"Современная русская литература: 1950 - 1990-е годы. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений" - читать интересную книгу автора (Авторы: Н.Л.Лейдерман и М.Н.Липовецкий.)

праву быть человеком, и оттого, что натура неуемная ("такая пышная
греховная живучесть"), и оттого, что внутренней культуры не хватает или
вовсе нет - незаметно для себя смыкается с теми, для кого венецианский
хрусталь есть знак избранности. Настрадавшийся от собственной униженности
перед теми, у кого были привилегии, он теперь сам способствует созданию
новых привилегий, унижающих достоинство других людей, сам плодит вокруг
себя новое племя прилипал и лизоблюдов.
Хирург Наримантас - антагонист Казюкенаса. Не желая поступаться
собственным достоинством, он не пошел по дороге услужения власти. Вопреки
этому он избрал путь аскетического служения тем, кто нуждается в спасении,
от ядовитых соблазнов жизни "не хуже, чем у других" он отгородился строгими
моральными императивами.
Но обе позиции - и Казюкенаса, и Наримантаса - оказываются одинаково
нравственно ущербными. Их несостоятельность объективируется в судьбах тех,
кто стал жертвами этих позиций. Казюкенас, безоглядно мчавшийся по широкой
магистрали вперед и выше, забросил заботы о своих детях, и его сын Зигмас,
горбун, отравленный обидой на отца, проникнут мрачным неверием в добро и
справедливость. А Наримантас, озабоченный прежде всего тем, чтоб сохранить
стерильную чистоту собственной души, упустил из виду душу своего сына
Ригаса ("Не уследил, позволил отсохнуть ветви. . . Такой пышной, красивой
ветви. . . ").
Парадоксальное по сути и по итогам сходство позиций героев-антиподов
раскрывается не только вовне, объективированно, но и постигается изнутри, в
процессе мучительной ревизии Казюкенасом и Наримантасом своей жизни.
Вспоминая прошлое, перебирая свои отношения с людьми, они обнаруживают все
более широкое поле общности между собою. Это выражается даже
архитектонически: в ряде глав поток сознания Казюкенаса сменяется потоком
сознания Наримантаса, но "стыкуются" они диалогом, который все более и
более походит на дуэт. Правда, дуэт существует до определенных границ - до
тех пор, пока в Казюкенасе вдруг не поднимет голову советский вельможа. Но
сближает их сознания нарастающее чувство вины и ответственности.
Справедлив ли суд героев над собой? Не самооговор ли совершается?
Чтобы выверить их исповеди, Слуцкие предлагает взгляд "со стороны жизни".
Это и оценка отцов с позиции их сыновей: позабытые отцами, они с особой
обостренностью подмечают их сильные и слабые стороны. Кроме того, в романе
важная роль принадлежит комментарию безличного повествователя. Он вносит
эпический мотив судьбы, который, объективируясь в пространственно-временных
образах, конфронтирует с прозаической, бытовой реальностью, окружающей
героев.
"Гул города, пронзительный визг тормозов, вой пожарной машины".
Магистрали, населенные чудовищными слонами-рефрижераторами, "мастодонтами с
прицепами". Домашний хлам - "хаотическая мешанина, саморазмножающаяся
методом деления", "стандартная секционная стенка - злополучный фабричный
слон. . . к черту индивидуальность - да здравствует секция". Так выглядит в
романе "На исходе дня" внешний, прозаический мир. Это мир суетливой погони
за потребительскими фантомами.
В контрасте с грохочущим технизированным потоком сиюминутности в мире
романа появляются образы реки, рыбы и омутов, голубой звезды и звездного
луча, "пышной красивой ветви", корней ("мы переплелись корнями"). В этих
органичных, естественных образах воплощается та неискаженная, подлинно