"Из хроники кладбища «Шмерли»" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)3Денисов посмотрел вслед: выехав из рощицы, «жигуль» Богораза проследовал мимо девятиэтажки, свернул в проулок. «В обоих случаях убийца не пощадил свои жертвы. Почему? Даже если женщины проснулись, что они могли сделать? Преступник пригрозил бы топором. Они лежали бы молча, закрыв глаза. Как неживые… В комнате матери и ребенка никто не слышал никакого крика…» Краем рощи Денисов вышел к домам. По периметру их тянулась нарезанная участками, захваченная под картошку и клубнику земля. Их огораживали ржавые трубы, проволока, спинки старых кроватей. «Неосознанный вызов владельцам казенных дач и престижных садовых кооперативов…» «Жертвы знали своих убийц!… Преступник боялся оставлять их в живых». Когда Денисов снова вернулся в штэтл, он не заметил во дворе никаких перемен. Старик Нейбургер — длиннорукий, в залоснившемся галстуке и вельвете — по-прежнему курил рядом с сараем, отбрасывавшем тень к нему во двор. Поодаль, в тени другого сарая стоял «жигуль»; ни Шейны, ни ее мужа видно не было. Чуть дальше, у заборчика, виднелся сваленный набок детский велосипед. — Излюбленное ваше место. — Денисов кивнул на тень у сарая. — А, Мойше-Герш Лейбович? — Имя-отчество он выговорил не очень уверенно. — Так пишут в документах, но так не говорят… — старик оставил излюбленную — без фильтра, кубинскую сигарету. -С еврейскими именами сложно. — Он не прочь был поболтать. — Вы говорили с Шейной? — Старик все знал: дом был проницаем изнутри, как ушная раковина. — А этого бандита, ее мужа, мобутовца, — он кивнул на «жигуль», — вы тоже уже видели? Денисову не пришлось самому начинать разговор о Богоразе. — Кооператор! «Руководитель промышленности»! Он так себя представляет… — Нейбургер пыхнул сигаретой. — Завпроизводством в еврейском кафе. — «У Мейше»? Кафе отделяло от вокзальной комнаты матери и ребенка, где произошло убийство, не больше трехсот метров. — Вы знаете, где это? — Нейбургер был удивлен. — Конечно! Был даже день, когда Мейше — хозяин кафе приходил к нему — искал защиту от рэкетиров; он подключил первое отделение милиции. Все как-то обошлось. Мейше — коренастый, с золотой цепочкой и шестиконечной звездой на шее, -во всяком случае, больше к нему не обращался. — …Делает фаршированную рыбу и шейку по-еврейски… Стоит, говорят, баснословно дорого. Но люди платят! Лишь бы название… Спрашивается, откуда Богоразу знать, как готовить рыбу? Он что — умеет это делать? — Может, от родителей… — А что родители? — Нейбургера понесло. — Мои дети всю жизнь видели, что мать делает манную кашу. А когда сын женился — не этот, второй — он пришел к ней за рецептом: «Я буду записывать. Раньше надо поджарить крупу или нет?» Денисов дал ему выговориться. — …Как он бросился на меня с топором, дер бандит, когда я сказал, чтобы он не ставил этот тамбур! — Старик показал на уродливый придел, выступавший рядом с окном. — Нам же из-за него до обеда нет солнца!… — Когда это было? — Когда убили Сусанну… Перед тем, как он наладился ехать. Может, на месяц раньше. Или позже. Еле отобрали топор… — Он собирался уехать? — Подал заявление. В Эрец. Там у него два брата двоюродных, сестра. — В Эрец? — Ну да. В Израиль. А сейчас не знаю. Увидел, что и здесь можно драть три шкуры. Теперь вряд ли уедет… — Старик принадлежал к непримиримому довоенному поколению, чей сформировавшийся стереотип противился любой перестройке. Они заблуждались почти во всем. Благо ослепление прошлым было у них искренним, а их положение сегодня лишало возможности