Глава 24

— Кисс, а ты не знаешь, кто такой Хвощ?

Мы собирались покинуть постоялый двор с раннего утра. Ночь прошла спокойно, нас никто не побеспокоил. Кисс сказал: если Угорь пообещал, что мы свободны, значит, так оно и есть. В том мире, где вращается Угорь и подобные ему, многое держится именно на том, насколько человек честен с другими насчет выполнения данного им слова. Конечно, бывает всякое, и люди не похожи один на другого, но слово Угря ценится высоко. Но я все равно не спала, несмотря на то, что Койен подтвердил: Угорь сдержит данное обещание и нас никто не тронет. Сейчас, с утра пораньше, мы торопились покинуть это место, оказавшееся не столь спокойным, как нам бы того хотелось…

— Кто такой Хвощ, спрашиваешь? — неприятно улыбнулся Кисс, застегивая куртку. — Вот то-то и оно, что это один из родственников Угря. То ли двоюродный племянник, то ли нечто похожее на то. Дядюшка его к своему делу приучал, с нужными людьми сводил, учил уму — разуму… В общем, готовил преемника из своей семьи. Но, судя по всему, молодому человеку учение пошло не впрок. Или же наоборот… Однако многими нужными связями Хвощ, тем не менее, успел обзавестись. Некоторые его уже рассматривали как преемника Угря. Как видно, племянник решил, что уже умный и знает достаточно для того, чтоб взять дело в свои руки, убрав старого дядюшку с дороги. Ну, естественно, и дело дорогого дяди захапать в свои руки. По-родственному. Кстати, Щука — закадычный друг Хвоща, а вот кто такой Комок — я не знаю. Ну с этим пусть Угорь разбирается. Что касается самого племянника… Пусть он и не является правой рукой своего дядюшки, но в определенных кругах успел набрать немалый веса, да и знает уже немало. Так что Угрю сейчас не позавидуешь…

Когда мы собрались выходить, в дверь постучали. На пороге стояла Гури. Вот только ее сейчас не хватало! Пахнущая дорогими духами, едва прикрытая прозрачной тканью, с тщательно уложенной прической и накрашенная, словно кукла…

— Как, вы уже собрались уезжать? — защебетала она, заходя к нам. — А я, милый, собралась пригласить тебя к себе на завтрак! Ты помнишь наши чудные завтраки?

— За последнее время они как-то подзабылись.

В голосе Кисса не было и следа вчерашнего мурлыканья. Он отвечал вежливо, но в то же время говорил как человек, которому неприятен этот разговор, и который хотел бы закончить его как можно скорее.

— Ах, милый, как плохо на тебя влияет эта женщина!

— Гури, эта женщина, как ты ее назвала, имеет имя, причем красивое имя.

Но нахальную девку так легко было не сломать. Не поведя и бровью, она продолжала:

— Милый, кажется, ты на меня за что-то сердит…

— Это все в прошлом, Гури. Не стоит ворошить ушедшее.

— Может, мы с тобой поговорим? Наедине… Мне хочется многое объяснить тебе — и Гури, подойдя к Киссу, попыталась его обнять. Но тот мягко остановил ее.

— Не стоит, Гури. И потом, мы торопимся. Дела, знаешь ли… Счастья тебе, Гури, и удачи. Рад был увидеться — и Кисс, подхватив сумку, вышел из комнаты. За ним выскочили мальчишки. Я тоже сделала вслед за ними по коридору пару шагов, затем остановилась.

— Вы идите, запрягайте лошадь. Я подойду через несколько минут.

Снова открыло дверь нашей комнаты. Гури сидела за столом, опустив голову и подперев ее руками. Она с надеждой повернулась в сторону открываемой двери, но, видев меня, отвернулась. Кажется, на ее глазах блестели слезы. Сейчас она не выглядела уверенной в себе победительницей. Передо мной сидела обычная уставшая и очень расстроенная женщина, некрасивая и одинокая…

— Что, позлорадствовать заявилась?

— Гури, — сказала я, закрывая дверь, — Гури, ты с Киссом… В общем, слепому понятно, что в недалеком прошлом вы были не чужие друг другу. Как ты могла так с ним поступить?

— Ты это о чем?

— Я имею в виду его проигрыш. Только не говори мне, что к той истории не имеешь никакого отношения. Правду знают все.

— Тебе-то какая печаль?

— Да никакой… Просто Кисс как-то проговорился, что от тебя ничего подобного он не ожидал.

— Правда? — Гури попыталась улыбнуться. — Ну, тогда для меня не все потеряно. Рано или поздно, но он поймет, что по-иному в тех обстоятельствах я поступить не могла. Угорь мне приказал…

— В тех обстоятельствах… А предупредить Кисса ты не могла? Ведь прекрасно знала, что ждет парня в результате проигрыша. Не спроста же Угорь велел тебе довести Кисса до того, чтоб он проигрался в пух и прах! И ты пошла на это, несмотря на то, что хорошо знаешь определенные правила игры, установленные в вашем мире… Ты хоть имеешь представление, что ему потом пришлось пережить?! Да и вчера… Ты приглашала парня вовсе не на любовное свидание, а туда, где его уже ждал Угорь. И вовсе не с чашкой чая…

— Откуда я знала, чем все это в конечном итоге обернется?! Мало ли что у Угря на уме! Можно подумать, ты бы пошла против воли хозяина! Я же не думала…

— И напрасно.

— Мне приказали! Не было иного выхода, кроме как подчиниться…

— Очень удобная отговорка. Я не могла, потому что мне было велено, приказали, заставили, вынудили… Да зачем я втолковываю прописные истины? Ты сама все прекрасно понимаешь! То, что ты сейчас мне говоришь, что пытаешься доказать — это так, отговорки для собственного успокоения. Но если Кисс был тебе настолько дорог, как ты сейчас пытаешься это показать, то почему ты тогда его не защитила? Или же просто не предупредила? Хотя бы совесть была спокойна…

— Между прочим, я сама пострадала от всей этой истории! Мне тоже непросто!.. Вон, и Кисс рассердился…

— И с чего это, интересно? Сама-то как думаешь?

— Нечего мне читать мораль! Интересно, как бы ты поступила, окажись на моем месте? Не подчинишься — и Угорь выставит тебя на улицу. И что я там буду делать? Хотя тебе всего не понять…

— Почему же?

— Ты кто? Обычная деревенская девка не первой молодости, подобранная Киссом непонятно где!..

— Гури, ты меня не моложе. Не ошибусь, если предположу, что мы с тобой одногодки.

— Пусть так. Но все равно: ты — деревенская, а я… Я тебе не ровня. Что я буду делать одна, без Угря, без его помощи и покровительства? Замуж за бедняка идти? Мыть, стирать, готовить? Может, ты мне еще и работать пойти посоветуешь? Ага, как же, уже бегу, спотыкаясь на ходу! Не для того я всеми силами пробивалась наверх, чтоб вернуться назад, в ткацкую мастерскую, где мои мамаша с сестрами горбатятся до сегодняшнего дня! Что я там буду иметь? Кучу скулящих детей и нищенские деньги? Спасибо, такого счастья мне не надо! А Угорь… Он не прощает ослушников. Один раз пойдешь против его воли — выгонит, и назад не возьмет. И что дальше?.. Да, мы были с Киссом вместе како-то время, и он это прекрасно помнит, сколько бы не утверждал обратное! Так что можешь сколь угодно долго смотреть на него своими непонятного цвета глаза, но он вернется ко мне! Должен вернуться! Должен!..

