"Из хроники кладбища «Шмерли»" - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)2Это произошло утром накануне, перед его приездом в штэтл. Денисову долго не удавалось пробиться к месту происшествия. Входы и выходы вокзальной комнаты матери и ребенка были перекрыты, коридор третьего этажа перед изолятором плотно забит сотрудниками, прибывшими из Управления. С Леснорядской. В помещении были работники всех служб. Денисов представил, как дежурный по Московскому Управлению на железнодорожном транспорте, получив сигнал о тяжком преступлении на Павелецком, выскочил к подъезду и стал набивать оперативные машины людьми, отсылая их на вокзал. Благо было около девяти и сотрудники подходили и подходили. Дежурному вначале не пришлось выбирать, и он отправлял первых попавшихся, лишь бы количественно подкрепить линейный отдел. Лишь потом у него появилась возможность выбирать среди специалистов. Денисов все понимал про дежурного по Управлению. «Такой день…» — Столичную милицию и без того неделю лихорадило: готовились встречать президента Соединенных Штатов. Понять, что это, мог лишь милиционер. Перед работой Денисов заехал на Москву-Товарную, оттуда позвонил в отдел: — Подожди секунду, — Антон Сабодаш, дежурный, приготовился нажать на другой тумблер пульта связи. — Тут кто-то еще рвется… — Оказалось, что звонок Денисова и сигнал с места происшествия пришли одновременно. — Слушаю вас… — В следующее мгновение Антону было уже не до Денисова. — Закройте двери, пока никого не выпускайте! Все! — крикнул он кому-то. Тумблер опустился на место. -Помощник! К пульту! Денисов, слышишь? — Он обращался непосредственно к нему. — В комнате матери и ребенка убили женщину! Позвонила медсестра! Все! Прошу — не задерживайся! — Понял… Комната матери и ребенка с недавних пор находилась на особом положении среди других служб. Помещавшаяся прежде в коридоре старого вокзала из бывшего пасынка и нахлебника администрации комната матери и ребенка сразу превратилась в законное детище, добытчика и финансового спонсора станции. Теперь она занимала третий и четвертый этажи, с внутренним лифтом, апартаментами для семейных, многодетных и одиночек, с холлами, игротекой — в случае необходимости комната матери и ребенка могла вместить не менее двух сотен матерей вместе с детьми. «Прошу — не задерживайся!» — просил Антон… Денисов не бросился к платформе — именно в таких случаях электрички всегда оказывались ненадежным средством; путями, петляя между вагонами и пакгаузами, побежал к вокзалу. Сразу выяснилось, что выбор неправилен. Трижды его обгоняли электропоезда — бесшумные, коварно замаскированные под цвет окружающего полотна. «Их так и не выкрасили в ярко-оранжевый, как куртки рабочих-путейцев, — в который раз он уже думал об этом. -Может, когда-нибудь потом, когда раз и навсегда будет покончено с синдромом врага, который не дремлет…» Он старался не думать о том, что происходит в этот момент в комнате матери и ребенка, но, как обычно, это не получалось. «Антон приказал никого не выпускать из помещения. Выходит, убийца кто-то из ночевавших?» Вокзал показался издалека — приземистая галерея этажей. Растянувшееся вдоль фасада, выведенное огромными буквами слово «МОСКВА» приходилось как раз на окна комнаты матери и ребенка. Несмотря на то, что еще не было и девяти, становилось довольно жарко. Прогноз погоды оправдывался. Денисов, как и все, следил за погодой — в связи с визитом Рональда Рейгана. Днем обещали сушь: 21-23 градуса. «Надо было все-таки дождаться электричку…» — время уходило. Наконец, обогнув маневровый тепловоз, он через пути перебежал горловину: ему надо было еще заскочить в дежурку — взять рацию. — Ничего не известно! Все на месте происшествия! — крикнул помощник, пока Денисов ставил закорючку в журнале приема радиостанций. — Пусть капитан Сабодаш позвонит, а то все спрашивают! Я не знаю, что отвечать… — Есть… — Он был уже в дверях. — Где произошло? В палате? — В изоляторе! Помещение изолятора было автономным, сквозным, в