилась, я мертвой хваткой держалась за цепочки своей качели. Как меня сняли, я не помнила, у меня стояли перед глазами только недовольные лица тех, кто хочет кататься дальше.

Вот и сейчас мне казалось, что если я отпущу Калеба, меня оторвет от него и закинет на несколько десятков метров, по инерции.

Три мили до школы он пробежал быстро, и я чувствовала себя почти хорошо (не смотря на жуткий холод), когда Калеб поставил меня на землю, но еще не отпустил. Прошла минута, прежде чем я поняла, что стою в его объятьях. Мое сердце болезненно сжалось, перед глазами все потемнело. Мне пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Как всегда моя гордость не оставляла места для чувств.

— Я пошутила, попа мне не настолько нравиться, чтобы ты мог меня тискать.

— Рад, что у тебя хорошее чувство юмора, — проворчал он и отпустил меня, забирая с собой прохладу своего тела и привычный дивный запах.

Мы стояли возле школьных ворот, и я с ужасом подумала, что придется перелезать через них. Оказывается, в моем плане были бреши.

Но Калеб галантно протянул мне свои руки, выжидающе смотря на меня. Даже в темноте я уловила, как его губы изогнулись в ухмылке.

— Постараюсь тебя не очень тискать, когда буду перепрыгивать, — поддел меня он.

— Рада, что у тебя хорошее чувство юмора, — передразнила я его. И за мной осталось последнее слово.

Но улыбка так и не сошла с его лица, когда он вместе со мной, легко перемахнул забор в четыре метра высотой. И зачем скажите такой забор в школе?

Мы пошли по темному двору, и я постаралась держать между нами дистанцию. Когда совершенно ничего не было видно, легкое прикосновение к локтю направляло меня, в обход каких-то незаметных в темноте препятствий. Я могла лишь позавидовать его зрению и слуху. Несомненно, будь здесь еще какие-нибудь люди, он услышал бы их по дыханию или биению сердца. А я бы никого не увидела, стой он в метре от меня.

В административном корпусе не было сторожа, что значительно облегчало нашу задачу. Попробовав открыть несколько окон, мы, спустя некоторое время, нашли одно, поддавшееся с первого же раза.

— Вот так и обкрадывают лаборатории в школе, — глухо пробормотал Калеб.

— У нас обокрали лабораторию? — эту новость я слышала впервые. — А кто?

— Не я, сегодня я впервые ночью в школе, и раньше таким не промышлял, — сказал он и раздался звук, который я почти могла принять за смех в темноте коридора. Внезапно из темноты появились его руки, и он помог влезть и мне тоже. Чему я была несказанно рада. Стоять одной на улице, в темноте, пусть даже зная, что там, буквально в метре от меня, Калеб, не было пределом моих мечтаний.

— И что же украли? — не унималась я. Мне казалось нелепым, что кто-то захочет обокрасть лабораторию. Ну что там брать? Все опасные вещества хранятся где-нибудь в сейфе, и к ним не так уж просто добраться. Скорее всего, кто-то просто хотел пошутить. Я всегда подозревала, что у многих здесь плохое чувство юмора.

Мы и дальше продолжали идти в кромешной темноте, и, если на улице я могла видеть хоть неясные очерки деревьев и предметов, то пока что к этой темноте мои глаза не привыкли, я почти каждые полметра на что-то натыкалась.

С тяжелым вздохом Калеб достал маленький фонарик. От его рассеянного мягкого света стало немногим лучше. Фигура Калеба маячившего впереди, выглядела жутко и пугающе. В дергающемся свете фонарика, каждый раз, когда он внезапно начинал двигаться быстрее, мне становилось ужасно страшно. Словно я попала в один из любимых кровавых фильмов Дрю.

На мой вопрос Калеб так и не ответил. Ну и пусть, все равно я тихо радовалась тому, какое у него сегодня настроение. Я могла ожидать, что он не будет со мной разговаривать, станет хамить или же насмехаться. Но он почти все время шутил, мне было легко и просто с ним. Особенно в темноте, когда я не видела его глаз, я могла соображать, и думать о чем-либо еще, как кроме его губ.

Я на миг опустила свой фонарик, поправить рукава, а когда подняла, он уже стоял возле меня. Дернувшись в сторону, я чуть не свалилась через оставленные кем-то ведро и швабру, но Калеб ловко подхватил меня на руки, я даже не успела за что-либо ухватиться.

— Прости, я не хотел тебя напугать.

Я даже не смогла ответить, от страха язык прилип к моему горлу. Все, что я могла — это сопеть и про себя высказывать все, что я сейчас о нем думаю.

— Ты хочешь, чтобы у меня разрыв сердца случился? — еле выдохнула я, вырываясь из его рук. Я почти отбивалась, так цепко он держал меня, пока не соизволил поставить на пол. Он хотел показать мне, какая я слабая и как смешны мои попытки.

— Я не хотел, — во второй раз попытался извиниться он. Знакомые нотки превосходства на этот раз отсутствовали — голос прозвучал устало и как-то очень по-человечески, я впервые увидела на лице Калеба растерянность.

