Часть 2

Я стояла перед часами и смотрела на свое отражение. Фигура в стекле виднелась престранная: головы на плечах не было, потому что не поместилась, зато вполне полноценная голова имелась на уровне коленей. На самом деле она принадлежала Лёвчику, который ползал у моих ног. Бедный рыцарь ползал у моих ног и что делал? Молил о любви, то есть издавал довольно странные звуки — что-то среднее между мычанием и бульканьем. Боже мой, ну зачем мне такой поклонник? И, откровенно говоря, с какой точки зрения на эту сцену не посмотри, она выглядела просто смешно. В этот день куранты показывали комедию, и амур едва не надорвал животик.

Я со вздохом посмотрела на всамделишнего Лёвчика, а не на того, что отражался в стекле. Он сосредоточенно ползал вокруг меня, а я изображала гусеницу, замотанную в розовый (фу…) кусок ткани. Нет, ну зачем я поддалась на уговоры, что это мне к лицу? Лёвчик вдумчиво драпировал розовую тряпку на моей талии или, по крайней мере, на том месте, которое он решил считать таковым. Даже с набитым булавками ртом он пытался комментировать свои действия: тут у нас бувэт сквадошка, а тут отсташим… То есть Лёвчик наивно рассчитывал, что из созданного им кокона все-таки вылупится прекрасная бабочка в моем исполнении, и самозабвенно вонзал мне в бок очередную булавку.

— Какие еще, блин, складочки? Оно будет её жутко жопить, неужели не ясно?

Конечно, это сказал кто-то, кого совершенно не было видно в стекле часов. Потому что Люшка сидела в излюбленной позе на моей кровати. А я, между прочим, наотрез отказалась делать примерку перед огромным допотопным трюмо, которое во всех деталях отражало чуть ли не половину Бабтониной квартиры. А всё почему? Да потому что уж в нем мне точно пришлось бы лицезреть свои прелести во всей красе и объеме. Вот часы, это было как раз то, что надо. Особенно, если Люшка не лезет со своими комментариями. И теперь, даже не глядя на неё, я точно знала, какую физиономию она скорчила в этот момент.

Лёвчик тоже знал, поэтому даже не посмотрел в её сторону и ответил вроде бы не Люшке, а мне, чтобы успокоить:

— А это как скгоить…Кгой гефает фсё.

Еще бы, он у нас уже год учился "на портного", как неизменно говорила Бабтоня, неизменно вызывая на Лёвином лице гримасу недовольства.

— Ну да, ну да, он у нас учится на этого, ну как его, на Диора, — ехидничала Люшка. Её иронию, между прочим, Лёвчик принципиально не замечал, потому что да, он учился на Диора.

— И цвет, не, ну надо было придумать такой гнусный цвет, прямо розовый-розовый… — это тоже сказала Люшка.

Вот здесь она попала в самую точку, я тоже считала, что в розовом буду выглядеть полной дурой, или точнее, толстой дурой. Эдакий ходячий тамбовский окорок (и откуда вдруг взялось это сравнение?), или все три поросенка в одном флаконе.

Лёвчик методично вытащил изо рта все булавки, все-таки Люшка его достала.

— У Ксении, между пгочим, великолепный цвет лица, и кожа, и волосы, и…

— И все равно оно будет Сеньку жопить.

Я, кстати, иногда задумывалась, а есть ли среди нас троих хоть один совершенно нормальный человек? И мне надоело, что эти двое разговаривали так, будто я была лишь бессловесным манекеном.

— Да хватит уже вам. Что бы у нас не получилось, это в любом случае будет ручная работа. Да, Лёвчик?

На самом деле я пыталась внушить это прежде всего самой себе. Естественно, Лёвчик, почти лежа на полу, выразил свое полное согласие. Точь-в-точь морской тюлень, получивший порцию рыбки. Эх, мне бы его уверенность…

Люшку, оседлавшую любимого конька, остановить было куда сложнее.

— Не, Семён, ты врубись, ну куда ты в этом платьице выйдешь, а? Ну хорошо, попрешься ты в нем на вечер и чё? А я тебе сразу скажу — будешь стенку подпирать, потому что танцевать там не с кем. Ваши уроды сразу, поди, в сортире пить засядут… И ты в таком наряде подпираешь стенку, это умора!

Да, Люшка умеет все испортить даже одним единственным словом, а она этим количеством никогда не ограничивалась. И самое обидное заключалось как раз в том, что подруга была абсолютно права. Хотя, с ее слов получалось, что если я не буду танцевать на выпускном балу, то только из-за отсутствия достойных кавалеров. Это уже лучше. Потому что на самом деле я бы проторчала у стены, будь зал до отказа набит голливудскими красавчиками.

Левчик мог, конечно, до изнеможения корчить из себя добрую фею, но героиня ему попалась явно из какой-то другой сказки. Да, и туфелька, между прочим, имелась, та самая, сорокового размера, я как-то так и не решилась ее выкинуть, а Люшка про нее больше не вспоминала. Хотя чему тут было удивляться? Я могла стать героиней только какой-нибудь сумасшедшей сказочки — "упала туфелька с ноги Золушки и пришибла принца…".

Но Люшкины ядовитые замечания все же делали свое дело, и я теперь намеревалась "переться" в платье ручной работы лишь на торжественную часть. А подруженьке всё было мало.

— Слушай, Семён, старый хрен мог бы уж раскошелиться на что-то поприличнее, ну в смысле более подходящее к случаю, все же дочка школу заканчивет.

Может быть и мог бы, но просить деньги у Полковника "на дополнительные траты"? Я и так на зубок знала все его финансовые доклады о доходах и расходах, и усекла в них главную мысль — основной расходной статьей являлась именно я.

Одно унижение мне уже пришлось пережить, когда подошла, нет, припорхнула Ленка Зорина с вопросом, буду ли я сдавать деньги на банкет? Да я чуть не рухнула на месте, когда услышала сумму. Меня Полковник после такого вечера сослал бы на галеры отрабатывать долг, причем пожизненно. Ну и в воспитательных целях, конечно. Чтобы знала, что именно нужно в этой жизни ценить. Поэтому вместо галер я выбрала больную бабушку, естественно, в дальней деревне.

— Значит, я тебя вычеркиваю, — легко сказала Ленка. И вычеркнула — рраз! И Денисовой нет.

И Люшка была сто раз права, ну зачем вычеркнутой выпускное платье? Да еще гнусного розового цвета, да которое еще будет жопить. Ну не могла я ей признаться, что все-таки жду какого-то "вдруг". Имею я право хотя бы на один единственный шанс?

Мама? Я и сама не заметила, когда перестала ее ждать. Почти. Из очень редких "приветов издалека" я знала, что мама с мужем куда-то снова переехали — новое место и новый муж, но название страны для меня уже не имело никакого значения — тысячей километров ближе или дальше, какая разница? Я и редкие открытки хранить перестала. Не выбрасывала, конечно, но они сами как-то потихоньку прятались с моих глаз долой. Та, первая, с наивным пряничным домиком, так и осталась лежать в одиночестве, и в ней было сказано всё. И я тоже научилась писать на открытках коротко: "дорогая мама, у меня все хорошо…". Вот и замечательно, что мама не ждала от меня никаких таких новостей, потому что ну что я могла ей написать? Про то, что меня в очередной раз откуда-то вычеркнули?

Хотя было и другое, ведь бубнил Лёвчик что-то там про кожу и волосы. С одной стороны, Лёвчик разбирался в некоторых вещах получше нас с Люшей, с другой — я подозревала, что это розовое нечто он шьет как бы не совсем для меня. У Лёвчика в комнате сидели на столе три куклы Барби. Люшка знала только про одну, ту, что перекочевала к нему от меня, и то закатывала глаза и говорила замогильным голосом: "Вот где дурдо-ом!". Я в такие моменты тревожно смотрела на нее и думала — а вдруг и вправду дурдом? Ведь это передо мной Лёвчик, слегка потрясая зажатой в руке очередной мисс Совершенство, назидательно вещал, что вот где идеал женской кгасоты.

Я на ценителя совершенно не обижалась, тем более что с некоторых пор стала подозревать, что каким-то немыслимым образом затесалась в эту кукольную компанию. Да-да, я стала для Лёвчика как бы еще одной куклой, правда менее совершенной, чем заморские красотки. Но то обстоятельство, что я умела не только открывать-закрывать глаза, но и двигаться, было в его глазах большим плюсом. А моим главным недостатком, как мне кажется, он считал мою способность разговаривать, то есть вопить басом, что я ненавижу оборки и воланы. Вот если бы я лишь таращила ясные глазки, вертелась перед зеркалом и улыбалась, как его кгошки, то могла бы стать любимой Барби.

В общем, мы с Лёвчиком оба играли в куклы, только каждый на свой лад. Моя комната уже давно напоминала маленький перенаселенный городок, где подвластный мне народец жил своей иногда очень непростой жизнью. Я была совершенно уверена, что вконец разленившийся Георг видел всякие интересные вещи, когда я уходила из дома. Может быть, поэтому на его круглой морде теперь постоянно было написано: мдаа, ну и дела… Он даже на Полковника начал поглядывать свысока, хотя по-прежнему четко соблюдал дистанцию. Возможно, в конце концов мой кот решил, что это просто такая большая плохо сделанная марионетка время от времени появляется непонятно откуда и осложняет нам жизнь, но не сильно, а так, слегка… Вот тут Георг ошибался, Полковник занимался как раз тем, что постоянно напоминал нам о существовании другой, совсем не игрушечной жизни.

А Лёвчик… его щенячье восхищение куклами, кажется, и в самом деле перешло в твердую уверенность, что только так и должна выглядеть по-настоящему красивая девушка.

— Во-первых, таких в жизни почти не бывает. А во-вторых, если вдруг и встретится, ну ты только представь её, это же ненормально, это глиста в юбке, — увещевала я замечтавшегося друга. Я уж не говорила ему о том, что сам он с Кеном даже рядом не стоял.

Теперь я и сама очень сносно шила, но одевать толстуху, которая решается смотреть на свое отражение, лишь сняв очки? Нет уж, увольте. Я, откровенно говоря, страшно обрадовалась, когда Лёвчик предложил мне себя в качестве личного портного. Это был просто класс! Я жутко стеснялась ходить по магазинам: ну как объяснить хорошеньким надменным продавщицам, что мне нужна вещь, которая меня… ну… не будет очень полнить. А теперь я опасалась только первой примерки — вдруг Диор, обмерив мою талию (если найдет, конечно), что ни будь такое скажет, ну или хотя бы подумает слишком явно… То есть я боялась, что эти мысли угадаю. Но все обошлось, тем более что я потребовала не объявлять мои параметры вслух — это секретная информация. Лёвчик понимающее кивнул и принялся за дело. И только позже я сообразила, наконец, что он лепит из меня образ вымахавшей и разжиревшей Барби.

А Люшка обо всем этом, между прочим, догадалась куда быстрее, чем я. Кусок розовой материи был только-только куплен под чутким руководством моего портного, и платье из его розовой мечты еще не начало приобретать реальные формы, а Люшка вдруг выдала:

— Чё ты ему поддаешься, блин. Вот дождешься, Семён, он возьмет и посадит тебя рядом со своей дурищей на полку. И будет пускать слюни от восторга: "Ах, Багби, ах, мой идеал"!

— Это ты злишься, потому что он не рвется сшить что-нибудь для тебя.

— Ха, для меня! — Люшку было крайне трудно смутить, — я посмотрю на него, когда он выучится, и к нему в ателье припрется какая-нибудь коровища килограммов на двести, и ему придется делать ей талию в области шеи.

Может быть, Люшка была в чем-то и права, но пока нашего Диора не волновала проблема коров-заказчиц и он, сопя от усердия, ползал вокруг меня на коленях — творил.

Когда Лёвчик наконец ушел к себе, торжественно неся на вытянутых руках не просто ткань, а кусок своей мечты, Люша сверкнула на меня глазищами:

— Ну, ты с ним говорила? У меня эти бананы-апельсины уже знаешь, где сидят?

Нет, с Полковником я пока не говорила. И даже не представляла, как мне к нему с этим делом подъехать.

Это у Люшки всё происходит на счет ать-два: захотела — спросила, послали ее к черту, а она сама еще дальше пошлет. За те два года, которые я продолжала показывать Полковнику дневник с отметками, Люша успела поучиться на парикмахера, поработать официанткой (полгода), курьером (месяц), почтальоном (две недели), нянькой (два дня) и много еще кем. То есть ее деловая карьера набирала какие-то бешеные обороты, которые Полковнику уж точно понравиться не могли. В настоящий момент Люшка работала продавцом на рынке, а из ее рассказов получалось так, что каждый день полон боевых схваток со всем белым светом.

— Не, все такие сволочи"! — орала у меня на кухне Люшка простуженным голосом, и я в испуге таращилась на неё. Мне ведь тоже вскоре предстояло выходить на поле боя и сражаться с полчищами этих самых сволочей.

И вот в один отнюдь не прекрасный для меня день подругу посетила светлая мысль — а почему бы ей ни поработать в "приличном месте". Тем более что в этом самом месте работали свои люди. Пойти попроситься самой?! Ты чё, Семён, совсем рехнутая? Кто же с улицы на работу просится? Только недоумки.

Когда я в первый раз услышала про Люшкины наполеоновские планы, у меня засосало под ложечкой от дурного предчувствия. И главное, с каких это пор Люшка стала числить Полковника в "своих людях"?

С этой минуты я потеряла покой. Ну хорошо, застукаю я его на кухне, причем обязательно уже сытого — авось будет посговорчивей — и рискну спросить, нет ли в их фирме работы для Люши. Да-да, вот именно, для той самой девицы, которая едва не в глаза называет его старым хреном, не, а чё такого? Для той самой, которую он вот уже почти три года как будто не видит в упор. Он не видит, зато Люшка в их редкие встречи успела разглядеть и новую куртку и ботинки.

— А твой-то весь из себя прикинутый ходит… А телик какой нехилый купил, а телефон! Сразу видно, что устроился неплохо. А доченька, значит, как ходила в обносках, так и ходит. Ему, старому хрену, нужнее значит, да? Не хочет тебе помогать, пусть мне поможет, я к ним хоть кем пойду, место точно клёвое.

Ну да, Полковник действительно приоделся и когда пил чай, то обязательно пристраивал рядом со стаканом сотовый телефон — вдруг из Кремля позвонят или на худой конец из Генштаба. Но особенно в Люшкиных рассуждениях мне нравилась её готовность идти работать "хоть кем", я не сомневалась, что она бы и директором пошла. Легко! Хотя в главном она была права. В конце концов, сколько можно торчать в продуваемой всеми ветрами овощной палатке. А когда в свое время подруга сказала, что устроилась в бар, мне сразу вспомнился ее очередной отчим, кружка и Люшины синяки. У меня тогда было такое чувство, что я провожаю подружку не на новое место работы, а в одну из "горячих точек". Я еще задала насмешивший ее вопрос: "А тебе по возрасту можно?".

— А сколько мне лет по-твоему? — спросила подруга, играя бровями. И сама же ответила — сколько надо, столько и будет. Хотя я могла тоже ее спросить: "А сколько тебе надо?", потому что Люшка выглядела ужасно взрослой, намного взрослей и опытней меня. Она проработала в "теплом и сытном месте" осень и зиму, а потом объявила: да пошли они… Как говорится, без комментариев. А теперь вот она нашла себе новое теплое место и даже сходила и посмотрела, как оно выглядит, со стороны конечно. Ей понравилось, Люшка решила, что "надо брать".

— Мне же много не надо, — объясняла претендентка уже в который раз. Можно подумать, что решение этой проблемы зависело исключительно от меня. — Пока, ладно уж, и уборкой заняться могу, или куда схожу с бумажками, а может, даже в буфете поработаю.

— Что значит "пока"? — спросила я с подозрением.

— Ну мало ли что, оно ведь всяко бывает, вдруг чё случится… — пожала плечами соискательница.

Так я и знала! Случиться мог какой-нибудь фирмач, а лучше — президент компании. Не, а чё, увидит он нашу красавицу с пылесосом или тряпкой в одной руке и ведром в другой, без лишних разговоров достанет из кармана хрустальную туфельку и натянет ее на Люшкину ножку сорок пятого размера. Один похожий башмачок у нас уже имелся, вот только ножка оказалась неподходящей. А вообще то я Люшке немного завидовала — она ничего не боялась, а я… Меня вон даже куклы не всегда слушались, а Георг вообще считал своей собственностью и помыкал мною, как хотел.

Про туфельку я все же Люше сказала, а она начала хохотать:

— Ты у нас, Сенька, дурочка. Зачем мне хрустальный башмачок, куда он мне, я согласна на колечко с ма-а-леньким таким брилльянтиком.

И все же, даже сказочная туфелька была сущей безделицей по сравнению с тем чудом, которая должна была сотворить я. На самом деле, я совершенно не верила в успех задуманной Люшкой авантюры, но решила честно идти до конца, то есть испить чашу до дна. До какого дна? А до такого — уж если я буду просить работу для подруги, то почему мне не попросить работу для себя. Мне тоже надо куда-то деваться. И потом, я отлично мою полы и умею готовить

Конечно, было страшно подумать, что и на работе Полковник может требовать у меня что-то вроде школьного дневника с оценками. Но во мне теплилась надежда, что так далеко не зайдет даже он. Если не прикончит меня раньше, конечно.

Полковник громко прихлебывал чай и хрустел сахаром (ишь, точит зубы). Пора, решила я. У меня даже мелькнула дурацкая мысль — а не обратиться ли к нему по званию: товарищ Полковник! Но опять некий голос, более разумный, чем я, прошептал: шшш. Ну не надо, так не надо, обойдемся без устава.

Георг, конечно, сразу почувствовал, что я иду в опасный поход, и не очень решительно направился следом в качестве группы поддержки. Вид у него был довольно напряженный, что никак не способствовало поддержанию моего боевого духа. Но труба зовёт и я, встав как всегда на пороге, без лишних предисловий выложила заготовленный текст. Правда, совершенно не могла поручиться, что не пропустила какой-нибудь важный пункт. И голос, надеялась я, был достаточно спокоен. А что такого ужасного я прошу?

Полковник не без раздражения поставил стакан на стол и демонстративно направил на меня свой локатор, то есть ухо. Убедившись, что я сказала все, он принялся сканировать меня взглядом. Интересно, он видел, как дрожат мои колени? Не дрейфь, приказала я сама себе, все идёт по плану, вон и физиономия у него выглядит точно так, как ей и положено выглядеть в такой ситуации.

— Да? И что же твоя Валентина умеет делать?

Чёрт, про кого это он толкует, при чём здесь тётя? Ах да, я же сотню раз во время репетиции повторила полное Люшкино имя, что бы он хоть к этому не прицепился. Мы, видите ли, терпеть не можем всякие клички вроде собачьих. Ага, он думает, что самого его я называю отцом или на худой конец Георгием. Щас! Вон и имя Валентина произнес, точно лягушкой подавился. А почему он не спрашивает, что умею делать я? Или это оставлено на закуску? И сколько можно изображать губами чёрт знает что и молчать. Кажется, он спросил, что умеет делать Валентина.

Это был очень сложный момент в переговорах, и я сосредоточенно перечислила послужной список Люшки, думая, как бы не ляпнуть чего лишнего. Про кружку, например. Я очень старалась и закончила почти с жаром:

— …она всё может делать, она согласна всё делать — и убирать, и мыть, и… — тут моя фантазия увяла, так и не распустившись в полную мощь.

— Ну да, ну да, она может, — как-то уж слишком покладисто закивал Полковник. Он замолчал и стал барабанить пальцами по столу, как оказалось — набирал нужные обороты.

— Всё, что вы можете, это задницами вертеть! Вот чего вам в жизни надо, к чему вы стремитесь? У вас в голове только тряпки и развлечения. Легкой жизни хотите!

Ну что мне было делать? Снова орать что-то в ответ и нестись, сбивая углы, в свою комнату? Вообще, как раз этого мне и хотелось, но я только крепче вцепилась в дверной косяк. Щас, побежала…

Полковник продолжал выступать, а мне вдруг представилась тощая Люшкина задница, обтянутая крошечной юбчонкой и рядом моя в юбке "прощай, пионерское детство". А что, нам с таким номером можно в варьете выступать. И я громко фыркнула. Вот ведь дура. Даже неясно было, на каком именно месте я прервала обличительную речь, небось, на самом патетическом.

Ну что же, свой долг перед подругой я как сумела, так и выполнила. Да, выслушала о себе пару приятных фраз, ну так не в первый раз. "И не в последний", — тут же услужливо подсказала ехидна. Я на неё даже цыкать не стала, она права. Теперь оставалось покинуть поле боя и, по крайней мере, не бегом. Но Полковник вдруг рявкнул мне в спину: вернись! Ноги сами по себе продолжали идти прочь, и над моей головой грянул второй залп, еще громче первого:

— Ксения, я кому сказал! Вернись! Сядь!

На моей памяти это был едва ли не единственный случай, когда меня приглашали сесть, хотя бы вот таким вот образом. Я с грохотом отодвинула стул, не нарочно, а потому что меня плохо слушались руки. Если Полковник решил поиграть со мной в гляделки, то я сдамся, даже не начав матч. Но мой соперник, кажется, тоже был не вполне в форме — он так резко отодвинул полупустой стакан, что чай выплеснулся на клеенку. Ишь, весь скривился, терпеть не может "антисанитарии".

Ясно, что мне следовало встать и убрать это безобразие, но мое тело отказывалось слушаться, и я продолжала тупо смотреть на лужицу. На сей раз это было не моих рук дело. Тогда Полковник встал и вытер сам, затем крепко потёр ладонью шею, свою конечно. Так, решила я, сейчас всё будет ещё хуже. Стало быть, мне тоже следовало хоть как-то приготовиться, сама не знаю к чему, и я сняла очки. Помогло это плохо — Полковник сидел слишком близко и расплываться не хотел. Ну тогда я стала разглядывать занавеску на окне. Может, мне следовало приготовить картофельное пюре?

— Ты совсем скоро выйдешь во взрослую самостоятельную жизнь, — вдруг объявил мне Полковник.

Спасибо, что сказал, до сих пор я и понятия не имела, что живу детской жизнью, или как там это называется.

— Короче, — Полковник продолжал растирать шею, — как ты представляешь свое будущее?

Ну вот, впервые он изволил хоть для виду поинтересоваться моим мнением, а мне нечего было ответить. Свое будущее я представляла очень туманно, а точнее — никак не представляла. Потому что Ричарда Гира брать в расчет было ну ни как нельзя, но именно он или кто-то на него похожий без конца маячил в моих мыслях. Еще я видела себя умной, жутко деловой и успешной, только совершенно непонятно, в каком именно деле. А вдруг и со мной случится это восхитительное "вдруг"! Но признаваться в таких фантазиях….

Как ни крути, все эти годы я сидела на шее у Полковника, и ему, конечно, не терпелось сбросить с себя этот груз, да еще такой увесистый. Вон и упомянутая шея у него была довольно таки морщинистой, скорее всего от непосильной ноши.

— Пойду работать, — проблеяла я, совершенно не представляя куда именно, если сейчас Полковник мне откажет.

— На рынок торговать, как подружка, — будто подслушал мои мысли Полковник. — Чем именно торговать будешь?

Все-таки он меня достал, умело и быстро, как всегда. Нет, ну сколько можно? Я надела очки и уставилась в его бесцветные глазки. Пусть мне будет хуже, но так стычка закончится быстрее.

— Может, и торговать пойду. Чем именно, там видно будет. Это как получится.

Получилось у меня довольно жалко, не так как я хотела, но Полковник все равно грохнул по столу кулаком и рявкнул: "Не смей мне хамить"!

У меня сердце ухнуло вниз, у Георга, наверное, тоже, потому что он хрюкнул где-то рядом, бедняга. А Полковнику что, он повторил на бис про безответственную молодежь, и про ее стремление к легкой жизни. По крайней мере, он ни разу не сказал "ты", то есть я отдувалась сразу за все свое поколение.

Но вот он, в конце концов, перешел на личности:

— А конец этой так называемой красивой жизни тебе известен? Знаешь ты, чем это обычно кончается?

Я, конечно, как всегда что-то пропустила в его выступлении, ведь не торговлю с лотка он называл красивой жизнью? Но Полковник спрашивал, и нужно было что-то отвечать. И я ответила честно:

— Не знаю. Я пока этой красивой жизнью не жила.

И не поживу, уж ты об этом позаботишься, но это были мысли про себя. Я же не самоубийца, что бы ему такое говорить в лицо.

И вдруг Полковник как-то сник. Именно так, будто он позабыл, о чем тут только что гремел, понимаешь, и уставился на свой стакан. Тот, в отличие от меня, стойко выдержал его гипнотизирующий взгляд и мужественно молчал.

— Значится так, приобретешь профессию, а там видно будет, — уже совершенно бесцветным голосом добавил Полковник. — Слава богу, жить есть на что.

Последнюю фразу произнес не он, кто-то другой. Я даже вроде как за его спину попыталась заглянуть — кто это такие слова здесь говорит, да еще таким усталым голосом. Воевать мне совершенно расхотелось, и Полковник вот… Он вдруг показался мне каким-то постаревшим что ли, или немного больным, вон и остатки волосёнок над лысиной дыбом встали… Уж лучше бы орал. Я встала и еще раз протерла клеенку, бежать теперь было не за чем. Но я напрасно решила, что встреча закончилась с нулевым результатом.

— Для того чтобы жить нормально, человеку нужно что?

Вот это уже был нечестный выпад. Я его чуть ли не пожалела, а он опять за своё. На досуге я могла бы ответить на этот вопрос, и довольно подробно, но вряд ли Полковник имел в виду то же, что и я. И действительно, еще раз потерев шею, он объяснил:

— Конечно, хорошая профессия. Вот о чём тебе нужно думать.

Ага, судя по всему, сам он об этом уже подумал. Будь я мальчишкой, он бы уж точно забрил меня в армию, потому что только профессию военного считал стоящей. Но я-то девица, или он это в расчет не берёт? Армия, по его мнению, из ничего делает человека, и почему бы не попробовать таким образом сделать человека из меня?

Я испугалась не на шутку, ведь служат же в нашей армии и женщины. Стрижка наголо… это же ужас, какая я буду страшная! И я знаю, что там непременно нужно бегать, брать препятствия — я непременно повисну на первом же, если конечно, смогу на него вскарабкаться.

А может, Полковник решил таким образом расквитаться с армией, отправившей его в отставку в расцвете сил? Я даже попыталась прикинуть, что рухнет первым: я или наши вооруженные силы? Видимо, мне удалось очень хорошо вжиться в эту ужасную ситуацию, потому что я не сразу расслышала, что Полковник говорит о чем-то другом.

— … я наводил справки, какие курсы лучше. Знания в любом случае полезные, профессия хорошая, без куска хлеба не оставит. Выучишься, будем смотреть дальше, у меня людишки знакомые есть. Главное, что бы ты соответствовала…

Так, я опять попалась. Чему это я должна соответствовать, а? Я стала нервно собирать с клеенки невидимые крошки, не могла же я сказать прямо, что почти ни слова не слышала, а Полковник, как всегда, подслушал мои мысли:

— Вон, сейчас куда ни посмотри, всюду нужны бухгалтера. А насчет подружки твоей видно будет. Но я ничего ей обещать не могу.

И Полковник ушёл, в кои то веки он ушёл, а я осталась. Тут же на оставленных неприятелем позициях прочно закрепился Георг, вначале проверив, жива ли хозяйка. Ужас, прошептала я ему в ухо. Кошмарный, дикий ужас! Он хочет сделать из меня бухгалтера! — Гау-у, — то ли удивился, то ли возмутился Георг.

Мы перебрались в комнату, и там я ему всё объяснила. Это был мой конец. Полковник задумал сделать из меня еще одну Гаврилову с третьего этажа!

Всеведущая Бабтоня называла ее Бухгалтером, причем именно с большой буквы. Вроде бы эта Гаврилова работала и там и сям, но всегда это были хорошие места, и всегда она была там Бухгалтером и к тому же Главным. Я перед Гавриловой почему-то неизменно робела.

Она была очень большая и важная, у нее был огромный и тоже очень важный бюст. И на голове она надменно носила какое-то сложное сооружение из угольно-чёрных волос; конечно, я никогда не касалась их даже мизинцем, но была совершенно уверена, что на ощупь они жесткие как проволока. Эта тетка здорово напоминала мне огромный корабль, невозмутимо рассекающий бушующее море. На моё робкое "здрасьте" корабль никогда не отвечал, важно плыл себе мимо. Как-то я встала за Бухгалтером Гавриловой в очередь в овощном отделе, ну даже не совсем за ней, а за какой-то бабушкой. Гаврилова покупала огурцы, яблоки и еще всякую всячину. Главное, что она каждый фрукт и овощ осматривала со всех сторон, прежде чем положить его в сумку. За мной выстроился уже довольно длинный хвост покупателей и что? А то, что никто даже не пикнул, все послушно ждали, пока идет инспекция. И продавщица ждала и на команду "заменить!" тут же заменяла не сдавший экзамен огурец. Вот так.

У меня начинали трястись руки, если я никак не могла насчитать нужную мелочь, и все дышали мне в затылок и думали — вот копуша. И я ни за что в жизни не решилась бы потребовать, нет, просто попросить, чтобы мне что-то там заменили. А теперь вот предполагалось, что я должна буду стать такой же, как Гаврилова. Иначе просто нельзя.

Я, конечно, попробовала взглянуть на эту картину со стороны с учетом моих особенностей и прикида, то есть предполагаемых тряпок. Не-е-е — маленькая, толстая, грудь вперед, морда ящиком…. про морду — это Люшкино определение для всех или почти всех лиц. Картина не складывалась. У нас с Гавриловой была только одна схожая деталь — очки. Но как она сквозь них смотрела… Я так однажды попробовала перед зеркалом, и в нем отразилась надутая сова, страдающая косоглазием. Нет и еще раз нет, я совершенно не хотела ни на какие курсы, я не хотела становиться Гавриловой, то есть бухгалтером хотя бы и с самой маленькой буковки. И Полковник, похоже, забыл про мои вечные трояки по математике, хотя зачем ему помнить о такой ерунде?

Люша буравила меня взглядом и время от времени уточняла: не, Семён, он правда обещал? Я снова и снова терпеливо повторяла, что как раз ничего обещано не было. Сказал, что будет видно и всё. Я могла с таким же успехом вообще молчать, потому что Люшке уже всё, судя по всему, было видно прямо не сходя с места. А главное, она видела себя, родимую, в офисе в окружении крутых бизнесменов.

— …мне главное засветиться, а там всё само пойдет. Вон Бандуру какой-то мужик подвёз, весь из себя, тачка дорогая, она уже думала, что всё, подфартило — принца словила, а он, оказывается, овощными палатками владеет. Прикидываешь? Она, конечно, строит из себя, но что толку. Лично меня от этих палаток уже тошнит.

Боже ты мой, я смотрела на подругу во все глаза. Она собиралась выбирать… Овощной принц ей, видите ли, не годился, ей подавай бизнесмена из офиса. Что и говорить, Люшка теперь выглядела хорошо, просто отлично выглядела, у нее всё как-то встало на свои места: вон и ноги от шеи растут, и вся она гибкая, как хлыст. Но заранее решать, кого она будет брать, а кого не будет… Прямо как Бухгалтер Гаврилова в овощном отделе. Вот и моего ужаса перед грядущей профессией подруга не поняла: не, Сём, ну чё ты переживаешь? Поучишься, а там видно будет. То есть она прямо слово в слово повторила Полковника. Это ей, дылде, все везде видно, а мне ничего не видно, по крайней мере, ничего хорошего.

Лёвчик на грядущие перемены в моей жизни отреагировал по-своему.

— Нечего там пгобовать, — забубнил он, — я тебе когда еще сказал, иди к нам в училище. Потом откгоем свое ателье, будем шить напагу.

Люшка тут же вышла из себя:

— Ну ты только глянь на него, он откроет! На какие шиши, Диор фигов? Или у тебя золотой запасец в сундуке имеется? Ты хоть представляешь, о чем говоришь? И Сеньку еще на это подбиваешь! Ей не о том думать надо. В ателье кто ходит? Бабы. И чё там Семён словит, кроме скромной зарплаты?

После этих слов мы с Лёвчиком дружно надулись, правда, каждый по своему поводу. Лёвчик переживал за свою профессию — ну хоть бы и Диор, кому какое дело. А мне становилось тошно от Люшкиных намёков. Да что там намёков, она прямым текстом твердила одно и тоже: наша задача — удачно выйти замуж первый раз, дальше дело техники.

— Какой еще техники? — однажды встрял начитанный Лёвчик, — ты что, своих мужей тгавить дихлофосом что ли будешь?

Лично я эту тему ненавидела. Одно дело мечтать тайком про Ричарда Гира, другое дело слушать Люшкины разглагольствования про технику. Кроме того, я подозревала, что мне не очень-то светил туманный "первый раз", не говоря уж про следующие разы. И вообще Люшка очень по своему представляла себе это самое "выйти замуж". Нет, она ничего не имела против фаты, свадебного платья, колец и всего прочего, но готова была обойтись и без этих замечательных вещей, и даже, что самое ужасное, без ЗАГСа, если уж на то пошло.

— А чё, всяко может быть, Семён. Ценные кадры редко бывают бесхозными, у некоторых по две ходки было, а то и больше. Тут надо быть проще. Вначале ничего не просишь, только глазками хлопаешь, а потом действуешь по обстоятельствам. Главное у нас с тобой что? Главное у нас — молодость и красота!

Я на это "у нас" перестала обращать внимание. И начет Люшкиной молодости очень сомневалась. Не в смысле её возраста, конечно, а в смысле ее взглядов на жизнь. Во время таких вот воспитательных бесед Люшка жутко напоминала мне Главного Бухгалтера Гаврилову и Полковника в одном флаконе. То есть мне казалось, что в знании жизни они чуть ли не на равных. Сопение Лёвчика в минуты таких откровений достигало наивысшей громкости, он начинал без конца поправлять сползающие с носа очки, и я прекрасно понимала его состояние. А негодница Люшка, насладившись картиной нашего смятения и плохо скрытого возмущения, заканчивала одним и тем же:

— Гляньте, что я купила. Зашла тут в "Марину" и вдруг вижу…

После этого вступления она движением опытного иллюзиониста вытряхивала на постель содержимое своей бездонной потрепанной торбы, и начиналось… Лёвчик, сразу посветлевший лицом, склонялся над этой миниатюрной помойкой и запускал в нее руки. Какая разница, если речь шла всего лишь о коробочке с тенями или о тюбике помады, Лёвчик все это безошибочно находил среди прочего хлама, потому что знал содержимое сумки лучше, чем ее хозяйка. Он разглядывал футлярчик, мазал ладонь, нюхал. Потом они обсуждали цвет, стойкость, запах и еще черт знает что. Потом Лёвчик перебирал бесчисленные флакончики, обязательно почти пустые, баночки и пудреницы (в количестве не меньше трех), и всё это убожество, то припорошенное рассыпавшейся пудрой, то перепачканное некстати открывшейся помадой в его артистичных красивых руках начинало выглядеть как-то дороже и нарядней.

— Ты заметила, как Лёвчик будто ласкает все, что берёт в руки? — спросила я однажды Люшу, в очередной раз посмотрев действо с превращением битых черепушек в золото.

Она рассеяно кивнула и сделала несколько неожиданный и туманный вывод:

— Может, и правда знаменитым станет, с такими руками. — Будто Лёвчик готовился стать пианистом.

Может быть, в Африке выпал снег или в Антарктиде растаяли вечные льды, потому что Люшка стала работать в вожделенной фирме. Я сдавала выпускные экзамены, и окончательный этап переговоров прошел как-то без моего участия.

— И что ты там делаешь?

— Обслуживающий персонал, — многозначительно объявила подруга, но в подробности пускаться не стала. В кои-то веки. Зато если до этого Люша носила на лице килограмм косметики, то теперь вес туши на ресницах и помады на губах увеличился до двух тонн. Джинсы, обтягивающие ее тощую попку, грозились лопнуть в любой момент. А юбки… я всегда знала, какого цвета белье надето на Люшке, и все кто угодно, могли это узнать, стоило ей сесть. Да, где-то в чем-то Полковник прав, была вынуждена признать я. А он, конечно, остался верен самому себе, то есть сделав одной рукой доброе дело, тут же всё испортил другой.

Я мучилась сомнениями — хочу и могу ли я учиться в Лёвчиковом училище? Спорить мне с Полковником или нет? Последний положил конец всем моим душевным терзаниям.

— Пора овладевать профессией, — объявил он.

В романах героями овладевал гнев или ужас. А еще я знала, что мужчина, как правило подлец, мог овладеть женщиной, при этом она, естественно, сопротивлялась. И вот теперь мне предстояла схватка: бухгалтерское дело визжит и царапается, сопротивляясь моим домогательствам. Лучше бы я поступила в ПТУ или примкнула к Люше, увеличив обслуживающий персонал на одну боевую единицу. Или пошла бы в армию. Но Полковник, не спрашивая моего согласия, выбрал курсы и оплатил их. Он был твердо намерен дать мне путёвку в жизнь.

Только Лёвчик понял меня с полуслова и ужаснулся. Он смотрел на меня так, будто видел в последний раз. Люшка построила бровки домиком и совершенно серьёзно спросила:

— А вдруг тебе это пригодится?

Я уже начала замечать, что протекция Полковника сказалась на ней не лучшим образом.

— А давай, я научу тебя описывать на английском ну хотя бы устройство лифта.

— На фиг мне это надо, даже на русском…

— Ну как же, технический английский. А вдруг тебе это пригодится? — съехидничала я.

Лёвчик выразительно фыркнул и, подумав, предложил: "Наплюй"! Это легко сказать, и меня еще грызла мысль, что за курсы "уплочено".

До Люшки, в конце концов, вроде бы дошел драматизм ситуации, потому что она погрузилась в размышления, уставившись в некую точку на моем носу. Я уже начала не на шутку злиться, нос у меня не казенный, но тут подруга как раз додумала свою мысль.

— Тогда пусть Машка за тебя ходит, она вообще-то в тугриках очень здорово волочёт. А им там всё равно, кто ходит, лишь бы деньги платили. Им главное, чтобы поголовье совпало.

Мне стало неприятно, что девица с помазком на голове здорово волочёт, да еще там, где совершенно не волоку я. Но в словах насчет поголовья что-то было.

— Но там же все будет на мою фамилию, или нет?

— Ой, ну это ты в голову не бери, уж Маня не растеряется. Когда всё кончится, она там растолкует, им всё равно, кому бумагу давать, если заслужила. Главное, чтобы твой раньше времени не пронюхал. А так, если даже и станет выяснять, как там моя-то, а ему скажут: ходит, учится, всё путем. И ему спокойно и тебе хорошо.

На первую, предварительную встречу мы поехали втроем "на всякий пожарный, мало ли что", как выразилась Люшка. Нда, Маня со щеткой на голове выглядела совершенно неубедительно и, по моему, не только я так думала. Некоторые кандидатки в бухгалтерши посматривали на нее с удивлением и некоторой опаской. Я подумала, что даже если она и выучится, то кто доверится такому вот бухгалтеру? Никто. Тем не менее, самозванка решительно отозвалась на мою фамилию, и ей, как ни странно, поверили. А я вроде бы всё ждала, что кто-нибудь непременно воскликнет:

— Прекратите этот цирк! Ясно же, что учиться должна вон та, очкастая!

Нет, никто не крикнул. Я косилась на сосредоточенную Машку и готова была к какому-нибудь подвоху, но напрасно. Всё прошло гладко, бухгалтерию вскоре ожидал большой сюрприз. Про Полковника я старалась не думать.

Но что же мне делать со мной? То есть, мне было совершенно ясно, что я должна срочно найти работу и, чем черт не шутит, возместить Полковнику расходы за курсы. Вот он узнает всё, заорёт на меня, а я ему хлоп! — и деньги на стол.

Смешно, но с этим вопросом я обратилась к Люше. А к кому мне еще было обращаться? А эта сразу доложила Лёвчику:

— Сёмка у нас работать собралась. Сечёшь?

В её тоне было что-то такое обидное, будто она про дауна говорила, да еще Лёвчик подлил масла в огонь, потому что захлопал рыжими ресницами и спросила фальцетом:

— Кто? Ксения?! — При этом на меня они не смотрели, они таращились друг на друга и удивлялись исключительно напару.

— Да, вот представьте себе, Ксения собралась работать, — я постаралась добавить в голос как можно больше яда.

Эти двое снова вроде как жутко удивились — как, она еще и говорить умеет!? Лёвчик при этом начал усиленно протирать очки, чтобы лучше меня видеть, стало быть. А Люшка просто вращала глазами, ради самого процесса. Я ждала, когда закончится этот спектакль.

— Так, — наконец перестала паясничать Люшка, — рынок отпадает сразу. Семён проторгуется в момент.

Да меня саму эта перспектива совершенно не устраивала. Насчет проторговаться это еще можно поспорить, но я зимой в толстой куртке, перепоясанная грязным фартуком… Сама не знаю, откуда этот фартук взялся, но он навязчиво маячил на нарисованной моим воображением картине. Нет, это будет ужасно.

— Слушая, Сёма, а может, домработницей? Машка немного работала у одних…

Вот это было уже теплее. Уж это я бы точно сумела — делать всё то, что я делаю для нас с Полковником. Но от мысли о Полковнике мне стало не по себе. А вдруг возможный хозяин будет похож на него? Тут Лёвчик возьми да скажи вообще невозможную вещь:

— Можно. Но только к хозяйке. Одинокой. А то хозяин будет к ней пгиставать.

И Люшка с сомнением, но кивнула!

Кто приставать? К кому приставать? Ко мне?! Я смотрела то на одного, то на другого, но мои соратники были вполне серьёзны. Нет, ну надо же.

Пожалуй, мне нужно будет перечитать "Джейн Эйр", решила я. Она тоже была не красавица, коротышка, как я, с далеко не идеальной фигурой. Но, тем не менее, мистер Рочестер влюбился в нее без памяти.

Ребята ушли, а я без цели закружила по комнате. Призрак возможного мистера Рочестера, похожего на Гира, не давал мне покоя. Я попыталась отвлечься и взялась за проверенный бинокль. Нет. По двору деловито и обыденно ходили люди, в окнах никого не было видно, и я положила бесполезную вещь на место.

На следующий день Люшка безжалостно растоптала все мои пусть и невнятные, но такие сладкие девичьи мечты.

— Я с Машкой поговорила, она сказала, что это безнадёга. Никто не возьмёт тебя без рекомендаций, да и вообще… — Люшка замолчала.

Именно в этом "вообще" и была зарыта собака, догадалась я. Могу себе представить, что сказала про меня наша Маша, наш будущий гений бухгалтерского дела. Она сказала что-нибудь вроде того, что кому нужна эта толстая недотёпа.

— Люшь, — спросила я задушевным голосом, — а может, мне удавиться той самой скакалкой, что мне Полковник подарил? Может, он это и имел в виду? Я же всё равно ни на что не гожусь. Тетя Валя вон и то про своего драгоценного женишка-Мишеньку говорить перестала, крест на мне поставила. Думает, что мне только в куклы играть.

— Ты чё болтаешь, дура! — совершенно натурально возмутилась Люша. — Просто ты не как все, Семён. У тебя, может, талант, вон ты каких кукол делаешь. Тебе только в цветке жить, как Дюймовочке! — Люшка искала и не находила слов, еще бы, у неё с враньём всегда не очень хорошо получалось. — И с такой внешностью тебе трудно будет, — мрачно закончила она.

Вот тут я, наконец, заревела, а Люшка заорала, что я совершенно неправильно ее поняла. Да уж, утешать она умеет.

Итак, осень стояла на пороге, а у меня ничего не изменилось. Пока я ещё могла обманывать себя иллюзией летних каникул, но она таяла, таяла вместе с солнечными днями, и я чувствовала себя безнадёжной двоечницей, прогуливающей уроки. Каждый день я ждала, что Полковник выведет меня на чистую воду и разыграется вариант страшной сцены: Иван Грозный убивает свою дочь.

— Если бы ты работала в какой-нибудь другой фирме, то могла бы за меня похлопотать, — сказала я подруге. Смешно, конечно, но только не в случае с Люшкой, уж она если куда влезет, то через пять минут станет там своей. И мне теперь Люшкина работа казалась очень даже привлекательной, хотя я так и не могла понять, чем же конкретно она там занимается. Если бы надо всем этим не маячила зловещая тень Полковника, то чем черт не шутит…

— Я вообще-то его не вижу никогда, вроде он в другом офисе торчит, — задумчиво сказала подруга. Но это она его не видела, а уж он наверняка видел всё, что ему надо.

Лёвчик носился по каким-то показам, Люшка, почти перестав упоминать его съехавшую крышу, бегала вместе с ним. Наш Диор отрастил себе волосы до плеч и все время эдак откидывал их рукой, чтобы не мешали. Меня этот его жест жутко раздражал — уж здорово напоминал еще одного любителя встряхивать гривкой. Ладно Люшка — она без конца поправляла и начесывала свои космы, каждую неделю окрашенные в новый цвет, при этом они раз от разу становились все больше похожими на воронье гнездо. Я вообще совершенно не удивилась бы, если однажды оттуда с карканьем вылетела стая птиц.

В доме было три вещи, которые я не любила: мундир, гантели и телефон. Потому что они были из компании Полковника или даже его соучастниками. Мундир я, пожалуй, скорее недолюбливала, он был такой же самодовольный и надменный как Полковник. Гантели раздражали, а телефон я презирала — эта чертова штука со спесивым видом стояла в коридоре и, даже в отсутствие Полковника, служила ему. То есть, если телефон и звонил, то только для того, чтобы потребовать Полковника. А меня как будто в квартире вообще не было или я была чем-то вроде автоответчика.

Но однажды голос в трубке, убедившись, что Полковника нет дома, вдруг осведомился: а с кем я говорю? Я прямо-таки опешила, вот тебе на, с чего это вдруг заинтересовались моей персоной?

И с какой стати в моей памяти, как чертик из табакерки, выскочила Федора? И это она, а не я, брякнула:

— Я здесь домоправительница!

— Понятно, — сказал голос таким тоном, что мне стало понятно, что ему ничего не понятно, — тогда передайте Георгию Алекс…

Дядька на том конце провода не мог видеть, что трубка выскользнула из моей вспотевшей ладони, и что-то продолжал говорить. А эта вертлявая гадина крутилась и никак не давалась мне в руки. Когда же, наконец, я схватила добычу и прижала ее к уху, то услышала только последние слова:

— … не забудьте передать. — И всё, отбой.

— Сволочь! — сказала я телефону. — Это ты нарочно всё подстроил. Стоишь тут и звонишь когда не нужно. И вообще, я не обязана отвечать и хоть лопни, я больше не подойду!

— Позвонил какой-то козёл, требовал Полковника, — сказала я беззаботным тоном всем, кто был в комнате. А у этих всех, то есть у кукол и Георга, как мне показалось, был довольно озабоченный вид. Даже пофигистка Жирафа таращилась на меня не без сочувствия, дескать, похоже ты вляпалась, голубушка.

— Плевать, пусть сами договариваются, я им не нанималась — продолжала я хорохориться. Вояка просто лопался от возмущения, за что и был повернут лицом к стене. Вот только не надо меня учить!

Я прибралась, приготовила обед, и уже просто не знала, что еще должна сделать домоправительница. Явился Полковник, и даже через стену было слышно, как он хлебал на кухне борщ. Нет, ну это просто цирк — мы топаем кривенькими ножками как разъяренный слон, мы втягиваем воду, будто у нас хобот, а не тонкие змеиные губки. Да неприятель в любой момент, если бы захотел, мог узнать, где находится Полковник, как только тот начнет есть или двигаться. В данный момент у неприятеля ощутимо сосало под ложечкой.

Я шила, когда вновь зазвонил телефон, и больно уколола палец. И сразу, буквально с первого слова, поняла, что попалась. Полковник вначале коротко ответил, потом что-то слушал, а потом громко спросил:

— Кто?! Какая домработница!? Я разберусь.

Ага, уж он разберётся. В считанные секунды я решила, что на расправу пойду в коридор, не надо никаких побоищ в светёлке.

— Ты понимаешь, что подвела меня? Ты не соизволила передать мне важную информацию! И что такое ты несёшь по телефону? Что ты этим хочешь сказать? — гремел Полковник на весь дом. — В какое положение ты меня ставишь?!

Вопросов было так много, что я даже не пыталась ответить. Тем более что и в самом деле его подвела, ишь как кипятится. В конце концов, мне было велено не подходить к телефону — это раз, и взяться за ум — это два. Когда буря утихла, я подумала что, может быть, стоило заодно признаться и в другом преступлении. Нет, это было бы слишком, пусть уж Машка учится себе. А про работу в фирме я никогда всерьёз и не думала, все равно Полковник этого не допустил бы.

Люшка рассудила иначе.

Через пару дней она пришла сама не своя, а это состояние было для неё совершенно не характерным. Она позабыла про свои с таким трудом приобретенные хорошие манеры, без конца выдувала пузыри из жвачки, и можно было не сомневаться, что палец на ноге выделывает свои обычные фокусы. Было совершенно очевидно, что Люшка пытается решить какую-то жутко сложную задачу. Не усидев на месте, она начала кружить по комнате, затем уставилась на куранты и даже что-то там начала размазывать по стеклу, то есть стала наводить чистоту, видите ли.

Часы не выдержали первыми и как-то нервно начали отбивать удары. Они определенно находили Люшкино поведение вызывающим. А она вздрогнула и, оставив куранты в покое, снова рухнула на кровать, чуть не продавив матрац. Теперь подруга буравила взглядом меня, и я продержалась еще меньше, чем мои часики.

— Ну хватит уже, ты скоро во мне взглядом дырку протрёшь. Чего тебе надо?

— Наметились очень крутые кастинги, у меня есть шанс, — замогильным голосом объявила Люшка.

— Так это же хорошо! Или нет? — я никак не могла понять её настроения.

— Это клёво, это отпадно! — завопила Люшка так, что мы с Георгом вздрогнули. — Но всё это не у нас, а в Питере. И займёт примерно неделю, а может и меньше. А у меня работа… И я упущу такой шанс засветиться… И ехать уже послезавтра, — мне даже показалось, что она вот-вот начнет заламывать руки.

Было нечто прямо таки трогательное в том, как трепетно Люшка стала относиться к своим обязанностям. И я попалась:

— Надо что-то придумать, Люшь.

Ясное дело, что только я по своей наивности могла предположить, будто Люшка может хотя бы однажды растеряться или впасть в уныние. Сама того не подозревая, я подала нужную ей реплику, и подруга тут же за неё ухватилась.

— Конечно! Мы и сделаем, Семён! Ты меня на недельку подменишь, по тихому.

— Что ты болтаешь? Как это я тебя подменю, да еще без подготовки? Я же ничего не знаю и не умею!

— Чё ты не умеешь, ну чё ты не умеешь? Полы пылесосить и пыль протирать?

Я не сразу сообразила, про что это Люшка толкует, и с удивлением уставилась на неё.

— Ну да, — сказала она, — а ты думала, я там отделом заведую? Я убираюсь. Пока. Потом видно будет.

Да уж, полы я мыть умела, но тут мне пришла в голову другая мысль:

— И что ты предлагаешь? Я должна буду напялить черный парик, затянуться бинтами как мумия и встать на ходули? И мне там любой скажет: привет, Люша! Ты сегодня выглядишь на все сто!

На Люшку описанная сцена никакого впечатления не произвела:

— Какие бинты, какие ходули? Ты чё, ненормальная? — деловито спросила она. — Я говорила с Костиком из охраны, он сказал, что пропустит.

— Да причём здесь какой-то Костик, нашла себе начальника! Полковник меня тоже пропустит?

— Успокойся, нет там твоего Полковника, я тебе уже говорила. Он у них в охране вроде за главного и в главном офисе торчит. И не на проходной, естественно. Я сколько работаю, его ни разу не видела.

Сколько она работает… Во-первых, работала Люшка без году неделя, во-вторых, это была она а не я. Стоит мне только появиться, как Полковник материализуется из воздуха и спросит: а ты что здесь делаешь?!

— Да ну и что? — взвилась подруга, — пусть даже и так. А что тут такого, вдруг я заболела. И это только на неделю, даже на пять дней, если уж точно. Пойдешь в понедельник, а я тебе щас всё расскажу, где что и как.