Я уже хотела было уйти, но Гури заговорила вновь, убеждая саму себя:

— Он вернется ко мне. Посердится и вернется… Все одно ему больше пойти некуда… Да, а как тебя звать? Кисс называл тебя Лия… А полное имя у тебя какое? Лиян?

— Допустим.

— Обычное имя. И что Кисс в нем нашел красивого?

— Ему видней…

— Видней… Ну, — зло усмехнулась Гури, — ну, раз тебя звать Лия, то тогда тебе с Киссом ничего не светит. И не надейся понапрасну. Ничего у тебя не выгорит…

— С чего это вдруг ты так решила?

— Все с того же! Тебе про то можно и рассказать, чтоб понапрасну губу не чужих парней не раскатывала. Был у нас с Киссом один общий знакомый, по кличке Нырок. Ну, ты о нем все одно не слыхала…

Нырок, Нырок… Гури, ты не права — я о нем слышала! В памяти возник застенок в Стольграде, Кисс, спрашивающий, верно ли то, что мое полное имя — Лиана… Еще, помнится, получив этому подтверждение, он обозвал какого-то Нырка сукиным сыном…

— … Так вот, — продолжала Гури, — так вот, этот Нырок сам по себе был никудышный паршивый мужичонка, на которого лишний раз и смотреть не хочется, но вот как предсказатель будущего — о, в том он был само совершенство! Лучшего прорицателя я в жизни не встречала! Никогда не ошибался. Если выскажется, неважно кому, насчет дальнейшей жизни того человека — можно не сомневаться, именно так оно все и произойдет, как ни крутись, как не пытайся обмануть судьбу… Правда, иногда говорил непонятно, но потом, по истечении времени, все становилось на свои места… Деньги мог бы зарабатывать несусветные, если бы не одно "но". Беда в том, что будущее открывалось Нырку на краткий миг, причем в то время, когда он уже был мертвецки пьян и вот-вот должен был захрапеть, отсыпаясь. Когда наступало это долгожданное мгновение — вот именно тогда он таращился безумным взглядом на кого-либо из окружающих его людей, предсказывал тому его дальнейшую судьбу, и падал на пол, засыпая еще до той секунды, когда его почти бездыханное тело оказывалось среди грязи и чужой обуви. Бывало и такое, что не договаривал, засыпал на полуслове. Очень многие его и поили до невменяемого состояния лишь для того, чтоб узнать про то, что их ожидает в дальнейшем. Рискованное занятие. Я никогда не хотела знать заранее о своей будущей судьбе. Зачем? Уж лучше так: что будет, то и будет… Кстати, когда Нырок просыпался, то не помнил ничего из своих недавних пьяных высказываний. Потому и кличку такую имел: нырял в сон и хмельное забытье, как в воду…

Гури замолчала. Я ждала. Когда она вновь заговорила, голос у нее был куда спокойнее.

— В тот вечер Нырок опять напился в хлам, и стал приставать ко мне. А я была не одна. С Киссом, естественно. Около нас, как обычно, с десяток дур вертелось. Можно подумать, им больше было заняться нечем! И все на Кисса таращились. Ты же знаешь, какой он красавчик, если распустит свои чудные волосы!.. Так вот, я уже сказала, что Нырок стал тянуть ко мне свои немытые лапы. Как и следовало ожидать, за подобное непотребство Кисс заехал ему в пятак. Ну, Нырок поднялся с пола, высосал из горлышка чуть ли не полбутылки крепкого вина, и, глядя на Кисса, заявляет нечто вроде того: ты, мол, не радуйся, что все бабы на этом свете твои! Встретится тебе одна, имя которой напоминает плющ. Точнее, звать ее именем какого-то растения. На плющ похоже, но не плющ, хотя это и не важно… Она, дескать, с первого взгляда вокруг твоего сердца обовьется так, как вьюн обвивается вокруг дерева, и никуда ты от нее не денешься. А жизнь у вас с ней будет нелегкая и опасная, всегда по краю ходить придется… Как в бурлящем котле, где и враги, и схватки, и войны… Покоя никогда знать не будешь. И еще: выживешь, мол, ты лишь в том случае, если эта баба того пожелает, а она может и не захотеть, чтоб подобное произошло. Тогда пойдешь ты в царство теней, к своей матери… Да и баба эта сама, возможно, недолговечна. Причем она эрбат, хотя сама этого еще не знает. Эта девка из тех, от кого люди стараются держаться как можно дальше, и тебя в свою жизнь впутает так, что мало не покажется. Так вот, сказал Нырок, если не желаешь рисковать понапрасну, не хочешь для себя ранней смерти, то как только встретишь бабу с именем плюща… Короче: чем бы ты ни занимался, что бы ни делал — в тот же миг бросай все и беги от нее со всех ног как можно дальше! Жизнь — она куда дороже, чем все барахло или деньги… Вначале ты еще сможешь от нее уйти, а потом уже нет. После вашей второй встречи ты уже сам кинешься ее искать. Так что если ты так поступишь с самого начала — убежишь от этой бабы после первой же вашей встречи, то вот тогда будешь жить долго, хотя и без особых радостей и не очень счастливо. Обычно, в общем.

Погоди, Гури, погоди! Плющ… Тогда же, в застенке, Кисс спрашивал меня, можно ли назвать лиану плющом… Я, помнится, даже оторопела от такого странного вопроса. Правда, значения этим словам не предала. Решила, что у парня или бред, или очередное желание ехидничать на мой счет. А Кисс, как видно, к предсказаниям вечно пьяного пророка относился более чем серьезно. Иначе с чего ему меня плющом называть? Ерунда какая-то! И потом, лиана — вовсе не плющ. Хотя, с другой стороны, этот так называемый предсказатель подбирал те слова, какие знал… Да еще в пьяном угаре… Тут можно много чего наплести!

— Нырок… Он еще что-то сказал?

— Да, еще нес непонятную чушь про семью, разбитые надежды, мать с отцом… Нечто вроде того, что она его будто бы простила за все нанесенные ей обиды и горести, а он ее нет. Все еще проклинает, хотя во всем виноват только сам… Дескать, это ему наказание от Пресветлой Иштр за нарушенную клятву, и не стоит его жалеть… Беда в том, что я плохо слушала то, что несет Нырок — как назло, отвлеклась совсем ненадолго, на десяток-другой мгновений, но этого мне хватило, чтоб упустить нить разговора. Я многое не поняла, а Кисс, хоть и успел крепко поддать к тому времени, но услышав слова предсказателя, враз протрезвел и прямо с лица спал. А Нырок все продолжал трепать языком. Говорил что-то про то, что он, Кисс, должен исправить грехи отца, о лжи, о каких-то пропавших камнях, которые вечно с ним и принадлежат ему по праву наследования, как и все остальное… Еще плел нечто непонятное, больше похожее на бред. Там были и звезды с сиянием, и снега с перевалами, змеи, пески, невольники и так далее, и тому подобное… Кроме Кисса, который от слов Нырка аж с лица спал, никто ничего не понял. Я до сих пор ругаю себя за то, что не выслушала полностью нашего пьяного предсказателя, а Кисс позже мне объяснять ничего не стал… Нырок же, высказав все, что хотел, вырубился, как это обычно у него происходило в таких случаях, и проспавшись, он уже ничего не помнил. В общем, как всегда. Кисс, правда, еще пытался что-то вытряхнуть из похмельного предсказателя, да куда там!..

