"Двадцать рассказов. Машина. Неожиданный покойник. Казнь. Бродячий сюжет. Лиза Маякина. Живот. Река. Канатка. Табуретка. У окна. 365. Небо в алмазах. Дар. Дядя Степа. Иван-дурак. Смоковница. Спасатель. Белки. Сын. " - читать интересную книгу автора (Каменецкий Александр Маркович)

Перед нами еще одна желтая глинобитка, чуть повыше других. За стеной глухо звучит тяжелый и нестройный, рокочущий, как прибой, хор мужских голосов. Эти странные, кхекхекающие древние звуки, которые там, на широких авеню нормальной жизни, порхают, как оживленные птичьи мумии, здесь гудят жаркой кровью, как будто ты, здоровый и сильный свой собственный предок, с волосатой грудью обезьяны и мощными руками, давишь в громадной дубовой кадке черный виноград под таким же черным, как твоя спутавшаяся борода, ночным небом своей извечной родины, и капли пота стекают по этой бороде, сверкая, словно быстрые звезды, а после тяжелой работы тебя ждет твоя смуглая длинноволосая женщина, и ты будешь пить ее допьяна, и благодарить Создателя за то, что Он дал тебе и землю твою, и вино твое, и целый удивительный мир, и будешь засыпать в благоговении...
-- Что там? -- спрашиваю я.
-- Синагога, -- отвечает Арон. -- Их синагога.
-- А почему они поют? Сегодня ведь не суббота.
Арон снимает очки и утирает лицо рукавом.
-- Сегодня праздник.
-- Какой?
-- Йом-Кипур.
-- И что положено делать в этот праздник?
Внезапно он толкает меня в спину, и мы оба прыгаем в переулок. Краем глаза я успеваю заметить, что из синагоги выходит совершенно седой, горбатый старик в черном.
-- Они не должны нас видеть, -- шепчет Арон мне в самое ухо. -- Здесь сильно не любят чужих.
-- Надеюсь, эти стрелять не будут, -- неопределенно замечаю я.
-- Идем, -- требует Арон.
Мы опять кружим и, наконец, пространство расступается, мы выходим на круглый пятачок, стиснутый со всех сторон домами, как зажатая в кулаке монета. В центре стоит дерево -- громадное, с тяжелыми узлами перекрученных ветвей, растрескавшееся, но все еще зеленое. Оно выглядит, как памятник самому себе, как будто вырезанное из цельной каменной глыбы, из скалы, и эти листочки кажутся приклеенными. Никогда еще я не видел такого жуткого, странного, отталкивающего дерева, вечноживого динозавра, монстра, тысячелетнего страдальца, покрытого незаживающими ранами и струпьями, как забытый своим мучителем, вросший в землю Иов. Мы садимся под этим деревом, хотя оно не дает тени, достаем последнюю, уже наполовину пустую бутылку минеральной воды и добиваем ее в несколько мелких глотков.
-- Так вот, -- объясняет Арон, как бы продолжая начатый разговор, -- Йом-Кипур, или Судный день -- это такой день, когда Бог произносит Свой суд над всем, что сделал человек за год. И, соответственно, выносит вердикт. Но есть одна маленькая тонкость: вечером, ну, то есть, вечером Судного дня, открываются Врата Милосердия, и если ты искренне раскаешься, у тебя есть шанс, что все твои грехи будут прощены. На самом деле, это такой мистический момент, такая щелочка во всеобщем порядке, куда ты можешь проскочить, если очень захочешь. Исключение из правил.
-- Которое только подтверждает правило, -- отвечаю я. -- А что они поют, ты знаешь?
-- "Кол-Нидре"... ну, покаянная молитва... специально для Судного дня. Просят, чтобы все, что они сделают плохого в следующем году, Бог им авансом простил.
-- Оригинально, -- я смеюсь, -- типично еврейский подходец.
-- Может быть, -- тихо соглашается Арон.