активно сопротивляться. Денисов уважал их право иметь собственное мнение, но в дискуссии предпочитал не вступать. — Кстати, — старик поманил Денисова, зашептал: — какой он еврей? Такой, как вы! Мать — русская. Не знает ни слова на идиш! — Нейбургер замахал руками, словно собирался войти в воду. — Выпивает! — И это есть? — спросил Денисов. — Недавно дома не ночевал. Боялся, видно, сесть за руль… — Давно? — В эту субботу. На другой день, в воскресенье, Горбачев принимал Рейгана… — Где он был? — А я знаю? Жене, видно, это нравится. Сестричке ее -тоже. Неплохо устроились, а? Они повыходили замуж, как только квартира Сусанны освободилась… — А какие взаимоотношения были у Богораза с убитой? — Я же вам сказал: родственники строили дом, чтоб вокруг были все свои. А потом годами не хотели друг друга видеть… Вот вы говорили с Лидой-Зельдой… — Старик знал все. — Но Лида могла что-то и не сказать… Почему? — Подумав, он сам же и ответил: — Потому, что у них с Сусанной были свои проблемы. Лида-Зельда поддерживала Богоразов! А Сусанна, представьте, нет! — А Вайнтрауб? Как он ладит с обеими? — Каждая сестра хотела показать, что она любит брата больше, чем другая… Вам интересно? — Очень… Пока невозможно было решить, что окажется важным. — Моисей, — раздался низкий женский голос. Дверь ближайшей террасы отворилась на ширину ладони. — Иду… — Старик обернулся к Денисову. — Вы можете зайти? Мне надо коринфар принимать… Там я вам все спокойно объясню. В длинной комнате единственное окно оказалось зашторенным. Света хватало на первые половицы, дальше стоял полумрак. На столе поверх чистой, жестко накрахмаленной скатерти сохла мелко нашинкованная домашняя лапша. — …Перед тем как тому случиться с Сусанной — не про нас будет сказано! — Нейбургер остановился, ожидая, когда ему предложат лекарство. В глубине комнаты хлопнула дверца холодильника, послышались легкие старушечьи шаги. — Их брат — Ёся — был в Риге, на взморье. Жена его, как всегда, была рядом… А в это время Сусанна видит сон… Что она там видит? Мухомор или пепельницу… — Она видела, что Ёся моется под душем… — Жена Нейбургера — сухая маленькая старушка передала мужу лекарство. — Короче, очень плохой сон! — Нейбургер не глядя сунул таблетку в рот. — А Лида-Зельда — вторая его сестра — в это время ничего не видит. Или видит, что все хорошо. Отсюда неприятности! Сусанна считает, что она должна срочно поехать к Ёсе на взморье… Хотите домашнего гриба? -спросил он неожиданно. — Нет? А я попью… — Откуда-то из темноты появилась банка. Он нацедил сквозь пожелтевшую марлю в стакан жидкости и, отдуваясь, выпил. — И вот уже ссоры и ревность! «Куда ты поедешь?…» — «Я должна поехать!» Короче, она побыла там с ним. Привезла ему баночку икры… Мало они получают икры в своих больницах! Говорят, только птичьего молока не хватает! У каждой кровати -телефон! А здесь, чтоб вызвать «скорую», нужно бежать аж во-он к тем домам! Ну, что вам говорить? Ёсе от икры стало легче или от чего-то другого. Сусанна вернулась, а у Лиды-Зельды нижнее давление сразу стало выше, чем верхнее… А еще через неделю, как Сусанна вернулась, ее не стало… Сестры, по-моему, так и не начали разговаривать… На терраске неосторожно скрипнула дверь, кто-то тихо поднялся по ступеням. — Кто там? — крикнула жена Нейбургера. — Я-а!