"Теннисные мячи для профессионалов" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)XIII. ОТЧИЙ ДОМКомпания, приехавшая вместе со старшим оперуполномоченным Пашениным — Веда, ее муж, йог — Зубарев, Ширяева, Мацей, — сразу же заняла его кабинет, лишила телефона, а самого Пашенина выселила в комнатенку, именуемую «лабораторией». Один из сотрудников уже занимался там «фотоделом» — тиражировал изображения задержанного. — На даче перерезан телефон… — объявила дежурному Веда. — Сусанна, бедняжечка, всю ночь пыталась дозвониться — не смогла… В поселке было по-прежнему темно, тихо. В милиции царило возбуждение. Ширяева несколько раз принималась плакать, ее успокаивали. Говорили все разом. Пашенин снова комплексовал: появление большого числа представителей творческой интеллигенции его нервировало. Веда выступала громче и увереннее всех, именно она — не старший опер — сообщила дежурному последние вести с места происшествия: — Приехала опергруппа из Судака. С розыскной собакой. Джемом. Сейчас все там. И начальник милиции, и Сусанна. Все на даче. — Вы подходили к окну со стороны сада? — поинтересовался дежурный. — Окно не разбито? — Окно цело. Нам показали. Под окном брошен длинный крюк… — Пожарный багор, — подсказал Георгий. Муж. — Они пытались его просунуть в форточку, сбросить крючок с внутренней двери. Что-то спугнуло… Потом вся компания по очереди ходила во двор — «мыть руки». Все та же Веда, проходя, случайно в кабинете участкового заметила Рогова. Он ее тоже заметил. — Привет, Слава! — Привет, ребята! — Рогов писал объяснение. На секунду он замер, держа авторучку над форменным бланком. — Ты тоже здесь? — удивилась она. — И я, Ведочка, — Рогов криво улыбнулся, но голос его не дрогнул, звучал все так же мягко, ласково. «Этот будет бороться за жизнь до конца…» — подумал Денисов. — Давно приехал? — спросила она, все еще ничего не понимая. — Давно. Очень давно, Ведочка. Участковый, сидевший напротив, встал, чтобы закрыть дверь. — Надолго? — еще спросила она. — Очень надолго. Думаю, на всю жизнь. — Денисов поймал на себе испытующий взгляд. Веда, к счастью, ничего не поняла или не захотела понять. — Знаете его? — поинтересовался Пашенин. — Славу? А как же! Он нам новую дорогу показал в Старый Крым. — Георгий при этих словах заметно помрачнел, но она успокоила его. — Он ухаживал за дочерью… — Веда назвала фамилию довольно известного писателя. — Потом куда-то исчез… — За окном дачи, где решетка… — спросил дежурный, когда они снова вернулись в кабинет старшего опера. — Там кабинет? — Он готовится отвечать на звонки, которые вот-вот должны были последовать — из Симферополя, Киева, может, даже Москвы. — Спальня. И казна! Сусанна держит там свои — В шкафу? — В металлическом ящике. — Ширяева вытерла глаза платком, вступила в разговор. — Ключ от него всегда при ней. Она бы его ни за что не отдала! Я ее знаю. Представляете, что могло быть! Денисов ловил на себе взгляды Веды, ее мужа. После происшедшего они выражали только отчуждение и опасливую осторожность. «Известный синдром. — Денисов отвернулся. — Люди, боящиеся крыс, переносят свой страх и на крысоловку тоже…» — Я могу засвидетельствовать: Сусанна — женщина очень мужественная! — важно заметил Мацей. Увидев Денисова в отделении, он с секунду колебался: должен ли он делать вид, что никогда не видел его прежде? Они поздоровались. — Я, между прочим, сразу догадался, кто вы, — с ходу придумал Мацей. Легенде этой было суждено потом долго гулять по дому творчества «Коктебель». — Не сомневаюсь. — МУР? — Транспортная милиция, Московское управление. — Длинная у вас рука, однако… Денисов поймал удивленный взгляд Ширяевой; пришло ли ей в голову, что его приезд в Коктебель связан с нею? С гибелью Волынцева? С их взаимоотношениями? Что-то удерживало его еще в кабинете