Но я еще не готова была произносить длинные фразы, чтобы высказаться полностью. Или чтобы принять его извинения.

— Просто я нашел учительскую, — он поднял фонарик и указал мне жестом, чтобы я первая шла по коридору. Фонарик снова перекочевал в мою руку, и я, все еще тяжело дыша, поспешила вперед, надеясь, что он не будет отставать.

Я шла, не оборачиваясь и, как ни напрягала слух, шагов Калеба не могла услышать — только легкое дыхание, обдававшее мою шею свежестью, морозного дня. Не знаю, может от страха, или от переизбытка адреналина, вызванного им, я представила себе, как руки Калеба подхватывают меня. Как его губы проходятся по моей шее, линии скул, прокладывая дорогу к губам, и чуть не задохнулась от представленного. В который раз за сегодня, я порадовалась, что у Калеба, нет дара, читать мысли. Как бы его, наверное, развеселили мои глупые мечты!

К нашей радости все двери в кабинетах были открыты, в отличие от стола мисс Крат. Я сразу же расстроилась. О чем я только думала? Зачем потащила с собой Калеба, не подумав о таких простых вещах?

Зато обо всем подумал Калеб. Он невозмутимо достал из моих волос заколку, и открыл замок в одно мгновение, бережно водрузив заколку на место.

— Годы и годы практики, — изрек Калеб на мой недоуменный и без сомнения восхищенный взгляд.

— Кто бы сомневался, — язвительно заметила я, чтобы не очень тешить его самолюбие.

Мне хватило пять минут на исправление немногочисленных ошибок Бет, я ожидала увидеть работу намного хуже этой. Но, без сомнения, хорошей оценки она бы не получила. Мисс Крет не отличалась благотворительностью в оценивании работ. Твердо, зато справедливо. Я увидела роботу Дрю, на миг мне захотелось подправить и его работу, но я передумала, вспоминая, как он ловил мои руки, тогда у себя дома, своими потными ладонями. В последнее время, он перестал казаться мне добрым и хорошим. Тот же тлеющий огонь, что и в Оливье, пугал меня в нем. Бет оказалась намного прозорливее. И это про меня, ту, которая говорила себе, что уже больше не будет доверять людям.

Калеб терпеливо ждал в стороне, и, казалось, превратился в мраморную скульптуру. Пока он стоял с закрытыми глазами, очевидно прислушиваясь к ночным звукам на улице, недоступным моему слуху, я смогла насладиться красотой его тела и лица. Почему он такой идеальный? Мог бы быть хотя бы без глаза.

Нет, наверное, седьмой месяц беременности, странно влияет на меня. В последнее время меня посещали удивительные мысли. Точно действие гормонов.

— Тебе помочь? — он резко открыл глаза, почти перехватив мой влюбленный взгляд.

— Нет, все уже готово, — качнула головой я, — эти работы еще не проверяли, так, что мисс Крет, вряд ли поймет, что кто-то копался в ее столе.

Он, молча, подошел ко мне, и я с удивлением проследила, как он идеально точно все разложил по местам. Словно сфотографировал в памяти. Не удивительно — он же художник. Но возникал вопрос: есть хоть что-либо в мире не подвластное вампирам?

— Пошли, тебе пора спать, — сказал Калеб, очень похоже на интонацию моего отца. Улыбка осветила его лицо. Мне с трудом удалось удержаться на месте и не поцеловать его.

— Спасибо что помог, — рассмеялась я, понимая, что ничего не смогла бы без него сделать.

— Ты меня заставила, так что перед полицией, если мы сейчас же не уберемся прочь, будешь больше виновата, чем я, — он протянул руку и пригладил мои волосы, что давно уже выбились из хвоста. Я просто умерла бы от счастья, будь мое сердце не таким сильным.

— Да уж, тебя заставишь, — я насилу перевела дыхание.

Домой мы вернулись еще быстрее, чем попали в школу. Мы больше не разговаривали. Не знаю, о чем думал он. Я же понимала, что сегодня, лучший вечер за последние полгода моей жизни. Но завтра все измениться, мне нужно держать дистанцию от него. Только сегодня я могла позволить себе наслаждаться его обществом.

Когда мы очутились возле дома, я через силу оторвалась от его рук, и почти уверено соскользнула на землю, его руки, как и прежде, поддержали меня, но не продолжительно.

Я думала он зайдет за мною в дом, но нет, Калеб поправил мою одежду и стер, по-видимому, грязь на моем носике. И все это молча. Он еще раз как-то грустно и удивленно посмотрел на меня и ничего больше не говоря, скрылся в темноте, поглотившей крыльцо и ступени.

В дом я не пошла, а села на одну из ступенек и, достав, очередную заначку, закурила. Только сигарета больше не казалась мне такой ароматной как прежде, меня замутило, и я выкинула ее сразу же, после второй затяжки. Наверное, Калеб прав, они вредны. А может просто все изменилось, потому, что теперь он был моей плохой привычкой, моим страшным секретом.