каждую комнату его можно было попасть с нескольких сторон. Но не сегодня! Всюду стояли сотрудники. Денисову не удалось пробиться сквозь строй прибывших дальше прихожей. Еще раньше его удивляло здесь обилие дверей; теперь представилась возможность проверить, что находится за каждой. Он дергал за ручки, но никуда не мог пройти. Одни двери прикрывали шкафы, за другими уложены были трубы; тут же находился и небольшой, укрытый от глаз умывальник и рядом туалет. — Приказ никого не пускать… — объяснил ему в коридоре занозистый, невысокого роста лейтенант. Денисов знал его: лейтенант не раз уже приезжал на вокзал, собирал цифры. -Ждите в дежурной части. Вам объявят, что каждому делать — Кто приехал? — Денисов показал на дверь. Оказалось, там находился заместитель начальника Вилов, курировавший кадры. Было ясно: «Вилов приехал в Управление пораньше, чтобы заняться делами… А в это время пришло сообщение об убийстве…» -из всех неблагоприятных вариантов этот был наихудшим. У Вилова была своя шкала ценностей, первой в ней стояла исполнительность. — Кто еще? — Кому положено — все на месте, — ответствовал управленец. — Разреши! — Денисов отстранил его, открыл дверь. Внутри тоже стояли сотрудники, он мог обозреть их спины. Денисов повернул назад. В отличие от сотрудников Управления, связанных присутствием начальства, он был Лейтенант стоял в дверях красный. «Этот еще припомнит мне!…» Денисов вернулся ко входу. Дежурная медсестра Вера сидела в кабинете врача — молодая, с неуловимо, по-мордовски раскосыми, светлыми глазами, в слезах, с открытым, широким лицом. Не поздоровавшись, она пожаловалась Денисову: — Как все обернулось-то… А, Денисов? Встречаясь почти ежедневно, а иногда несколько раз на дню, они в общем доверяли друг другу. В то же время Денисов знал о ней мало. «Милое плутоватое лицо. Доброжелательна, смешлива. Ни в чем предосудительном не замечена…» Иначе она бы наверняка попала в поле его внимания. — Хотелось-то как лучше! — Вера попыталась заплакать. — Я ничего еще не знаю, — сказал Денисов. — Ни с одним человеком не разговаривал. — Старушка, божий одуванчик… — Что она говорила? — «Завтра утром к профессору. На прием. Принимает раз в квартал… Мне только переспать». Я посмотрела: куда она пойдет? А у нас изолятор пустой. Две кровати. Мамочки и дети все здоровенькие… Положу, думаю. И ей хорошо, и нам… — Вы записали, кто она? Медсестра расплакалась по-настоящему: — Думала, успею. Все равно утром разбудят: кефир, молочко подвезут. Спать все равно некогда — тогда оформлю! — Так и не знаете, откуда она? — Нет, — даже обмирая от страха, она чуточку кокетничала. — Паспорт у нее был? — В сумочке. Она показала… — Фамилия или имя? — Она не раскрывала — только так. Корки. — Ее ли еще паспорт… — В комнате находился один из младших инспекторов. Он охранял медсестру от сотрудников — любителей расспросить свидетеля. Вере надлежало говорить лишь с оперативно-следственной группой — чтобы каждое ее слово получало необходимый ход. — А сейчас сумочки при ней нет? Медсестра качнула головой: — Я все посмотрела… «Вот и установили примерные границы проблемы: убийство — не раскрыто, труп — не опознан…» — В изоляторе она ночевала одна? — Никого больше не было. — Значит, преступник вошел и вышел отсюда — из коридора? — В том-то и дело… — Она приготовилась снова заплакать. — Дверь изолятора на лестницу оказалась открытой! В крови… Кто-то открыл ее изнутри. — Любопытно. — Спускайся в подъезд — и на перрон… А там ищи ветра в поле! Ход из изолятора в подъезд предназначался для детей с подозрением на инфекционные заболевания, дверь на лестницу, сколько Денисов помнил, всегда была заперта изнутри на массивную металлическую защелку. — Кто ее мог открыть? — Не знаю. — А с вечера? Защелка была задвинута? — Заперта. Это я точно помню. — Медсестра подняла печальные плутоватые глаза. — Он, наверное, зашел отсюда -из коридора, а ушел с той стороны. Отодвинул защелку и… Так вполне могло быть. — В коридоре чужих не было? Может, с