… — Денисов узнал резкий фальцет сестры погибшей — Лиды-Зельды. — Хочу взять ключ от сарая. По-моему, черная курица опять подлезла к вам под дверь. — Пожалуйста! Вы же знаете, где он висит! У окна… -отозвалась хозяйка. Действительно ли одна из кур забралась в сарай или сестре убитой было интересно, о чем говорит розыскник с соседями? Она спустилась с терраски. Сквозь неплотно прилегающую штору Денисову был виден ее толстый, расплывшийся под платьем таз. — Я хотел вас вот о чем попросить, — Денисов поднялся. Предстояло небольшое оперативное действо, и было хорошо, что Нейбургер предложил ему зайти в дом. — У меня есть фотоснимки. — Денисов достал несколько фотографий, в том числе и фото убитой на вокзале, сделанное сразу после туалета лица. — Никого из них вам не приходилось раньше видеть? Взгляните. — Минутку… — Старик зажег свет, достал очки, долго сучил их подкладкой пиджака, наконец, водрузил на нос. -Где? Он медленно осмотрел фотографии, потом задумчиво поскреб подбородок. — Какие-то старухи… Я плохо запоминаю. Лучше покажите кому-нибудь из женщин. Они лучше помнят. — А ваша жена? — Перл? Она же совсем слепая! — Вы считаете, что никого из них раньше не видели? -уточнил Денисов. Нейбургер подумал: — Может, вот эту… Он неуверенно показал на фотографию потерпевшей из вокзальной комнаты матери и ребенка. — А где, когда? Что-то было в его голосе, потому что слепая жена Нейбургера окликнула его с дивана: — А вы присядьте. Денисов подвинул стул. Садясь, он коснулся скатерти, полотно действительно оказалось жестко накрахмаленным, стояло колом. Нейбургер вернул фотографии, прошел в глубину комнаты, к дивану, сел и, должно быть, сразу задремал. Денисов услышал его ровное сиплое дыхание. — Вы не показали карточки Лиде-Зельде? — спросила Перл. — Нет пока. — Может, Шейна или ее сестра тоже кого-то узнают… — Сестра еще не вернулась с работы… А что Вайнтрауб? -спросил Денисов. — Я смогу ему показать? — Он совсем плох. Ему даже не сказали, что сестра убита. — Вайнтрауб не знает об убийстве Сусанны Маргулис?! — Нет. — А его жена? — Влада знает. Ей вы тоже можете показать. Но она приезжая… Из Латвии. В Москве у нее мало знакомых. И вообще… Ёся то в больницах, то в санаториях для старых большевиков, она с ним… Коротким всхрапом Нейбургер обозначил с дивана момент своего внезапного пробуждения. Сразу поднялся. — Положение такое… — Он поправил заправленные в сапоги брюки, прошел к дверям. — Пойдемте? Где-то Денисов уже видел эту манеру носить сапоги поверх штатских брюк. Но у кого? Может быть, в старых картинах? — …Богораз должен вам помочь. Бандитская память! Как у его деда — Мордехая! Его и назвали Менлин в честь деда… — Менлин? — У еврейских имен была странная трансформация. — Не Мордехай? — Кто знает, тот не спутает, — солидно объяснил Нейбургер. «Нужен ли этот экскурс в жизнь чудом сохранившегося под Москвой старого еврейского местечка, этого штэтла, состоящего из одного-единственного дома», — подумал Денисов. Розыск преступника, совершившего зверское убийство на Павелецкой, ни на йоту не продвинулся оттого, что он обрабатывал версию о связи между обоими нераскрытыми убийствами. — …Мулим — от Мейше, а Менлин — обязательно от Мордехая. Так было… — старик продолжил. — А теперь моего внука зовут Рамон — отцу, видите ли, захотелось; он с женой ездил в Испанию. А дочь — Наташа… — Менлин… — Денисов удержал в памяти имя кооператора. — И в паспорте так же? — Этого я не ведаю, я не милиция. Откуда я знаю, что записано у Лиды-Зельды? Для меня она все равно Зельда, пусть там будет Прасковья или Елизавета… Какая разница? Имя, однако, имело значение, и Нейбургер тут же это подтвердил: — Если у человека еще до его рождения умер отец, то его обязательно называют в честь умершего… В прогоне показалась молодая женщина в юбке, в майке на