— И что было дальше?

— Что было? С той поры Кисс, прежде чем с новой девкой познакомиться, вначале ее имя узнает. Помнится, одно время подкатывалась к нему смазливая шлюшка по кличке Вьюнок. Хвостом за ним вилась, все на глаза парню пыталась попасть. Только ничего у нее не вышло. Кисс при одном ее появлении шарахался, как от патруля стражников.

— А где сейчас Нырок?

— Там, где и положено быть таким олухам. Наплел в пьяном угаре нанюхавшемуся серого лотоса придурку такого… Ну, придурок он и есть придурок: проломил Нырку голову. Причем на раз. Как он потом твердил каждому встречному — поперечному: дескать, если предсказателя убить, то напророченное им не сбудется… Я ж говорю — придурок. Предсказание все одно сбылось меньше, чем через полгода: вздернули голубчика, несмотря на все его ухищрения. Тут все просто. Как не старайся быть осторожным, кого не убирай со своего пути, но казнокрадство в огромных размерах и убийство свидетелей ни к чему иному привести не может…

Гури вновь замолчала. Выговорившись, она заметно успокоилась, приобрела уверенность в себе и с прежней насмешкой посмотрела на меня.

— Поняла, к чему я тут перед тобой распинаюсь?

— Не совсем.

— Чтоб знала: с Киссом тебе ничего не обломится. Разочарование будет горьким. Кисс — парень не злой. Если что пойдет не так — он может и ко мне вернуться. Во всяком случае, я на это надеюсь всерьез. Все же в прошлом нас многое связывает… И в следующий раз я буду куда осторожней и предусмотрительней в своих поступках. Знаешь, почему я спокойна и почему рассказываю тебе про все? У тебя обычное имя, и к тому непонятному плющу ты не имеешь никакого отношения. Так что, надеюсь, Кисс все же вернется ко мне. Да, я сделала то, что не должна была делать, но он меня поймет. Пусть и не сегодня… А я… Кто бы и что бы ни говорил, а девушка должна думать о своем будущем, должна обеспечить свою старость, а для золота нет разницы, каким образом оно попадает в твой кошелек.

— Я так не считаю.

— Перестань!.. Только не надо сейчас изображать передо мной благородство души! Чистоплюйство могут позволить себе лишь те, у кого мошна лопается от золота, а остальные должны крутиться, чтоб выжить! И нищими под старость не остаться!

— Крутиться тоже можно по-разному…

— Да, иногда приходится делать то, чего бы нам делать никак не хотелось. Мы с тобой женщины, должны понять друг друга, хотя ты и порядочная стерва. Давненько мне такие отъявленные курвы не попадались. Уважаю и ненавижу… Понять не могу, отчего ты никого не боишься? Или почти никого. Вроде серый лотос не куришь и не нюхаешь… Есть в тебе нечто такое, что позволяет думать: к жизни у тебя особое отношение. Наверное, именно это и привлекло Кисса.

— А ты внимательная…

— У меня работа такая — понимать людей и раскручивать их, как положено. Или как того Угорь пожелает. И мне нравится этим заниматься, дурить что баб, что мужиков. Особенно мужиков. Я же со всего этого твердую долю имею. С каждой раскрутки. Не скажу, что доля большая, но и малой ее тоже не назовешь. Коплю деньги на будущее: или на приданое, или на старость… Надеяться надо только на себя — мы же не знаем, что с нами дальше приключится! Я получила свою долю, то, что мне положено в таких случаях, и с проигрыша Кисса… Что, удивлена? Хочешь, скажу правду? Дело не только в деньгах. Я еще силы свои хотела испытать лишний раз, проверить, смогу ли обвести вокруг пальца парня, который меня хорошо знает. Даже очень хорошо. Как видишь, я сумела, и, как это ни странно, горжусь этим. Не каждому дано заставить другого человека делать то, что он по собственной воле никогда бы не сделал. Не я такая, а такая жизнь, и по-иному в ней нельзя! Вот ты — другая, и это меня злит… Интересно, с его это я перед тобой разоткровенничалась? Наверное, ты в чем-то права: надо оправдаться хотя бы в чужих глазах за то, как поступила со своим парнем… А сейчас проваливай с глаз моих, и чтоб я тебя больше никогда не видела!

— Да, конечно… Сейчас уйду. Гури, ты извини меня за вчерашнее. Я просто разозлилась на тебя, вот и наговорила много лишнего. И, кстати: фигура у тебя действительно потрясающая. Так что все мои слова — это обычная женская зависть.

— Ну, я тоже не стеснялась — хмыкнула Гури, улыбнувшись уже без всякого ехидства. — Фигура… Да еще и потрясающая… Знала бы ты, чего мне это стоит, каких трудов и ограничений!.. Вот если б можно было добавить к ней еще такое лицо, как у тебя, или хотя бы твои глаза… В таком случае я б давно замуж за какого — нибудь из Правителей вышла! А уж за герцога или графа — вообще без проблем!.. Хм!.. А ты куда большая стерва, чем мне показалось вначале… Повторяю: исчезни с глаз моих, пока я добрая! Со мной подобное размягчение духа случается нечасто… И спасибо, что вчера Щипку врезала — это была моя давняя мечта. Без меры лапы распускает, кобель слюнявый…

Внизу меня уже ждали. Лошадь давно была запряжена, и мальчишки сидели на телеге. В ответ на безмолвный вопрос Кисса я развела руками:

— Извини, в две минуты не уложилась. Мы с ней не ругались, просто поговорили. Так, о всякой бабской ерунде. И, чтоб ты знал, я перед Гури даже извинилась. Все же вчера вечером я ее несколько потрепала. В переносном смысле, разумеется…

Несмотря на утверждение Кисса, что нам нечего ожидать неприятностей, во всяком случае, со стороны ребят Угря, я все же опасалась, не знаю чего. Однако все прошло спокойно. Мы без проблем покинули поселок, и направились дальше, в сторону Стольграда.