вечера? Бывает, мужчины хотят пройти наверх… — Нет, вроде. Так и было, как я говорю. Отсюда вошел -там вышел… Задача розыска отнюдь не упрощалась. Почти стометровый коридор имел несколько самостоятельных выходов. — Кто-нибудь слышал крик? — Я лично не слышала. Ну, что мне за это будет, Денисов? -Она приготовилась разрыдаться. — Уволят? Или посадят? — Да, ладно, «посадят»! — ворчливо одернул ее младший инспектор. — Никто тебя не посадит! Денисов вышел в коридор. Проход к изолятору со стороны коридора был по-прежнему запружен сотрудниками. Уже отобрали объяснения у всех ночевавших. Денисов спустился к подъезду. У входа стояли десятки любопытных, привлеченных видом милиционеров и черными «Волгами» оперативной группы. «Может, преступник, действительно воспользовался лестницей для больных детей…» — подумал он. Подняться по ней Денисову не удалось — ждали собаку из питомника служебного собаководства. Он проверил рацию. Было странно, что никто до сих пор его не хватился. Впрочем, в отделе давно приняли его привычку работать автономно. Бахметьев даже настаивал на этом. Коллеги шутили: «Старший опер по делам, имеющим общественный резонанс…» Он снова обогнул здание. Вход со стороны буфета был открыт, тут разгружали продуктовую машину. На перроне и внутри, в залах, становилось все жарче. День обещал быть по-летнему знойным. На всех горизонтах многоступенчатого здания стояли, ходили, мыкались в надежде уехать сотни людей. Денисов поднялся на третий этаж. Внутри вокзал был горяч, как хорошо протопленная и, главное, вовремя закрытая печь. Более неприятное, чем жара, однако, заключалось в том, что никаких билетов в кассах не могло быть, пассажиры на что-то еще надеялись, но Денисов знал твердо: все эти люди сегодня никуда уже не уедут. — Внимание… Двести первый!… — Наконец он услышал свой позывной. — Срочно зайдите в комнату матери и ребенка. — Это был приказ начальника отдела Бахметьева. — Повторяю: двести первый… — …Труп женщины лежит на спине… — диктовал эксперт -совсем молодой, с раздвоенной, по-купечески окладистой бородой. — Голова на подушке… Лицо трупа обращено вверх, левая рука согнута в локтевом суставе, кисть на уровне левой молочной железы… Королевский — следователь транспортной прокуратуры быстро записывал. Он молча мигнул Денисову, свободной рукой незаметно поднял воротник куртки-сафари. У Королевского был свой стиль, оперативники за глаза дали ему прозвище Любер. — Записали? — спросил эксперт. — …Молочной железы… — На трупе белая хлопчатобумажная сорочка с мелкими цветами. Верхняя часть сорочки сильно испачкана засохшей кровью… Преступление произошло в меньшем из изоляторских помещений. Денисов бывал в нем. Крохотная комнатка. Стол. Две кроватки, углом друг к другу. Полковник Вилов — спортивного вида, с желчным скучным лицом — не поздоровался со старшим опером, продолжал за что-то выговаривать Бахметьеву — укоризненно, с апломбом. Бахметьев делал вид, что прислушивается. В дальнейшем спрос за все был с него — не с полковника-кадровика. — Кисти, плечи и предплечья… — диктовал эксперт, — обильно испачканы засохшей кровью, правая нога выпрямлена, левая слегка отведена в сторону, согнута в коленном суставе… Из-за спины Вилова Денисов наконец увидел тело на кровати. Лицо трупа невозможно было разглядеть за космами седых жидких волос, зияющими разрубами костной ткани; женщина принадлежала к категории одышливых тяжелых старух, крупный живот ее был поднят, словно застыл на глубоком вздохе. — …Окоченение в мышцах нижней челюсти и верхних конечностях выражено слабо, в стадии разрешения, — продолжал эксперт, — в мышцах нижних конечностей: в левой -удовлетворительно, в правой — хорошо. Трупные пятна сине-фиолетового цвета, располагаются на задней поверхности туловища… Вдоль головы убитой почти параллельно располагалось несколько глубоких, линейной формы ран, все они имели ровные гладкие края и заостренные концы и проникали в толщу кожи. Одна из ран начиналась от надбровной дуги, а самая