тонких, скрученных в шнурок бретельках. — Добрый день, — она обошла Денисова и старика, колыхнулась разгоряченным телом, теплый воздух вокруг нее тоже колыхнулся. — Добрый день, — старик проводил взглядом ее выступавшую из майки, открытую спину. — Это сестра Шейны Полина… Вы о ней спрашивали. Она жена второго брата Богораза. «Люди, обосновавшиеся в доме еще с «до войны», — подумал Денисов, — строили дом, как корабль или крепость. Как Ноев ковчег, куда забрались все родственники, чистые и нечистые. Старики умирали, дети рождались в пути. А корабль плыл, то есть стоял… И такой Мафусаил, как старик Нейбургер, мог еще перечислить весь экипаж и всех пассажиров с самого отплытия…» — Полина — это единственное имя? Или… для домашнего употребления… — Денисов продолжал упорно цепляться за все, что могло в дальнейшем пригодиться. — Родители назвали ее Идес… Вы уже идете к ней? — Я думаю, успею еще позвонить. — Это за теми домами! У девятиэтажного здания на скамье коротали время пенсионеры. Рядом с телефонной будкой в коляске спал ребенок, его мать звонила по телефону. Денисов присел на край скамьи и тотчас почувствовал, что его клонит в сон. Женщина в телефонной будке все время двигалась, не стояла на месте, голова с трубкой была в кабине то слева, то справа, разговор, казалось, вот-вот прервется, а он продолжался и продолжался. Денисов поднялся. — За домом еще телефон, — сказал какой-то старик в очках, в шляпе. — Эта будет звонить, пока ребенок не проснется. По другую сторону дома телефонная кабина оказалась пустой, Денисов набрал номер Бахметьева. От трубки стойко пахло духами. — Слушаю, — сказал Бахметьев. — Это Денисов… Пока ничего. — У нас тоже. Взаимоинформация не заняла и минуты. — Вся Москва у телевизоров, смотрит визит президента… — посетовал Бахметьев. — Ни одного преступления по городу, кроме нашего. Вилов уже спрашивал о тебе: «Что он делает?» — Я как на острове… — Денисов собрался с мыслями. -Никто отсюда не уезжал уже лет пятьдесят! Рождались, умирали… Есть тут один старик — он видел здешних прабабушек, поэтому все может сказать о правнучках… Бахметьев вздохнул: — Какой смысл в этом? — ему не приходилось раскрывать преступления самостоятельно. — Мы мало знаем о потерпевших, а об одной вообще ничего. А ведь они прожили жизнь. Он возвращался мимо того же крыльца. Коляска с ребенком все стояла у телефонной будки. Денисов возвращался, а женщина все еще говорила… Полина успела переодеться — вместо майки с перекрученными узкими бретельками на ней теперь был халат, под ним черный купальник, который просвечивал, пока она стояла на пороге террасы. — Заходите. Только у меня не убрано… — Руки женщины были заняты — она закалывала на затылке иссиня-черную толстую косу. Во рту торчали шпильки. — Сейчас… — Я из милиции. — Шейна, сестра, мне сказала… — Женщина потянулась лениво-кокетливо. Она была босиком, звонко прошлепала в комнату. — Пожалуйста! Он прошел внутрь. Две небольшие комнаты, кухня. Из-за жары все было завешено, плотно укутано. Чтобы охладить дом, хозяйка вылила на пол не меньше ведра — вода еще стояла у порога. «Значит, тут все и произошло». Денисов обратил внимание на дверь. Цилиндровый замок выглядел довольно старым. — Вы его меняли? — Нет. — Выходит, эксперты не брали на исследование… — Брали. Потом вернули. Он обнаружил накладку, допущенную следствием. В цилиндровых замках возможность отпирания зависела от поворота цилиндра в патроне. Ключи, отмычки этой конструкции лишь контактировали со стенками скважины и со штифтами. Чтобы установить следы, цилиндр требовалось