Пашенина. Люди, о которых он читал в эссе? Их манера общения? — В доме, должно быть, были и другие ценности? — допытывался дежурный. — Может, им было известно о колье? — Ширяева словно кого-то или чего-то ждала — оглядывалась на дверь. — Сусанна купила его, когда мы жили в Париже, на Рю де Риволи. В доме еще коллекция греческих икон. Марки Николая… — Родственника? — Да, он вот-вот появится. Следователь сказал, чтобы все, кто вечером приходил на дачу, собрались в отделении милиции. Нас допросят… — Она что-то чувствовала — снова оглянулась. — Денисов — междугородная… — крикнули из коридора. Он вернулся в кабинет Лымаря. У телефона был Бахметьев. — Ну как? — Бахметьев сплоховал только в первой фразе. Может, оттого, что соединение произошло неожиданно. — Нормально. Вы из дежурки? — Да. Сюда уже позвонили из Донецка. Я в курсе убийства Смааль. — Что Донецк? — Рогов короткое время, пока не определился, обучался на курсах подготовки начальников почтовых вагонов… С этой минуты Бахметьев повел разговор твердо. Знание известных Денисову обстоятельств дела как бы уравнивало их. — У нас на вокзале? — Да. «Я мог встречать Рогова на парке прибытия…» — подумал Денисов. — Понятно поэтому, отчего он решился выбрать местом преступления нашу станцию — он ее отлично знает! С «пумой» тоже все ясно… — Бахметьев говорил, как об известном с самого начала. «У победы сто отцов…» — заметил классик. — …В костюме Волынцева оружие лежать не могло. Единственный незашитый карман — узок, пистолет не входит… Связь неожиданно ухудшилась, голос Бахметьева стал едва слышен. — …Он выстрелил в момент, когда маневровый закрыл платформу, а хлопок выстрела был едва слышен за стуком колес… Что-то на линии!… Голос Бахметьева исчез вовсе. Денисов мысленно продолжил: «…Рогов оставил пистолет на платформе, взял документы и вещи, чтобы личность убитого как можно дольше не могла быть установлена, вошел в стоящий на путях пустой сцеп. Оттуда он видел Салькова, похитившего «пуму» и тем нарушившего желаемый им планшет места происшествия. Сообщив милиции про носильщика и пистолет, он вылетел в Коктебель. Путь к следующему преступлению был открыт…» — Алло, Москва… «А до этого Рогов через жену приобрел билеты до Старого Оскола и обратно, а сам заезжал в Харьков к Волынцеву…» Денисов с десяток раз мысленно прошел путь, по которому Бахметьев только пускался в свое недолгое странствие. Но Бахметьев по своей милицейской биографии был обэхээсник и следователь, а он, Денисов, был розыскником. «…В Харькове Рогов ничего не успел, так как Волынцев, едва прилетев из Тувы, в тот же день мчится в Москву. Рогов едет вместе с Волынцевым в Москву. По-видимому, кто-то, Окунев или Сазонов, действительно родственники его жены. Он знает о них и по телефону пристраивает Волынцева на квартиру. Там тот живет, пока Рогов не совершает убийство, инсценировав его как самоубийство…» Разговор со столицей окончательно прервался. — Положите трубочку… — посоветовала телефонистка. Денисов так и сделал. Молча ждал. В милицейском доме все было привычно — мебель, фотография дочки Лымаря на столе под стеклом. Денисов мог перечислить, что находится у Лымаря в запертом металлическом сейфе, в столе, какую одежду он держит в шкафу на случай приезда начальства. В мрачноватом этом кабинете все было, как в том — родном — с колонной, поддерживавшей арочный свод, со стрельчатыми окнами, выходящими на перрон. Связь с Москвой отсутствовала. Подумав, Денисов достал рукопись. И дальше: Снова прозвенела междугородная. — Алло! — сказал Бахметьев. — А это вот и для тебя новость!… С «пумы»-то они следы удалили! А на газетах, в которые завернули пистолет перед тем как подбросить его в метро, остались их отпечатки! Пальцы бригадира — Романа!