Дорога… Верить, или нет — ваше дело, но меня успокаивал уже один только вид этой самой дороги, и совсем неважно, что это было: широкая мощеная дорога, или узкая петляющая тропинка. Главное — идти по ней и знать, что мир — бесконечен, и ты еще можешь многое увидеть в нем. И это только на первый взгляд может показаться, что дорога скучна. Утверждать подобное может лишь тот, кто не ценит то, что его окружает. Или же тот, кто настолько поглощен своими насущными делами, что ему некогда посмотреть по сторонам. Бедняга — он считает, что всегда успеет это сделать… Дорога неповторима. Она притягивает к себе, не отпускает, берет тебя в плен, обещает все новые и новые открытия…

Несколько следующих дней навсегда отложились в моей памяти как время безмятежного и светлого счастья. Летние дни стояли просто золотые, другого слова подобрать сложно. Теплое, но не обжигающее солнце, тихая, почти безветренная погода, чистое небо, покой и прохлада в лесу, звенящий гудением стрекозиных крыльев и треском кузнечиков простор бескрайних полей, залитых ярким солнцем… Ночной костер, испеченные в золе овощи, то и дело встречающиеся на нашем пути обозы, телеги, одинокие путники, случайные, ничего не значащие разговоры с теми людьми, что встречались на нашем пути… Сменяющие друг друга хутора, деревушки, поселения, небольшие города… Тенистые ручьи, неторопливо несущие свои воды реки, отмели, заросшие кувшинками и камышом, пруды, покрытые ряской…

Как все было хорошо! Просто замечательно! Бесконечная лента дороги приносила радость и безмятежность в мою душу! А проблемы… Они никуда не ушли, но решать их будем, когда придет срок. Сейчас у меня была именно та жизнь, о которой я беспрестанно мечтала в последнее время, и которая была мне нужна. Я часами могла наблюдать за тем, как плывут облака по небу, или как жук ползет по траве… Или любоваться росинками на траве, переливающиеся под восходящим солнцем… Светлые Небеса, как же это все красиво! Небо, дорога, свобода, неторопливо катящаяся телега…

Единственное, что нет — нет, да и цапнет в душе, так это понятие того, что закончился еще один день из ограниченного числа тех дней, что мне были отведены. А их, этих дней, осталось не так и много. Плохо, когда ты поневоле считаешь отведенный тебе срок жизни… Но эти мысли я гнала прочь. Не стоит думать о плохом.

Разумеется, мы ехали не просто так. У нас была конечная цель — Стольград, но я боялась признаться самой себе, что пытаюсь оттянуть приезд туда, в большой и шумный город. Кто знает, что нас там ждет? Вдруг опять застенок?

А здесь, в дороге, было просто чудесно! На душе были покой и непонятная мне самой радость. Не могу вспомнить, была ли я хоть когда-то в жизни так счастлива просто оттого, что все еще живу на этом свете, что утром увижу восход, а вечером закат… Говорят, эрбаты остро чувствуют красоту природы. Может, это и так. Я, во всяком случае, не могла не восхищаться той простой красотой нашей северной природы, что видела вокруг себя. Мне не надоедало любоваться ни лентой бесконечной дороги, ни деревьями по обеим сторонам этой дороги, ни тем, как ветер шевелит кроны этих самых деревьев… Этим же чувством полного счастья от меня непонятным образом прониклись как наши мальчишки, так и Кисс. Ребята, выросшие в городе, с интересом изучали открывающийся перед ними мир, а Кисс… Кажется, он разделял мое чувство покоя и удовольствия от нашей нынешней жизни. Понятно, что такое счастье не могло длиться вечно, но мы наслаждались каждым моментом этих светлых дней, дарованных судьбой…

Телегой правили мальчишки, и это занятие им никак не надоедало. С нашей стороны по этому поводу никаких возражений не было. Нравится — и пусть занимаются… А мы с Киссом не столько ехали в телеге, сколько шли рядом с ней. Не знаю как Киссу, а мне нравилось видеть дорогу под ногами. Удивительно, но в последнее время мы с Киссом почти перестали цапаться, к великому разочарованию мальчишек, которым отчего-то нравилось слушать наши прежние препирательства.

По всей видимости, все, кто встречался нам на пути, все принимали нас за семью. Отец, мать, двое детишек… Таких по дорогам ездит немало. Мало ли у кого какие дела!.. Надо признать: если нас и искали, то пока что удача была на нашей стороне.

В тот день мы остановились передохнуть у реки. День недавно перевалил за свою половину, и надо было дать отдохнуть лошади. Лис ненадолго убежал в лес, и вскоре мы услышали его голос, зовущий к себе. Ну что там еще с ним приключилось? Мы прошли всего — то пару десятков шагов, когда увидели Лиса, едва не подпрыгивающего от радости. И неудивительно: мальчишка случайно натолкнулся на поляну, сплошь усыпанную земляникой. Как это местные умудрились проворонить такое богатство, сюда не заглянули? Столь большого количества ягод в одном месте я еще не видела! Чуть ли не сплошной благоухающий красный ковер. Переспевшие темные ягоды уже начинали осыпаться. Тем не менее ягод на полянке было еще столько, что в некоторых местах из-за них не видно листьев.

Не могу сказать точно, сколько времени мы провели на этой благословенной поляне. Может час, может пару часов, но, скорей всего, больше…Только вот когда мы ее, наконец, покинули, то сплошного красного ковра на полянке уже не было. Зато были наши битком набитые желудки…

— Все! — заявила я, падая на сено, которым была изнутри устлана наша телега. — Все! Делайте со мной, что хотите, но идти я не в состоянии. Во мне, наверное, не меньше ведра ягод! Если не больше…

— Присоединяюсь! — бухнулся рядом со мной Кисс. — Лиа, пододвинься, а не то моему набитому животу здесь места не хватает! Разлеглась, здесь, понимаешь… Парни, к вам большая просьба: везите нас, куда хотите, но не трясите. Во избежание больших неприятностей… Все, на землянику я сегодня уже смотреть не могу! Объелся до того, что вот — вот тресну!..

Мальчишки, которые смели ягод ничуть не меньше нашего, передохнуть, тем не менее, не желали. Можно подумать, внутри у них не по одному желудку! И куда только в них столько влезает? Ягод они съели ничуть не меньше нашего. Даже больше. Вот только нам шевелиться не хочется, а Лис бодро взялся за вожжи. Править лошадью ему нравилось даже больше, тем брату.

А Толмач занялся своим любимым делом — ловил бабочек, кузнечиков и стрекоз. Что за занятие для мальчишки — ловить букашек? Но ему нравилось, тем более, что парню не нужны были эти бедные насекомые. Скорее, тут был охотничий интерес. Поймать, рассмотреть и снова выпустить на волю. Из-за его любви ко всему летающему и прыгающему мы не ехали, а плелись по дороге, причем то и дело Лису приходилось останавливаться, поджидать нашего юного любителя букашек. Но мы ничего не имели против. Пусть парень бегает, если ему так нравится рассматривать бабочек, а нам все одно спешить некуда…

— Лиа, а в твоем родном поселке есть такие же ягодные поляны? — спросил меня Кисс.

— Таких богатых на ягоды я не видела. Есть, конечно, земляничные поляны, куда ж без них? но таких, чтоб ягоды на них можно собирать горстями я пока что не встречала. Так, слыхала кое — что от тех, кому повезло натолкнуться на подобные места… Да и в лес я ходила только до того, как мне исполнилось девять лет.

— А что потом?