В день "икс" я чувствовала себя знаменитой шпионкой Мата Хари и еще шкодливой кошкой, кем в большей степени, сказать трудно. Я шла заступать на трудовую вахту и сама себя успокаивала — час ранний, все Костики, Игорьки из охраны предупреждены о том, что придет как бы не совсем Люша. Короче, придет одна идиотка.

Утро было под стать моему состоянию — вчера вовсю светило солнце, а тут нате вам — зарядил мелкий гнусный дождик. Только для вас!

Цитадель была уже недалеко, я невольно замедлила шаг. Все, осталось только перейти неширокую улицу и отступать будет некуда. Пропуская машины, а невольно засмотрелась на бабульку, стоявшую на противоположной стороне.

Господи, куртка как у меня и очки точь-в-точь мои — найди десять отличий… Разве что только скомканный белый пакет в руке. Короче, бабушка выглядела пугало пугалом, но ей это было простительно, а вот мне… При этом старушка вела себя очень, я бы сказала, раскованно — она вовсю размахивала этим своим пакетом, вроде бы регулировала движение, показывая: проезжайте, проезжайте! А потом, видимо, выбрав подходящий автомобиль, предпринимала робкую попытку броситься ему под колёса. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Наконец негустой поток машин иссяк, и бабуля тронулась в путь.

Из ниоткуда слева от меня совершенно бесшумно появилась черная иномарка и… дисциплинировано затормозила, давая бабке пройти. Тут и бабуля затормозила посреди дороги и начала энергично семафорить своим пакетом — езжай, мол, езжай, а уж я под тебя кинусь. Водитель, судя по всему, видел бабку насквозь и лишь коротко нетерпеливо ей посигналил.

Ну я-то что стою, глазею, спохватилась я. Мне же на работу! И рванула вперед — а бабушка, видно недовольная таким поворотом событий, — назад, на исходную позицию.

В общем, я с опозданием поняла, что водитель уступал дорогу именно сумасшедшей бабусе-камикадзе, а не мне. На меня он вроде как вообще не обращал внимания и поэтому, как только упрямая старушка отправилась на свой пост, тихо так, аккуратно на меня наехал. Нет, скорее, несильно толкнул в бок. Я выронила сумку и зонт, и вот он-то как раз и отлетел под колеса другого автомобиля и приказал долго жить.

Бабуля, замахав пакетом как флагом, начала торжествующее орать — не её, так хоть меня попытались задавить, олигархи поганые, скоро весь простой народ передавют… То обстоятельство, что я даже не упала, бабушку, по-видимому, немного разочаровало, но ведь был еще погибший зонтик и моя нога, наконец. Да, а еще упали очки, и я попыталась их найти и поднять. Ну хотя бы то, что от них осталось.

— Да ёшкин кот, это что же такое, а?! Вы куда все лезете, а?! — орал выскочивший из машины водитель.

Вообще-то я тоже не очень понимала, что здесь такое творится. И вообще, ёшкин кот это кто, я что ли? А водитель к этому моменту уже разошелся вовсю, я ждала, что он вот-вот попытается завершить только что начатое им дело, то есть меня прибьёт. И рядом с ним появился еще кто-то в тёмном.

Я и в лучшие минуты не была зорким соколом, а уж в такой-то момент, да еще без очков… Этот кто-то наклонился и поднял то, что я искала, да еще и спросил типа как я себя чувствую. Я чувствовала себя чудесно, поэтому зажала в руке предмет, бывший только что моими очками и, стиснув зубы, захромала прочь.

Водитель и бабуля всё ещё дуэтом орали у меня за спиной каждый свою партию, но я сосредоточилась на главном — не упасть на глазах у всех. Я прихромала в ближайший скверик и рухнула на мокрую скамью. Славненько начался мой первый трудовой день! Если так и дальше пойдет, через неделю Люша обнаружит только мои составные части. Как удачно, что сумка все-таки снова оказалась у меня в руках, хотя бы и такая перепачканная. Я высморкалась в бумажный платок, немного отдышалась и осторожно поднялась — боль в ноге была вполне терпимой. Можно ковылять дальше.

Ну что же, Костик, или как там его, встретил меня очень вежливо, по крайней мере голос его был именно таким. Лицо я видела не очень отчетливо, и это было приятное лицо, без лишних подробностей.

Да, обслуживающий персонал в лице Люши был не сильно обременен работой, подумала я, приступив к делу. Бумаги трогать нельзя, с места на место ничего не переставлять и не перекладывать, ничего не включать и не выключать и так далее. Протёр, пропылесосил, мусор вынес и свободен. Но так упруго и шустро всё это выглядело только с Люшкиных слов.

Я, приволакивая скулящую ногу, осторожно ползала среди столов, чуть ли не обнюхивая полы — а вдруг я что-то не замечу? В очках одно стекло вылетело напрочь, другое треснуло вдоль, и я попыталась воспользоваться им как моноклем. Нет, не стоит — треснувший пополам кабинет выглядел просто плачевно. Волосы все время выбивались из-под шарфа, и я с шумом их сдувала: пошли прочь, и так ни черта не вижу!

И кресла здесь были какие-то совершенно легкомысленные, стоит чуть задеть, как они тут же начинают крутиться. Я бы, пожалуй, посидела на таком, но не в этот день — нога всё время просилась домой, ей хотелось покоя. А вот любопытно, в кабинете у Полковника тоже стоит такое кресло? И вдруг он, прикрыв свои свинцовые глазки, вертится на нем туда-сюда? Мысль о Полковнике подействовала на меня как холодный душ. Я велела ноге заткнуться и лихорадочно принялась за дело. Не хватало еще, чтобы меня здесь застукали сотрудники.

"Обслуживающий персонал должен быть невидимым" — вспомнила я. Этот девиз Люшка выдала без запинки, а уж если ей что-то смогли внушить, значит, дело серьёзное.

— Но если тебя там никто не видит, то зачем ты так красишься? — удивилась я.

— Во-первых, я ТАК крашусь всегда, даже ночью, — оскорбилась Люшка, — а во-вторых, я должна выглядеть классно в любую минуту, мало ли что.

Вообще-то Люшка выглядела действительно классно без вороньего гнезда на голове и без своего боевого раскраса, но такой я видела её только в "помывочные" дни, то есть когда она пользовалась нашей ванной. Вот тогда оттуда выходила очень симпатичная девчонка с нормальным лицом, и даже выражение глаз было совершенно другим — оттаявшим и беззащитным. Но это бывало не часто.

Покончив, наконец, с уборкой, я пробиралась к дверям чуть ли не размазываясь по стенкам — разведчик выходит с вражеской территории с важным донесением. Пусть никакого донесения не было, ощущала я себя именно так.

— Порядок? — приветливо спросил парень у входа, когда я попыталась прошмыгнуть мимо него не хромая.

Но что бы я, да еще "прошмыгнуть"… Чего уж там, я прошептала "до свидания…" и поковыляла к двери. Он, конечно, хороший парень, поэтому не стал смеяться вслух, глядя мне вслед.

Дома я оценила нанесенный мне урон — колено сгибается плохо, болят локоть и бок, а на бедре расплылось огромное синее пятно. Ну что же, я никогда не любила толстые белые окорочка? Вот, получи для разнообразия окорочок разноцветный.

У Бабтони конечно же нашлась какая-то подходящая штука для растираний: моя персональная скорая помощь стучала дверцами шкафчиков, разглядывала на свет и нюхала содержимое бесконечных баночек и скляночек и при этом успела поведать историю некой Галины, которая просто так упала, не сильно, потому что тут же встала, лечить ногу ничем не стала, а через месяц — всё, она уже была без ноги, пришлось резать.

— Но хоть резала-то не она сама? — в тот момент меня Бабтонины ужастики несколько раздражали.

— Да что ты, детонька, — Бабтоня на полном серьёзе всплеснула руками, — доктора резали, доктора. Вот, сейчас натрись, а потом еще на ночь, и всё как рукой снимет.

К сожалению, оптимистичный Бабтонин прогноз не оправдался и все последующие дни я, скрежеща зубами и придумывая самые страшные кары для Люшки, выполняла свою трудовую повинность. Правда, боль была вполне терпимой, и тяжело было только утром, пока я натирала ушибы зельем и "расхаживалась", приноравливаясь к ноющей конечности. Спасибо Полковнику, который сделал мне большое одолжение, то есть в очередной раз убыл в неизвестном направлении. Я могла, не таясь, постонать и даже поругаться сквозь зубы, готовя свою ногу к трудовому подвигу, и не выдумывать никаких историй про неудачную стычку со шкафом.

Лёвчик, увидев меня в новом амплуа, выдал очередной перл:

— Ты так тгогательно пгипадаешь на ногу…

Именно очередной, потому что в последнее время он всё чаще впадал в какое-то восторженно-экзальтированное состояние, всё у него было либо "тгогательным" либо "пгелестным". Остальное, не трогательное и не прелестное, подпадало под емкое и краткое — "кошмаг". А еще он завел идиотскую привычку называть меня куколкой: а что, посмотги на себя в зегкало, куколка и есть…

— Но если ты ляпнешь это при ком-то чужом, я перестану с тобой разговаривать, навсегда! Ты меня понял?

— Да понял, куколка, понял. Твоим волосам нужно пгидать дополнительный оттенок.

— Если ты от меня не отстанешь, я вообще остригусь наголо. Вот только представь: толстая, слепая, хромая, да еще и лысая корова! — А что, и в самом деле, мой портрет приобретал недостающую ему завершенность.

— Куколка, у тебя вредный хагактег, но тебе это даже идет, — миролюбиво сказал сумасшедший Лёвчик.

А вот с этим я никак не могла согласиться, потому что у меня отличный характер, ну пусть не отличный, а просто хороший. Это единственное, что у меня есть хорошего, и вот этого достояния Лёвчик пытался меня лишить.

— И потом. Почему ты без конца ходишь в этом своем пуловеге? Твой стиль — гомантический! — Лёвчик оседлал своего любимого конька и понесся верхом на нем во весь опор. — Вот пгеставь: юбка здесь заужена, а здесь вот складки… блузка с таким вот воготником… — он всё для наглядности показывал на себе, отставив толстую ногу. Я зажмурила глаза — бурёнка из Маслёнкина подмигнула мне игриво и выдула толстыми губами огромный розовый пузырь.

Когда Лёвчик ушёл, я взяла в руки свое сокровище — Пастушку с Гео…, то есть с овечкой. Вот как это так получается — вон и ножки у неё толстенькие, в смысле у девушки, а как хороша, не то, что некоторые. Я попыталась, стоя перед курантами, принять изящную позу, ну так, чуть-чуть, чтобы не бередить ногу. Амур зажмурился, а часы чуть было не остановились, теперь уже навеки.

К концу недели появилась Люша и в нашем сумасшедшем доме стало совсем весело.

— Я на работу забегала, порядок. Ребята сказали, что вообще никто ничего не заметил. Так что зря ты дрейфила.

На неё моя пострадавшая нога не произвела никакого впечатления, а я, между прочим, все еще хромала. И вообще, на Люшку теперь вообще ничего не могло произвести впечатления кроме того обстоятельства, что она могла бы стать профессиональной моделью. Время от времени она застывала во всяких неестественных позах, будто кто-то скомандовал ей: замри! И в такие моменты Люшка здорово смахивала на куклу, у которой внезапно кончился завод. И еще они с Лёвчиком затеяли чуть ли не соревнования, кто изящнее откинет волосы с лица, элегантнее замотается в длинные шарфы, похожие на удавку.

— Прекратите дергать головами, вы смахиваете на парочку паралитиков, — не выдержала я. Эти двое лишь на секунду замерли, взглянув на меня с осуждением, и принялись за своё: Люшка снова начала размахивать руками с когтями немыслимого цвета и длины, а Лёвчик, открыв рот, ей внимать. Еще бы, наша звезда рассказывала про показы. Нет, я нисколько не удивилась, когда вконец очумевшая Люшка мечтательно сказала:

— Вот бы твой устроил тебя в школу манекенщиц! Я бы там была самой лучшей, я бы так училась…

Это было уже верхом наглости, даже в исполнении Люшки, и я заявила:

— На этих курсах я бы стала учиться сама и тоже стала бы самой лучшей, даже лучше тебя.

В наступившей тишине я гордо продефилировала в ванную, а куда же еще? И даже смело посмотрела на себя в зеркало. А что, если без очков, то я даже очень ничего: глаза, нос, рот — всё на месте. И мой замечательный характер при мне.

Я внимательно читала в газете раздел "Требуются…". Ну что же, требовались люди с образованием, со знанием, с умением и прочее. На худой конец, нужны были коммуникабельные, энергичные, с хорошими внешними данными. То есть, как ни крути, я не требовалась. Никому. А что если дать объявление самой? Допустим, скромная, хозяйственная… или это из другого раздела? А может, как раз и откликнется понимающий человек… Я задумалась над тем, что же могло означать слово "понимающий". Заявилась Люшка и всё испортила. Я не успела убрать газету, да и почему, собственно, я должна была прятаться?

— Только не надо перечислять, где я не могу работать, ты лучше подскажи, где могу, — я решила упредить возможные Люшкины возражения.

А она смотрела на меня как-то странно, вроде бы чуть скептически и оценивающе, и покусывала нижнюю губу. Это у неё появилась новая манера помогать мыслительному процессу.

— Всё, — объявила я несколько минут спустя, — готово, ты всё съела.

— Что? — Люшка прервала процедуру и встрепенулась. — Что готово, кого съела?

— Ты съела всю помаду с нижней губы, теперь давай выкладывай, что тебя гложет. Что ты еще придумала?

— Вообще-то это ты у нас, Денисова, вечно всё придумываешь, — вдруг загадочно сказала Люшка.

— Я?! И что же я, интересно, придумываю, да еще и вечно?

Я терпеть не могла, когда Люшка называла меня по фамилии. Это происходило редко, но всякий раз в адрес Денисовой звучала какая-нибудь глупость или колкость.

— Конечно, придумываешь. Зачем тебе понадобилось хромать, когда ты меня подменяла? Костик прямо изохался: "Надо же, такая лапочка, и хромая…". И такой вид у него делается, будто это я тебя искалечила, а потом за себя работать заставила.

Огромным усилием воли я заставила себя не думать про лапочку — это подождёт, и не без удовольствия ответила наглой Люшке:

— Если бы ты, Галошко, слушала не только себя, но и других, то тебе не пришлось бы задавать людям глупые вопросы. Но так и быть, в двух словах я тебе повторю, почему я хромаю.

— Ладно, Ксенофонт, не злись, — подруга вроде бы виновато вздохнула. — Я и правда со своими делами замоталась. А пожрать у тебя есть что?

Ясное дело, что это был знак окончательного примирения. Я всегда удивлялась, куда помещается то, что Люшка съедает. Она ела в два раза больше Полковника, и при этом была тощей как веревка. Нет, ну в самом деле, как же еда в ней распределялась, позабыв превратиться в жиры? Причём вторую тарелку борща Люшка ела уже не без изящества, вспомнив о хороших манерах и грядущей светской жизни. Хорошие манеры выражались в том, что подруга сидела с прямой спиной и подносила ко рту полупустую ложку, при этом еще ухитряясь манерно поджимать губы. Аристократка фигова.

— Есть надо бесшумно, от хлеба не откусывать, а отламывать, — не удержалась я от комментариев. Сказалась школа тети Вали.

— От блин, — чуть не поперхнулась Люшка, — я и так нормально ем, не видишь что ли.

— Вижу, но тётя поставила бы тебе троечку, может, даже с минусом.

Вообще-то Люшка сама попросила однажды "подучить манерам", но на критику реагировала довольно бурно. А тут не взвилась, а лишь тяжело вздохнула.

— Да я тут познакомилась с одним, солидный такой дядька, он меня в ресторан пригласил, так я, блин, вся извелась, пока ела. Там поналожили всяких вилок и ножей до чёрта. Пожрать нормально нельзя.

— Нет, Люшь, ты все-таки молодец, работаешь вот, знакомишься, по показам ездишь, к чему-то стремишься…

Мне вдруг увиделась та сцена, где Люшка сидела на страшной кровати с синим лицом, и вот она передо мной сейчас: Люшка карабкалась изо всех сил, я это знала, чувствовала. Ей никто не читал морали, но и не клал стопочку денег на расходы.

— Люшь, ты молодец, — повторила я, — это я бестолочь.

— Ну ты другое дело, — авторитетно заявила подруга и задумчиво повозила ложкой в тарелке. — Тебе всегда будет легче, по жизни.

Мое благостное настроение лопнуло как мыльный пузырь. Интересно, где она прочла эту мудрую мысль, уж не на дне ли тарелки, и не она ли как-то говорила прямо противоположное? Наелась и теперь издевается. Вот и корми её после этого! Конечно, я не дралась с Полковником на кружках, никто не посягал на мою честь, но так загибать про мою легкую жизнь…

— И в чем же мне будет легче? — спросила я, вполне готовая услышать какую-нибудь Люшкину глупость.

— А с тобой всегда кто-то будет носиться. Вон как Лёвчик, как твой Полковник. Ты такая… такая… — Люшка дирижировала дурацкой ложкой, а я как завороженная смотрела на неё. — Ты куколка, понимаешь? Тебя хочется положить в коробочку, чтобы не сломалась, и перевязать бантиком.

— Нет, постой, что ты несёшь! Кто со мной носится? Какая-то коробочка, бантик… Это какая же мне нужна коробочка, а? Ты вот по показам ходишь, по этим своим языкам, а меня туда даже в темноте с совком и веником не выпустят, чтобы не позорилась.

— Не выпустят, — совершенно серьезно подтвердила моя любимая подруга. — Ты не для этого, ты для частной коллекции, я так считаю. И хватит дурью маяться — ах, я толстая, ах, я уродина. "Лапочка" ты наша хроменькая — передразнила она кого-то. — И колбасы что ли дай, что-то я разволновалась.

Люша давно ушла, а я всё торчала на кухне. Ну вот, посидела подружка, наболтала невесть чего и удалилась с чувством исполненного долга. И вообще, стол выглядел так, будто за ним пировал оголодавший великан, наконец-то дорвавшийся до жрат…, пардон, до еды.

В тот же вечер поскребся в дверь и Лёвчик. Я уже давно заметила, что если эти двое приходили не одновременно, то всё равно партией, один за другим. Но сосед был, по крайней мере, сыт и, кажется, всем доволен.

— Люшка сравнила меня с куклой, — не выдержала я.

Лёвчик уставился на меня взглядом эксперта, и я почувствовала, что краснею. Всё-таки я зарвалась.

— А я тебе давно говогю… Ты, конечно, извини, не Багби, но вообще похожа. Если бы ты мне догевилась…

— То ты попытался бы превратить меня в неё, — закончила я Лёвочкину мысль. — И её создатели тебя бы засудили, потому что Барби-толстушка никому не нужна.

Лёвчик не обратил на мои слова никакого внимания, он сидел на табурете и, раскачиваясь туда-сюда, грыз ногти. Вот любопытно: я, в отличие от моих интеллектуальных друзей, не шевелила пальцами ног, не вращала глазами, не надувала губы. Означало ли это, что в моей голове не происходили никакие мыслительные процессы? Левчик между тем причмокнул, покончив с очередным пальцем, и изрек:

— Нет, зачем Багби, Багби ни пги чём. Но из тебя бы получилась такая мягкая гомантичная кошечка…. В смысле, женственная…

Вот это да! Это был воистину вечер открытий. Я могла выбирать между коробкой с бантом и корзиночкой с мягким матрасиком. Здорово! Вот Полковник наклоняется над корзинкой, брезгливо берет кошечку за шкирку… Главное, не нужно представлять всё это в натуральную величину и тогда можно улыбнуться.

В понедельник днём зазвонил телефон. Кто говорит? — Слон. Но было ясно, что какой-нибудь очередной дядька на том конце провода детских книжек не помнит, если вообще он был когда-нибудь ребенком. И ответь я так, Полковник отправит меня в психушку.

— Нечего тут трезвонить, — сказала я телефону, — Полковника нет дома, а нам, домоправительницам, не велено брать трубку.

Но эта жаба не унималась и продолжала занудливо квакать. Тогда я пообещала ее придушить, перерезать провод, разбить о стенку — помогло.

Ну-с, сказала я своим ребятам, кого следующего примем в нашу компанию? Вот ты, Козетта, довыпендриваешься, сейчас как сошью девушку неземной красоты, и она уведет у тебя Генри. Или сделаю для Жирафы друга, а ты, на них глядя, будешь им завидовать.

Я взяла в руки тряпичную головку и задумалась. Это был очень важный момент, когда еще ничего нет: ни черточки, ни точки, ни штриха, и всё — характер, настроение — на кончике моей иглы. Что-то сейчас получится?

Чёрт побери, ничего не получится! Что же это за день такой, а? То телефон трезвонил до хрипоты, теперь кто-то обрывал дверной звонок. Лёвчик так наглеть не мог, Бабтоня тем более. Стало быть, я отправилась убивать Люшку.

— Не, ты чё трубку не берешь, блин? Ну ведь знаю что дома, звоню-звоню, ни фига!

Я не успела возмутиться и ответить нахалке, потому что следом за Люшкой вошёл какой-то парень, вроде бы знакомый…

— Собирайся, — заорала Люшка, — поедем ключи искать!

— Какие ключи? Где?

— А я знаю, где? Куда засунула, там и будешь искать. Наташка уже всю контору на уши поставила, меня выгнать грозится.

Я ничего не понимала. Нет, понимала, что что-то стряслось, и виновата в этом я. Парень стоял и молча смотрел на нас. А Люшка изображала из себя укротителя в цирке, ей только не хватало кнута, чтобы заставить меня двигаться быстрее. Дрессированная собачка, то есть я, суетилась, тычась во все углы и изображая бурную деятельность. Этот чужой человек мне страшно мешал, я и так ничего не соображала, даже квартира мне казалась чужой и набитой совершенно лишними вещами. Вот Георг нисколечко не растерялся, уж он остался верен себе. Выйдя в коридор и обнаружив самца да еще постороннего, наш котик взвыл страшным голосом, пытаясь запугать врага и повергнуть его в бегство.

— Вот это зверюга, — сказал парень уважительно и даже чуть попятился.

Комплимент не произвел на Георга никакого впечатления, он продолжал психическую атаку. Это было просто ужасно: я бестолково хватаюсь то за сумку, то за туфли; Георг орет, как резаный; Люшка о чем-то трещит, не закрывая рта. Наконец именно Люшка можно сказать задвинула кота в комнату и прикрыла дверь.

— Он дерганый очень, — мимоходом пояснила она незнакомцу, — его, видать, когда-то мужики очень обижали, он теперь их видеть не может.

Да, в нашем доме дерганым был не только кот…

В машине Люша немного успокоилась и более внятно объяснила мне, что Наташка обнаружила пропажу ключей от своего сейфа и обвинила её, а она ни сном ни духом, а Наташке ничего не докажешь, она с ножом у горла требует ключи, а Люшка их в глаза не видела и всё такое. Само собой, я их не видела тоже.

— А… Полковник там? — решилась я спросить о главном.

— Да чё он тебе дался, нет его. Там одной Наташки за глаза хватит.

Я покосилась на затылок водителя и решилась:

— Люшь, я понятия не имею, про какие ключи идёт речь. И я очки разбила, без них только вблизи вижу.

— Да не волнуйся ты, всё найдется, — неожиданно сказал парень. Хорошо так сказал, ободряюще. Но мне что-то не очень в это верилось. И тень Полковника, почти зримая, реяла надо мной. Чтобы её разглядеть, мне никакие очки не были нужны.

Мы вошли в офис, и я от дверей прищурилась — точно, впереди маячил кто угодно, но не Костя. Этот был выше и в два раза шире. Уволили! — ужаснулась я про себя и обреченно потащилась за водителем, а Люшка почти наступала мне пятки — подгоняла. Пока мы шли по коридору, я успела живенько нарисовать картину — Полковника тоже из-за меня увольняют, а может — даже арестовывают. Он превращается почти в Жана Вальжана, а я, соответственно, в крошку Козетту. Да, имечко противное и идет мне как корове седло, но… Ага, мы уже пришли.

Парень — Люшка сто раз назвала его по имени, но я совершенно не помнила — постучал и вошёл. А следом, стало быть, завели меня.

За столом сидела эта, как её, Наташка. При моем появлении она всем телом развернулась к двери — ну-ка, ну-ка, дайте мне посмотреть… А мне, как ни странно, тоже захотелось на нее посмотреть и как можно ближе, потому что она была до ужаса похожа на Люшку, то есть на ту Люшку, какой она будет лет через двадцать. Женщина упруго поднялась и шагнула к нам.

— Ну и что? И где, наконец, ключи? — спросила она, но не у меня, а у парня. До меня не снизошли. Эта самая Наташка смотрела на моего провожатого, а я на неё. Только Люшка могла назвать ее Наташкой, хотя бы и за глаза. Очень красивая женщина, и лицо ухоженное и точно нарисованное. Вот только тот, кто его рисовал, зачем-то провел черным карандашом по каждой линии по нескольку раз, и всё получилось слишком резко, слишком ярко. И загар тут был совершенно не нужен, его тоже было слишком много. Нет, она не очень красивая, в ней всего слишком, решила я и правильно сделала. Потому что теперь Наталья… тьфу ты, я мгновенно забыла, какое отчество назвал парень. В общем, теперь она смотрела на меня надменно и презрительно, и… Короче, паршиво так смотрела.

— Я жду, когда мне вернут ключи, — повелительно сказала она. На сей раз уже определенно мне. У неё был красивый голос, хорошо поставленный, но ей он совсем не подходил.

— У меня их нет и не было. — Я надеялась, что ответила спокойно.

Мне было не по себе — мадам вела себя уж очень противно, как будто разговаривала с преступницей. Даже Люшка, которая маячила со мной рядом, стала как будто меньше ростом. Что-то эта сцена здорово напомнила… Ах да, хозяйка распекает тупоголовую прислугу, а та стоит, понурившись, и теребит грязный фартук. Нет уж, хватит с меня Полковника! Я расправила плечи и вперила гордый свой взор ей, то есть хозяйке, точно в переносицу, хотя это было трудно — дылда возвышалась надо мной на целую голову.

— Она не помнит, а может, и правда не видела, — вроде как вступился за меня парень. Уж лучше бы его здесь не было.

— Что значит не помнит, как это не помнит?! В пятницу днем ключи были на месте. У нас здесь скоро чёрт знает, кто будет хозяйничать.

Эта грымза набирала обороты. И я еще подумала, уж не потому ли она так расходится, что место её ключам в её сумке. А она их где-то потеряла…

— Ой, были какие-то ключи, в коридоре у самой стены лежали, — я так обрадовалась, что даже забыла держать оборону против мадам.

— И что? — она вроде бы тоже сбавила тон.

А ничего. Дальше я ничего не помнила. Были и были, я их наверняка подняла и… всё. Я растерянно огляделась, но что толку, если все вокруг плавало в легкой дымке.

Я могла бы озираться до бесконечности, но парень сказал:

— А мы, Наталья Андреевна, сейчас следственный эксперимент проведём.

— О, хоссподди! — закатила к потолку глаза эта самая Наталья Андреевна, а потом повела взглядом вокруг… Да уж, даже Люшке было чему у неё поучиться: У подруги это получалось как-то по-птичьи: высунется из скворечника и оглядывается — где у нас небо? Где скворец? Где все? А эта… повела глазами и всех сравняла с землей, вот так.

Короче, эксперимент начался. Мы, то есть я, безымянный парень и Люшка потащились на то место, где я нашла ключи. Так, отсюда я пошла куда? В ту вот дверь? Я неуверенно двинулась вперед. Спасибо моему провожатому или обстоятельствам за то, что было вроде как обеденное время. Иначе сейчас бы разыгралась сцена — по улицам слона водили… Я постояла перед какой-то дверью, повращав глазами, но куда мне было до Натальи, и мысленно постучала себя по лбу: эй, вспоминай, вспоминай давай! Мы заглянули в пустой кабинет, нет, не то. Снова попёрлись на исходную позицию, а я наконец догадалась, на кого мы походим: на сыщиков с терьером. Только терьер оказался раскормленным, туповатым и медлительным, хотя и переставлял торопливо толстые ножки, старался.

Мы, почти обнюхивая каждый угол, дошли до двери, которая грозила многообещающей надписью: "Не входи! Убьет!". На самом деле там хранились всякие хозяйственные принадлежности, и убить могла разве что швабра, попав входящему черенком по лбу. На своего провожатого я старалась не смотреть, и его терпение когда-нибудь кончится. Да и Люшка напоминала закипающий чайник — того и гляди засвистит.

Вот сейчас я нырну в эту комнату, закроюсь изнутри, и пусть меня там и в самом деле убьет, а эти пусть тут бегают, а я буду как Володя Шарапов из классного фильма, а они как волки позорные… Я включила свет, тупо оглядела полки. Уфф! Ключи лежали у входа на самом видном месте. Ну я-то, тупица, про них забыла, а куда смотрела Люшка, когда пришла на работу? Конечно, я была виновата, но как же мне захотелось прибить подругу!

Я вручила ключи группе сопровождения и очень тихо спросила, могу ли я уйти.

— Да я тебя отвезу, вот только ключи Наталье Андреевне передам. А ты к ней зайди, она велела, — это уже было сказано Люшке.

У меня засосало под ложечкой. Всё было ясно, сейчас Люшу из-за меня выгонят. А она так старалась, надеялась, красилась, так готовилась к судьбоносной встрече. Ждать я никого не собиралась — у нас, униженных и оскорбленных тоже есть своя гордость, хватит с меня! Когда парень с Люшкой исчезли из виду, и ринулась к выходу.

И почему, спрашивается, все двери в учреждениях обязательно должны выглядеть одинаково? Лично я красила бы входную-выходную в какой-нибудь другой цвет — красный, синий или зеленый. Специально для тех, кто способен заблудиться в трех соснах или плохо ориентируется в пространстве, или ходит без очков, или очень нервничает. Я все-таки взяла себя в руки и почти бегом устремилась по коридору… Человек возник передо мной совершенно внезапно, и я носом врезалась во что-то твердое и шершавое.

Я и не знала, что у меня такой паршивый нос, то есть чуть что, и из него сразу начинает течь кровь, причем в каких-то ненормальных количествах. Да еще ко всему прочему из глаз хлынули слезы, и стало совершенно ничего не видно. Дядька будто клещами взял меня за локоть и поволок куда-то. Кажется, в противоположную от входа сторону.

Самым худшим из всего случившегося оказалось то, что он притащил меня прямёхонько в кабинет все той же Натальи-как-там-ее… Я начала поспешно вытирать слёзы — еще не хватало раскисать на глазах у этой мегеры, хватит с неё моего расплющенного носа. Ладно хоть Люшки и парня в кабинете уже не было. А мегера-то как выскочит из-за стола, как выпрыгнет, и прямиком к тому, кто меня к ней приволок.

— Аркадий Петрович, у вас кровь!

Я хрюкнула разбитым носом и посмотрела на мужчину — как, и у него тоже?

Кошмар! Белоснежная рубашка на груди у господина была вся в темных пятнах. При этом он вытащил из кармана носовой платок, которого у меня отродясь не бывало, и протянул мне, повторив мегерины слова: "У вас кровь…". Я взяла платок, чего уж там, и прижала к своему пораженному органу. Теперь скорее домой! Но дядька приказал: "Сядьте!" и снова сжал мою руку, усаживая в мегерино кресло. Её это дело возмутило, хоть она ничего и не сказала. При этом Мегера Натальевна рвалась оказать помощь, но не мне, конечно, а дядькиной рубашке. Она сжимала в руках стакан с водой и носовой платок, ее личный, и всё порывалась кинуться со всем этим делом господину на грудь.

— Аркадий Петрович, это нужно немедленно замыть, иначе останутся пятна!

Но Аркадия Петровича такая перспектива вроде не испугала, и он велел:

— Вы лучше девушке компресс сделайте, пока она у нас тут кровью не истекла. — И они оба посмотрели на меня, причем сестра милосердия с явным возмущением.

Естественно, я не имела права истекать кровью у неё в кабинете, на её рабочем месте, да я этого делать и не собиралась. Я собиралась встать и уйти. Но мегера послушно подошла и налепила мне на переносицу свой мокрый платок. Я чувствовала, что с гораздо большим удовольствием она меня этим платком удавила бы, но… Мегера холодным голосом отдавала команды: голову выше, не дергайся! и я, стиснув зубы, подчинилась.

Потом, к счастью, мадам оставила меня в покое, и они заговорили о каких-то своих делах. Я сняла со своей физиономии кружевной компресс и, положив его на край стола, осторожно выбралась из кресла — посидела, пора и честь знать. "Ну я пойду", — сказала я в дядькин испорченный платок гнусавым голосом.

Мужчина промолчал, а мегера вообще даже бровью не повела — её спасательная миссия закончилась. Я поняла, что мне позволено удалиться, и можно тихонько вынести с поля боя свой распухший нос, какой ни наесть, а он у меня один. Мы с ним благополучно выбрались из кабинета и осторожно пошли по коридору, понимая, что второго столкновения нам уже, пожалуй, не пережить.

Я сделала лишь несколько шагов, когда дверь за моей спиной открылась, и стало ясно, что господин, отдав на ходу какие-то распоряжения, пошел за мной следом. Я почти размазалась по стене, уступая ему дорогу, но не тут-то было. Он тоже притормозил, вроде бы пропуская меня вперёд, мол, только после вас. Это он меня контролирует — догадалась я — хочет убедиться, что я выберусь отсюда по крайней мере живой и не создам им проблем. Наплевав на чувство самосохранения, я ринулась прочь, прижимая к носу испачканный платок одной рукой и выставив вперед другую. Именно так я и пронеслась мимо удивленного охранника и тех, кто там еще попался на моем пути — с простёртой вперёд дланью, указывая путь себе и следовавшему по пятам товарищу. Да-да, он тоже прибавил скорость и сидел у меня на хвосте.

За дверями Аркадий э…., не важно, в который уже раз ухватился за мою руку и в который раз скомандовал:

— Не надо так спешить!

— У меня автобус, — прогнусавила я, и в который раз пожалела, что не умею коротко и ясно, как Люшка, сказать: отвали!

И вот поэтому дядька теперь буксировал меня опять же куда угодно, но только не к автобусной остановке. А я вспомнила, как всегда "кстати", своего друга Мики, который, не желая идти домой с прогулки, ложился на брюхо, и хозяин тащил его за ошейник как мешок с картошкой. Я вот тоже так однажды поступила, и Федора не смогла сдвинуть меня с места. Может, мне и сейчас проделать похожий фокус: завалиться на здоровый бок? Но тогда на мне уж точно не останется ни одного живого места…

Пока я лихорадочно примеривалась, решиться или нет, мы подошли к тёмной машине и остановились. Точнее, остановился мой провожатый и, не отпуская моей руки, попытался меня мягко, но настойчиво в эту машину запихнуть. Нет, я не мешок с картошкой, я овца, приготовленная к закланию, я и проблеяла очень похоже:

— Мне надо домой, я с вами никуда не поеду!

— Ёшкин кот! Так это опять та самая! — вдруг подал голос водитель, которого я только сейчас и заметила. Вот уж точно, она самая, только кота нет. А это, значит, как раз и есть та компания, которая принялась за меня неделю назад, а сегодня поставила в этом деле жирную точку, причем на моем лице.

— Гена! — рявкнул мужчина и, воспользовавшись моим замешательством, втолкнул в машину. — Девушка сейчас назовёт адрес, и ты нас отвезёшь.

Кого это нас? На фиг они мне сдались? Я молчала, затравленно глядя на усевшегося рядом дядьку. Среди бела дня запихивают в машину, командуют…

— Так куда ехать-то? — более миролюбивым тоном спросил водитель. Ладно, я обреченно назвала адрес, и мы поехали.

— Ну, конечно же вспомнили… — голос моего соседа прямо сочился довольством. — Я вас почти сразу узнал. Да… получается, что я приношу вам одни проблемы, но ничего, мы это обязательно исправим.

Он меня, видите ли, узнал. И что я должна была помнить — бампер его машины? Только его я и разглядела более менее отчетливо, и темное пятно без лица… Хотя голос мне точно показался знакомым. Я и теперь знала про мужчину, сидевшего рядом, только то, что он с бородкой, седой и сильно загорелый. Можно подумать, что в их офисе светит персональное африканское солнце. Да, а еще то, что он на ощупь будто сделан из камня. Если, конечно, носом можно что-то ощупывать.

Зато теперь мне стало кое-что понятно: вначале этот господин набил мне своей машиной синяк на ноге, потом грудью расквасил нос, а теперь решил как-то оправдаться. Хотя, если разобраться, я тоже во всём этом сыграла не последнюю роль, если не главную. Но уж синяки, которые у меня непременно останутся на руках, я могла смело отнести исключительно на его счёт.

Вообще-то я совершенно не хотела, чтобы он поднимался со мной в квартиру. Я искренне считала что, доставив меня до подъезда, мой провожатый полностью искупил свою вину, даже, можно сказать, перевыполнил план. Но не тут-то было, он попытался снова ухватить меня за руку, когда помогал вылезти из машины. Видимо, это означало "подать даме руку", но вся штука заключалась в том, что конечности у дамы почти отказались работать, причем, все четыре разом. Я приложила сверхусилие, чтобы вылезти из машины самостоятельно, а не дать вытащить себя точно куль.

Потом я безо всяких терзаний нарушила одно из основных табу Полковника, то есть поехала в лифте да еще с мужчиной, да еще и не знакомым. Просто все мои ушибы, старые и только что приобретённые начали хором подвывать и скулить. Это, наверное, потому, что я слишком вжилась в образ жертвы, решила я.

Заветная цель была рядом, я начала медленно копаться в своей сумке, ожидая, когда же, наконец, мой благодетель откланяется и уйдет. Ну же, миссия по доставке "ценного груза" — не кантовать, не бросать — была выполнена, уже пора бы ему возвращаться восвояси. А я уж тут как-нибудь сама. Но нельзя же было рыться в сумке до вечера, и мне пришлось открыть дверь.

Непрошенный гость, как его, Арсений вроде бы… безо всяких церемоний прошёл в квартиру, хотя его никто не приглашал. Так, кто сейчас выйдет ему навстречу: Георг? А может, сам Полковник? Полковник, дорогой, любимый, выйди, пожалуйста, и выпроводи этого чужого дядьку! Как же, держи карман шире. Вот если бы он тут был сто лет не нужен, то сразу бы вылез и демонстративно продефилировал на своих кривых ножках: а кто это у нас здесь шляется? А когда нужен… Кстати, о кривых ножках… Георга тоже не было, никто до сих пор не затянул свою боевую песню.

Между прочим, чужак уже стоял на пороге светелки, правда, дальше не шел, смотрел, как и Полковник, с порога. А потом то ли кашлянул, то ли усмехнулся, я не поняла, и пошёл к выходу. Напоследок взглянул на меня точно на идиотку. Ну к этому мне не привыкать.

Мне нужно было набраться мужества и взглянуть правде в лицо, то есть в лицо самой себе. Но я решила принять эту самую правду дозами, постепенно, поэтому вначале предъявила свой распухший нос часам. В стекле, как мне показалось, отразился некий блин, и стрелки вроде бы чуть запнулись на месте. Амур испуганно трепыхнул крыльями.

Я тяжело вздохнула и побрела в ванную, что бы уж всё прояснить до конца. Конец этот, опять же, был очевиден, потому что зеркало мне никогда не льстило, а скорее наоборот. Так оно и вышло: нос походил на разваренную картофелину, глаза слегка косили. Может быть, Аристарх или как-там-его носит под рубашкой кольчугу? Нужно было идти к Бабтоне, но чуть ли не впервые мне этого делать не хотелось, потому что у неё наверняка найдется в запасе история про гангрену носа.

Нет, хоть в этом мне повезло, о страшных болезнях именно этого органа она ничего не знала. Правда, Бабтоня тут же вспомнила, как некий Борис, глухой как пень, сильно напившись, приложился всей мордой о косяк, да так, что его вместе с носом аж на неделю перекосило, а глаза полностью заплыли, после чего, заслышав малейший шорох, этот самый Борис загробным голосом вопрошал:

— Кто здесь? Кто это? Отвечайте!

Когда же глаза у него вновь открылись, слух снова исчез, теперь уже безвозвратно. Такие вот бывают потрясения.

Эту историю я выслушала вполне благосклонно, хотя она мне здорово напомнила другую историю и с другим участником, вернее участницей. Но глаза у меня на сей раз были почти на месте, и всё остальное тоже. И потом, увлеченная аналогиями, Бабтоня почти не интересовалась, откуда у меня-то взялся такой вот нос. А может, она уже начала привыкать ко всяким метаморфозам, происходившим с моей внешностью. Когда я, с очередным компрессом на лице уже собралась было отправляться к себе, Бабтоня особенным голосом сказала:

— Я ведь всю ночь не спала. Лёвчик вчера явился выпивши и сильно. Я прямо с вечера беспокоиться начала, сердце-то — вещун, и как в воду глядела. Ввалился, всё тут чуть не посшибал. Уж шуму от него было…

У меня тут же мелькнула дурацкая мысль, что теперь и Левчик, как вошедший в историю Борис, сидит теперь весь перекошенный и заплывший, и спросила испуганно:

— А где он?

— Так ведь ушёл себе на занятия, проспался и ушёл. Правда, от чая отказался, я ему рассольчику налила. Но запах точь-в-точь, как от нашего сантехника. Ксеня, это что же такое творится?

Я, позабыв про свой раненый нос, и сама думала — что? Напившийся Лёвчик… Это было совершенно невозможно.

— Он всё к тебе хотел идти, едва удержала. Пойду, говорит, и точка, мне с ней надо посоветоваться. Ксеня, ты поговори с ним, а то меня он не слушает. Ведь что удумал — так напиться. Как бы с дурной компанией не связался. Молодежь сама знаешь, какая теперь пошла.

Я наконец обратила внимание на то, что меня молодежью Бабтоня вроде бы и не считала. Она со мной разговаривала, как со своей ровесницей. Я так и не смогла решить, хорошо это для меня или плохо. Но вот чего я совершенно не могла себе представить, так это ту дурную компанию, которая захотела бы связаться с Лёвчиком.

И как там дела у Люшки? Но поскольку я о ней вспомнила, то Люшка вскоре и появилась. Она не завопила с порога насчет "пожрать" и пошла первым делом не на кухню, как обычно, а в светёлку. И это было плохо. То есть Люшкины дела были плохи, и возможно, мои тоже. Лицо подруги до ужаса напоминало мне маску Пьеро. Ну вот, кругом одни маски!

— Они меня сегодня с утра чуть не сожрали. Наташка принеслась ни свет ни заря и пристала ко мне с ножом к горлу — где ключи? Ты должна была их найти! Я говорю — ничего не было, если бы было, то было… А она на меня орёт — я их вот тут оставила — и во все углы, блин, пальцем тычет. У меня, когда мать пьяная и то так не орёт. Хм, Семён, а чё это у тебя с лицом? Тебе чё, в нос что ли дали?

Надо же, заметила. Я хотела съязвить, что еще как дали, тем более что для Люшки такие дела были почти обыкновенными — подумаешь, кто-то кому-то наподдал. Но теперь она смотрела, нет, буравила, меня своими глазищами и вполне мне сочувствовала. Да и в самом деле, если разобраться, то мои синяки и ссадины стали, в общем-то, регулярным явлением. Я вот однажды почувствовала себя виноватой перед подругой — меня никто и пальцем никогда не тронул, не то что её — и вот вам, пожалуйста. Этот пробел в моей биографии быстренько стал заполняться.

Люшка, между тем, ждала подробного отчёта. Она, похоже, предполагала, что меня так разукрасила та самая Наташка. Судя по чёрному огню, который вспыхнул в её глазах, подруга на сей раз тоже что-то очень живо себе представила. Уж не задумала ли она вендетту?! И я поспешила реабилитировать Наташку и даже про компресс рассказала.

— Так, это она перед мужиком танцевала. И что за фраер?

— Ну откуда я знаю. Это он, между прочим, тогда на меня наехал. Важный такой, представительный. Вот, он мне даже платок свой дал, — я развернула перед подругой предмет, поразивший моё воображение. Еще бы, он был не просто белый, он был с вышитыми буковками, то есть с монограммой, кажется. Обалдеть можно! Я с благоговейным трепетом отстирала это чудо но, к сожалению, не на все сто.

— А чё это он с какой-то хренотенью, бабский что ли?

— И не какой не бабский, — оскорбилась я. — Просто человек за собой следит, во-первых, и может себе такие вещи позволить, во-вторых. Мне кажется, такие платки не в любом магазине продаются.

— Кусок тряпки-то… — уже менее уверенно возразила Люшка, — Ну фиг с ней, а сам-то он какой?

Я описала дядьку как могла, впрочем, мне это показалось не особо сложным: седой, с бородкой и загорелый. В подробности вдаваться и не пришлось, потому что Люшка заорала, больно шлепнув меня по колену:

— Так это же наш начальник, самый главный! Ну, Сёма, ты даешь!

Она уставилась на меня с таким почтительным недоверием, будто это именно я расквасила этому самому главному нос. Нет, нет и еще раз нет! Мне такой поворот дела совершенно не нравился, этот тип не должен быть самым главным, нам это ни к чему. Кому это нам? Мне и Полковнику естественно.

А Люшка продолжала энергично развивать тему: нет, точно он! Она его как-то раз видела, правда издалека, но это точно он. Хотя тот, вроде, и не очень седой… Нет, ну точно он. Крутой такой дядька.

Да, я даже сказала бы, что железобетонный. И хорошо, что я вовремя остановилась и не описала сцену доставки ценного груза "не бросать, не кантовать!" на дом заказчику. И вообще не стоило говорить, что именно самый главный начальник взял за правило наносить мне различные увечья. На Люшку это могло подействовать самым неожиданным образом.

Я, наконец, решилась задать мучавший меня вопрос:

— Люшь, а тебя тоже уволили, как и Костика?

Вообще-то подруга для свежеуволенной держалась очень даже бодро, но я её характер знала: говорить о чем угодно, но только не о важном. К счастью, на сей раз она ничуть не хорохорилась.

— Почему это "тоже"? Не боись, Семён, никого не попёрли, строго предупредили и всё.

Уф, у меня с души свалился огромный такой каменюка.

— И вообще, я тебе скажу, что у тебя какие-то не те отношения с нашей фирмой завязались. — Люшка с глубокомысленным видом полезла в свой незаменимый мешок.

Ну да, как же, опять эта "наша фирма". Подруга энергично копалась в бездонной утробе, и это выглядело так, будто она ищет на её дне отгадку. В конце концов, мне надоело ждать, чем кончится дело, потому что конца и края этому процессу не было видно.

— Что ты хочешь сказать? Какие еще не те отношения? У меня с вашей фирмой вообще никаких отношений нет и быть не может, очень мне надо.

— Ну не скажи. Машина сбила, когда ты на работу шла? — Сбила. Это раз. Нос вон какой, это уже два. Целая цепь получается! Ну или цепочка. — Люшка наконец откопала пудреницу — и всего-то! — и пристально в неё посмотрелась.

— И что? — Мне теперь тоже что-то такое начало казаться. Про цепь или цепочку.

— А то, что будет третий раз. Это уже закон, поняла? Просто так ничего не бывает, чтобы вот так всё вдруг и само по себе. Римка вон два раза деньги теряла и… — боже мой, ну сколько можно рассматривать себя в этом идиотском зеркале и молчать с глубокомысленным видом?!

— И что потом?

— А то, что в третий раз вообще где-то сумку посеяла и с концами. Представляешь?

Если у некой Римки сумка таких же размеров как Люшкина, то не представляю. Такой мешок потерять нельзя, его можно только сознательно оставить, чтобы избавиться от непосильной ноши. Но в целом мне Люшкины слова как-то не понравились. Если она начинала философствовать, то это выглядело несколько устрашающе. И я решила сбить с доморощенной прорицательницы спесь:

— У тебя самой всё только вот так вот "вдруг" и бывает, и ничего, вон ты какая шустрая.

— Так то я, а то ты, — строго пояснила подруга. — Ты меня с собой не равняй, с тобой совсем другой случай. Ты вот сидела-сидела и… высидела. Может, он тебе так знаки подавал, может, он на тебя запал и теперь тебя склеить хочет.

— Я и не знала, — сказала я, глядя в чуть смазанную Люшкину физиономию, — я и не знала, что ты у нас такая дура. Само собой он на меня запал, а как же иначе. Теперь вот буду ждать третьего раза. Интересно, как он меня клеить будет? Без глаз оставит, а может, вообще без головы? И почему это именно блондинок дурами считают, ты не знаешь?

— Ладно, Ксенофонт, не заводись! Лично я тебя дурой никогда не считала. Ты дуру из себя только строишь. А на самом деле ты абсолютно классная девчонка. Вот хоть Лёвчика спроси, ты скоро всех его Багби обгонишь по красоте, а по уму уже давно обошла.

— Перестань говорить мне гадости! Про меня сейчас вообще речи не было, ты вечно всё переворачиваешь вверх ногами…

Нет, в самом деле, как случилось, что мы начали говорить про мои умственные способности вернее их якобы отсутствие?

— Семён, ты что? Мы ссоримся что-ли? Ты на меня и в правду разозлилась, да? — Люшка даже оставила в покое свою торбу и смотрела на меня как на привидение.

Ссоримся? Я тоже уставилась на нее почти испуганно. Только этого мне и не хватало — в довершение всего лишиться единственной подруги! А вдруг это и есть тот третий случай! Самый ужасный, между прочим. Нет, так дело не пойдет. Я забрала у Люшки трубку мира, то есть её волшебный мешок и для вида в нем покопалась. А что, вдруг и в самом деле найдется какая-нибудь подсказка, как закончить эту неприятную сцену без потерь. Ага, нашла!

— Люшь, между прочим, Бабтоня на Лёвчика жаловалась, боится, что он пить начнёт. Это она так думает, а мне кажется, что он как-то увял в последнее время. В общем, она просила как-нибудь повлиять.

— А чё тут влиять, блин. Влияй не влияй, у него депрессняк, это и ежу ясно.

Ничего себе, ежу было ясно то, о чём я даже не подозревала. И уж Люшка, похоже, знала про Лёвчика куда больше меня. Она теперь проделывала свои обычные фокусы с надуванием губ, и встревать в этот процесс было совершенно бесполезно. Оставалось покорно дожидаться результата.

— Короче, до него наконец дошло, что ничего кроме толстых баб ему не светит и он не ту профессию выбрал. И вообще, он не того пола получился. Ну вот какой из него пацан, скажи?

Я ничего сказать не могла, у меня даже выпал из рук Люшкин мешок. Хозяйка тут же в него вцепилась, и сама начала в нем с остервенением рыться. Тоже, значит, себя в норму привести пытается. Еще бы ей не рыться, сначала ляпнет, а потом думать начинает. Но оказалось, что ничего подобного Люшка делать не собиралась, а принялась развивать тему дальше.

— Будет по восемь часов в день пудовые жопы обшивать, да думать, где сто первую складку заложить, а бабы ему — качать права, что их и без того толстые задницы кажутся еще толще. Вот Машка говорит, что у них в группе есть корова шестидесятого размера…

— Да оставь ты коров в покое, — не выдержала я, — плевать мне на них. Кто не тем родился?

— Не, Семён, ты у нас на всю голову больная. Ты че, Лёвчика не знаешь, да? Ах, флакончик духов; ах, оборочка на юбочке… Да он, поди, скоро женское белье носить начнёт, если уже не носит. И в армию его, между прочтим, не взяли.

— Заткнись! Люшка, ты идиотка! Привыкла иметь дело со своими… швабрами…. - мне казалось, что моя голова вот-вот разорвётся на куски, но остановиться я уже не могла. — А эта твоя, с помазком на голове… может, она тоже не она, а пацан переодетый! А Лёвчик, он просто очень… интеллигентный, он читает много, он много знает, он добрый и у него проблемы с сердцем, мне Бабтоня говорила.

— Сеня, не кипятись ты так. Я этого придурка тоже люблю, честно. И я ничего такого и не сказала, подумаешь, с кем не бывает. Я вот как-то одно кино смотрела, — теперь Люшка собрала в немыслимую гармошку лоб, — не помню только названия, так там как раз про такого, как наш, показывали. Он тоже был… клёвый, и все его там любили, в смысле как друга. — Люшка умолкла, видимо, вспомнив подробности.