… Денисов не удивился. Дактилоскопия и вообще криминалистические науки, родившиеся как инструмент для раскрытия преступлений, обязательно подводили тех, кто пытался воспользоваться ими для правонарушений. — Ширяева там, в Коктебеле? — спросил Бахметьев. — Да. Хотели что-то уточнить? — Я жду звонка Королевского. Думаю, он решит лететь в Планерское. Бахметьев вернулся к тому, на чем его прервали: — Чем ты объясняешь стремительные перемещения Волынцева? — Погибший так и не стал для Бахметьева Ланцем. — Кое-что я предполагаю. — Денисов был готов к вопросу. -Пусть Королевский в Харькове свяжется с телеграфом. А лучше позвонит соседям Волынцева, у них есть телефон. Должна существовать срочная телеграмма, которая пришла накануне возвращения Волынцева в Харьков… — Не понял! Дверь в кабинет открылась, вошли незнакомые сотрудники — майор и еще двое в гражданском. Оперативная группа вернулась с места происшествия. Пора было заканчивать разговор. Бахметьев это почувствовал, спросил все же: — Что насчет телеграммы? — Из-за нее Ланц и торопился в Москву. Чтобы попасть к тамбовскому поезду. Алло! В этой истории есть еще женщина. Он с ней встречался до знакомства с Анастасией. В ту ночь она, видимо, уезжала с нашего вокзала. — Не понял! — Он спешил в Москву, чтобы проститься. Может, искал сочувствия и понимания! — Ну, ладно. Оставляю это на твоей совести. Потом разберемся! Все! — Мне вылетать? Остаться? — Решим. В течение получаса я позвоню. С прибытием опергруппы, осматривавшей дачу Роша, отделение наполнилось сотрудниками милиции. Теперь оно напоминало штаб накануне начала массированного наступления. Звонили по всем телефонам сразу. В район и область хлынула оперативная информация. Одновременно всюду в помещении срочно наводили чистоту и порядок. Не исключался приезд высшего областного начальства. — Звонок с дверей изъяли? — спросил Денисов у старшего следственно-оперативной группы. — На даче Роша? — Следователь оказался молоденький, с гонорком. Не приходилось сомневаться в том, что это его первое крупное дело. — Нет! Почему вы спрашиваете? — Если он арзамасский, выпущенный с нарушением действующего ГОСТа, — предупредил Денисов, — то мог быть установлен не случайно. После затяжного звонка кнопка «залипает», накаляется сердечник внутри, воспламеняется лаковая катушка. — Он помнил предупреждение сводок-ориентировок МУРа, даже если проглядывал их второпях, руководствуясь интересами своей — вокзальной — — Не задумал ли он сжечь дачу, чтобы не оставить следов? — Следователь нашел глазами Лымаря. — Товарищ майор! Мы недосмотрели. Поезжайте. Аккуратно снимите. Составьте протокол. Возьмите с собой Пашенина. Срочно! Лымарь кивнул: — Сейчас. — Он взглянул на Денисова. — Остаешься? — Еще не знаю. Несколько секунд, пока они простились накоротке, показались следователю вечностью: — Прямо сейчас поезжайте! Берите машину! — Пока, — старший опер Пашенин тоже подошел. — Вдруг не увидимся! Приезжай! Лымарь и Пашенин уехали. В ожидании звонка Денисов потолкался по кабинетам. Потекли удивительно неспешные минуты. Ненадолго он стал знаменитостью, на него поглядывали с любопытством. В том числе Веда и ее друзья; их всех допросили, кроме Георгия и Мацея. Компания ждала обоих, чтобы идти вместе. — Вот! Правда, не особенно качественная… — дежурный подал Денисову фотографию Рогова, — но тем не менее!