"Палачи и киллеры: Наемники, террористы, шпионы, профессиональные убийцы. Научно-популярное издание. Подготовка текста П.В.Кочетковой, Т.И.Ревяко" - читать интересную книгу автора

ехидное хихиканье, наводила на окружающих ужас.
В Урге барон назначил его полицмейстером, и этот полицмейстер оставил
после себя длинный кровавый след. Помощником полицмейстера был я, адъютантом
Сипайлова - поручик Жданов, человек сипайловского стиля, делопроизводителем
чиновник Панков - смиренный и молчаливый парень, палачами и опричниками были
Герман Богданов, солдат, без трех пальцев на правой руке, Сергей Пашков, он
же Смирнов - специалист по удушению. И Новиков. Это была сипайловская
гвардия, которую видавшая виды дивизия боялась и сторонилась.
При занятии Урги всех коммунистов передушили и кончили всех евреев. Но
десять евреев избежали расправы, укрывшись в доме одного монгольского князя.
Дом пользовался неприкосновенностью. Но Сипайлов не унывал и учредил за ним
наблюдение. Около дома беспрерывно дежурили сипайловские опричники.
Макарка-душегуб в конце концов добился своего: несчастных схватили и
задушили.
Но на кровавом фоне фигурами мучеников были не одни евреи - на
унгерновский эшафот часто всходили и его близкие подчиненные.
Я получил у Унгерна разрешение отпраздновать новоселье, позвал в гости
офицеров и знакомых горожан. Неожиданно дверь комнаты резко распахнулась и
на пороге показалась ехидная, хихикающая, сгорбленная фигура
Макарки-душегуба. Он не был гостем, гак как офицеры избегали его
присутствия, а потому его появление произвело на всех жуткое впечатление.
"Есаула Макеева срочно к начальству дивизии..." - забормотал он. "Зачем?" -
спросил я. "Не знаю, цветик мой, не знаю", - снова забормотал Сипайлов,
ехидно посмотрел на всех и торжественно удалился. Настроение у всех упало. В
12 часов ночи вызов не предвещал ничего хорошего. Хотя дамы и уговаривали
меня немедленно бежать из Урги, но я взял два револьвера и помчался к
Унгерну. Барон кричал на Сипайлова, потом ударил его по лицу, выгнал, а
потом резко спросил меня: "Лауренца знаешь?". - "Так точно, знаю". - "Его
сейчас же кончить. Сам кончи, а то эта сволочь Бурдуковский еще будет над
ним издеваться. Ну, иди!"
Подполковник Лауренц, преданный слуга Унгерна, сидел на гауптвахте. С
тяжелым сердцем вошел я к нему. Он еще спал. Я разбудил его и сказал: "Вас
требует Унгерн. Но он приказал вам связать руки, так как боится, что вы
можете броситься на него".
Лауренц быстро вскочил с нар, вытянулся и бросил: "Не узнаю барона, Ну
что же, вяжите". По дороге Лауренц спросил: "Вы меня везете кончать?" "Так
точно, г-н подполковник", - едва слышно промолвил я.
Ночь была бешеная. Крутил ветер, было темно, как в могиле, и зловеще
заливались за городом собаки.
Выехали за город. Кучер повернулся и сказал: "Прикажете остановиться,
г-н есаул?" - "Да". Лауренц сошел с коляски и спросил: "Вы меня рубить
будете или стрелять?". В ответ на это я дрожащей рукой направил револьвер в
голову подполковника и выстрелил. Несчастный упал и простонал: "Какой вы
плохой стрелок, добивайте же скорее, ради Бога!" Меня трясла лихорадка, я
снова выстрелил и снова не добил. "Не мучайте, убивайте же!" - стонал
расстреливаемый. А я палил в него и не мог попасть в голову. Очумелый от
ужаса кучер соскочил с коляски, подбежал к извивавшемуся на земле Лауренцу,
приставил к его голове револьвер и выстрелил. Подполковник замер. Я вскочил
в коляску и сумасшедим голосом заорал: "Скорей, скорей, в город, в город!".
Лошади помчались от страшного места. Остервенело выли собаки.