обширная захватывала область носа и губ и направлялась через спинку носа в волосистую часть головы. «Ранения нанесены в тот момент, когда она лежала…» -подумал Денисов. На табурете в углу виднелась снятая перед сном одежда потерпевшей, уже осмотренная, подготовленная к упаковке, поодаль, на стуле, испачканная в крови сорочка, находившаяся на ней в момент нападения. Денисов подошел к одежде. Широкая, с вытачками юбка была подшита снизу вручную. Черными нитками. Зачин строчки начинался со спиралеобразного наружного узла. Блузка тоже была изготовлена не на фабрике, индивидуально — отличалась мелкими аккуратными стежками. На столе лежали вещи, обнаруженные в одежде: кусочек ваты, несколько медных монет, очки. Денисов придвинулся ближе — но не нашел ничего, за что могла зацепиться даже самая скрупулезная мысль. — Я должен прерваться, — сказал эксперт. Он уже стягивал перчатки, подставляя губы под сигарету, которую достал ему Королевский. — Пять минут перекур… — недовольно объявил Вилов. От табурета с одеждой Денисов перешел ко второй кровати. Взбитая, торчком, подушка; аккуратно сложенная вторая простынка — узкой полосой по диагонали поверх одеяла. Гренадерско-казарменный стиль новой заведующей. Денисову показалось, что белье на второй кровати несвежее. Случалось, одни и те же наволочки и простыни подавали дважды и трижды, многое зависело от добросовестности персонала. «Наверное, так и есть». — Белье тем не менее было новым. Он обратил внимание на остатки бумажного ярлыка -«ф-ка…, ГОСТ…» Эксперт и Королевский вышли в изоляторский коридор. Следователь щелкнул зажигалкой, прикурил. Денисов воспользовался минутой, прошел к двери, которая вела на лестницу. Массивная металлическая защелка, о которой говорила медсестра, была на месте, исправна. По лестнице можно было свободно спуститься в подъезд, свободно подняться с перрона в изолятор. Сбоку, на двери, виднелся бурый мазок. Подошел Бахметьев — им так и не удалось до этого перекинуться ни одним словом. — Сабодаш отправил ориентировки? — В руке он держал носовой платок, искалеченный глаз его слезился, когда Бахметьев нервничал. — Я не разговаривал с ним. — Особой надежды на ориентировки, конечно, нет. Насколько я помню, такого не было ни на одном вокзале. По крайней мере, в последние годы. Ты обратил внимание на ее одежду? — Да. Ни одного ярлыка. — Аллергия на все фабричное? — Может, просто умеет шить. — Денисов был розыскником, поэтому видел вещи реальнее, чем воспитанник ОБХСС -начальник отдела. — Товарищи… — Вилов уже беспокойно поглядывал на часы. — Может, все-таки пора? — Во сколько Рейган прилетает? — спросил эксперт, докуривая. Бахметьев обернулся: — В четырнадцать. Из коридора постучали. — Да, — крикнул Бахметьев. Ниязов, младший инспектор, — черноглазый, неулыбчивый, прямолинейный, по-уставному приблизился к заместителю начальника Управления. — Товарищ полковник… — Что у вас? — грубовато, как обычно, вскинулся кадровик. — Разрешите обратиться к полковнику Бахметьеву… Звонил подполковник Ваникевич… — Ниязов нашел глазами Бахметьева. — Из Главка Московской области. Просил срочно с ним связаться. — Меня? — спросил Бахметьев. — Капитана Денисова… Он ждет у телефона. — Денис! Сколько ей лет примерно? — У Ваникевича была разработанная наигранная манера разговора, мягкий голос. Но с Денисовым он был приветлив по-настоящему. — За семьдесят? — Пожалуй. — Русская? — Не знаю. Не думали об этом… — Можешь рассказать поподробнее? Денисов повторил немногое, что знал: — Личность не установлена, откуда прибыла — тоже. Тяжкие телесные повреждения головы. Сумка отсутствует… У вас есть похожее? — По Симферопольскому шоссе… — Ваникевич произнес неуверенно. — Наше направление… — Я потому и звоню. Тоже в закрытом помещении, тоже — Кто она? — Швея-надомница. Еврейка. Сусанна Маргулис. Денисов взглянул на часы: — Где встречаемся? — На полпути. В метро. Как всегда… — Они уже не раз обсуждали там свои дела. Только имей в виду: убийство это пятилетней давности… |
|
|