— Потом… Потом я перестала быть человеком. Стала домашней рабыней. И в лес больше не ходила, впустую время не теряла. Уйти в лес за ягодами или грибами — это потеря нескольких часов, которые могут быть использованы с куда большей пользой для домашних дел, или для выполнения очередного заказа по шитью. За эти несколько часов я успевала вышить или сплести немало. Или что необходимое по хозяйству переделать, белье постирать, за скотиной убрать, еду приготовить, матушке и сестрице очередное растирание сделать… Куда выгодней было покупать те же грибы — ягоды у поселковых детишек: они в наших местах дешевые, а ягоды многие и собирают как раз для того, чтоб проезжим продавать, лишнюю монетку заработать…

Я не стала говорить Киссу о том, что сегодня я впервые за много лет наелась ягод. Впрочем, не только наелась, а и впервые попробовала их за последние годы… Мне невольно вспомнилось, как семнадцать лет назад бабушка впервые купила ягоды у соседских детей. Кстати, этими купленными ягодами тоже была земляника. До того, как и все дети в поселке, в лес за ягодами ходила сама. Но после проведения обряда эценбата мне было запрещено покидать дом и выходить за ворота. Только с бабушкиного разрешения и только за водой на колодец… Тогда, в девятилетнем возрасте, увидев на столе туесок с душистыми ягодами, я не удержалась, и зачерпнула горсточку ягод. Ну, земляника — это настоящее лакомство даже для взрослых, не говоря о детях! Не удержалась, и взяла еще… На пол меня свалил сильнейший удар палкой. Бабушка была в ярости, вернее, от злости она не помнила себя. Наверное, она и до того была не в настроении, а увидев, что я взялась за ягоды, сорвала на мне накопившееся зло… Палка снова и снова опускалась на меня, пока не переломилась. Но этого было мало. Бабушка схватила вожжи и хвостала ими меня так, что синяки от тех ударов не сходили с моего тела не одну седмицу. " Не смей жрать того, что тебе не положено! — твердила она, как заведенная. — Это не тебе! Это для твоих больной матери и сестры! Не тебе, корова, ими пузо ненасытное набивать! Не для тебя их покупали! Всех объесть готова, лишь бы свою утробу ублажить!..". Много чего она мне тогда наговорила, даже сейчас, спустя многие годы, про то вспоминать не хочется. Больно и противно. Однако бабушка добилась, чего хотела: тот жестокий урок мне навсегда врезался в память. С той поры я никогда не ела ягод. Не дотрагивалась даже до тех, что росли в нашем саду. Я кормила ими матушку с сестрицей, а оставшиеся или сушила на зиму, или томила в печке. Зимой они у них шли за милую душу… Высокие Небеса, не стоит ворошить прошлое, тем более, что я там немногое могу вспомнить добрым словом.

Но Кисс что-то уловил в моих словах, и больше ни о чем спрашивать не стал. И хорошо. Только в его взгляде появилась жалость. А вот этого мне не надо. Не привыкла. Лучше я его спрошу про то, что меня давно интересует.

— Кисс, ты как-то сказал, что с ранних лет не имеешь семьи… Сколько тебе было, когда ты остался один?

— Это имеет какое-то значение? — голос парня вновь изменился, стал чуть более сухим и холодным.

— Просто хочется немного больше знать о человеке, с которым меня свела судьба.

— Как интересно звучит: свела судьба…

— Кисс, ты опять начинаешь уводить разговор в сторону. Я спросила без всякой задней мысли…

— Ну, если без мысли… С семи лет.

— А что тогда произошло? Как ты потерял семью?

— Семья… Ну, ее, как таковой, и не существовало… А дом… Как выяснилось, у меня его никогда не было.

— А родственники? У тебя есть хоть кто-то из родни? Братья или сестры…

— У меня? — Кисс неприятно усмехнулся. — У таких, как я, никого нет.

— Кисс, я видела у тебя оберег. Фигурки донн — ди. Старенькие. Судя по всему, они находятся у тебя с детства. Этот оберег от родителей получил? Они у тебя живы?

Кисс какое — то время молчал. Я думала, он мне уже не ответит, но ошиблась.

— Донн — ди дала мне мать. Она была самым лучшим человеком на свете.

— Была… Она умерла?

— Нет. Ее убили.

— Когда?

— Давно.

— Где?

— Далеко отсюда.

— Кто?

Кисс замолчал. Закрыл глаза, делает вид, что задремал. Если молчит, то лучше сменить тему разговора. Только вот о чем его спросить? А молчание тяжелое, не хочется ему отвечать на мой вопрос… Ох, Кисс, отчего ты не хочешь мне ничего рассказывать ни о себе, ни о своих родных? Все, что я о тебе знаю — это отрывочные редкие сведения, говорящие совсем немного. Если что и рассказываешь охотно, то только о тех странах, где бывал раньше, куда тебя забрасывала судьба…

Конечно, при большом желании можно войти в сознание Кисса, покопаться там… Только вот делать этого я не хочу, и вообще считаю, что заходить в мысли стороннего человека можно лишь в случае крайней необходимости, или же по его разрешению. Иначе это будет похоже на то, как если бы к тебе в дом без приглашения заявился незнакомец и бесцеремонно начал копаться в твоих вещах, отбирая для себя то, что ему интересно…

— Смотрите! — раздался голос Толмача. Мальчишка бежал к нам, держа в руке большую стрекозу. — Вы только посмотрите, какая здоровенная! И какая красивая!..

Стрекоза, и верно, была хороша. Величиной с большую мужскую ладонь, удивительного ярко — зеленого цвета. Особую красоту стрекозе придавали сверкающие золотые полоски на теле и огромные круглые глаза. Когда мы, вдоволь налюбовавшись на прекрасное создание, отпустили ее на волю, то стрекоза, недовольно гудя, стремглав умчалась прочь.

— Ой, умора! — вдруг рассмеялся Кисс. — А ты заметила: эта бедная стрекоза цветом один в один напоминает тебя… Ну, в ту незабываемую ночь, когда ты выползла из болота в образе змеиной королевы. Тогда, на краю Песчаной Косы, неподалеку от твоего поселка… Точно! Не забыть: перед моими глазами появилось жуткое чудище, большое, ползающее, желто — зеленое!.. Да еще и с глазами навыкате! Правда, от стрекозы глаз не оторвать, а на тебя в тот миг и смотреть не хотелось! Жуть, а не женщина! Некоторые из моих людей потом свои штаны стирали, и никто их за это не осуждал…

Нашел, что вспомнить! Впрочем, хотя бы молчать перестал…

— А мне тоже кое — что на память пришло. Чтоб знал: я тебя тоже видела. Правда, рассмотреть могла немногое, и только то, что просматривалось из кустов у воды. Интересно, с чего тебе на месте не сиделось? Все на дорогу бегал, будто ждал кого-то. Я вначале думала — ты посты поверяешь. Но… Непохоже. И куда бы ты ни ходил, чем бы ни занимался, а все одно на дорогу выскакивал, все там что-то выглядывал. Вот и открой мне секрет: что ты там забыл? Не думаю, что это столь великая тайна, о которой надо помалкивать. Только уговор — не врать.

Меньше всего ожидала, что Кисс смутится. Причем настолько, что у него, как у мальчишки, покраснеют уши.

— Чего — чего… И верно — ждал. Тебя ждал.

— Кисс, я же просила — не врать.