распилить вдоль скважины и произвести осмотр и микроскопическое исследование. Этот замок распиливанию явно не подвергался. — Как мне называть вас? — спросил Денисов. — Полина? Идес? — Как назовете… — Повторялась та же история с именами. — Тетка вообще меня зовет Лейбла. В честь деда… Он не стал комментировать. — Что-нибудь осталось тут от прежней владелицы? Полина огляделась. Низкая широкая тахта, ковер, журнальный столик. — Нет, пожалуй… — Она подошла ко второй комнате, там была детская. — Тут тоже все наше. Кровать мы выбросили… — Полина отошла к двери. — Вообще навели порядок. Тут была одна рухлядь. Часть выбросили, часть сожгли. По-моему, ее ничего. Хотя… Они вышли на террасу. — Стол этот. Сто лет еще простоит. — Крепкий… Денисов не ошибся. Убитая и ее соседи, проживавшие в штэтле, не были людьми большого достатка. Совершая преступление, убийца не мог рассчитывать на то, что внезапно разбогатеет. — Стол так и стоял здесь? — Нет, — Полина вернулась в комнату. — Стол стоял против ее кровати, у окна. А сбоку был диван, черный, под кожу, с валиками и спинкой. Да… — Она вспомнила о чем-то. -Сейчас я вам принесу. — Откуда-то из террасы появилась недорогая стеклянная ваза, с четырехугольным раструбом. -Это возвышалось посреди стола. Тетка ставила в нее георгины… Сбоку, за окном виднелась грядка с цветами. — Я думал — тюльпаны… — Денисов не без умысла назвал сорт, луковицу которого он нашел в цветнике на могиле убитой. Полина никак не отреагировала. — Вы были у нее на кладбище? — Мы приехали на другой день после похорон. Телеграмма запоздала. — А потом? — Нет, сначала все некогда было. Потом как-то забылось. -Полина поправила на шее под халатом купальник… «Наверное, тоже собиралась на пруд», — подумал Денисов. Заметив, что Денисов все еще смотрит на грядку, прилегающую к забору, она объяснила: — Это Еси, ее брата… У самой Полины под окнами не было ничего, кроме обильно разросшихся корней ревеня и нескольких кустов крыжовника. — За садом Влада следит, его жена. Они вышли на террасу. — Дом этот записан на вас? На мужа? — На меня, — она отчего-то покраснела. — Я вхожу в более близкий круг наследников как дочь сестры. Мой муж приходится ей внучатым племянником. — Он не живет тут? — Он служит, — она незаметно снова поправила купальник. — В Белоруссии. Скоро я с ребенком еду к нему в отпуск. — У вас сын? — Да, сейчас он на даче. С детсадом. — Вам… здесь одной… — Денисов не сразу подыскал сло-| во. — Спокойно? После того, что произошло? — Я ведь ничего этого не видела. — Вы бывали тут при жизни погибшей? — Два раза. Тетку я помню плохо… Чаю хотите? У меня жасминовый. Он уже заварен. — Полина прошлепала на кухню, крикнула оттуда: — Может, кофе? — Лучше чай. Она вернулась с заварным чайником; чашки, блюдца нашлись в стенном шкафчике. В нем же была и сахарница. — Муж вашей сестры, Шейны, — спросил Денисов, — он заканчивал Институт народного хозяйства? — Экономический… — Она разлила чай, принесла из кухни еще круглую хлебницу с печеньем. — Он был дружен с покойной? — Что вы! — Полина махнула обнаженной до белых полных подмышек рукой. — Он бывает здесь? — Сестра заходит часто. — А Богораз? — Теперь редко. Первое время, бывало, все говорил: «Лейбла, ищи Сусаннины деньги! Они где-нибудь в печке. Или в погребе… Давай переберем сруб…» — Что, по-вашему, произошло тогда? — спросил Денисов. -И почему именно с ней? Полина пожала плечами: — Если даже вы не знаете… Была ли и для нее дверь, которую он хотел вскрыть, так же заперта, как и для него, для уголовного розыска области, для