-- А может, ты мне скажешь, наконец, что мы здесь ищем? Дом-музей, где жил какой-нибудь тип, наборавший свою карму и проскочивший во Врата Милосердия прямо живьем?
-- Мы уже все нашли, -- говорит он. -- Вот это дерево.
-- Его что, посадил лично Моисей?
-- Мудак, -- улыбается Арон, -- сколько лет тебя знаю, ты все такой же неисправимый мудак. Подобного дерева нигде нет больше в мире, оно, по идее, вообще не должно было существовать, но как видишь...
-- И что именно я вижу?
-- Однажды, чуть меньше двух тысяч лет назад, один известный человек входил в городские ворота и увидел бесплодную смоковницу. Он ее проклял, и смоковница тотчас засохла. Помнишь эту историю?
Я киваю.
-- Так вот, другой человек, никому не известный, отломил от сухой смоковницы ветку, воткнул ее в землю, полил... может, еще помолился... и ветка пустила корни. Вот и все. Как с деревом Бодхи, только совсем по-другому. Ну, это, конечно, легенда, и знают ее немногие, но для тех, кто живет здесь, в двух-трех кварталах Старого Города, это самое священное место на свете, священнее Стены Плача.
-- Никогда о таком не слышал, -- я пожимаю плечами.
-- Да, -- продолжает Арон, -- эта смоковница растет вопреки вселенскому порядку, вопреки устройству миров, вопреки всему, понимаешь? Вопреки... вопреки Божьей воле. Правда, плодов от нее так и не добились.
-- Разве вы считаете его Богом?
Арон промолчал.
-- И все-таки? -- настаиваю я.
-- Знаешь, -- через силу произносит Арон, -- немногие люди видят все как есть, и уж совсем единицы берут на себя ответственность. Мессия пришел, чтобы всех спасти, но с его уст вдруг сорвались проклятия. Кто он после этого?
-- Ну, погорячился чувак...
-- Он еще несколько раз так погорячился. Помнишь: не мир я вам принес, но меч, встанет брат на брата и сын на отца... Разве это слова Мессии? А что произошло дальше? Через сто, двести, тысячу двести лет? Скажи мне: что сбылось из евангельских пророчеств? Наступил вечный мир? Мы увидели город золотой и гребенщиковских животных? Ни хрена: кровь, кровь и раздоры, сплошная грызня. Вот и подумай теперь, что означает: "Я есть Сын пославшего Меня"...
-- Гностики вы поганые, -- отвечаю я. -- Знаешь, сколько людей способно засадить в тебя пулю за такие слова?
-- Знаю, знаю! -- вдруг кричит Арон. -- Потому что он и был сыном пославшего его! Кого?! А народ глазел на эту засохшую смоковницу и думал: ай, как хорошо, ай, как правильно, поделом ей, суке. Потом глазели на костры инквизиции и тоже айкали. Народ всегда доволен, когда кого-то жгут или расстреливают, это, знаешь, в крови...
-- Что, раньше было не так? До первого года нашей эры?
-- Да всегда было так... Просто явился Мессия и поставил дело на широкую ногу. Ну, а затем Магомет... Гитлер...
-- А эти твои, садоводы?
-- Они... -- Арон запнулся, -- они Врата Милосердия плечом держат... чтобы хоть кто-нибудь мог пролезть. Чтобы было исключение из правила.
Я встал, разминая затекшие ноги.
-- Неужели ты во все это веришь? В этих стариков, которые молятся дереву?
-- Пойдем отсюда, -- невесело ответил он.

В иллюминаторе еще виднелась земля, проклятая земля моих предков, в которую посеяны зубы дракона, украшенная садами и храмами, истоптанная туменами, фалангами, дивизиями и целыми армиями, земля, где гниют миллионы скелетов и ржавеют миллионы гильз, земля, где прямо сейчас кто-то захлебывается последним криком и кто-то делает свой первый шаг, не зная, что его ждет, моя земля, моя круглая голубая планета.


СПАСАТЕЛЬ