— Я и отвечаю, как на духу… Просто в тот вечер… В какой — то момент мне показалось, что ты пошла вслед за мной. Больше того: я был в том почти уверен. Ты запомнилась мне еще там, на постоялом дворе в вашем поселке. Холодная, отстраненная, неулыбчивая, держащаяся на расстоянии, но с такими необычными глазами!.. Разумеется, увидев тебя, я не был сражен наповал, но у меня отчего-то появилось желание увидеть, как ты улыбаешься. Увы, в тот раз этого счастья так и не дождался. Наш первый разговор… Я тогда отказал тебе в разрешении накормить людей. Не знаю, служит это оправданием, или нет, но еще при отправке каравана мне было категорически запрещено принимать хоть какую — либо помощь со стороны. Оттого я тебе и отказал. Когда ты стала уходить от нашего стола, то мне внезапно захотелось тебя вернуть, или хотя бы еще раз увидеть… Кстати, ты не притворялась и тот наш разговор, действительно, был тебе неприятен. Я еще тогда решил, что после обязательно наведаюсь в ваш поселок. Может, растоплю эту ледышку, то есть тебя… А к вечеру мне вдруг показалось, что ты направилась вслед за караваном. Ерунда, конечно, но в то время я готов был прозакладывать голову, что вот — вот снова увижу девушку с васильковыми глазами…

— И когда же ты решил, что я направилась вслед за тобой?

— К вечеру. Где-то за час — другой до того, как мы встали на ночевку.

Не знаю, что и сказать… Ведь именно в это время мы с Маридой и отправились вслед за караваном. Скорей всего, это простое совпадение…

Наша телега выехала из леса и теперь двигалась по широкому полю, конца и края которого было не видно. Одуряющее пахло донником и клевером, стрекотали кузнечики, по голубому небу плыли редкие белые облака… Все же как невероятно красив наш мир! Жаль, что не у всех есть время и возможность это замечать…

— Кисс, а что ты будешь делать дальше? Как я поняла, ты за что-то объявлен в розыск… Тебя ищут. Не знаю, правда, за что. Так что тебе показываться в Стольграде небезопасно…

— Хватит мне бегать. Может, несколько лет назад это и был единственный правильный выход для меня, но… Но все меняется, и я рискну… В общем, в моих планах нет очередного побега от стражи. Думаю, мне предстоит долгий разговор с Вояром. А дальше… Дальше будет видно. Не хочу ничего загадывать… И мальчишки… Не бросать же их на улице. Надо ребят куда — то пристроить… А что собираешься делать ты?

— К сожалению, у меня нет выбора. Я собираюсь сделать все возможное, чтоб снять с себя последствия обряда эценбат. Как немного мне надо — стать обычным человеком. Или это много?.. Получится снять с себя… это, или нет — о том знают лишь Высокие Небеса. Если все пройдет, как надо — в таком случае я стану самым счастливым человеком на свете. А если же у меня ничего не получится… Ты сам говорил: красивых мест на свете много. Постараюсь увидеть хотя бы те из них, что успею…

— Лиа…

— Кисс. Я все хочу тебя спросить, да как-то не получалось… Когда ты в наш поселок вновь приехал… Ну, когда меня там уже не было… Сестрица… Она тебя как встретила? Сердилась на меня?

— Лиа, я тебе скажу правду — Кисс вытащил изо рта изжеванную травинку и выбросил ее в сторону. — Хоть злись на мои слова, хоть нет… Твоя ненаглядная сестра — законченная эгоистка. Ее не интересует никто, кроме дорогого мужа да собственной драгоценной персоны. Хреновыми воспитателями были твои бабка с матерью… Ну, мать — ладно, это я понимаю: больной человек, грех с нее что — либо требовать. Но в остальном… Обычная история в семьях, где есть батт: один работает, а остальных с детства балуют сверх меры, и те живут, не думая о будущем. Больше того: в тех семьях у многих детей только один вид беспрестанно работающего человека вызывает подспудное чувство собственного превосходства и отвращения к любой работе. А частенько дети в подобных семьях растут с твердым убеждением, что работник — существо куда более низкое, чем они.

— С чего ты это взял?

— Успел насмотреться на подобные истории. Для очень многих, выросших в таких семьях, начать работать — это примерно то же самое, что унизить себя, встать вровень с баттом. Потом, когда такие люди остаются одни, то выясняется, что беспомощны и слабы. А отсюда в дальнейшем идут и раздоры в семьях, и жестокость, и трудности в их дальнейшей жизни. Очень многие из выросших в семьях, где есть батт, способны только потреблять. В общем, твоя милая сестрица — наглядный пример всего этого. Хочешь, скажу, чем все у нее закончится? Очень быстро все ваше немалое хозяйство придет в упадок, деньги разлетятся по ветру, а своя сестрица окажется одна, в пустом и обедневшем доме, обозленная на весь белый свет, не приспособленная ни к жизни, ни к труду. Но это в лучшем случае. Часто вместе с деньгами теряют и дом, и здоровье… И не надо говорить, что я сгущаю краски. Подобные случаи, к сожалению, очень часто заканчиваются одинаково. Не веришь? Для подтверждения моих слов достаточно знать жизнь людей в южных странах, где эценбат по-прежнему распространен. Там подобное происходит сплошь и рядом. Таким жестким образом Небеса наказывают всех, кто позволяет себе иметь эрбата в семье, жить за счет него, идти против законов, установленных Небом и Светлыми богами. Пусть даже за содеянное должны будут расплачиваться их дети и внуки…

— Это несправедливо…

— Это жизнь со своими законами, против которых ни в коем случае не стоит идти.

— И все же, о чем ты поговорил с Даей? Как у меня дома?

— Да ничего хорошего. Для твоей сестры очень многое в этой жизни стало неприятным открытием, в том числе и всем известная истина, что быть хозяйкой в доме — это труд и ответственность. Нанять человека ухаживать за скотиной сразу же после твоего отъезда из поселка — на это у твоей сестрицы ума хватило. Иначе голодные животные и не доеные коровы не дадут спокойно жить. Но вот что творится у вас в доме!.. Описывать не берусь, одно слово — бардак. При мне вновь нанятые женщины пришли, порядок наводить стали, еду готовить… Как я понял, твоя сестра вообще ничего по хозяйству делать не умеет, и никак не может привыкнуть к мысли о том, что само собой в доме ничего не делается. Оказывается, ко всему надо руки приложить!.. Как она дальше будет жить — не имею ни малейшего представления… Но пока я до вашего дома добрался, еще на один скандал в поселке напоролся.

— Опять через дом от нас сосед буянил? Знакомо. С ним такое бывает. Мужик неплохой, но крепче простокваши ему ничего нельзя пить. Как не удержится, хлебнет пива или чего покрепче — все! Дуреет на глазах. И жену, и детей гоняет до той поры, пока из его головы хмель не выветрится. А уж потом они ему прописывают по-полной. Да и правильно. После того он седмиц пять как шелковый ходит. Через какое — то время, правда, все снова повторяется…

— Если бы сосед… — сощурил светлые глаза Кисс. — В доме твоего бывшего грохотало. Причем так сильно, что соседи сбегались. Судя по всему, внутри была еще та гроза с молниями и резкими порывами ветра.