— Люшь, а он тебе что-нибудь такое говорил? Делился, да?

— Ну про работу — да, немного. Но не про коров, — Люшка тут же отгородилась от возможной вспышки моего гнева длинной узкой ладонью, — про коров это я так, сама придумала.

— А мне вот ничего не говорил, ни пол слова.

У меня было такое чувство, будто я не досчиталась серебряной ложки в буфете после ухода любимых друзей. Ну ладно, не ложки — у меня таких никогда не было, включая буфет, а скажем, одной из моих любимых кукол. И это Лёвчик, которого я считала чуть ли не братом…

Люшка, видимо, догадалась если не про ложки, то про брата, и превратилась в себя обычную — Люшку на каждый день. Она картинно закатила нарисованные глаза и с надрывом вздохнула.

— А чё тебе говорить, зачем? Тебе нужны эти его "пгоблемы"? Ты же у нас маленькая наивная куколка, твое дело быть милой и глупенькой, зачем тебя грузить? — Люшка поразительно точно повторила Лёвчиковы интонации, вот уж по кому театр плачет. Я взглянула на её подвижное, точно резиновое, лицо и, не выдержав, фыркнула.

— Ну ладно, зови сюда плохого мальчика, я его сейчас маленько воспитну, — вдруг заявила подруга.

Вот так всегда. То она говорит одно, то другое, а я уже послушно семеню к двери, на ходу представляя сцену: Люшка сидит за директорским столом, а я — что-то вроде школьной секретарши Кати. Катя, между прочим, тоже не худенькая, а постоянно носит какие-то клетчатые юбочки в складку, и все как раз такой длины, чтобы были хорошо видны её икс-образные ноги с толстыми коленками, которые при каждом шаге трутся друг о друга. Да, хоть ноги у меня не такие.

Подсудимый, против моих ожиданий, выглядел очень даже сносно и охотно пошёл за мной. Ну вот, бедный барашек и не подозревал, что я вела его на судилище. Люшка встретила нашего друга царственным кивком и рентгеновским взглядом. Но и Лёвчик не растерялся — он кротко глянул через очки на судью и, почти ткнувшись ей носом в губы, спросил:

— Ланкомовская? И почём?

Люшка уже совсем было собралась со всеми подробностями ответить на его вопрос но, глянув на меня, вспомнила о своей миссии и повелела:

— Сядь!

Левчик послушно сел.

— Ну и сколько ты вчера выпил?

Мне подумалось, что серьезный разговор нужно начинать как-то не так. В тоне, каким Люшка задала вопрос, было больше любопытства, чем строгости. И вообще, свой некоторый в этом деле опыт она явно измеряла в литрах, и степень Лёвочкиной вины, судя по всему, в них же. Короче, предполагаемая воспитательная акция грозила принять не совсем нужный оборот. Но Лёвчик неожиданно перешел в контрнаступление:

— А что такого? — с невинным видом спросил он. — У меня папа напивался тги газа в год: на май, на октябгскую геволюцию и на гождество. И что? Ничего. Любой мужчина имеет пгаво!

Вот тут я прямо таки с гордостью посмотрела на Люшку. Что, получила? Мне очень даже понравился Лёвочкин довод, тот что про мужчин, я едва удержалась, чтобы ему не поддакнуть.

— И чё ты праздновал конкретно — революцию или Рождество? — не отставала непробиваемая Люшка.

— Это тебя не касается, это личное дело, — твёрдо ответил Лёвчик, — и сколько газ тебе повтогять: или глаза или гот — одно из двух. Ты же не клоун.

Тут уж судебный процесс окончательно забуксовал так, по сути, и не начавшись. Эти двое сцепились по своему обычному отработанному сценарию, а я тихо отправилась на кухню разогревать борщ. Скоро они наорутся, и кто-нибудь обязательно спросит: "А пожрать есть"? По пути я заглянула в ванную — а что если бы я рискнула накраситься, что бы я выбрала — глаза или рот? Левчик говорит, что надо делать акцент на наиболее эффектной детали. Мне и минуты хватило на принятие решения — придется оставить все как есть. Эффектная деталь у меня отсутствует совершенно.

Как я и предполагала, спустя полчаса на кухне произошло общее и полное примирение, тем более что вместе с борщом Люшка съела и ланкомовскую помаду. Да, подумала я, так ей гораздо лучше — рот не та деталь, которую Люшке стоит выделять, он и сам выделяется. Левчик про начало нашей дружеской встречи, как выяснилось, не забыл и поставил точку над "и":

— Не бегите в голову, девочки. Пить я не собигаюсь. Это пошло.

Вот тут я почти совсем успокоилась, потому что знала нашего друга как ярого борца с пошлостью. Еще у меня мелькнула мысль, что мне хотелось бы послушать про Левчикова деда, того самого, который обожал женщин и мою пастушку. Интересно, какие праздники отмечал он и как? Может, пил шампанское из женской туфельки… Тут я совершенно некстати вспомнила про башмачок из моего шкафа и, не удержавшись, хрюкнула. Парочка с удивлением на меня посмотрела, но ничего спрашивать не стала, мало ли чему радуется неразумное дитя.

Потом я проводила гостей, почти без ревности послушав, как они договариваются об очередном совместном походе. Ну и пусть. У меня тоже теперь есть своя личная тайна. Я нашла работу! Вот собиралась им рассказать, а теперь не стану. Пройдёт какое-нибудь время, и я между делом небрежно так упомяну, что тоже не сижу, сложа руки.

Дня два назад я проходила мимо соседнего салона красоты, точнее хотела, как обычно, побыстрей прошмыгнуть мимо, чтобы никто, не дай бог не подумал, что я собираюсь туда зайти. А в этот момент женщина в ярком халатике выпорхнула на улицу и повесила на стеклянной двери белую бумажку и при этом еще и посторонилась, пропуская внутрь древнюю шуструю старушку. Значит, старушке в салон можно — вон как уверенно чешет — а мне почему-то стыдно? Уж бумажку-то прочесть я имею право! И я рискнула ткнуться в неё носом.

Да, вот это, наверное, и называется провиденьем — на листочке черным по белому было написано, что в салон требуется уборщица. Ребята, так вот она я! Обливаясь потом, я потопталась у дверей, решаясь на беспримерный подвиг — войти и сказать это вслух. Дверь показалась мне просто чугунной, но все-таки поддалась. Господи, как хорошо внутри пахло! Вот только куда же мне идти, ведь после уличного света я ничего не вижу! — Что вы хотели? — спросил женский голос, и я поняла — вот оно, сейчас или никогда.

— Я по объявлению, насчёт работы, — прошелестела я, стараясь не смотреть по сторонам, потому что когда мне не надо, я даже без очков могла увидеть что-нибудь лишнее, чью-нибудь усмешку, например. Девушка за столиком была неправдоподобно красивой и жутко уверенной в себе. Еще бы.

— Светлана Ванна, тут вас спрашивают насчёт работы!

Господи, ну зачем же так безобразно орать! Такая маленькая, худенькая, а глотка, как у грузчика из соседнего магазина или почти как у меня. В общем, на зов этой иерихонской трубы откуда-то вышла дама, вроде совсем не старая, скорее совсем молодая и кивнула мне, приглашая следовать за ней. Только не потерять ее из виду! Только не отстать и не заблудиться! Я потрусила следом, уже почти жалея о своем скоропалительном решении. Мне подумалось, что вот прямо сию секунду мне дадут в руки тряпку, а я почти ничего не вижу от волнения, и у меня от всех этих запахов идёт кругом голова…

Через десять минут я вышла на улицу почти что членом коллектива. Я заверила всемогущую Светлану в том, что я аккуратная, вежливая, исполнительная, что у меня нет вредных привычек. Насчет последнего я немного засомневалась, потому что не совсем представляла, что имеется в виду, а если верить Полковнику, так у меня этого дела хоть отбавляй. Но я кивала как китайский болванчик, соглашаясь со всеми пунктами, и только шептала: да, да, хорошо… Я очень боялась, что если строгая Светлана услышит мой голос во всей красе, то уж точно заподозрит у меня какую-нибудь вредную привычку. Итак, со следующего понедельника я могла заступать. Мне так и сказали: заступишь в понедельник… У меня даже под ложечкой засосало. Ничего-ничего, хватит сидеть целыми днями в одиночестве.

На самом деле, думая про одиночество, я имела в виду не совсем это, или даже совсем другое. Я никогда не была в одиночестве, вернее с тех самых пор как у меня появились куклы, а потом еще и Георг.

Короче, мне и в голову не приходило жаловаться и обращаться с мольбами в самые высшие, ну ясно какие, инстанции о перемене своей участи. А уж что-то требовать у судьбы я тем более не собиралась. Но в очередной раз где-то там, наверху, меня не поняли, или поняли, но не совсем правильно и началось. Вот прямо в самые ближайшие дни.

Я занималась уборкой, потому что если уж начинать новую жизнь, то обязательно с чистого листа, а поскольку я не очень понимала, что подразумевать под этим листом в моем конкретном случае, то решила, что пусть это будет чистая квартира. Я старалась изо всех сил. Куклам, смотревшим на моё непомерное рвение не без удивления, я объяснила, что это генеральная репетиция, причем без очков — новые, в довольно модной оправе — мне ещё не сделали. А я, братцы, должна двигаться тихо и плавно, без шума и пыли. И ведь получилось, ну или почти. Овечки могли мною гордиться.

Я затянула волосы в два хвоста, чтобы не лезли мне в лицо, и нарядилась в юбку, которую носила еще в десятом классе. И ведь я в нее влезла! Конечно, юбчонка стала мне коротковата, из чего я сделала просто потрясшее меня открытие — у меня выросли ноги! Ноги выросли, а все остальное нет, в смысле талия и то, что ниже. Проходя мимо курантов, я попробовала встать в позу старшей овечки, то есть пастушки. Как там у нее — ножка туда, ручка сюда, головку чуть на бок, а если еще и Георг встанет рядом… Нет, ну можем, когда захотим!

И вот в такой чудесный момент в дверь позвонили — не соседи и не Люша, они звонили не так. Я чуть не рухнула, потеряв равновесие. Хорошо еще, что мне не пришла в голову мысль сесть, к примеру, в позу лотоса — расплетайся потом…

Подумать только, опять она! В дверях стояла та самая девица, которую пасла мать, вот только она почему-то была без нашей общей подружки. У меня даже промелькнула мысль — неужели опять пришла за тем же самым? Ну уж дудки, сейчас я ей дам отлуп.

— А мне эту надо… блин…, - произнесла девица несколько туманную фразу, после чего нагло шагнула прямо на меня. — О, а я как раз к тебе шла, прикинь. Ну ты и вырядилась, я тебя сразу и не узнала!

А чего это ей было меня узнавать, если мы виделись всего один раз? А Танька, да, точно, так её звали, деловито скомандовала:

— Ты давай собирайся, только быстренько, тебя Лю зовёт!

Ишь ты, меня зовёт какая-то Лю, хотя ясно какая, и я всё должна бросить и бежать, нашли девочку на побегушках. Я начала было прикидывать, как мне вытеснить из квартиры эту нахалку, но тут она сказала:

— Пошли скорее, пока её ментам не сдали!

Что?! Я в испуге уставилась на Таньку, почему-то сразу поверив насчет ментов, а она энергично жевала и явно не собиралась ничего объяснять. То есть лично ей всё было ясно. Я уже было бросилась обуваться, но вовремя спохватилась — куда я в таком виде?

— Не-е, так пошли, это то, что надо, — вдруг оживилась Танька и очень даже по-свойски стала подталкивать меня к выходу. — Не тронь, не тронь, так лучше подходит… — она схватила меня за руку, когда я попыталась сдернуть с волос резинки.

Танька порола какую-то чушь, при этом еще и руками меня хватала и командовала. Но на горизонте маячили менты и Люшка, и я сдалась.

— А это далеко?

— Да нет, в красном доме у гастронома.

И мы почти побежали. Да, в самом деле, это было рядом, но если ты идёшь по улице почти голая, даже такое расстояние кажется огромным. И вообще, всё это дело смахивало на дурной сон — Люшка почти или уже в лапах милиции и вся надежда на меня.

На меня!? Я чуть не упала, споткнувшись на ровном месте. В самом деле, куда я так ретиво несусь, защитница фигова, я же никто… Но кобыла Танька уже ворвалась в подъезд и, чуть притормозив, бросила через плечо — Скорее! — и поцокала по лестнице. Бабуля, сидевшая в окошечке с вязанием, закричала нам вслед: "Вы куда, вы к кому?". А фиг его знает.

Мы поднялись на третий этаж, и провожатая вроде не очень уверенно толкнула дверь и тут же посторонилась, пропуская меня вперёд. Точно в клетку с диким тигром запускала…

Я вошла в тёмную прихожую и остановилась. Пахло чем-то горелым и это мне ужасно не понравилось — наверное, так и пахнут настоящие неприятности. У меня в ушах тихо позванивали крошечные колокольчики, и я не сразу расслышала чей-то голос:

— Да вот она, вот, я же вам говорила!

На меня кто-то вроде бы прыгнул и потащил, и я издала сиплый придушенный писк. Кто-то, к моему невероятному облегчению, оказался Люшкой, то есть она была жива и очень даже здорова. Ишь как вцепилась мне в руку…

— Ксюша, ты не волнуйся, мы сейчас пойдём домой, — вдруг засюсюкала подруга до невозможности елейным голосом, переплюнув даже мою тётю. Виктоша после такого выступления выгнала бы её из театра с треском.

И вообще, это была как бы не вполне Люшка. И милиции никакой не было, а был старик в спортивном костюме и с палкой, и он грозно смотрел на меня. Я оказалась в ловушке!

— Значит, на пару работаете? — ядовито проскрипел старик.

— Елена Петровна, я же вам всё-всё объяснила. Это просто моя сестрёнка, вот и прибежала за мной. Давайте мы уже домой пойдём, а то Ксюше нельзя волноваться, у неё нервы…

Это было сказано совершенно правильно, иуда Люшка попала в самую точку. Она втравила меня в какую-то ужасную историю, в которой принимал непосредственное участие грозный дед, при этом Люшка почему-то называла его женским именем. И еще она вспомнила, видите ли, про мои нервы. А я-то мчалась к ней на помощь, этой хреновой Лю… И тут я зарыдала, причём самым натуральным образом.

Эти двое, кажется, просто оцепенели от неожиданности. Да я сама от себя ничего подобного не ожидала, потому что вообще не плачу, из принципа.

— Вот что, барышня, принесите вашей сестре воды и успокойте её! — велел бабкодед и стукнул клюкой об пол.

Ну вот, теперь и он тоже считал меня идиоткой, даже говорил как-то брезгливо. А дрянь Люшка моментально исчезла из комнаты и оставила меня с этой бабой-ягой один на один. Может быть, мне упасть на пол и прикинуться мёртвой? Но нос был до отказа забит соплями, и я буду слишком громко сопеть, особенно если для мёртвой.

— Сядь! — снова приказал бабкодед и указал мне палкой на диван.

Я подчинилась без звука, пока он меня этой штуковиной не треснул. Надо мной с чашкой воды зависла наша сестра милосердия и я, стараясь не встречаться с ней взглядом, отпила глоток.

— Ну что, стало легче? — спросил хозяин скептически.

Я энергично закивала головой — да, да! Вместе со мной, точно ослиные уши, закивали мои хвосты, о которых я совершенно позабыла. То-то на меня все смотрят как на чучело, надо было хотя бы волосы распустить.

— А может, чего покрепче хотите? — не успокаивался старикан.

— Нет, нет, — закачались уши, то есть хвосты.

— Она у вас вообще-то разговаривает? — вроде как светским тоном обратился дед теперь уже к Люшке.

— Да, то есть нет, почти не говорит. Я же вам объясняла, Елена Петровна, у неё нервы.

— Понятно, понятно и, стало быть, вы о ней очень беспокоитесь.

Даже глухой расслышал бы в голосе этой все-таки бабки издёвку, но Люшка была не глухой, а тупой, что гораздо страшнее, и как ни в чём не бывало с жаром подтвердила:

— Ну да, и теперь нам идти надо, ладно?

И она, не тронувшись с места, принялась врать дальше, а я, чтобы не умереть от стыда, постаралась и в самом деле превратиться в глухонемую, хотя бы на это время. Но слепой я всё-таки не была и когда из-под тишка взглянула на старуху, то поняла, что она вроде не так уж и стара. Э нет, так дело не пойдет: мало ли какие еще открытия я могу сделать невзначай, и я не стала рисковать — уставилась в пол, как в старые добрые времена, когда моим самым грозным врагом была Федора.

Я даже ухитрилась почти успокоиться, потому что было ясно, что никакой милицией здесь и не пахнет, только кретинка Танька могла такое придумать — интересно, куда она подевалась? Нужно было еще немного потерпеть, и я окажусь дома.

— Прошу прощения, что я вот так без приглашения, но балконная дверь было открыта…

Если бы в этот момент я не сидела, то точно упала замертво, и притворяться бы не пришлось. Перед нами стоял Денис во всей красе, то есть при костюме, галстуке и даже, кажется, побритый, при этом он почему-то вошёл с лоджии. Вроде как Карлсон…

Эти двое, он и наша хозяйка, несколько секунд разглядывали друг друга, а потом Денис сделал шаг вперед и чуть наклонил голову: Денис Якушев, ваш сосед.

Наша бабуся-ягуся протянула ему руку и сказала самым что ни наесть светским тоном:

— Очень, очень приятно, Елена Петровна Яблокова.

Денис Якушев поцеловал(!) яге Яблоковой руку и чуть ли не щёлкнул каблуками! Ну прямо сцена из сериала, только что тут делают две шкодливые дворняжки, которых только и осталось, что выкинуть вон за шкирку.

— Да, девушка, — хозяйка кивком указала на Люшку, — пришла ко мне тем же путем, что и вы.

Упомянутая девушка сосредоточенно смотрела прямо перед собой и, конечно же, жевала жвачку, а может быть, собственный язык. Я в свою очередь тупо смотрела на Люшку и только на неё, потому что вдруг подумала, что если не встречусь взглядом с Денисом, то он меня, может быть, и не узнает. Может быть. То есть я как бы Хома Брут, а он Вий, и главное сейчас на него не смотреть. Не смотреть!

Мой взгляд сам собой, совершенно независимо от моей воли, пополз вверх и наткнулся на взгляд Дениса. Так вот что чувствует несчастный кролик перед тем, как его сожрёт удав!

— А это младшая сестра девушки, — как мне показалось, не без яда пояснила мадам Яблокова. Эта садюга, судя по всему, начала получать удовольствие от ситуации.

— И что младшая сестра девушки здесь делает? — очень медленно спросил Денис.

Было ясно, что отвечать должна я, но если бы я и знала ответ, увы… Во мне всё умерло, издохло от ужаса, и голос тоже издох, был и нет его; поэтому я открыла рот и издала некий сипящий звук, сама не знаю зачем.

— Она немая, — охотно пояснила ставшая до ужаса любезной хозяйка.

— Неужели? — спросил Денис не понятно у кого.

Да что они все ко мне привязались? Это я что ли всё это затеяла? Я почти с ненавистью посмотрела на Люшку, и тут о ней, наконец, вспомнил и Денис.

— Ну раз ваша сестра немая, тогда может быть вы объясните, что происходит? Как вы оказались здась, ясно, а как вы попали в мою квартиру?

Люшка начала жевать еще ожесточенней и смотреть перед собой еще пристальнее, судя по всему, она решила разыграть сцену допроса юной партизанки.

— Елена Петровна, я, пожалуй, заберу… дам с собой и сам с ними разберусь, а к вам потом, если позволите, зайду. И прошу прощения за беспокойство…

Ну вот, кажется, пришла пора мне тряхнуть стариной, потому что я не собиралась никуда ни с кем идти и в чем-то там разбираться. Вот сейчас усядусь в прихожей на пол, и пусть кто-нибудь попробует сдвинуть меня с места. Но Денис поступил по-другому, он подошёл к балконной двери и сделал приглашающий жест — прошу!

— Можно и через входную дверь, — очень даже разумно подсказала ему мадам Яблокова.

— Ничего, как пришли, так пусть и уходят. Вперёд!

Он рявкнул в точности, как командуют служебным собакам, и Люшка, чуть ли не высунув язык, кинулась эту команду выполнять. Оставаться с ягой с глазу на глаз я не собиралась и обречённо потрусила следом. Возможно, я упаду с высоты вниз и разобьюсь.

Конечно, меня ожидало очередное унижение. Лоджии были смежными, их разделяли перила, Люшка препятствие почти перешагнула, а я… а мне оно было по пояс, и даже если как можно выше задрать ногу, то всё равно мне этот барьер не взять. Тут я вспомнила, во что одета: короткая юбчонка, футболка до пупа, да еще эти кретинские хвосты! Может, не уповать на случайность и кинуться с лоджии вниз головой специально? Только юбка задерётся мне на голову, и здесь всего лишь третий этаж — можно выжить и остаться калекой.

Я не успела обдумать эту идею как следует, потому что Денис схватил меня своими лапами, перекинул через перила точно куль и сам перешагнул следом. И еще в спину слегка подтолкнул, скотина.

У меня горело лицо и те места на теле, за которые он меня схватил. Всё, теперь я была на веки опозорена, и тёти с дядей у меня больше нет, потому что мне теперь точно откажут от дома. Или мне самой придётся отказаться. Ничего, сейчас мы с Люшкой с боями вырвемся из его квартиры, и я больше никогда его не увижу, потому что для начала убью подругу, а потом себя.

Однако Люшка никуда пробиваться не собиралась и с вызывающим видом уселась на диван. То есть она прямо таки неприлично уселась — откинулась на отведённые за спину руки и выставила напоказ свои голые ножищи, живот и всё остальное. Господи, а мне-то что делать? Никогда я не чувствовала себя такой жалкой и ничтожной, мне вот даже назло самой себе нечего было выставлять.

Денис, судя по всему, понял эту негодяйку правильно, хотя там и понимать было нечего. Он стащил с себя галстук, уселся напротив неё и, вытащив из пачки сигарету, закурил.

— Итак, как вы оказались в моей квартире? Не помню, что бы я вас приглашал, — сказал он и выпустил дым.

Нет, не так делают люди, когда хотят выразить свое презрение, не так. Ну зачем он отвернулся, надо было выпустить ей дым в лицо! Иначе вся эта сцена выходила не такой, как следовало. И он как-то курил… красиво, что ли. О чём я, дура, думаю?

— А я не по приглашению, в смысле я и не говорю, что вы меня звали. Я вообще по делу, — ответила Галошко и, ко всему прочему, закинула ногу на ногу. То есть теперь она сидела перед Денисом почти голая.

Отчего-то у меня в голове снова начался тихий звон, и снова захотелось умереть. Только не здесь и не сейчас, потому что эти двое даже внимания не обратят на мой никчемный жирненький трупик. Они были отгорожены от меня невидимым стеклом или находились в другом измерении, и мне туда дороги не было. Нет, Люшку убить не получится, потому что она для меня просто-напросто недосягаема, она превратилась в незнакомую женщину, с которой не мне было меряться силами. Наверное, я могу пройти мимо них и удалиться по-английски, не прощаясь, всё равно никто ничего не заметит.

Когда я медленно двинулась к выходу, Денис, даже не повернув головы, вдруг больно схватил меня за руку.

— Куда это ты собралась? Сидеть! — И хамски толкнул меня на диван рядом с Люшкой.

— Я тебе не собачка, не смей на меня орать! — заорала я.

Вот тут он даже вроде как отпрянул, еще бы, я первый раз продемонстрировала при нём свое секретное оружие. Соловей-разбойник со своим свистом может отдыхать.

— Ну с этой девушкой мне все более менее ясно, а ты-то куда полезла? — все-таки спросил он, придя в себя.

То есть, он произнес вслух всё то, что я и без него прекрасно понимала, но меня просто добило это его "а ты-то". Мог бы и не подчеркивать очевидные вещи, джентльмен хренов.

— А твоё какое дело, хочу и лезу, ты мне не указ. — Всё, меня понесло.

— Это я уже понял, только всё же хочется знать, что творится с твоими мозгами. Ты что, совсем не понимаешь, в какую историю влипла? Ты оказалась в чужой квартире, между прочим, без ведома хозяев. Ты когда-нибудь хоть что-нибудь про уголовную ответственность слышала? Покушение на чужую собственность…

— Да какое покушение? — подала голос Люшка, сев более менее по-человечески, то есть приличнее.

— А с вами мы поговорим чуть позже…

— Послушай, Ксения, — он снова вцепился в меня, — на тётку тебе наплевать, а про отца ты подумала? Он, между прочим, на тебя жизнь положил.

Вот эта последняя фраза меня достала окончательно. Нашел, кого вспоминать и слова какие подобрал: отец, жизнь положил… Я не могла сообразить с чего мне начать раньше: завизжать или засмеяться, очень хотелось сделать то и другое одновременно. Но тут снова вмешалась Люшка:

— Не, Семён, я чё-то не врубилась, вы чё, знакомы?

Да, то, что идиот и в Африке идиот, истина давно известная. Но все-таки паршиво, когда этот идиот в чистом виде находится рядом с тобой, уж пусть бы он в своей Африке и оставался. Вот и Денис смотрел на нас странно, он, видать, такой концентрации идиотизма в одном человеке еще не встречал, пока.

— За вовлечение малолетних в такие дела тоже статья полагается, — сказал он теперь уже Люшке.

Наша звезда еще переваривала им сказанное, а меня точно током ударило — этот козёл вообще распоясался. Я попыталась сесть так, как только что сидела Люшка — грудь напоказ, нога на ногу. Уже через секунду стало ясно, что в моем исполнении это выглядит просто кошмарно, но помирать, так с музыкой.

— Я, между прочим, совершеннолетняя! И не надо мне читать мораль и пугать всякими там статьями, и про Полковника тоже не надо, еще не известно кто на кого жизнь кладёт.

— Да… — протянул Денис, меряя меня взглядом, — похоже, ты нас всех провела… Бедная Ксеничка! И почти что немая…

Как будто я виновата в том, что у меня голос как у Атаманши из "Бременских музыкантов".

— Значит, вы в этой квартире оказались не случайно, как я понимаю, — покончив со мной, Денис взялся за Люшку, в мою сторону он теперь вообще не смотрел. И с Люшкой говорил вполне нормальным голосом и даже на "вы". У меня защипало в носу.

— Ну да, не случайно, почему это случайно, нас Чупа привел.

— А без этих идиотских кличек можно? — поморщился Денис, — я не знаю никакого Чупу.

— Ну так ваш брат Мишка, какая разница, только он всё равно Чупа. Ему надо было взять интервью для института, ну там для зачёта что ли. Чтобы про кого-то ну, интересного. Ему кто-то про вашу бабку сказал, ну ту, что за стенкой, что у нее можно, она вроде как знаменитой спортсменкой была или ещё кем. А бабушка еще та штучка оказалась, послала Чупу куда подальше, а его заело. А я и сказала, что давай я. Ну пусть он мне, типа, вопросы скажет, а я скажу, что это мне надо и бабка ответит, тем более что неожиданно. И все-таки я же женщина…

Люшка переменила позу и откинула с лица своим фирменным движением волосы, на запястье отчётливо звякнули браслеты. Да, она была женщиной, моя несусветная немыслимая подруга, женщиной, какой мне никогда не стать. Вот только я тоже не понимала про какого такого друга она толкует, который Чупа, он же Мишка… Это про Мишеньку что ли?! Не, а они чё, знакомы?

— И почему же он Чупа? Или это не поддается логическому объяснению? — полюбопытствовал Денис.

— А он всегда чупа-чупсы в карманах таскает. Он ими даже заедает… ну, в общем, любит он их.

— То есть и дешевый портвейн ими же закусывает? — Денис всем телом повернулся к столику, стоявшему у стены, и разглядывал этикетку пустой бутылки. Потом он взял вторую бутылку, валявшуюся под столом, и хмыкнул. Люшка почему-то вдруг закашлялась.

Я тоже это дело заметила, столик в смысле, только не сразу конечно. На столике был свинарник из каких-то объедков, а еще там была эта пустая бутылка и два бокала и чашка. Итого три. Денис тоже сосчитал, я в этом не сомневалась, и не сомневалась, что третьей в компанию зачислили меня, ведь Таньки-то нигде не наблюдалось… То есть, я еще и пила, причем дешевый портвейн.

— И где же сам Чупа? — серьёзно спросил Денис.

— А чёрт его знает. Слинял! — с жаром ответила Люшка.

Потом эти двое о чём-то говорили, но я твёрдо решила отчалить, пока хозяин не обнаружил еще какой-нибудь компромат, и решительно встала, а меня никто не удерживал. Впрочем, причину невозмутимости хозяина я поняла, когда безуспешно попыталась открыть замок. Наверное, такие стоят на главном сейфе нашей страны. Понаставил тут…

— Семён, Сёма, ты куда! — затрубила Люшка, — без меня не уходи!

Я упорно пыталась сломать замок, когда за спиной раздался голос Дениса:

— Семён, Семён… Я уже слышал это однажды и в таком же исполнении…

Чертова дверь, не поддается!

— Так это ты была тогда у "Луны"!?

Может, мне постучаться об эту железяку головой?

— Точно! То-то мне показалось что-то знакомое… Помнится туфли свои потеряла, я одну… потом подобрал…

Только последний кретин, идиот, недоумок мог услышать в его голосе ностальгические нотки. Но этот букет "три в одном" как раз имелся у нас в наличии.

— Точно! — попугайским голосом заверещала Люшка. — Она тогда еще своим фэйсом землю погладила, фингалы были жуть какие!

Теперь я даже не пыталась расцарапать дверь, а просто стояла, повернувшись к ним спиной и, кажется, мужественно сопела.

— А она у вас? — вдруг с надеждой спросила подружка.

— Кто?

— Ну эта… туфля. А то я с Машкой тогда так и не рассчиталась, а у Семёна в шкафу вторая валяется, я знаю…

— Простите, нет, — странным голосом ответил Денис, — я её, кажется, на ветку повесил.

Короче, окончание нашей встречи прошло в тёплой дружеской обстановке. Я этого хоть и не видела, но прекрасно слышала: Денис явно сдерживался, чтобы не заржать, Люшку понесло насчёт её возможностей как модели, и похоже, что только утраченной туфельки ей для этого и не доставало. Золушка хренова! Зато теперь хозяин явно жаждал поскорее от нас отделаться, разобрался, значит, что к чему.

Странно, но когда мы, в конце концов, вышли из этой чёртовой квартиры и из этого чёртова дома, на улице все ещё был день. И даже, что показалось мне особенно невероятным, светило солнце, а я-то, было, подумала, что прошло лет сто, и наступила беспросветная нескончаемая зима.

У меня не было сил о чём-то говорить с Люшкой, я и слышала точно сквозь толстый слой ваты. Подруга, между тем, ругалась страшными словами, но они меня нисколько не задевали — для такой жизни только такие слова и подходили.

— Сука, сволочь, тварь! Сбежал, сволочь! Ну я его достану, падлу такую, прикрыл называется.

В Люшке явно бушевала непомерная сила, а я чувствовала себя сдувшимся воздушным шариком — голова гудит, ноги ватные. И как я пойду домой, да еще в таком виде?

— Да ты чё, — искренне не поняла Люшка, — у тебя отличная видуха, то, что надо. Я про сестрёнку так, для жалости сказала, надо же мне было как-то отмазаться, а Танька здорово сообразила, сразу про тебя вспомнила. Ты, Сём, оделась в самую точку и изобразила всё классно, ну прямо Шерон Стоун. Эта карга, когда ты вошла, сразу тормознула, резко, а то прямо заходилась: нахалка, проходимка, милицию вызову, то, сё… И немой ты чётко прикинулась, даже я поверила! Если бы этот, братан, не припёрся, ещё неизвестно, как бы дело обернулось. А Чупа, прикинь, какая сволота, и Танька за ним следом слиняла. В общем, Сём, ты давай домой дуй, а я пойду этих найду, клопов недотравленных. Если я им сейчас не выдам по полной, то просто взорвусь.

Люшка унеслась мстить, а я осталась стоять, растерянно глядя ей в след. Вот бы немедленно, в одну секунду оказаться дома! Тогда я соберу в кучку всё то, что от меня осталось, или по крайней мере, попытаюсь собрать.

Я обхватила себя руками потому что, несмотря на солнце, меня бил озноб. А тут вдруг обдало жаром — ключи! Я вылетела из дома вслед за Танькой, позабыв обо всём, и ключи всё время сжимала в кулаке — а куда бы я их смогла положить? Теперь мои руки были свободны, совершенно свободны. Где и когда я потеряла ключи? Хотя даже так, навскидку, я могла догадаться, что они остались в логове одного из двух драконов. У какого именно? Левый подъезд или правый?

Так, Ксения, только спокойно! — приказала я себе. Самое страшное уже произошло, теперь одним плевком тебе в лицо больше, одним меньше… какая разница? Ну же, вспоминай! Дракона номер один всё-таки вспоминать было легче, и я начала с него. Я дошла до эпизода "Переход Суворова через Альпы", то есть через перила балкона, — у меня в руках ничего не было, значит, ключи остались у бабки. И это был хоть и крошечный, но плюс. Давай иди, дуреха, главное, ни о чём не думать.

Я нажала кнопку звонка, приготовившись к самому худшему — меня попытаются спустить с лестницы. Ну и плевать, главное — успеть сказать про ключи, зачем они старухе. Я и выпалила свою просьбу на одном дыхании, как только дверь открылась.

— Ключи от квартиры? Надеюсь, от вашей? — спросила хозяйка ядовито и посторонилась, явно приглашая меня войти. — Ищите…

Уф-ф… Легко сказать "ищите"… Было очень неловко шарить в чужой комнате да еще под явно насмешливым взглядом её хозяйки, и потом, я плохо видела — предметы, как нарочно, расплывались, и в глаза лезло всё, что угодно, но не ключи. Кажется, пора сдаваться.

— Ну что? — спросила бабка, когда я беспомощно застыла посреди комнаты.

— Я плохо вижу без очков, — чистосердечно призналась я.

— По крайней мере, вы не немая, и это прекрасно. У вас роскошный голос, просто роскошный. Вы не поёте?

Ну вот, она издевалась и имела на это полное право. Но теперь она и сама стала оглядываться в поисках пропажи и совершенно нормальным тоном вдруг воскликнула:

— Ага, вот они!

— Спасибо! — я готова была расцеловать старуху, всё-таки она ничего себе бабулька, не очень вредная. Да-а, вот говорила Люшка недавно про цепочки событий — был один случай, будет и второй, и вот вам, пожалуйста — эпизод с ключами номер два. Не слишком ли много цепочек для меня одной?

— А что, это действительно ваша сестра?

Вопрос застал меня врасплох и я, кажется, покраснела.

— Подруга. Но единственная и… — я чуть было не добавила, — какая есть.

— И не студентка журфака, — скорее уточнила, чем спросила бабка. Судя по всему, липовую Люшкину биографию она запомнила очень даже неплохо.

— Не студентка.

— Ну и слава богу, а то я подумала было, что самые мои худшие опасения насчет нравов этой братии подтвердились.

Да-да, в этом вопросе я была готова её поддержать, один только юный журналист по кличке Чупа чего стоил. Сам дебил, и кличка у него дебильная. А Люшка с её нравами была сама по себе.

— Знаете что, давайте-ка кофейку попьём, раз уж у нас образовалась компания.

Я согласилась, не раздумывая, и с души свалился огромный камень, даже стало легче дышать. Ведь не станет человек пить кофе со стервой и сволочью, по крайней мере, этот человек.

— Извините, а вас как зовут? У меня на имена не очень хорошая память. — Я удивлялась собственной смелости.

— Елена Петровна. А вас действительно Ксенией зовут? Я-то на свою пока не жалуюсь.

— Да, — моим щекам снова стало жарко. Отдувайся теперь за Люшины фокусы.

Подумать только, я пила кофе и болтала с человеком, которого узнала лишь несколько часов назад, и тем не менее, чувствовала себя как рыба в воде. Я думала, что только Бабтоня способна приручить человека с первого, нет, со второго взгляда, а тут вот нашёлся ещё один такой. И даже квартиры их были по-своему похожи.

С Еленой Петровной было поразительно легко, и я рассказала ей всё — про маму, Полковника, тётю Валю и даже про Дениса, но про Дениса совсем чуть-чуть, лишь несколько слов, просто объяснила откуда мы знакомы. А она мне тоже про себя рассказала, фотографии всякие показывала. Офигеть можно, но бабуля могла бы стать олимпийской чемпионкой по конькобежному спорту, если бы не получила тяжелую травму. А напоследок Елена Петровна мне почти приказала:

— Так, приходи в гости, когда время будет. Приходи обязательно! — и якобы грозно постучала палкой об пол.

— Где тебя носит! Я уже третий раз захожу, — накинулась на меня с порога Люшка. Я даже решила было, что она так никого и не нашла, и весь её нерастраченный огонь мне придется принять на себя. Но к счастью, ошиблась

— Прикинь, когда я к старухе через балкон полезла и она меня в оборот взяла, Танька за тобой побежала, а этот придурок, видите ли, за пивом попёрся, не нашел другого времени. А в квартиру вернулся, когда уже его братан пришёл, ну и слинял незаметно, сволочь. Он братишку-то побаивается, козёл!

Люшка была похожа в этот момент на фурию — волосы дыбом, глаза горят. Вообще-то из неё красивая фурия получилась, эффектная, и такой она мне нравилась гораздо больше, чем тогда у Дениса на диване. Возможно, эту сцену я вспомнила слишком ясно и даже смогла невольно свои воспоминания телепатировать, потому что подвижная Люшкина физиономия вдруг стала мечтательной-мечтательной, и подруга сказала:

— Слушай, а крутой братан у Чупы, да? Я просто охренела, когда его увидела. А ты даже мне не намекнула ни разу, что такой кадр имеется.

— Не знаю, что ты там разглядела, только он… зануда и… старый. — Мне совершенно не понравился такой поворот в разговоре, Люшкины мысли явно устремились в ненужном направлении, что она тут же наглядно продемонстрировала:

— Понимала бы ты что в мужиках! Старый… Да я такому старичку и стакан водички бы подала и постельку на ночь согрела.

Вот, я так и знала! В той квартире я увидела наглую опасную Люшку, и теперь она снова выпускала когти. Нужно было как-то её остановить, не дать ей войти в образ окончательно.

— Он на таких как ты и смотреть не станет!

Господи, зачем я это брякнула! У меня получилось грубо, ужасно грубо, и я не то хотела сказать.

— Он всех презирает, понимаешь? И меня, и всех… Его даже тётка, как мне кажется, побаивается. — Теперь мне и в самом деле казалось, что тётя Валя трепещет перед Денисом, а может, и дядя Толя тоже.

— Ну да, это я заметила, — неожиданно согласилась Люшка. Я даже посмотрела на неё с подозрением — не издевается ли. Нет, она была совершенно серьезна.

— Ничего, я ему козью морду устроила, чтоб не выпендривался. Он меня вспомнит…

— Как это? — мне показалось, что подруга бредит.

— А вот, — она подняла руку и позвенела браслетами, — мы пока сидели, я одну штуку за подушку затолкала. Будет ему маленькая радость…

Всё-таки у Люшки были дикие представления о радостях, хотя бы и маленьких. Да какое Денису дело до дешёвой безделушки? Нет, определённо у Люшки на сексуальной почве начались неполадки с головой. Но уже через минуту всё вернулось на круги своя, и я в сотый раз убедилась, что если у кого неполадки и есть, так это… не будем показывать пальцем.

— Его баба придёт и найдёт браслет обязательно. И устроит ему маленький шухер, а может, и большой. — В голосе Люшки явно слышалась надежда.

Баба? Какая еще баба? У Дениса есть баба?!!

— Конечно есть, я кое-что заметила, пока там была, а чё? — Почему Люшка ответила, разве я крикнула это вслух?

У меня, возможно, остановилось дыхание, и отнялись ноги, потому что я вошла в ступор или куда еще можно войти, когда увидишь такое. На пороге нашей квартиры стоял не кто-нибудь, а этот… с бородкой. Я позабыла не только его имя-отчество, но и своё собственноё имя в тот момент ни за что бы не вспомнила.

Человек стоял не просто так, а увешанный какими-то яркими пакетами и свёртками, и всё это медленно и неумолимо стало на меня надвигаться. Ну и мелькнула у меня мысль — а что если проскочить мимо и вон из квартиры? Вот нет меня дома, и не было. И я здесь вообще не живу. Померещилась я гостю и точка. Пусть сидит тут со своими пакетами, пока не посинеет, а я поживу у Бабтони, уж она меня не выдаст.

А этот… ага, вспомнила, Арнольд, уже хозяйничал на кухне прямо как у себя дома — там что-то упало и покатилось по полу, а он негромко чертыхнулся. Ну ни хрена себе, как говорит моя дорогая подруга, я значит стою в коридоре, а он там, на кухне шурует… Что вообще происходит? Дорогой гость, видимо, тоже спохватился и начальственным голосом позвал:

— Ксения Георгиевна, ну где же вы? Я тут без вас нахозяйничаю.

Ксения Георгиевна как испуганная крыса выглянула из тёмного коридора: нет, ну в самом деле, чего припёрся? И ещё стоит посредине моей крохотной кухоньки и охорашивает огромный веник, то есть букет цветов. Но когда-то мне всё равно придётся туда пойти. На счёт раз-два…

— Вот, — сказал гость, — вы из-за меня пострадали, и не однократно, и я счёл необходимым искупить свою вину.

Да уж, лучше способа не придумал. Я взяла увесистый букет и обречённо оглядела заваленный всякой снедью стол. Судя по всему, искупление планировалось на неделю, а то и на две.

— Я бы с удовольствием пригласил вас в ресторан, но подумал, что едва ли вы согласитесь так вот сразу… — Это он правильно подумал, сразу я ни-ни, и не сразу тоже.

— И я решил, что это от нас никуда не уйдёт, а пока посидим просто, по-домашнему. Да вы поставьте цветы в воду, Ксения… если позволите вас так называть.

Ну как же, очень ему было нужно моё позволение. На самом деле меня просто ставили в известность, и я почувствовала, что меня охватывает паника. Что говорит этой чужой холёный дядька? Что именно от нас никуда не уйдет? И как, спрашивается, с ним можно сидеть по-домашнему… Он, что, издевается?! Не помню, чтобы я говорила ему свое имя, не помню, чтобы он его спрашивал.

Я, шаря по углам, будто слепая, принялась искать вазу, хотя ничего похожего у нас в доме не было. Ведро там, кастрюли — это пожалуйста, но ваза… Зато получилась картинка: большой рыжий таракан (Бабтоня называет их пруссачками) очумело носится по квартире, хотя причём здесь пруссачки… И я едва не взвизгнула от неожиданности, увидев гостя прямо перед собой в собственной комнате.

— Я нашёл банку, пустую трехлитровую, — как-то вкрадчиво сообщил он и показал мне добычу. — Можете поставить в неё или нет, давайте я сам.

Так, откуда у меня в комнате взялась трехлитровая банка? Или это Люшка как-то притаскивала в ней огурцы? И что, она жрала их прямо здесь, в моей светёлке? Что ещё сейчас отыщет этот дядька? Вдруг это будет плесневелый кусочек хлеба? А господин сыщик, видимо, решил доконать меня окончательно, потому что вместо того, чтобы взять у меня из деревянных рук букет, взял мои пальцы и сжал их. А они потные! Или ледяные? Пока он не разобрался, я отпрыгнула от него как дикая кошка, рискуя лишиться руки. И что себе думает этот негодяй Георг?! Где он вообще есть, защитник фигов?

Только когда Арсений, в конце концов, ушёл, я вспомнила, что он вроде бы Артур. Ну и наплевать, я все равно молчала как рыба и не помню ни словечка из того, что он тут говорил. Или он тоже молчал? И после его ухода в коридоре осталось облако непонятного терпкого запаха. Я взяла полотенце и стала его разгонять.

— Ну и кто ты после этого есть, а? На дядю Толю, значит, кидаться — это мы мастера, да? Люшку, значит, царапать — это пожалуйста, Лёвчика обижать — это сколько угодно. А где же ты сейчас был, паршивец? — Я готова была разойтись не на шутку, но остановилась. Весь вид Георга говорил, что сейчас он меня не поймет. Он был в бешеном возмущении или возмущенном бешенстве, но свою вину признавать не желал. "Еще буду я тут мараться", говорило его насупленное лицо. А мне нужно еще было идти на кухню и, что-то делать со всеми этими дарами.

Что если я зайду, а там стерильно чистый пустой стол, и не стоит на подоконнике огромный наглый букет? Вдруг мне всё померещилось… Но у Георга был слишком всклокоченный вид, а у меня противно дрожали руки. Нет, не померещилось.

Я как следует умылась, в зеркало смотреться не стала — ни к чему. На меня и так уже посмотрели, будь здоров. До сих пор по телу бегали противные колючие мурашки, и я, подумав, встала под душ, вдруг поможет.

Как такие вещи теперь называются — благотворительная акция что ли? Пришёл благодетель, покормил, даже снизошёл и прикоснулся царственной рукой к убогой. Вот только с выражением своего лица ничего не смог сделать, да и не старался — пришёл с надменной миной и ушёл с ней же.

Эх, был бы здесь Полковник, он бы ещё, пожалуй, поиграл с господином в гляделки, и вопрос — кто бы кого переглядел. Хотя неизвестно, как бы Полковник повёл себя со своим начальством. От этой мысли мне стало еще хуже. "Мы скоро увидимся"… Ага, буду ждать с нетерпением. Я сгребла продовольствие в холодильник, и он потрясённо заурчал, еще бы, такого богатства в его вечно полупустой утробе никогда не водилось.

Нужно сшить придворного шута, решила я. И не какую-нибудь язву с ехидным лицом, а доброго увальня вроде Лёвчика, и балахон пусть носит как у него, и нос пусть будет картошкой. И никаких масок, пусть будет полная ясность. Шут сшился за вечер, даже слишком быстро, просто лихорадочно быстро. Может быть, потому что время от времени звонил телефон, а я пыталась сделать вид, что ужасно занята и не слышу мерзкого кваканья?

— Ну как, ты в порядке? — спросила я шута. — Пожалуй, тебя будут звать Галетой. — Он не возражал. Я немножко подумала и надушила его из очередного пробника, подброшенного Люшкой. Ну вот, теперь Галета еще и благоухал.

Следующие два дня были тихими, как будто про меня все-все позабыли. Вот и хорошо. Мне совершенно не хотелось куда либо выходить, или с кем-нибудь разговаривать. Почему-то на ум пришла мысль про осажденную крепость, между прочим, с большими запасами продовольствия.

Вечером второго дня великого сидения явилась Люшка, конечно взвинченная и конечно голодная. С порога определив, что Полковника все ещё нет дома, она ринулась к холодильнику. Я уже собралась было сказать, что щи скорее всего прокисли, но тут подруга так взвыла, что я чуть не прикусила язык. Ах, ну конечно — мародёры напали на продовольственный склад.

— Ты что, ограбила супермаркет? — закричала Люша из холодильника. Вначале она попыталась произвести ревизию, не отходя, так сказать, от кассы, потом плюнула на бесполезную затею и стала выгружать на стол всё подряд.

— Ого, ты ешь мидии? А это что ещё не по-нашему написано и почему здесь нарисован паук? Сёма, ты что, заболела? А тут есть нормальная колбаса? Это что, Полковник что ли разжился? Ты чё молчишь-то?

— Я просто жду, когда ты вылезешь из холодильника, не могу же я разговаривать с твоей задницей.

— Ах, ну да, мы же нежные, — Люшка вылезла на свет божий, что-то уже жуя, и оглядела превратившийся в свалку стол. — Ну давай, рассказывай, а я пока поем, — блаженно вздохнула она и взялась за дело. Но надо отдать ей должное, минут через десять она все-таки жевать перестала и потрясенно уставилась на меня.

— Ни фига себе… Вот ведь работаю там с самого ранья, просто вкалываю, можно сказать, и ни черта никого не вижу, кроме охраны. А тут раз, и готово. И ведь ясно же, что всё это не в соседней бакалее куплено. И чего это он тебя кормить надумал…

Мне очень захотелось бросить в неё первым, что попадёт под руку, и я уже схватила кусочек чего-то розового но, понюхав его, передумала и положила в рот. Вкусно!

— В общем, он перешёл к делу, — эксперт что-то смачно обсасывал, рыская по столу глазами. — Только как-то странно он тебя снимает.

— Что значит снимает? Что ты болтаешь! — закричала я. Наверное, прежде всего потому, что Люшка что-то такое угадала. — Я не твои подружки-модельки, я…

— Конечно, я и говорю, сидела себе в коробке с бантом, пришел богатенький Буратино и решил — беру. Ты вот говоришь — седой. Так они как раз куколок и любят, оно для них самое то, что надо.

У меня вдруг свело желудок, то ли от розовенького кусочка, то ли от Люшкиных слов.

Неужели Аристарх-как-там-его действительно решил брать? Иначе как объяснить то, что он дважды или трижды заявлялся ко мне на следующей неделе. На недокормленную я уж точно никак не походила, да и он не был похож на доброго самаритянина, так что, кажется, самые ужасные Люшкины предположения начинали сбываться.

Гость приходил, минут пять беседовал со мной ни о чем, затем с величественным видом открывал принесенную с собой газету и с умным видом ее просматривал. Ему что, больше негде этим заниматься? Затем он уходил, а я хваталась за полотенце. Вот у Полковника всю жизнь в ванной стоял одеколон "Тройной", других он не признавал. А тут ходят, пахнут фиг знает чем… И я принималась работать ветродуем с удвоенной силой.

В понедельник я начала свою трудовую жизнь. "Не нужно так суетиться" — сказала мне Светлана после того, как об меня в очередной раз едва не споткнулся мастер. Да-да, я прекрасно запомнила, что должна быть как бы невидимой, но я в таком качестве… Поэтому невидимка сидела в засаде, чувствуя себя охотником на дикого носорога, а на самом деле просто ждала момента, когда сможет убрать остатки чьего-нибудь скальпа так незаметно, будто они испарились сами собой. И всё равно мне работа нравилась, хотя бы потому что я была не дома. Туда в любой момент могли нагрянуть гости. И вообще, если бы было можно, я с удовольствием поселилась бы прямо в салоне, вот только Георга прихватила.

На Люшку известие о моих трудовых подвигах не произвело никакого впечатления. Еще бы, теперь её интересовали совершенно другие события. Она приходила ко мне, нет, правильнее сказать навещала меня с таким видом, с каким люди приходят к тяжелобольному человеку: они пытаются развлечь его, а сами каждую минуту приглядываются — а не появился ли новый ужасный симптом. Дело дошло до того, что я тоже начала к себе присматриваться — может, у меня выросли огромные уши или прорезался третий глаз, ну должно было со мной произойти что-то такое, что могло объяснить странное поведение этого ненормального господина?

Он тоже, похоже, присматривался — приезжал, усаживался на кухне (а где же ещё), вроде как пил кофе, читал, а сам присматривался. То есть иногда бросал на меня взгляд из-за газеты. При этом Аскольд время от времени что-то рассказывал про Лондон, Париж и другие города мира. Голос у него был красивый и говорил он красиво. Я вообще не понимала как он, такой умный может тратить на меня время. То есть он вроде как что-то решал, только чего там решать-то?

Сама не знаю почему, мне это дело напомнило покупку, к примеру, пальто. Время от времени Полковник давал Бабтоне денег на "приобретение добротной вещи" для меня. Бабтоня, по его мнению, должна была проследить за дурой-девчонкой, ни на что путное не способной. Конечно, уж сама Бабтоня так не считала, но подходила к доверенному ей делу крайне ответственно — мы обходили десяток магазинов в поисках подходящей цены и качества. Присматривала-то в основном Бабтоня, время от времени тревожно спрашивая: "Ну что? Это, да? Берем"? Я брать не хотела. Ну кто в нашем классе ходил в пальто? Разве что всем известный конь. Я хотела куртку. "Но Он же сказал "пальто" — взывала к моему здравому смыслу Бабтоня. То есть на нее давил груз ответственности. И лишь только когда я твердо говорила, что пусть любое куплено пальто сам Полковник и носит, она сдавалась. Ну так вот, даже присмотренную наконец куртку мы не покупали сразу. Бабтоня вздыхала, предлагала "подумать" и мы ни с чем шли домой. И только когда она окончательно убеждалась, что и на второй и на третий день выбранная вещь выглядела точно так же как и в первый, эпохальное событие свершалось. И так было всегда.