… На снимке Рогов выглядел одутловатым, с болезненно-рыхлым лицом, в траурной черной рамке — следе неровно расположенного при печатании негатива. — Отправили? — Да, с нарочным, на телеграф. Для Донецка и в Москву. Мацей подошел тоже — ему хотелось загладить холодность, с которой он первоначально встретил Денисова в отделении. Он не знал Рогова, внимательно разглядывал фотографии: — Такой молодой… — Черная рамка ввела его в заблуждение. — Между прочим, с нами человек, который кое-что в этом понимает, может помочь. Никита! Зубарев — высокий блондин, йог и экстрасенс, по терминологии Денисова, — положил фотографию на стол, принялся пристально вглядываться. От напряжения на висках у него выступили бисеринки пота, потом Зубарев поднял ладони, медленно покружил ими, не касаясь бумаги. «Самый невзрачный, казавшийся наиболее простым и понятным, — Денисов вспомнил эссе, — а на самом деле философ, знаток древней «кабалы». — Это о нем!» Он пожалел, что не нашел незнакомое слово в большом энциклопедическом справочнике. Зубарев подвел итог: — Сердечная недостаточность. И почки не в порядке. Все вместе. Но в первую очередь сердечная недостаточность. Она и была причиной смерти… — Он убрал руки. Его тоже ввело в заблуждение траурное обрамление. — Спасибо. — Денисов ни о чем не обмолвился. Веда вздохнула у окна: — Не надо про смерть! В это время в кабинете Лымаря снова раздался пронзительный звонок междугородной, Денисов извинился. — Думаю, это мне! И ошибся. Звонил Киев — дежурный по министерству требовал список опергруппы, выезжавшей на место преступления. Майор из райотдела перечислил всех — Денисов, как находившийся в это время в кабинете, естественно, упомянут не был. Затем майор скромно выслушал поздравления. «У победы сто отцов…» Денисов пожал плечами. С задержанием преступника всегда заканчивается некий присущий поединку интим, что ли? Чувство единоборства. Следом за дежурным сразу позвонил Бахметьев. — Можешь вылетать. К вечеру в Коктебеле будет Королевский. Все сделает сам. — В Харькове нашлось что-нибудь? — Денисов намеренно не спросил про телеграмму для Ланца, и Бахметьев тоже ничего о ней сказал. Видимо, пока не было ничего известно. — Разыскали свидетеля. Он видел в Харькове Волынцева вместе с Роговым. Донецк передал им его фотографию. Приедешь — узнаешь подробности. — По нашей фотографии? Из Планерского? — По донецкой. Изъяли у него дома. — Значит, жена Рогова в курсе? — Идет обыск. Все, пожалуй. Не задерживайся. Денисов не успел отойти, как его снова вызвали. На этот раз на проводе оказался Донецк. У телефона был один из оперативных уполномоченных, с которыми Денисов разговаривал ночью, — Шулятников. — Алло, Денисов! Слышно? С нас приходится!… «Раскрыто»… — понял Денисов. — У нас была свидетельница — видела, как преступник садился в машину. Твердо опознала Рогова по фотографии, по комплекции тоже подходит… — Не пойму, как, совершив такое преступление в ноябре, он через полгода решился на новое… — У Смааль он почти ничего не взял. Ценности лежали в настольной лампе. Потерпевшая словно предчувствовала -попросила зятя спрятать драгоценности, чтобы она и сама не знала, где. Собиралась выезжать за пределы… — Догадываюсь, чем это для нее обернулось… — Вот именно. Особая жестокость. Всюду кровь. Всю ночь вместе с ним искала свои кольца по всей квартире… — Он помолчал. — Вашей вдове в Коктебеле сильно повезло. — Кстати. Как фамилия жены Рогова? Сазонова? Окунева? — Окунева. А что? — Это для следователя. — Ты остаешься? Я, наверное, тоже лечу со следователем в Коктебель… — Нет! Уже поехал… Минуту — и ты бы меня не застал… Впереди шла Веда с друзьями, тоже молчаливые, усталые; бессонная ночь ни для кого не прошла бесследно. Когда Ширяева проходила мимо Денисова, взгляды их встретились. «У нее большие глаза, округлый подбородок на белом с желтыми пятнышками пирамидальном лице, змеистые прекрасные полные губы Моны Лизы… — Он заучил наизусть как ориентировку словесный портрет, чтобы без запинки цитировать регистраторам, официанткам в Доме творчества, в пансионате, на турбазе — везде, где придется вести розыск. — Длинные сложные уши с серьгами из сердолика под цвет бус. Глаза серо-голубые…» Денисов мог окликнуть — «Анастасия!» или «Легитим!», Ширяева сразу бы догадалась, что ее и оперативного уполномоченного из Москвы соединяет