— Пресветлые Небеса! — ахнула я, приподнявшись с сена, на котором до того безмятежно лежала. — Никак, мамаша Вольгастра новую невестку со света сживает? И не хочешь, да поневоле пожалеешь…

— Я бы так не сказал — Кисс все так же благодушно лежал на сене, чуть потягиваясь, как сытый кот, и насмешливо глядя на меня. — Видишь ли, это спорный вопрос — кого в той семье сейчас надо жалеть. Милая детка вовсе не так беззащитна, как это может показаться на первый взгляд. Ангельская мордашка далеко не всегда соответствует кроткому характеру. Согласен: внешне жена твоего бывшего — прелестное и очаровательное создание, но характер у нее не менее крутой, чем у твоей несостоявшейся свекрови. Крошка себя в обиду не даст. Как я понял, они схлестываются не впервые. Дня не проходит без скандала.

— Кто — они?

— Юная супруга и мать твоего благоверного. Извини, небольшая поправка: твоего бывшего благоверного.

— Но как же так… Когда ты вновь появился в нашем поселке… Погоди… Со дня свадьбы тогда прошло сколько времени? Седмица? Или чуть больше?

— Что-то вроде того.

— Но… Так рано… Из-за чего они ссорятся? В чем там дело?

— Ах, цыпа, не стоит так тревожится по поводу чужого мужа. Я же могу начать ревновать.

— Кисс, ты можешь хоть один раз ответить на вопрос без подковырки?

— Что ж, попытаюсь… — неприятно скривил губы Кисс. — В твоем болотном поселке мне, можно сказать, в некотором роде повезло. Я попал на самое интересное место в той трагической сцене, когда деточка, громко рыдая на груди своего любящего мужа, заявила, что отныне жить в одном доме со своей злой свекровью она не желает как сейчас, так и не намерена делать это в будущем. Лучше она, страдалица, сегодня же пешком пойдет назад, в родную деревню, в бедный дом своих несчастных родителей… Вот если ее муж построит ей свой дом, где ее не будет сживать со свету злая баба…

— Погоди… Я не поняла: она что, говорила это при всех? Во всеуслышанье?

— Я же тебе говорю: разборки были устроены при полном стечении народа. Сбежались все, кто только был в поселке. Толпа была еще та! Малышке нравится быть в центре внимания, и тем более выступать в роли несчастной жертвы. В определенном смысле верное поведение, хотя и несколько бестактное. Хотя, поверь, они друг друга стоят: что молодая жена твоего бывшего, что твоя несостоявшаяся свекровь. Характеры у обоих — будь здоров! Друг с другом никогда не уживутся, причем каждая до конца будет гнуть свою линию, другой ни за что не уступит. Так сказать, принцип на принцип… Великим умом милая крошка — юная супруга, может, и не отличается, но зато она весьма ухватиста, и за то, что ей надо, держится крепко. В общем, своего не упустит. Я думаю, это у них только начало. Дальше все пойдет куда как хлеще…

Высокое Небо, что же сейчас творится в доме Вольгастра?! Такой прилюдный скандал — дело непривычное для нашего поселка. Если судить по тому, что рассказал Кисс, получается, что мать и молодая жена Вольгастра не ужились друг с другом. Вот дуры, причем обе полные дуры, прости меня Пресветлая Иштр! У одной ума еще нет, а у второй уже нет!

Нет, я, конечно, не отрицаю: во всех семьях могут происходить как ссоры, так и свары, соседи ругаются из-за земли или конфликтуют между собой по другим причинам… Самое обычное дело в каждом из поселений — бабская ругань, или же, бывает, поддатый родитель под горячую руку семью гоняет… Да мало ли что может произойти между людьми! Жизнь есть жизнь, да и характеры у всех разные, так что конфликтов не избежать, как ни старайся.

Но в поселке было одно неписаное правило: семейные дрязги между родителями и детьми должны решаться внутри дома, и на весь белый свет их нельзя выносить ни в коем случае. На то она и семья: там, внутри нее, и поссорятся, и помирятся, потом снова поцапаются, а затем вновь в семье мир да лад! так что привлекать к семейным конфликтам излишнее внимание посторонних не стоит. Конечно, о произошедшей ссоре узнают все (поселок не настолько велик, чтоб в нем можно было что-то скрыть) но это, как бы сказать помягче, считается внутрисемейным делом, которое где появилось, там и должно утихнуть. Невестка может пожаловаться подружкам на придирчивую свекровь, а свекровь, в свою очередь, любопытным соседкам на неумеху — невестку, но, опять — таки, выяснять отношения между собой эти две женщины должны внутри дома, за закрытыми дверями, пусть даже отголоски их разговоров на повышенных тонах слышны на улице. А вот публичный скандал при всех… На моей памяти в поселке подобного не было ни разу. Это, как бы сказала Марида, считается правилом самого дурного тона.

— Они что, так громко шумели?

— Громко — это мягко сказано. Там на стороне молодой жены выступали два ее весьма пожилых родственника, которых она оставила при себе на некоторое время. Сказала, пусть, дескать, пока поживут рядом с ней в достатке и тепле — все одно у них нет ни своей семьи, ни дома, ни денег, а у Вольгастра всего в достатке. Так сказать, защитники и союзники. Эти два боевых дедули чуть ли не за грудки родственников твоего бывшего хватали, свою родственницу — благодетельницу защищая. В драку лезли, как молодые петушки, хотя на деле у обоих давно последние перья повылазили. Вместе с мозгами…

Пресветлые Небеса, какой стыд! И, судя по всему, сейчас хуже всего приходится Вольгастру: мечется возле жены и матери, как меж двух огней…

— Как же ты сразу умудрился разобрался, кто из них есть кто?

— Цыпа, я же не сразу в твой дом направился, как снова в вашем поселке объявился. Хотя и злой был до невозможности. Можно подумать я знал, где именно ты живешь! В таких делах вначале надо выяснить, что и как… В общем, для начала я обошел пару постоялых дворов. Разговорить сельчан несложно. Выяснил много нового и интересного. Вашу семейку обсуждали на все лады. Главная и незатухающая новость, которую не устают перемалывать. Там же я узнал как о твоем отъезде, так и о последних событиях в поселке. Если коротко: Дая не получила от твоего бывшего жениха ни медяшки отступных. Он в храме Пресвятой Иштр при всех громогласно заявил: клянется именем Богини, что, дескать, тебе ничего не должен. Мол, несмотря на разговоры в поселке, вы с ним давно в расчете, и он не намерен второй раз платить за сомнительное удовольствие быть твоим женихом…

— Он не мог так сказать!

— Это уже тебе решать, мог твой бывший сказать такое, или нет.