И вот теперь вроде как на меня смотрели и думали — подойдёт не подойдёт…, приду-ка я завтра… И даже вид у господина покупателя был вроде кисловатый, видать, моё качество вызывало у него какие-то сомнения.

Во время одного из визитов на огонёк занесло Лёвчика. Вот не ходил, не ходил, а тут нате вам, заявился. Акакий Акакиевич воззрился на несчастного немигающим взглядом сытого удава, который сейчас есть не станет — у него эти кролики вот уже где сидят — но на потом он прикидывает — с какого конца будет удобнее это слопать?

Лёвчик под таким вот взглядом заметно покраснел, вспотел, засопел и сказал оскорблённым тоном:

— Я, Ксения, к тебе потом зайду.

Я его прекрасно поняла: потом, это когда здесь не будет этого козла. То есть нет, не знаю откуда в моей голове взялся козел… В общем, я взглянула на гостя испуганно, уж не подслушал ли он мои крамольные мысли. Лёвчик удалился, хлопнув всеми, какими только можно дверями. А мой дорогой гость даже не снизошел до вопроса, кто это, мол, такой. Вот так.

Нет, все, решительно все трусливо покидали поля боя, оставляя меня один на один с превосходящими силами противника. Лёвчик — ушел, хотя и очень громко. Георг прячется где-то в светёлке, талантливо изображая, будто его здесь нет, и никогда не было. Полковник… От него вообще нет ни слуху ни духу. А что если Этот держит его… в темнице… Зачем?! — несколько визгливо осведомилась ехидна. Причём осведомилась так громко и явственно, что я вздрогнула и чуть не уронила новые очки.

— Тебе холодно? — снисходительно спросил мм… Арнольд. Когда он успел перейти на "ты"? Я энергично замотала головой и снова попыталась уронить очки.

— Тебе нужно носить линзы, это очень удобно. И тогда ничто уже не испортит твое очаровательное личико…

В первую секунду мне показалось, что я ослышалась, во вторую — что мне плеснули в лицо кипятком. Что он тут такое несёт! Ещё и издевается…

Ап… Ан… Аскольд наслаждался моим невменяемым состоянием. Я хоть ничего и не видела, но знала это абсолютно точно. И я его за это ненавидела, вот честное слово.

Платок! Я дернулась так, будто сквозь меня пропустили тысячу вольт. Как только за моим гостем закроется дверь, я буду мучиться — опять не вернула ценную вещь. И я кинулась за платком, кажется, слегка напугав при этом его владельца.

— Вот, это ваше. — Я положила аккуратно сложенный квадратик на стол.

— Что это?

Ей богу, Арчибальд растерялся.

— Ну как же, ваш платок. Я его постирала. Спасибо. — Я уже начала жалеть, что затеяла этот разговор. Вот и Арчибальд смотрит на меня как на ненормальную.

— Да выкинь ты его, было бы о чём говорить.

Гость поднялся и пошел к двери, даже не притронувшись к своей вещичке. Выкинь… Вот сам бы и выкидывал.

Оставшись, наконец, одна, я который раз с удивлением подумала, что он пробыл у меня каких-то десять-пятнадцать минут. Не может быть! Но куранты величественно отбили положенное количество ударов, всем своим видом говоря, что уж они-то никогда не ошибаются. А я думала, что прошла целая вечность, ну лет десять точно. И что теперь делать с этой штуковиной? Выкидывать было все-таки жалко и немного… боязно. Короче, я взяла платок почему-то за самый уголочек и понесла его в шкаф, а куда же еще, и засунула в туфлю…

Да уж, странные у меня набираются трофеи, хорошо бы на этом положить моей коллекции конец. И нужно будет заказать себе еще одну пару очков — такие, чтобы в пол-лица и в самой страшной оправе.

Потом явилась дежурная сестра-сиделка, то есть Люшка. Видимо, по запаху съестного она безошибочно определяла нужный момент.

— Ну чё? — с порога заорала она. — Чё он сегодня делал? Опять ничего?! И не лез?! Может, он импотент? Ну он хоть чё-нибудь говорил?

"Чё-нибудь" он говорил, но я совершенно не могла воспроизвести чё именно, что-то про поездку на…, нет, хоть убей, не помню…

— Да так, — пожала плечами я, — про то, что линзы удобнее очков.

Люшка поизучала меня пару секунд и поставила диагноз — больной.

— Но это ничего, Семён, — завела она, не дождавшись от меня никакой реакции, — мог бы конечно вместо жратвы деньжат подбросить, если уж он такой добрый. Но в конце концов это лучше чем ничего. Но че он тянет резину, не пойму! Тебе нельзя его упускать, потнимаешь? Это же такой шанс, зашибись!

У меня от Люшкиных стонов начинала болеть голова и сводило желудок. Я тоже хотела, чтобы мой новый знакомый перестал "тянуть резину" и исчез из моей жизни. Он все давно искупил и исправил, теперь именно его присутствие было для меня настоящей каторгой.

Галошко, как я уже стала подмечать, могла бы по совместительству работать вороной, той самой, про которую говорят "накаркала". Потому что она, в конце концов, довыступалась и Аристарх в самом деле решил мне кое-что подбросить. Презент, так сказать.

Увидев его в дверях с очередным пакетом, я почувствовала острое желание завыть. Ну не надо мне ничего, не надо! А благодетель уже доставал большущую коробку с… Барби, кажется. Лучше бы это была она! Потому что в коробке, как выяснилось, лежало НЕЧТО или, правильнее сказать НЕКТО.

— Как я понял, ты любишь куклы. Я и сам ценю красивые вещи. А вот эта… согласись, вы с ней похожи.

Ни с чем подобным я согласиться не могла. Кукла была изумительно, невозможно красива в дымке золотистых волос, с нежным синим взглядом из-под длинных ресниц. Моя вполне уютная кухня вдруг поблекла, и новая чашка приобрела жалкий побитый вид. Да что там чашка, я сама себя почувствовала побитой и жалкой. Гость посидел, наслаждаясь этой сценой, и вроде как сочувственно тронул меня за руку, мол, ну я пошутил и теперь откланиваюсь, а ты приходи в себя.

Красавицу звали Лили. Интересно, подумала я, и как же теперь все остальные к этому отнесутся? Я вздохнула и потащилась в светёлку. Естественно, народ выпал в осадок, когда увидел Лили, даже Георг в оцепенении постоял перед ней, но близко так и не подошёл. Нам всем было неловко, всем кроме Лили, которая продолжала невозмутимо озмирать нас ясными голубыми глазами. Я осторожно усадила её на столе, стараясь не встречаться взглядом с Козеттой, и пошла мыть посуду. Пусть приглядятся друг к другу, попривыкнут.

Когда заявилась Люшка и прогалопировала, было, на кухню, я сказала ей со странным мстительным чувством:

— Он, к твоему сведению, сегодня кое-что мне подарил.

— Что? — едва не задохнулась моя алчная подруга.

— Там, на столе… сидит.

Люшка чуть было не опрокинула всю наличную мебель, кинувшись смотреть на подарок. Я не стала торопиться следом, пусть она справится с первым впечатлением сама, без моей помощи.

— Ни хрена себе, он совсем двинутый, — как-то не очень уверенно сказала Люшка, глядя на куклу.

Но вот что интересно, своими загребущими лапками она красавицу хватать не стала, созерцала на расстоянии. А кукла смотрела на нас. Мне показалось, что выражение ее лица за последние полчаса изменилось, то есть стало еще лучезарнее, хотя куда уж больше, и сидела она как-то немного иначе. Или нет?

На самом деле двинутой здесь была я, но зачем обращать Люшино внимание на столь очевидные факты. — Я не знаю, куда ее деть, — объяснила я обреченно.

— А чё? — нет, всё-таки Люшка вела себя необычно. Она как бы не очень удивилась моим словам, и испытующе смотрела на подарок. Может, тоже что-то такое чувствовала?

— Она жутких денег стоит, мне так кажется. Она, кажется, это… коллекционная.

Если подруга думала таким способом меня утешить, то сильно просчиталась. Я с неприязнью смотрела на жутко дорогую и, кажется, коллекционную куклу. Час от часу не легче.

— По-моему, она нас подслушивает, — как-то само собой прошептала я.

— А чё, мы ничего такого не говорим, — понизив голос, ответила Люшка и, вдруг опомнившись, рявкнула: — Не, ну тут все ненормальные, и ты, и я уже вот…

— И Георг. Он даже её обнюхивать не стал, представляешь? Он вообще странный стал в последнее время. У него кажется этот… депрессняк. Может, её куда-нибудь отнести?

Вообще-то я очень живо вспомнила одну картину: контейнер с отбросами, кукла простирает ко мне руки… Не знаю, зачем вспомнила.

— Я тебе точно говорю — кукла дорогая, — как будто прочла мои мысли Люша, — вдруг он завтра решит её забрать. Мало ли какие у него придури.

Да, я тоже почему-то о таком подумала.

Люшка как-то довольно быстро собралась уходить, даже деликатесы так, лишь чуть поковыряла. Следом, точно отсидев в засаде, ко мне пришел Лёвчик. Он был неподкупен, в том смысле, что от угощения отказался наотрез и усиленно рассматривал меня сквозь свои окуляры. Строго так, с осуждением.

— Ну и кто этот твой каменный гость? — высоким голосом вопросил он. Похоже, это мучило его не один день.

— Почему это каменный? — не поняла я. Но чем-то меня вопрос зацепил.

Лёвчик в нескольких словах объяснил мне про гостя, отослав к первоисточнику. Но дальше литературной темы разговор не заладился. Сосед обиженно сопел, а у меня в голове вертелась его фраза. Я показала ему подарок, надеясь непонятно на что. Лёвчик был краток. "Это стоит денег", — объявил он и поджал губы. Как, и это всё? В конце концов, мы сходили к нему за томиком Пушкина.

Мне было жаль Донну Анну, и Дона Гуана тоже было жаль. С Каменным гостем, то есть со статуей Командора было сложнее. Почему Лёвчик приплел сюда Адриана Петровича? Из-за бороды или чёрных глаз? Последняя сцена трагедии, хотя бы и маленькой, особенно запала мне в душу: Каменный гость под жуткий грохот забирает с собой Дона Гуана. Хм, а кого он заберёт с собой в нашем случае, если что?

А что если отнести Лили в шкаф к Полковнику, пусть коротает время на пару с Мундиром? Я пристально посмотрела на куклу, она была непробиваемо безмятежна. Да уж, даже Долли до неё далеко. В общем, я так и сделала и когда закрывала дверцу шкафа, Лили послала мне на прощание нежный взгляд и счастливую улыбку. Может, она идиотка?

Даже теперь, в отсутствие новенькой мои куклы выглядели по меньшей мере бледно, и вид у них был растерянный. Что это было? — как бы вопрошали они. Козетта сидела с остановившимся взглядом и весьма глупо улыбалась, Генри, который не совсем Генри недобро скалился из-под маски. Да и Галета с возложенными на него обязанностями справлялся плохо, то есть никак не справлялся — на его физиономии застыло несколько ошарашенное выражение: куда это, мол, я попал, что это тут происходит? И никто ничего не знал, кроме автора всей этой кутерьмы — Каменного гостя. Вот он взял, да и внес ясность.

Гость пришёл на следующий день, к счастью без коробок. Он взял меня за руку. К этому я немного приноровилась, то есть представила, что нахожусь на приёме у врача — неприятно, но надо потерпеть. И запах его одеколона… Может, заказать Полковнику противогаз?

— Я считаю, что такая девушка не может жить одна без поддержки, — сказал Арчибальд, цепко сжимая моя пальцы.

Еще как может, хотела возразить я с жаром, но лишь шевельнула пересохшими губами. Похоже, что через пальцы в мой организм поступал какой-то парализующий яд, совершенно лишавший меня воли. Да ещё немигающий взгляд Гостя… Он, о господи, поднёс мою руку к губам… поднёс, значит, и стал медленно откусывать…, то есть нет, целовать пальцы. Один, другой, третий… когда же они, наконец, кончатся! Лучше бы мне потерять сознание, в панике подумала я и попыталась отнять у изувера свою руку. Получилось как всегда, то есть еще хуже, потому что Арчибальд только крепче сжал мою конечность и теперь уже всю меня целиком потянул к себе. Его черные немигающие глаза приближались, приближались…, и я зажмурилась раньше, чем они приблизились вплотную. После чего мягкие мокрые губы прижались к моему рту, а борода защекотала мне щёки.

По-моему, я на несколько секунд потеряла сознание — нервно-паралитический газ в виде одеколона и ядовитые укусы сделали свое дело.

— Посмотри на меня, — приказал Он, прекратив, наконец, экзекуцию.

Сказано было так, что мне пришлось подчиниться — я приоткрыла один глаз, второй никак не хотел разлепляться, и Каменный Гость сказал ласково и снисходительно: "Ну же, чика, неужели я такой страшный?

— Да! — подумать только, у меня вдруг прорезался голос. Я посмотрела на Гостя испуганно, но и с надеждой — а вдруг он теперь обидится и отстанет.

Но ничего подобно, увы, не произошло. Этот снова потянул к губам мою руку (далась она ему) и явно не рассердился и не обиделся, он был доволен. А потом достал из кармана ма-а-ленькую коробочку и показал мне. Коробочка распахнула свою ма-аленькую алую пасть и сверкнула хищным оскалом. То есть сверкнула все-таки не она, а кольцо, которое в ней лежало.

Да, бывает и так. Рука принадлежала мне, но я её не чувствовала. И смотрела со стороны, как какой-то мужчина надевает на эту самую руку кольцо. Она была совершенно безвольная, покорная и ужасно противная, потому что один из её пальцев послушно нырнул в тоненький обруч с камешком. Аскольд в который уже раз потянул ко рту окольцованную конечность и снова поцеловал, на этот раз, как мне показалось, именно камушек. Ну понятно, он им дорожил.

— Угадал! — сказал он. — Ты должна выйти за меня замуж, чика.

— Нет! Я не могу! — Я попыталась стянуть кольцо, но Аскольд помешал, взяв меня за руку.

Это был ужасный момент, но он, кажется, так не думал. Артур нисколько не обиделся — он просто не обратил на мой вопль никакого внимания! И покровительственно похлопад меня по руке.

— Ты прелесть. Поверь, чика, я знаю, что делаю. Ты то, что нужно. Милая, наивная, такой и должна быть моя жена.

Должна… А все потому, что рука взяла и позволила напялить на неё это кольцо. Его теперь было не стряхнуть, мне показалось, что теперь мне вовек не снять его с пальца.

Сколько раз я видела такие сцены по телеку и умилялась, идиотка. Вот и допрыгалась, снова кто-то где-то напутал, и со мной по ошибке проделали эту вещь. Вот сейчас кто-то из зрителей засвистит из зала, и меня выведут со сцены с позором. А я и сама готова уйти, убежать, улететь. Но никто не засвистел, и мы доиграли дурацкую сцену до конца. То есть я сидела, упорно глядя куда угодно, только не на Аскольда, а он говорил бархатным голосом всякие глупости про мою неземную красоту. Могла ли я представить, что такая замечательная вещь как объяснение в любви может выглядеть так идиотски? Неужели об этом я мечтала?!

Каменный гость ушёл, как ни странно, без громовых раскатов и всяческих природных катаклизмов. Я сидела на кухне, зажав между колен окольцованную руку. Палец, Тот самый, я чувствовала отдельно, самого по себе. Когда в дверь позвонили снова, я ничуть не удивилась: все правильно, за явлением первым должно следовать явление второе, за кулисами еще толпится тьма народу.

— Был? Ушёл?! Ну чё?

Да-да, Люшка явилась как раз вовремя, возможно, она поселилась на время у соседей или оккупировала подъезд, чтобы не пропустить в шоу чего-нибудь особо интересное. Вот я и сунула ей под нос растопыренную пятерню.

— Ну ни хрена себе, тихоня ты наша! Браслетики из бусин не брала — не моё… Правильно, бац — и колечко с брюликом! Небольшой, но брюлик!

— Настоящий?! — я с ужасом смотрела на обыкновенное, если честно, кольцо.

— Точняк, — заявила специалистка, которая не носила ничего кроме металлических и деревянных украшений. — Брюлик, уж я-то знаю. Это значит, он решился, да… Отпад! И даже это самое… ну, не переспав сначала. Как в каменном веке. Отпад!

— Люшь, он меня чикой назвал… это кто? — На самом деле мне казалось, что это как-то всё разъяснит, и все не так страшно, как кажется.

Люшка закатила глаза, наморщила лоб, вроде бы вспоминая, а потом спросила:

— А это на каком?

— Да откуда я знаю, ясно только, что не английский… Вроде испанский или итальянский…

— Ну и я не этот, который по языкам, сама переводи. Не, ну надо же, чика… В этом что-то есть. — И она пристально на меня посмотрела.

— Я не должна была брать его, я не хотела, так нельзя, — заскулила я.

— Что значит, нельзя? Чего ты не хотела? Все путем, Семен. Ты, считай, в лотерею выйграла, одна из миллиона. Это же свобода! Будешь сама себе хозяйка, не сидеть же тебе вечно с твоим хр…, Полковником. Не вздумай взбрыкнуть, Сема, потом всю жизнь локти кусать будешь.

Я всё-таки осталась одна, если не считать кольца и Той, которая сидела в шкафу. Если бы не Георг, с независимым видом слонявшийся по квартире, я бы сошла с ума. Я безуспешно пыталась сложить в одну картинку блестящие чёрные глаза, руку, цепко державшую мои пальцы, бородку, пахнувшую дорогой парфюмерией, губы… Их вообще лучше не вспоминать — что-то мокрое и мягкое, как медуза. Короче, всё дробилось, распадалось на кусочки и выглядело невзаправдашним. До тех пор, пока Люшка не взвыла страшным голосом "брюлик!" и чуть было не оторвала мне палец.

Вот с этой минуты всё стало страшным и серьезным. То есть, со мной не шутили, меня действительно собирались взять "под защиту". Вот только кто, скажите на милость, защитил бы меня от самого защитника?

Когда я, совершенно разбитая, но потерявшая вдруг способность сидеть на одном месте более пяти минут, потащилась в свою любимую тихую гавань — к Бабтоне, она переполошилась. Суть переполоха сводилась к тому, что как же так, почему она-то ничего не знала, и человека этого не знала? Как же так? Хотя оно конечно, дело молодое. Но с другой стороны, хорошо ли я его знаю? И ей бы посмотреть не грех, мало ли какие проходимцы на свете бывают. Хотя с другой стороны, если человек хороший и порядочный… А он хоть кто по специальности?

— Руководитель, — у меня почему-то нашлось именно это слово. И оно произвело на Бабтоню самое благоприятное впечатление. По ее понятиям в руководителях могли числиться только порядочные и солидные люди. А уж когда она увидела кольцо, то с энтузиазмом заявила:

— Да, вот уж в правду говорят — судьба и на печке найдет, а еще вот есть поговорка — суженого на коне не объедешь…, - Бабтоня на минутку призадумалась и что-то еще вспомнила и уже собиралась процитировать, но запнулась и вдруг начала сморкаться.

— А к тебе-то он хорошо относится?

Вообще то да, хорошо. Только это слово было здесь совершенно ни при чём, оно было из какой-то другой истории. Я пожала плечами, а Бабтоня снова громко высморкалась.

В общем, она вела себя совершенно не так, как надо. Она должна была сказать — да куда тебе замуж, ты же еще совсем ребёнок, или вспомнить что-нибудь драматическое на тему ранних браков. И тогда можно было бы как-нибудь от всего этого отвертеться. Ну походила я один вечер с дорогим кольцом на пальце, ну с кем не бывает. А потом я могла бы сказать, как в сериале: не могу принять… и всё такое. И тогда Он… а Он достанет нож и меня зарежет. Тьфу, дурость какая. Бабтоня про мой сценарий ничего не знала и приводила совсем не те примеры, какие надо, мол, она сама вот довыбиралась и что? Одной тоже ох как несладко. А я и не знала, что она когда-то выбирала.

Я снова вернулась в светёлку к своим. Георг сидел на подоконнике и смотрел в окно. Он меня не одобрял, ясное дело. Уж как я себя не одобряла! Генри ухмылялся из-под маски как последний дурак, и усмешка его скорее походила на оскал.

Что же мне теперь делать? Как там Бабтоня насчет суженого говорила? На коне его не объедешь? Я представила себя на коне, сидеть было неудобно, тем более что конь фыркал и пятился. Еще бы, под уздцы его держал какой-то человек, ну понятно кто и зачем. Да, мне даже пришлось потрясти головой, потому что картинка получилась как живая. Потом, позже я поняла, что дядька был другой, не Аскольд. Какого черта он болтается у меня, то есть у коня, под ногами?

Вот правильно говорят, что утро вечера мудренее. Именно утром, спустя несколько дней после того, как меня окольцевали, я первым делом наступила на Вояку, который свалился со своего насеста. Как же мне сразу не пришло такое в голову — я не могу выходить замуж без папенькиного позволения! Я сказала это вслух, и Георг, валявшийся на постели, посмотрел на меня с сожалением — дескать, и кто же это у нас папенька?

— Молчи! — шикнула я, — ты ничего не понимаешь. Сегодня так и скажу — без позволения отца не могу. Так нельзя.

Чем больше я над этим думала, тем больше мне нравилась моя идея. А что, родительское благословение вещь правильная. А уж Полковник, если что, так благословит… А то ишь, вцепился в меня, обрадовался что заступиться некому. Последняя фраза прочно застряла у меня в голове — вот в этом и было дело. Лёвчик ушел в глубокое подполье, обиделся, видите ли, на моё предательство. Люшка на почве подготовки к предстоящей свадьбе вообще умом тронулась, хотя на самом деле никакой такой подготовки и не наблюдалось. Мне срочно требовался заступник.

Я пришла с работы, и мне навстречу вышел… Полковник. Не помню, когда ещё я так радовалась его появлению. Вот теперь все встанет на свои места. Уж Полковник всё разложит по полочкам. Он, судя по всему, уже как раз к этому приступил. Интересно, что бы сказал Каменный Гость, если бы увидел, как Полковник обращается с его подарком. А тот обращался, можно сказать, безобразно: в вытянутой руке, точно дохлую крысу, он держал златокудрую красавицу, причем за ногу. А уж физиономия у него была…

— Я хочу, — объявил Полковник, — я категорически требую, чтобы в мое отсутствие ты не смела совать в мой шкаф чёрт знает что. И что это за веники, которые торчат изо всех банок? Чем вообще ты здесь занималась?

Я вслушивалась в сладостные звуки его скрипучего голоса и была согласна с каждым его словом. Да, вот именно — чёрт знает что, и именно веники. И я сказала то, чего говорить не собиралась, пока, по крайней мере:

— Я не хожу на курсы бухгалтеров, я даже и не начинала. За меня учится Шв… ну в общем одна девчонка. Я работаю в салоне уборщицей. Вот.

Если бы Полковник в эту самую минуту взял и убил меня, я бы приняла мученическую смерть с облегчением. Может быть, я даже этого хотела. Ну а если я чего хочу… фиг он стал меня убивать. Он стоял, пытаясь просверлить во мне дырку своим взглядом, и не находил слов, подумать только. На этот раз его состояние мне ужасно нравилось, правильное было состояние, очень подходящее. Потому что у меня для него имелось еще одно очень важное сообщение, а к сообщению прилагалась просьба. Мне хотелось попросить Полковника, чтобы он шуганул жениха, желательно вместе со всеми подарками, включая кольцо. Скорее всего, он сам это скоро сделает, без всякой подсказки.

И тут… чу… раздались шаги Каменного Гостя, то есть звонок… Я заметалась перед дверью, испугавшись сама не знаю чего. Полковник пристально смотрел на меня и ждал, и тот, за дверью, тоже ждал. Пришлось открывать. Так как это надо делать, в смысле, представить их друг другу? Каменный Гость — Полковник, Полковник — Каменный Гость? Хотя суетилась я напрасно, могла вообще куда-нибудь уйти, потому что на меня никто не обращал внимания. Шел обмен взглядами. В тишине.

— Ксения, оставь нас на минутку. — Я даже не поняла толком, кто именно это сказал — тот или другой, впрочем, какая разница, и с готовность нырнула к себе в комнату, плотно-плотно прикрыв дверь. За нею вроде бы было тихо.

Минутка растянулась на неопределенное время, а я при этом изображала маятник, мерно раскачиваясь на стуле — туда-сюда, туда-сюда. Вот за стеной что-то покатилось по полу, и я сбилась с ритма, чуть не упав. И уставилась на дверь. Вот она сейчас распахнется, и на пороге встанет Полковник с труп… нет, это уж слишком, с клочьями бороды поверженного врага. И я покорно омою его раны, в смысле раны Полковника. А вдруг не Полковник предстанет? Я испугалась. Как хотите, а Полковник мне не чужой в отличие от некоторых.

На пороге никто не встал, меня вызвали, как в старые добрые времена, на ковёр. Вот только повод, увы, был не тот, что раньше. Аристотель со снисходительным видом сидел за столом и надменно улыбался в нетронутую бороду, а Полковник стоял у окна, засунув руки в карманы галифе.

— Аркадий Петрович объяснил мне ситуацию. Я не возражаю, если конечно и ты…

Что-что он сказал? Он не возражает?! Против чего? Я смотрела на Полковника и не верила собственным ушам. Нет, он точно это сказал, хотя вид у него был какой-то странный, вроде бы озадаченный. Мне стало невыносимо душно, разве можно на нашей маленькой кухне толпиться такой прорве народа. Может быть, Гость подумал то же самое, потому что с грохотом отодвинулся от стола и поднялся.

— Мне пора, я позже позвоню, — непонятно кому сказал он и двинулся к выходу. А я поползла вдоль стенки, вроде как указывая ему путь. На самом деле меня просто не очень хорошо держали ноги, и я боялась упасть прямо здесь, в коридоре и устроить затор. Потом я еще ждала, что Полковник рявкнет, призывая меня, и все еще как-то устроится, но в доме царила прямо таки мертвая тишина.

— Полковник меня предал, — сказала я Люшке на следующий день. — Он сдал меня с потрохами. Сдрейфил. Терпеть не может бородатых и вообще… всяких модников, а тут на всё наплевал. "Я не возражаю"… За свою шкуру испугался, то есть за место. Он только мной командовать и может, а когда надо что-то, так от него никакой пользы. Даже историю с курсами проглотил, не пикнул. Лишь бы меня сбыть с рук.

Люшку поведение Полковника занимало мало, даже скорее вообще не занимало. Она теперь почти двадцать четыре часа в сутки исполняла танец с саблями, правда, за спиной моего, о господи, жениха.

— Венчаться будете? Что?! Как не знаешь? Как это ни за что не будете!!! Ни хрена себе, сейчас все нормальные люди венчаются, это шикарно. Вон Людке ее мужик такое венчание закатил… Вообще хотел попа в парк вывезти, палатки поставить, ну как за границей. Но поп заупрямился, сказал нельзя. Но всё равно получилось очень круто. А твой что, денег жалеет? И куда он тебя потом повезёт, в смысле после свадьбы? Ну не говорит ничего, так спроси, а еще лучше, сразу скажи — хочу в Египет на верблюдах кататься или там на Багамы, тоже круто. А еще лучше в это, как его… ну на шоколадку похоже, а, Баунти — райское наслаждение. Людка со своим ездила, говорит — полный отпад.

Люшка ухитрялась думать обо всём и обо всех сразу, может быть, поэтому я позволила себе впасть в некое подобие летаргического сна. Я всё слышала, всё видела, даже кое-что понимала, но при этом оставалась совершенно безучастной ко всему, что происходило вокруг. То есть прочно заняла место в зрительном зале и наблюдала за странным спектаклем, где актеры постоянно упоминали имя главной героини, моей тезки, и при этом время от времени подавали реплики прямо в зал, непосредственно мне. Я при этом могла отвечать, а могла сделать вид, что ничего не слышу. В ходе спектакля это решительно ничего не меняло, он знай себе шел своим чередом.

Подруга провела воспитательную работу с Лёвчиком, потребовав чтобы он перестал валять дурака. Его дуракаваляние заключалось в том, что Лёвчик, глядя куда-то выше моей головы, объявил, что он "в глупом фагсе пгинимать участие не намеген". На самом деле, было сказано очень даже неплохо, я бы тоже хотела это сказать, но не смела. И Полковник меня предал…

— Наша чика выходит замуж первый раз, а ты говниться надумал. Вот ты у неё сколько кастрюль борща слопал, а?

— Да уж поменьше твоего, — огрызнулся Лёвчик, но потом все-таки, видимо, сосчитал кастрюли и пообещал взять себя в руки и помочь. И очень кстати, потому что я как огня боялась всяких этих салонов для новобрачных. Несмотря на Люшкины завывания я упёрлась, то есть железно встала на том, что ни в какой свадебный салон не пойду. Ну как бы я смогла что-то говорить надменным дивам, царившим среди кружев и шелков и при этом еще выбирать из вороха чего-то невесомого и летящего. Да я из примерочной кабины ни за что не выйду, мне придется там остаться пожизненно. Хватит с меня одного салона, того в котором я работаю.

— Это ты хорошо придумала, — похвалила Люшка, — они должны причесать тебя бесплатно, как свою. Вот Милка, когда собиралась замуж…

Я даже обиделась, заподозренная в разработке военной операции. — Я ничего не придумывала, и никакая я не своя, если работаю там без году неделю.

— Ну это мы посмотрим, — пообещала вконец распоясавшаяся подруга.

— Я ничего не хочу, никаких салонов вообще, ни своих, ни чужих. — У меня начали окончательно сдавать нервы.

— Тогда выбирай — или мы тебя несем в ЗАГС в твоей любимой коробочке с ба-а-альшим розовым бантом или, скажем, в кружевном мешке. А еще можно чадру напялить, тоже хорошо. Но тебе ведь придется там всякие вещи говорить, типа, что ты согласна быть этому своему подругой в горе и радости и еще руками шевелить — обмен кольцами и всё такое. Потом еще поцеловаться. Из мешка все это делать будет трудно, так что решай. А вот жалко, — тут у Люшки заблестели глаза, — что у нас нельзя жениться по доверенности, как за границей. Я бы, так и быть, пострадала за тебя. Уж я бы там показала… — ее явно занесло, и Люшка предусмотрительно замолчала.

— Люшь, а давай ты за него пойдешь. Честное слово, я бы только обрадовалась. — На какой-то сумасшедший миг мне показалось, что такое и правда возможно. Люшка перестала орать и размахивать руками и, серьезно посмотрев на меня, сказала совершенно нормальным голосом:

— Но он тебя выбрал, а не меня. И потом, Семён, для тебя это отличный выход. Ну вот что бы ты стала делать дальше, а? Полы мыть или селедкой в ларьке торговать? Так куда тебе, ты же у нас эта, как там твой говорит, чика… — тут Люшка все-таки не выдержала и фыркнула, но я совершенно не обиделась, потому что и в самом деле чувствовала себя полной абсолютной чикой. И ведь Он меня полюбил, разве нет?

Куда ты лезешь, дурочка? Да у него таких соплюшек пруд пруди, ты уже пятая… Так, кажется, сказал голос в трубке? Я знала, всегда знала, что эта пластмассовая сволочь, телефон, меня ненавидит и никогда не скажет мне ничего хорошего, но все-таки подошла и взяла трубку, чтобы в очередной раз попасться.

— А вы кто? А вы что? — это всё, что я смогла проблеять в ответ.

Нет, голос не должен был так вот со мной поступать, он должен был все объяснить, тем более я готова была слушать. Само собой, эта тварь больше не заквакала, и я напрасно кружила рядом, готовая вопреки всему снова схватить трубку. Я, кажется, где-то такое видела: вот героиня, прекрасная даже в своем смятении, мечется по своему прекрасному дому, а в другом кадре — коварная соперница, или нет, кто-то таинственный плетёт свою паутину… Вот только Арсений Петрович, даже со своей точно приклеенной бородкой, в этот сценарий вписываться не хотел. Но я готова была закрыть на это глаза — а вдруг женщина могла сообщить мне что-то такое, что позволило бы мне запереться в своей комнате и все поломать, то есть все то, что он затеял.

Люшка… нет, она даже не захотела толком меня выслушать.

— А чё это ты должна обращать внимание на какую-то стерву? Да ты, Сенька, у нас совсем чиканутая. Обозлённая баба, которую он бросил, теперь бесится. Так пускай, наплевать и растереть. И чё в этом такого? Ты же не думала, что он как и ты, всё это время в соседней коробке сидел, тебя ждал (вот дались ей эти коробки). Он дядька интересный, толк в бабах знает, тебя вон раз, и разглядел. Слушай, а может это Наташка, а? А ведь она очень даже может, гадина такая. Эх, если бы точно знать, можно было бы на нее накапать — вдруг бы он ее выпер с работы…

Люшка уже было мечтательно закатила глаза, кажется, совсем позабыв о главной теме, но все-таки опомнилась и поспешила меня "утешить":

— Не бери в голову, таких звонков, может быть, еще много будет. Пятая, десятая… ну и что? Мы же не знаем, на что он способен.

Вот в этом и было всё дело, мы не знали. И звонок оставил противное ощущение. И голос… я ему почему-то поверила, а может, мне просто хотелось верить. И неужели в самом деле пятая?

— Ты лучше вот о чём подумай, ну про это самое, про первую брачную ночь. Уж на это он сподвигнется.

Подругу эта тема очень волновала и, пожалуй, раздражала. Может, он больной? Тогда че женится, хотя, потом разберемся… А я разбираться не хотела, с моей точки зрения, это был главный, а может быть, и единственный плюс в моем женихе.

Люшка уже который раз пыталась завести свою шарманку, но я ничего не хотела слышать, даже от неё, хотя прекрасно понимала, что уж это-то верх глупости. Люшка тоже так считала, только на свой лад.

— Не дергайся, а слушай меня. Ты главное, перед этим делом побольше выпей, тогда будет порядок. Так все делают. А тогда уже тебе будет на всё наплевать.

— Меня стошнит, — завопила я, — прямо сейчас.

— А щас-то чего? А тогда очень может, а чтобы не стошнило, я и говорю, выпей побольше…

Накануне свадьбы я совершенно не могла уснуть. Господи, ну сделай так, чтобы утром ничего не произошло! Ну бывает же так, жених вдруг подумает — ба, да что это я делаю, да зачем мне всё это надо? И я не расстроюсь, ни капельки не расстроюсь!

И платье… Оно висело поникшей розовой тряпочкой на стуле и совсем не выглядело торжественным. Ну не пришлось ему побывать на выпускном вечере, так и свадьбу можно пропустить. Потом я обязательно найду повод, чтобы его надеть, я клянусь. Платье, между прочим, тоже не возражало против такого поворота дел, я это чувствовала.

Люшка бушевала как заправский тайфун, когда узнала, что я собираюсь надеть именно этот наряд. Она-то думала, она-то надеялась, да что же он так жлобится! Я даже заступилась за Арнольда — он не жлобится, он предлагал деньги, честное слово! Я сама настояла, я сама так захотела. Имею я право хоть на чем-то настоять?

Георг, подумав, запрыгнул, было, на стул и совершенно непочтительно попытался устроиться среди розовых оборок. А я и не собиралась возражать. Интересно, испорченный наряд может быть поводом для отмены свадьбы? Георг такую ответственность на себя взваливать не захотел и через минуту спрыгнул с таким звуком, будто упал мешок средних размеров, ещё через пять минут мешок мирно спал, придавив мне ноги. А я так и не смогла заснуть.

Кукла сидела лицом к окну и тоже смотрела в темноту. Я так и не решилась засунуть ее куда-нибудь с глаз долой — уж лучше пусть будет на виду, а то я невесть что насочиняю. По крайней мере, я очень подозревала, что в любой момент она может обернуться и озарить меня сияющим взглядом, почти как прожектор. Может, опять сунуть ее в шкаф к Полковнику? Он, дав свое высочайшее разрешение на брак, снова исчез. И это в такое-то время! "Слинял от греха подальше", как-то странно объяснила его отсутствие Люшка. Козетта и та, между прочим, утёрла мне нос. Она надавала пощёчин Генри и объявила, что уезжает в неизвестном направлении — вот вам и малохольная. Одним словом, утром я встала с больной головой.

Подружка невесты, похоже, ночевала под дверью, потому что едва я успела принять душ и почистить зубы, как она была тут как тут. В первую секунду, увидев в дверях подругу, я отшатнулась, придушено пискнув. В поднятой вверх руке Люшка держала огромный чёрный мешок. Что это? Зачем?! Сотрудница похоронной компании, не сводя с меня гипнотизирующего взгляда, длинным бесцеремонным звонком позвонила в соседнюю дверь и рявкнула, не дожидаясь ответа: "Выходи, подлый трус"!

Лёвчик появился минут через десять, и вид у него был не многим лучше моего. Тоже трещит голова, сразу же определила я.

— Немедленно измени морду лица, — уже через секунду скомандовала ему подруженька.

— Ты сначала на свою взгляни внимательно, — огрызнулся Лёвчик. Ничего не скажешь, знаменательный денёк начинался так, как надо.

— Я-то в порядке. А вот ты… Семён, можно сказать, жить начинает, а он тут корчит из себя принца Чарльза. Ты бы ещё с траурным венком припёрся. Не смей портить нам праздник!

Нам! Праздник! Именно поэтому она заявилась с чёрным мешком?

Люшка с громким треском рванула на мешке молнию, и я зажмурилась. Из чёрного нутра хлынула сверкающая алая кровь, тьфу, то есть ткань… И через секунду подруга любовно встряхивала нечто невозможно яркое, усыпанное серебристыми блестками.

— Ты что, на свадьбе главной быть собигаешься, да? — буквально взвился вдруг очнувшийся от спячки Лёвчик. — В конце концов, это пгаздник Ксении, а она тут выпендгиться гешила, понимаешь.

— Да, вот и решила. Так и задумано: наша кроткая розовенькая чика, наш поросеночек, и рядом я — роковая женщина. Про контрасты че-нибудь слышал? Вот пусть все и видят, какое редкое сокровище отхватил молодой муженек! Не то, что я — ам! И съела!

— Заткнитесь оба! Или это я пооткусываю вам головы, — почти завизжала я неожиданно даже для самой себя.

— Ну вот, и в Семёне зверь просыпается, — всё таки сказала последнее слово Люшка, хотя бы и шёпотом.

Зверь во мне, к сожалению, издох, не прожив и минуты. Иначе я ни за что не потащилась бы с Люшкой в салон, где меня усадили в кресло и накрыли красной в белый горох накидкой. Ага, перезрелый мухомор… я стыдливо опустила глаза и больше в зеркало не смотрела.

Люшка буквально шантажировала меня накануне. — Не пойдёшь в салон, значит, тебя причешу я. — Она хищно посмотрела на мои волосы и сделала своими когтистыми пальцами стригущее движение. Газонокосильщик какой-то.

Полина, которую я, между прочим, изо всех мастеров особенно побаивалась, так и сяк крутила мою голову, но при этом болтала с Люшкой, будто они знают друг друга сто лет. А я очень успешно изображала неживой предмет и потела под скрипучей накидкой.

В конце концов, из кресла в зеркале напротив поднялся некто, вроде бы отдаленно напоминающий меня. Полина, может быть, ждала от меня восторгов, не знаю, но я смогла выдавить лишь придушенное "спасибо", мечтая сию секунду оказаться у себя дома.

Только в ванной я решилась взглянуть на свое отражение внимательно. Да, я выглядела довольно мило со сложным сооружением из волос и розочек, чудом державшемся на моём темечке. Этакая тридцатилетняя тётенька, решившая тряхнуть стариной. Все-таки не зря я относилась к Полине с подозрением, неужели это и в самом деле то, что надо? Ну ладно Люшина голова выглядела точно после ведьминского шабаша, всё равно это было лучше, чем моя налаченная пирамида. Пожалуй, надо было отдаться в Люшкины руки.

Со всеми предосторожностями она стала натягивать на меня платье. Ну и кто там у нас отражался в стекле курантов? Может быть, Жанна д" Арк, которую поведут на костёр? Нет, у той всё-таки было в жизни боевое прошлое, не то, что у меня. Мне, скорее всего, подходила роль жирного тельца, которого вот-вот поволокут на заклание. Хотя надо признать честно — Лёвчик превзошел самого себя, и платье сидело на мне ну очень даже неплохо, а для савана так просто даже прекрасно. Где надо — узкое, где надо — оборочки, оно не показывало ничего такого, чего я уж особенно стеснялась. Вон даже окорочка в высоком разрезе выглядели вполне прилично. Хотя о чем это я…

Люша критически оглядела меня и полезла… ну конечно же в свою вечную сумку. Господи, даже в такой ситуации она не решилась с ней расстаться. Но я ошиблась — ап, и из пасти торбы выпорхнула малюсенькая блестящая сумочка под цвет Люшкиного платья, а из сумочки, в свою очередь, наша иллюзионистка достала что-то совсем уж крошечное, воздушно-белое и легкомысленное.

— Вот, натягивай давай, — она протянула мне это что-то с видом матери-королевы, вручающей своей дочери-дурнушке корону.

Фитюлька напоминала резинку для волос и едва ли могла мне пригодиться. Люшка ход моих мыслей угадала и, забрав ее обратно, скомандовала:

— Давай, поднимай ногу. Повыше поднимай, на коленях что ли мне ползать…

Ну вот, и Люшка не выдержала, начала заговариваться. Ничего не понимая, я смотрела, разинув рот, как она р-раз, и натянула кружавчики мне на ногу, как раз туда, где заканчивался разрез.

— Интересно, там будет хоть один козёл, которому эта подвязка пригодится?

Как это пригодится? Что значит пригодится, если речь идет о вещи, надетой мне на ногу? Да еще она может понадобиться или не понадобиться какому-то козлу… Я начала живо стаскивать дефицитную подвязку с ноги, но подруга схватила меня за руку:

— Нет, ты у нас всем чикам чика. Твой Аркадий чё у тебя с ноги снимать будет, ты подумала? — Естественно, я не подумала и думать не собиралась. Люшка навоображала себе что-то ненормальное, но я в этом участвовать не хотела. И я еще решительней потянула эту дрянь прочь.

— Теперь на всех приличных свадьбах так делают! — бесновалась Люшка. — Он, жених, снимает и бросает! Причём в мужиков. Кто поймает, тот женится следующим…

— Ну да, ну да, пгедставляю, — снова проснулся Лёвчик, — он кидает, а все мужчины — вгассыпную…

— Я про мужиков говорю, а не про… а, ладно, чё с тобой связываться. Вот ты, — Люшка уставила на меня кровавый ноготь, — подвязку, тьфу, мужика для меня пожалела — переживу. Но учти, уж я-то точно никуда не побегу, когда ты букет бросать будешь. Так что бросай прицельно, точно в меня. Не промахнись!

У меня теперь явственно засосало под ложечкой. Еще и это! Такая ответственность на моих плечах… нет, это мне не по силам.

— Тогда я требую бинокль. Вначале ты машешь мне рукой, я смотрю в бинокль — точно ли это ты машешь, и потом кидаю. И попадаю… может быть… — Желудок начало сводить по настоящему.

— Не боись, Семён, я буду рядом, так что ты, главное, кинь, а уж я не подкачаю. — Это точно, единственный предмет, по которому у Люшки в школе была твердая пятерка — физкультура.

— Ладно, у нас мало времени, садись давай, — Люшка потащила поближе к окну стул и свою сумищу.

Еще и это… Я даже не сопротивлялась — после прически, забабаханной Полиной, уже вряд ли что-нибудь могло изуродовать невесту больше… И я отвернулась от маленького зеркальца, которое пыталась сунуть мне под нос подруга, достаточно было того, что мое лицо стало весить на пару килограммов больше, то есть я его так ощущала.

— Ты увлеклась, — попытался, было, встрять в процесс Лёвчик, но Люшка процедила сквозь зубы: "Невесту должно быть хорошо видно", — и он покорно замолчал.

Лёвчик посмотрел на часы и объявил, что позовет Бабтоню — пора. А меня скрутило окончательно, того и гляди стошнит. Мне было ужасно стыдно, что ни Бабтоню, ни тётю Валю на свадьбу не пригласили. Вот как-то так всем само собой стало ясно, что им там делать нечего. Будет очень узкий круг. Очень. К сожалению, не настолько узкий, что бы и я туда не смогла поместиться. "У нас потом еще будет возможность, вот и моя мадрэ так решила…" сказал жених. Я так и не поняла, что он имел в виду. У нас что, будет еще несколько дублей? И я только-только узнала о наличии "мадрэ"…

— Всё в порядке, — бодро сказала тётя. — Я на такие мероприятия давно не хожу. Ты потом всё-всё расскажешь.

Тетя Валя притворялась и притворялась плохо. Ей очень хотелось пойти, я видела. А Бабтоня теперь вот вначале закричала, что все такие красивые, что она ну никого не узнаёт, потом молитвенно сложила руки и запричитала: "Де-е-точка…" и залилась слезами. Я только и ждала сигнала — у меня тут же открылись шлюзы и потекли потоки соплей и слёз.

— Разрешите панихиду считать открытой, — возмутилась Люшка и кинулась меня душить. То есть это мне так вначале показалось, а на самом деле она стала задирать мне голову назад, между прочим, очень грубо. В этом деле ее неожиданно поддержал Лёвчик.

— Не смей геветь! Ты попогтишь весь макияж. Пгекгати!

Ну естественно, что я всё "попортила", и Люшка, под аккомпанемент вздохов и сопения принялась делать мне лицо заново. Лёвчик стоял рядом и смотрел на меня так, будто мне отпиливают голову, причём без наркоза. Он меня жалел. У меня снова стали наливаться слезами глаза, и тогда Люшка сказала страшным шёпотом: "Только зареви мне еще раз. Убью!".

Мы всё-таки успели. Когда оголтело зазвонил звонок, все было готово. Бабтоня засуетилась в прихожей, а Лёвчик молча поднёс к моему лицу зеркало. Оттуда на меня глянула застывшая маска, и я отпрянула.

Вошел… мой жених, красивый и страшный, почему-то с ним были еще какие-то люди. То есть я больше никого не ждала, да я и его не очень ждала, если уж честно. Странно, но никто не смеялся, скорее даже наоборот, гости были серьезны и почти торжественны. Какой-то очень высокий человек, которого все звали просто по имени, стал откупоривать бутылки — "на посошок". А мне срочно понадобилось в туалет, и я поскакала туда бодрым аллюром. Потом я мыла руки, долго и тщательно, почему-то ко мне ворвалась Люшка и яростно зашептала, сколько ещё я буду тут рассиживать. А что же это Полковник не постучал в дверь ванной? Ах да, его же нет дома.

— Я не помню Его имени, — лихарадочно объяснила я подруге. — Понимаешь, совсем не помню. Я не могу за него выйти.

— Это у тебя припадок от волнения. Я тебе на перчатке напишу, вот где ладонь, и ты будешь туда смотреть, когда надо.

— Люша, если у меня такие припадки, то мне замуж вообще нельзя. Меня надо лечить, долго-долго…

И тут на пороге ванной комнаты возник этот человек. — У нас какие-то проблемы? — спросил он.

Вот оно! Сейчас я должна честно сказать, что да, у меня серьезные проблемы с головой, потому что я никак не могу запомнить, как его зовут. И тогда всё решится само собой.

— Нервы, Аркадий Петрович, — каким-то совершенно не своим голосом сказала Люшка и идиотски хихикнула. — Ксюша у нас девушка трепетная, нежная…

Мне стало противно и страшно, потому что Люшка была с ним заодно. И Аб…, да как там его, чёрт подери, смотрел на меня с довольством. Ему было приятно слушать её наглый бред про трепетную девушку. И я, кажется, вела себя так, как мне и следовало себя вести, как он и ожидал… Надо сказать про его имя! Я набрала воздух в лёгкие, и… жених к кому-то повернулся и объявил: "Пора"!

Я не пошла в лифт. Только не в эту клетку с такой прорвой народа, где все будут многозначительно дышать мне в лицо. Мы спускались по лестнице и без конца сталкивались с какими-то людьми, то есть с моими соседями. И каждый считал своим долгом что-то такое сказать. А я думала только об одном — не упасть бы с лестницы, только не сейчас.

Мы вышли из подъезда, и я увидела картинку: вот по улице несётся невеста, сбежавшая из-под венца. Я обожала такие сцены, это было так здорово! А я, а мне… понадобилось бы несколько секунд, что бы скинуть туфли и помчаться… в какую сторону? И как же это делается, а? Где они берут силы, эти сбежавшие невесты? Да я уже давно поняла, что играю не свою роль, меня пора выгонять со сцены! Никуда я не побежала, а послушно полезла в раскрытую темную пасть машины и услышала, как за спиной с лязгом сомкнулись железные челюсти.

Величественная женщина с дурацкой красной лентой через плечо для начала обозвала нас брачующимися. Или в этом слове была какая-то ненормальность, или оно очень точно отражало суть дела. Я разобраться не успела, потому что меня стали спрашивать "согласна ли я взять в мужья…". Ну допустим, не согласна, что это меняло? И я пролепетала, что требовалось. Зато умудрилась уронить кольцо. И, кажется, произвела фурор. Стоявшие за нашей спиной гости как-то разом встрепенулись, ахнули, зашелестели шепотом что-то про приметы.

Кольцо звякнуло о мраморный пол и покатилось, было, куда подальше, но мой величественный жених… я растерянно разжала ладонь и прочла — Аркадий (идиотка Люшка не написала отчества), так вот, величественный Аркадий, с ловкостью кота, охотившегося на мышь, вдруг прыгнул и поймал ускользавшую добычу. Я с трудом заставила себя взглянуть на жениха. Он вроде чуть улыбался, но даже эта едва заметная улыбка была натянутой. И, кажется, он покраснел, хотя под загаром поди разбери. Ужас… Больше я ни на кого не смотрела.

Потом мы снова ехали, потом шли. Вокруг пахло тонкими духами и еще чем-то приторным. Причем настолько сильно, что меня всё время чуть подташнивало, и ещё в ушах постоянно стоял тихий навязчивый звон, и это очень мешало. Я слышала, что мне, то есть нам что-то говорят, но почти ничего не понимала. Нет, кое что до меня, к сожалению, все-таки доходило. Например, когда один высокий здоровый господин сказал:

— Какая прэлесть… — и смачно поцеловал кончики пальцев.

Это был комплимент, по крайней мере, он так считал, но лучше бы я эту идиотскую фразу не расслышала. Наконец все уселись за столы, и заседание началось.

— Ну что ж, господа, позвольте мне начать, — поднялся тот же самый господин.

Я досчитала до трех и осторожно подняла на говорившего глаза, но не выше бабочки под толстым подбородком. Господин слегка расплывался, но было очевидно, что всё в нем на самом высоком уровне — и эта самая бабочка, и костюм, и жесты, и бархатный раскатистый голос. И тон был таким… игриво-уважительным. Выступавший сказал, что вот сегодня они теряют своего холостого товарища (одобрительный смех в зале). Далее выступающий дал краткую характеристику самому "товарищу" (аплодисменты и смех).

А я, наконец, рискнула очень осторожно посмотреть на гостей. Узкий круг оказался довольно широким, с моей точки зрения, и на меня никто вроде бы особо уж не смотрел, а совсем рядом сидел дядька со свекольно красной физиономией и зализанными на бок редкими волосами. Кого-то он мне напоминал… Я взглянула на него еще раз. Го-о-споди… Да это же Полковник! А тут еще нудный гость стал желать Аркадию и э…э… У меня задрожали руки, и я чуть не опрокинула бокал, вот когда все посмотрели на меня. А этот важный дурак все тянул свое "э" и даже пальцами щёлкнул, подскажите, мол имя этой особы. Но Полковник почему-то подсказывать не стал, кажется, он делал вид, что никакого отношения ко мне не имеет. А мой жених, возможно, моего имени тоже не помнил, почему нет. И тогда идиот с бабочкой промычал: "Зэфир… прэлестный зэфир…". Тут все-таки очнулась Люшка и гаркнула на весь зал: Ксения! и чертов дурак наконец закончил свой якобы тост и, с явным облегчением высосав содержимое бокала, тоже рявкнул: "Горько!".