Ваникевича, для всех других? — Маргулис с кем-нибудь переписывалась? Письма приходили на ее имя? — Были вначале… — Полина принялась быстро убирать со стола. — В основном открытки. К праздникам. Потом прекратились. Между прочим, этой зимой опять было одно письмо… — Давно? — Перед Новым годом. Но я его не видела, кто-то говорил. — Не помните, кто? — Нет. — А куда его дели? Мы можем найти? — Вряд ли, — она провела рукой по клеенке, — наверное, порвали. — А от кого? — Без понятия. Появившаяся было зацепка тут же исчезла. Впрочем, существовала ли она? Письмо от человека, который в течение пяти лет со дня гибели Маргулис продолжал думать, что старуха еще жива!… Денисов отодвинул край шторы — на дворе по-прежнему стояло слепящее солнце. Было самое пекло. Сбоку, за террасой, он внезапно увидел не особо чистый халат Лиды-Зельды, старуха стояла за углом, на негнущихся больных ногах, думая, что ее никто не видит. За деревянной стеной, в глубине дома послышался звук часов, они сначала зашипели, затем стали бить. Тяжело, громко, отрешенно. Денисов прислушался: казалось, ударам не будет конца. Откуда-то из глубины его памяти возник образ старых, в деревянном черном футляре часов с маятником, с римскими цифрами на циферблате. Неожиданная мысль пришла в голову: «Убийство мог совершить такой же старый, немощный человек, как и сами потерпевшие…» — Это у Зельды, — Полина взглянула на свои пластмассовые часики. — Через минуты четыре начнут бить часы у Нейбургера. Они у него позади. А если бы тетя Влада была здесь, она завела бы и свои… — Полина уже изнывала в облегавшем ее синтетическом купальном чулке. — Можно? — Дверь террасы заскрипела, Лида-Зельда все же решилась войти. — Я не помешала? Сидите, как ангелочки… Через дверь Лида-Зельда бросила быстрый взгляд на тахту. — Входите, — сказала Полина. — Влада сегодня не приедет, — объявила Лида-Зельда. -Оказывается, она за неделю предупредила; к ним сегодня приедут чинить холодильник. Я только сейчас вспомнила. — А садик? — огорчилась Полина. — Что я знаю?! Останется неполитым… — Лида-Зельда потрясла огромными кулачищами. — У меня нет на это сил! — И у вас тоже цветник? — Денисов обернулся к Лиде-Зельде. — А-а… «Нежность», душистый горошек… — Тюльпаны? — Немножко тюльпаны. — Вы высаживали их у сестры на могиле? — Боже упаси! Кто сажает тюльпаны на могилах? Сколько времени уже? — Толстая женщина все время спешила. — Ого! Ты знаешь, Лейбла? Уполномоченный показал Нейбургеру фотографии… Так, знаешь, что сказал тот старый прохвост? «Какие-то старухи!…» Я говорю: «Вы хотели, чтобы вам показали голых девочек!» — Лида-Зельда захихикала. — Нам вы тоже покажете? Весь дом тут же узнавал обо всем по тончайшим капиллярам, которыми были соединены все комнаты, террасы и даже соседи, как сообщающиеся сосуды. Что перегонялось по ним? Он достал фотографии, которые перед тем показывал Нейбургеру. — Может, кто-то из этих женщин бывал в вашем доме или был знаком с Сусанной Маргулис… Снимки, правда, не очень качественные. Но, может, вы кого-то узнаете… Обе женщины подошли ближе. — Действительно, уже немолодые… — Лида-Зельда взяла фотографии, принялась быстро их перебирать, пока не дошла до снимка, на котором изображена была погибшая в вокзальной комнате матери и ребенка. Фотография убитой вызвала в ней безотчетную тревогу, Лида-Зельда долго смотрела на нее, потом подняла глаза на Денисова. — Знаете, кто это? — прокричала она куриным своим голосом. — Не про нас с вами будет сказано! Это же вылитая Влада Вайнтрауб! Жена Ёси! Лопни мои глаза, если я вру! |
|
|