"Современная русская литература: 1950 - 1990-е годы. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений" - читать интересную книгу автора (Авторы: Н.Л.Лейдерман и М.Н.Липовецкий.)

проникнуты были статьи астрофизика И. С. Шкловского "О возможной
уникальности разумной жизни во Вселенной"*5 и генетика В. П. Эфроимсона
"Родословная альтруизма", где доказывалось, что нравственность заложена в
самом генетическом коде человека*6.
Приоритет традиционно-национальных ориентиров утверждал Л. Леонов: в
"Раздумьях у старого камня" (1968) он писал о необходимости уважения к
старине, едва ли не впервые после долгих лет запретов напомнил об этическом
содержании идеи Бога. Приметным фактом литературной жизни рубежа 1960 -
1970-х годов стала полемика вокруг статей молодого критика Виктора
Чалмаева*7. Поэтические метафоры, которыми он описывал русский национальный
характер ("песенность натуры", "стыдливая русская душа", "национальная
одаренность, здоровье как черта величия русской души"), были, скорее,
формой воплощения любви к своему народу самого критика, одним из первых
отразившего возрастающую тягу общества к национальной самоидентификации
(ибо прежние, идеологические критерии самоидентификации себя
дискредитировали). Но когда этим метафорам придается значение чуть ли не
научных формул, то они приобретают шовинистический характер. Полемика с
Чалмаевым велась неубедительно - при помощи шаблонных марксистских жупелов
(например, статья А. Г. Дементьева)*8. Склонность "неопочвенничества" к
национализму стала отчетливо проступать в писаниях его адептов (М. Лобанов,
С. Куняев, В. Кожинов, П. Палиевский и др. ).
Однако, если сторонники концепции конвергенции самым жесточайшим
образом преследовались, то к носителям "неопочвеннических" идей отношение
было более чем снисходительным. "Неопочвенничество" все-таки было в
некотором роде фрондой. Для тоталитарной власти идеи национальной
замкнутости представлялись куда более терпимым заполнением духовного
вакуума, образовавшегося на месте "самого правильного учения", чем идеи,
взывавшие к открытому взаимообогащению со всем миром. Своих "фрондеров"
власти журили, но в обиду не давали*9.
Зато альманах "МетрОполь" (1979), в котором были собраны произведения,
не вписывавшиеся в соцреалистическую парадигму (некая "бульдозерная
выставка литературы", по определению Вик. Ерофеева), был обстрелян из всех
видов критического оружия, и с каждым из авторов расправились - одним (Вик.
Ерофееву, Е. Попову) отказали в приеме в Союз писателей, других "выдавили"
из страны (Аксенова, например, лишили гражданства в то время, когда он
находился в заграничной командировке с чтением лекций)*10.

2

Кризисные процессы шли и в эстетике. Начавшееся в годы "оттепели"
отторжение от догм социалистического реализма усиливалось. Это выражалось
прежде всего в нарастающем интересе к модернистским художественным
системам. Знаком такого интереса стал коллективный труд Института мировой
литературы (ИМЛИ) "Современные проблемы реализма и модернизм" (1965), в
котором под прикрытием ритуальных фраз об ущербности "чуждого" нам
искусства едва ли не впервые делалась попытка объективного анализа
существенных явлений модернизма. Однако предпринятая французским
теоретиком-коммунистом Роже Гароди в его книге "Реализм без берегов" (рус.
пер. - 1966) попытка ввести Ф. Кафку, М. Пруста, Д. Джойса в "дозволенный"
круг путем крайне расширительного толкования понятия "реализм" была