общая тайна. Ширяева могла спросить о Ланце, а он ничего не мог ей сказать: решать, что является пока следственной тайной и что нет, -было законной прерогативой прилетающего в Коктебель следователя. Несколько минут все шли молча. Впереди из-за домов послышалась музыка, кто-то нес включенный транзистор. «Я вам скажу оди-и-ин секрет… — обвораживая, запел низкий женский голос, — кого люблю-ю, то-го здесь нет…» Несмотря на дурное настроение, на усталость, компания задвигалась, защелкала пальцами, принялась пританцовывать. — Наташа, — окликнула Веда, — думаю, нам лучше сразу отправиться к Сусанне. Успокоить… — Обязательно. — Лицо женщины все еще было прекрасно, мужчины из компании Веды потянулись к ней, чтобы идти рядом. «О чем ты сейчас думаешь?» — спрашиваем мы каждую минуту друг друга, как дети…» — вспомнил еще Денисов. -«Мне страшно, что все это кончится…» Каждый вечер я готов сказать тебе: «Милая, я больше не могу!», а я говорю вместо этого: «Милая, давай поженимся!» Ему показалось, что он знает об Анастасии и Ланце все или почти все. «Неудовлетворенное честолюбие, — подумал он, — капкан даже для более сильных характеров. Любой неуспех Волынцев приписывал исключительно неумению стать своим в кругу профессионалов, войти в который он всю жизнь стремился. Ловушки, расставленные нам в детстве, рано или поздно обязательно срабатывают…» Компания сворачивала. — Мы еще увидимся? — спросила Веда. — Наверное. — Он помахал рукой, и Ширяева в ответ тоже подняла руку. Наступало утро. В небе отделялись более глубокие черные тона. У автостанции было заметное движение. Из Феодосии прибыл автобус — пустой, с одним-единственным пассажиром — тот, с которым четыре дня назад прикатил и Денисов, — тряский, отправляющийся с конечного пункта еще затемно. В заднем его стекле тревожно мигали многочисленные огоньки; это караван грузовых машин из Судака сигналил, обозначая обгон. Денисов вышел на шоссе. Со стороны Судака оно постепенно «одомашнивалось», переходя в более или менее широкую улицу, впрочем, изрядно побитую. Деревьев и мазанок по другую сторону поселка было меньше, давала о себе знать «промышленная зона» — автостоянки, два или три склада, несколько гаражей. Было еще темно, но на шоссе люди уже ждали попутных машин. — На Симферополь? — спросил Денисов. — Да, все на Симферополь. В аэропорт. У почты степенный человек снимал навесные замки с кабин междугородных автоматов. Делал он это основательно, неспешно, на каждое отпирание уходило не меньше минуты. Подумав, Денисов вошел в одну из кабин, опустил монету, набрал номер. В Москве трубку снял Бахметьев, он все еще сидел за пультом дежурного. — Новости есть? — Денисов поставил сумку. Куртка, жестко перехваченная у воротника, коснулась пола. — Есть. Слушаешь? — Да. — Ты прав насчет второй женщины… Внимательно перечитывая эссе убитого, этого нельзя было не заметить. — …Сейчас позвонил Королевский; у соседей Волынцева в Харькове действительно лежала телеграмма. Когда он прилетел из Тувы, ему сразу ее вручили. И он помчался… — Что в телеграмме? — Королевский восстановил такой текст, — Бахметьев помешкал, надевая очки. — «Буду Москве проездом поезд 441 вагон 4. Если не встретимся, будь счастлив. Больше не могу. Прощай». И подпись. Какая — в жизни не догадаешься! — Мне кажется, я знаю. — Денисов вздохнул. — Телеграмма была подписана «Отчий дом». Даже отсюда было слышно море, неумолчное передвижение гальки. Будто кто-то невидимый, тяжелый, неспеша шел вдоль железнодорожного полотна, загребая ногами свежезасыпанный гремучий балласт. За деревьями взмыли огни, несколько человек с обочины перешли на дорогу. Денисов повесил трубку. Поправил под мышкой кобуру. Преступление было раскрыто. Он мог не спешить. Было справедливым, чтобы люди, пришедшие раньше его, уехали первыми. |
|
|