— Дурак, какой — же он дурак! — простонала я. Вольгастр — ты что, с ума сошел? Дать ложную клятву именем Пресветлой Иштр — хуже ничего быть не может! Пресвятая не выносила ложь, и строго карала за ложные клятвы, произносимые от ее имени. Недаром скандалы в его семье стали расти, как снежный ком зимой! Если мой бывший жених пошел на такое, значит, совсем плохи его денежные дела! И Дая, по всей видимости, тоже здесь свою часть в это дело внесла: довела парня своими денежными требованиями… Я же просила ее отстать от Вольгастра! Неужели так сложно выполнить мою просьбу? Тем более, что лично мне от него ничего не надо! Опять Дая думает лишь о себе, о своих интересах! Неужто ей непонятно: единственное, что мне надо от Вольгастра — это не вспоминать о нем никогда. Даже изредка… Чтоб он навсегда исчез из моей памяти, стерся, как рисунок на прибрежном песке, смытый набежавшей речной волной… И все равно: что бы ни было, а давать ложную клятву Вольгастру не следовало ни в коем случае! Теперь жди неприятностей и молись, чтоб святая не наказала тебя уж очень больно. Пожалуй, и мне стоит попросить о том же добрую богиню…

— Если бы он один был дурак! — продолжал тем временем Кисс. — Муженек Даи, которого ты так пламенно любишь, в том же храме подтвердил эти слова твоего бывшего. По его словам, цыпа, ты самолично все денежки с Вольгастра получила, и с собой в Стольград увезла. Даже описал, в каком из сундуков эти деньги лежали…

Зятек, паразит!.. Чтоб тебя!.. На кой ты полез в эту историю? Гадость мне решил сделать в отместку? Олух, другого слова не подберешь! Вот этого мне нисколько не жаль. Сам себе судьбу поломал, придурок! Пресветлая Иштр, этого дурака на твой суд отдаю без всякой жалости.

— Тут, как мне сказали, не стерпела твоя сестра Дая, — не останавливал повествование Кисс. — Там же, в храме, она поклялась, что Вольгастр — лгун и негодяй, и что он хитростью заставил участвовать в этом жестоком обмане ее бедного, несчастного, больного мужа. Ругань, как мне сказали, там была неописуемая! Даже священник не мог унять разошедшихся сверх меры прихожан. Так что сейчас в твоем поселке народ ждет, кого же из этой троицы Иштр накажет за обман…

— Она тебе понравилась? Жена Вольгастра?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Кисс. — Молоденькая, хорошенькая, свеженькая… А главное — светленькая, как раз по моему вкусу! Кому ж из нормальных мужиков такая милашка не глянется? Только я бы этой малышке палец лишний раз протягивать не стал. Может оттяпать куда как выше… Девочка, похоже, наголодалась в детстве — это я шкурой чувствую, сам из таких… Оттого за свалившийся достаток она будет держаться изо всех сил. И характер у крошки далеко не шелковый. Мамашу твоего бывшего переплюнет, дай срок. От этой детки просто так не уйдешь. Во всяком случае, дорогой супруг, он же твой бывший жених, в тот же день исполнил ее слезную просьбу. Когда на следующий день рано утром я покидал ваш поселок, то мне навстречу попала артель строителей. Как я понял, ваш староста выделил твоему бывшему приличный кусок земли под отдельное жилье, и сейчас молодому мужу надо успеть до холодов поставить дом…

— Неужели Вольгастр пойдет на такую глупость — рассориться с родителями? Пресветлая Иштр, какой стыд!

— Цыпа, ты забываешь одну очень простую истину — ночная кукушка всегда дневную перекукует. Слышала о таком?

Вольгастр, Вольгастр… Разве ты не понимаешь: внезапно вызванные строители да еще и срочный заказ… То есть за работу им должны заплатить если не тройную, то, как минимум, двойную цену. Они же обдерут тебя, как липку! И как же ты должен любить жену, если решился уйти из родного дома и жить отдельно… Дело даже не в твоей матери, милый. Просто согласно нашим обычаям один из сыновей должен остаться жить (пусть и своей семьей), но вместе с родителями, чтоб быть им опорой в старости. В вашей семье ты единственный сын (я не считаю трех твоих сестер), и, значит, в любом случае не должен был покидать родительский дом… Не знаю, что и сказать…

— Ничего, — ухмыльнулся Кисс, будто прочитав мои мысли. — Не страшно. Пусть мужик решает свои проблемы, надеясь только на собственные силы. Некоторым это полезно. Не все время жизнь людей гладит по головке.

Кисс, и откуда ты все знаешь? Иногда мне кажется, что разбираешься в людях куда лучше меня. О, предок дорогой, а ты с чего это вдруг голос подаешь, и заявляешь мне, что Кисс во всем прав? Молчал, молчал, и вдруг выдал!.. Я понимаю, что этот светловолосый парень тебе отчего-то нравится, но тебе не стоит говорить мне, будто я всеми возможными силами цепляюсь за прошлое, и боюсь его потерять. Хотя, может, ты и прав…

— Если тебе интересно мое мнение насчет твоего бывшего — Кисс посмотрел мне в глаза и заговорил серьезно, без насмешки в голосе. — Мы с ним перекинулись несколькими фразами, коротко поговорили. Видишь ли, он все еще не понимает той простой истины, что необходимо ценить и беречь то хорошее, что нам дарит судьба. Нельзя терять то, что мы любим и что у нас есть на сегодня, в призрачной надежде на то, что где-то там, за поворотом, нас ждет нечто куда более значимое и лучшее. Конечно, без надежды жить нельзя, но не стоит безоглядно откидывать в сторону светлое и надежное, что было в твоей жизни, и пребывать в глупой уверенности, что всегда сможешь вернуть потерянное, да еще и с лихвой. Я-то знаю, что это такое — иметь хотя бы крохи счастья, а твой бывший принимает все, что ему так щедро отсыпала судьба, как нечто само собой разумеющееся. Таскаться по бабам, когда тебя дома ждет такая любящая, преданная и очень красивая невеста!.. Тут надо или вовсе не иметь головы на плечах, или быть полностью уверенным, что любые неприятности всегда обойдут тебя стороной. А бесконечно подобное продолжаться не может. Он еще не принял своей головой того понятия, что не всегда жизнь подкидывает нам только хорошее, и рано или поздно, но мы получаем не то, на что рассчитывали и к чему привыкли… Но это до него дойдет не сейчас, а много позже. Все! Больше о твоем бывшем я говорить не хочу ни сейчас, ни в будущем.

— Тогда ответь на другой вопрос. Что же такое сказал мой дорогой зятек? Мне хочется знать, за что именно ты выбил ему пару зубов…

Ответить Кисс не успел. Телега остановилась, и раздался голос Лиса:

— Стражники!

И точно: нас догоняло десятка полтора конных стражников. Командир, ехавший впереди, махнул нам рукой — стойте! Хм, и что нам делать? Бежать? А смысл? На телеге от конных не умчишься, пеших догонят куда быстрей… Да и Толмач отстал от нас со своими бабочками… Не бросать же парня. Делать нечего, надо подчиниться. Все же конные, не пешие, с ними справиться куда сложней. Да и не хочется лезть попусту на рожон. А там видно будет. Может, стражники проедут мимо, не обратят на нас особого внимания…

Увы, не вышло. Подъехавшие конники кольцом окружили нашу телегу.

— Привет, Кисс — сказал командир, довольно молодой мужчина. — Узнал меня? Я Ортон. Мы с тобой, если припомнишь, раньше были знакомы. Должен сказать, вас, милую парочку, просто обыскались. Мы, бедняги, можно сказать, с ног сбились. Еле нашли вас, пташек…

Оглядев стражников, Кисс повернулся ко мне.

— Все, приплыли.

— А может, приехали?

— Что, есть разница?

— Да никакой…