Аскольд встал, а я продолжала сидеть. Потому что голова у меня была сама по себе, только что выпитое шампанское куском льда застряло в груди, зад и не собирался отрываться от стула, а ноги делали вид, что их вовсе нет — они куда-то вышли. Меня потащили вверх, опять же под мой многострадальный локоть, да еще в этот момент Люшка довольно больно пнула как раз по отсутствующим ногам.

То есть жених поставил таки меня на ноги, обнял и поцеловал. Мне показалось, что поцелуй длился бесконечно, и после окончания процедуры я почти рухнула на свое место. Ну и пусть он только что вытирал рот салфеткой, губы у него всё равно были мокрые. Потом, когда гости активно ели и пили, я вдруг подумала, что уж лучше плясать на сцене в цветном сарафане, как Верочка Флеер, чем сидеть здесь. Но эта мысль страшно запоздала.

Смешно, но от незабываемого в жизни каждой девушки события у меня остались довольно скудные воспоминания — дядька, тянущий свое бесконечное "э…", багровый Полковник, мы танцуем свадебный вальс — на самом деле Арнольд таскает меня за собой как набитый соломой тюк; Люшка в кровавом платье, то прилепленная к какому-то толстому господину, то шепчущая мне в ухо жарким шепотом: "Не сиди с такой рожей, улыбайся"! Ага, я и улыбалась. Подружкин напарник сначала вроде бы ходил за ней по доброй воле, а потом она уже таскала его за галстук, как прицеп. Он был заметно ниже Люшки ростом, маленький, круглый и лысый, всё время вытирал лоб платком, и Люшка называла его каким-то странным именем, то ли Тузик, то ли Пузик.

Оказывается, я тоже могу напиться. Это только для тех, кто меня совсем не знает, такое заявление может показаться смешным. А я сделала своё личное открытие — два бокала шампанского, ну может быть три, могут превратить меня в фурию или ведьму, и никакого помела не надо.

Правда, Люшка потом утверждала, что дело не ограничилось тремя бокалами, и даже четырьмя вроде бы тоже. "Считай, ты одна высосала всю бутылку". Она врала, но поймать ее на этом было невозможно, потому что я действительно не всё помнила, и количество выпитого мною шампанского в подругиных мемуарах варьировалось в зависимости от ее настроения. Далее Люшка утверждала, что от этой дозы я на некоторое время впала в некое подобие столбняка и стала похожа "точь-в-точь на куклу, ту самую". Я даже моргать перестала, уверяла подруга.

Стало быть, я выглядела абсолютной идиоткой, во что верить ну никак не хотелось. Всё-таки жаль, что я не помнила правды. Нет, кое что в памяти все-таки всплывало, но это были как раз такие эпизоды, каким я бы предпочла полную амнезию.

То есть, я себя помнила в машине, опять же эпизодически — там было невыносимо тесно и душно, как в гробу. Я подумала о смерти и вспомнила, что не попрощалась с Георгом. И стала кричать, что никуда не поеду без него, и умирать тоже без него не собираюсь. Но это было еще не всё. Я стала хлестать букетом вроде бы жениха, хотя до кого же ещё я могла дотянуться?

— Ты его обзывала, ты орала, что он ну этот, вроде Адольф, и что тебе это не нравится, — занудливо перечисляла мои грехи Люшка.

— Почему это обзывала? — пыталась я оправдаться. — Адольф это имя, а не оскорбление. И вообще, откуда ты всё это знаешь, если в машине тебя точно не было?

— Тогда ещё не было, но потом твой Аркадий позвонил мне по сотовому и спросил, про какого Георга ты все время орёшь как резаная. Хочешь верь, хочешь нет, но ты его достала, ты прямо взбесилась. Тебя можно было прямиком сдавать в психушку. Я по телефону слышала, как ты вопишь про какого-то… а, вспомнила, Арчибальда, я даже сначала подумала, что он с вами в машине.

Всё, что говорила Люшка, было просто ужасно, и я попыталась обвинить её в оговоре.

— Откуда он узнал номер твоего телефона?

— Ну дак я и дала, мало ли что.

— Послушай! А букет?! Откуда он взялся? Ты сама говорила, что отняла его у меня, потому что я ничего бросать не хотела.

— А вот тут будь спок! Твой букетик, то есть невестин, у меня, уж я с тобой справилась, я его у тебя сразу отняла. Ты мочалила другой, я черенки потом видела, длииинные… Шикарные розы… были. Уж я тебя знаю и твоего котика знаю, а такого не ожидала. Короче, я сразу к тебе поехала, вы там уже были, ловили Георга. То есть ты не ловила, шофёр ловил. А ты прямо из кожи лезла: "Георг, взять их! Хватай Арчибальда"! А какой у тебя был голос… лучше, чем у Пугачёвой. Твой муженёк, мне кажется, даже прижух слегка.

Ужас! Я многое отдала бы за то, чтобы уличить Люшку во лжи, ну или хотя бы в преувеличении, но отдельные эпизоды, застрявшие в памяти, опять же упрямо твердили, что она не так уж далека от истины. Я и в самом деле помнила Георга, похожего на пушистую молнию. Ух, как же он носился по квартире и как же он орал! Вначале его пытался поймать какой-то мужик в тёмном костюме, и мой котик дрался с ним как лев. В итоге Георг окопался на шкафу, а мужик с расцарапанной до крови щекой отступил. Ага, вспомнила, он ругался и поминал ёшкиного кота. Точно! Так вот кто это был! Потом он заявил, что эту падлу надо прямо сейчас усыпить, ну тут уж я ему сказала. Я объяснила, кого тут надо усыпить. Люшка… да, точно, она там уже откуда-то взялась и успокаивала этого… Артура или меня, или всех сразу. Но при этом она сама орала будь здоров как и предлагала вызвать МЧС.

Не знаю, кто все-таки поймал Георга и как. Не помню. Но в конце концов у меня в руках оказалась наволочка, в которой копошился мой геройский кот. Когда я, выйдя на улицу, хотела дать ему подышать воздухом, водитель заорал, что не сядет за руль, если эта сволочь окажется на свободе. Артур на него прикрикнул, он вроде стал оправдываться. В машину мы сели в очень взвинченном состоянии. Потом я все время проверяла, жив ли Георг, дышит ли, и совершенно не подготовилась к дельнейшим событиям.

Мы приехали к высотному дому с просторным холлом, я даже вначале подумала, что это гостиница. Арчибальд как-то совсем невежливо протащил меня через этот самый холл в лифт. Он, кажется, был зол и я начала приходить в себя. Голова кружилась, в горле стоял противный ком, но в моем сознании мелькнула догадка, что подошёл к концу не только торжественный вечер, но и вся моя предшествующая ему жизнь.

Мы вошли в квартиру, Аскольд включил свет, и я даже присела от неожиданности. Нет, это была не гостиница, это был Эрмитаж: полы сверкали как ледяной каток, в многочисленных зеркалах отражались хрустальные люстры, странно, что не грянул орган или что-нибудь в этом роде, он был бы кстати. Я выронила из ослабевших рук наволочку, а из нее с тяжелым шлепком вывалился мой котик. На секунду Георг замер, припав к сверкающему паркету, а потом странными высокими скачками помчался под ближайший диван. Наш любезный хозяин, кажется, напрягся, но затем приобнял меня за плечи и чуть подтолкнул вперёд. Я сжалась. А что если сесть на пол у входной двери, как тогда у Федоры? Вдруг поможет.

— Оглядись, — бархатным голосом посоветовал Арсений и, к счастью, отпустил меня. Легко сказать "оглядись", если я почти ослепла. Я поднесла к глазам левую ладонь — как же… Люшкина шпаргалка, написанная для меня на перчатке шариковой ручкой, расплылась на влажном шелке бесформенным фиолетовым пятном. Это пятно и стало последней каплей.

— Я не знаю, как вас зовут, — сказала я. — Вот тут было написано ваше имя, но от него ничего не осталось.

— Ты устала, чика.

Но уж если я начала, остановить меня не так просто.

— И вы не знаете, как меня зовут. А я не скажу. Но уж точно не чика. — Теперь, когда я объяснила ему суть дела, он должен был понять, что произошла ошибка. И нельзя незнакомым людям изображать из себя мужа и жену. Это глупо.

— Ну что же, давай познакомимся ещё раз. Меня зовут Аркадий, а как зовут тебя, красавица?

Зря он это затеял. Во-первых, его имя, не успев долететь до моих ушей, мыльным пузырьком лопнуло в воздухе — пых! и нет его. А своё я говорить не собиралась. Не буду знакомиться, не хочу. И, пожалуй, пусть меня с этой минуты и в самом деле зовут Семёном, уж про это Арчибальд точно никогда не прознает. Если Люшка не проболтается. Надо будет её предупредить под страхом смерти.

— Нет, я буду вас звать Арчибальдом.

— Не вас, а тебя, не Арчибальд, а Аркадий.

Отчего это его улыбка напомнила оскал? И отчего у него такие блестящие белые зубы? Прямо как осколки разбитой чашки… Вставные, наверное.

— И еще мне не нравится ваш одеколон. Вот.

— Ксения, детка, ты устала, понервничала. Тебе пора баиньки…

Фу, какая гадость эти его уси-пуси!

Спальня мне не понравилась с первого взгляда, оказывается, это только по телеку такие кровати смотрятся классно. А в жизни по такому стадиону только мяч гонять, и до середины можно добраться минут за десять, да и то если быстрым шагом. В зеркальном шкафу отразились некие тени, тоже изображавшие невесту и жениха. И за каким таким чёртом на полке в головах постели горели свечи!?

Да-да, и такое я видела в кино, там речь шла, кажется, о вампирах. Артур, между прочим, на такую роль запросто тянул, и грима не надо. Он сел на край кровати и потянул меня за собой и теперь, похоже, обдумывал, с какого бока за меня лучше приняться. Решил начать с руки и стал стягивать с нее перчатку.

Нет, я не была абсолютной дурой и понимала, что вот сейчас Арчибальд пересчитает губами мои пальцы, а потом примется за всё остальное. Я чуть отодвинулась и едва удержалась от вопля — так и есть, на покрывале уже лежало чьё-то бездыханное тело! Арчибальд схватил его и с усилием отшвырнул в сторону. Бегемот! Я проводила глазами белую тушку, описавшую в воздухе небольшую дугу и с мягким шлепком приземлившуюся где-то за кроватью, и даже позавидовала ей. Я-то осталась…

Медуза, то есть губы Арчибальда поползли вверх по моей голой руке, оставляя на коже влажную дорожку. Я в панике посмотрела на склоненную голову — даже в неровном свете свечей была видна небольшая лысина. Бр-р, меня передернуло. А он, он догадался и перешёл к активным действиям, бородка защекотала мне шею. Я затряслась и попыталась отодвинуться, но жених только обнял меня еще крепче.

Надо было слушаться Люшку, надо было так напиться, чтобы отключится совсем и проснуться через год. Или два… Но тут же стало ясно, что выпила я как раз достаточно, просто вино заблудилось и ударило не в голову, как следовало, а подкатило к горлу, и теперь плескалось, просясь наружу. Мы упали на постель, то есть Арчибальд упал и уронил меня, его борода теперь щекотала мне шею и грудь, а я сейчас заору, или захохочу, ой, нет, меня стошнит… Я так и не успела решиться хоть на что-нибудь…

Альфред сам как-то страшно захохотал и отпрянул назад. Он вскочил и запрыгал по комнате, извиваясь всем телом. Оцепенев от ужаса, я решила, что вот сейчас, в полумраке, передо мной исполняется что-то вроде пляски смерти, ясное дело, моей. Артур вроде как порывался встать на мостик и при этом издавал дикие звуки. И до меня не сразу дошло, что он не хохочет, а орёт и ругается, и не пляшет, а пытается стряхнуть с себя Георга. Потому что Георг вскочил ему на спину, и висел теперь в виде рюкзака на рубашке и при этом шипел как закипевший чайник. Он решил оградить меня от гнусных домогательств, вот что!

Вот тут всё-таки захохотала я, хотя сразу перешла на икоту. В комнате стало темно, и запахло чем-то палёным. Мой кот остался верен себе, или нет, верен мне. И неважно, что в итоге он забился под необъятную кровать и затаился. Георг сделал свое дело.

При свете ночника, который не сразу смог включить Арчибальд, стало видно, что один из подсвечников лежит на постели, второй — на роскошном ковре. И если у кого-то из присутствующих и было романтическое настроение, то от него не осталось и следа, вернее след-то остался, в виде подпалин на простынях и неприятной вони в воздухе.

Жених, то есть муж, вначале, подбадривая себя ужасными ругательствами, попытался приподнять кровать, чтобы добраться до Георга, но не тут-то было — кроватка не сдвинулась и на сантиметр. Тогда он выбежал из спальни, грозясь прибить эту мразь. Ну что же, прежде чем он доберется до Георга, ему еще нужно будет как-то справиться со мной.

Чем закончилась брачная ночь? Я оказала пострадавшему первую медицинскую помощь — поскольку он очень нервничал и йода не нашёл, то я обработала нешуточные царапины, кажется, коньяком. Пациент шипел и ругался сквозь зубы, потом принял панацею внутрь и заявил, что не может спать в комнате, где затаилась эта…, не буду повторять оскорбления в адрес Георга. Он, то есть Артур, постанывал, мотал головой и скрипел зубами, а потом взял бутылку с лекарством и ушёл в другую комнату и назад уже не вернулся.

— Да, наделал ты дел, — прошептала я Георгу, пытаясь заглянуть под ложе. Но он прикинулся глухим и никак не отреагировал. Главное, подумала я, теперь он наверняка доживет до утра, а там я что-нибудь придумаю.

В спальне было очень тихо, я то ли спала, то ли грезила наяву. Несколько раз вскакивала, будто увидела кошмар, и всякий раз в надежде, что вот, наконец, я проснулась, и окажется, что не было на самом деле ничего: ни свадьбы, ни Арчибальда, ни этой комнаты. Увы…

И еще совсем не кстати в голове засела мысль, что вот у Арчибальда старая морщинистая шея, совсем как у Полковника, уж про лысину вообще молчу. Как можно испытывать одновременно жалость и отвращение, не понимаю, но я испытывала.

Меня разбудил Георг и сделал это довольно хамски — ударом лапы по щеке. Понятно, героям позволено всё, тем более голодным. У меня вместо головы был гудящий котёл, во рту горечь. Так вот оно какое — утречко после первой брачной ночи. Я осторожно привстала — рядом никого. Уже хорошо, да и Георг вел себя так, что я хоть и не сразу, но поверила в удачу — в квартире мы остались одни. Я огляделась, взяла чужой халат, валявшийся рядом, и осторожно в него завернулась. И не надо смотреть на меня осуждающее, да, довольно противно, но не ходить же мне в свадебном платье.

— Потом переоденусь, — пообещала я вслух, — а сейчас умываться и на камбуз. Ужасно пить хочется.

Я только-только успела поразиться простору и зеркальному сиянию ванной комнаты, как моя нога поехала на чем-то скользком, выписала замысловатое па, и я рухнула на пол, больно ушибив бок. Да что же это такое! Я не сразу села, подозревая самое ужасное, но слава богу, конечности были на месте и даже в рабочем состоянии. Салфетка! Бумажная салфетка со следами какой-то гадости… она оказалась почти у самого лица… и я осторожно ее понюхала. Кажется, это был крем для бритья. Я со стоном поднялась на четвереньки, потом осторожно распрямилась и оглянулась на Георга, неподвижно стоявшего на пороге. Я цела, сообщила я коту, и нам с тобой, кажется, отомстили.

Огромная комната была заставлена стеклянными шкафами, наполненными фарфоровыми фигурками. Вначале мне показалось, что статуэткам нет числа, но потом поняла, что они просто отражаются в зеркальных задних стенках. Вон и себя я уже насчитала по меньшей мере в количестве десяти штук. Слишком много.

С камбузом тоже оказалось всё непросто. Кухня мало походила на саму себя — скромный уголок с нескромного вида плитой, явно дорогой и навороченной. Я остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам — неужели здесь кто-то что-то готовит? А насчёт поесть я даже не говорю. Дело в том, что эта так называемая кухня была абсолютно новой, стерильной и ненастоящей. Даже чайник "Тефаль" казался только что спрыгнувшим со страниц каталога. Того и гляди подойдет продавец-консультант и с дежурной улыбкой спросит — желаете посмотреть? А Георг желал пожрать, о чем и не преминул громко напомнить. Я двинулась вдоль стены, открывая и закрывая немногочисленные шкафы, везде пусто, ага, в одном нашлись тарелки и высокие стаканы, но и только.

Наверное, с таким воплем древние охотники убивали несчастного мамонта, с каким я обнаружила за одной из дверок замаскированный холодильник. Хотели утаить от нас, гады.

Ну и чего тут, чего? — засуетился Георг, тоже заглядывая внутрь. Ну-у, я предложила ему мясное ассорти и консервы из крабов, Джордж сделал вид, что он и не такое едал и, подумав, выбрал крабов.

— Слушай, — сказала я, — а может Арчибальд не настоящий, может он пришелец? Я такое кино видела, они ничего не едят и не пьют, а еда в холодильнике — это для отвода глаз.

Потом, успокоившись, я обнаружила и банку кофе, и красивую коробку с чаем, но не пить же его из этих немыслимых стаканов. Где-то я видела чашки, ах да, в комнате в стеклянном шкафчике. Я открыла крошечным ключиком дверцу и достала самую простенькую, вон даже трещинка видна на стенке.

Чай благоухал райскими ароматами, но это не спасало. Невозможно есть и пить в витрине мебельного магазина, даже Полковнику здесь вряд ли понравится и я, прихватив чашку, задумчиво огляделась. Мне было неясно, где здесь вообще можно пристроиться, если кругом сплошь музейные экспонаты. И где же ест сам хозяин?

В конце концов я выбрала то, что напоминало кабинет, ну хотя бы потому, что там стояли нормальный стол с компьютером, стул, и даже диван. На диване сидел опять же здоровенный белый бегемот и с тупым видом смотрел на меня. Брат того, из спальни, что ли? Ни фига себе, игрушечка…

Ах, вот оно что, вот где был кощеев сундук с секретом! Рядом с компьютером почему-то лежала на боку кофейная чашка и стояла тарелка с некими неаппетитными кусками. Я даже покосилась на бегемота — не он ли здесь лопал?

На стенах висели картины, но совсем не было книг — кабинеты тоже бывают разные. Я немного покрутилась на стуле, ничего особенного, компьютер… нет, не стоит трогать, еще чего испорчу. Затем, поколебавшись, потянула за ручку один из ящиков стола — пусто. Два других ящика я уже открыла нахально — декорации они и есть декорации: какие-то блокноты, пара совершенно обыкновенных ручек, скрепки, ножичек для разрезания бумаги. Такой красивый важный стол, и такое ничтожное содержимое…

А что ты искала? — спросила ехидна. — Чего ты потеряла в чужом столе? У тебя что, спецзадание? Но я не была расположена с ней пререкаться. Да, искала. У человека должны быть какие-то фотографии, мелочи… Вот даже у меня есть открытка с домиком. А если говорить откровенно, ехидна была права — в глубине души я надеялась найти что-то такое… такое… Ну чтобы мне всё стало ясно про Арчибальда, что положило бы конец этому странному спектаклю.

Что ясно? Какой конец, чему? — не отставала ехидна. — Ну хватит, заткнись! — велела я и решительно встала. Теперь важно не оставить здесь своих следов, мало ли что. Я старательно сделала вид, что не вижу помойку на столе, и убрала только свою чашку.

До кухни я не дошла, застряла по дороге: посидела на аристократическом диване с гнутой спинкой (на самом краешке), осторожно потрогала зеркальную поверхность круглого стола, с ума можно сойти от страха — вдруг поцарапаешь. А уж высокие стеклянные шкафы! В них стояли самые разные фарфоровые фигурки: публика была симпатичная — кокетливые дамы с собачками и без, хорошенькие крестьянки с корзинками.

Вот только, сколько я ни вглядывалась, сколько ни прислушивалась, так и не смогла услышать их шепот, смех, разговоры — они молчали. Они были сами по себе, им не было до меня никакого дела, не то, что моим овечкам. Я отогнала мысль о своем доме и обо всех, кто там остался.

Слева у стены стояли на специальных подставках две головы, наверное, мраморные, они сильно смахивали на фотографии их учебника истории. Ничего себе, неужели настоящие?! Если бы здесь оказался Лёвчик, уж он бы эти головы точно опознал. Я вздохнула.

Головы смотрели на меня строго — а ты кто такая? Господи, как же всё это протирать от пыли? Что если я что-нибудь уроню, разобью, сломаю? Теперь я смотрела на них почти с ужасом, да и у Джорджа был, между прочим, довольно растерянный вид. Он поспал, поел и теперь осторожно ходил вокруг меня явно недоумевая — что это мы здесь забыли? Пора и честь знать. Я все еще в смятении разглядывала головы, что и спасло одного из античных дядек от гибели.

Чем-то он Георгу не понравился, а может наоборот, кот решил познакомиться с ним поближе. Короче, Георг прыгнул, постамент или что это было, зашатался и начал медленно заваливаться набок. Я взвыла страшным голосом и, позабыв про ушибленный бок, тоже прыгнула и поймала голову в нескольких сантиметрах от пола. Это было самым настоящим чудом! Мой кот-хулиган и тот выглядел потрясенным, то ли его поразил мой беспримерный прыжок, то ли дикий вой, но он смотрел на меня так, будто увидел первый раз в жизни.

— Пошёл вон, — прошипела я, — твое место под кроватью!

Потом я, конечно, пожалела об этих словах, но в ту минуту всё ещё тряслась от пережитого ужаса. Георг между тем дернул хвостом и удалился именно в указанном мной направлении. Ладно, потом извинюсь.

Я мрачно посмотрела на дядек — уж мне-то было известно, что это только начало, а затем подняла взгляд на портрет, висевший как раз между головами в неглубокой нише. Картина была очень темной и как-то не привлекала внимания, но это только на первый взгляд.

Ну вот, на меня смотрел еще один сурового вида господин, весь в чёрном, только белоснежный кружевной воротник топорщился крахмальными складками. Мужчина держал руку на поясе, на рукоятке кинжала. Да, воинственный, видать, был дяденька. Ишь, чистоплюй, смотрит на меня, будто я козявка какая. Или нет, если бы он мог заговорить, то совершенно точно повторил бы мои слова: пошла вон! Маркиз Карабас да и только. А если бы я сшила такую куклу, она, то есть он точно заткнул бы Генри за пояс. Или нет? Я повернулась к портрету спиной, не стану обращать внимание на разных там надменных типов.

Тут открылась входная дверь, и кто-то вошёл, и еще послышался звук мелких-мелких шажочков. К моим ногам подбежала крошечная крыска, нет, собачка, и залилась игрушечным лаем. И вся она была совершенно игрушечной — разве может носить нормальная настоящая собака трусы? Причем, трусы в веселенький белый горошек.

— Мими, девочка, где ты?

Я уставилась на дверь, чуть ли не ожидая вторую собаку, может быть, чуть покрупнее. Потому что у невидимки был точно такой же голос, как у гороховой псинки, только она не лаяла, а говорила. И в самом деле, зацокали по паркету коготки… нет, как оказалось, каблуки. В комнату вошла очень странная дама и уставилась, в свою очередь, на меня.

— Здрасьте… — наверное, мне нужно было бы присесть в этом, как его… а, реверансе…

— Ну, а где же Аркадий? Где мой сын? — воинственно пропищала дама.

Я не успела ничего ответить, потому что из спальни раздался странный шум, сильно напоминавший звуки драки. Боже мой, я только теперь сообразила, что крыска исчезла из поля зрения, и теперь стало ясно, куда именно. Я бросилась на помощь Георгу, дама неожиданно резво побежала за мной.

Всё действо происходило под кроватью, там возились, рычали и визжали. И визг издавал явно не Георг.

— Георг, ко мне! — что было силы заорала я.

— Что это? Кто это? — верещала у меня за спиной дама. — Я требую немедленно прекратить! Уберите своего пса! Мими, девочка моя, ко мне!

— Георг! Немедленно прекрати! — надсаживалась я. Дело явно принимало скверный оборот. Где в этом доме швабра?!

Тут, к моему облегчению, с воплями и стонами из-под кровати выскочила эта чёртова Мими, бросилась к своей хозяйке и попыталась вскарабкаться по ней как по стволу дерева.

— Кошмар! — закричала дама и стала стряхивать с себя собачонку. — Нет, нет, ты меня испачкаешь… Кошмар! — Тогда животинка, плача, побежала из комнаты, а хозяйка, почему-то пригнувшись, засеменила следом. Тощие ноги в дорогих туфлях покинули спальню последними.

Уф-ф, собачка была жива и, кажется, невредима, хотя… ну и что из того, что теперь на ней не было её шикарных трусов?

— Ты что натворил, подлец? Ты знаешь, чья это кр…. собака? — теперь уже шёпотом спросила я. Ответом мне был тихий рык.

За дверью стенали на два голоса, и я обречённо пошла туда.

— Мими, малышка, эта дрянь сделала тебе больно? Нет, не лезь ко мне! Посиди, посиди рядом с мамой…

Мими рядом с мамой сидеть не хотела, она была уже в прихожей и явно хотела уйти вон из этого дома. Её хозяйка нервно достала из сумки телефон и позвонила, точнее, приказала какому-то Борису подняться в квартиру. Я насторожилась.

К моему великому облегчению пришедший Борис очень бережно взял на руки пострадавшую и, выслушав наставления, унес её в машину. То есть никаких карательных мер против Георга пока не затевалось.

Дама, осмотрев себя в зеркальце и поправив лицо, откашлялась. Ну вот, теперь пришел мой черёд.

— Итак, ты и есть очередная прихоть моего сына.

Чёрт возьми, я еще никогда не была ничьей прихотью. Может, оно и ничего? Я шмыгнула носом и потупилась.

Дама откровенно меня разглядывала, и я догадывалась, что она никак эту самую прихоть понять не может. А она сама? Чёрные глаза, обведенные тушью, алый рот чуть не до ушей. И уши… большие, хрящеватые, да вдобавок на них покачиваются массивные серьги… Летучая мышь, да и только. Лёвчик точно потерял бы сознание, завидев всё это.

Вскоре дама бросила свое бесполезное занятие и вернулась к нашим баранам.

— Где Аркадий?

Ого, она спросила так, будто подозревала, что его труп лежит, к примеру, под кроватью, в логове пса Георга.

— Не знаю, то есть на работе, наверное.

— На утро после свадьбы? Очень мило. Хотя, учитывая все обстоятельства, все вполне логично. Вряд ли можно считать эту затею серьезным делом. Но на работе его нет, я звонила, и сотовый молчит. И домашний телефон тоже, между прочим, молчит.

Я понятия не имела, какие такие обстоятельства она учла, и почему все телефоны молчат, и есть ли выход из нашей тупиковой ситуации. У меня даже мелькнула мысль что, возможно, придётся сознаться в чем угодно, лишь бы мадам, наконец, на что-нибудь решилась — либо уйти, либо как-то разобраться со мной. И тут, точно черт из табакерки, явился ее сынок.

— Сын! — она протянула обе лапки, унизанные перстнями, ему навстречу. Королева-мать в заточении… Виктоша поставила бы ей "отлично".

— Аркадий, крайне глупо скрываться от собственной матери! Да еще эта ужасная тварь набросилась на Мими, стала её рвать, я пережила такой стресс…

При этом её мальчик, уже почтительно склонившийся для поцелуя, замер, затем в недоумении повернулся ко мне. Еще бы, я тоже было подумала, что ужасная тварь это я.

— В чём дело, Ксения?

Вообще-то мне захотелось нагло ответить, что ни в чём. Вот захотела и набросилась, и может быть, еще наброшусь и порву, потом, если захочу…

— Мало того, что ты приводишь в свой дом незнакомую мне женщину, так еще и ее ужасную собаку! Как ты мог такое допустить, Аркадий!

— Собака?! Ксения, откуда здесь собака?

— Это Георг, и он не набрасывался, она первая начала. И не рвал он никого, то есть порвал, но только трусы.

Судя по выражению лица Аркадия, он решил, что у меня сносит крышу. Но тут вмешалась его мать:

— Мне страшно представить, что там произошло! У Мими маленькое женское недомогание, а этот мерзавец сорвал с неё памперс… если он что-то с ней сделал…. Мне просто страшно думать о последствиях!

— Он кастрированный, — брякнула я и покраснела.

— Нет, это просто невообразимо… — мадам поднесла ко лбу когтистую сверкающую камешками лапку и потёрла висок. — Аркадий, у меня в сумке лекарство.

Пока Аркадий поил лекарством мать, я вдруг успокоилась — а ведь всё получилось очень даже неплохо. Сейчас мне велят выметаться, и я сделаю это с готовностью. Вот только достану из-под кровати Георга и выметусь. Да где же в этом доме швабра?

— Почему эта чашка оказалась здесь? — прервал мои мечты Аркадий, и они оба, не сговариваясь, посмотрели на шкаф.

— Кошмар… — снова простонал мадам.

Сразу стало ясно, что я сделала что-то не менее ужасное, чем затеянная Георгом драка. Но это тоже пойдет нам в актив.

— Я хотела выпить чаю. — Надо было смело сказать, что уже выпила и осквернила эту несчастную чашку.

— Чика, не нужно ничего брать без разрешения, — Адольф сказал это с нажимом на последнем слове, а мадам поморщилась.

— Это Гарднер, милая, из этого чай не пьют, — прошелестела она, в её голосе отчетливо слышалась безнадёжность.

Странно, вообще-то с виду это была чашка как чашка, хоть и не новая, а оказывается, какой-то гарднер…

— Я совершенно тебя не понимаю, абсолютно. Нет, а ты сам понимаешь, что происходит? Ты снова приводишь непонятно кого, не считаясь с моим мнением, хотя в прошлый раз я оказалась абсолютно права… Хорошо, оставим сейчас это. Но почему, в конце концов, в этом доме ничего не запирается?

Мадам обратилась к Аскольду таким тоном, что я даже задержала дыхание — вот оно, начинается! Вот сейчас она приступила к делу вплотную и я, что называется, могу паковать чемоданы. Денисова, с вещами на выход!

— Мадрэ, Ксения ещё совершенный ребёнок. Ничего страшного не произошло, я объясню ей некоторые вещи, но не всё сразу. Нужно проявить терпение…

Так-так, начался врачебный консилиум — один специалист считал, что пациент слетел с катушек окончательно, а второй — что нет, не вполне. Надо было высунуть язык и закричать как Тарзан или хлопнуть об пол чашку, которая гарднер, тогда бы консилиум сразу и закончился, едва начавшись. Но я растерялась, и момент был упущен.

— Да, вот именно ребёнок, снова ребёнок, который не в состоянии понять, оценить… Ты только что получил очередной урок, как будто тебе мало прошлых… Между прочим, Наталью ты тоже считал ребёнком! И, похоже, забыл, что выкинула тогда эта…

— Мадрэ, я прошу!

Ого, как мы умеем просить, у меня даже мурашки по коже побежали от такого тона, и мадам всё-таки замолчала. Жаль, мне страшно захотелось узнать, что именно "выкинула" некая Наталья. Судя по прошедшему времени и возникшей напряженности, что-то стоящее. Пожалуй, я бы не возражала против обмена опытом.

— Как знаешь, — мадам поднялась и взяла сумку. — Можешь не провожать, я сама найду дорогу. А собаке здесь не место, надеюсь, хоть это ты понимаешь? Просто чудо, что она еще ничего не испортила.

Испортила, испортила спинку вашему сыну — так и хотелось сказать мне, но мадам уже пошла к дверям Конечно, сын пошёл за ней следом, а меня никто не удостоил и взгляда. И слава богу.

Ну вот, эта старуха сразу разгадала твою собачью сущность, доложила я Георгу, присев на кровать. Он не стал спорить, ответив своим фирменным "гау".

— Чика, кота нужно отсюда убрать, и чем скорее, тем лучше, — сказал Арчибальд, когда вернулся, — этот дом не приспособлен для животных. — Он, между прочим, был явно настороже.

Спорить тут было не о чем. Этот дом, если угодно, совершенно не был приспособлен и для людей тоже. Здесь прекрасно смотрелась бы интеллигентная старушка-смотрительница, дремлющая в уголке на стуле, а перед стеклянными шкафами — заградительные веревки — посторонним вход воспрещён. Всё что можно — заперто и задраено, глубина погружения двести метров. И страшно подумать, что я могла и не поймать историческую голову.

— Я не знаю, куда его девать, у Бабтони на кошек аллергия.

— Нет проблем, для этого и существуют специальные учреждения. Я распоряжусь.

У меня противно защипало в носу, хотя на самом деле я с первой минуты поняла, что Георгу здесь не место, то есть нам не место. И эти двое ни за что не оставят моего кота в покое.

— Ты сможешь его навещать, если захочешь. В конце концов его, может быть, пристроят в хорошие руки, хотя это вряд ли. И лучше, чика, сделать это прямо сегодня. Геннадий его отвезет.

И тут я сообразила, куда можно пристроить Георга. Елена Петровна поймет, согласится. Только бы согласился Георг. А он всё понял, честное слово, и чуть ли не сам залез в большущую сумку, еще и рявкнул на дорожку — давай, поехали отсюда!

— Поживешь у очень хорошего человека, пока, — сказала я ему в машине. Что подразумевалось под словом "пока", я и сама не знала, но что-то подразумевалось точно.

Я уже окончательно поверила в то, что большинство событий в моей жизни повторяется "на бис", хотя я этого слова даже мысленно не произнесла ни разу. Вот и теперь я почти не удивилась, когда поняла, что внизу, в холле первого этажа идёт сражение. Вначале домофон призывно пискнул, потом голосом пожилого отставника, очень похожего на Полковника, сообщил, что к нам вот пришли, дамочка тут вот требует… Отставник дежурил внизу, и мимо него не могла прошмыгнуть незамеченной даже мышь. Он был очень обстоятельным и нудным, но в этот раз ему не дали доложить как следует, потому что означенная дамочка, судя по всему, водворилась на его рабочее место.

— Я сейчас ОМОН вызову! — рявкнул пенсионер кому-то.

— Я сама ОМОН, нечего тут командовать… — а этот голос явно принадлежал Люшке.

Наконец-то. Мне казалось, что после свадьбы прошло несколько лет, а не недель, и за эти годы растворилась, исчезла вся моя прошлая жизнь, и Люшка тоже растворилась. Теперь у меня не было никого и ничего, даже Аркадий только "присутствовал". Хотя нет, была Долорес. Вот именно так, без отчества, Долорес и всё.

Она появлялась, и начинался сеанс: факир доставал свою дудку и под ее писклявые звуки из мешка нехотя выползала змея, я бы даже сказала, удав, довольно упитанный и неловкий. И, не смея отвести от факира глаз, начинал свой неуклюжий танец. Лёвчик однажды мне всё объяснил насчет этого "смертельного" номера: у змеи вырывают ядовитый зуб, затем факир систематически лупит беднягу дудкой по башке и вот, пожалуйста — аспид укрощён, то есть боится этой сопелки до смерти.

Ядовитых зубов у меня, положим, не было и никто меня не бил, но Долорес была самым, что ни наесть настоящим укротителем. Она смотрела на меня своими угольными глазами, кривила кровавый рот и я — готово — уже в холодном поту. И еще она меня презирала. Ну что поделать, если ее сын опять (!) женился на совершенно неподходящей девушке, но не пускать же это дело на самотёк и дальше. Мне до ужаса хотелось побольше узнать про ту, другую девушку, которая, судя по всему, в списке была предпоследней, а еще больше хотелось увидеть её. Я не умела вести себя как положено, говорить, двигаться, сидеть, одеваться. Интересно, чего не умела делать та, другая? И какой порядковый номер звонил мне перед свадьбой, если он вообще числится в списке?

— Аркадию придётся появляться с тобой на людях, — Долорес даже не пыталась скрыть сожаления. — Нельзя допустить, чтобы он выглядел смешным. Нет, о чём он только думает?

Ей в голову не приходило, что он в меня мог…, ну в смысле, что я ему очень понравилась. Только я и сама очень сомневалась насчёт его чувств ко мне. По-моему, влюбленный человек должен был вести себя как-то иначе. Конечно, я в его квартире "имела место быть", как говорит наш дорогой Полковник, вот только почему я, а не кто-то другой, оставалось для меня, как и для Долорес, тайной за семью печатями, за пределами всякого смысла.

Так вот, насчет драки. Просто замечательно, что в этот день я сидела дома с небольшой простудой, и факира с его дудкой рядом не было, он дрессировал кого-то другого. И вот теперь вместо него моя прошлая, моя прекрасная жизнь Люшкиным голосом орала где-то внизу:

— Семён, да скажи ты этому придурку, скажи, что я к тебе! Отвали, блин…

— Ксения Георгиевна… я не имею права… пропускать… это хулиганка какая-то… — По голосу мужика было очень похоже, что Люшка добралась до его горла.

— А ну вернись, я кому сказал! Я вызываю ОМОН!

Между тем Ксения Георгиевна бросилась открывать дверь, расчищая путь хулиганке, пока ту не сцапал бдительный старикан при поддержке вызванного ОМОНа.

Когда Люшка ворвалась в квартиру, я даже удивилась — странно, что она не верхом, потому что впечатление от её появления было именно таким. Ботфорты, малюсенькая шубейка, хлыст… нет, хлыста все-таки не было, и коня тоже.

— Не, ну ты тут окопалась, блин! Уже и лучшей подруге не пройти! Зазвездилась, да? А кто тебе все это организовал, забыла? Да и на свадьбе ты… — ну дальше Люшка коротенько осветила мне некоторые события, мною уже подзабытые. Но сама она была такой настоящей, такой реальной, и при этом походила на тигрицу, только что побывавшую в драке.

Я слушал её ор как самую прекрасную музыку, я бы даже, пожалуй, её поцеловала, если бы дотянулась.

— Люшка, — мне было наплевать на глупости, которые она болтает, — куда ты пропала? Я так по тебе соскучилась, ты даже представить себе не можешь.

— Оно и видно. Семё-ён, ты просто отпадная! Охренеть, какой прикид, и это для дома, да? Если ты в хате так ходишь… Ну давай, всё-всё мне показывай, рассказывай, где тут у тебя что.

— Люшь, только ты руками ничего так особо не трогай, ладно?

Нет, не так мне хотелось бы встретить свою лучшую подругу, но хватит с меня Гарднера и крошки Мими, жить-то хочется… Впрочем, подруга на мои слова особого внимания и не обратила.

— Ну ни хрена себе, это чё тут такое у тебя, посудный магазин что ли!

Ну вот, я думала, что живу в музее, а оказывается, в магазине. Но это открытие как-то усмиряющее подействовало на Люшку, и дальнейший осмотр она продолжила почти молча, то есть только периодически булькала, шипела и чертыхалась.

— Тут гостиная, а тут кабинет… — я, кажется, потихоньку начала осваивать роль гида.

— Не самая большая хата, есть и больше, но тоже ничего А эта дверь куда?

— Это гардеробная, — я предупредительно отодвинула створку двери. Мне очень хотелось порадовать Люшку, и я не ошиблась — она с визгом "вау" кинулась в обнаруженную сокровищницу и начала там вдохновенно рыться.

— Эх, Сёмка, ну что это за жизнь? Вот выдала я тебя замуж и что? — после минут десяти сосредоточенного сопения начала Люшка. — Ну и куда мне всё это? Ну вот чё ты такая маленькая, а? Мне вот разве что эти две майки подойдут и трусы вот. Правда, не очень-то они шикарные, уж могла бы и потратиться, уж с твоими-то возможностями. Семён, а чё тут твои ляльки делают? Ты чё, их тут прячешь?

Я не прятала, они там пока жили, потому что совершенно не подходили к этой квартире. Теперь Вояка сидел на полке, свесив кривенькие ножки и, несмотря на свою сабельку, выглядел беззащитным и забытым. Вот ведь до чего дошло дело.

А Люшка уже бесцеремонно разглядывала бельё, вертела его и так и сяк. Да, теперь мне за него было не стыдно, но всё равно я поежилась.

— А чё тут стрингов нету, тебе с такой шикарной задницей их только и носить. Твой, между прочим, тогда вообще заторчит, хотя ясно, что он и без стрингов готов. Давай, колись, как он по этой части?

Я почувствовала, как к лицу прилила кровь, а Люшка, собрав бровки, ждала ответа. Мне вдруг ярко-ярко вспомнилась картинка, как мы сидим на кровати, и Люшка таким же вот тоном спрашивает:

— Он к тебе лезет, в смысле койки?

Тогда я полезла под кровать, а теперь можно выскочить и закрыть за собой дверь, пусть посидит в одиночке. Люшка тоже, наверное, вспомнила, потому что, хихикнув, сказала:

— Да ладно тебе, уж не девочка чай.

В этом она была права. После того, как мой бдительный кот был из квартиры выслан, уже никто не мог прыгнуть Аскольду на загривок, а жаль. Но, между прочим, свечи тоже куда-то исчезли, во избежание возгорания, наверное. Попытка номер два была обставлена гораздо скромнее, даже будничнее, и мой новоиспеченный муж пальцы мне уже не целовал — может, не отошёл до конца от пережитого шока?

Оказывается, я боялась, что будет как в кино: он станет стонать и рычать, и городить страстным шёпотом всякую чушь (и почему я поняла про чушь только теперь?) и смотреть мне в глаза, а у меня нет для этой сцены дублерши… Неужели мне и в самом деле раньше нравились подобные сцены?!

Короче, всё оказалось не так страшно, как я думала — Аркадий был больше занят собой, и это оказалось лучше, чем всякие там горящие взоры и идиотские причмокивания. Когда-то это должно кончится, твердила я себе, оно и кончилось — на всё про всё у Аркадия ушла одна минута, (я считала, хотя и сбилась несколько раз). И запах его одеколона… Супруг очень вовремя уснул, то есть моментально, и я смогла встать и пойти в ванную. И чего я с недоверием смотрела на эту самую джакузи? В ней кожу покалывали не чужие прикосновения, а упругие струи воды, влажных дорожек от чужих губ не осталось и в помине. Я даже попыталась представить, что ничего и не было, получалось не очень хорошо, и процесс затянулся.

Потом я пересмотрела и перенюхала всё, что стояло на зеркальной полке. На флаконах и бутылочках было написано что-то по-французски, и на том самом одеколоне тоже. Нда, не быть мне настоящей женщиной, если меня тошнит от настоящей парфюмерии. Мне, пожалуй, подавай одеколон "Шипр" или что-то в этом роде.

Я дернулась так, что чуть было не выронила флакон, потому что в дверь постучали и Полковник позвал: "Чика"!

Какой Полковник? Откуда здесь Полковник?! И почему он назвал меня чикой?

— Чика, ты там провела больше часа! Тебя не смыло? Пора выходить!

"Сколько можно сидеть! Двадцати минут более чем достаточно"! Ну что же, по крайней мере, здесь на помывку было отведено гораздо больше времени. Между прочим, когда я вышла, Арчибальд уже спал.

— Нормальный он в этом вопросе, — решительно ответила я Люшке. — Такой, как надо.

— Слу-ушай, а мой Кузик в койке такой кисой оказался, я даже не ожидала. У меня таких ещё не было, он говорит, что у него тоже не было, врёт, наверное, но внимательный, ничего не скажешь. Только вот женат, но ничего, это только начало, он у твоего в дружках не один такой.

— Какой Кузик, тот толстый, маленький? — я очень обрадовалась, что Люшка переключилась на другой объект. — Люша, но он же тебе по пояс будет!

— Не по пояс, а по грудь. Внешность для мужика не главное, внешность должна быть у нас. А он… да хоть мне до колен, главное, чтобы бабки были. Он мне насчёт работы обещал помочь, у него есть кое-кто в модельном агентстве. Так что всё о" кей, Семён, не боись.

Люша запихала в свой мешок отобранные вещи и вздохнула:

— Негусто, но ничего, уж на это дело я его точно раскручу. Слушай, а ты работать что-ли собираешься или как?

Я непонимающе уставилась на подругу:

— К сожалению нет, Аркадий против. А что?

— А тряпки у тебя там есть какие-то такие… официальные, как для офиса. Всё качественное, но какое-то… — Люшка покрутила в воздухе пальцем.

Я поняла. — Мне это Долорес купила, его мать, я только меряла, а решала она.

Вообще то, в гардеропе на плечиках разместились две команды: малочисленная — игроки в серо-белой гамме (тренер Долорес) и команда Аркадия (девушки в розово-голубом). И сказаать честно, от последних меня немного подташнивало — сплошные воланы, оборки, декольте. Мечта Левчика сбылась, но в каком-то кошмарном варианте.

— Официальные для ее салона, она меня часто туда приглашает, (ага, приглашает, как же, — дудкой по башке и вперёд).

— Да иды ты, какая у него мать может быть! Сколько тогда ей лет, как мумии что-ли? Ведь Аркаша твой лет сто как не мальчик.

— Нашла мумию! Да она любую пирамиду своротит одним только взглядом. Маленькая, черная, уши, рот, и кого хочешь достанет.

— Ясно, чирей на жопе. А ему тоже она шмотки покупает и с ним по шопам таскается? А чё он носит, какую фирму? — Люшка завертела головой.

Между прочим, зря завертела, шмотки Аркадия хранились отдельно, в шифоньере в спальне. Я уже заметила, что в гардеробную он никогда не заходил, или просто мне так казалось, но Люшке я этого объяснять не стала.

— Ну и чё, ты только вроде как на работу и ходишь?

— Почти. — Мне не хотелось рассказывать про пару-тройку "великосветских" выходов. Мой муж сразу начинал зевать с закрытым ртом, и его лицо при этом становилась каким-то тупым и тяжелым, и он довольно быстро напивался, а я стеснялась, не знала, куда себя деть и как себя вести. Мрак! Хорошо, что эти мероприятия случились в моей жизни в мизерном количестве.

— Ой, Сём, а чё за салон-то у старухи?

Я небрежно пояснила мадам прокурорше, что у Долорес свой художественный салон, точнее салончик: картины, вазы, безделушки. А какое лицо было у Долорес, увидевшей первый раз моих кукол, да еще когда она поняла, что это я их шила…

— Ну не знаю, не знаю, хотя довольно стильно — она держала Жирафу кончиками пальцев, и мне захотелось её убить. — Может, выставить… — с сомнением сказала она не понятно кому, уж мне-то самой и в голову не пришло предложить ей такое. Ну уж нет, Вояка, Жирафа и компания, они были моими родственниками, и их я отдать никак не могла. Про Генри и Козетту и говорить нечего. Долорес все-таки взяла летающую корову и Пегаса — вроде как решила разбавить свое высшее общество.

А что касается пастушки… Опять же, Долорес пережила потрясение, когда узнала, что она моя.

— Откуда! Кто подарил!? — у неё был прямо таки оскорбленный тон. Не должно у меня быть такой вещи, и всё тут, не положено.

Я вздрагивала от мысли, что моих красавиц поставили за стекло навсегда, и они вроде бы сразу перестали быть моими. Ну, это мы еще посмотрим. Вот Лили обосновалась у Аркадия в кабинете, и очень правильно сделала. Если я хотела зайти, когда он пустовал, то специально кашляла, шаркала ногами и делала десяток других глупостей. Но я не хотела застать куклу врасплох, мало ли чем она там занимается, а у меня нервы не железные.

— Семён, слушай… — Люшка таким проникновенным тоном сказала это своё "слушай", что у меня прямо сердце сжалось, и я даже не дала ей договорить.

— Забудь! Никаких щей-борщей и вообще ничего.

— Ни хрена себе, как это?

— А так, здесь не принято что-то там готовить, жарить, парить. Всё это, — я повела вокруг рукой, — страшных денег стоит, коллекция особенно, а тут еще чад и дым, запах котлет…

— Понятно, хотя я бы как раз поела. А как же вообще?

— Для вообще есть небольшой ресторанчик, совсем рядом, напротив, мы туда часто ходим ужинать, или на дом заказываем.

Люшка восхитилась, она забыла, как не могла "нормально пожрать" в ресторане. Как будто я могла. Спасибо тетиной муштре, но всё равно её было недостаточно, и я стеснялась всех и вся, боялась что-нибудь уронить или опрокинуть и часто вставала из-за стола почти голодной. А у Акакия была паршивая привычка щелкать пальцами, подзывая официанта. У него это получалось до неприличия громко, будто ломалась сухая ветка, тоже, испанский гранд выискался, и кастаньет не надо.

— Только знаешь что, Сём, щи у тебя всё-таки отпадные были. Я, конечно, суши-муши там всякие люблю, но… Ну ладно, а хоть кофе-то есть? Вот его и давай, — вздохнула Люшка.

Нормальной жизнью на кухне жил только холодильник, который, между прочим, наполняла Вера Никитична. Несколько утешенная его содержимым Люша поинтересовалась:

— А ты эту бабу-снабженку хорошо знаешь?

— Откуда, её до меня наняли, мы и видимся очень редко.

— Небось, ворует по-чёрному, — светским тоном предположила подруга. Вот уж кому самое место в этих апартаментах, Люшка, возможно, даже нашла бы общий язык с Долорес или даже укротила её.

— Слуушай, а чё я Жорика не вижу, как они уживаются-то? — Люшка завертела головой, а я вздохнула.

— Никак не уживаются, его отправили в ссылку за аморалку. Представляешь, он чуть было хозяйкину собачку не обесчестил, — нехорошо конечно, но я сообщила об этом не без удовольствия.

— Да ты что, — возликовала Люшка, — расскажи!

Она пришла в полный восторг от этой истории, хохотала и хлопала в ладоши так, что чуть было не свалилась с табурета.

— И где теперь насильник-то?

— В хороших руках, я его часто навещаю.

Я не стала говорить Люшке, что часто вижу не только Георга, но и Елену Петровну.

— А свадебное путешествие твой всё-таки заныкал, да? Я так и знала, ну козёл! Ничего, Семён, в другой раз поедешь.

— Он женился не в первый раз, и ему надоело ездить в свадебные путешествия. — Я решила проигнорировать дурацкий Люшкин намёк на мою возможную вторую попытку.

— Да всего-то три раза с половиной, мне Кузик говорил.

Ого, я с тревогой уставилась на Люшку. Что еще говорил ей информированный Кузик? И насчёт половины, а вдруг это от Натальи осталась только половина? Я даже немного испугалась.

— Люшь, а как это "с половиной"? — решила уточнить я.

— Да у него раньше, до всех жен, была какая-то баба, он с ней долго жил, но так и не женился. И вроде бы Кузик сказал, что она не в его вкусе, в смысле, твой таких не любит, шибко умных. Точно! — тут Люшка так треснула меня по руке своей девичьей дланью, что я едва не потеряла равновесие. — Он же тогда сказал, что их мать познакомила, только я подумала, что она уже сто раз померла. Прикинь, твоя свекруха их и свела, во!

Так вот кто тогда звонил! Точно, это была "половина"! Мой склад ума, в котором никогда не было особого порядка, зашатался и рассыпался на мелкие составные части, то есть обрывки непонятных мыслей. Ладно, Люшка уйдёт, попробую их как-нибудь собрать.

— Но тебе плевать на это дело. Хата отличная, мужик… ну какой-никакой, а есть, не из самых последних, тебя одевает как куколку. Короче, можно позавидовать. Ну я побежала, пока.

Люшка унеслась, и я не успела ей объяснить, что всё не так, как она думает. Это я, я, ей завидовала, хотя и сама не очень понимала, чему именно.

С салоном номер два мне на самом деле крупно повезло. Вот что я стала бы целыми днями делать в этой музейной квартире? Таращиться в телевизор? Нет уж, увольте. Теперь я совершенно не могла смотреть всякие там мелодрамы и сахарные сериалы: как только герой придвигался к героине с горящим взором, меня пробирал озноб. Я сразу представляла, как он сейчас начнет слюнявить девушку своими мокрыми губами и бр-р, дальше уже ничего смотреть не хотелось А ехидна пошла еще дальше, она даже попыталась намекнуть, что и у Ричарда Гира…, может, у него тоже… И хоть она и ехидна, но на сей раз даже у неё голос дрожал и прерывался и мы, пожалуй, могли бы обняться и зарыдать на плече друг у друга, имей она эти самые плечи.

И вот тут очень кстати Долорес в каком-то журнальчике откопала статью на английском. Статья была про американского хирурга-косметолога, творящего чудеса омолаживания, и Долорес вроде бы заинтересовалась, не окажется ли ему по плечу и такое чудо, как она сама, то есть её рот, глаза, щеки, уши и всё прочее. Я прочла и вполне сносно перевела, и вот тут Долорес на меня посмотрела…

— У тебя голос, — сказала она, — у тебя иностранный язык… Пожалуй, ты можешь иногда быть полезной.

А я думала, что мой голос может быть полезным только в качестве пожарной сирены.

Вообще-то салон оказался не совсем таким, каким я его представляла — что-то ужасно светское, дорогое и недоступное. Ничего подобного. Раньше, похоже, это были две квартиры на первом этаже жилого дома, А теперь в них были убраны перегородки, окна превращены в витрины и над входом поблескивало золотом по зеленому — "Долорес".

Честно говоря, некоторые из высталенных картин мне нравились, а некоторые нет — какие-то круги, пятна, разводы… Похоже, их рисовал как раз тот дядька, который периодически вытирал кисти о Люшкины волосы, но Долорес явно считала иначе. И я сказала себе: представь, что ты играешь роль гостеприимной хозяйки или гида, и Виктоша одобряюще улыбается тебе из зала. Ну мало ли что тут понавешали. И у меня получилось и не просто получилось, у меня случился триумф.

Не то, чтобы в салон часто заходили иностранцы, но всё-таки бывало. Как-то зашли три японца или корейца, какая разница, и Катя, постоянный продавец, тихо мне скомандовала: давай! Я сделала шаг им навстречу и улыбнулась. Они тоже улыбнулись, а я ещё шире, а они давай мне улыбаться во весь рот. Кто это говорил, что восточные люди очень сдержанный народ?

Хватит уже, скомандовала ехидна, у тебя сейчас сведёт челюсти и ты так и останешься с растянутыми губами и сощуренными глазками, уж пора бы что-нибудь и сказать. Тут появилась Долорес и стала показывать японцам-корейцам картины и вазы, а я переводила. Но они улыбались и продолжали смотреть не на картины, а на меня, на Долорес они не глядели вообще и всё лопотали между собой по-своему. Я бы сказала, что-то одобрительное лопотали. И что же? А то, что они купили не картину или вазу, а мою летающую корову, и мне не было жалко. Всё-таки животное попало в хорошие руки, а японцы хотели ещё купить, но у нас больше не было.

Когда они ушли, наша гостеприимная хозяйка перестала улыбаться и повернулась ко мне, а я по инерции продолжала сиять идиотской улыбкой.

— Они приняли тебя почти за свою, — констатировала Долорес сочувственным тоном. — Ты такая же плюгавенькая, да еще глазки прищурила и вообще, они полных женщин любят. И сделай-ка еще пару-тройку этих коров, у людей бываю очень странные вкусы.

— Наплюй ты на неё, — сказала мне потом в подсобке Катя. — Ты маленькая, беленькая и хорошенькая, вот они и растаяли. Они бы тебя с удовольствием вместе с этой твоей коровой уволокли, если бы можно было. А наша всё просекла, вот и злобствует, и потом, если бы ты не была её невесткой, она бы, может, не так вредничала.

Катя, конечно, просто старалась меня утешить, но я и в самом деле категорически запретила себе расстраиваться. Ну подумаешь, я похожа на японку, да еще толстую. Похожа и похожа. Пусть я теперь буду Сеня-сан.

Когда до Нового Года оставалось меньше недели, позвонила Долорес и объявила, что она умирает, тем более что она совершенно никому не нужна и даже родному сыну до нее нет дела. Аркадий хотел решить проблему как обычно, то есть у него и на этот случай было специальное учреждение, очень дорогое, нет, не богадельня, а наворченный санаторий, где мадрэ подлечат… Но Долорес не хотела умирать в санатории, она хотела сделать это дома, окруженная близкими людьми.

Аркадий страшно распсиховался, он высказал мне всё, что думал про женщин. То есть до этого я выслушала выводы про неблагодарных детей — от Долорес, потом про истеричных баб — от Аркадия и, похоже, я была воплощением и тех и других. По крайней мере, я должна была ответить за все их происки и закидоны.

Одним словом, у Аркадия в планах на Новый Год была не смерть Долорес, а нечто совсем другое — поездка "в одно место", где намечалась некая программа. Кусочек этой программы мне как раз и посчастливилось увидеть накануне.

Кто-то растолкал меня среди ночи, и я решила, что у меня окончательно помутился рассудок: рядом с постелью стоял и пьяно ухмылялся маркиз, сошедший с картины — бородка, чёрный камзол, плоёный воротник и… кинжал в руке… Он всё-таки до меня добрался! Я уже издала, было, хриплый клёкот, но тут фантом-убийца покачнулся и захохотал. "Ведь п-похож, чика? С-скажи, что п-похож"! И Арчибальд, выронив свое оружие, тяжело осел на край постели и завалился на бок.

Я живо выбралась из-под одеяла и первым делом подняла с ковра кинжал, тьфу ты, это был тот самый нож для разрезания бумаги. Я посмотрела на гранда, уже храпевшего с открытым ртом, и задумалась. Отнести нож на место? Но мало ли что еще взбредет кабальеро на ум, когда он проснётся.

И в самом деле, ножичек на сей раз выглядел как-то опасно и по-настоящему, несмотря на легкомысленную пластмассовую ручку Я осторожно тронула узкое лезвие и отдернула руку — ого, да оно острее бритвы! Ну уж тут моё воображение разыгралось не на шутку — а ну как Арнольд не рассчитает и шутя меня прирежет?

Я пошла в гардеробную и включила свет. Не спите? — спросила я своих ребяток. Уснешь тут, — вразнобой ответили они. Генри принципиально не смотрел на меня, зато Вояка так и буравил взглядом. Я развязала бечевку на его рукаве, с помощью которой наш герой держал в руках оружие, и вложила вместо сабли нож, то есть теперь это был меч. Он оказался тяжеловат для Вояки, и старичок держал его неловко, неумело.

Ты понял, как обстоят дела? — спросила я. Ничего не поделаешь, если что, будем сражаться, это тебе не гантелями греметь. Держи меч крепче и закаляй волю к победе. — Ни фига себе, — ответил озадаченный Вояка, но мне показалось, что глаза-пуговки воинственно блеснули в неярком свете. То-то же.

Итак, я оказалась перед выбором — новогодняя ночь с Долорес или с испанским аристократом и еще неизвестно кем. Я выбрала Долорес. То есть я как раз не особенно и выбирала, с меня вполне хватило ночного шоу. Арчибальд обозвал меня сопливой идиоткой, идущей на поводу у старой идиотки — и отбыл в неизвестном направлении. Да, слышала бы Долорес своего гранда, когда он входит в раж…

Когда я позвонила в её дверь, мне открыла тётка, при виде которой я чуть было не выронила сумку с подарками. Федора! Тётка мрачно посмотрела на меня и, шаркая ногами, пошла вперёд, а я, сразу оробев, осторожно двинулась следом. И чего я приперлась с этими еловыми ветками, как последняя дура?

Долорес, укутанная в пушистый белый платок, сидела в большом кресле и здорово смахивала на полинявшую обессилевшую ворону. Господи, куда она подевала свое лицо?! Я даже не сразу догадалась, что Долорес просто не накрасила губы и не подвела глаза.

— Катерина! — хрипло пискнула она, — сколько раз я просила вас не шаркать ногами! Ну всё, всё делает назло мне! Ты, конечно, одна. — Последнее обвинение предназначалось уже персонально мне, и я только вздохнула. Да, мне не удалось засунуть её сыночка в красивый пакет и притащить в качестве подарка.

Но уж кто обрадовался мне сверх всякой меры, так это Мими. Она решительно не хотела помнить подробности первой нашей встречи и делала вид, что мы знакомы сто лет. Мими было наплевать на раздражение хозяйки, и она рвалась расцеловать меня в обе щеки, всем своим видом показывая, что лично для неё праздник уже наступил.

— Все меня предали, — объявила Долорес, увидев это дело, и схватилась за виски.

Мрачная Катерина, видимо, родная сестра Федоры, со стуком поставила на стол большое блюдо с бутербродами почему-то со словами, что она тут не ресторан и, шаркая, вышла из комнаты.

— Да идите уже, идите, не отравляйте мне, может быть, последние часы, — раздраженно пропищала ей вслед Долорес, и Катерина чуть ли не через секунду громко хлопнула входной дверью.

— Боже, как я от всего этого устала, — закатив глаза, выдохнула Долорес, — ты видела, в чём она ходит? Я купила ей специальную одежду, так ведь нет, напялит на себя это тряпьё, эту ужасную кофту и ходит по моему дому, лишь бы досадить мне. Дикость! Достань бокалы и поставь наконец эти ветки в воду. И налей вина, раз уж мы с тобой остались одни.

Долорес была раздражена, Долорес командовала, она вовсю размахивала своей дудкой, но всё равно походила на старую потрёпанную жизнью ворону, и мне было её жалко. И я вполне прилично выполнила команды и ничего не разбила и не пролила на скатерть. Мы выпили по бокалу вина, и Долорес приказала:

— Налей ещё и дай мне вон те сигареты.

Я напряглась, потому что мне было не понятно, что это может значить. То ли Долорес надумала таким образом быстро и качественно прикончить себя прямо у меня на глазах, то ли решила, что еще о-го-го как поживёт. И если первое, то хорошо ли в её возрасте умирать в подпитии и с сигаретой в зубах? Но у Долорес чуть порозовели щеки, и я с облегчением вздохнула — умирать она, похоже, передумала. Теперь можно было чуть расслабиться и оглядеться. Удивительно, но её квартира, по крайне мере комната, где мы сидели, чем-то сильно напоминала квартиру Аркадия. И Долорес легко прочла мои мысли.

— Всё я, — сказала она, выпуская из бесцветного рта дым, — всё всегда я. Апартаменты Аркадию обставляла я, он совершенно ничего в этом не смыслит. Коллекцию собирала тоже я, это теперь модно, престижно, а он не понимает. Всё я.

Долорес смотрела прищурившись, и теперь уже я прочла ее мысли безо всякого труда — девчонка была проколом, не её, а Аркадия, потому что в этом деле она как раз не поучаствовала. Ну что поделать, если он снова взялся за дело, в котором ничего не понимал. Однако почему-то меня этот сожалеющий взгляд совершенно не взволновал, пожалуй, я даже Долорес сочувствовала, вот прояви она побольше решительности и как знать…

Я точно покачивалась на мягких ласковых волнах и жалела Долорес: вот она билась, билась, коллекцию собирала, мебель покупала, и вот благодарность.

— Я не знаю, почему Арс… Аркадий меня полюбил и захотел жениться. — Это я так решила выказать своё сочувствие и поддержку её бесплодным усилиям, идиотка.

Долорес усмехнулась и каким-то вкрадчивым движением загасила сигарету.

— Он полагает, что делает это в пику мне, а на самом деле просто боится. Боится ответственности, ему с девочками вроде тебя проще, именно тогда он чувствует себя умным и сильным.

Я не нашлась что ответить, тем более что до сих пор не подозревала в своем супруге особой силы или ума и, кажется, Долорес была со мной согласна. Сделав еще один глоток из бокала, она сказала:

— Ему самомоу нужна мудрая сильная женщина. И потом, с его расшатанной нервной системой… — я навострила уши, — он ведь не любит оставаться один, особенно ночью…

Какую ерунду она говорит! Ну еще бы, хлопнула два бокала вина, а в ее возрасте это убийственная доза. Не знаю, как я удержалась, чтобы не хрюкнуть от возмущения. Но Долорес совершенно серьёзно продолжила:

— Я очень много пережила, рано потеряла родителей — они погибли в Испании. Аркаша родился больным, нервным, он с детства не выносит закрытых помещений, темных комнат, ненавидит ночью оставаться один… Пока мы жили вместе, дверь его комнаты на ночь никогда не закрывалась и свет, свет горел до утра.

Волна бесшумно откатила, выбросив меня на камни. Что Долорес хочет сказать — что я лишь очередной сторож при её сыне, что ли? Сестра-сиделка? Или я теперь вместо того бегемота, которого за ненадобностью перевели жить в кабинет?

Долорес посмотрела на меня и дернула краешком губ. Между прочим, она окончательно, говоря словами Виктоши, вышла из образа и забыла, что планировала эту ночь как последнюю в жизни. Мадам отпила из бокала и вдруг стала что-то выкапывать из-под платка, запахнутого на груди. Золотая цепочка с маленьким ключиком… Может где-то неподалеку имеется и холст с нарисованным очагом? Долорес не очень уверенно поднялась и вышла, а через пару минут вернулась, держа в руках шкатулку.

Шкатулка была большая и, похоже, старинная, она напоминала сказочный ларец. Долорес торжественно открыла её другим крошечным ключиком, и я вдруг подумала, что вот сейчас окажется, что в шкатулке лежит яйцо, то самое, в котором игла… Увы, там были коробочки и пакетики с сережками, кулонами и перстнями, на многих даже имелись маленькие ценники. Нет, конечно, это всё сверкало и переливалось, и я никогда не видела так близко такую красоту, но яйца было жаль. А Долорес перебирала свое богатство цепкими острыми пальчиками, точно чего-то искала.

— Я хочу сделать тебе подарок, — она поднесла к глазам один из пакетиков, потом положила его назад.

Мне?! Подарок? Ну чего там говорить, в первое мгновение я обрадовалась, но ехидна не дремала. Щас, объяснила она, вот только выберет колечко подешевле и подарит. Но и в самом деле, Долорес, кажется, разглядывала ценники, она что, не могла сделать этого раньше, без меня? Это, наверное, был душевный порыв, но я уже никакого подарка не хотела. А Хозяйка медной горы всё выкладывала осторожно на стол свои сокровища и сама ими любовалась, потом пододвинула почти пустую шкатулку и велела:

— Вот, выбирай любое.

"Любые" тоже были очень красивыми, но я их больше не хотела, я не хотела ничего. А Долорес смотрела на меня глазами-углями и ждала. Она не понимала, чего я тяну время, а я не знала, как ей объяснить.

— Ну, я же сказала — дарю. Ты неплохая девочка, просто Аркадию нужна другая жена, только он не желает никого слушать, и всё время наступает на одни и те же грабли. Знаешь, он всех своих жён называет "чика". Всех…. А ты неплохая, да. Бери, бери на память, не обижай меня.

Интересно, а ту, которая половина, он тоже так звал? Ко всему прочему у меня вдруг зачесался палец, на котором красовался перстень, подаренный Аркадием. А вдруг он тоже из этой шкатулки? Вдруг это Долорес долго вздыхала и разглядывала этикетки, прежде чем дать его сыну для очередной чики? Мне захотелось домой, я согласна на Мундир, гантели, вечно кислую физиономию Полковника, на его нотации. Милый Полковник, забери меня отсюда!

Я взяла первое кольцо, попавшееся под руку, нет, не первое, а то, которое было без пакетика и вроде как стыдливо забилось в уголок, а главное — оно было без ценника. По крайней мере, не буду знать, сколько стоит память.

— Давай, надевай, посмотрим, — велела Долорес и вдруг как-то странно усмехнулась. — Надо же, что ты выбрала!

Да ничего я не выбирала, мне эта сцена с дарением теперь уже окончательно испортила и без того не самое радужное настроение. Но Долорес решила поставить все точки над "и":

— Это кольцо сделал когда-то один романтичный идиот. Нет-нет, оставь, может так и должно быть. Я его всё равно почти не носила, возможно, тебе оно как раз и подойдёт.

"Сделал идиот"… Вот эти слова мне как раз очень помогли. Ну если идиот, то пожалуй, я могу взять это кольцо, оно мне действительно подойдёт, возможно, мы даже подойдём друг другу. — Протрезвеет и отберет назад — мрачно прокомментировала ехидна. Я ей не возразила.

— А что значит "чика"? — все-таки задала я вопрос Долорес, когда собралась уходить.

— А ты до сих пор не знаешь? — она вскинула тщательно выщипанную бровь. — "Маленькая девочка". Хотя да, еще означает мелкую монетку, вроде грошика. Что тебе больше нравится? — и Долорес засмеялась.

Напрасно Люшка обвиняла Аркадия во всех смертных грехах, хотя бы один ему можно было списать точно. В конце февраля он появился в доме с лыжами, а следом Гена затащил огромную сумку. Н-да, Аркадий и лыжи, это интересно. Лыжи были в чехле, а вот ботинки, ботинки я могла рассмотреть беспрепятственно и решила — ужас какие страшные, как маленькие танки.

— Я не возил тебя в свадебное путешествие? Вот и поедем. Ты что-нибудь слышала об Альпах?

Что значит слышала, у меня по географии, между прочим, была пятерка. Но Аркадий проверять мои знания не стал, а только коротко сказал — теперь не только услышишь, но и увидишь. Как тебе мой сюрприз?

Кто едет? Мы едем?! Мне захотелось издать воинственный клич и исполнить праздничный танец вождя племени мумба-юмба, но ехидна вмешалась: погоди радоваться, такого не может быть, потому что быть не может.

Я даже стала взирать на Аркадия, как на небожителя, потому что только необыкновенный, исключительный человек мог запросто рассуждать про визы, сезоны, трассы и прочие невероятные вещи. Я вообще впала в некое подобие летаргического сна и боялась сделать резкое движение или что-нибудь слишком громко сказать — а вдруг Аркадий очнётся от наваждения и сообразит, что чуть было не совершил глупость, взяв на Олимп и меня.

Почти так и случилось — в аэропорту он начал вести себя как-то странно: теребил бородку, оглядывался по сторонам, а потом коротко приказал: "Жди здесь"! Всё, сейчас он меня сдаст на хранение, то есть оставит дома. Но Аркадий вернулся вроде бы более спокойный, зато меня почти трясло.

Я вспомнила, как в каком-то фильме шпиона сняли с рейса в последнюю минуту, и пусть я не шпион, но вдруг меня тоже кто-нибудь возьмёт и снимет! Наш лайнер выполнял какие-то маневры, затем вырулил на взлётную полосу, а меня не снимали, он утробно взвыл, а меня по прежнему никто не трогал. Короче, мы взлетели.

Я никогда не летала и теперь, вжавшись в кресло, думала — вот чему это я собственно радовалась, а? Не может быть, чтобы эта невероятная махина, да еще со мной на борту будет лететь себе и лететь, такого просто не может быть. Я сидела, сцепив пальцы так, что ногти царапали кожу, и мне казалось, что нечеловеческим усилием именно моей воли самолёт не падает, а даже набирает высоту. И летит, летит…

Аркадий вытряхнул на ладонь какие-то таблетки и протянул мне — прими, успокаивает. Он что-то сказал бортпроводнице, которая со спокойной, подумать только, улыбкой передвигалась по салону. Я выпила то, что было в принесенном ею стакане, что-то ужасно крепкое, я не разобрала, что именно. Господи, как они могут что-то есть, читать газеты, разговаривать! А дальше, дальше я… успокоилась и куда-то провалилась. В какой-то момент я точно вынырнула из забытья — мы даже вроде бы шли, то есть Аркадий меня тащил, потом опять летели, но я была совершенно спокойна, настолько, что ничего не помнила.

— Ненавижу самолёты, — сообщил мне Аркадий. — И эти слова мне точно не снились.

Я проснулась, нет, скорее очнулась, под нами проплывали какие-то странные облака, или не облака. Оцепенение все-таки отвалилось от меня тяжелым камнем, когда я поняла — да ведь это же горы! Господи, какими смешными были мои фантазии про летающий дом, разве могла я хоть отдаленно представить себе такое. Я вдруг подумала о том, что же чувствуют, например, орлы, может быть, у них тоже поёт душа?

Горы за иллюминатором становились все больше и больше, а когда мы приземлились, то стали просто огромными. И еще я не знала, что мне делать с воздухом, который разливался вокруг — неужели вот так взять и дышать? Потом мы ехали на машине, на которой было написано "такси-квакси", или что-то в этом роде. Мимо проплывали игрушечные деревушки с разноцветными домиками, так вот откуда художник срисовывал мою открытку! Неужели это я мечтала пожить в отеле как в фильме "Красотка"?! Ну откуда я знала, что отели могут быть и вот такими как наш!

Пока Аркадий что-то оформлял у стойки, я проводила глазами огромного кота, походкой манекенщицы прошествовавшего мимо. Ишь ты, австрийский кот, а как похож на Георга. И номер… подумать только, в нем у бревенчатой стены стоял большущий сундук, а на окне висели занавески в голубых цветочках, в общем, привет от Бабтони. Только за окном опять были горы, самые что ни наесть настоящие.

Я пришла в себя, потому что в номер вошел Аркадий и шумно высморкался, и сделал это ужасно обыденно, будто он у себя дома. И как это я буквально несколько дней назад ухитрилась увидеть в нем чуть ли не бога?

— Я голоден как волк. На трассу мы сегодня, естественно, уже не попадём, так что можем себе позволить. Тебе стоит переодеться.

Он вышел, а я все еще бессмысленно таращилась на закрытую дверь. Вот именно тогда, когда я потеряла бдительность, гром и грянул. Началось. Ну вот почему я совершенно позабыла про лыжи и про эти страшные ботинки? Я даже ухитрилась позабыть, зачем люди вообще ездят в горы. Но ботинок было только две штуки, уж это я помнила точно, и я могла бы влезть в них почти целиком. Хотя Аркадий ясно сказал: "сегодня не попадём" — во множественном числе, то есть завтра попадём. Он и я.

На лыжах я кататься не умела, строго говоря, я даже не умела на них стоять. Физрук честно пытался сделать со мной хоть что-нибудь, вот хоть что-нибудь и получилось. Вначале я так приземлилась на мягкое место, что вздрогнул школьный стадион. Ты, Денисова, посиди пока… — сказали мне. Я посидела и встала на лыжи снова, задница, между прочим, болела ужасно. Хорошо, что через пару метров я упала уже на бок, но это было хорошо для пострадавшей части тела, но не для лыж. Физрук отчетливо скрипнул зубами, увидев безобразные щепки — с инвентарем у нас в школе было напряжённо. Когда на следующем занятии я сразу приступила к испытанию этого самого инвентаря на прочность, Анатолий Васильевич не выдержал: "Ты, Денисова, лучше так по стадиону пробегись, без лыж. А на лыжах — не надо, не твое это".

И вот теперь за окнами был не стадион, а были огромные, просто исполинские горы, и я, стало быть, приехала с них спускаться, причем на лыжах. И уже завтра я попаду на… эту, трассу…

— Ты еще не переоделась? — Аркадий был бодр, как никогда, можно подумать, что это не он дёргался каких-то пять часов назад. — Здесь вечерние туалеты не нужны, но ты с дороги. Так что переодеться нужно.

— И помыться, — тихо добавила я. Чтобы, значит, чистой…

Он расслышал и понял по-своему. — Позже, чика, позже. Я что-то проголодался, вот что значит воздух.

Мы уселись в чудесном уютном зальчике, но я нервно осматривалась по сторонам. Неподалёку сидела шумная компания, судя по всему немцев, и я с завистью смотрела на полную черноволосую дамочку, она хохотала над каждым словом, да, вот уж кто не боялся, что её куда-нибудь отправят. И неужели и она умеет лихо съезжать с гор?

Что Аркадий сделает, если я скажу, что не умею кататься? Ну не отошлёт же домой. И я решилась открыть ему глаза, хотя бы на полуправду.

— У меня нет лыж.

— Что? — он даже перестал жевать.

— И ботинок нет, и палок, и костюма… специального, — я и сама уже начала надеяться, что только сейчас он узнал истинное положение вещей.

— Ну естественно. Для тебя возьмём в прокате, здесь все очень-очень приличное, отличного качества.

Как будто качество имело для меня хоть какое-то значение. Вряд ли в их чудесном прокате имелись запасные руки и ноги.

— Я не умею кататься. Вообще. — Он меня уже не слушал и снова разглядывал кого-то, и я даже схватила его за руку.

— Нет проблем, чика. Здесь классные инструкторы, они за три дня сделают из тебя чемпионку по скоростному спуску, да что там, они безного научат кататься.

Арчибальд ничего не хотел понимать! Вот к чему он мне всё это сказал? Я не хотела становиться чемпионкой, я вообще попала сюда по ошибке. Почему мой единственный в жизни выход в большой мир должен превращаться в пытку, а то и в членовредительство? Разве свадебные путешествия бывают такими? И как он может спокойно есть и пить, если это, может быть, мой последний вечер в жизни!

Все вокруг тоже ничего не замечали. И вообще, я невольно обратила внимания на то, что половина окружающих мужчин походила на киноактеров — такие же белозубые, загорелые, красивые, и женщины через одну были топ-моделями, если не считать толстушку-хохотушку соседку, ну еще и меня, конечно. И всё это я видела в последний раз?

Я с отчаянием посмотрела на Арчибальда, с сытым видом откинувшегося на резную спинку стула и, как и я, разглядывавшего соседей. Он тоже наверняка думал о топ-моделях. Но Аркадий вдруг резко поднялся и резво кинулся куда-то мне за спину, да еще при этом, подумать только, он улыбался! Я удивленно оглянулась и тоже собралась вежливо улыбнуться, но не поверила собственным глазам, то есть мне не хотелось им верить.

Аркадий пожимал руку рослому дядьке в тёмно-бордовом свитере, и у меня вдруг отнялись ноги. Хотя нужно было быть совершенно сумасшедшей, чтобы решить, что здесь у чёрта на куличках мы могли встретить Дениса. Просто дядька был на него очень похож…

— Ксения! — позвал Арчибальд и даже нетерпеливо щелкнул пальцами. Еще бы скомандовал — к ноге! Я все-таки поднялась и пошла к нему, стараясь не смотреть на Бордовый свитер.

— Моя супруга. А это — лучший юрист всех времён и народов, Денис Анатольевич… — и он мерзко хихикнул.

Я должна была улыбнуться как меня учили, но челюсти сковало так, что я даже не чувствовала собственные губы. Да и физиономия лучшего юриста тоже заметно окаменела — врежь по ней кирпичом, кирпич — вдребезги, а физиономия — хоть бы хны. Но всё-таки профессионализм сработал и здесь, юрист пришел в себя первым.

— А я и не знал. Поздравляю… — и он как-то странно посмотрел на Арчибальда.

— Да, решил вот… рискнуть ещё раз. Можешь мне поверить, это совсем не тот случай. — Подумать только, Арчибальд идиотски хихикал и вроде как оправдывался. И я почти возненавидела великого и ужасного Юриста, тем более что он сказал, обращаясь только к Аркадию:

— Еще раз примите мои поздравления. — На меня эта скотина даже не посмотрел.

Аркадий просто заходился от радости — бывают же совпадения! Да, совпаденьице еще то. К нам подошла высокая коротко стриженая девушка и поздоровалась. Она вроде бы слушала любезности моего супруга, но при этом смотрела только на меня, разглядывала. Я покорно ждала, пока Аркадий кончит строить из себя джентльмена, хотя на девицу это, кажется, не производило никакого впечатления, она даже не улыбалась. Я смотрела на ее смуглую руку с розовыми ногтями, по-хозяйски лежавшую на бордовом рукаве. Под моим взглядом пальцы шевельнулись и вцепились в свитер еще крепче… Это что? Какой-то знак для меня? Я трусливо отвела глаза.

— Отлично, отлично, значит до завтра, — довольным голосом сказал Аркадий и слегка подтолкнул меня под локоть, — ну вот, Светлана у нас спорстменка, красавица, она возьмет тебя под свое крылышко. — Он бы еще запрыгал на одной ножке.

Я хоть и неважно соображала под изучающим взглядом спортсменки Светланы, но насчет ее крылышек у меня не было никаких иллюзий. Если они у неё и были, то подошли бы скорее всего стервятнику или летающему вампиру. Вон она как в свитер-то вцепилась, сейчас сделает в рукаве дырку.

Моя голова раскалывалась на куски, вот тебе и горы, и путешествие, о котором можно только мечтать.

Мне было всё равно, что там еще говорил Аркадий, когда мы пришли в номер, его тоже, кажется, мало волновала моя головная боль. Он был ужасно доволен, даже начал что-то гнусаво напевать себе под нос. Я вздохнула с облегчением, когда он ушёл, дав мне при этом ещё какие-то инструкции, проглотила таблетку и попыталась уснуть. Но стоило мне закрыть глаза, как боль, пульсирующая в висках, тут же собиралась в черно-красные кляксы, назойливо плававшие под отяжелевшими веками. Потом всё это стало походить на стрельбу в тире — я палила в темноте по невидимой мишени, и она брызгала темной кровью, ни стона, ни крика — только глухое буханье выстрелов.

Яркий свет слепил даже сквозь закрытые веки, и я не сразу вспомнила, где нахожусь. А вдруг я открою глаза, и окажется, что всё это мне лишь приснилось. Нет, сказала я себе, никто и ничто не должно испортить мне настроения, вот только мой бодрый дух при виде еще более бодрого и деловитого Аркадия тут же трусливо испарился.

Вот ужас, у меня точно как перед контрольной по математике начал болеть живот. Может, мне запереться в туалете? Даже комната, такая приветливая вчера, теперь не радовала — а вдруг это последнее мое пристанище на этом свете… Но все-таки я встала под холодный душ, чтобы хоть немного взбодриться. А что если свидетелями моего позора станут те двое? Конечно, станут, потому что хоть это многолюдное место, но мы с ними встретимся обязательно. Их же Аркадий специально пригласил.

Может быть, я слишком сильно сконцентрировалась на картине своего падения? Короче, там наверху меня в кои-то веки расслышали и поняли правильно, только всё это я смогла осознать значительно позже. Я стала выбираться из-под душа и… в этот момент моя нога поехала — совсем так, как я это себе представляла, только без лыжи — и я чуть было не разнесла душевую кабинку, попробовав развалиться в ней со всеми удобствами.

Когда из глаз прекратили сыпаться искры, я сообразила, что жива, у меня вроде бы всё на месте, и я боком лежу на чём-то жестком и крайне неудобном. Жутко болели локти, бок, колени и всё остальное за компанию.

Странно, никто не ломился ко мне с ругательствами и не предлагал свою помощь, а я-то было решила, что вся гостиница ссыпалась мне на голову точно карточный домик. Я осторожно пошевелилась и стала подниматься, ага, правое колено подниматься не хотело, оно было разбито и наливалось цветом переспелого помидора. И что это прилипло к моей ступне? Ну конечно салфетка с кремом — Аскольд уже привел себя в порядок, подбрил свою замысловатую фигурную бородку.

С шипением я поднялась на ноги и потянулась за халатом, он висел совсем рядом, а вот поди же ты… Когда я все-таки выползла на свет божий, Аркадий, кажется, вскочил и закричал:

— Что?! Как ты умудрилась, черт побери?!

А я, кажется, улыбалась. Где уж ему понять, КАК это происходит. Я объяснила про салфетку, но по-моему, меня не услышали.

Потом в нашем номере появилась взволнованная пожилая женщина и рыжий квадратный дядька. Он опустился передо мною на колено и ощупал своими толстыми короткими пальцами ногу, будто пробежал по клавишам пианино. Пальцы доктора тоже были в веснушках, и я хихикнула. Не знаю, как отнеслись к этому фрау и Арчибальд, но дядька посмотрел на меня одобрительно. Потом он что-то сказал по-немецки женщине, и по-английски должно быть мне. О" кей, сказал он, сильный ушиб, но всё равно о" кей. Я кивнула, он потрепал меня по плечу и подмигнул.

Пока врач колдовал над мои коленом и пеленал его, Арчибальд стоял рядом, уперев руки в бока с видом эксперта, и это меня страшно раздражало. Тоже мне, специалист по разбитым коленям. Потом они все ушли, и я пристально уставилась на пострадавшую ногу. Ну вот, всё получилось, как я хотела. Или я хотела чего-то другого? Скоро Акакий вернется и станет нудить и задним числом учить меня осторожности и осмотрительности. Правильно, он, судя по всему, на свои салфетки не наступил ни разу. Ну и пусть, все равно все о" кей. Между прочим, супруг вернулся в отличном настроении и, что-то фальшиво напевая, стал рыться в своих вещах.

Тут в дверь постучали и он, взглянув на часы, чертыхнулся. Вошел Денис, и я до хруста стиснула зубы. Да кому какое дело, чем я занимаюсь на горнолыжном курорте! Хочу — съезжаю с гор, хочу — катаюсь на бумажных салфетках. Вот только этот кошмарный халат…

Арчибальд тоном экскурсовода объяснил Денису суть произошедшего, как будто тут требовались объяснения. Про салфетку он, естественно, даже не вспомнил

— Очень жаль, — объявил юрист, несколько озадаченно глядя на меня. И еще сочувственную физиономию скорчил.

Нет, всё-таки Арчибальд был мне больше по душе — он хотя бы не притворялся. Почему это лыжи отменяются?! Нет, нет, здесь все отлично поставлено, за Ксенией присмотрят, это же цивилизованные люди (вот именно, те, кто цивилизован не так сильно, собираются идти кататься). Пока Аркадий бодро говорил и бодро собирался, Денис всё таращился на меня и хмурил брови, наверное, прикидывал, как я смогла так ловко обтяпать свое очередное дельце. Мне показалось, что ему даже хотелось порасспросить меня об этом, но деловитый Аркадий чмокнул меня в лоб, ущипнул за щеку, и они ушли. Наконец-то.

Спустя какое-то время в дверь громко постучали, и я проскрипела своим "лучшим" голосом: "Войдите". Господи, нужно было хоть немного "распеться" прежде чем разевать рот. Упругой походкой вошла спортивная Светлана в перламутрово-розовом свитере и стала оглядываться по сторонам, словно ожидала увидеть еще кого-то. Ну почему Арчибальд мне ничего толком не объяснил? "Возьми что-нибудь теплое"… Хорошенькая рекомендация, еще бы шубу взять посоветовал. Долорес загрызла бы меня на месте, если бы узнала, что у меня с собой всё не то, что надо, а из того, что надо — лишь пара свитеров, и в одном из них я была в дороге. Теперь я собиралась опозорить ее сына на всю заграницу, продемонстрировав отсутствие у себя "вкуса и стиля". Хотя какая разница в чем я буду сидеть в своем номере?

— Ты здесь впервые? — лениво спросила Светлана. Она тоже вела себя не лучшим образом, всё время меня разглядывая. Я только кивнула и не стала уточнять насчёт того, где я впервые, а где нет.

— Да-а, — Светлана покачала головой, — тебе поразительно не повезло. Приехать в горы и в первый же день… Но не расстраивайся, в принципе, ты можешь это время провести с пользой, тут отличные солярии и массаж, да вообще любые процедуры.

Я не очень отчетливо представляла как именно я смогу оказаться в этом самом солярии, но послушно кивнула. Вот тут моя новоиспеченная сиделка не преминула сделать контрольный выстрел:

— А купальник у тебя есть?

Нет, купальника у меня не было, точно так же, как не было и лыж. Интересно, что еще я забыла прихватить с собой, ну скажем, спиннинг или коньки?

— Ладно, — умиротворенно кивнула Светлана, — возьмёшь в прокате.

Да-а, вот что навеки врежется в мою память, так это услуги местного проката…

— У вас свадебное путешествие, я правильно поняла?

— Нет. Да. Уже почти полгода…

— Значит, запоздавшее свадебное путешествие, — Светлана, прищурившись, смотрела куда-то вдаль. — Вообще-то вы выбрали несколько странный маршрут… Или ты экстрималка, ну из тех, что венчаются во время затяжного прыжка с парашютом или на дне океана? — Теперь в ее голосе явно слышалась насмешка.

А я и не думала обижаться, потому что была согласна с каждым ее словом. Вот только это "вы выбрали"… Наверное, она думает, что имеет дело с набитой дурой.

— Я ничего не выбирала, я даже на лыжах стоять не умею.

Тут Светлана отбросила свой невозмутимый вид как надоевшую маску и нормальным человеческим голосом сказала:

— Ну Аркадий даёт! Я, конечно, прилично катаюсь, но предпочитаю все-таки отнюдь не лыжи, — она усмехнулась, — а уж в твоем случае… — Теперь она смотрела на меня даже с сочувствием.

У меня, между прочим, гвоздём торчала в голове вчерашняя фраза Аркадия насчёт риска. Он, видите ли, "еще раз решил"… Интересно, что он имел в виду, и чем или кем собирался рисковать?

— А что, вы действительно женились… безо всяких условий?

Я опять что-то прозевала и совершенно не поняла вопроса, какие такие условия? И чего она все время на меня таращится?

— Просто ни для кого не секрет, что Наталья ему немало крови попортила, когда они разводились. Чуть было Аркадия голым в Африку не пустила, и нервы потрепала как следует. Хорошо, что у него адвокат на высоте оказался. А с виду была ну просто фея. Ну то есть тот тип, котрый обожает Аркадий.

Так вот оно что! Мой супружник не побежал голым в Африку только потому, что у него оказался под рукой юрист всех времён и народов. Это же ясно. Мне вдруг вспомнилось: "Зэфир, чистый зэфир…". Они все знали эту самую Наталью и, наверное, без конца нас сравнивали, и страшно удивлялись. На фею я совершенно не тянула, разве что на "зэфир".

Что поделать, если я совершенно ничего не знала про то, что ни для кого не было секретом. Вот только почему замолчала Светлана и именно теперь, когда я была готова слушать ее и слушать? У меня в голове тоже роился десяток вопросов, они толкались и наступали друг другу на ноги и никак не хотели выстроиться в очередь. Хотя нет, один вопрос был самым главным, но его я ни за что не решилась бы задать, особенно Светлане. Но ведь можно начать по-другому.

— А вы давно знакомы с Аркадием?

Очень хороший вопрос получился, на мой взгляд, тонкий. И Светлана ответила примерно так, как я и надеялась, — года три-четыре… мы через Дениса познакомились.

— А вы вместе работаете? — этот вопросик был куда хуже, но времени придумать что-то поумнее не было.

— Теперь нет. Если бы работали, меня бы здесь не было, он не признает никаких личных отношений с коллегами. И я, между прочим, тоже. — И Светлана снова надменно вздернула бровь.

Ну уж вот тут позвольте вам не поверить. Видела я, как вы когтями ему рукав царапали. Не признает она. А еще я вдруг вспомнила Люшкин браслет. Нашла его тогда Светлана или нет, ведь она и есть та самая "баба". И если нашла, что было? А чего бы ты хотела? — открыла свою пасть ехидна. Чтобы они рассорились и разбежались? Как же, жди. Эта девица совершенно не похожа на дуру, в отличие от некоторых. И вообще, какое тебе до всего этого дело?

Я, даже с ушибленным коленом, замечательно проводила время, хотя бы рядом была и Светлана; проводила так, как мне никогда и не снилось, но в чём же дело? Отчего всё время хотелось забиться в какой-нибудь уголок и тихо поскулить? Ну, как же — Аркадий меня забросил, всё забыл ради этих своих лыж.

Да ничего подобного, — снова проснулась ехидна, — Арчибальд уже три дня проводит время без лыж и без тебя, да и не в этом дело. А дело в том, что ты толстая некрасивая и никакие массажи и ванны не смогут превратить тебя в Светлану.

Аркадий, глядя в зеркало, любовно расчесывал и подстригал свою бородку, а я не без интереса его разглядывала. И в самом деле, мне было интересно — а пять, десять лет назад он тоже был таким вот самодовольным и самоуверенным? Что-то мне подсказывало, что да. Но вот нашлась и на него "штучка", которая с ним справилась, ну или почти, если бы не вмешались некоторые. Как же мне хотелось на эту Наталью посмотреть. И было любопытно, а ее он тоже сюда притаскивал в свадебное путешествие? Хотя вдруг она мастер спорта.

— Аркадий, а ты часто сюда приезжаешь?

— Втавой вас, — ответил он, что-то там делая с губами.

— А второй раз с какого времени — год назад, два (сто…)?

— Я не считал, чика, а зачем тебе это?

А и в самом деле зачем, если можно спросить по-другому.

— А ты этого Дениса Анатольевича давно знаешь?

— Давно, он мне однажды очень помог.

Конечно, помог справиться с одной такой же, как и я, чикой, скотина. Теперь, если бы я вздумала развестись с Аркадием, то имела бы дело с Денисом Анатольевичем? У меня даже мурашки по коже побежали от предвкуш…, то есть от страха. А может, и он тоже о чем-то таком подумал?

Точно! Я вдруг всё-всё поняла, с моих глаз будто пелена упала: вот откуда каменная физиономия юриста и небрежные вопросики Светланы — вы женились без всяких условий? Ксения Денисова вонзила свои клыки в несчастную жертву. Нужно было поменять фамилию, перестала она мне нравится и всё тут, никакая я не Денисова. Вот завтра как встану на лыжи, да как сигану головой вниз с их местного хваленого эвереста…, хотя, если подумать, то всё это можно прекрасно проделать и без лыж.

— Просто Светлана сказала мне про Наталью. А что такого ужасного она сделала?

Наверное, я спросила об этом потому, что всё равно запланировала самоубийство и в этот момент ничего не боялась.

Аскольд взъерепенился так, что даже порезал себе щеку. Про легендарную Наталью он ухитрился не сказать ни слова, зато Светлане досталось по первое число. Причем Арчибальд раз пять повторил, что она дылда, раз десять обозвал её стриженой. И вообще, это переодетый мужик! То есть на чику Светлана никак не походила.

Мой одержимый спортом супруг приходил в номер под утро и, благоухая винными парами, засыпал, как только его голова касалась подушки, а я почти потеряла сон. Ночью до меня доносились глухие залпы — некий таинственный великан выходил на ночную охоту. Он скользил на великанских лыжах по пустынным трассам, освещаемым только луной, и стрелял по великанским белым зайцам, которые рассыпались в снежную пыль. Напрасно Аркадий уверял меня, что это всего лишь снежные пушки приводят в порядок потрепанные за день маршруты, я точно знала то, что знала. И еще мне в голову лезли совершенно ненужные вопросы, спят ли, к примеру, сейчас Светлана и ее друг? Очень легко представлялось, что не спят, и это было самым ужасным.

Рано-рано утром я увидела в окно горы, то есть это были те же самые горы, что и в первый день, но все-таки они были другими. Сначала совершенно серые, а потом что-то затеплилось над их вершинами, все яснее и ярче, а потом нежно розовый цвет пополз вниз, и горы залились румянцем. Рассвет…

— Я хочу увидеть горы, мы уже уезжаем, а я так их и не видела по настоящему близко, — заявила я утром Аркадию.

— Но ты на сегодня договорилась со Светланой! И вообще, тебе нужно беречь ногу.

Аркадий и не скрывал раздражения — я нагло вмешалась в его планы. Между прочим, плевать мне было на Светлану, а ей на меня. Какая разница, лежать в солярии рядом со мной или с кем-то. Я в первый раз удивилась, когда услышала от неё про солярий — это здесь, где такое солнце?

— А ты физиономии местных аборигенов с их загаром "по очкам" видела? Спасибо, мне такого не надо. — Хотя надо заметить, что это были очень симпатичные физиономии

— Между прочим, Светлана сюда приехала не в няньках при мне сидеть.

Что, съел? Аркадий был не на шутку раздосадован. Еще бы, один из его дорожных саквояжей с абсолютно бесполезным, между прочим, барахлом, вдруг открыл рот и начал качать ему права.

Пускай я без лыж, но с клюкой (которая мне была почти не нужна) буду выглядеть белой вороной, ради такого дела я готова. И еще я страшно обрадовалась, что ни Светлана, ни тем более её спортивный друг участия в благотворительной акции не приняли. Я в самом деле собиралась смотреть на горы, а не на сладкую парочку. В конце концов, тут просто сотни мужиков, которые в сто раз красивей её хваленого Дениса.

Аркадий, надо признать, выполнил свою трудовую повинность с честью: "свозил" меня на смотровую площадку Шварце-Шнайде, а после, совершенно притихшую и обалдевшую, накормил в маленьком трогательном ресторанчике. Я очень старалась запомнить всё — и немыслимо вкусные колбаски и маковый пирог, и суп, почему-то налитый в чашки, и хомуты, развешанный по стенам, и приветливо-уютную официантку в красивом вышитом жилете. Я упросила Аркадия купить мне точно такой же, на память.

Вот приеду домой, освою горловое тирольское пение и буду в этом жилете в переходах зарабатывать себе на жизнь. Когда уйду от Аркадия. Тут я испуганно огляделась по сторонам, потому что мне показалось, что кто-то произнес эти слова вслух. Но рядом никого не было, а я ничего такого не думала.

Странная вещь произошла со мной сразу после возвращения: солнце, горы, чужой говор, — всё это тут же стало казаться совершенно нереальным — так, приснился очень яркий сон, но наступило утро и… привет. Я бы может еще поразглядывала самые полюбившиеся картинки, но куда там…. А вот то, чего я помнить не хотела — это пожалуйста, в огромных дозах и в любое время.

Я зачем-то постоянно думала, вернулся ли юрист со своей Светланой или остался на курорте. Там я видела его только дважды, один раз в бордовом свитере, второй раз — в белом. И что дальше? Надо думать, он, в отличие от Аркадия, как дурак сутками не слезал с трасс, или нет, не так, он не позволил бы своей стриженной дылде скучать в одиночестве. Только мне-то какое дело? Может, позвонить тете Вале? Звони, звони! — взвыла ехидна — наведи справки, поэтому я звонить не стала.

Нет, всё-таки интересно, когда у них будет медовый месяц, куда потащит молодую жену юрист? Хотя, она-то себя никуда "тащить" не позволит, это мы, чики… У Светланы есть характер, есть мозги, а у меня? У меня, со слов Арчибальда — только жутко сексуальный голос и потрясающие, р-роскошные волосы.

Как-то само собой получилось так, что я взяла ножницы, подошла к зеркалу и чик! — у меня в руках оказалась прядь этих самых р-роскошных волос, между прочим, довольно приличная прядь. Вот тут я испугалась.

Бабтоня как-то рассказывала про свою канарейку, которая не дожила до нашей судьбоносной встречи каких-то полгода: всё ощипывала себя и ощипывала и в совершенно лысом состоянии, естественно, померла. У неё был стресс, как потом объяснили Бабтоне, хотя она так и не поняла на почве чего.

Помирать я, положим, не собиралась, но навязчивое желание повыдергивать себе перья замаячило передо мной довольно отчетливо, и я кинулась в парикмахерскую. Не стала выбирать какой-нибудь раскрученный салон из тех, что посещала Долорес, и уж ясно, не попёрлась туда, где я так и не состоялась как уборщица. Я пошла в самую обыкновенную парикмахерскую.

— Вера, клиентка ждёт!

Я с некоторой тревогой ждала появления некой Веры, вот час назад мне было на всё наплевать, а теперь я уже тревожилась: а ну как эта самая Вера изуродует меня окончательно.

— Вы точно решили стричься? — отчего-то с сомнением спросила меня мастер, между прочим, примерно моего возраста, Она смотрела на мои волосы и вроде бы сомневалась. Пожалуй, еще чуть-чуть и я сбегу.

— Точно. — Я сняла заколку, более или менее успешно маскировавшую результат моего лёгкого припадка, и Вера сомневаться перестала.

— Как будем стричь?

Я пошевелила пальцами над головой и показала нечто, непонятное даже мне самой: ну как-то так, покороче, но чтобы в случае непредвиденной кончины не выглядеть ощипанной канарейкой.

— Надо же, — сказала Вера удивленно, когда большая часть моей шевелюры ссыпалась к ее ногам, — оказывается, ты почти девчонка, а я сначала подумала, что ну… такая зрелая девушка.

Я так и не решила, комплимент это или нет, всё равно моя голова теперь не годилась для каких-либо других превращений, да и я сама тоже. Главное, чтобы меня признал Георг.

Если он и удивился моему новому облику, то виду не показал, а без лишних разговоров запрыгнул ко мне на колени и заурчал как газонокосилка, и подсунул свою башку мне под руку — гладь давай.

Елена Петровна сварила кофе и уселась напротив меня.

— Ну про то, как ты выглядишь, говорить не буду, пусть мужики комплименты говорят. Я бы сказала, что ты — точь-в-точь я в молодости, но, во-первых, ты тогда расстроишься, а во-вторых, это неправда. Ты куда лучше. — И она засмеялась. Господи, как же я по ним соскучилась!

— Отчего глаза грустные? Никак со своим поцапалась? Ничего, это только придаёт остроты отношениям, я вот с покойным Гришей всё уси-пуси, его и потянуло на экзотику.

— Не знаю, — я пожала плечами, — вроде не поссорились, не знаю. — С Еленой совершенно не нужно было притворяться, делать лицо, вот я и не стала делать, а просто сидела и гладила Георга.

— Елена Петровна, а можно я к вам своих кукол перевезу? — ничего подобного я еще час назад делать не собиралась, а теперь удивилась — и как я об этом раньше не подумала?

— Перевози, места всем хватит, — она, прищурившись, смотрела на меня сквозь сигаретный дым и, кажется, даже сквозь эту дымовую завесу все отлично видела. — Даже если надумаешь себя перевезти, нет проблем.

— Да нет, — я даже слегка испугалась ее слов, — я просто поняла, что не в куклах дело. То есть я хочу сказать, что не они квартире не подходят, а она им.

Вообще-то это открытие могло меня далеко завести, и Еленино предложение мешало думать о чём-то другом, надо же ей было так сказать — "перевезти себя". Чёрт возьми, а ведь ужасно хотелось!

— Завтра и тащи! — Елена Петровна сосредоточенно уродовала в пепельнице окурок. — Глупое, конечно, желание, чисто бабское, но мне хотелось бы посмотреть на твоего мужа.

— Почему глупое? Бабтоня тоже всё очень хотела. "Детонька, мне бы хоть одним глазком…". А потом увидела… и ничего.

— Я и говорю — бабское. А глупое, потому что это ничего не изменит, в эксперты, как показывает история, я не гожусь.

А вот здесь, как показала история, Елена Петровна ошибалась.

Ну что же, у меня был запланирован еще один великосветский визит, надо будет купить селёдину побольше да пожирнее и лимонных долек. Подумать, какие только прихоти не встречаются на свете… Я чмокнула пиратскую рожу, сделала ручкой Елене Петровне — пока! и отправилась за селёдкой.

— Ой, Ксения, это ты? Де-е-тонька… да ты красавица, просто красавица, глаз не оторвать, только волосы все равно жалко! И загорела как, и глазки прямо как васильки… А я как чувствовала, с утра как встала, сразу пироги затеяла, ну как чувствовала. Ну зачем ты тратилась-то, вон я напекла сколько. Да-а, в нашем гастрономе такую не продают, норвежская, да? Ой, лимонные, как я люблю.

Всё-таки как мало надо человеку для счастья. Я поцеловала Бабтоню в ванильную щёчку, и она зашмыгала носом, мне, между прочим, тоже хотелось.

Я потеряла счёт выпитым чашкам, про пироги и говорить нечего, (плевать, все равно моя жизнь кончена), слушала очередные ужастики про соседей и сама пересказывала события прошлой недели как странный вычурный сон — ведь приснится же такое.

— А когда Лёвчик обычно возвращается?

— Да когда как возвращается, — Бабтоня начала сметать со стола крошки уж слишком старательно. — Вот всё хорошо, и пригласил его какой-то там известный к себе, еще подучит и работать возьмёт, но так ведь всё не слава богу. Всё ворчит, всё чем-то недоволен, швыряет всё…

— Кто? Лёвчик!? — не выдержала я. Мне показалось, что всё-таки Бабтоня говорит о ком-то другом.

— Ну ясно, он. Вот ты с ним поговори, а то мне ничего не говорит, только знай фыркает. Возьмёт эту свою трубку и гр-гр-гр в любое время дня и ночи. Я думала, может девушка, так нет, с мужиками всё говорит, Лешкой каким-то…

Как же, как же, одну воспитательную беседу я помнила, что-то там про папу, надирающегося три раза в год. Неужели, Лёвчик решил нарушить традицию и пошел в этом деле дальше?

А Бабтоня будто подслушала мои мысли:

— Как он мне деда его, Тусиного мужа напоминает, это ужас… Вот тоже всё с вывертами стал делать, всё у него кошмарное, всё не по нём. Замашки какие-то появились барские. Вот мать приезжала на Новый год, тоже заметила. И я же вроде как виноватой осталась. — Бабтоня обиженно помолчала. — Ты, Ксеничка, поговори с ним, уж тебя он послушает.

Я только вздохнула, мне бы хоть крошечку Бабтониного оптимизма. А она оживилась, похоже, и впрямь поверила, что вернулся гуру, который живо поставит разболтавшегося юнца на место, резво рванула в комнату и принесла мне бумажку с номером телефона. Деваться было некуда, придется воспитывать.

Конечно, я зашла к себе домой, конечно, этого делать не следовало. Всё выглядело даже не столько пыльным, сколько полинявшим и съежившимся. И моя давнишняя попытка превратить эту "жилплощадь" в дом теперь тоже выглядела жалкой.

Ничего, ничего, сказала я часам. Всё обязательно устроится, всё будет хорошо, вы пока тут потерпите, а я обязательно что-нибудь придумаю. У меня даже мелькнула мысль, что Полковник отсюда тоже эвакуировался, и я пошла проверить. Нет, всё было в порядке — Мундир по-прежнему висел в шкафу, но, кажется, старик тоже сдал. Не вешать носа, велела я ему и осторожно потрясла рукав, вроде как пожала руку, вялую и уставшую. Ну всё, теперь можно позвонить Лёвчику.

— Ксения? — строго спросил в трубке знакомый голос. — А я уж думал, что ты пго меня и не вспомнишь. — Так-так, еще не ясно кто кого начнёт при встрече воспитывать.

Я вошла в названное Лёвчиком кафе и огляделась. Надо же, мой заячий хвост не дрожал, он вообще как бы отсутствовал: подумаешь, кафе как кафе, даже, я бы сказала, скучненькое. Никто и никогда не орал тут: "Цо-оп-цоп-цоп-прозт!", чокаясь стопками. Тут вообще никто ничего не орал, потому что в это время кафе было почти пустым. Хотя имелся в наличии сидевший у входа парень, который повернулся и откровенно меня разглядывал. С меня ростом, если не меньше — на глаз определила я — если что, только так отодвину. Странно, удивилась ехидна, что это ты стала рассуждать, как чемпион района по боксу? Я не успела ей ответить, потому что некий субъект поднялся из-за дальнего столика и стал семафорить мне флажками, то есть руками.

Первое, что сделал этот субъект, когда я не очень уверенно подошла к нему, так это чмокнул в щеку. С ума сойти.

— Я тебя не узнал, — обвиняющим тоном сразу же объявил Левчик.

— Я тебя тоже. Тогда может быть я не я, а ты не ты?

Мы уселись за столик и уставились друг на друга. Сначала я подумала, что Лёвчик выглядит смешно с этим своим дурацким хвостиком на затылке, один к одному наша Химера, даже очки похожи. Потом я решила, что в этом что-то есть, стиль что ли какой-то. И мой друг заметно похудел, между прочим. Непонятно, что в это время думал Лёвчик, физиономия которого прямо на глазах становилась все более скорбной. Меня что, на поминки пригласили?

— Где твои чудные локоны? Зачем ты себя изугодовала? Ты похожа теперь на… — Лёвчик никак не мог подобрать сравнение или не решался его озвучить. Мне было наплевать, и я едва не рассмеялась, взглянув на его трагическую мину.

— Ну, давай рассказывай, — хором сказали мы и даже скорбный Лёвчик улыбнулся. Мы болтали, иногда перебивая друг друга, один начинал, а другой заканчивал его мысль. Нет, все-таки нам нужно чаще встречаться.

— Ксения, а ты счастлива? — я будто натолкнулась грудью на невидимую преграду. Мы так не договаривались. И что это Лёвчику вздумалось задавать совершенно ненужные взрослые вопросы. Короче, я сдрейфила и, отведя глаза, пожала плечами — не зна-а-аю.

— А я несчастен. — И Лёвчик, трагически посопев, начал всё сначала, путаясь и повторяя по сто раз одно и тоже. Однако я поняла главное — он влюбился. С ума сойти… Нет, не влюбился, всё очень сложно, он не знает, где кончается одно и начинается другое и всё время мелькало: Люша то, Люша се. Вот это да! Пожалуй, я бы на сей раз тяпнула чего-нибудь покрепче, чем здешний кофе, но я не решилась прервать поток Лёвчиковых излияний.

— Ксения, ты меня понимаешь?

Я ни черта не понимала, но кивнула, и Лёвчик благодарно сжал мою руку, — Я только тебе об этом говогю, как дгугу. — Я снова кивнула, а что ещё мне оставалось делать?

— Лёв, ты извини, но мне пора. И не провожай, тут совсем рядом. — На самом деле я уже просто ничего больше слушать не могла, моя голова оказалась недостаточно вместительной для всего того, чем попытался забить ее Лёвчик. Да уж, я никогда не могла похвастать своим "складом ума", да и настроение испортилось окончательно.

Лёвчик был не очень доволен моим дезертирством, я это видела, но послушно поднялся и снова чмокнул в щёку.

— А знаешь, куколка, если честно, то тебе это жутко идет. В тебе появился особый шагм. Я гассегдился, потому что не увидел этого сам, ганьше. А ведь должен был. — Лёвчик стиснул мою ладонь и просительно заглянул в глаза, — я тебе позвоню как-нибудь?

Я пошла к выходу и даже не сразу поняла, что женщина в чём-то розовом окликает именно меня. Ну почему именно сейчас, в эту минуту кому-то что-то от меня надо? Я остановилась и непонимающее уставилась в знакомое лицо. Светлана?

Они сидели, а я стояла, и всё равно они были почти с меня ростом, нет, Денис возвышался надо мной как башня, потому что встал. Так, что там у нас? Ага, нашкодившая промокашка стоит перед педсоветом, и взрослые умные дяди и тёти смотрят на нее чуть презрительно — опять эта дурочка влипла. Нет, в конце концов, в этом городе что, нет других улиц и кафе?

Я так толком и не поняла, чего эта фифа от меня хотела, зачем позвала — сказать, что она не сразу меня узнала? Ну так и не узнавала бы дальше, я вот сама себя не узнаю и ничего. Хотя нет, поняла зачем: имей ввиду, мы тебя видели, мы всё знаем. А что они видели, что знают?! Как Лёвчик слюнявил мне щёку, как мы с ним болтали, и как он брал меня за руку? Но ведь это же Лёвчик… А истукан всё это время стоял с каменной физиономией и смотрел сквозь меня, сволочь… Определенно, мне надо было выпить что-нибудь покрепче.

Я вернулась домой и стала кружить по пустой квартире, даже сходила в кабинет и, подбоченившись, постояла рядом с Лили. Да уж, она просто лопалась от благодати, а я была абсолютно несчастна, и не собиралась этого скрывать. Лили решила не обострять ситуацию и прикинулась неживой, то-то же. Нет, а что, собственно, произошло? ничего не произошло, но хотелось пойти и утопиться в ванне.

После полуночи вернулся домой чемпион по горнолыжному спорту. Судя по запаху, облаком витавшему вокруг него, здоровые привычки окончательно сдали вахту вредным привычкам. Чемпион спросил прямо с порога:

— Зачем ты напялила на себя этот идиотский парик?

Вообще-то можно было смело вручать ему приз за самый оригинальный вопрос дня. А то все как заведённые твердили одно и то же: ты или не ты?

— Сними! — приказал Арчибальд. А поскольку я тянула время и не снимала, то он попытался сделать это сам и довольно чувствительно дернул меня за волосы.

— Ты что, остригла свои волосы!!! — откровенно говоря, я даже немного испугалась, услышав в его голосе истерические нотки неподдельного ужаса. В конце концов, волосы и в самом деле были моими.

А вот тут я, как выяснилось, была неправа. Я должны была спросить, прежде чем "что-то делать". Я спросила у него? Нет. Я спросила хотя бы у мадрэ? Ах, тоже нет… Может быть, завтра я надумаю оголить задницу и пойти на панель? Адольф придвигался ко мне всё ближе и ближе, мне не нравился его вкрадчивый тон, и про чику он даже не вспомнил. Ну мог бы спросить меня про мои жизненные цели, например.

Я нырнула в гардеробную и закрыла за собой дверь. Вот пусть попробует войдёт и здесь зачитывает свой обвинительный список. Слишком тесно, а он этого не любит. И вообще, Арчибальд старался зря, у Полковника всё это получалось более впечатляюще и даже разнообразней, хотя в свое время я этого и не смогла оценить. Как там, интересно, Полковник? Небось, дослужился до генерала Арчибальдовой армии.

Между прочим, теперь главнокомандующий с кем-то говорил по телефону, я приоткрыла дверь темницы и напрягла слух. Уж не со своим ли любимым юристом? Может быть, именно сейчас, несмотря на позднее время, они начинают кампанию по освобождению Арчибальда из жадных лапок очередной хищницы? Я вспомнила выражение лица Дениса, и мне захотелось заскулить.

Слушайте меня внимательно, — сказала я своему народу. — Завтра, нет, уже сегодня, я отвезу вас в одно место, там собралась очень хорошая компашка: Георг и еще один человек, я вас с ним познакомлю. В общем, вам понравится, а я буду вас навещать как можно чаще, главное вы там будете не одни.

Первым делом я внимательно посмотрела на Вояку — сейчас как пить дать станет нудить, но ошиблась — он лишь для вида хмурил брови, а сам готов был ехать хоть сейчас. Да и остальные не возражали. И вообще, меч явно придал Вояке солидности.

Не знаю, сколько времени прошло, когда я решила выбраться из укрытия — тихо. Дверь кабинета была плотно закрыта, судя по всему, Арчибальд окопался там надолго. Ну и пусть. Я подошла к шкафу и попыталась его открыть, чтобы достать своих овечек, не оставаться же им здесь. Как бы не так, створка не поддавалась, и ключа нигде не было видно. Может, ключик от заветной дверцы висит на груди у Карабаса Барабаса? Я послушала под дверью кабинета, тихо… нет, не совсем чтобы тихо, ага, Карабас уснул, не может же храпеть компьютер. Завтра попробую выяснить, где ключ и вернуть своё добро.

— Боже, Ксения, что ты сделала с волосами? То ли женщина, то ли мальчик, не поймёшь. Зачем?! Почему ты не посоветовалась со мной?! Элегантности это тебе не прибавило.

Я слушала Долорес почти равнодушно, наплевать, у нас вместо этого теперь шарм имеется.

Мими, которой тоже было начихать на недостающую кое-кому элегантность, расцеловала меня, дала понять, что она в полном восторге и, дрожа и повизгивая, стала устраиваться у меня на коленях. Через секунду я поняла, что бедняга была рада вырваться из рук "мамочки", потому что та кипела возмущением — еще бы, личная маникюрша, вскормленная, можно сказать, лично ею, вот этими вот руками, и тоже туда же — начала хамить!

— Нет, ты только взгляни, разве это ногти?! — Долорес совала мне под нос морщинистые лапки с длинными саблевидными ногтями. Вообще то да, это уже были скорее когти, но никакого другого изъяна я в них не видела. — Эта нахалка заелась, но я поставила её на место, можешь не сомневаться. — Я и не сомневалась, а таращилась на массивный перстень с темно-зеленым камнем, казалось, палец вот-вот сломается под его тяжестью.

— Какая красивая вещь.

— Дар любви, — сказала Долорес, оставив, наконец, в покое заевшуюся маникюршу. Она вытянула вперед руку и стала разглядывать перстень точно в первый раз. — Раньше мужчины умели бросать к ногам любимых женщин сокровища, не то что нынешние… — Она замолчала, задумавшись о чем-то, а я вдруг увидела рядом не женщину, а старого уставшего Пьеро. Господи, сколько же ей лет…

— А ты почему не носишь мой презент?

Действительно, почему? Серебряная змейка, застывшая на бледно-голубом камне. Красота, но делали её не для меня, идиот-романтик, наверное, расстроился бы, увидев, кто теперь владеет его подарком. И меня отчего-то тоже расстраивала эта мысль. Долорес не понимала и требовательно смотрела на меня.

— Я буду носить, уже ношу, просто дома снимаю, — не очень-то у меня хорошо получилось, но Долорес уже рассматривала через стекло фигурки, может быть, именно мою пастушку в особенности.

— Да-а, Аркадий всё это откровенно забросил, одно время было воспрял, и вот снова стал остывать (конечно, уже совершенно холодный, взял и присвоил мою пастушку)… И вообще, возраст это такая вещь… перестаешь чего-либо хотеть, понимаешь? Раньше я с ума сходила от желаний, а теперь, теперь думаю, зачем всё было, и эти жертвы, ради чего…

Я боялась пошевелиться, вспугнуть такую Долорес, усталую и грустную. Скажу слово — створка раковины захлопнется, и я снова окажусь один на один с факиром и его дудкой.

— Когда умру, оставлю тебе Мими и этот перстень, я позабочусь… Еще не факт что ты у моего сына последняя. — Ну вот, начинается. — Ты хорошая девочка, не жадная и не злая. Ладно, мне еще в одно место нужно, пока. — Долорес неожиданно поднялась, почти выхватила у меня из рук взвизгнувшую Мими и пошла к дверям. — Не провожай.

Вот так, пришла, наговорила непонятно чего и ушла. А я отправилась собирать кукол, нам тоже пора.

Елена Петровна молча разглядывала своих новых постояльцев, и я почти перестала дышать. А вдруг они ей не понравятся, вдруг скажет — уноси это барахло обратно?

Но она сказала другое:

— Очень симпатичная публика, я даже не знаю, кто мне больше нравится. Твой Зорро мне кого-то ужасно напоминает, а уж эта… — она взяла в руки Жирафу, — твоя подруга. Да, такой штучке подавай роскошную жизнь…

— А как вы узнали? — само собой вырвалось у меня. Но Елена Петровна только рассмеялась.

— Ого, каков храбрец, — теперь настала очередь Вояки и он явно приосанился. — А это откуда? — Елена Петровна осторожно тронула меч. Я не стала рассказывать о ночной сцене с его участием, лишь объяснила, что в прошлой жизни это был нож для разрезаний бумаги и пылился в столе у Аркадия. Тут Георг решил напомнить ху из ху: он разбежался, но не запрыгнул мне на колени, а довольно ощутимо толкнул в бок и отскочил в сторону — что, получила?

— Ты что это, друг? — удивилась Елена Петровна.

— Ой, я кажется, догадалась. Я сегодня с Мими общалась, вот он и почувствовал. — Догадалась я действительно правильно, потому-то Отелло, задрав хвост, с независимым видом вышел из комнаты — обиделся.

Елена Петровна смотрела на меня непонимающе, и я объяснила — Это собачка Долорес, какая-то редкая порода.

— Да, и имя у хозяйки тоже редкое. Не помню, говорила я тебе, что я тоже знала одну Долорес… И с тех пор терпеть его не могу.

— Почему, по-моему, очень красивое имя. Я даже захотела сшить Долорес, только настоящую, гордую смелую, — у меня было такое чувство, что я уже держу эту куклу в руках.

— Ну твоя-то, может, и будет гордой и смелой, а моя была лживой жадной тварью. Она, можно сказать, убила Гришу.

Елена Петровна произнесла это таким обыкновенным будничным тоном, что я даже засомневалась — уж не ослышалась ли я. — Как это убила? Что значит убила?

— Не буквально, конечно, но я имею право так говорить. Уж не знаю, сколько там в ней было испанской крови, но золото она любила как цыганка. Знаешь, однажды она сказала мне, что я совершенно не подхожу Грише. Потом я думала что, наверное, она была права. Я слишком много отдала спорту, никогда не умела подать себя как женщина, никогда не умела носить драгоценности, ну посмотри, — Елена Петровна вытянула перед собой руки с короткими толстыми пальцами, — какие уж тут алмазы-изумруды. А она, да, умела, на ней всё смотрелось. А уж честолюбива была, молодая и рьяная… может быть, и Гриша с ней достиг бы чего-то большего, хотя нет, она его в конце концов обязательно бы загнала.

Елена Петровна загасила в пепельнице сигарету, тут же закурила следующую и замолчала. Я сидела тихо-тихо. Видно, это был такой день, про какие и говорят "однажды…", а еще Люшка, наверное, сказала бы про свою "цепочку"… Я осторожно вздохнула.

— А ведь чего я, дура, всё ему простить не могла? Ты не поверишь — кольца. — Елена Петровна усмехнулась. — Перстень был изумительный, я его как увидела, поняла — это мое, ну хоть одну единственную цацку я могу носить? Или хотя бы смотреть на неё. То есть запала я, как теперь говорят, на этот камешек, и точка, и сказала Грише — подаришь мне его на сорокалетие. Только, наверное, правильно говорят, что эту дату лучше не отмечать, несчастливая она. Короче, Гриша, похоже, тоже так решил, и дарить его мне не стал, сказал, ну какая же ты змея. Подарил ей. Я как-то сразу догадалась и испугалась ужасно, потому что только тут поняла, что у них это серьёзно. У него, по крайней мере. Да потом она еще ко мне на одной выставке подошла — улыбается сладко-сладко, ручонку так держит, что даже слепой этот перстень заметит. Я посмотрела, да… — глазки, зубки — всё блестит, играет, ну, думаю, конец мне пришёл. А оказалось, что конец пришел Грише.

Ему дали отреставрировать чудную такую вещицу, стилет, маленький, изящный, вроде дамской безделушки. Там на рукоятке камни то ли утрачены были, то ли новый хозяин захотел, чтобы они были, не знаю, но Гриша сделал просто чудо, я его еще не совсем законченным видела, но всё уже было ясно. Такая драгоценная смертельная игрушечка, его можно было на груди носить, на цепочке. Ну так вот, он пропал.

— Как это?

— А так, эта гордая испанка его самым банальным образом стырила. Как именно, сказать не могу, могу только догадываться.

— Не может быть! — не знаю, почему у меня вдруг вырвались эти слова, ведь я никогда не знала эту женщину.

— Видишь ли, Гриша как только это обнаружил, буквально свалился, сердце прихватило. И мне адрес её дал, сказал — иди, проси, деньги заплати, только верни.

— И что? — Я уже знала ответ, но как-то отчаянно хотелось услышать про хэппи энд.

— А ничего, задание я не выполнила, хоть и очень старалась. Я ей такие деньги предложила, но она ничего слушать не стала, только всё орала — ничего не знаю, уйдите, уйдите… Я шла домой и знала — для Гриши это конец. С репутацией было покончено, а репутация в его деле — это всё. С заказчиком он все-таки как-то рассчитался, но уже не поднялся. А мне, веришь, потом больше всего тот перстень было жалко, что он такой сволочи достался. Стыдно признаться, но факт.

— Елена Петровна, а… — я не успела договорить, потому что в балконную дверь постучали. В этот раз я не вздрогнула, и сердце не ухнуло вниз, хотя сразу поняла, кто к нам пожаловал.

— Денис, дорогой, заходите! А мы тут кофейком балуемся, присоединяйтесь. — Елена Петровна откровенно обрадовалась варяжскому гостю, чуть не рысью кинулась на кухню варить ему кофе, даже про свою палку позабыла.

Я внутренне подобралась, будто услышала команду "На старт!", но никуда не побежала. Он пришёл именно сейчас случайно, я не имею к этому никакого отношения, и нечего дергаться.

На Денисе был белый свободный свитер, и это ему шло, но он был как будто не брит, и это ему… тоже шло, то есть адвокатишка неплохо выглядел, хотя мне до этого не было никакого дела. Я сидела, глядя прямо перед собой, хотя спроси меня кто-нибудь, что же именно я в этот момент вижу, я должна была бы честно ответить — ни хрена.

— А вы, как я посмотрю, везде успеваете, — поделился своими наблюдениями юрист.

Сказано было очень вежливо, даже на "вы", но мне высказывание не понравилось, что-то он имел в виду такое… обидное. Я решила на это хоть как-то отреагировать и, откинувшись на спинку кресла, не спеша положила ногу на ногу. Вот наш ответ Чемберлену. А что, на мне были красивые колготки, вот только жаль, я по привычке разулась в прихожей, а то бы сейчас покачала стильным сапожком… Теперь следовало холодно посмотреть на типа напротив. Только не вздумай косить! — мысленно приказала я себе и медленно, как учила когда-то Люшка, подняла на гада глаза. Ишь ты, смотрит с подчеркнутым интересом, но не так, как бы мне хотелось, профессионально как-то смотрит, прикидывает, какие статьи из кодекса мне можно припаять.

Елена Петровна, на мой взгляд, даже слишком суетливо снова всё расставила на столике, еще и чашку незваному гостю придвинула придвинула, подумаешь, фон барон. Теперь она усиленно старалась сделать беседу общей, то есть хотела, чтобы я почирикала с этим типом, но я решила — ни за что. Мне, может, завтра повестку в суд пришлют, а я чирикай. Меня очень интересовал один момент, а именно — куда подевался мой до глубины души оскорбленный кот? Ну хотя бы для порядка показал бы, как он относится ко всяким там небритым типам, так нет же, спрятался и молчит.

Юриста я всё-таки пересидела, поле боя осталось за мной но, уходя, он подчёркнуто вежливо сказал:

— Ваша тётя никак не может связаться с вами, а у неё к вам важное дело. Вы уж будьте любезны, позвоните ей как-нибудь на досуге. — Специально, гад, сказал это при Елене Петровне, вот мол, какая стерва, не может родной тетке уделить внимание.

— Что-то непонятное происходит, — сказала Елена Петровна не без удивления, проводив соседа. — Ты что, дуешься на него за тот эпизод? А ведь он очень приятный человек. Знаешь, — она склонила голову на бок, будто разглядывая меня, — я даже довольна, что так получилось. Затея твоей авантюристки-подруги оказалась не такой уж плохой, точнее, её итог. Я познакомилась с тобой, с Денисом, уж можешь поверить, для меня это очень приятное событие. Нет, не стоит тебе сердится на Дениса, он очень порядочный человек, уж кое в чём я разбираюсь.

— Он прислужник Арчибальда, — брякнула я.

— Какого еще Арчибальда?

Я пожалела о вырвавшихся словах, но было поздно. Елена Петровна присела напротив, внимательно глядя на меня. А мне почему-то показалось, что её при этом больше интересует не какой-то неизвестный Арчибальд, а его прислужник. Но врать я не хотела, особенно ей, поэтому рассказала про Аркадия, его жён и даже про наш разговор со Светланой. Только про некоторые выходки моего муженька все-таки говорить не стала.

— Да, но ты же не знаешь подробностей, и женщину эту совсем не знаешь. Ох, какие стервы бывают… — Елена Петровна задумчиво побарабанила пальцами по столу. — Но как бы там ни было, тебе, моя дорогая, нужно приобретать специальность, нельзя полностью зависеть от кого-то другого. Если что, я, между прочим, кое-что имею, могу тебе и финансами помочь, на такое дело не жалко.

Я запротестовала, сразу вспомнив историю с бухгалтерскими курсами, Полковник меня уже попробовал выучить, и деньги я ему так и не вернула.

— А твоих кукол я покажу одному человеку. Его дочь владеет целой кукольной галереей, представляешь? И не спорь, они должны это увидеть.

— Ксеничка, деточка, куда ты пропала, я звоню-звоню, а тебя всё нет и нет. — Тетя Валя была в своём репертуаре.

Видимо, Аркадий снова отключал телефон, чтобы не мешали. Кажется, он испытывал к этой вещи такую же патологическую неприязнь, как и я, и признавал только свой мобильник.

— Девочка, нам нужно срочно увидеться, у меня к тебе серьёзный разговор…

Сказал ей что-нибудь юрист или не сказал? Нет, скорее всего, не сказал, иначе бы тетя говорила со мной по-другому. Хотя, она может быть, по-другому не умеет… Чёрт, я опять что-то пропустила. А, она спрашивает, смогу ли я к ним приехать.

Вообще-то тёте хотелось посмотреть, как я устроилась "в своем гнездышке" и, по-моему, она немного обижалась за мое негостеприимство, но и я себя пересилить не могла. Меня не оставляло чувство, что я живу в чужом доме и не могу туда звать своих гостей. Это самое гнездышко можно было взять только с налёта, как Люшка.

Итак, тётя назначила мне встречу в семь. В оплот недружественных сил мне ехать не хотелось — вдруг там окажется адвокат, но уважительная отговрка не придумалась, и я стала готовиться к неприятностям, так, на всякий случай. Уже в подъезде я снова велела себе — а ну соберись, ты теперь не сопливая девчонка, и нечего тут… Вот после такого серьезного внутреннего разговора я и позвонила в дверь.

Тетя Валя была одета вроде как нарядно, какая-то новая кофточка, вон и шарфик на шее. Это хорошо или плохо? И держалась она как-то странно, как будто официально. Я крикнула для разрядки напряженности куда-то за её спину: "Дядь Толь, я пришла"!

— Ой, его нет, он… я его в магазин отправила, сейчас придёт. — Тётя зачем-то оглянулась, будто проверяя верность собственных слов.

Теперь она мялась у дверей, держа перед собой коробку с тортом, и явно никак не могла решить, куда же ей с ним двинуть — в комнату или на кухню. Нет, мне всё это начинало не нравиться, и я сама решила определить статус приёма, то есть решительно пошла на кухню.

После того как тётя после пятиминутных размышлений все-таки водрузила торт на стол, а не на стул и не на плиту, как хотела вначале, а потом лишь с третьей попытки зажгла газ, я уже была готова к самому худшему. Мне хотят отказать от дома. За что? Ну это, наверное, адвокат уже сформулировал, теперь тётка огласит приговор. Она наконец уселась напротив и посмотрела на меня трагическим взором. Нет, проклянет, как пить дать, проклянет. Больше я терпеть не могла и приказала:

— Тетя, да говори же, что случилось!

— Случилось? Ничего не случилось. То есть случилось, Георгий просил поговорить с тобой. — Тетя стала наматывать на руку конец своего кокетливого шарфика.

Какой еще Георгий? Ах, Полковник-то… Он что, член этой компании? Мне бы тоже не помешала какая-нибудь удавочка.

— Ксеничка, дело в том, что Георгий женится! То есть, вроде уже…

С таким же успехом тётя могла сообщить, что Полковник оказался резидентом иностранной разведки. Лично я не сразу смогла прийти в себя.

— А чего же он сам не сказал? — зачем-то спросила я. Хотя нет, я всё-таки подозревала, что тётка перенервничала и теперь что-то путала.

— Он хотел, потом меня попросил, чтобы я тебя подготовила. Он тоже переживает, ты не думай. — "Подготовив" меня, тетя уселась поудобнее и оставила в покое шарфик, напоминавший теперь жёваную тряпку. Она явно испытывала облегчение.

— Он уже много лет с этой женщиной знаком, они просто ждали, когда ты вырастешь и устроишься…

Всё правильно, я выросла и устроилась. До меня кое-что начало доходить.

— А эти его командировки, он что, никуда не ездил, у неё был?

— Нет-нет, и ездил иногда, но вообще-то, да, наверное. Я сама всё только что узнала, он сказал, что не хотел тебя травмировать.

Мы помолчали, глядя друг на друга.

— Ксеничка, ты так интересно выглядишь, я только сейчас сообразила… — я и так догадалась, что именно сообразила тетя, и нахально её перебила:

— Ты эту женщину видела?

— Нет, нет, — тетка вроде даже испугалась и опять принялась за шарф. — Но, знаешь, сейчас увидим, — и она с тревогой посмотрела на меня.

Вот оно что. Где, интересно, прячется эта баба, в шкафу или в ванной? Или тётя достанет ее из кастрюли, как фокусники достают зайца из цилиндра? В дверь позвонили длинным звонком, и мы обе подскочили так, что чуть не опрокинули стол.

— Ну вот, пришли, — трагическим шёпотом объявила тётя, глядя на меня расширившимися глазами. Почему она об этой бабе говорит во множественном числе? Там что, змей о трёх головах?

Хозяйка потрусила открывать, а я велела себе не дергаться, хватит одной тётушки. Ничего себе подготовочка…

В прихожей шелестели одеждой и что-то бубнили, естественно там был и Полковник, как же иначе. Ну вот, вся компания прошествовала в комнату, и теперь выход был за мной, как я так дурацки попалась… Когда я все-таки вошла к ним, то почему-то первым делом посмотрела на накрытый стол, ах вот в чём дело — нас ждал большой приём. Судя по лицу Полковника, для него "званый ужин" тоже стал сюрпризом, и вопрос, приятным ли. И вообще, я поздоровалась или нет?

Если бы не дядя Толя со своими байками на все случаи жизни, обстановочка была бы ещё та. Полковник стеклянным взглядом вперился в стеллажи и без конца промокал покрасневшую физиономию — может, его шокировал беспорядок из книг и камней? Тётя Валя завела свою любимую песню: покушайте то, попробуйте сё…, потом побежала на кухню. Тут дядя Толя как-то между прочим положил мне на плечи руку и получилось очень удачно — вот Полковник со своей боевой подругой, а вот мы.

Я даже решилась внимательно посмотреть на эту женщину и про себя удивилась — надо же, маленькая серенькая мышка, и всё время приглаживает жиденькие волосики на висках и без конца говорит "спасибо". Женишок теперь то и дело вытирал платком лысину, хотя в комнате было совсем не жарко, и прочищал горло, наверное, готовился толкнуть речь. На самом деле он только лишь спросил меня, как-то по-птичьи поверну голову:

— Ну как ты?

— Нормально…

Еще бы не нормально. Я совершенно отчетливо поняла, что наш доблестный вояка самым натуральным образом волнуется, я бы даже сказала, дрейфит наш Полковник, как самый последний пацан. И его Анечка или как там её посматривала на меня вроде как с опаской, то-то же. Я выпрямилась и вздёрнула подбородок.

И тут вошёл Денис. Интересно, его приход был запланирован или он явился по зову сердца? Он вроде бы что-то там изображал, мол, только забежал на минутку, мне надо идти, но тётя повисла на нем, и мальчик ей уступил. Странно, но наш прежний состав казался мне теперь совершенно очаровательной маленькой такой компанией, а припёрся медведь, залез в теремок и всё испортил. И дядина рука на моем плече показалась вдруг слишком тяжёлой, и он её убрал, а сынок вроде как усмехнулся. Жаль, что не было младшенького бандерлога, тогда бы уж точно было ни убавить, ни прибавить.

Молодожёны засобирались первыми, и именно на это я и рассчитывала. Мне хотелось посидеть, поболтать с дядей Толей просто так, но сынок вмешался в мои планы, точнее даже не он, а любимая тётушка. Денисик собирался домой и, конечно, он довезёт Ксеничку, а как же иначе. То есть она даже не стала с нами ворковать, а вот так запросто взяла и выставила нас, и точка. И дядя Толя уже был в прихожей и оттеснил Денисика, и картинно держал наготове мою шубку. Бедный юрист вёл себя очень мужественно, даже не показав виду, что готов послать Ксеничку к чёрту.

Мы вышли на площадку, и он тут же хлопнул себя по карману куртки:

— А, чёрт, забыл… Вы спускайтесь к машине, я сейчас…

Как же, буду я его ждать, и я ринулась вниз. Я так грохотала по лестнице каблуками, так летела прочь, что лишь в последний момент увидела эту странную пару в подъезде. Двое дрались, нет, пинались, кажется, это называется каратэ? Парень стоял ко мне спиной, а вот девица… Не может быть! Да это же Люшка взвыла, когда он двинул ей ногой по коленке! Сволочь! Что-то в моей голове отключилось, и я прыгнула со ступеньки и обхватила мерзавца сзади руками за шею. Чёрт! Лазанье по канату никогда не было моим коньком, а по мужику было лезть вообще не удобно, да он еще так зашатался!

— Сёмка, — взвизгнула Люшка, — держи его!

Да я и так держала, держала из последних сил, но он норовил меня скинуть и заехал локтем точно в нос, скотина, и тогда я, уже почти ослепнув от боли, из всех сил лягнула его куда придётся и, ура, попала! Этот подонок, взвыв, одной рукой отбивался от наседавшей Люшки, а другой дёрнул меня за ворот шубы так, что у меня чуть не выпали все зубы. Гад, он мял мою шубку! Когда меня сзади схватил его сообщник, я извернулась и вцепилась ему, как потом оказалось, в нос и…

Кто-то всё-таки растащил нас в стороны, и я никак не могла отдышаться, потому что мой рот был полон всякой дряни — ворса от шубы или чьих-то волос?

— Пусть эта гнида отдаст мне двести баксов! — орала Люшка, — я ему такие подарки делать не собираюсь. Уже полгода отдаёт, сволочь! А мне что, не надо, да?

Теперь-то я видела, что никакого сообщника не было, была спортивная парочка, плюс я и Денис. И Денис взял этого типа за куртку и грубо толкнул к лестнице.

— Ты сейчас идёшь домой, ты меня понял? Я жду.

— Да понял, понял, — сказала синяя куртка. — Только я этой сучке…

— Ты идёшь домой! — теперь уже рявкнул Денис, и куртка пошла.

Теперь Люшка снова принялась орать ей вслед, а я сосредоточилась на своей сумке: или она никак не хотела открываться, или мои деревянные пальцы никак не справлялись с замком, — я не могла понять. Большая чёрная капля упала мне на руку и задумчиво заскользила вниз, а за ней другая. Чёрт, а это ещё что такое? И где же эти сволочные салфетки?

— Я его неделю караулила, — надрывалась Люшка, — я сама деньги не печатаю, мне самой нужно долг отдавать, я всё равно этого мудака достану!

Моя подруга бесновалась в одиночку, мы-то с юристом были абсолютно спокойны и оба внимательно смотрели на неё и только на неё, то есть мне так казалось. Вот еще справиться бы с упаковкой бумажных платков… Теперь капель было уже много, прямо ручей, и он норовил затечь мне в рот. Тут Денис чем-то зашуршал и сделал две вещи сразу — одной рукой протянул мне платок, а другой — Люшке деньги.

— Семён, из тебя кровища как из быка льёт! — в миг успокоившаяся Люшка смотрела теперь на меня взглядом сестры милосердия. — У неё нос слабый, чуть что, сразу кровь течёт, — объяснила эта свинья юристу. И он вроде бы кивнул.

Я покрепче прижала к лицу трофейный платок (очередной, между прочим) и пошла из подъезда. Пусть поболтают без меня. Но они попёрлись следом, и Люшка прямо заливалась соловьём.

— Я сразу-то и не въехала — какая-то девка стриженая на Чупе повисла… А потом гляжу, вроде ты, или не ты, — глюки у меня что ли начались…

— Я думаю, что вопрос решён. Всего вам доброго, — вдруг светским тоном сказал юрист, и Люшка запнулась на середине фразы. Да-да, всем всего самого-самого доброго, это он хорошо сказал. Я ускорила шаг.

— Не так быстро, Ксения Георгиевна! — я вздрогнула и поскользнулась, после чего железная длань юриста впилась мне в локоть.

— Всего вам доброго! — гнусавым голосом, как попугай, повторила я и попыталась отнять руку.

— Давайте сюда ваши салфетки или что там у вас.

— Что? — мне показалось, что психика адвоката всё-таки не выдержала и теперь он хочет…, а чего он хочет?

А Денис бесцеремонно потянулся к моей сумке и шмыгнул носом.

Опа! Вот тут в моей голове щёлкнул выключатель, ну тот самый, что отключил меня в подъезде. То есть я всё это время была в отключке, потому и не заметила, что адвокатский рашпиль покраснел, и из царапин вроде сочится кровь. Ни фига себе, ледовое побоище… Я растопырила пальцы на свободной руке и тупо посмотрела на них. Да у меня, вроде, и ногтей то нет…

— Вот именно, — сказал Денис и, прижав к носу добытую салфетку, с удвоенной силой поволок меня за руку.

Да, за нос я его хватала, это факт, и я послушно потащилась за юристом. Видимо, сейчас мы прямиком отправимся в суд или куда там ещё. В машине Денис посмотрел на себя в зеркало и протяжно свистнул.

— Вот это да… У меня завтра важная встреча, а вы мне, Ксения Георгиевна, изуродовали лицо. Вы, Ксения Георгиевна, поставили под удар мою репутацию.

Да, для ювелиров и юристов репутация — это всё. Я даже не смогла огрызнуться.

— Говорите адрес, — приказал пострадавший, и я назвала.

Денис затормозил у подъезда и завертел головой, неужели что-то вспомнил? Я назвала свой старый адрес — а где же еще я могла найти укомплектованный склад с медикаментами, если не в Бабтониной квартире?

— Выходите! — Вообще-то во мне всё дрожало, потому и получилось почти грубо, да ещё моим "сексуальным" голосом… Юрист, похоже, страшно удивился и поэтому послушно вылез из машины.

А ну, кончай трястись! — приказала я себе, пока доставала из сумки ключи. — Ты поставила под удар его репутацию, ты её, можно сказать, подпортила. Хорошо хоть, что такую образину очень сложно испортить. Короче, давай, спасай то, что осталось. Надо сказать, что осталось довольно много — нос-то всё-таки здоровенный. Я усадила юриста в своей комнате и велела — ждите! Я всё время приказывала, мне так было легче. И он послушно ответил: "Слушаюсь и повинуюсь".

Я по тревоге подняла Бабтоню и предъявила ей свой нос, я уже чувствовала себя профессионалом по этой части.

— Ксе-еничка… — даже она не находила слов, и это было кстати. — Кто это сделал?

— Да никто, такси резко затормозило, и я ткнулась лицом в стекло.

— Го-о-осподи, это как же теперь людей-то возят? — а сама она тем временем сноровисто доставала пузырьки и скляночки. Еще бы, у неё тоже, благодаря мне, появилась недюжинная сноровка.

— От порезов тоже давай, на всякий случай.

Тут, прижимая к груди книгу, к нам величаво выплыл Лёвчик. — Опять?! — визгливо спросил он, чем совершенно испортил свое эффектное появление. Ему никто не ответил.

Нагруженная склянками и информацией, как ими пользоваться, я пошла восвояси, и Лёвчик, сопя, попёрся следом. Он явно намеревался выяснить все до конца и как следует это дело помусолить. Мы вышли на площадку и тут, глядя соседу в глаза, я тихо сказала:

— Лёвчик, исчезни!

— Как это?

— А так, хочешь — рассыпься, хочешь — растай, и вообще заткнись и не появляйся, сегодня, по крайней мере.

— А что такое? — шёпотом спросил Лёвчик, наклонившись ко мне и поправляя очки. Он смотрел то на меня, то на прижатые к моей груди пузырьки.

— Ничего. Сам должен понимать. — Не сводя с Лёвчика гипнотизирующего взгляда, я медленно закрыла перед его носом дверь и выдохнула. Это с соседом я была такая храбрая, а теперь мне предстояло войти в клетку к хищнику. И я приказала себе — ап!

Юрист стоял перед часами, может, разглядывал свой раненый нос? Хотя как такое могло быть, если мои солидные часы казались рядом с ним карликовыми. Старясь не звенеть стеклом, я расставила на столе склянки и пошла мыть руки. В ванной я с опаской взглянула в зеркало, так и есть: нос красный, волосы дыбом, глаза того и гляди вылезут из орбит — я выглядела вполне полоумной. И правильно, разве нормальная женщина притащила бы Его сюда. Оставалось быстренько вспомнить, что там Бабтоня дала успокаивающего и поскорее это принять.

Пациент сел на указанное место, я сделала глубокий вздох и осторожно к нему приблизилась, сжимая в руке устрашающего размера кусок ваты. Может, юрист подумал, что я собираюсь вставить ему кляп, потому что тревожно взглянул на меня и обреченно закрыл глаза. Правильно, молодец, а то я как раз собиралась сделать то же самое, а лекарь с зажмуренными глазами…

У него были совершенно прямые и густые, как щеточки, ресницы, и от них под глазами появились тени, похожие на полумесяцы. Забавно… И рот, это про такой говорят: "твердый"? Или нет?

Чем это ты занимаешься, идиотка?! О чем ты думаешь! — зашипела ехидна. На сей раз её шёпот прерывался и дрожал, то есть ехидна была не в форме, и это меня здорово напугало. В конце концов, передо мной сидел мой враг, хотя и поверженный. Это сейчас он нуждался в помощи, а вот завтра, завтра они с Арчибальдом объединятся… Я обильно смочила вонючим снадобьем вату и прижала её к вражескому носу. Юрист дернулся и зашипел. Да, правильно говорит Бабтоня (или Люшка?) — все мужики слабаки. Я осторожно подула на раненый орган, и тут юрист открыл глаза и посмотрел на меня в упор.

Он открыл глаза, а я не успела отвести взгляд, а потом у меня уже никак не получалось это сделать. Потому что юрист оказался по совместительству гипнотизером или даже вампиром. Он смотрел мне в глаза, и из меня по капле уходили силы — вот я перестала чувствовать руки, вот стали ватными колени. Потом они вдруг подломились, и я качнулась прямо на Дениса и успела подумать, что теперь упаду на него и добью окончательно. Ну и пусть. Только Денис поймал меня, но вместо того чтобы остановить, еще ближе притянул к себе. Притянул так близко, что наши губы столкнулись и прижались друг к другу крепко-крепко. Мне стало нечем дышать, и я полетела куда-то вниз или вверх, главное, что его губы меня держали. И тут заиграла дурацкая музыка.

Какие-то идиоты-карлики вовсю наяривали на своих игрушечных инструментах идиотский марш или что там они играли. Но, тем не менее, железные руки поставили меня прямо и, кажется, чуть встряхнули. Сеанс гипноза окончился, и я вспомнила, где и с кем нахожусь. И ужаснулась.

Ден… то есть юрист, достал откуда-то телефон, заткнул карликовый оркестр и что-то ответил. Пока он говорил, у меня прошёл столбняк, но начались его последствия, то есть меня затрясло.

Нужно бежать, всё пропало! — выпалил один голос. Куда, да еще из своей квартиры? — нервно ответил другой. Видимо, мой склад ума превратился в палату номер шесть, и теперь её сумасшедшие обитатели решили посовещаться. Нашли время.

Итак, я сошла с ума, какая жалость! Пациент закончил разговор и, как-то странно посмотрев на телефон, тихо выругался. Потом он, кажется, извинился и сообщил, что должен уйти, немедленно, и исчез. Я подождала, когда за ним захлопнется дверь, и потрясенно огляделась. Это что же я натворила? Поле боя вроде как осталось за мной — противник позорно бежал и даже оставил мне военный трофей — забытый в спешке шарф. Я уселась посреди комнаты на стул и зарыдала.

Аркадию я позвонила по сотовому довольно поздно и объяснила, что загостилась у Бабтони и домой ночевать не приеду, придется ему коротать ночь с бегемотом. Последнюю мысль я, естественно, не озвучила, тем более, судя по шуму и смеху в трубке, как раз бегемоту и предстояла одинокая ночь.

— Тебе что, совсем нечего делать? — спросил Аркадий, но не зло, ему-то явно было что делать. По крайней мере, он считал именно так.

Я принесла ведро с тряпкой и тщательно протерла в комнате пыль, потом о-очень аккуратно сложила шарф и убрала его на полку к одинокой туфле, а платок Аркадия выбросила. Слишком большое скопление скелетов в одном шкафу может быть опасным — вдруг они перессорятся между собой или даже подерутся. А вообще-то я просто решила, что уж пусть у меня останется на память этот шарф, а платок я давно хотелось выкинуть и вот, наконец, решилась.

Ну ладно, в конце концов я поняла, что даже если вымою не только свою квартиру, но и весь подъезд, всё равно не смогу не думать о том, что произошло. А что произошло? Ну он меня поцеловал. Или я его? Нет, мы оба. Я осторожно коснулась губ кончиками пальцев, как же так? Я совершенно не помнила никаких подробностей. Что значит, зачем подробности? Мне позарез были нужны детали, потому что кроме этого у меня больше ничего в жизни не было, нет, и не будет.

Утром я пошла на свою прежнюю работу. Странно, неужели еще недавно мне казалось, что я попала в некий особенный мир? За столиком сидела незнакомая девица, которая с сонным видом рассматривала собственные ногти. "Вы по записи?" — вообще-то она явно недоумевала, что кого-то могло принести к ним в такую рань. Светлана Ивановна? Светлана Ивановна была на месте, и я бодро ринулась в знакомые закоулки.

— С ума сойти, тебя просто не узнать! Если бы ты не заговорила, я бы не узнала. Позавтракать не успела, вот бутерброды прихватила, кофе будешь?

Я никогда с ней не завтракала и не пила кофе, да вообще мне в голову не приходило присесть за чайный столик, а теперь почему-то я отнеслась к приглашению как к делу совершенно обычному. И похоже не я, а кто-то другой ответил за меня:

— Нет, Света, спасибо, мне не кофе надо, а работу. Я ведь нормально работала?

Вообще-то я прекрасно понимала, то никто меня здесь не ждал, и была готова к отказу, но малюсенькая надежда все-таки теплилась. Я поняла это, когда Светлана отрицательно покачала головой и эта самая надежда безо всякого сопротивления покорно испусти дух.

— Он что, тебя бросил? — Светлана позабыла про свои бутерброды и моментально переместилась на соседний со мной стул. — Совсем мужики охренели — такими девками бросаться. Плюнь…

— Нет, я сама ушла. Вчера.

Кто это тут ушёл? презрительно спросила ехидна, но я даже не посмотрела в её сторону.

Светлана достала из кармана халата пачку сигарет и вытряхнула из неё две штуки. Я отрицательно покачала головой, и она закурила в одиночестве. Я смотрела на сломанный фен в углу, скорбно клонивший к полу могучую выю — так и не починили, на видавший виды чайник, переживший парочку современных "навороченных" собратьев — ничего не изменилось… И мне стало тоскливо, зачем нужно было возвращаться?

— Сюда я тебя не возьму, ну какая из тебя уборщица, смешно даже. — Светлана, прищурившись, смотрела на мое отражение в чайнике. И правда смешно.

Шлёпая задниками тапок, в подсобку вошла Полина и загремела чашками.

— Слушай, ну дай с человеком поговорить, не успеют прийти и сразу за чайник хватаются. Дома надо завтракать, а не на работе.

— Ой, Свет, ну а то ты не знаешь, что у меня дома. Мой с утра… Ой, Ксения, это ты что-ли? Аабал-деть…

Я прошла мимо бодрого пенсионера, который внимательно изучал газету, но тем не менее строго из-за неё на меня посмотрел. Да-да, вот не ночевала дома, хотя деда это совершенно не касалось. Главное, только бы не застать дома Аркадия.

В квартире было тихо и я, топая как слон, подошла к кабинету и заглянула. Ну конечно, бегемот, выставив толстое гладкое брюхо, с абсолютно довольным видом лежал на диване и таращился в потолок, а у него в головах сидела Лили с неизменной малохольной улыбкой. Они, естественно, прикинулись неживыми, но было ясно, то только что сплетничали насчет меня. Наплевать. Я стянула с пальца и положила на видное место подарок Аркадия, а потом захлопнула за собой дверь кабинета.

Господи, как же другие люди исправляют свои ошибки? Ведь не скажешь просто: извините, я не туда попала! И совершенно ничего умного не приходило в голову. Я выволокла на свет божий свою старую сумку, всё это время скрывавшуюся в глубоком подполье — пришел её час. Фу, опять начало сосать под ложечкой.

Я взяла только самое необходимое, всё время почему-то предоставляя Долорес — можно не сомневаться, она проведёт жесткую инспекцию насчёт того, что "эта паршивка с собой прихватила", потом переоделась в джинсы и свитер, повесила через плечо крошечную сумку с документами, и огляделась. Еще не подойдя к стеклянному шкафу я знала — будут проблемы. Они тут же и нарисовались: конечно, дверца не открывалась, и моя пастушка с обреченной улыбкой поправляла свой башмачок. Ну уж дудки, овечек я ему не оставлю!

Я, рискуя с таким трудом приобретенным маникюром, попыталась открыть створку, ногти затрещали, но дверца не сдвинулась и на миллиметр. Нет, всё-таки Аркадий скотина, понаставил тут шкафчиков! Совершенно не понимаю, как люди могут зарабатывать себе на жизнь взломами квартир, ведь с такой работёнкой впереди может маячить или персональная палата в невралгическом диспансере или тюрьма. Да я почти потеряла сознание от ужаса, когда в комнату вдруг вошёл Аркадий и застукал меня за работой. То есть я так увлекалась, что не слышала, как он отпирал дверь и теперь мы стояли оба с разинутыми ртами и смотрели друг на друга выпучив глаза.

— Чем ты собственно занимаешься? — Арс… Ап… Арнольд ожил первым.

Я набрала побольше воздуха в легкие, совершенно не представляя, что именно сейчас отвечу, и выразительно пробулькала. Это всё, на что я оказалась способна, но как ни странно, такой ответ вроде как был принят, потому что Аркадий ринулся мимо меня в спальню, рявкнув на ходу:

— Не стой как идиотка, мне нужна свежая рубашка.

Вообще-то он срочно нуждался в свежем лице, и вообще, не мешало бы побрызгать вокруг него освежителем воздуха, но я послушно затрусила следом. Нет, всё это были враки, всё, что я видела в кино — она спокойно говорит ему: я ухожу от тебя или орет что-нибудь вроде того: я тебя ненавижу! Лично я хотела сказать и то и другое, а сама лихорадочно рылась в шкафу, перебирая рубашки. Может быть, эта? Нет, потому что Арчибальд вдруг швырнул её мне в лицо:

— Ты что, тупая? Я сотый раз повторяю тебе, что мне нужна в синюю полоску! Ты понимаешь? В по-лос-ку! Это такие линеечки. Синие! А ты что мне всё время суёшь? Такое впечатление, что вместе с волосами тебе обкорнали и мозги, если они тебя были конечно.

Насчёт своих мозгов я, пожалуй, тоже сомневалась, по крайней мере, в тот момент. Из моей головы улетучились все слова, которые я собиралась сказать. Нет, только не сейчас, сейчас я не могу! Рубашка. В полоску. Синюю. Уж не знаю, что она значила для кабальеро, но только не найдя её, он завопил, что всех уволит, всех выгонит к чертовой матери! Да о чем речь, я и сама уже стояла на беговой дорожке и только и ждала выстрела стартового пистолета.

Арчибальд, как был без рубашки, выскочил из спальни, я — следом. Мне было почему-то страшно терять его из виду, и правильно — в конце концов, он налетел на мою дорожную сумку и чуть не упал. Бедняга получила изрядный пинок и покорно завалилась на бок, вывалив свое содержимое на пол.

— А это что еще за барахло, ты продаешь вещи из дома?

Мой желудок свело так, что мне захотелось согнуться пополам, и я даже схватилась за живот.

— Я ухожу от тебя, — сказал кто-то голосом даже отдаленно не похожим на мой.

Но Артур тем не менее посмотрел именно на меня и довольно визгливо спросил:

— Что? Ты? Уходишь? Да что ты говоришь! И куда же ты собралась? — и он снова пнул сумку, которая теперь испуганно вжалась в стену. То есть он на моих глазах начал её избивать.

— Нет, я не понял, где ты была ночью? И что за бред ты несешь? — гранд перестал пинаться, но всё равно выглядел вполне устрашающе, хоть бы рубашку надел… Молчать было нельзя, это я поняла и ответила как можно спокойнее:

— Я ночевала дома и теперь ухожу туда насовсем.

— Слушай, а может, ты кретинка? — он презрительно оглядел меня с головы до ног. — Ты действительно считаешь, что можешь когда хочешь прийти, когда хочешь уйти?

От его вкрадчивого тона мне стало совсем плохо. Похоже, насмерть перепуганная ехидна решила спрятаться в моем желудке и именно оттуда сообщила мне замогильным голосом: сейчас он тебя убьет. Я с тоской посмотрела на окончательно капитулировавшую сумку, нужно было уходить без неё, теперь нам хотя бы напару с ехидной унести отсюда ноги. И я двинулась, обхватив себя руками, в обход разъяренного Адольфа.

— Ты что, беременная?! — Теперь он смотрел на мои сплетенные на животе руки, и я тоже посмотрела на них как на чужие. Причем здесь это?

— Ах вот оно что! Значит, шлялась с кем-то, сучка! Так я и думал! — Лицо Адольфа в одну секунду сделалось тёмно-кирпичным, а губы посинели. — Да я тебя уничтожу, я выкину тебя на улицу как самую последнюю шваль! Только попробуй рот открыть…

Затем Дон Хуан на своем гордом донхуановском наречии стал объяснять мне, кто я есть на самом деле, что он для меня сделал и что сделает со мной в будущем, если я только пикну. А я и не пыталась, я смотрела, как он потрошит сумку, и на его голом животе, покрытом седым пухом, трясутся складки кожи. Уж лучше бы он бушевал в рубашке…

— Ничего не получишь, сука, ни-че-го! И выродка своего мне на шею не посадишь, нееет… — Покончив с сумкой, Арчибальд теперь вроде как примеривался ко мне — он хотел ухватить меня за волосы, но их-то как раз почти не было. — Пошла вон! — больно схватив за плечо, он поволок меня к выходу.

А вот хватать меня ни к чему, мне надоело быть ручной кладью, и рука ему подвернулась, между прочим, та самая. Я дернулась и изо всех сил ударила по державшей меня клешне, Арчибальд хрюкнул и выпустил меня.

— Я уйду, мне ничего не надо. Только отдай статуэтку, она моя. А больше мне ничего не надо.

Дон Педро несколько секунд поглазел на меня, ловко свернул из своих смуглых пальцев фигу и сунул её мне в лицо.

— А вот это ты видела? Выкуси! Здесь нет ничего твоего, сука!

Фига была наглая, с отполированным ногтем, и назойливо лезла мне почти в нос, и тогда я её укусила. О, как Адольф взвыл и отпрыгнул, а у меня на губах остался вкус его крови! Ужасно противный, между прочим. А вроде я и не сильно куснула.

Теперь Аристарх смотрел на меня как муха на паука, он прижимал к груди укушенную лапу и матерился сквозь зубы, но очень внятно.

— Только посмей здесь хоть что-нибудь взять, я сразу вызову охрану! Голой уйдешь, голой! — он ринулся в прихожую и сорвал с вешалки шубку.

— Убирайся! Чтобы через две минуты тебя не было! — Адольф буквально прошипел эти слова и махнул на меня здоровой рукой, но довольно осторожно махнул.

Ладно, в этот момент я была готова уйти даже без пастушки, но тонкий свитер вряд ли спас бы меня от холодного ветра, да и не хотелось мне оказаться на улице в центре общественного внимания.

Аскольд, ещё раз крикнув "пошла вон!", укрылся в своем кабинете. Я живо представила себе, как они сейчас там втроем склонились над укушенным пальцем, и Лили нежно улыбается при этом — правильно, улыбайся, куколка, он любит малохольных малышек. А вообще-то я струхнула, и все никак не решалась пройти в гардеробную за своей старой курткой — я войду, а Дон Педро как выскочит, как защёлкнет дверь и вызовет на задержание воровки эту самую охрану или даже своего любимого юриста. В общем, моя фантазия разыгралась не на шутку. Лучше останусь в прихожей.

Я достала из маленькой сумки — как удачно, что я её заранее на себя нацепила — телефон и набрала Люшин номер. Ни на что особенное я не рассчитывала, попробуй найти ветра в поле, но ветер оказался на месте.

— Люшенька, — лихорадочно зашептала я в трубку, — срочно приезжай ко мне, срочно, только куртку какую-нибудь для меня захвати и мчись сюда.

— Не по-онял… — пропела подруга, — это ты теперь у нас так прикалываешься, да?

— Идиотка! — позабыв о конспирации рявкнула я. — Меня из дома выгоняют, раздетой, а ты издеваешься.

— Чё, совсем раздетой? — теперь она заметно оживилась.

Люшь, — я постаралась говорить спокойно, — или ты едешь или нет, мне не до шуток, я тогда сама буду выкручиваться.

Где-то в глубине квартиры отчетливо звякнуло стекло, а у меня тревожно ёкнуло сердце — сейчас Арчибальд подлечится и вылезет из укрытия, может даже в сопровождении этих своих… собутыльников. Наверное, Люшка что-то в моём голосе услышала.

— Он тебя побил? — деловито спросила она. Ну кто о чём… А если не побил, то ничего страшного, и нечего тут, она сейчас приедет, и чё таким голосом говорить.

— Он пастушку мою в шкафу запер и не отдает… — как будто это могло что-то объяснить Люшке. — Да, — спохватилась я напоследок — сегодня этот старый партизан внизу сидит, ты не спорь с ним, не надо скандалить… Я к тебе сама спущусь… — подруга, не дослушав, отсоединилась.

Я устроилась поближе к дверям и стала ждать. Сколько нужно Арчибальду времени, чтобы зализать или залить свою рану и поднять на нужную высоту боевой дух? И сколько времени понадобится Люшке, чтобы добраться до меня? Кто первый?

Я ждала сигнала домофона и вздрогнула, когда соловьиными трелями чуть не захлебнулся дверной звонок. Так, значит Дон Педро всё-таки вызвал подкрепление. А вот и он сам появился как чертик из табакерки и протяжно спросил:

— Ка-ак, ты еще здесь, дрянь? — А то он не знал.

Вид у Педро был довольно… экзотический — взлохмаченный, по-прежнему без рубашки, зато на руку намотаны по крайней мере три носовых платка. Это, по-видимому, чтобы остановить кровотечение и произвести впечатление на группу захвата.

Группа ворвалась в холл, и я не сразу сообразила, что она представлена только одним лицом — Люшкиным. И это лицо улыбалось улыбкой барракуды. Она что, сошла с ума? Одной рукой подруга прижимала к груди объемистый свёрток, а в другой держала огромный веник, то есть букет. Неужели эта идиотка всё-таки решила, что я её разыгрываю?!

— Сю-юрпри-из… — пропела Люшка и тряхнула свёрток. Уф, из него вывалилось нечто, очень похожее на куртку, в жизни не получала сюрпризов лучше этого.

— Еще одна шлюха! — то ли нам, то ли самому себе сообщил Арчибальд. А ведь я про него на мгновение даже забыла.

Люшка улыбнулась еще шире и сделала шаг к Арчибальду. Мне показалось, что она собирается вручить ему букет, но подруга тряхнула цветами и движением фокусника выдернула из него… кажется, это называется гаечным ключом. Железяка была здоровенная, но Люшка подняла ее над головой и рявкнула:

— Открывай ящик, пока я тебе здесь всё не раздолбала, падла!

Я с ужасом подумала, что Люшка по дороге ко мне успела сойти с ума, и Адольф наверняка подумал то же самое, потому что буквально посинел и потерял дар речи.

— Сеня, где эта твоя цацка, показывай! — не сводя глаз с неподвижного хозяина приказала Люшка. Цацка? Господи, что она имеет в виду? Люшка, видимо поняв, что на меня полагаться не приходится, поудобнее перехватила железяку и стремительно ринулась вглубь квартиры. Неужели она собирается…

— Нет… — мы с Артуром крикнули это слово дуэтом и дружно кинулись вслед за моей подругой. А она уже стояла перед шкафами.

— Я вызываю милицию! — крикнул Адольф, но не двинулся с места.

— Конечно, запросто, только пока она приедет, здесь будут одни сплошные черепки! И если хочешь знать, сволота, у меня было трудное детство, я психованная, понял?! — последние слова Люшка почти провизжала, и у меня похолодело в груди. Она действительно очень сильно смахивала на психованную.

Аркадий, совсем как я всего каких-то полтора часа назад, стал царапать застекленную дверцу, потом лихорадочно пошарил где-то сбоку, и она поддалась.

— Забирай давай! — Люшка своей "указкой" повела в сторону фигурок, и Акакий икнул. Я достала овечек, руки слегка дрожали. Подруга подняла с полу одну из моих вещиц и снова скомандовала, — заворачивай! — Потом она одним движением сгребала то, что валялось на полу, в сумку и вручила это мне.

— Бывай, дядя! — в полной тишине налетчица деловито уложила железяку в висевшую на плече торбу и потащила меня к выходу.

Пенсионер сидел на месте и даже в добром здравии, а я уже была готова к чему угодно. Он не попытался задержать нас, да и на улице нас не ждал отряд милиции.

— А чё бы я на цветы разорялась? — удивилась Люшка. — Я деду сказала, что праздник у людей, ну могу я хоть раз в жизни кому-то сюрприз устроить? — Люшка помолчала секунду и сама себе ответила, — могу… — Потом она издала воинственный клич, способный парализовать даже слона и направилась к какой-то машине. Незнакомый мне парень улыбнулся и услужливо распахнул перед ней дверцу. Да…

— Ну и куда теперь, домой? — подруга вела себя так, словно мы только что приятно пообщались, а у меня, между прочим, противно дрожали руки. Домой? Нет, я не могла ехать домой в таком состоянии. Мне требовалось твердое плечо, человек, который бы не стал ничему удивляться и шмыгать носом. Мне требовался кто-то, кто сказал бы что я молодец и все сделала правильно. Я назвала адрес Елены Петровны.

— Че? Вот прямо сразу и к адвокату? Не, Семен, ты даешь! И вообще классно придумала, теперь все умные люди так делают — чуть что — "требую адвоката!". Класс! — Люшка ужом вывернулась на переднем сиденье, чтобы получше меня разглядеть. За последнюю минуту я явно выросла в ее глазах.

Адвокат?! Нет и еще раз нет. Я не могла допустить, чтобы подруга дальше развивала эту тему, и поторопилась выпалить про Елену Петровну. Люшка была страшно разочарована. Эх, ну разве чокнутые старухи нужны в такой ситуации? Нужен крутой мужик, чтобы справился с этим козлом, помешанным на каких-то черепках.

Из машины я выбиралась с опаской, встреча с юристом мне сейчас была совершенно ни к чему. Люшка тоже вылезла следом и велела если что, звонить. И поправила на плече свою сумку.

Георг встретил меня по полной программе — он бодал мои ноги и при этом хрипло орал "гау"… Все правильно, он сразу почувствовал, что я только что вернулась с поля боя, и выражал мне свою поддержку и солидарность. Я только-только успела рассказать Елене Петровне про прошедшее утро, как в моей сумке заверещал сотовый. С таким же успехом в ней могла взорваться мини-бомба, так я подпрыгнула. Потому что я совершенно точно знала, что это либо укушенный Арчибальд, либо сама Долорес. Вот не буду отвечать и все. Ненавижу телефоны! Но Елена Петровна сидела рядом и смотрела на меня, пришлось взять себя в руки и ответить.

— Ну вот что, дорогуша, — голос Долорес царапался в трубке как ржавый гвоздь, — ты сделала неверный ход. Ребенка мы не признаем. Аркадий болел, он бесплоден, так что номер с беременностью не пройдет. Немедленно верни статуэтку и все то, что ты утащила из нашего дома. Мы умеем обращаться с воровками, уж ты мне поверь. Я жду у себя в салоне, даю тебе час, если не послушаешься, я обращусь куда следует.

Я отвела руку с трубкой в сторону, потому что из нее буквально сочился яд, и все равно слышала каждое слово. Воровка… Мне показалось, что мое ставшее вдруг тряпичным тело просто переломится пополам и упадет на пол, вот и пальцы едва не выронили телефон. Сидевшая рядом Елена Петровна подхватила его и положила на стол. Она все слышала! Слышала и смотрела на меня каким-то странным взглядом.

Эхо голоса Долрес до сих пор звучало в комнате. Я была кем угодно: коровой, идиоткой, тупицей, но воровкой… Нет, никогда! И юрист… Конечно, они уже позвонили, и он прикидывает, как ему лучше со мной разделаться.

Елена Петровна взяла мою вялую жалкую руку и тихонько сжала ее. — Так, нечего сидеть. Одевайся и едем!

Нет, только не это. Я не хотела, чтобы она была свидетельницей моего позора, но палка стучала уже где-то в прихожей и не терпящий возражений голос велел:

— Давай же, Ксения, не сиди. Нам еще машину нужно поймать.

И тут я очнулась. Ну что же, если умирать, так с музыкой. А что если Люшка еще не далеко отъехала? Я схватила телефон и начала нажимать кнопочки.

— Да мы еще тут, курим, — отозвалась подруга, и ее пагубная привычка показалась мне самой правильной на свете. Она выслушала мои сбивчивые объяснения и ответила одним словом: "Погнали"!

Подумать только, наша боевая барышня, всего час назад решительно размахивавшая гаечным ключом, при виде Елены Петровны вроде как струсила и только и смогла выдавить из себя невнятное "здрастьте". Зато ее личный шофер едва уловимым движением извлек Люшку с переднего сиденья и галантно помог Елене Петровне занять ее место.

— Да, только рядом с настоящими мужчинами мы чувствуем себя настоящими женщинами, — непонятно кому сказала Елена Петровна. И на удивление молчаливая Люшка лишь шмыгнула носом. Я на нее покосилась, ага, губы трубочкой, бровки домиком…. Сразу видно, что девушка что-то обдумывает.

— Куда едем? — спросил наш водитель. Я ответила и тоже задумалась — а где, интересно, находится гаечный ключ? Мне не хотелось, чтобы Люшка повторила свой номер на бис.

— Славочка! — и когда только Елена Петровна успела с ним познакомиться? Или я опять что-то пропустила. — Вы подождите нас, пожалуйста, в машине. Мы вас оставляем для прикрытия, так сказать…, - Славочка почтительно приложил руку к виску и состроил серьезную мину. А мне было совсем не до шуток.

— А че такое? — почему-то сдавленным шепотом спросила подруга, — нас могут сцапать?

Ну так и есть, она потянула к себе торбу и прижала ее к груди. Явно приготовилась к боевым действиям. Странно, но сейчас гадкое слово, сказанное Долорес, меня больше не волновало. Оно пачкало ее, а не меня. Разве бывают у воровок такие друзья?

— Она требует назад пастушку, — пояснила я, — ту самую…

— Что-о?! Но это же твоя штучка! Вот гадина! — тут мы, не сговариваясь, посмотрели на Елену Петровну, точнее, ее затылок, но нас словно не услышали. Как бы там ни было, объяснений с милицией и другими официальными лицами было явно не избежать. Я бы предпочла милицию.

Ну вот и приехали. Хватит трястись! — приказала я себе, ведь это последняя встреча. Неужели? вдруг подала голос ехидна. А как насчет встреч в суде? Мне представилась Долорес, завернутую в черный плащ с кровавым подбоем, вот она взмахивает им, точно летучая мышь крыльями…. И я вдруг перестала дрожать. Ехидна, между прочим, подала голос впервые за последние часы, оклемалась, стало быть.

Я вылезла из машины и помешкала. Славик со всеми предосторожностями извлекал на свет божий Елену Петровну, а Люшка… да, Люшка стояла рядом и держала ее палку. Нет, все-таки зря они со мной приехали. Я знала Долорес, а они нет. А вдруг она как-то унизит Елену Петровну? И я бросилась вперед — пусть самые главные гадости обрушатся на мою голову.

Люба с видом идолопоклонницы сидела на коленях возле огромной вазы и осторожно протирала ее какой-то ваткой. Больше в салоне никого не было. Слава богу, хоть в этом мне повезло. Может быть, и Долорес передумала воевать на своей территории? Пожалуй, я испытала укол разочарования. Уж лучше отмучиться сейчас и ясно представлять, что меня ждет в будущем. Люба наконец оглянулась и стала с улыбкой подниматься навстречу. Но через секунду ее лицо застыло, а взгляд зацепился за что-то позади меня.

Ну мне и так все было ясно. Кто еще может вызывать подобную реакцию? Я неохотно повернула голову, так и есть — Долорес собственной персоной. А уж ее вид любого мог обратить в соляной столб.

Драматизм сцены испортили Мими. Можно ли трепетать от ужаса, если по твоим ногам с писком пытается взобраться крошечное чудовище к джинсовом комбинезоне и красной бейсболке? Долорес раздражено дернула бровью, я сделал усилие и попыталась игнорировать модницу, зато она не собиралась игнорировать меня.

— Привезла? Давай! — Долорес повелительным жестом протянула ко мне свою загребущую лапку.

— Здесь только вещи, — сказала я, и сумка с мягким шлепком приземлилась на пол, чуть не на голову Мими, потому что Долорес отдернула руку.

— Я по-моему ясно выразилась, дорогуша! Мало того, что ты так отблагодарила нас за доброту, так ты еще и бандитку в наш дом впустила! Это знаешь, чем тебе грозит? — Ну да, я услышала знакомые интонации, она, наверное, уже и номер статьи из уголовного кодекса знает.

— Пастушка моя, а не ваша! А у вас я ничего не взяла, — и я для убедительности подтолкнула ногой сумку поближе к ней.

— А ты попробуй доказать это в милиции. Мой сын довольно известный коллекционер, дорогуша. Так что подумай, что значит твое слово против нашего.

— Ничего она объяснять милиции не будет, дорогуша…

Мы с Долорес обе повернулись на голос. Елена Петровна стояла в дверях, обеими руками опираясь на палку, и выглядела совершенно не воинственно. И она очень спокойно сказала, глядя только на Долорес:

— Это ты, дорогуша, у нас по части краж специалистка. Так что вряд ли захочешь иметь дело с милицией.

Я с ужасом подумала, что сейчас разъяренная Долорес превратит нас в мышей или ящериц, но она лишь схватилась за свое собственное горло и каркнула:

— Елена!?

— Я, дорогуша, я собственной персоной. Вот решила посмотреть, во что тебя жизнь превратила. Все на чужое заришься, все тебе мало? И Гришина смерть тебя ничему не научила.

— Ты все врешь! Я не брала! — высоким голосом вдруг закричала Долорес.

— А как же эта вещь оказалась в доме твоего сынка?

Я не сразу поняла, что в руке Елена Петровна держит тот самый ножичек для разрезания бумаги, которым я потом вооружила Вояку. Не может этого быть! Вот и Долорес как будто хотела расхохотаться, но вместо этого издала какой-то гортанный клекот.

— Камушки повытаскивали, рукоять заменили, я не сразу его узнала… но эту вещь ни с какой другой не спутаешь. Уж не на эти ли деньги ты искусством занялась, дорогуша? Григорий, значит, умирал, а ты о прекрасном думала…

— Нет! Это была лишь шутка, глупая шутка! Я хотела только подразнить Григория, а нож исчез… Я не знала, где он, поверь, Елена! То есть я требовала, умоляла, но он не признался… — голос Долорес прервался, она прижала обе руки к трясущимся губам.

Я плохо понимала, о чем они говорят, но на Долорес было страшно смотреть, и я отвела взгляд. А Елена Петровна медленно кивнула.

— Ну вот видишь, эта вещь, — она медленно подняла стилет, — тоже из вашего дома. Прикажешь и ее вернуть на место?

Долорес ничего не ответила, она по-прежнему прижимала пальцы к губам и смотрела теперь как будто сквозь нас, но потом вдруг затопала тоненькими ножками, обутыми в черные атласные туфли:

— Вон! Во-он! Уходите! — Она тряслась всем своим тощим телом, и это было ужасное зрелище.

Елена Петровна громко стукнула палкой в пол и приказала: — Замолчи! Мы и сами тут ни на минуту не останемся. Ксения, пошли!

Мне не нужно было повторять дважды, я почти выбежала из салона и за нашей спиной с силой грохнула дверь. Кажется, Долорес заперла ее изнутри на ключ. В эту минуту даже молчание Люшки, тенью скользнувшей за нами, не казалось странным. Вообще, в первые секунды у меня было ощущение, точно кто-то выключил звук — люди и машины двигались мимо нас совершенно бесшумно.

Я сделала шаг и чуть не упала, споткнувшись о… Мими. Она по-прежнему тряслась всем телом и преданно смотрела на меня. Вот только этого еще не хватало! Судя по всему, дурочка решила отравиться со мной в изгнание, и что скажет по этому поводу ее хозяйка, когда придет в себя? Я прижала к себе джинсовое тельце и увернулась от красного козырька, норовившего заехать мне в глаз, пока его владелица пыталась облизать мое лицо. Нет, судебного разбирательства не избежать.

— Правильно, детка! — громко сказала Елена Петровна, и мне показалось, что она имела в виду нас обеих. Мы загрузились в машину, и тут меня точно ударило током — забыла!

— Забыла! — крикнула я, и все посмотрели на меня с недоумением. Я достала из сумки кольцо с ящеркой и уставилась на него чуть ли не с ужасом. Какие уж тут подарки. Но как теперь я могла вернуться туда, к Долорес с ее перекошенным лицом и остановившимся взглядом?

— Давай, отнесу! — Люшка потянулась к кольцу, но Елена Петровна вдруг жестом остановила ее.

— Нет, оставь! Теперь все правильно, пусть оно будет у тебя. Можешь мне поверить, Григорий бы не возражал. — Она даже не прикоснулась к перстню, только посмотрела и все. — Носи, девочка, вы друг другу подходите. — И тут Люшка фыркнула как дура.

В полном молчании мы подъехали к дому Елены Петровны, и Слава снова со всеми предосторожностями помог ей выбраться из машины.

— Денек зашибись! Семен, это надо отметить, — губы Люшки почти щекотали мне ухо. — Тебе сегодня досталось по полной программе, глаза вон как у чахоточной. — У Люшки было странное представление о чахоточных, а я себя чувствовала почти хорошо. Вот только как поступит Георг — загрызет Мими или объявит акцию протеста?

Елена Петровна повернулась к нам и сказала, обращаясь к Люшке:

— Да, иногда вы высказываете вполне разумные мысли. Это действительно надо отметить. У меня есть бутылка отличного вина и коньяк. Славочка, вы не с нами? Жаль. Заходите, когда сможете. Квартира сорок восемь.

— Захлопни рот, — тихо скомандовала я Люшке, рисковавшей потерять нижнюю челюсть. Она сделал это не без усилия, и мы втроем отправились обмывать мое чудесное спасение.

Праздник получился не особенно веселым. Люшка чинно отпивала из бокала коньяк, и вряд ли он ей понравился. Георг не стал ко мне подходить и не издал ни звука при виде соперницы, все это не сулило нам с ней ничего хорошего. Я сняла с Мими лишь бейсболку, джинсы не тронула — если у девушки снова критические дни, то лучше все оставить как есть. И с джинсовой тканью Георгу, если что, будет сложнее справиться.

Несмотря на странную пустоту внутри я все время чего-то ждала и, кажется, косилась на балконную дверь. По крайней мере, Елена Петровна вдруг произнесла:

— Да, нужно будет незамедлительно посоветоваться с Денисом. Я тоже об этом подумала.

Что значит "тоже"? Я схватила бокал, стоявший передо мной и сделала большой глоток. Странно, что я не умерла на месте а когда более или менее пришла в себя, Люшка и Елена Петровна смотрели на меня совершенно одинаково: внимательно и оценивающе, только Мими преданно облизывала мой подбородок.

— Нет! Не надо с ним советоваться! То есть ни с кем не надо… — кажется, я чересчур включила громкость, потому что Мими оставила мое лицо в покое и попыталась облаять компанию. Она решила, что новоявленную хозяйку хотят обидеть, а может быть, спутала мой голос с пожарной сиреной.

— Хорошо, хорошо, — неожиданно быстро согласилась Елена Петровна. — Мы это потом обсудим.

Последняя фраза мне не очень понравилась, но больше я возражать не стала, тем более что никак не могла сфокусировать взгляд ни на ком из присутствующих. Внутри разливалось приятное тепло, а теперь и снаружи будто кто-то обложил меня ватой. Невыносимо хотелось спать.

— Я поеду домой. — Чтобы выговорить эту простую фразу мне потребовались немалые усилия. Может, меня опоили? Какая разница, мне нужно домой.

Я открыла глаза и подумала, что на самом деле смотрю продолжение какого-то кошмара. В нормальных снах такие морды не сняться. Хорошо, что у меня не было сил заорать, потому что через секунду я сообразила, что это физиономия Георга, просто он сидит очень близко к моему лицу. Тогда кто же устроился на моих ногах? Я осторожно приподняла голову — какой-то уродливый ребенок… Он тут же приподнялся и приветливо завилял крошечным… хвостиком. Ах, да… Мими радостно тряслась, но приблизиться не смела, ведь мою царственную голову охранял сам… По крайней мере, она была жива и здорова. А вот я…

Чужой плед, чужая комната. Я, вспомнила, наконец, что лежу на диване в гостиной Елены Петровны. Значит, я так никуда не уехала. Позор! Видимо, хозяйка услышала нашу возню и мои тяжкие вздохи, потому что появилась на пороге комнаты.

— Проснулась, отлично! Завтрак готов.

Завтрак? Она сказала "завтрак"?! Ужасное подозрение, тенью скользнувшее у меня в голове, теперь перешло в уверенность. Я продрыхла в чужом доме всю ночь. Нужно еще было выпутаться из пледа, в результате чего Модные джинсы оказались на полу и меня облаяли. Георг смотрел на все это с явной иронией.

— Ты столько натерпелась в последние дни, тебе нужно было расслабиться. — Елена Петровна говорила все это из кухни, я была благодарна ей за деликатность. Нашла место, где расслабляться… Я потащилась в ванную, и Мими деловито засеменила следом.

Господи! То-то Георг разглядывал меня с таким видом — он просто не вполне уверен, что я это я. Волосы дыбом…, нет, не буду надевать очки и без линз обойдусь. Я могу не выдержать подробностей.

— Ты, возможно, будешь сердиться, но мой вины здесь нет, — Елена Петровна готовила для меня, кажется, уже третий бутерброд, — Денис сам вчера ко мне заглянул. Естественно, я в общих чертах обрисовала ему ситуацию. Он сказал, что эксцессы вряд ли возможны, если ты не будешь выдвигать каких либо претензий.

Волчий голод, обуревавший меня минуту назад, нервно дернулся и уполз куда-то вглубь, а я чуть было не подавилась куском хлеба. Заглядывал, значит. Пока я бесчувственным бревном лежала на диване, они обсуждали возможность эксцессов. "Если я не буду выдвигать какие-либо претензии"… Естественно не буду. Вопрос в том, что случится с награбленным мною добром: Мими, которая под столом усиленно пытается взобраться ко мне на колени, перстнем, так и оставшемся в сумке. Стилет…, ну он вернулся к законной хозйке. Пастушка…

— А где пастушка? — я чуть было не опрокинула чашку. Как раз главное яблоко раздора и не попалось мне на глаза.

— Я убрала ее в шкаф от греха подальше. Боялась, вдруг твое зверье устроит разборку и разобьет ненароком.

— Да, я тоже боялась, что они подерутся.

— Ничего подобного. Эта немыслимая собака уже готова полюбить твоего кота. Георг, конечно, держит марку, но она его добьет, вот увидишь.

Да, пожалуй, Елена Петровна была права. Вот только меня вряд ли впереди ожидала подобная идиллия с Аркадием. Нужно поскорее со всем этим покончить, а я еще даже не начинала.

— Нужно будет заявление подать. — Я постаралась, чтобы голос звучал уверенно.

— Я попросила Дениса помочь, он хоть и не адвокат…

— Денис будет помогать Аркадию, как и в прошлый его развод. — Мне уже начали надоедать эти постоянные дифирамбы всесильному юристу.

— Ничего подобного. Он сказал, что только посоветовал Аркадию адвоката, но не более того. Он юрист в очень крупной фирме, разводами, сама понимаешь, никогда не занимался. Но ты не волнуйся, он обещал мне это дело проконтролировать.

Меня определенно начало тошнить. Я-то знала, кем меня считает наш "контролер" — охотницей за богатыми мужьями. Вот первая жертва едва вырвалась из моих загребущих лапок. Кто-то на очереди?

— Я все никак не могу сказать тебе важную новость. Вячесеслав представил твоих кукол Татьяне, ей очень понравилось. Она хочет с тобой встретиться, собственно, она предлагает тебе работу. Ну что я говорила?

В другой ситуации я бы подпрыгнула до потолка, я бы исполнила праздничный танец вождя племени, но не в этот раз. В этот раз я лишь сказала "спасибо" и засобиралась домой, несмотря на уговры Елены Петровны.

Ни за что. Того и гляди, явится сосед, и мне уже не удастся отсидеться под пледом. Я уложила в сумку кукол, сверху — тщательно завернутую в бумагу пастушку. В общем-то, мои "ценные" вещи заняли совсем немного места. Главной проблемой была сладкая парочка — Георг четко понял, куда я собираюсь, и занял стратегически важную позицию в прихожей. На тот случай, если его попытаются забыть. Мими была одновременно везде и явно солидарна с Георгом. Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше.

Мое сладкое "восвояси". На сей раз его сладость была несколько невнятной, но я знала, что вернусь домой, и все устроится. Я не пропаду. Елена Петровна посоветовала мне позвонить Люшке и не ошиблась.

— Щас подскочу. А Жорик с этой… в штанах которая, не подерется? А то помнишь, как он вел себя тогда?

Я помнила кое-что, хотя очень хотела забыть. Тем не мене, мне пришлось дать клятву, что пассажиры будут вести себя прилично, и они не подкачали. Мими сидела на коленях у Люшки, а Георг — на моих. Он, смешно вытянув шею, смотрел в окно. Я понимала — хочет убедиться, что на сей раз мы точно едем домой.

Конечно же Бабтоня сделала наше возвращение прямо таки триумфальным. Она металась между своей кухней, где в духовке сидели пироги, и нашей квартирой и уже через пять минут принялась шмыгать носом — то ли от аллергии, то ли от избытка чувств.

— Какой негодяй, детонька! Я сразу подумала, как его увидела — подлец. Хорошо, что не зарезал! А мог. Вот у Верочки племянницу муж прирезал из ревности. Не насмерть, слава богу, но… — тут Бабтоня вспомнила про пироги и ринулась к себе, а я перевела дух.

Вскоре зазвонил телефон и с подозрением на него уставилась — опять взялся за старое? В квартире долго никто не жил, и кого этот чертов аппарат призывал к ответу? Я осторожно, точно гранату, поднесла трубку к уху.

— Ксеничка! Какой кошмар! Мы с Толей просто вне себя. Почему ты ничего нам не рассказывала? Хочешь, мы прямо сейчас к тебе приедем? Или ты к нам. Ксюша, имей ввиду, что мы тебя в обиду не дадим! Нет, но какой подлец, мы сейчас выезжаем!

Я едва не охрипла, доказывая тете, что никуда выезжать не надо, по крайней мере пока. Потом трубку взял дядя Толя и мы поговорили спокойно, условившись, что я приеду к ним в ближайшие дни. И все равно, простившись с ними, я была настороже, потому что опасалась какой-нибудь диверсии со стороны своей тетушки.

Интересно, это Денис им сообщил? Вряд ли, если тетя все время называла Аркадия негодяем. Не успела я прийти в себя после первого звонка, как телефон разразился очередной трелью, кажется, он и в самом деле выглядел возмущенным.

— Да? — осторожно спросила я.

— Ксения, я в курсе, прибуду через час. — Полковник не стал дожидаться моего ответа и положил трубку. Вот так вот, он "прибудет" и точка. А ему кто доложил? Если тетушка, то это одно, если Аркадий… Тогда, возможно, Полковник уже безработный. А может быть, о нашем разрыве сообщили в последних новостях по телевиденью?

Все как прежде и все по-другому. У меня не было чувства, что я вернулась домой. Кажется, он, мой дом, меня не узнавал, и чему тут удивляться, если я сама не узнавала себя. Оказывается, не так уж это замечательно — целыми днями быть одной. Та девчонка, что жила здесь раньше, куда-то подевалась, а мне нынешней было одиноко.

Хорошо, что от меня не требовалось ни малейшего усилия чтобы поддерживать разговор, потому что Бабтоня прекрасно делала это за двоих. Она помнила с десяток историй про развод, во всех фигурировали мужья-мерзавцы и даже один серийный убийца. Ну что же, ее коллекция пополнилась еще одним экспонатом, я вздохнула.

Конечно, я ждала появления Полковника, и все же сердце екнуло, когда в скважине загремел ключ. Итак, мы прибыли, сейчас начнется…. Бабтоня, снова вспомнив про пироги, шмыгнула к себе, позорно бросив меня на произвол судьбы.

Или я давно не видела Полковника или он и в самом деле как-то… одомашнился. На нем был новый свитер, жидкие волосы тщательно прилажены к черепу, и тем не менее он как никогда напоминал мне пенсионера на заслуженном отдыхе. Ну точно уволили! Или это Серая Мышь так на него повлияла? Мими якобы облаяла гостя и процокала в комнату, Георг молча возник на пороге и через минуту тоже исчез. Нда, полное единодушие.

А Полковник уселся за обеденный стол и прокашлялся. Вот бы он вначале поел пирогов, а потом приступил к делу. Я поставила перед ним его любимый стакан, налила чаю, а потом вдруг подумала — а чего я, собственно, жду? Если я знаю все слова, и даже согласна(!) с ними, то прекрасно могу озвучить их самостоятельно.

— Я сама во всем виновата! Я позволила обойтись с собой, как с… куклой. Я просто не знала, что мне делать и позволила, что бы за меня решали другие… — О-го-го, как я, оказывается, умею говорить. Полковник прямо рот открыл от изумления, и это зрелища несколько сбило меня с правильного пути.

— А еще я выскочила замуж, чтобы не слушать твоих нотаций! — и я, честное слово, треснула ладонью по столу. Полковник достал из кармана брюк огромный носовой платок и вытер им лоб и лысину, устроив тем самым там некоторый беспорядок. Затем он снова громко прокашлялся.

Во-первых, я не собиралась этого говорить, во-вторых это не было совсем правдой, и я вдруг почувствовала прилив отчаяния. Еще несколько минут назад я начала на что-то надеяться. И вот вам пожалуйста.

— Да, я никогда не умел с тобой разговаривать, — неожиданно покладисто согласился Полковник. — Что такое приказ, я понимаю, а все эти разговоры про то, про сё… — не мое это. То есть была бы ты пацаном, тогда другое дело, тогда все ясно. А так, смотрю на тебя, и ничего мне не ясно. Вроде как граната с выдернутой чекой, того и гляди рванет, а бросить нельзя. — Полковник шумно вздохнул. — Но я не жалею, нет. В смысле, что ты не пацан. Дочь тоже хорошо, вон все каких-то… животных везде подбираешь… — Я чуть не прыснула. Ничего себе "подбираешь". Мими скорее всего стоила несколько его месячных окладов. Я снова отвлеклась, но на этот раз включилась вовремя:

— … вон какая красивая и взрослая, не знаешь, как и подойти. Мы народ грубый, я понимаю, тебе другое обхождение нужно, ну так где его взять? — и Полковник недоуменно развел руки. Подумав, он решил добить меня окончательно:

— У нас майор Крутиков, знаешь, как говорил? "Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом"! Вот, умный мужик был! Я крепко запомнил, а понял только потом.

Ну, после этих слов майора Крутикова я чуть было не рухнула со стула.

— Короче! — Полковник опомнился первым и стукнул ладонью по столу, — ушла и правильно сделала. Не пропадем! Найдем работу, а пока — вот, — он достал из кармана небольшую пачку денег и положил на стол.

— Не надо, забери, мне уже нашли работу, — у меня не сразу прорезался голос, и получилось хриплое блеяние

— Надо! Питаться хорошо надо, и так вон одни глаза остались. Волосы состригла, как призывник стала… А что за работа? — Полковник подставил здоровое ухо, и я доложила все как есть. Пускай ворчит, все равно не отступлюсь. Но Полковник ворчать не стал, а только кивнул, хотя и не очень уверенно, — ну что ж, попробуй…

— А что у тебя со слухом?

— Это давняя контузия. Ничего, у нас госпиталь хороший, второе подремонтировали — слышит нормально. — Полковник явно хотел закрыть тему и решительно встал.

Уже в прихожей он сказал, не глядя на меня. — Приходи к нам, Полина тебя тоже ждет. У нее своих детей нет, хочет с тобой поближе познакомиться. Она хорошая баба, то есть женщина… — он издал какой-то странный звук, и я не сразу сообразила, что Полковник… смеется. — Она ведь тебя боится!

— Меня?!

— Тебя. Говорит, такая красавица, подойти боязно. А я ей говорю — так других не держим. Но вы ведь поладите?

— Поладим, — твердо пообещала я, и Полковник ушел.

А пироги-то! Они так и остались лежать на тарелке и источали невероятный аромат. Я бросилась на лестничную площадку и крикнула первое, что пришло в голову:

— Папа!

— Да? Что такое? — Полковник спустился только на один пролет и сделал нескольког шагов ко мне.

— Пироги забыл… то есть я забыла. — Я смешалась и не знала, что еще сказать, но он только махнул рукой. — Сама съешь, тебе поправляться надо, — и зашагал вниз.

Я осторожно вошла в квартиру и прислушалась. Это точно я крикнула "папа" или кто-то другой? Мими, насторожив ушки, смотрела на меня, значит, это была я.

Открытка с домиком как будто обветшала, можно подумать, что ее прислали из прошлого века. Я убрала квадратик картона в стол теперь уже окончательно и безо всякой горечи. У меня, между прочим, отец имеется.

Я прислушалась и, наконец, поняла, что именно в доме не так. Мой домашний Биг-Бен молчал, часы остановились. Ну что же, начнем все сначала. Я осторожно завела часы, вытерла пыль, скопившуюся на макушке купидона, и погрозила ему пальцем — не шали.

Куклы с удовольствием заняли свои привычные места. Хочешь, я тебе другие уши пришью, поменьше, спросила я Вояку, но он отмахнулся — ерунда, ты мне лучше что-нибудь в руки дай, раз уж меч отобрали. Поправив на нем треуголку, я пообещала, что сделаю подзорную трубу, чтобы не скучал. Только не тяни с этим, предупредил Вояка и… подмигнул. А вот Генри… я не представляла, что мне делать с этим типом, может, выбросить его в мусор? Генри недобро оскалился из-под маски, мы оба знали, что я никогда не решусь на такой шаг.

Скоро снова зима, может быть, я буду ловить снежинки напару с Мими. Я задрала голову, пытаясь разглядеть в своем окне Георга, но конечно ничего не увидела. Просто я знала, что он как всегда сидит на подоконнике, снисходительно глядя на нас, и помахала ему рукой.

Между прочим, в одном я не изменилась совершенно — я опять ждала неизвестно чего. Хотя почему неизвестно? На сей раз я точно представляла чего хочу и даже брала уроки рисования, а на работу бежала как на праздник. Я знала не только имена кукол, которые были выставлены в галерее, но и их характеры. Еще чуть-чуть и они станут делиться со мной своими секретами. Даже про Лили я иногда вспоминала с симпатией, возможно, мы с ней встретились не в то время и не в том месте.

Смешно, я чувствовала себя прекрасно, но моя неугомонная тетушка относилась ко мне так, словно я только-только начала оправляться после тяжелой продолжительной болезни. К моему ужасу, она принялась за меня всерьез; кажется, эта операция называлась — "возвращение к нормальной жизни".

Мое положение усугубилось тем, что Левчик с разбитым сердцем укатил в Питер (что-то там ему предложили), и Бабтоня, лишившись своего главного подопечного, примкнула к тете Вале. Теперь они считали своим долгом откармливать меня точно рождественского гуся, постоянно выясняли, какое у меня настроение и почему у меня "грустные глазки", а что ужаснее всего, пытались устроить мое счастье. Конечно, делалось это негласно, но Бабтоня слишком очевидно сменила свой репертуар, теперь в ее рассказах постоянно упоминались некие Зины, Кати, Томы, которые во второй раз очень удачно вышли замуж. Пока ее рассказы были довольно туманными, я терпела или просто отключалась. Иногда сбегала к Елене Петровне, но и она неожиданно поддержала моих любимых наседок.

— Ты считаешь правильным, что тебя окружаем только мы? — спросила она.

— Кто "мы"?

— Ну мы, старухи. Ты не считаешь, что пора бы и с молодым человеком время проводить? Я же не говорю про брак, а только про хорошего знакомого. Для начала. — Я едва сдержалась, чтобы не встать и уйти. Но Елена Петровна и сама все поняла и оставила эту тему, а я теперь знала, что она сочувствует не мне, а моим свахам.

Люшка появлялась редко. Придурок, сказала она про Левчика и, по крайней мере, три раза съездила к нему в Питер "посмотреть, че он там делает". После очередной инспекции она сообщила, что диор готовится к какому-то конкурсу и она ему, так и быть, поможет, и отбыла теперь уже надолго.

— Люшь, ты только с ним не цапайся, он и так наверняка нервничает, — попросила я подругу при расставании.

— Семен, ты же меня знаешь, я в таких делах главный "психотэрапэвт".

— Потому и прошу, что знаю. — Но Люшка надула в ответ свой фирменный пузырь, вот и поговори с ней.

Нет, день все-таки выдался ветреный, Мими даже в своем теперь не столь шикарном комбинезончике дрожала, и мы отправились домой. Георг встретил нас со снисходительно-презрительным видом — "только дураки выходят из дома в такую погоду" — было написано на его толстой физиономии. Я протирала тряпкой лапки Мими, когда в дверь позвонили. Явно это был кто-то чужой, то есть мы с Мими оказались не единственными дураками, и мой кот с подозрением уставился на дверь.

Тетушка пришла не с пустыми руками и подробно перечислила все, что лежит у нее в сумке: сырок, котлетки, кефирчик… Все это мне нужно будет съесть, к счастью, не у нее на глазах. Но не это было целью визита.

— Мы ждем тебя в субботу, — торжественно объявила тетя Валя и поправила очередной шарфик на груди — она становилась заядлой кокеткой. — У меня юбилей, сама понимаешь… К Антонине я сейчас зайду, приглашу. — И тетя Валя ушла.

Конечно, я вспомнила другой "юбилей", Мишенькин, и мне стало смешно и немного грустно. На этот раз никто не рылся в шкафах в поисках подарка для юбиляра и "приличненькой" юбочки для меня. Напротив, я сразу поняла, что подарю тете — часы, довольно старинные, я видела их в антикварном магазине. Конечно, они не смогут заменить ей моих величественных курантов, но рядом с циферблатом там тоже сидел упитанный амур, братец моего хулигана.

Тетя Валя конечно же расстаралась и наготовила на целую армию, крахмальная скатерть едва ни слепила глаза. Конечно же, тетушка рассадила всех парами и объявила: кавалеры ухаживают за дамами. Я бы предпочла заполучить в этом качестве дядю Толю или даже Полковника, но разумеется, они были "заняты", Денис оказался в кавалерах у Бабтони, а мне достался Мишенька. Ложка дегтя в бочке меда.

Впрочем, я через пять минут про него забыла, тем более, что мой сосед ухаживал исключительно за самим собой. Да, вот на ком педагогический талант моей тети обломал зубы…

— Толя, попробуй это, Георгий, положи себе то…, - ну и дальше по списку. Все-таки нас было за столом восемь человек, и моя ненормальная тетушка пыталась следить за тарелкой каждого. Ну что поделать, если у человека такой вот пунктик.

Мишенька отполз из-за стола первым и исчез по-английски, не прощаясь, затем засобирались Полковник и Полина под аккомпанемент тетиных вздохов, что они "мало ели". Мне бы следовало уйти вместе с ними, но я осталась и очень об этом пожалела.

После ухода моего грозного отца тетя и Бабтоня заметно расслабились. Дядя Толя объявил, что он не позволит дамам прикасаться к грязной посуде и исчез на кухне. Ох, как я ему позавидовала!

Тетя сидела раскрасневшаяся и, кажется, немного пьяная. Она успокоилась наконец, и оставила в покое наши желудки, зато тут же принялась… ну да, она принялась за меня. И Бабтоня с готовностью ее поддержала. О чем мои старушки "запели" дуэтом? Естественно, о том, что мне нужно подумать о своей личной жизни.

— Разве должна прелестная молодая женщина быть одна? — вопрошала тетя, обмахивая салфеткой пылающее лицо.

— И я, Валя, говорю то же самое — не должна! — кажется, Бабтоня тоже выпила лишнего, но ее "кавалер" снова наполнил бокалы, и свахи тут же с удовольствием тяпнули.

— У моей хорошей знакомой есть сын, очень приличный молодой человек. У него есть все. Но! — Тетя многозначительно подняла вверх указательный палец. — Нет жены. И ты подумай, Тоня, он ни разу не был женат, ни разу! Почему? А потому что все ищет хорошую девушку, красивую, положительную… И я говорю, а чего ее искать? Да у нас такая есть, даже в сто раз лучше…

Вот что меня в этой идиотской ситуации больше всего вывело из себя, так это поведение юриста. Уж он-то мог встать и уйти, а не сидеть с каменной физиономией и слушать этот бред. Или на самом деле его данная сцена забавляла? Ах да… Ведь я снова могла выйти на охоту, "приличный молодой человек" был в опасности.

— А деньги у него есть? — деловито спросила я.

— Деньги? — кажется, моя тетушка несколько расстерялась. — Ну… наверное. Квартира точно есть, своя, и машина. Очень солидный молодой человек…

— Тогда я подумаю. Если квартира большая, и машина хорошая, то он, скорее всего, мне подойдет.

За столом стало очень тихо, мои старушки рассматривали меня в три глаза, и мы дружно вздрогнули, когда Денис с грохотом отодвинул стул и поднялся из-за стола. Вот и правильно, вот и вали отсюда.

— Детонька, ну что ты такое говоришь? — спросила Бабтоня.

— А что? Ведь этот ваш хороший мальчик наверняка имеет какие-то там… критерии отбора. Ну то есть все-равно что новую машину купить собирается. Хотя, возможно, машина для него больше значит. А я почему не могу выбирать?

— А как же… чувства… любовь? — честное слово, они произнесли это дуэтом, мои милые старушенции.

— А кто тут говорит про любовь? Какая такая лубофь? — вот тебе на, а когда я сама-то успела перебрать? Зато мои бабули, кажется, разом протрезвели и сидели с таким видом, будто увидели перед собой Фредди Крюгера собственно персоной. Мне стало их жаль, уж они ни в чем не виноваты.

— Это я так шучу, — мрачно пояснила я, и моя тетушка судорожно вздохнула. — А если серьезно, то хватит с меня солидных мужчин и не солидных тоже. Я сама пока ничего из себя не представляю, буду работать над собой, бороться с недостатками, шлифовать, так сказать свои положительные качества, если найду, конечно… И вообще, ненавижу свадьбы, букеты — меня от них тошнит. Кольца, пупсов на капоте, ужины при свечах, все ненавижу! Ничего этого не хочу!

— А чего ты хочешь? — кажется, они спросили это хором.

— Хочу научиться кататься на лыжах, горных. Вот.

Между прочим, это я сказала совершенно серьезно, а Бабтоня горестно покачала голвой и прикрыла рукой рот, мол, детонька совсем сбрендила.

Тетя Валя чуть ли не с мобльбой посомотрела куда-то через мое плечо и я оглянулась. На пороге, прислонившись к косяку, стоял Денис и слушал мою речь с кривой усмешкой. Короче, вечер перестал быть томным.

А вдруг это кто-то из команды Аркадия? Мы уже полгода были никем друг другу, но я все боялась поверить в свою свободу и иногда ждала ужасного пробуждения от сладкого сна. Я посмотрела в глазок и отпрянула. Точно! За дверью стоял Денис, великий и ужасный. Я так и не поняла, один он или рядом стоит кто-нибудь еще, с меня и одного юриста более чем достаточно.

Сердце лупило в груди как сумасшедшее, и я решила тихонько отползти от двери и затаиться. Но не тут-то было, звери почувствовали мое состояние и, видимо решив, что я стою перед лицом смертельной опасности, приняли каждый свои меры — Мими завизжала так, что у меня заложило уши — правда, сама она принимала эти звуки за собачий лай, а Георг заревел фирменное "гау…". Пришлось открывать, пока соседи не вызвали пожарных и милицию.

— Привет, — произнес Денис, хотя я не столько услышала его, сколько прочла по губам. Ребятки старались вовсю. Он что еще сказал, и я на всякий случай кивнула. Зря, потому что Денис вошел и замер посреди коридора, затем нерешительно потянул с себя куртку. Он посмотрел на мою охрану и, помедлив, двинулся в комнату. Мими, решив, что раз человек разделся, значит, он свой, тут же успокоилась, и Георг в одиночестве дотянув свою арию вдруг тоже замолчал. Наш незваный гость подошел к часам и, кажется, уставился на купидона. Я вспомнила про тряпку в руке и не придумала ничего умнее как подойти и протереть мальчику макушку еще раз.

— Не стой под стрелой…, - кажется, Денис разговаривал сам с собой. Что-то из инструкции по технике безопасности. Он явно тянул время, и я решила взять быка за рога.

— Вас Аркадий Петрович прислал?

Денис оторвался от созерцания протертого амура и повернулся ко мне. — Кто? А…, нет, я сам.

Что значит "я сам"? Вроде как доброволец что-ли?

— Мне ничего не нужно от него, — на всякий случай поспешила сообщить я. — Я забрала только пастушку, но она моя. Мне ее подарили.

— Пастушка? Какая пастушка? — юрист был явно не в форме, и это придало мне немного уверенности.

— А что тогда? — осторожно спросила я.

— Зашел узнать, как дела.

С каких это пор он стал интересоваться моими делами. Тут явно что-то было не так.

— Какие дела? — пусть считает меня дурой, но я должна была докопаться до сути. Такие люди просто так не приходят и про дела не спрашивают.

— Шлифуешь?

— Что?

— Свои положительные качества.

Не поонял… Он что, издеваться пришел?

Тут мой гость оторвался наконец от часов, взял стул и уселся посреди комнаты. Господи, это ужас как напоминало мне одну сцену. Оказалось, ему тоже, потому что Денис сказал вдруг охрипшим голосом:

— Вы очень хорошо оказываете первую медицинскую помощь, — и как-то особенно посмотрел на меня. А я первым делом посмотрела на его нос. Насколько я могла видеть со своего места, на сей раз, с ним все было в порядке. А вот его хозяин… С ним явно творилось что-то неладное.

— А что болит? — неуверенно спросила я, — мои способности врачевателя были явно преувеличены.

И вот тут я поняла, что он сейчас скажет — "сердце…", и у меня прямо все поплыло перед глазами. Что? Что он говорит?!

— Да голова у меня от тебя болит, Денисова, голова! — хамски обманул мои надежды этот тип и поднялся со стула. Нет, ну почему все читают мои мысли как открытую книгу?! Почему?

— Тогда зачем ты сюда приперся? Лекарство в аптеке! — мне было наплевать, как звучит мой голосок, и я заорала на полную громкость. Мими тут же зашлась лаем, а Денис с силой потер ладонями лицо.

Нет, все-таки зря я так. Он выглядел и в самом деле не лучшим образрм. И конечно он тут же озвучил мои мысли:

— Извини, я сегодня не в форме. И вообще, веду себя как полный кретин. Короче, я предлагаю… научить тебя кататься на лыжах. Горных.

Нет, в конце концов кто из нас идиот? Неужели мы оба!

— У нас во дворе? — я спросила очень осторожно. Мало ли что, человек переработал или правда приболел.

— Сень, я серьезно. Сама выберешь, куда ехать.

Так, он назвал меня Сеней, как Люшка. И я таким его не видела никогда. И это у меня болит голова и трясет как в лихорадке.

— Денис, я все-таки хочу понять, что все это значит. Ты приходишь, про какие-то лыжи тут говоришь…

— Не какие-то, а горные.

— Хорошо, горные, — я была сама покладистость. — Зачем тебе это надо?

— Я понятия не имею, как за тобой ухаживать.

— А?

— Ужины при свечах ты ненавидишь, от цветов тебя тошнит… Что мне прикажешь делать? И ты сама сказала, что хочешь научиться кататься с гор, я готов помочь…

— А ухаживать зачем?

— Ну зачем вообще люди ухаживают, Сень? — кажется, мой гость начал потихоньку выходить из себя. Но поскольку я имела дело с юристом, то решила все выяснить до конца, хотя бы и моего.

— А лыжи… это в смысле свадебное путешествие что ли? — боже мой, что я такое несу!

И тут Денис засмеялся. Это была не просто иллюминация, это был праздничный салют, я даже зажмурилась.

— Ты прелесть, Сенька! Я мучился, что и как сказать, а ты сразу добралась до сути.

Я почувствовала, что он стоит совсем близко и поспешно открыла глаза. Да, теперь Денис был серьезен, только в глазах еще плескалось что-то такое… озорное. С ума сойти!

— Ну для свадебного путешествия все-таки выберем края потеплее, если ты не возражаешь. Хотя… если будешь настаивать… — и он снова засмеялся.

Нет, ну почему в такой момент непременно нужно ржать? Я против занудных ритуалов, но не до такой же степени!

Конечно, эти мысли тут же проявились на моем челе, потому что Денис моментально посерьезнел и подошел ко мне. Мог бы и цветы принести.

— Ксюшь, а поцеловать-то тебя можно?

Я, так и быть, позволила.