"Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста. (1957) . Литературная запись Сергея Владимировича Ревзина" - читать интересную книгу автора (Полосухин Порфирий Порфирьевич)

открыл основной купол и как ни в чём не бывало продолжал снижение.
Наконец дали команду вылететь и нам. Наши самолёты вырулили на старт,
взлетели навстречу тучам, развернулись и пошли рядом на высоте 1500 метров.
Справа, совсем близко, я видел сидящего в кабине Стороженко, слева -
Зелинского. По сигналу моего лётчика мы, наблюдая друг за другом,
одновременно вылезли из кабин и приготовились к прыжку. Неожиданно оба
самолёта и земля исчезли из моих глаз. Меня окружил густой туман - машина
вошла в облака. Пилот резко прибавил скорость, чтобы удалиться от соседей -
групповой полёт при отсутствии видимости опасен. Сильный поток воздуха
обрушился на моё тело. Мне и до этого было не по себе. Теперь же
самочувствие моё и вовсе оставляло желать лучшего. Изо всех сил, ломая
ногти, цеплялся я за кабину. Лётчик видел это, но не имел права сбавить
скорость. Не в силах более держаться, я разжал руки...
Помню, что сначала, когда я летел вниз головой, не видя земли, моим
единственным желанием было выдернуть вытяжное кольцо. Не могу объяснить,
как мне удалось подавить это желание и заставить себя вспомнить о
необходимости сделать затяжку. Я попытался вслух вести счёт секундам. Но
что это был за счёт! Я словно строчил из пулемёта и крикнул: "Десять!",
хотя, вероятно, прошло не более 2 секунд.
Вдруг, пролетев облако, я увидел под собою аэродром, и волнение сразу
исчезло. Я стал наблюдать за стремительно движущейся навстречу землёй.
Когда моёе тело меняло положение, она приближалась откуда-то сбоку.
Любопытно наблюдать землю, приближающуюся со скоростью около 200 километров
в час и притом сбоку! Вверху я видел свои ноги. Этот простой факт тоже
почему-то действовал на меня успокаивающе. Тогда я заставил себя считать
медленней и громче, так, чтобы слышать свой голос, заглушаемый свистом
воздуха.
..."Двадцать"! До земли оставалось не более 500 метров. Я выдернул
кольцо и ощутил очень сильный рывок. Наступила удивительная тишина. В
глазах расходились радужные круги, голова наливалась тяжестью. Но это
быстро прошло, и я благополучно приземлился вблизи трибуны. Оглянувшись,
стал искать глазами товарищей по прыжку. Их почему-то не было видно.
Оказалось, что Стороженко отделился от самолёта не менее "удачно", чем я.
Он быстро вошёл в штопор, открыл парашют, и его отнесло за пределы
аэродрома. Не обошёлся без приключений и Зелинский. Между прочим, этот
смелый парашютист, инженер по профессии, обладая слабым зрением, прыгал в
очках. Вернее, перед прыжком очки он снимал, а затем, открыв парашют, снова
надевал их. Зелинский тоже попал в штопор и выдернул кольцо на такой
небольшой высоте, что никто не успел заметить, как он приземлился за
ангаром.
Когда я освобождался от лямок подвесной системы, ко мне подъехал на
мотоцикле с коляской военный.
- Товарищ Ворошилов просит вас на трибуну.
"Меня приглашает товарищ Ворошилов!" - я недоверчиво поглядел на
военного. Он встретил мой взгляд, понимающе улыбаясь:
- Оставьте парашют - его сложат. Пойдёмте!
Взволнованный, поднялся я на трибуну и шагнул навстречу Клименту
Ефремовичу. Словно не замечая моего смущения, он поздравил меня и пожал мне
руку. Трудно передать, насколько я был растерян. А тут ещё кто-то подвёл
меня к установленному на трибуне микрофону: