Глава 15

Эти слова Вояра сидели у меня в голове, как раскаленный гвоздь… В чем-то он, безусловно, прав, но принять эту его правоту я не могла, да и не хотела. Настроение после долгого разговора с Вояром было, скажем так, не очень… Вот и сейчас, ночью, все спят, а я беспрерывно ворочаюсь с боку на бок на жесткой лежанке. Не спится. Может, все те же слова Вояра тому виной, а может, еще что… Бывает такое, особенно ночью и в темноте, когда к тебе не идет сон: бродят в душе тяжелые мысли, о которых и думать не будешь в течение светлого дня. Отчего-то вспомнились злые слова сестрицы, кинутые ею перед моим отъездом из поселка… Бедная девочка, как она, наверное, сейчас раскаивается в них! И неправду все говорят, что ей до меня нет никакого дела! Конечно, она на меня невольно рассердилась, но это у нее пройдет! Она же очень хорошая, добрая, сказала, не подумав то, о чем говорить не стоило… С кем ошибок не случается? Своего муженька она, конечно, любит, но ближе меня у нее никого нет! Как она там сейчас живет, бедная? Этот ее… все нервы ей вымотает! Нет, надо было все же прибить его перед отъездом! Рано или поздно, но Дая меня бы простила…

А еще интересно было бы знать, как поживает Вольгастр с молодой женой… Просто хочется знать, счастлив ли он, вспоминает ли обо мне хоть иногда… Так, опять я за свое! Ведь приказала же себе об этом не думать! Да хорошо он живет, в любви и согласии с юной супругой, и все у них в полном порядке! Замечательно, прекрасно, лучше всех, а обо мне и думать забыл! Как он тогда от меня отворачивался, ни видеть, ни замечать не хотел! Просто смотрел мимо, как на пустое место… Тьфу ты, может, хватит изводить себя воспоминаниями? Самой-то еще не надоело копаться в прошлом? Все одно изменить уже ничего нельзя!..

Погладила браслет на руке. Сразу стало чуть легче. Все никак насмотреться на эту красоту не могу! И вчера весь день на него любовалась, и сейчас, в темноте, глаз оторвать не в состоянии от этого чуда! Просто не верится, что мне могли подарить такую вещь! Хоть время сейчас и ночное, но кое-что рассмотреть можно даже в темноте. Да и на улице все еще стоят белые ночи, какой-никакой, пусть и слабый, но свет через узкие оконца струится… Снова и снова смотрела на браслет… Да, мастера, создавшего его, Светлые Небеса одарили дивным талантом и умением за десятерых. Не знаю, как это у него получается: вроде все сделано просто, а вещь совершенно неповторима… Сердце радуется от такой красоты…

— Ты, цыпа, как погляжу, весь вечер и всю ночь с чьего-то подарка глаз не сводишь? — послышался негромкий голос Кисса. — Никак, оплату за труды получила? Интересно, кто это настолько высоко тебя оценивает? Дорогая ты у нас женщина, оказывается!

О, Высокое Небо, этому хмырю что надо? Вообще-то мы с ним еще перед вызовом к Вояру в очередной раз здорово разругались, и с тех пор не разговариваем, но этому наглому типу все равно голос подать надо, еще хоть разок меня уколоть! Напрасно, как видно, я рассчитывала, что его сон сморил.

Так получилось, что меня снова вернули в закуток напротив камеры Кисса. Это, разумеется, нарушение — держать женщину на мужской половине, но, как сказали, со мной случай особый. Не желают рядом со мной люди сидеть — и все тут! Что ж, неприятно, конечно, но не смертельно. Переживу. А почему я остаюсь здесь, на старом месте… Дело в том, что Кисс был единственным, кто не возражал против моего соседства. На женской половине после известия, что меня снова собираются поместить среди них, поднялся такой визг и крик, что стражники сами отказались от подобного намерения. Вот и пришлось возвращать меня в мужскую половину подвала… Камеры справа и слева пусты — боятся, и мне сложно осуждать людей за подобное. Так что я нахожусь в гордом одиночестве, но, увы, с постоянным взглядом Кисса из закутка напротив. Этот его надоедливый взгляд меня скоро доконает! Интересно, этот белобрысый хоть иногда спит? Вот и сейчас надоедает…

— Прежде всего, это не твое дело! — зашипела я в ответ на слова Кисса, опуская рукав и скрывая браслет под тонкой тканью. — И чего тебе не спится? Мало того, что днем меня злишь без остановки, так даже ночью от тебя покоя нет! Не можешь спокойно полежать хотя бы недолго? Что, так сложно помолчать? Неужели все еще не понял: ты не относишься к числу тех, чей голос мне бы хотелось слышать постоянно. Даже изредка его слышать не хочу! Или у тебя опять руки чешутся?

— Не спится как раз тебе. До чего довертелась на ровном месте, что даже я проснулся. Что, кавалер из ума не идет? Увы, его голоса здесь нет, так что послушаешь мой.

— Нет, ну до чего же ты мне надоел! Хоть бы отсадили меня от тебя подальше!

— Не пугай меня такими ужасами, радость моя! Не могу я без тебя прожить ни дня, ни ночи! Напропалую мечтаю, как бы еще разок с тобой в соседних камерах оказаться! Опять бы душевно пообщались… Кстати, должен признать: кожа у тебя на шее на редкость нежная…

— О, Пресветлая Иштр! Ты — свидетель этим словам: мало кому удавалось довести меня до белого каления только одним своим видом!

— Ладно, помолчу. Так сказать, проявлю благородство, в отсутствии которого ты меня постоянно упрекаешь. Кстати, красивый у тебя браслет. Я даже руку мастера узнаю. Тайсс — Лен. Не ошибся?

— Хорошее у тебя зрение.

— Не жалуюсь. Значит, это его работа и есть.

— Интересно, откуда у тебя такие познания в ювелирном деле? Неужели среди тех, кого приходилось разыскивать, и ювелиры попадались? Видимо, так оно и было: от жестоких хозяев рабы бегут, а ты, конечно, рад помочь в их поимке! Бедные, вот не повезло им: от одних лап сбежать, в других оказаться! А, нет, слыхала, что такие отморозки, как ты, только со скупщиками краденого дело имеют, а среди той братии в золоте кое-кто хорошо разбирается! Ну, разумеется, там тебя и натаскали!

— Как сказать… На моем жизненном пути разный люд попадался… И с золотом дело иметь тоже приходилось. А этот мастер… Его работы выделяются среди прочих, как… Применительно к тому болоту, около которого ты меня обдурила… Скажем так: как лягушки выделяются среди головастиков, так и его работы ни с чем иным не спутаешь. Ты хоть знаешь, сколько такая безделушка стоит?

— Да сотню таких обормотов, как ты, я бы за один этот браслет отдала без колебаний!

— Это ты лишку хватанула! Но демонстрировать при всех эту побрякушку лишний раз я бы не стал… Повыше на руку надевай…

— А ну, хватит шуметь! — привлеченный нашими голосами, подошел стражник, неприязненно глядя на меня. Это был тот самый нахальный парень, который вздумал было распускать руки. С тех пор на меня все время зверем глядит. — Что, правил не знаете? В карцер захотели?

— Сам говори потише! — спокойно оборвал его Кисс, и стражник, как это ни странно, сразу заткнулся. Вот что меня удивляет, так это совершенно необъяснимый факт: этот облезлый кот у стражников пользуется чем-то, похожим на уважение. Помнится, даже Кеир, когда выходил из моей камеры после гибели мальчишки — эрбата, и тот перебросился с ним несколькими фразами, причем говорил не как с заключенным, а как с равным, по-дружески. А Кисс продолжал — Ладно, помолчим. Цыпа, ты согласна сбавить голос? Расшумелась, понимаешь ли, со своими пробудившимися светлыми чувствами не ко времени! Ну, я-то понимаю, отчего тебе не спится! Все о любви со мной поговорить хочешь, да вот при свете дня стесняешься? Бывает… Вообще-то ты права: именно для разговоров о любви и существуют ночи! Только вот зачем ты ко мне и день и ночь с неприличными беседами пристаешь, цыпа? Дай передохнуть хотя бы часок от своих пылких признаний! Хотя это как раз понятно: все пытаешься высказать мне свое сердечное расположение… Догадываюсь о твоей тоске, но я парень скромный: в присутствии посторонних предпочитаю с женщиной интимных тем не касаться. С этим можно и до утра подождать! Не стоит компрометировать даму в чужих глазах! Так что, цыпа, утихни, не создавай людям беспокойства… Или все же хочешь пожелать мне спокойной ночи, радость моя несказанная?

— Да чтоб тебя кошары всю ночь мучили! — искренне пожелала я ему, отворачиваясь лицом к стене.

— Значит, не хочешь… — хмыкнул Кисс под ехидный смешок стражника. — Между прочим, кошмар кошмару рознь. Боюсь, опять в страшных снах именно ты мне будешь сниться всю ночь, змеиная королева!

Вот козел! Я настолько разозлилась на него, что все остальные мысли, которые не давали мне спать, напрочь вылетели из моей головы. Единственное, о чем я думала, засыпая: когда же, наконец, я избавлюсь от тебя, репей липучий!?.. До чего ты мне надоел, кто бы только об этом знал! Кот ободранный!..

Весь следующий день я невольно, не признаваясь в том даже себе, ждала вечера. Вернее, того времени, когда же, наконец, будет объявлено о том, что помолвка между принцем Харнлонгра и дочерью Правителя состоялась. Все потом на душе поспокойней будет… Как всегда бывает в таких случаях, время ползло медленно. Пресветлые Небеса, сделайте так, чтоб сегодня ничего не сорвалось! Хотя не должно… Заговорщики схвачены, заговор раскрыт, можно вздохнуть спокойно. Если бы еще не эта усатая рожа напротив, да не выводил бы меня из себя этот его постоянный, неотступно следящий за мной взгляд, то жизнь даже в застенке казалась бы сравнительно неплохой.

Опять обед, и снова все та же надоевшая до тошноты слипшаяся каша, или как там называется эта гадость. Впрочем, сегодня, по случаю праздника, в ней появилось нечто похожее на куски вареной рыбы. Пустяк, а приятно, и все же, какое-никакое, а разнообразие в жизни…

— Эй, тут тебе отдельный обед прислали. С праздничного стола! — передо мной стоял тот же стражник, которому я еще не так давно вывернула руку. Но сейчас он держал в руках оплетенную бутыль с вином и огромное деревянное блюдо с наваленной на него изысканной снедью.

— Что? — не поняла я. — Кто прислал?

— Тебе лучше знать, кто и что тебе присылает! — оскалился стражник. — Ты ж у нас особенная, на отдельном положении находишься. Вот и прислали тебе от господ отдельно пожрать. Сказали, от твоих друзей. Никак, прям с кухни Правителя сюда доставили, не то что всем прочим… У всех аж слюна каплет, на такую хавку глядючи…

Н-да, хавка… Большое деревянное блюдо ломилось от груды дивных яств, выглядевших чужеродными в этих грубых стенах. В середине блюда, среди жареных в сметане грибов, мисок с красной и черной икрой, стопки медовых блинов, осетрового балыка, копченого мяса и колбас в чесноке лежала роскошная зажаренная утка, обсыпанная орехами, тмином и еще чем-то необычным… У меня в душе вспыхнула обида. Это что еще за милости с барского стола? Не ожидала от парней такого поступка! Если хотели сделать мне приятное, то надо было пригласить к себе, а не дразнить весь застенок невиданной едой. Большинство из сидящих здесь подобных яств за всю их жизнь не то что не пробовали, а даже и не видели! Неужели парни не понимают, что один только вид человека, уплетающего за обе щеки перед всем застенком эту, для многих сказочной вкусноты снедь, вызовет у всех остальных зло и раздражение?! И я этих людей прекрасно понимаю…

— Кто принес эту… еду?

— А я что, знаю? Слуга какой-то. Хорошо тебя кормят: вон утка с яблоками и орехами какая!.. Да еще с брусничным вареньем! — невольно сглотнул слюну охранник. — Такой на неделю вперед нажраться можно! И винца прислали иноземного. Поди, не то, что у нас по кабакам продают! Господа только такое потребляют! Видал я это вино в лавках. Оно столько стоит, что и подумать страшно…

— Вот пусть они его и дальше потребляют!

— Чего?

— Значит, так: сейчас же вернешь это блюдо со всем… добром, что на него навалено, тому слуге, который все это принес! И вино всучишь ему же! Скажешь, что я велела вернуть назад эту подачку! Пусть то, что там наложено, они едят сами!

— У тебя чего, совсем ум отшибло? Как такое можно отдать назад?! Да и слуга тот, наверное, уже ушел! Он ждать не обязан, пока ты здесь выламываться будешь!

— Тогда догони его! И скажи ему, чтоб эту утку ел тот, кто ее мне послал! И бутылку эту отошли с ним же!

— Да он не возьмет!

— Тогда это блюдо со всем добром в него кинь! И бутылкой по голове добавь!

— Не, точно, ты, девка, не в себе! Как тебе такое в голову пришло: все это — вернуть!? Да хоть мужикам по соседству отдай, все от тебя какой-то прок будет!

— Я сказала — вернешь! Или пусть такую еду присылают всем, кто сидит здесь, в застенке, или пусть свое подношение едят сами. Все, разговор окончен! И только попробуй оставить здесь эту дрянь — растопчу! И передай им, что я в подобных милостынях не нуждаюсь!

Видимо, я выглядела настолько злой, что стражник больше ничего не стал мне говорить, а лишь пожал плечами, не отрывая взгляд от блюда:

— Мне что… Твое дело: не хочешь — не ешь… Господам больше достанется…

Стражник ушел с весьма довольным видом, но под недовольное и завистливое ворчание заключенных, слышавших наш разговор, а меня продолжала душить обида. Это, что-ли, и есть обещанный Даном сюрприз? Если так, то спасибо, тронута такой заботой от души! Хотя Дан говорил о том, что сюрприз ждет меня на его свадьбе, а не на помолвке… Хорошего настроения как не бывало! Интересно, который же из них додумался до такого — прислать мне утку! Молодцы! Они же прекрасно знают, что… Знают… Хм… Утка… Утка… Красивая, жареная утка… А ведь ее, эту самую утку, парни мне бы посылать никак не стали!.. Они же знают, что я ее не выношу… А это может значить только одно… О, Пресветлые Небеса!..

— Эй! — закричала я во весь голос. — Эй, верните того стражника! Того, который только что ушел! Да подойдите же кто-нибудь сюда!

— Что, никак передумала? — съехидничали откуда-то сбоку. — Что, еду вернуть решила? А незачем было с самого начала ломаться!

— Эй! — не обращала я внимания на подковырки. — Эй, пусть тот стражник немедленно вернется! Эй! Остановите того стражника, с большим деревянным блюдом!.. Да ответьте же мне наконец!

— А ну, тихо! — рявкнул один из тех стражников, что возвращались назад с пустым котлом из-под каши, которую только что раздавали на обед заключенным. — Еще мне тут орать вздумала! Когда надо будет, и когда время появится, тогда он к тебе и подойдет!

— Вы не понимаете! Пусть вернется тот стражник, который только что унес блюдо с едой…

— Ишь ты, командовать тут вздумала! А может, еще чего прикажешь сделать?

— Пусть он не дотрагивается до той еды, которую он только что приносил мне… Ни в коем случае! И не относит ее никуда! Все, что принесено на том блюде, есть нельзя! Ни в коем случае!

— И что? Жалко стало? А, передумала отказываться от такого добра! Спервоначалу не надо было выламываться! Теперь посидишь голодом. Эрбатам полезно поголодать — ничего с тобой не случится. Таких, как ты, просто так не угробишь…

— Она передумала! — зло засмеялся кто — то из заключенных. — Теперь они согласны откушать принесенного!

— Послушайте же меня! То, принесено на этом блюде, есть нельзя! — закричала я в отчаянии. — Там яд!

— Это ты через решетку определила? — усмехнулся стражник, поудобнее перехватывая котел.

— Я не шучу! Это правда! Там яд! И скажите ему, чтоб он отставил подальше всю эту еду, и позвал кого из начальства!

— И кого прикажешь звать? Может, кого из генералов кликнуть? Так это мы враз! Говори, кого желаешь видеть! Чем, интересно, мы тебя не устраиваем?

— Перестаньте! Время же уходит! Не приведи того Пресветлые Небеса, вдруг кто попробует эту еду!..

— Да, вот горе какое будет! — и стражники пошли дальше по коридору. Один из них, правда, задержался, чтоб сказать мне с усмешкой. — Пойти проверить, что ли, распробовал кто господскую еду, или нет. Придется с нее пробу снять, пострадать во благо, раз такое дело… А то и верно: вдруг кто туда чего прямо на кухне правителя сыпанул? Или подлил…

— Эй, тебе помощник в этом сложном деле не требуется? — под общий смех раздался чей-то голос. — Мы готовы…

В этот момент раздался полный боли крик человека, а затем в коридор из каморки, где обычно сидели стражники, с трудом выполз человек. Хотя правильнее будет сказать не выполз, а выкатился, схватившись руками за живот и сжавшись от нестерпимой боли в комок…

О, Всеблагой, мои предупреждения запоздали! Этим кричащим человеком был тот самый стражник, который только что приносил мне эту самую еду… Именно тот, котором я еще совсем не так давно вывернула руку, и который с тех пор недовольно косился на меня. Только сейчас от страшной боли, раздирающей его внутренности, он мог лишь кричать, не в силах разогнуться, причем крик не стихал, а становился все громче, все страшнее. Он пугал дикой болью, ввинчивался в уши, терзал нервы… А еще через несколько мгновений изо рта у сжавшегося человека пошла зеленая пена, и одновременно с этим из его ушей потекла кровь — видимо, лопнули барабанные перепонки… Согнутые пальцы со страшной силой рвали на собственном теле куски живой плоти, стремясь добраться до спрятавшейся внутри немыслимой боли…

Загрохотал пустой котел, выпавший из рук стоявшего неподалеку от меня стражника. Последнее, что я помню, проваливаясь в ненавистный мне страшный черный мир, так это был катающийся по грязному полу страшно воющий человек, и полные ужаса глаза второго стражника, с непонятным выражением глядящие на меня…

Когда же я пришла в себя, то все уже было кончено. С трудом приоткрыв глаза, я смотрела на то, что творилось вокруг. Набежавшие стражники толпились рядом с телом умершего товарища, кричали заключенные, дверь, ведущая наружу из подвала, была распахнута настежь… Ой, а ведь отравленный человек не сам умер: из его груди торчит что-то… Кажется, рукоять кинжала… А меня сейчас под горячую руку стражники за смерть своего товарища могут и прибить — шевельнулась в голове ленивая мысль. Пусть я и не виновата напрямую, да только о том никто из охранников думать не будет! Вон как зло на меня смотрят… И я сейчас ничего сделать не могу, ни на что сил нет, даже чтоб пошевелиться — обычное дело после приступа…

Обошлось. Погибшего унесли, заключенных утихомирили, да и я постепенно стала приходить в себя. Ну, похоже, для меня все прошло не так страшно, как в прошлый раз. Хорошо уже то, что я хоть в этот раз ничего не сломала. Даже лежанку не тронула, вон, стоит себе целехонька. Правда, люди опять смотрят на меня так, что страшно становится. Когда смогла собраться с силами, то с трудом забралась на лежанку, и легла там лицом вниз, уткнув лицо в ладони, чтоб хоть ненадолго избавиться от ненавидящих взглядов… Опять чувствовала себя разбитой настолько, и на душе было так паршиво, что не находила слов, которыми можно было описать мое состояние. Уши бы еще заткнуть поплотнее, чтоб не слышать то и дело звучащих возгласов в мой адрес! Так ведь звуки все одно долетают…

Надо обдумать то, что случилось. А впрочем, думай, не думай, понятно одно: только что меня пытались убить. Точнее — отравить. И не стоит понапрасну надеяться, что все прошедшее было случайностью… Интересно, кто мог на такое пойти? Неужто Вояр? Он что, решил сделать доброе дело? Говорил же насчет того, что, по его мнению, мне лучше умереть быстро, чем долго маяться в застенке… Но я бы никак не сказала, что тот стражник скончался быстро и без мук! Как я поняла из беспрестанных разговоров, которыми обменивались заключенные, стражник сам воткнул себе кинжал в сердце, чтоб хоть таким образом прекратить невыносимую боль… Нет, Вояр здесь ни при чем. Он бы так не поступил. Не знаю отчего, но я была уверена: он к произошедшему не имеет отношения. Тогда кто? Дорогу, судя по всему, я перешла многим, так что надо хорошо подумать, кто именно обозлен на меня больше всех…

А ты, предок мой дорогой, порядочный свин! Не мог мне заранее сказать, что в еде намешан яд? Что значит: сама должна догадаться? Да есть она, голова, у меня плечах! Пока есть… Предупредил бы ты меня заранее, то, может, и парня — стражника сумели бы спасти!.. А, понятно; он уже до того, как пришел ко мне, понемногу отведал всего из тех яств, что лежали на блюде…

— Похоже, цыпа, кто-то тебя очень не любит…

О, нет, только не Кисс! Единственное, чего мне сейчас до полного счастья не хватает, так это его ехидных замечаний! Отвечать ему, признаюсь, у меня не было ни сил, ни желания. Но, кажется, этот надоедливый тип в моих ответах не нуждался.

— Слепому понятно, что бедняга траванулся теми роскошными деликатесами, что прислали тебе. Не удержался от искушения отведать необычного подношения. Жаль парня… Но в своей смерти повинен сам. А еще, цыпа, мне будет крайне досадно, если на небеса тебя отправит кто другой, а не я…

— Ну, Кисс, ты и зараза! — с великим трудом выдохнула я.

— Значит, цыпа, в данный момент с тобой все в полном порядке: выжила, и будешь жить дальше, если появились силы ругаться. А, следовательно, надежда поквитаться с тобой, звезда синеглазая, по-прежнему не оставляет мое больное и заждавшееся сердце! И все же, цыпа, будь повнимательней и поосторожней: здесь не твое любимое тихое и глухое болото, в теплой тине которого ты привыкла булькаться и делать все, что твоей душе угодно. В здешних местах водятся звери куда опасней и зубастей, и которые, судя по всему, уже намерены схарчить тебя между делом. Правда, всерьез за тебя они еще не брались…

— Ты откуда знаешь?

— Догадываюсь.

— Лучше признай, что богатый у тебя опыт в таких делах — людей со свету сживать…

— Любовь моя, как ты догадлива!

— Слушай, ну тебе-то что за дело до меня?

— Вот как раз, цыпа, у меня и есть интерес. Может, я и не стою первым в длинной очереди желающих свернуть тебе голову, но и оказаться в той очереди последним и наблюдать со стороны, как с тобой покончит кто другой — этого я тоже не желаю.

Нет, он точно — козел!..

Поздно вечером, сидя все в той же допросной, я снова отвечала на бесконечно задаваемые вопросы, только в этот раз за столом дознавателя был не Вояр, а мило улыбающийся Кеир. Догадываюсь, что эта очаровательная белозубая улыбка для него — как маска, да и улыбается он не от души, а лишь оттого, что ему так положено по должности. Многие понимают, что эта улыбка — всего лишь один из способов расположить к себе тех, кого Кеир допрашивает, побыстрее их разговорить, но все же трудно не поддаться обаянию симпатичного парня. Учат его этому, что-ли?..

— … Все просто — устало объясняла я. — Как это ни странно звучит, но домашняя утка — это единственная еда, которую я не люблю. А если быть более точной, то есть я эту птицу не могу. Даже на дух готовую утку не переношу, причем в любом виде! Не могу объяснить, в чем дело! На мой вкус, есть в ней нечто… не знаю, как сказать… неприятное, что — ли… Стоит ее только попробовать, как у меня начинается что-то похожее на тошноту, да еще и задыхаться начинаю! Марида называла это аллергией. В общем, я не могу проглотить ни кусочка домашней утки. Скажете: такого, мол, не может быть, чтоб кто-то в здравом уме взял бы, да и отказался от хорошо приготовленной птицы! Знаю, но… Ведь ту же утку, но дикую, если приготовлю, то съем с удовольствием, а вот домашнюю… бр-р-р! Матушка утку с яблоками очень любила, и для сестрицы я ее частенько готовила. Правда, свой нос при этом чуть ли не затыкала… Зятек — тот вообще в одиночку мог большую тушеную утку за один присест умять… А сама я до этой еды за обедом даже не дотрагивалась. И ребята… извините, я хотела сказать принц и граф, о том прекрасно знают.

— То есть?..

— Ну, когда мы добирались до Стольграда, то по дороге, на одном из постоялых дворов, как-то раз обозники купили на обед уже готовую птицу, и это были как раз жареные домашние утки. Как меня все в тот день не уговаривали их попробовать, я, тем не менее, на эту утку даже смотреть не стала. Вен… то есть Венциан, потом говорил, что я много теряю, что я не люблю эту птицу и не понимаю ее особого вкуса… Впрочем, у меня и желания нет распознавать этот вкус!.. Так что жареную утку, пусть даже с каким угодно вареньем или под невесть каким соусом они мне прислать ну никак не могли! Разве что если в качестве шутки, что — ли… Только застенок не то место, где шутят. И с вином похожая история. В нашем доме его никогда не держали. Бабушка всегда боялась, что матушка от болезни и отчаяния может к нему пристраститься, и вот оттого ничего крепче ягодного морса у нас на кухне не бывало. Даже домашнего пива не водилось, хотя его варили почти во всех домах поселка. И ребята знают, что я к вину непривычная, да и не отношусь к любителям хмельных напитков. Они бы мне сок послали какой, или фрукты — ягоды из чужих стран, — вот их я очень люблю, а в столице, говорят, их можно купить без сложностей… В общем, если бы ребята мне что и послали в застенок, то только что-либо из необычных заморских фруктов, о которых они мне рассказывали в дороге. Так что, глядя на то, что мне принесли, можно сказать только одно: эту еду мне мог послать только человек, который меня совсем не знает.

— Понятно. Только почему ты решила, что в присланной тебе еде находится яд? То, что человек не знал твоих вкусов — это еще ни о чем не говорит. Мало ли кто мог высказать таким образом свое расположение красивой женщине, тем более сидящей взаперти…

— Ну, прежде всего тот стражник, что принес мне эту, с позволения сказать, еду, прямо сказал, что ее прислали праздничного стола мои знакомые. А кроме все тех — же ребят мне никто ничего передать не может. И потом, они оба побывали в рабском караване и имеют представление о том, как окружающие тебя бедолаги будут чувствовать себя, увидев, что кому-то одному из них несут поесть, обделяя при том остальных, а уж тем более когда приносят такие необычные яства… Есть такое подношение одному — это значит настроить против себя всех сидящих рядом с тобой. Короче: то, что мне принесли, было послано чужим человеком, который пытается прикрыться знакомым мне именем, и в то же время не имеющий представления об отношениях невольников между собой. А это уже говорит кое о чем… И еще: я уже рассказала вашему главе тайной стражи, что у меня… Ну, скажем так, иногда бывает внутренний голос. Он и подсказал мне то, о чем я стала догадываться и сама…

— Ох, не выношу я этих внутренних голосов — откинулся Кеир на спинку стула. — Люблю иметь дела с точными данными, без магии, колдовства и тому подобных вещей…

— Чем богата… — я развела руками.

— Догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить: не имеем ли мы отношения к тому, что произошло сегодня?

— Честно? Очень хочу…

— Однозначно — нет! К этому отравлению тайная стража не имеет ни малейшего отношения. Верить мне, или нет — это решай сама. Хотя Вояр и сказал тебе вчера, о чем думает насчет будущего, но… Видишь ли, если бы у нас была такая цель — избавиться от тебя, то подобную задачу решили бы много проще, тише и незаметней. Ты бы просто-напросто однажды утром не проснулась в своей камере — вот и все. Мало ли что может приключиться с человеком в неволе! Допустим, сердце внезапно прихватило, или еще что-то похожее… Все тихо, неприметно, без следов и малейших подозрений. И уж тем более мы бы никак не допустили того, чтоб при этом погиб наш сотрудник. Такие накладки совершенно недопустимы.

— Какая доброта! Аж слезу прошибает!

— Что, звучит диковато? Я тебе честно говорю: здесь дело не в доброте, а в элементарном расчете. Когда была необходимость в шуме, скандале — его устроили, но в данный момент ничего подобного не требуется. Как раз наоборот: ты нам нужна живой, и, что крайне желательно, здоровой, до окончания следствия.

— Спасибо и на том. Правда, рассуждаете вы о людях, как о неодушевленных предметах в чьих-то играх… Вопрос можно?

— Задать можно, но вот отвечу я на него, или нет — видно будет.

— Этот стражник… Его действительно отравили? Так? Кто и зачем? Я-то знаю, что целью отравителей была я, а не этот недотепа… И что там за яд был такой страшный? Бедный парень так кричал!..

— Тебе про это зачем знать?

— А вы бы не захотели узнать про то, окажись на моем месте? Это вопрос меня просто терзает!.. Больше всего меня поразило то, что бедняга предпочел заколоться сам…

— Да уж… Твое великое счастье, что отказалась от этого подношения. Как выяснилось, ядом там было все сдобрено от души. Не пожалели зелья… Знаешь, есть в дальних южных лесах такое дерево — гайвай. Лично я его видел только на картинках. Ничего особенного, дерево как дерево, умеренно ядовитое, как многое из того, что растет в джунглях. Дымом от тлеющих ветвей и листьев этого дерева жители москитов отгоняют. Но тогда оно, это дерево, зацветает, а это случается раз в три года, то вот тогда с него начинают собирать сок, примерно так же, как у нас по весне заготавливают сок березы. Только вот если у нас березовый сок пьют для укрепления здоровья, то там из собранной с дерева жидкости как раз и добывают тот самый яд… Для этого собранный сок многократно перегоняют в особых сосудах. В итоге из четырех — пяти ведер сока гайвай получают не более двадцати капель этого самого яда, без цвета и запаха, очень стойкого, не разлагающегося и не теряющего своих свойств в течение многих и многих десятилетий, и страшного по своему воздействию на любой живой организм. Одной капли хватит, чтоб отравить с полсотни человек… У полученного яда, кстати, довольно поэтическое название — "слеза гайвай".

— Действительно, очень красивое название для смертельной отравы.

— Это верно. Противоядия от "слезы гайвай" не существует. Этот яд, подмешанный к вину, воде или к пище ничуть не меняет вкуса еды, так что совершенно не заметен. В некоторых странах за пузырек с этим ядом платят бешеные деньги. Однако если можно так выразиться, он не пользуется большой популярностью среди тайных убийц и отравителей, и на это имеется ряд серьезных оснований. Прежде всего, он, этот яд, очень дорог. Это связано как с ограниченностью сырья, так и с весьма долгой и сложной перегонкой. На свете существует множество иных ядов, куда более простых в изготовлении, но не менее эффективных по убойности, и при том стоящих много дешевле. Но основная причина его, скажем так, непопулярности среди э-э-э… людей определенного сорта заключена в том, что после применения такого яда на э-э-э… практике, как сказал бы наш придворный врач, весьма заметны последствия его воздействия на организм человека. Их, эти последствия, ты наблюдала воочию. Замаскировать убийство от применения "слезы гайвай" под смерть от естественных причин невозможно, да это и не требуется. Обычно таким ядом пользуются в том случае, если хотят, чтоб гибель обреченного человека была долгой и мучительной. Кстати, знаешь, за что в некоторых странах так ценится этот яд? Именно за те невероятные по силе муки, которые он вызывает у гибнущего человека. Есть страны, где за самые страшные преступления принято казнить именно таким способом… В тех государствах "слезу гайвай" имеют право закупать на официальном уровне, так сказать, для поддержания общественного порядка. Ничего хуже, чем казнь при помощи этого яда, придумать просто невозможно. Как говорят, те страшные боли, которые чувствуют умирающие от этого яда, несоизмеримы ни с чем; по силе воздействия они превышают все мыслимые пределы, но погибающий человек при этом никогда не теряет сознания, как бы ему того не хотелось, и вынужден в полном сознании пройти через весь этот ад… Недаром наш стражник предпочел оборвать эти боли ударом кинжала… И, между нами говоря, правильно поступил. Дальше бы ему было еще хуже, хотя хуже, кажется, уже некуда. Нередки случаи, когда люди, умирающие от этого яда, своими руками разрывают свое тело, чтоб вырвать внутренности и хотя бы таким образом избавиться от куда более страшной боли, а заодно приблизить блаженную смерть… А действовать отрава начинает не сразу, а минут через пятнадцать — двадцать после приема. Так что ты напрасно шумела у себя в камере, пытаясь привлечь к себе внимание, что-то изменить или остановить… Стражник был уже обречен. Как видно, этот дурачок уже заранее не удержался, и еще до того, как пойти к тебе с этим блюдом, втайне отведал наваленную на него необычную еду, хотя это категорически запрещено. Ну и результат ты видела…

— Кто мог это сделать? У вас уже наверняка есть подозреваемый…

— Может быть и есть… А ты сама что думаешь об этом?

— Думаю, что это не лезет ни в какие ворота: за то короткое время, что прошло с той поры, как я покинула свой поселок, это уже не первый раз, когда мне в той или иной степени приходится сталкиваться с ядом или отравителями! В Большом Дворе ядом пользуются только в двух случаях: или для истребления крыс, или же зимой, когда голодные волки ночами нападают на скот в поселке. Им хоть и подкладывают ядовитую приманку, но очень осторожно, чтоб, не приведи того Всеблагой, она не попалась ни собакам, ни кошкам, ни проезжим людям. Но, по чести говоря, той отравы требуется немного, да и менять ее приходится постоянно: что крысы, что волки — умные создания, и часто приманка с ядом, оставленная для них, остается нетронутой. А тут людей травят, как тех же крыс! В голове не укладывается…

— Да, вот они, наглядные преимущества жизни в тихой глубинке! Тишина, покой, благолепие… И никаких тебе потрясений… Да, от еще что хочу спросить: тебя в камере не обижают? Может, кого из соседей перевести подальше?

Голос с нотками сочувствия, а сам, наверное, посмеивается в глубине души. Уверена: им уже рассказали, что мы с Киссом по каждому, самому пустяковому поводу, грыземся чуть ли не каждый час на потеху всем окружающим. Как начинаем ругаться, так стражники подходят, слушают и ухмыляются… Да и шум в других камерах смолкает, слушают наши перепалки, как давно ожидаемое представление на рыночной площади!.. Много раз я давала себе слово: не буду обращать внимания на этого облезлого кота, и перестану отвечать на его бесконечные подкалывания, но… Все одно — каждый раз сцепимся! Ну не выносим мы с ним друг друга, хоть ты тресни! Но это только наши с Киссом неприязненные отношения, и не стоит в них посвящать всех и каждого.

— Нет, никто не обижает, и у меня все в порядке. Кроме того, разумеется, что этот застенок мне надоел куда хуже горькой редьки!

Вместо ответа Кеир лишь развел руками — извини, мол, здесь я тебе помочь не могу, не в моей это власти. Да я все понимаю…

В этот момент видневшееся в небольшом окошке летнее ночное небо озарилось яркими всполохами переливающихся огней. О, Всеблагой, как необыкновенно красивы даже отблески от украсивших небо разноцветных вспышек!..

— Ой, — ахнула я — что это? Или…

— Да — кивнул Кеир. — Думаю, ты все поняла правильно. Помолвка наконец-то состоялась. А то, что мы видим — это фейерверк в честь жениха и невесты.

— Жаль, что я не могу его увидеть…

— Ну, здесь мы с тобой товарищи по несчастью: мне бы тоже хотелось посмотреть фейерверк вживую, так сказать… Да вот видишь, тоже не судьба. Служба.

— А свадьба когда? Через неделю?

— Нет, через пять дней. Это уж объявлено официально, и ни для кого не секрет.

Еще пять дней, повторяла я про себя, вновь оказавшись в своей камере, мне надо потерпеть еще пять дней… Потом, в день свадьбы, меня обещали вытащить отсюда. Нет сомнений, что так оно и будет. Вопрос лишь в том, каким именно образом я выйду из застенка: свободным человеком, или же отсюда прямиком отправлюсь на плаху? Первое, конечно, предпочтительнее, но второе куда вероятней, что бы там не говорил мне Дан… Он, хотя и станет скоро королем в Харнлонге, но все же в нашей стране имеется свой Правитель, в чьих руках и находится моя судьба.

Правитель… Красивый мужчина, понравившийся мне с первого взгляда… О, Высокие Небеса! Каждый раз при одном только воспоминании о том, как я вела себя с ним на постоялом дворе, у меня возникало непреодолимое желание провалиться сквозь землю, и очутиться как можно дальше отсюда. Да хоть в тех же джунглях, возле дерева гайвай, когда с него добывают ядовитый сок, лишь бы не перед его глазами! Представляю, какое мнение у него сложилось обо мне! Ему, владыке нашей страны, я грубила, кинжалом угрожала, к полу прижимала, да еще и целовать себя заставляла!.. Хотя, кажется, против этих моих двух последних поступков Правитель особо не возражал… А интересно, что он на том постоялом дворе делал? Да ладно, нечего полной дурой прикидываться, и так ясно, что с сердечной подругой втайне от жены встречался. Понятно, что в тот момент он был не в восторге от моего появления… Не то время, и не то место мы выбрали, чтоб письмо передать… Великие Небеса, что за бред мне в голову лезет!? По мне плаха плачет, а я все думаю о том, какое впечатление произвела на мужчину! Но тут уж ничего не поделаешь, мнения о себе перед Правителем не поменяешь…

Только бы мне выйти отсюда, пусть даже и на плаху, хотя, честно говоря, от всей души надеюсь, что до этого не дойдет! Но, во всяком случае, я покину этот подвал тем или иным способом, а не то мне здесь все надоело до того, что, кажется, скоро сама на всех бросаться начну! Тяжело здесь и душно… А главное, давят на меня эти стены со всех сторон, причем с каждым днем все сильней и сильней! Не понимаю, как остальные это выносят… Выход на допросы для меня — как глоток свежего воздуха! Впрочем, мне здесь сидеть тяжело еще и оттого, что все косятся в мою сторону враждебными и злыми взглядами. Особенно после сегодняшнего ужаса… Кто видел, в каких муках умирал охранник, те, конечно же, ему сочувствуют, а меня, естественно, возненавидели еще больше. Я просто читаю во всех взглядах, устремленных на меня, один и тот же вопрос: с чего это эрбат жив, а охранник умер? Пусть стражников здесь и не любят, но в данном случае должно бы быть все наоборот: ведь эрбата же и хотели извести!

А вот интересно, почему многие не спят? Ночь ведь уже, а в застенке все еще стоит шумок от людских голосов, пусть и не такой громкий, какой бывает днем, когда разговоры являются здесь являются единственным развлечением. Народ переговаривается между собой приглушенными голосами… Хотя причина и так понятна: не каждый день на твоих глазах такой страшной смертью умирает человек! Есть тема для обсуждения. Суда по всему, в довольно унылую жизнь застенка я вношу немало разнообразия…

— Как твои дела, цыпа? — ну, то, что этот усатый не спит, меня не удивляет.

— Когда тебя не вижу — замечательно. И делай мне одолжение — не подавай голоса! Время позднее, да и твое нескончаемое ехидство мне лишний раз слышать не хочется.

— Цыпа, послушай доброго совета: пока находишься здесь, ешь только то, что тебе будут накладывать из общего котла, и воду пей только ту, что наливают из общего кувшина. Сразу же объясняю, почему так считаю: попытка отравления обычно одним разом не заканчивается.

Голос Кисса звучал серьезно, и в нем не было уже ставшим привычным для меня легкого издевательства. Похоже, не шутит.

— Интересно знать, откуда у тебя такие познания об отравлениях? Неужто, и с ними дело имел? Широкие у тебя знания, парень, как я погляжу, во всех грязных делах…

Тот мне ничего не сказал в ответ, лишь откинулся на свою лежанку, и закрыл глаза. Ладно, хотя бы умолк. А все же надо бы спросить его, что такое он имел в виду… Но завтра, не сегодня…

Однако на следующий день было не до того. С самого утра меня снова увели из камеры, нона этот раз отвели не на допрос, а в какое-то помещение на заднем дворе, где меня встретила молчаливая пожилая женщина. Где-то я ее уже видела… А, вспомнила: именно она тогда, после удара Клеща, помогла мне придти в себя. Интересно, кто она такая? И что это за помещение? Судя по поставленным на скамьи нескольким ведрам с чистой водой и пологому полу со сливом посередине, это нечто похожее на баню или помывочную. Ой, вот если помыться — так это я бы с великим удовольствием, тем более что за эти последние дни я не раз успела помечтать о бане, чтоб смыть с себя накопившиеся грязь и пот. Правда, тут никто не топил, и нет горячей воды, но это ерунда! Поливая себя из ковшика холодной водой и натираясь мыльным корнем, я чувствовала, что ко мне возвращается уверенность в себе. Что ни говори, а для любой женщины очень важно выглядеть пусть не очень хорошо, то хотя бы опрятно, а я даже боялась представить себе, на кого стала походить в последнее время. Страх смотреть… Как неприятно будет надевать на чистое тело грязную одежду!

Но, как оказалось, пока я мылась, мою одежду унесли постирать, взамен временно оставив холщовую рубаху. Дожидаясь того времени, когда мне ее вернут, я сидела в запертой комнатке рядом с помывочной. Сколько там сидела — не знаю. Все это время я снова и снова рассматривала браслет, подаренный мне мастером… Хоть верьте, хоть нет, но на него можно смотреть бесконечно! Простота линий, и в то же время их изящество, таинственная незаконченность и красота… До чего же он мне нравится, не передать! Спасибо тебе еще и еще раз, великий мастер!

Когда мне принесли одежду, я с удовольствием отметила, что ее успели и постирать, и высушить. Все же очень хорош этот плотный кхитайский шелк, и стоит тех денег, что я за него отдала: я два приступа в этой одежде пережила, разбивала лежанку, царапалась о щепки, и об острые углы, а на шелке нет дырочки, ни выдернутой нитки, ни складочки, ни помятостей! Прямо будто я и не носила раньше эту одежду!

Переодеваясь под суровым взглядом все той же неулыбчивой строгой женщины, никак не ожидала, что она заговорит, обращаясь ко мне:

— Красивая у тебя, девонька, одежда. Ты, как я слышала, вроде вышивальщица? Сама вышивала?

— И шила тоже сама.

— Да-а… У меня самой таланта к рукоделию никакого нет, да вот только не только я, а и те из прачек, что эту твою одежду стирали — все только руками разводили, да во все глаза разглядывали. Красота какая! Сшито замечательно, и цветы прямо как живые! Отменно! Княгине такое надеть не зазорно! Я редко кому говорю подобное, но уж такое мастерство грех не похвалить!

— Спасибо…

— Не за что. И вот тебе гребень, причешись, не лохматой же тебе идти. Хоть и не люблю я стриженых девок, но ты и с короткими волосами выглядишь неплохо… Красивая ты девка, должна признать… Мало того: еще и рукодельница отменная. Да, кое-кому из твоей родни за то, что сотворили с тобой такое, головы бы поотрывать не мешало!

— А куда я должна идти?

— Пока что за мной…

А еще через час я снова оказалась во дворце Правителя, а если точнее, то воочию перед ним самим. Честно: вот уж этого никак не ожидала! Однако когда я в сопровождении все той-же женщины и двух стражников вышла из кареты с плотно закрытыми окнами, то прекрасно поняла, где нахожусь. Впрочем, это понял бы любой. На то он и дворец Правителя, чтоб запоминаться с первого взгляда. Высокое крыльцо, комнаты, переходы… Дверь в комнату с крепкими дубовыми дверями, возле которой стояло несколько вооруженных стражников… Несколько минут томительного ожидания — и меня заводят внутрь.

Сразу поняла, что это рабочий кабинет Правителя. Большая комната со светлыми окнами, через которые льется солнечный свет… Удивительно: никакой особой роскоши, везде строгая, деловая обстановка, длинный шкаф у стены, полки которого почти сплошь завалены книгами и свитками… Правитель, сидящий за большим столом, на котором тоже хватало лежащих бумаг… Какой он все же красивый мужчина, приятно посмотреть!.. О Всеблагой, ну почему я опять не о том думаю?! У баб, точно, ума нет…

В комнате, кроме Правителя, было еще десятка полтора человек. Около половины из них — стражники, а остальные — высокородные, явно приближенные к трону. Это понятно даже мне. Из них, кроме Вена и Дана, я не знала никого. Это куда же я попала, в какое общество? Стоило мне появиться, как все мужчины скосили глаза на меня. Чуть ли не в центре внимания оказалась!

Вен, правда, увидев меня, сделал знак рукой: не бойся, мол, все в порядке, так и должно быть… Уже легче. Еще неподалеку от Правителя, стоя чуть за его спиной, находился Вояр, стоявший все с тем же уже привычным мне спокойно — равнодушным видом, беспристрастно взирая на происходящее. Так, сейчас начнется… Итак, насколько я понимаю, раз меня привезли сюда, то сейчас будет решатся моя судьба. Вообще-то в таких случаях положено волноваться, но мне было не до того. Как раз наоборот. Не было ни малейшего волнения. Просто надоела неопределенность…

Было такое впечатление, что меня ждали. Я взмолилась в глубине души: спасибо какому-то доброму человеку, и пошли ему Высокое Небо счастья и всего самого наилучшего уже за то, что дал мне возможность помыться и привести себя в порядок! Иначе страшно представить, как бы я сейчас выглядела!.. Наверное, была бы похожа на последнюю дворняжку, измазавшуюся в пыли и в грязи, не иначе! Я, когда шла по дворцу, успела краем глаза поглядеть на себя в несколько висящих на стенах зеркал, и, честно говоря, сама себе понравилась. А если принять во внимание, что почти все, что присутствуют здесь, в этой комнате, мужчины!.. Сейчас мне перед ними хотя бы стоять не стыдно, а это уже немало для любой женщины.

Кроме меня, здесь была еще только одна женщина средних лет, невысокая, худощавая, с красивым, но каким-то хищным лицом… А уж зла в ней было столько, что оно чувствовалось даже на расстоянии! Еще когда я едва переступила порог этой комнаты, как она полоснула по мне ненавидящим взглядом и брезгливо отвернулась. И вот что при взгляде на нее, эту особу, бросалось в глаза: хотя она была одета в черные траурные одежды, но, тем не менее, усыпана драгоценностями с головы до ног. На мой взгляд, с трауром подобное не очень вяжется, хотя не мне судить женщину, потерявшую кого-то из родных. Унизанные перстнями пальцы, позванивающие браслеты на руках, золотой пояс с крупными блестящими камнями, сверкающее ожерелье, сияющие холодным блеском тяжелые серьги, бриллиантовые гребни на голове, еще нечто переливающееся на одежде, яркие камни на изящной обуви… Украшений, надетых на ней, вполне хватало, чтоб навек осчастливить половину женщин нашего поселка! А четки, которые она сжимала в холеных пальцах, были из невероятно крупного отборного жемчуга редкостного черного цвета. Красивая вещь, очень дорогая, но мрачноватая…

Чуть узковатые глаза, слишком смуглая для северянки кожа… Она, без сомнений, уроженка южных стран. А судя по манере держаться, по властному голосу, в котором заметно пробивался незнакомый мне иноземный говор, эта женщина занимала высокое положение в нашей стране. Сейчас она просто кипела от злости. Когда я вошла, эта женщина почти кричала, обращаясь к Правителю:

— … Я не только имею право это сделать, но даже обязана была поступить именно так! И мне непонятно, с чего это ты вдруг вздумал выражать свое недовольство по этому поводу! Есть вещи, в которых мне никто не указ! Тем более ты, так называемый Правитель!.. Я просто должна была первой исполнить то, что уже давным-давно обязан был сделать ты!

— А мне кажется, что в моей стране именно я должен решать, когда, кто и как должен поступать! — холода в голосе Правителя было столько, что хватило бы заморозить ведро воды. — Тем более в этом, весьма непростом случае. И не вам, уважаемая, судить о моих обязанностях и вмешиваться в дела моего государства. А уж тем более никто не давал вам права лезть туда, куда вам не положено соваться ни по статусу, ни по положению.

— Твоего государства!.. Ха! В этой стране должен был быть другой Правитель — мой сын! И это должна была быть его страна! Его, а не твоя! Даже сейчас я, как его мать, имею прав на управление этой неблагодарной дикой страной куда больше, чем ты со своими прихлебателями, теми псами, что лижут твои ноги в надежде урвать кусок милостей!

Так вот кто эта женщина — мать принца Паукейна! Тогда мне понятен ее взгляд, полный лютой ненависти… А как же ей иначе глядеть на убийцу ее сына? В этом я ее понимаю… Не знаю, как бы я себя повела на ее месте, хотя, конечно, не приведи того Пресветлые Небеса хоть кому-то испытать подобную потерю, пронзительно-горькую, и остающуюся вечной неизлечимой болью на сердце! Потерять единственного сына — это невыносимо страшно и жестоко… Да пусть бы он даже был не единственный, это не имеет значения — ребенок есть ребенок, пусть и великовозрастный!..

Однако она что-то уж очень разошлась! Все же не на рынке шумит, а во дворце, и это не торговые ряды, а личный кабинет Правителя. Я только что здесь появилась, и то замечаю, что Правитель едва сдерживается. Нужно признать, что у него есть все основания для негодования. Позволять себе такой тон в разговоре с ним, так бесцеремонно себя вести… Для этого нужно быть или полностью уверенной в собственной правоте, или ни во что не ставить собеседника…

— Не стоит испытывать моего терпения — отчеканил Правитель. — Оно не безгранично. Сейчас речь идет не о том, кто и на что имеет право, а о том, что вы, уважаемая, отравили одного из моих стражников и…

О, Пресветлые Небеса! Ну, конечно! У кого еще имеется и такие возможности, и такое страстное поквитаться со мной? Можно было самой давно догадаться!

— При чем здесь эта пыль под ногами? — недоуменно пожала плечами женщина. — Какой-то грязный стражник, блоха, ошметок грязи… Да разве о таких мелочах должен думать настоящий Правитель? Первое, что ты должен был сделать — это предать публичной казни убийцу своего брата, священная кровь которого…

— Я еще раз прошу вас, уважаемая, сбавить голос и соблюдать правила поведения в моем…

— Да тут ничего твоего нет! Все это должно было принадлежать моему сыну, и только ему, а уж никак не тебе! Неужели ты считаешь, что добился своего? Так вот, спешу тебе сказать: я такая же законная правительница, каким являешься ты, каким был мой погибший сын, и поэтому я вправе требовать для себя те же права, что и…

— Я последний раз прошу…

— Ты можешь только просить и ни на что большее не способен! У меня, у женщины, куда больше решительности, твердости и умения следовать обычаям…

— Хватит! — рявкнул Правитель, и женщина споткнулась на полуслове. — Достаточно! Хватит с меня ваших бредней, тем более что мое терпение подошло к концу! Я много чего наслушался от вас за эти годы, и отныне не желаю слышать ничего подобного! Именно это ваше неуемное желание посадить на престол своего сына и привело к его участию в заговоре, и к его смерти! Правда, вы этого никогда не признаете! Слишком страшно осознавать, что это именно вы, его мать, подтолкнули принца Паукейна к желанию заполучить то, что ему не положено! И только мое стремление не вносить разлад в нашу семью, надежда на то, что мой сводный брат перебесится и возьмется за ум, а также искреннее уважение к вашей родне не позволяло мне как положено одернуть излишне распоясавшегося принца. Вернее сказать, вы не позволяли мне это сделать! При малейшей попытке с моей стороны обуздать его дурные наклонности от вас сразу начинались крики о притеснении, зависти и несправедливости! А между тем его постыдное поведение давным-давно позорило и пятнало грязью всю нашу семью! Вместо того, чтоб попытаться исправить, что можно, в его поведении и воспитании, вы стояли горой за своего сына, и оправдывали такие его поступки, которые не простили бы никому другому!

— Это все пустые слова! Ты боялся! Ты до дрожи в коленях боялся моего сына! Пусть твой отец, а мой муж, перед своей смертью и не успел подписать указ о передаче престола моему, в то время еще не рожденному, ребенку, но таким было его страстное намерение! И ты обязан был исполнить это его желание! Твердое следование традициям — незыблемое правило любого Правителя! И ты должен был их неукоснительно исполнить! Я даже была согласна на то, чтоб вы правили вдвоем, вместе решали все вопросы, и делили бы власть поровну! А вместо этого ты задвинул моего сына куда-то на задворки, не допускал его ни до каких государственных дел, вмешивался во все его дела! Ты боялся его ума, авторитета, влияния!.. Хотел оставить трон только для своих отпрысков! Вот мой бедный сын и упал духом, пытаясь найти забвение хоть в чем-то ином… Что ему еще оставалось делать? И как мальчика можно винить за это? Будь твоя воля, его бы уже давно на свете не было! А знаешь, отчего ты ничего не мог ему сделать? Даже пальцем не мог его тронуть? По одной простой причине: моя семья никогда бы не простила смерти своего кровного родственника! Для нас семья — это святое! Никогда в моей родной стране не проливалось даже капли священной крови никого из семей правящих…

— Ну, надо же! — усмехнулся Правитель. Он выглядел куда спокойней кричащей женщины, и оттого его слова воспринимались много серьезней. — Следование традициям, говорите? И даже проповедуете непролитие священной крови правящей семьи? Ни капли, значит… Замечательно! Достойно всяческого подражания! Я, право, впечатлен вашей страстной речью! А вы при этом случайно не забыли никаких мелких деталей? В таком случае, не подскажете ли мне, уважаемая, каким именно образом, и с помощью каких законов, правил и традиций пришел к власти и вступил на престол ваш прадед? А дед? Или ваш достойный отец? Если мне не изменяет память, эти знаменательные события происходили лишь после того, как по приказу каждого из ваших уважаемых родственников в их родной семье были подчистую вырезаны все мужчины, все, без исключения, невзирая на возраст и степень родства. Под нож попадали даже те, кто имеет к вашей семье весьма отдаленное родство. Всем известно, что в вашей стране по обычаям Юга, в момент вступления на трон у Владыки не должно быть не только братьев, но и никакой другой родни мужского пола. Положено убивать даже своих собственных сыновей, можно оставить лишь одного, по выбору, и то для того, чтоб не нарушать престолонаследие… И вы утверждаете, что при том не пролилось не капли крови? Н-да… Как говорит ваш достойный отец: чего там жалеть, бабы других нарожают!.. Так?..

— Да как ты смеешь глумиться над святыми законами моей страны? Они куда справедливей, чем дикарские законы этой холодной страны! Как раз тебе бы, самозваный Правитель, не мешало руководствоваться ими, когда…

— Очень интересное заявление! — усмехнулся Правитель. — Следовательно, если строго соблюдать милые традиции вашей богобоязненной страны, к исполнению которых вы меня столь страстно призываете, то в момент смерти моего отца я должен был приказать сразу же удавить вас, дорогая мачеха, вместе с вашим будущим ребенком, дабы в будущем избежать возможного соперничества. Если не ошибаюсь, именно таким образом поступают в вашей стране с теми женщинами умершего Владыки, которые в момент его смерти ожидают ребенка? Или в этот закон на вашей далекой родине внесли изменения? Надо же, а я и не знал ничего о подобных поправках! А может, о них забыли вы? Тогда хочу освежить вашу память. И еще, как мне кажется, за все эти годы вы так ничего и не узнали о той стране, которой ранее правил мой отец, а теперь правлю я. Так вот, по законам и традициям нашей страны, той, в которой вы так давно живете и законы которой были обязаны принять и соблюдать, престол по наследству переходит к старшему сыну, или же к детям старшего сына. Как раз это незыблемое правило нарушать бы никто не стал. Я разрешил остаться вам обоим в моей стране и в моем дворце просто оттого, что ваш ребенок тоже относился к нашей семье, и, следовательно, являлся моим родственником. Точнее, приходился сводным братом. Я искренне надеялся, что в будущем он будет занимать достойное его рождению положение в нашей стране, встанет на защиту нашей семьи. Увы, насчет него я ошибся. Признаю это с болью в сердце. Ваша прямая вина, уважаемая, в том, что принц Паукейн так и не стал одним из нас, а вырос врагом в семье своего отца. Так что ваши многолетние крики, притязания и необоснованные требования привели к тому…

— Необоснованно на троне сидишь ты! А мой сын…

— Интересно, где бы сейчас был ваш сын, да и вы заодно, если бы я после смерти моего отца отправил вас обоих назад, на жаркую родину, по человеколюбивым обычаям которой вы так сильно тоскуете? Не думаю, что вас бы там встретили с распростертыми объятиями. Все было бы с точностью до наоборот. Проигравших нигде не любят. Домой бы возвратилась просто вдова с ребенком, а не Правительница большой страны с наследным принцем, каковой вас и желали видеть ваши родные. И вдобавок в семье появился бы еще один ребенок мужского пола! Вряд ли он там был нужен. С теми бы, что уже имеются, разобраться… У вашего достойного отца, если я верно помню, имеется пять законных жен, а о количестве наложниц данные и вовсе разнятся. Их то ли сотня, то ли полторы… Хватает, в общем… И почти у всех этих женщин есть дети, причем у многих не по одному ребенку. Во дворце вашего уважаемого отца далеко не столь трепетное отношение друг к другу, а уж тем более к чужим мальчишкам. Там каждая мать старается спасти своего ребенка, всеми возможными способами избавляясь от чужих детей. Недаром из каждой дюжины рожденных во дворце детей Владыки до взросления доживают считанные единицы. А уж какие по этому поводу плетутся интриги!.. Не мне напоминать о том, что внутри вашей семьи признают лишь закон силы, власти и золота. Вы и сами знаете, что в тех, родных вам местах, принц Паукейн вряд ли сумел дожить хотя бы до того времени, когда научился брать в руки оружие…

— Ложь! Ты оставил нас обоих здесь лишь для того, чтоб всегда держать под своим присмотром! Окажись мы вдали от тебя, то со временем мой сын мог бы потребовать для себя трон этой неблагодарной холодной страны! Ты боялся, что эти обоснованные…

— А вот интересно, находясь на вашей дальней родине, кто бы из вас двоих первым стал требовать трон нашей страны: принц Паукейн или вы? Склонен считать, что этим человеком были бы именно вы. И, конечно, внезапно и из ниоткуда отыскались бы свидетели того, что будто бы мой отец перед своей кончиной подписал все необходимые на то бумаги, которые затем куда-то пропали без следа! А что должно было произойти потом? Очередная война, или нечто похожее на это?

— Этого бы не понадобилось! Наши требования и так были законны!

— Вот как? И то, что ваш сын участвовал в заговоре, целью которого было истребление всей моей семьи и передача власти над страной в руки колдунов Нерга — это, по-вашему, лишь подтверждает законность его требований?

— Он не участвовал ни в каком заговоре! Это все подлая ложь!

— Хватит! Все ваши слова звучат особенно лицемерно после того, как мы только что прослушали те факты и неоспоримые доказательства, которые предоставил нам глава моей тайной стражи. Даже вам было нечего возразить на многое из сказанного! Здесь, в этих бумагах, есть очень многое — Правитель кивнул головой на лежащие перед ним на столе исписанные листы. — Показания арестованных заговорщиков, планы их действий, имена агентов Нерга, каналы поступления денег и многое, многое другое…

— Ха! Под пытками можно сказать все, что угодно! Или заставить признаться в том, что всем вам хочется услышать! А он мастер выбивать нужные ему сведения, тот паршивый пес, что и сейчас преданно стоит у тебя за плечом, готовый укусить по твоему приказу…

— Я уже неоднократно просил вас подбирать более уважительные слова, когда говорите о моих подданных. Ни этот грубый тон, ни подобные оскорбления совершенно непозволительны, особенно человеку вашего положения. И здесь не ваша родина. Вот там, действительно, есть такие заплечных дел мастера по выбиванию нужных сведений, что всем прочим остается только руками развести… У нас же многие из арестованных и без пыток выкладывали все, что знают, выторговывая себе жизнь и смягчение участи. Должен сказать, что непосредственно против вас нет прямых улик, одни косвенные, хотя их количество превышает все допустимые пределы! Но рискну предположить, что самостоятельно, без вашего благословения и всесторонней поддержки, принц Паукейн не стал бы ввязываться в подобные противозаконные игры. Он был слишком труслив, слишком подвержен вашему влиянию и полон жалости к себе, обиженному и оскорбленному еще с рождения… Да и ленив был сверх всякой меры. Привык, что горячие угли из костра для него всегда вытащит кто-то другой, а он останется в стороне. Уже по одной этой причине ваш сын никогда не смог бы перейти к решительным действиям. Вот приказать кому-то сделать мерзость, и с удовольствием наблюдать за тем, как над людьми глумятся его прихлебатели — это как раз было в характере принца Паукейна…

— Не смей издеваться над памятью моего сына!

— Да какие там издевательства… Будь его воля, он бы по-прежнему просиживал дни и ночи напролет по кабакам и харчевням, водил компанию с самыми грязными представителями городского дна, ввязывался в бесконечные драки и скандалы, курил порошок серого лотоса да рассказывал собутыльникам о несовершенстве и несправедливости этого мира… Вот в этом он был мастак! Ни на что другое мой сводный брат был, увы, неспособен! Другое дело вы, уважаемая. О, вот вы вовсю пытались отвоевать для принца место на престоле, опираясь при этом на те правила подковерных схваток, среди которых выросли и к которым привыкли на своей далекой родине, и их же пытались привить и здесь. Вы даже старались пользоваться теми же методами избавления от врагов и недоброжелателей. У меня есть немало оснований полагать, что за последние десять лет внезапная смерть нескольких человек при моем дворе тоже произошла не без вашего участия. Яд, правда, там был использован несколько иной, не тот, которым вы воспользовались недавно…

— Где доказательства? Их нет, и никогда не будет! А без серьезных доказательств ваши слова, да еще произнесенные публично, я расцениваю как личное оскорбление, причем далеко не первое! А при наглом обыске моих апартаментов твоими паршивыми шакалами, — женщина ненавидяще посмотрела на Вояра, — так вот, при том обыске кроме пузырька со "слезой гайвай" и ничего не значащих бумаг не было обнаружено совершенно ничего противозаконного. Так, мелочи, не стоящие внимания… Но своими словами ты оскорбляешь не только меня и память моего сына, но рискуешь вызвать гнев моей семьи! Кровь убитого…

— Ну, насчет ничего не значащих бумаг вы не правы — с ними сейчас работают, и, должен сказать, что расшифровка некоторых документов, изъятых из ваших апартаментов, вызывает мой неподдельный интерес. У вас очень обширная корреспонденция, уважаемая, да и круг интересов более чем… разнопланов. А привычки уничтожать переписку у вас нет. Многовато ее скопилось за эти годы, бумаги в трех тайниках еле уместились… Надеетесь, что на будущее сгодится, как возможные козыри в придворных играх? Да, вы истинная интриганка! А вот что касается крови убитого, и гнева вашей семьи… Вы не уточните, как поступают в вашей стране с теми пойманными заговорщиками, вина которых доказана? Пусть даже и косвенными уликами? Насколько мне известно, трое из семи ваших братьев были казнены вашим уважаемым отцом именно за попытки организовать нечто, похожее на заговор, направленный на свержение его власти. Не напомните мне дальнейшую судьбу их семей? Ну, тогда я вновь вынужден заполнить пробелы в вашей памяти. Мальчики были казнены вместе с их отцами, а девочки и женщины, независимо от их возраста проданы (не буду уточнять, куда именно — это слишком страшно и непристойно), а все имущество ваших казненных братьев поступило в личное распоряжение вашего почтенного отца. Строгие у вас нравы, без жалости истребляете под корень не только своих врагов, или тех, кого относите к таковым, и при этом не смотрите на то, что это могут оказаться ваши ближайшие кровные родственники… Как там у вас говорят: только один конь может подойти к кормушке первым… Правильно? Так что, узнав об участии принца Паукейна в заговоре, на вашей родине его никто жалеть не станет. Вас, кстати, тоже.

— Да как ты осмеливаешься…

— Еще раз повторяю: проигравших нигде не любят, и это утверждение в полной мере относится и к вам, и к вашему погибшему сыну. И уж тем более в своей родной семье вы не дождетесь ни от кого из них сочувствия и поддержки. Да и какая там родня!.. Свою родину вы покинули около тридцати лет назад, так что сейчас там вас мало кто помнит. Самое большее, на что вы можете рассчитывать дома, представ перед глазами Владыки, своего отца, так это то, что вам попеняют на недостаточно проявленную ловкость, а затем отвернутся с презрением. Или же просто избавятся от неудачницы. Но, скорей всего, вы будете влачить жалкое существование в одной из задних комнат дворца вашего уважаемого отца, и надеяться на то, что вас оттуда не выкинут на улицу за малейшую провинность. В той отдаленной части дворца много крохотных комнатенок без окон, в которых из милости доживают свой век те женщины из семьи Владыки, у которых нет ни семьи, ни детей. Их существование сводится к бесконечным сварам между собой, и борьбой за право отвоевать себе комнатку побольше. Сомневаюсь, что вас устроит подобная жизнь. Так не лучше ли вам, наконец, успокоиться? Здесь, несмотря ни на что, у вас есть и почет, и уважение, и немалое состояние.

— А власть захватил ты!

— Повторяю вам еще раз: власть ко мне перешла по праву наследования. И мне уже порядком надоели ваши дерзкие выходки!.. Да, и вот еще что: посол вашей страны, которому мы вручили копии допросных листов и некоторых документов, касающихся заговора и вашего участия в нем, внимательно ознакомился с их содержанием и просил передать, что отныне ваша судьба — в моих руках. Он отсылает полученные копии своему Владыке, и я очень сомневаюсь, что, изучив их, ваш почтенный отец, славящийся своим крутым нравом, станет просить о великой милости для вас, уважаемая.

— Посол!.. Этому тупоголовому ослу можно втолковать все, что угодно! Не знаю, чем руководствовался мой отец, присылая сюда это ничтожество!

— Правители любых стран к попыткам переворота и к тем, кто принимает в них активное участие, относятся совершенно одинаково. А что касается вашего погибшего сына…

— Прежде всего, это был твой сводный брат! Если бы ты в свое время согласился разделить с ним трон, то все могло бы сложиться по-иному!

— Да, правильно: в таком случае вы попытались бы избавиться от меня гораздо раньше. Уж куда проще: один Правитель внезапно умирает, другой занимает трон по праву, причем правит уже единолично… Не стоит считать других глупей себя! А знаете, мне очень интересно: что сказал бы ваш достойный отец, подойди к нему с таким предложением — разделить власть, хоть вы, хоть кто-то из его сыновей? Или (выйди вы в свое время замуж за одного из тамошних Владык и живи на том же благословенном Юге, о котором вы постоянно вспоминаете с такой тоской и гордостью), как думаете, что было бы, обратись вы с такой просьбой — разделить власть, к своему Владыке? Молчите? Тогда я вам отвечу: с таким предложением к Владыке можно пойти лишь в том случае, если вам надоела жизнь, а покончить с ней самостоятельно нет сил… Хотя в таком случае способ самоубийства можно выбрать много проще и безболезненней. С вашего старшего брата живьем содрали кожу только за то, что он всего лишь осмелился неудачно, хотя и безобидно, пошутить на эту тему в присутствии вашего почтенного отца…

— Моего сына тоже убили! И сделали это по твоему приказу!

— Побойтесь гнева Небес, когда говорите подобную чушь! Мне тоже жаль, что принц погиб. Очень бы хотелось с ним пообщаться. Причем наедине, и без вашего навязчивого присутствия. Не сомневаюсь, что узнал бы много нового и весьма интересного, о чем бы он даже не обмолвился при вас, и о чем вы никогда не расскажете… Да и тайная стража, уверен, сумела вытряхнула б из него немало такого, что могло бы удивить даже меня! Но принца нет, погиб, причем произошло это по его собственной глупости. Это должны понимать даже вы. Недаром в нарушение всех правил ведения следствия я позволил вам и послу вашей родной страны присутствовать на допросах стражников и заключенных, свидетелей этого ужасного происшествия, и самим задавать им вопросы…

— Меня ты ни в чем не убедил! Это был хорошо разыгранный спектакль по убийству моего сына!

— Даже посол вашей страны придерживается другого мнения. Вы же просто не хотите признавать очевидного. И вот еще что: вы меня тоже не убедили в собственной непричастности к заговору против моей страны и Харнлонгра. Я считаю вас в равной степени виновной в том, что произошло…

— Понимаете ли вы, что мой род прерывается? Увы, никудышная безвольная тряпка, которую я по несчастью выбрала в жены моему бедному сыну, даже не сумела родить ему наследника! Эта неблагодарная девка — его жена, должна была стоять здесь же, рядом со мной, и требовать возмездия и справедливости! Вместо этого она запустила свои жадные лапы в деньги моего сына, и намерена пуститься в веселье и разврат! И мне непонятно ваше потакание капризам этой потаскухи!..

— А почему вас это удивляет? Что касается жены вашего сына, молодой вдовы… По какой причине отсутствуют дети у вашего сына — о том, думаю, прекрасно осведомлены все без исключения обитатели дворца. Вы и сами прекрасно знаете, как жестоко принц обращался со своей бедной женой! Мне до сих пор стыдно, что я ничего не мог поделать в той ужасной ситуации. И внука у вас нет только по вине вашего собственного сына, у которого была очень милая привычка — избивать свою беременную жену каждый раз, как только у него было плохое настроение. Впрочем, никакого другого настроения у него и не бывало…

— Скажите, какая неженка! Я все больше и больше поражаюсь тому, насколько в здешних местах родители не умеют воспитывать детей! Особенно дочерей, которые в замужестве не желают подчиняться воле супруга. В моей родной стране…

— Вы, насколько я знаю, в ответ на жалобы и просьбы о помощи со стороны невестки велели сыну лишь еще строже держаться с молодой женой, что он и исполнял с превеликим удовольствием. Когда юная девушка, еще совсем недавно веселая и жизнерадостная, в здравом уме (вернее, от безысходности и отчаяния потеряв оный) совершает несколько попыток самоубийства, не в силах выносить жизнь со своим мужем — о чем это может говорить? Во всяком случае, о любви, взаимопонимании и семейном счастье здесь и речи нет. Так отчего же ей сейчас проливать по нему слезы?

— Как ты намерен казнить эту мерзавку? — не отвечая Правителю, женщина брезгливо ткнула рукой в мою сторону. — Уж раз тебе так хочется изображать из себя справедливого Правителя, который вершит возмездие согласно законам, то и казнь этой негодяйки должна быть проведена при огромном скоплении народа. Я настаиваю на безотлагательной казни, причем требую предоставить мне право самой выбрать способ смерти для этой дряни. И эта смерть будет такой, чтоб все содрогнулись…

— А с чего вы взяли, что я намерен ее казнить? — усмехнулся Правитель.

— Как… — женщина растерялась. — Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь оставить в живых эту тварь? Ее, убийцу вашего сводного брата?! Да даже твой народ будет возмущен, если ты не дашь свершиться справедливости!

— Народ, как мне кажется, ничуть не расстроен смертью принца Паукейна. Вот его приятели — забулдыги, эти и верно, находятся в великой тоске. Так же, как и торговцы дурью — те тоже подсчитывают ожидающие их убытки… А что касается моего возможного помилования… И что в этом странного? Да, за смерть особы королевской крови положена смерть, но… Она, эта женщина, помогла раскрыть заговор, направленный против двух соседних стран, спасла меня и моих близких от неминуемой смерти, если бы заговор удался. А вспомним происшествие на лестнице, когда она опознала убийцу, который сумел пробраться во дворец с тем страшным и ядовитым существом! Уже только за один этот поступок она заслуживает помилования и награды. Страшно представить, к каким жертвам могло привести появление этого… создания в зале, где в тот момент была собрана большая часть знати нашей страны! Думаете, никто из присутствующих там, узнав о происшедшем, не оценил этого должным образом? Ошибаетесь. Кстати, вы мне так и не ответили, куда это вы с принцем Паукейном удалились из зала, когда… Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения. Главное: то ядовитое существо было вовремя перехвачено на лестнице. К тому же я намерен прислушаться к просьбе жениха моей дочери, принца Домниона, который настаивает на помиловании этой женщины за оказанные ею услуги по спасению его жизни. Впрочем, не только его…

— Ты не сделаешь этого! Не посмеешь!

— Почему? Или вы считаете, что благодарность за спасение наших жизней должна быть иной? Тем более что за участие в заговоре и связь с врагами короны принц Паукейн вполне заслуживал смерти. Попытка свержения законного Правителя и покушение на него и членов его семьи во всех странах расценивается совершенно одинаково. И карается тоже одинаково. Смертной казнью. И мне жаль, что вы в своем ослеплении не поняли этого ранее. Я хочу, чтоб все знали, что я смогу простить даже убийцу своего брата, если выяснится, что убитый мечтал сесть на мое место, или связался с теми, кто участвовал в заговоре против страны и трона.

— Интересно, что скажут на такое решение короли других стран?

— В этом вопросе поддержат единогласно. И вы сами это прекрасно знаете. В любой из стран выявленные и пойманные заговорщики наказываются одинаково — смертью. Разница только в способе этой самой казни. А что касается помилования этой женщины, то и этот мой шаг всюду будет расценено правильно. Как благодарность за спасение жизни Правителя. И мое решение вдвойне, если не втройне, будет разделено на том благословенном юге, откуда вы родом. Как раз именно там сочтут необходимым наградить за помощь, и при том не смогут понять внезапно проявленной милости к преступнику, покушающемуся на корону, или же сочтут это слабостью или безволием Правителя.

— Я настаиваю на казни этой… твари! И вновь требую, чтоб она была публичной, жестокой и…

— Как поступить с этой женщиной, я решу сам, без учета вашего мнения. Отныне из-за преступных действий вашего сына, а заодно и ваших, вы потеряли право вмешиваться в принятие моих решений. Советую вам подумать о своей дальнейшей судьбе.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я должна покинуть дворец?! Какая наглость! Ни за что!

— Наглостью следует назвать ваше поведение и ваши поступки. Сегодня я делаю скидку на ваше нынешнее состояние, обусловленное смертью сына, но далее, повторяю это в последний раз, подобное терпеть не намерен. Никогда. А уж тем более я не собираюсь жить в одном доме с отравительницей.

— Не стоит раздувать из мухи слона. Ты прекрасно знаешь, отчего я пошла на этот шаг! Но отродья Бездны оберегают эту дрянь… — и женщина вновь ненавидяще посмотрела на меня.

— Это никоим образом не оправдывает ваш поступок. По вашей вине страшной смертью погиб человек, и только по счастливой случайности жертв не стало много больше…

— Человек! Так сказать о каком-то ничтожном стражнике! Да какое значение имеет смерть незаметного паршивого человечишки? Нет, ты никогда не станешь подлинным Правителем! Настоящий Правитель никогда не будет думать о червях под ногами…

— Люди — не черви! В моей стране человеческая жизнь ценится куда выше, и к людям относятся с куда большим уважением, чем на вашей родине. Впрочем, достаточно слов, тем более, что вы не хотите меня понимать… Пока что я предлагаю вам самой выбрать место своего дальнейшего проживания. Вы можете или вернуться на свою горячо любимую родину, о которой так тоскуете, или же поселиться в одном из отдаленных от столицы поместий моей страны, и проживать там со всем возможным комфортом и почестями, соответствующими вашему званию. Но, в таком случае, вы обязаны будете раз и навсегда забыть о своих бесконечных интригах. Если они будут продолжаться, то вам предстоит замаливать грехи в монастыре Раскаявшихся.

— Да как ты осмеливаешься предлагать мне подобное! Никогда, ты слышишь, никогда я не покину свой дворец! Он принадлежит мне так же, как и…

— Вообще-то это мой дворец — от того, как были сказаны эти слова, у меня в испуге екнуло сердце. — И моя страна. И в данный момент ваша жизнь также находится в моих руках.

— Неужели ты считаешь, что я поверю в твои угрозы? Я — дочь великого Владыки! И что бы ты ни говорил, какое бы бумажонки ему не посылал, Владыка всегда будет стоять за меня горой! И ты прекрасно знаешь, на что способен мой отец в гневе! Если считаешь, что государственные интересы он поставит выше оскорбления, нанесенного тобой его дочери, то ты совсем не знаешь настоящих южных Владык! Стоит мне только написать своему отцу о твоих подлых намерениях в отношении меня — и вы в тот же момент перестанете быть союзниками! Тебе что, нужна война с Югом?

— Не напомните ли мне, уважаемая, сколько на сегодняшний день лет вашему почтенному отцу? Если не ошибаюсь, его возраст приближается к восьмидесяти годам. Не спорю, по меркам южных стран ваш отец невероятно долго удерживает власть в своих руках, по-прежнему очень умен и крайне деятелен, но, увы, быстротекущие года куда сильнее любого из нас. Всем известно, что в последнее время здоровье Владыки серьезно ухудшилось. На вашей родине сейчас начинается чуть ли открытая свара между желающими сесть на трон после возможной смерти вашего достопочтенного отца. А если учесть, сколько сил и здоровья он тратит на то, чтоб сохранить свою власть, то любому понятно, что ему сейчас ну никак не до вас, вместе с вашими бедами и жалобами, в которых большей частью виноваты вы сами. Интересно: а вы сами помните, сколько дочерей имеется у вашего отца от его пяти законных жен? Причем я имею ввиду лишь тех из его дочерей, что еще живы? Их что-то около полутора десятков, или вроде того… И разве сейчас, во время почти беспрерывно идущих покушений на власть вашего достопочтенного отца, ему есть дело до одной из этих дочерей? Вы не оправдали его надежд, и больше не интересны великому Владыке. Я, как возможный союзник, для него куда важнее.

— Да как ты осмеливаешься…

— Знаете, после смерти моего царственного отца, а вашего мужа, дабы сохранить о нем светлую память и должное почитание, мне меньше всего хотелось портить отношения с матерью моего будущего сводного брата, так же как и с самим братом. Очевидно, мое доброе отношении к вам вы приняли за нерешительность и мягкотелость, и именно оттуда и проистекают многие беды… Не будем сейчас вспоминать о взаимных претензиях друг к другу — их за эти годы накопилось немало. Однако сейчас вы полностью перешли грань дозволенного. Так что даю вам три дня на раздумья о своей будущей судьбе и принятия решения о месте вашего дальнейшего проживания. С этой минуты можете начинать собирать свои вещи. Все! — Правитель поднял руку, предупреждая готовую просто — таки взорваться от злости женщину. — Разговор окончен. Больше ничего как от вас, так и про вас я слышать не желаю. Крики, шум, проклятия и прочие шумовые эффекты вам сейчас не помогут. Я принял решение, и пересматривать его не намерен. Если же вы откажетесь покинуть мой дворец добровольно, то я своим указом отошлю вас в монастырь Раскаявшихся, тем более что именно туда, на мой взгляд, вам следовало отправиться лет двадцать пять назад. Кто знает: может, тогда и принц Паукейн, оказавшись с детства на воспитании других людей и не находясь постоянно под вашим тлетворным влиянием, вырос бы хорошим, уважаемым человеком, достойным своего высокого звания. А теперь я попрошу вас удалиться отсюда, и до принятия вами окончательного решения о своей дальнейшей судьбе не покидать своих апартаментов.

Пошипев нечто на незнакомом мне языке, женщина в бешенстве рванула четки. Оборвалась нить, черные жемчужины посыпались, и, как живые, заскакали по гладкому полу. На секунду задержав на мне взгляд, полный ненависти, мать принца Паукейна, не владея собой, выскочила из комнаты.

— Подберите жемчуг — бросил Правитель, и двое стражников бросились собирать крупные жемчужины, отливающие дивным матовым светом. — Отнесите казначею рассыпанные четки, и передайте ему, что я велел оформить их для немедленной передачи в казну.

— Простите, Ваше Величество, но если…

— Она ничего не скажет, особенно после того, что осмелилась бросить мне перед уходом отсюда. Это чересчур даже для нее… На ее родине за такие слова без жалости убивают! Так что этот жемчуг сейчас уже не принадлежит ей, и ему самое место в казне. Мой покойный отец в свое время за эти четки отдал целый двухпалубный корабль…

Когда за стражниками закрылась дверь, Правитель осмотрел на меня.

— Теперь вы. Подойдите поближе.

Я сделала несколько шагов, и оказалась почти напротив Правителя. Нас разделял только стол. И хотя голос и взгляд Правителя был, как и прежде, суров и холоден, но я готова была спорить, что он сердит на кого угодно, только не на меня.

— Так, что тут скажешь… — глаза Правителя неулыбчиво смотрели на меня. — Я ознакомился с вашим делом. Весьма неприятная история, и, прежде всего для вас. Надеюсь, вы знаете законы нашей страны, и должны представлять возможные последствия лично для вас. Однако прежде чем вынести окончательное решение о вашей судьбе, мне бы хотелось получить еще кое — какие дополнительные сведения. Позовите сюда князя Айберте и его родственницу.

Снова открылась дверь. Я скосила глаза и увидела, что в кабинет вошли двое: муж Эри и тетушка Тай. Если на лице князя было написано только раздражение, то, в противоположность ему, вид у тетушки был не столь бодрый. Да оно и понятно: чует кошка…

— Князь Айберте, — заговорил Правитель — Вы, как мне передали, уже несколько дней безуспешно пытаетесь попасть ко мне на личную беседу. Прошу меня правильно понять, я все эти дни был очень занят. Можете излагать ваше дело.

Муж Эри заговорил недовольным голосом, в котором были заметны сердитые нотки:

— Наш разговор должен быть приватным. Мне хотелось бы побеседовать с вами наедине. Существуют вещи, о которых посторонним знать не стоит.

— Князь, у меня совершенно нет свободного времени — холодно обронил Правитель. — Если вас не устаивает чем — либо данный момент, то я должен вам сказать, что в ближайшие дни я по-прежнему буду очень занят и вряд ли смогу выкроить свободное время для приватных бесед с кем бы то ни было. Так что я вас внимательно слушаю. Моя единственная просьба — излагайте то, что вы собирались мне сказать, как можно короче. У меня на сегодняшний день намечено рассмотреть еще немало дел.

— И, тем не менее, я настаиваю на разговоре без свидетелей.

— Да что вы, князь! К чему такие тайны? Тут, считайте, все свои. И о чем таком, не предназначенном для чужих ушей, вы хотели поговорить со мной наедине? Уж не о том ли, что внезапно выяснилось, будто родственница вашей жены — эрбат? Ну, князь, что за непонятная стеснительность: разве это хоть для кого-то из присутствующих является секретом? Есть вещи, о которых известно даже последнему бродяге. Сегодня о том, что одна из ваших родственниц по линии жены оказалась эрбатом, судачат в каждой харчевне! Сейчас, пожалуй, во всей столице не найти того, кто не знает о том, что в семье вашей прелестной жены ни во что не ставят законы нашей страны!

— Ваше Величество! — князь побагровел, и сдерживался с заметным трудом — Я не заслужил ни подобного обращения, ни подобных слов, там более, с вашей стороны. Поверьте, и для меня новость о существовании этой женщины явилась…

— Чем-то похожим на гром среди ясного неба! Понимаю. Соболезную. Это действительно весьма неприятно. Только не могу понять, как такое могло случиться — при вступлении в брак не поинтересоваться тем, что собой представляют родственники вашей будущей жены! Насколько я понял, вы даже не знали о существовании многих из них. Впрочем, простите, я не подумал о том, что любовь — страшная сила, захлестывающая волной… Жаль, не помню, как там дальше поется о неземной страсти у наших придворных поэтов. Так невольно и пожалеешь, что не очень увлекаешься поэзией… Вы даже придумали сказку о существовании невероятно древних аристократических корней в семействе вашей жены…

— Ваше Величество!..

— Разве я неправ? Впрочем, это не мои проблемы, каждый живет так, как ему нравится, или как он может… Моя же задача в том, чтоб решить, как следует поступить с вашей новоявленной родственницей, и как наказать виновных в совершенном преступлении. В нашей стране, как вы все прекрасно знаете, превращение человека в батта приравнивается к самым тяжким нарушениям закона и карается весьма жестко. А уж если батт переродился в эрбата…

— Хочу уверить Ваше Величество в том, что ни я, ни моя жена ничего не знали о том, что произошло в семействе этой… — князь кивнул в мою сторону, подыскивая нужное слово — это дальней родственницы…

— Как, разве двоюродная сестра жены — дальняя родня? — удивленно приподнял бровь Правитель. — Надо же, а моя жена считает свою кузину одной из самых ближайших родственниц! Надо бы ей сказать, как сильно она ошибалась все эти годы! Ох, женщины, женщины, вечно они все путают…

— Ваше Величество — заскрипел зубами князь, с заметным трудом сдерживаясь, чтоб не вспылить, — что бы вы ни говорили, но эта женщина, которая сейчас стоит перед вами, не приходится родной сестрой моей жене! И сейчас речь идет о том, чтоб смыть с честного имени моей прекрасной жены все нелепые домыслы о том, что будто бы она, или ее мать могут иметь хоть какое-то отношение к тому, что произошло с этой… бесцеремонной особой. Увы, по несчастью эта… женщина все же находится в весьма дальних родственных отношениях с семьей моей жены.

— Все же в дальних… Хотя, глядя на эту женщину, такого не скажешь.

— Мне нет никакого дела до того, похожа эта… гнусная особа на мою жену, или нет. Я ее не знаю, и впредь знать не желаю.

— Ну, князь, не стоит говорить так сурово о своей родственнице. Не заметить удивительное внешнее сходство между вашей женой и этой женщиной может только слепой… Ну да речь не о том. Так, говорите, необходимость очистить имя княгини Айберте от клеветы стоит для вас на первом месте? Похвально. А вот меня куда больше интересует, кто именно из родственников вашей очаровательной жены прибег к помощи колдунов Нерга для проведения в моей стране запретного обряда. Вот за это я намерен потребовать строго ответа с виновных.

— К сожалению, Ваше Величество, обе виновные в этом уже умерли.

— Вот как? И кто же это был?

— Мать и бабушка этой женщины.

Как? При чем тут матушка? Что за ерунда?! И как него язык не отсохнет говорить такое?!

— Откуда вам это известно? — Правитель, кажется, нисколько не удивился услышанному.

— Должен признаться, что и сам узнал об этой весьма неприятной истории всего лишь несколько дней назад. Надеюсь, вы понимаете, Ваше Величество, каким ударом явилось для меня это известие. Ни я, и моя жена — мы ничего не знали о том, что когда-то, очень давно, произошло в семье этой женщины! А для моей бедной жены новость об этой непонятной истории явилась сильнейшим потрясением! Не говоря уже о том, как ее мучает и травмирует нездоровая шумиха, поднявшаяся после того…

— Сейчас речь идет не о душевном состоянии вашей очаровательной супруги. Меня интересует нечто иное: откуда вам стало известно о том, что, по вашему выражению, когда-то, очень давно, произошло в семье этой женщины?

— От меня, Ваше Величество…

Ага, вот и тетка в разговор вступила! А она хорошо держится — отметила она про себя. На лицо, конечно, бледновата, но непохоже, что собирается прилюдно каяться. Правитель же обронил:

— Объяснитесь.

Трагически вздохнув, тетка начала свой рассказ. По ее словам выходило, что о произошедшем со мной она узнала в день смерти своей матери, моей бабушки. Дескать именно тогда, перед своей кончиной, ее мать покаялась в совершенном ею грехе по отношению к родной внучке. Когда, мол, в их семью пришла беда и бабке стало известно, что одна из ее любимых дочерей навек будет прикована к постели, то от горя и отчаяния что мать, что дочь не знали, как поступать и что делать… Ни о чем ином и думать не могли, лишь о том беспокоились, как будут жить дальше. И вот однажды темной зимней ночью к ним в дом постучался незнакомый человек, поросился переночевать. Бабка и впустила его по незнанию да по доброте душевной. Узнав о постигшем семью горе, тот посочувствовал и внезапно предложил свою помощь. Сказал, что жалеет их, и оттого может помочь. Сделает так, что старшая внучка будет верно и преданно заботиться о больной матери, вплоть до ее смерти. И еще этот пришлый человек говорил, что ничего, кроме добра, это не принесет, да и семье жить легче станет. Дескать, в той стране, откуда он родом, подобный обряд веками делается почти в каждой семье, и считается вполне обычным и добрым делом…

Поколебались женщины, да по глупости и наивности согласились. В тех далеких местах, где проживала ее мать, привыкли людям доверять, тем более что там раньше и не слыхивали о таком обряде. Потом уж, через какое-то время, они узнали, на какую страшную участь тот чужой человек обрек их ребенка, да уж поздно было. Плакали обе, волосы на своих головах рвали, да только поделать уже ничего не могли. На одно только у них надежда оставалась, и об одном Пресветлые Небеса молили: раз так сложилось, то пусть девочка навсегда батом останется, и (не допусти того Всеблагой!), пусть она никогда не превратиться в эрбата.

Так вот, когда узнала тетка о том, что произошло, то в ужас пришла, и призадумалась, как же ей поступить. Да и матушка моя слезно умоляла ее молчать, не губить всех… Узнай стража про запрещенный обряд, ток в тот же час увезли бы невесть куда и мать, и дочь, да и младшей девочке в поселке плохо бы пришлось. Вот оттого-то тетка долго не знала, что ей делать и как поступить, но, в конце концов, все же решила никому и ничего не рассказывать. Не стоило, конечно, этого делать, сейчас — то она это понимает… Только вот родная кровь — не вода, да и до слез жалко ей было всех: что сестру больную, что девочек неразумных! Вот и решила она положиться на волю Пресветлых Небес, надеясь, что не обойдут они своей добротой и милостью семью сестры, не допустят, чтоб еще страшнее стала судьба бедной девочки… Только от жалости к ней и молчала. Наверное, не стоило ей того делать и так поступать, но не приведи Всеблагой хоть кому — то предстать перед таким выбором… Так и взяла тетка грех молчания на свою душу. Даже ее прекрасная дочь — и та не знала ничего об этой истории… Не та это вещь, которой гордиться можно…

— У вас все? — спросил Правитель тетку, когда та закончила свой душещипательный рассказ, полный долгих повествований о своих душеных метаниях.

— Да… — и тетка с видом раскаявшейся грешницы понурила голову.

— Что скажете вы? — Правитель посмотрел на князя Айберте.

— Я могу лишь повторить то, что уже говорил ранее: узнав об этой истории, я был потрясен до глубины души. Поверьте: то, что я узнал, явилось для меня полной неожиданностью…

— Для меня тоже. Я ожидал куда более честного ответа на свой вопрос от вашей родственницы.

— Ваше Величество!.. — невероятно, но в голосе князя Айберте явно присутствовали угрожающие нотки.

— Видите ли, — продолжал Правитель, не обращая внимания на слова князя, — видите ли, дело в том, что у меня имеются несколько иные сведения о том, что произошло много лет назад. Госпожа Тайанна, вы не желаете дополнить свой донельзя трогательный рассказ какими — либо подробностями?

— Нет — не колеблясь ни секунды, ответила тетка. — Я честно поведала то, о чем перед смертью рассказала моя мать. Больше к сказанному мне добавить нечего. Если же моя бедная племянница, которую, к сожалению, уже нельзя назвать нормальным человеком, утверждает нечто иное, то вам следует сделать скидку на состояние ее больного разума и…

— Достаточно — оборвал ее Правитель. — Господин Вояр, теперь попрошу вас ознакомить нас с результатами своего расследования по этому делу. Я имею в виду лишь ту его часть, которая касается непосредственно госпожи Лианы. Прошу излагать покороче, самую суть.

Ой, а тетка-то почти незаметно вздрогнула! И князь Айберте непроизвольно и с заметным недовольством покосился в ее сторону… Впрочем, его можно понять: находиться здесь в роли ответчика никому не по душе. Знахарка Элсет, помнится, говорила, что Правитель с некоторых пор втайне не выносит князя. А что, похоже на то. Легкая издевка в голосе Правителя и его преувеличенная вежливость вкупе с показным сочувствием весьма неприятны любому человеку, и вдвойне тяжело переносятся князем, особенно если учесть тяжелый характер мужа Эри и то, что Правитель ранее считался его другом. А еще, на мой взгляд стороннего человека, и тетка, и князь — они оба побаиваются Вояра, этого невзрачного тихого человека. И взгляды, которые они бросили в сторону главы тайной стражи, никак не назовешь дружескими.

Вояр же, сохраняя на лице все тот же отстраненный вид, подошел ближе к Правителю и взял с его стола несколько листов бумаги.

— Строго выполняя порученный мне и моей службе…

— Короче.

— Слушаюсь. Еще присутствуя при первом допросе женщины по имени Лиана (или Лия, как она предпочитает себя называть), я обратил внимание на некоторые несообразности в ее показаниях, не поддающиеся логическому объяснению. В этом нет ничего необычного, большинство из задержанных на допросах пытаются скрыть те или иные факты, или же дать им неверное толкование. В таких случаях нашей задачей в последующем является нахождение истины… Так вот, при дальнейшем расследовании этого дела часть из несообразностей в показаниях госпожи Лианы получила разъяснение, но, к сожалению, только часть. До определенного момента в своих показаниях госпожа Лиана довольно откровенно отвечала на поставленные перед ней вопросы. Однако кое — что весьма существенное в тех же показаниях она скрывала, или же просто не желала отвечать на поставленные перед ней вопросы, и разговорить ее не было никакой возможности.

Если учесть, что ее… спутники по путешествию в Стольград (я имею в виду присутствующих здесь же многоуважаемых Домниона Карстерия Диртере и графа Эрмидоре) также отказывались правдиво отвечать на некоторые из вопросов, касающихся личности вышеупомянутой дамы, то было вполне логично предположить, что они знают, но скрывают нечто, представляющее немалую опасность непосредственно для этой женщины. Причем она, эта опасность, должна быть нешуточной, раз ее… спутники предпочитают не распространяться ни с кем по этому поводу. У меня возникло четыре возможных предположения, касающиеся как их поведения, так и умолчания. При проверке наиболее вероятного из этих предположений выяснилось, что моя основная версия верна: эта женщина является эрбатом, то есть человеком с измененной психикой, возникшей в результате проведенного над ней запрещенного обряда. Хочу еще раз отметить, что подобное действо могло произойти только с разрешения и прямого попустительства членов ее семьи. В нынешнее время в своем состоянии эта женщина — эрбат представляет собой немалую опасность для окружающих. Трагический случай с принцем Паукейном — тому лишнее подтверждение…

— Не отвлекайтесь.

— Слушаюсь. На основании сведений, полученных из поселка, где ранее проживала упомянутая женщина, я прикинул, когда именно по времени мог быть проведен тот обряд, и приказал поднять архивы тайной стражи за тот период. Освежил их в памяти, так сказать… Поискать, конечно, пришлось — Вояр постучал согнутым пальцем по одной из бумаг, — и вот, кое-что удалось найти… Первое, что я хотел бы вам показать — это письмо неустановленного жителя нашей страны. Увы, того, кто его отправил, мы так и не нашли. Вот это письмо — Вояр показал лист серой бумаги, покрытый крупным неаккуратным почерком, каким обычно пишут не очень грамотные люди. — Так вот, написавший это письмо утверждал, что оказался невольным свидетелем разговора, который касался случая проведения в нашей стране запретного обряда. В письме приведены столь точные и подробные детали, что отмахнутся или не обратить внимания на это послание было невозможно…

Марида! Ее рук дело! Она, помнится, сказала мне, что написала письмо насчет того колдуна, что провел надо мной запретный обряд, и направила это письмо в столицу через своих людей. Упоминала и о том, что не знает дальнейшей судьбы своего послания…

— …По указанным в письме приметам были предприняты поиски человека, предположительно совершившего запретный обряд. В результате он был найден и опознан. Им оказался Канн — Хисс Д'Рейурр, лекарь и торговец травами, уроженец Нерга, до того уже дважды посещавший нашу страну с торговыми целями. Но при попытке ареста Д'Рейурр оказал ожесточенное сопротивление, в ходе которого погибли четверо стражников, маг и сотрудник тайной стражи, непосредственно проводивший поиск и расследование, начатое по этому письму. Подозреваемый оказался колдуном и, так сказать, хотел наглядно продемонстрировать свои познания в темном колдовстве в отношении тех, кто был послан для его ареста. По счастью, среди тех имелся опытный маг, увы, также погибший при том аресте, но, тем не менее, сумевший противостоять колдуну… К великому сожалению, живым Д'Рейурра взять не удалось.

Однако удачей следует считать уже то, что (по инициативе того сотрудника, что производил расследование и который погиб при задержании Д'Рейурра) задержание подозреваемого проходило не в помещении, и даже не в городе, а вне стен Стольграда. Точнее, попытка задержания происходила на одной из объездных дорог, в безлюдной местности, и в то время, когда колдун возвращался в столицу после одной из своих многочисленных поездок в провинцию. Эта похвальная предусмотрительность позволила уменьшить количество возможных жертв с нашей стороны. При обыске тела погибшего колдуна, а также его комнаты на постоялом дворе, были обнаружены неопровержимые доказательства, прямо указывающие на то, что Канн — Хисс Д'Рейурр являлся эмиссаром Нерга, и находился в нашей стране со специальным заданием, о котором мне бы сейчас не стоит распространяться.

Теперь то, что касается непосредственно нашего дела. Я бы хотел зачитать здесь отрывок из письма, которое было найдено при погибшем Д'Рейурре, и которое он не успел отправить по назначению…

Вояр взял со стола еще несколько листов бумаги, убористо покрытых неведомыми мне крючковатыми письменами и, помедлив несколько секунд, отыскивая в письме нужное место, стал читать все тем же невыразительным голосом:

"… И вот что еще я хотел бы сказать тебе, друг мой. Помнишь тот наш горячий спор за чашей доброго старого мистралийского вина? Мы говорили о развитии некоторых из теорий нашего достопочтенного учителя К'Paт — Дела, да навечно останется его образ в памяти избранных. Да — да, я имею в виду именно тот разговор, который произошел у нас с тобой в праздничный Грозовой вечер, за пару дней до моего отъезда сюда, в эту страну невежественных дикарей. Тогда мы с тобой несколько разошлись в оценке возможностей практического применения одного из методов теории нашего достопочтенного учителя, и твои аргументы были весьма основательны, хотя и несколько язвительны. Возможно, в этом виноват последний кувшин вина, тот самый, десятилетней выдержки. Он явно был лишним, и оттого наш спор принял излишне острые формы, а твоя извечная язвительность несколько вышла за свои привычные пределы.

Формально ты был прав, однако безоговорочно принять те истины я по-прежнему не могу, да и не хочу, хотя возразить на многие из твоих доводов в тот момент мне было нечего. Все же согласись, что эта теория — одна из тех научных истин, которые просто не разработаны в должной степени, но в дальнейшем могут иметь под собой очень неплохую перспективу применения (хотя с подобным утверждением ты категорически не согласен). Подобные теории так и не внедряются в практику, как бы это положено, только из-за внезапной смерти их основателя и разработчика. А ведь разработай ее, эту теорию, в должной степени, и кто знает? может, это могло бы стать одним из перспективных направлений в развитии науки, хотя многие из наших твердолобых членов конклава никак не желают этого понимать.

В общем, тот разговор, как ты любишь выражаться в таких случаях, меня зацепил. А еще больше мне хотелось доказать всем, (и прежде всего тебе, мой вечно сомневающийся друг), что наследием так рано ушедшего учителя не стоит пренебрегать, и что кое — какие его разработки во многом несут в себе немалые возможности. И я стал размышлять, благо для этого у меня были все возможности: долгая унылая дорога, большое количество свободного времени, тупые скоты — слуги, не способные без приказа поднять глаза от земли и не умеющие ни думать, ни говорить. Так что, дабы не скатиться до их состояния, я принялся тренировать свой ум. Кое-что для разрешения одного из положений той теории у меня стало прорисовываться еще до перевала, но окончательное решение было просчитано уже здесь, в этом дремучем холодном краю. И мне оставалось только бессильно сжимать кулаки, понимая, что проверить правильность своих расчетов на практике здесь, в этой ограниченной неумной стране сложно, почти невозможно. А чего иного можно ожидать от дикарей, не понимающих красоты и тонкости науки!? Даже выкладки теории я не могу доверить бумаге, все приходится держать в голове — мало ли что!.. Умом понимаю: вначале надо вернуться назад, в нашу старую добрую лабораторию, к нашим верным книгам и бумагам, все еще раз проверить и просчитать, отобрать нужное количество подопытного материала, но…

Но, но, но!.. Ты же меня знаешь — я не мог успокоиться. Так хотелось проверить выкладки на практике! А ждать возвращения в Нерг мне казалось нестерпимо долгим сроком! К тому же, стоило мне представить мытарства по выбиванию нужного количества материала для опытов, как становилось тягостно на душе! Тебе тоже хорошо знакомо нытье нашего куратора в связи с постоянным сокращением выделяемых нам подопытных экземпляров — дескать, имеющихся рабов уже не хватает на строительстве, в шахтах и на полях, их приток со стороны постоянно сокращается, и оттого необходимо более эффективно использовать имеющиеся ресурсы, и так далее…

В общем, ты будешь ругаться, но мне удалось провести три эксперимента. Да знаю я, что при моей миссии ни в коем случае нельзя этим заниматься! Слишком велика возможность засветиться перед тайной стражей, но существует нечто, что выше логики и моих сил! Страсть исследователя будоражит не слабей хорошей дозы серого лотоса! Так что я не удержался, но ты — то меня всегда поймешь! Хотя, как и все, будешь долго ворчать и по своей вечной привычке язвить насчет того, что не стоит лишний раз понапрасну рисковать, тем более, что я послан в эту страну с иным заданием, но в глубине души, друг мой, знаю, согласишься с принятым мной решением.

Два подопытных сопляка после проведенного эксперимента, увы, отбраковались, да я на них особо и не рассчитывал — дохлые паршивцы, и без того уже до предела заморенные запахом выделываемых кож в домашней мастерской, и от которых их жлоб — папаша был только рад избавится. А вот третий экземпляр выжил, хотя я и проводил обряд по самым жестким критериям. Весьма сносный экземпляр, надо отметить. Плохо, правда, что по третьей степени, да тут уж ничего не поделаешь. Главное, положено начало…

Дело, правда, оказалось более трудоемким, чем простое проведение обряда эценбат, но и результат оправдывает себя. Кодовая фраза — и эрбат никогда не выйдет из повиновения (а уж кодовую фразу, друг мой, тебе ни за что не угадать! Просто ее, эту фразу, в пику тебе, я взял такую, чтоб ее никто не мог высчитать! Ты же знаешь — иногда и я люблю пошутить!). Хотя, признаюсь, кое-какие моменты в окончательном итоге меня все же смутили… Результат получился не совсем тот, на который я рассчитывал. Дело в том, что я применил несколько иной подход, отличный от того, по которому работал наш учитель. Правда, может, это простая случайность, или же, не исключаю, нечто пошло несколько не так, как я того ожидал… Кое-что не то, или не так… Возможно, просчитывая в уме, я в чем-то допустил ошибку, или же все дело в неких дополнительных функциях, заложенных в формулу уже по моей инициативе для получения более интересных результатов… Но после дополнительных исследований мы с тобой разберемся, что из этих функций можно оставить, в какие следует отсечь… В общем, в этом надо разбираться и еще раз разбираться! Когда буду возвращаться домой, то для продолжения исследований экземпляр, естественно, заберу с собой, и, думаю, с его родственниками особых проблем не возникнет — отдадут, никуда не денутся, а до их недовольства или возможных претензий мне нет никакого дела.

Хочешь посмеяться? У нас с одной из родственниц нашего подопытного кролика (у той, что на меня и вышла с предложением провести обряд эценбата над отпрыском ее сестры), была устная договоренность: по прошествии определенного времени я могу забрать экземпляр себе, но не ранее оговоренных сроков, о которых она изволит мне сообщить дополнительно. Там все было связано с тем, что в семье экземпляра кто-то все никак помереть не мог, и я должен был верно и безропотно ожидать, когда же наступит это давно ожидаемое событие. Может, через год, а может, через десять или пятнадцать лет… Лишь только тогда я смогу забрать себе этого несчастного бедного зверька. А до того момента я не должен никому говорить о нашем соглашении, дабы у нее, у бедняжки, не возникло неприятностей: дескать, страшно представить, что случиться, если кто узнает, что это именно она была инициатором проведения обряда над юной соплёй!

Как тебе это нравится? Ограниченные дикари, воображающие себя умниками! Надо будет рассказать об этом кому-либо из наших в Темной лаборатории как веселый анекдот. Ага, эта идиотка, очевидно, вообразила, что я намерен годами ожидать, когда она осчастливит меня своим разрешением забрать то, что и так отныне принадлежит мне согласно нашего с ней договора! Но почему бы мне ни пообещать такую чушь, если этой бабе так хотелось услышать нечто подобное?! Да, пожалуйста, почему бы и нет?! В тот момент для меня было главным получить объект для опыта. Другое дело, что ни у кого из нормальных людей даже не возникнет в голове такой дурной мысли — исполнить столь нелепое обещание! Здесь, я частенько вспоминаю и пользуюсь одним из твоих самых любимых выражений: верх глупости умного человека — сдержать слово, данное аборигенам.

Так что, друг мой, должен с радостью сказать тебе: по моем возвращении домой нам с тобой предстоит работа по развитию теории достопочтенного учителя, хотя, уверен, сейчас ты со свойственным тебе немалым скептицизмом относишься к тому, что здесь написано. Ну, а я считаю, что наш спор, начавшийся в Грозовой вечер, еще далеко не окончен, и до полной и окончательной истины мы с тобой еще не добрались…

Что же касается нашего подопытного зверька… Считай, это мой подарок тебе за подталкивание мысли в нужном направлении. Надеюсь, он продержится у тебя на несколько более продолжительный срок, чем те обычные звереныши, с которыми ты так любишь развлекаться в свободное время. Что ни говори, а исследования у тебя, как у настоящего ученого, всегда стоят на первом месте, так что экземпляр, надеюсь, вначале ты изучишь в нашей Темной лаборатории, а уж потом пустишь по привычному тебе пути. Не понимаю, правда, чем они, эти недоразвитые сопляки обоего пола, тебя настолько привлекают? То — ли дело молодые, здоровые, крепкие невольницы!.. Впрочем, это дело вкуса. Зная твою простительную слабость к весьма юным, но, увы, слишком быстро дохнущим в твоем доме щенятам, должен заметить, что тот экземпляр, что я намерен привезти, тебе также должен понравиться…".

— К сожалению, — продолжал Вояр, откладывая в сторону исписанный лист, — письмо было не окончено и не подписано, так что имени адресата мы не знаем. Однако, судя по содержанию этого послания, было понятно, что у нас в стране было проведено несколько запретных обрядов. Предпринятое расследование выявило ту семью, в которой родители позволили подвергнуть своих детей обряду эценбат, после которого оба мальчика умерли. С ними поступили в соответствии с законами нашей страны, а подобное нарушение закона карается смертью виновных, и передачей всего имеющегося у них имущества в казну. Что же касается… экземпляра, упомянутого в письме, то его поиски ни к чему не привели. Эта история произошла примерно восемнадцать лет назад, а в то время я еще не был главой тайной стражи, и в подробности расследования этого дела был не посвящен. Как я понял из отчета нашего сотрудника, в то время занимающегося поисками, — Вояр взял со стола еще лист бумаги, — он несколько поверхностно исследовал письмо, и принял за основу две, как ему казалось, непреложные истины: во — первых, что речь идет о ребенке мужского пола, и во — вторых, раз обряд сделан по третьей степени, то отца и матери у ребенка не имеется. Увы, я считаю, что оба допуска были неверны в своей основе, что и явилось основной причиной неудачи в…

— Достаточно — оборвал его Правитель. — Итак, госпожа Тайанна, что вы теперь скажете?

У тетки во время чтения письма на лице не дрогнул ни один мускул. Вот это выдержка! Даже ее голос оставался спокойным.

— Мы услышали очень неприятную историю. Но почему вы задаете мне подобный вопрос? Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, или к моей несчастной племяннице?

— Мне кажется, имеет самое непосредственное отношение. Спрошу прямо: вы были той женщиной, которая отдала свою племянницу одному из колдунов Нерга для проведения обряда эценбат?

— Само это предположение я считаю оскорбительным — встрял в разговор князь Айберте.

— Я спрашиваю не вас — одернул его Правитель. — Или ваша уважаемая теща не знает, что мне ответить? А может, она просто боится сказать мне правду?

— Вы, государь, не имеете права ни говорить со мной подобным тоном, ни строить в отношении моих родных столь гнусные предположения! На основании чего вы устроили здесь этот допрос?! Из-за нескольких невнятных слов, выдернутых из старого письма, которые могут быть отнесены на кого угодно! — побагровел князь. Э, да у него в и без того неприятном голосе начинают проскальзывать взбешенные нотки! Того и гляди, кулаки вперед выставит! Помнится, еще Вен говорил о том, что у князя довольно тяжелый характер. Заметно… Да-а, не позавидуешь Эри — иметь столь раздражительного мужа!.. А князь все больше и больше повышал голос. — Это слишком! Я пошел вам навстречу, не возражал против прихода сюда, но всему есть предел! Обвинять члена моей семьи… Кое — кто в тайной страже окончательно распоясался от вашего излишнего попустительства и вседозволенности!..

— Пока я никого не обвиняю. Только хочу получить ответ на интересующий меня вопрос. Так что ваше похвальное стремление горой стоять за близких людей в данный момент мне весьма мешает принять правильное решение. Именно поэтому, князь, я попрошу вас помолчать. Итак, госпожа Тайанна я жду от вас ответа на свой вопрос.

— Ответ ясен и без моих слов! — тетка с искренним недоумением развела руками. Я могу повторить лишь то, о чем только что пытался сказать мой зять: я не имею ни малейшего отношения к тому, что написано в этом письме. И потом: мне также непонятно, с чего это господин Вояр решил, что отрывок из непонятного послания относится ко мне, или к дочери моей несчастной сестры?

— Вы отрицаете?

— Разумеется! Недопустима уже одна только мысль о том, что я могу пойти на подобное преступление!

— Ваши слова можно очень легко проверить. Надеюсь, против этого вы не будете возражать?

— Вы мне не доверяете? — в голосе тетки была искренняя боль ложно обвиненного человека.

— Вам не доверяю я — вмешался в разговор Вояр. — Извините, но я привык отметать все возможности допущения ошибки только после доскональной проверки.

— Надеюсь, моего слова вам будет достаточно? — процедил князь, не глядя на Вояра.

— Увы, нет.

— Мне это не нравится! — с угрозой произнес князь Айберте. — Я не привык, чтоб сомневались в моих словах! Тем более какой-то… В этот раз глава тайной стражи взял на себя слишком много! Вновь вынужден заметить, Ваше Величество, что при вашем прямом попустительстве этот… человек наглеет сверх всякой меры. Вы, Вояр, делаете оскорбительный для меня вывод, опираясь на невнятное, рассыпающееся от старости письмо!..

— Князь, — снова заговорил Правитель. — Надеюсь, ваша родственница сама в состоянии дать мне ответ на простой вопрос: она не будет возражать, если мы здесь же проверим ее слова о непричастности к тому, что написано в этом старом письме? Если же подозрения не подтвердятся, то все разрешится само собой. Госпожа Тайанна, я жду ваш ответ.

— Если это поможет доказать мою невиновность…

Вояр бросил взгляд на одного из присутствующих. Невысокий пожилой человек, хотя и одетый, как житель нашей страны, но, однако, в чьей внешности несложно было узнать уроженца Кхитая, уже давненько сверлил меня взглядом. Сейчас он сделал несколько шагов к Правителю.

— Это Файнн — Тьенн, один из моих придворных магов — продолжал Правитель. — Он из тех, кто имеет немалые познания в отношении обряда эценбат. Итак, господин Файнн — Тьенн, вы слышали, о чем идет речь?

— Да. Насколько я понял, требуется моя помощь в определении, участвовала или нет одна из присутствующих женщин в обряде эценбата, проведенного много лет назад над другой женщиной, присутствующей здесь же. В этом нет ничего сложного. Имеется несколько очень простых способов определения…

— Давайте тот, что самый быстрый по времени.

— Он довольно неприятен для слуха.

— Это не имеет значения.

— Тогда дамам придется немного потерпеть. Это, кстати, один из самых надежных способов. Кровь, знаете ли, обмануть невозможно…

Из кармана маг вытащил крохотную стеклянную чашку и длинную иглу. Заранее, видно, припас. Тут и думать нечего — Вояр его уже заранее предупредил, что придется поработать…

Длиной иглой Файнн — Тьенн ловко уколол мой палец, и несколько капель крови из маленькой ранки упали в чашку. Затем маг подошел к тетке. Она, было, заколебалась, но затем, под недобрым взглядом князя, протянула свою руку, чуть поморщившись, когда и ей укололи палец.

Чашку с нашей кровью на донышке маг поставил на стол, бросил туда какой-то белый порошок, забормотал нечто непонятное… Все затаили дыхание. Несколько мгновений ничего не происходило, и вдруг в чашке вспыхнуло почти бесцветное пламя. Несколько секунд — и оно пропало… Одновременно с этим раздался короткий звук, резкий и очень неприятный, будто некто, находящийся рядом, провел куском железа по стеклу. Я, как впрочем, и все, находящиеся в кабинете Правителя, непроизвольно передернула плечами. А Файнн — Тьенн взял чашку, с любопытством заглянул в нее, провел пальцем по внутренней стенке чашки и со вздохом удовлетворения отставил ее в сторону…

— Все ясно, — обратился маг к Правителю. — В этом случае не может быть ни малейших сомнений. Крайне неприятный звук, который мы все только что слышали, бывает лишь в том случае, когда кровь эрбата смешивается с кровью того человека, кто непосредственно давал свою кровь для проведения обряда. Кроме того, вы все видели, каким пламенем горела кровь. Пламя было почти незаметно. Это указывает на то, что обряд был проведен по третьей степени. Если бы присутствовала первая степень, то цвет пламени был бы яркий, с красными вкраплениями. Второй степени соответствует бледный желтый цвет, а третья степень…

— Понятно — перебил его Правитель. — Госпожа Тайанна, вы мне солгали. У вас была возможность сказать мне правду, но вы ею не воспользовались. И напрасно. Больше я лично от вас ничего слышать не желаю. Отныне вы будете изливать душу уже господину Вояру, или его подчиненным, а он уже передаст мне то, что вы поведаете ему.

Тетка, стоявшая с помертвевшим лицом, пыталась что-то сказать, но слова застревали у нее в горле. С трудом она выдохнула:

— Это… это недоразумение. Или ваш маг ошибся…

— Что? — оскорблено взвыл Файнн — Тьенн — Спросите любого из моих коллег — и они подтвердят мои слова! И посмотрите на осадок в чашке! Его же там совсем нет, что лишь подтверждает мои слова — третья степень, иначе бы хоть что-то, да осталось на стенках чаши! Да я сейчас же могу здесь, при вас, провести еще одну проверку, уже иным способом! Если вам для подтверждения моих слов мало одного опыта, то я в состоянии провести с десяток иных тестов, но, ручаюсь, что каждый раз результат будет один и тот же! Я давно занимаюсь этой проблемой, и…

— Достаточно! — это снова Правитель. — Госпожа Тайанна, не стоит ломать перед нами комедию. Я за сегодняшний день наслушался более чем достаточно самых разных выступлений, так что избавьте меня от еще одного! Господин Вояр, приказываю вам задержать эту женщину. К завтрашнему утру жду от вас подробный доклад допроса госпожи Тайанны. На его основании я буду решать ее дальнейшую судьбу.

— Слушаюсь — почтительно склонил голову Вояр.

— Князь! Надеюсь на вас… — единственное, что успела сказала тетка, когда ее выводили за дверь два стражника.

— Ваше Величество! — в голосе князя Айберте смешались растерянность и немалый гнев. — Это… это заговор против меня.

— Перестаньте — отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, Правитель — Причем тут заговор против вас? Просто-напросто ваша теща много лет тому назад совершила преступление, надеясь, что никто о нем не узнает! И вы сами должны это прекрасно понимать. А если нет… В таком случае мне искренне жаль, что чахнет еще недавно столь отточенный ум!

— Ваше Величество! Даже вам я не позволю…

— Хватит, князь! Мы с вами не на базаре! Похоже, вы нахватались дурных манер от своей жены! И я прошу вас не забываться, когда говорите со мной. Хотя в чем-то я понимаю ваше поведение: вы сами мне только что сказали, какое сильное потрясение испытали при известии о том, что одна из родственниц вашей жены — эрбат. А такие душевные травмы следует лечить, хотя это и занимает долгое время. Суета столицы и ее не слишком здоровый воздух не способствует быстрому излечению расшатанных нервов. Думаю, вам следует отдохнуть годик — другой. Для этого прекрасно подойдет ваше чудное имение около Радужных гор. Изумительное место! Насколько мне помнится, там у вас имеется весьма неплохой винный погреб с замечательными сортами вин. Тонкие вина прекрасно помогут успокоить ваши несколько расшатанные нервы, об этом вам скажет любой врач. Разумеется, вы будете там находиться не в одиночестве, а вместе с вашим милым семейством. Да и вряд ли кто бы решился оставлять в столице столь ослепительную супругу.

— Как, я должен покинуть столицу?! За что?!

— Князь, вам необходим отдых. И прошу вас больше не поднимать этот вопрос. Я принял решение и пересматривать его не намерен.

— Моя служба при дворе…

— Для нас ваше драгоценное здоровье важней всего. Неужели вы считаете, что я настолько бесчувственен, что готов пожертвовать вами ради службы? При дворе вас пока что заменят, а на будущее… Там будет видно.

— Но моя жена… Она так привязана к матери! Ей будет крайне сложно обходиться без нее!..

— Князь, вы отменный семьянин, и, думаю, сумеете доходчиво объяснить свое жене, что произошло.

— Но я вовсе не хочу оставлять столицу! И мне непонятен и неприятен этот разговор!.. Я не заслужил ни такого отношения к себе, ни подобных оскорбительных намеков на мое, будто бы слабое, здоровье…

— Князь, я принял решение — и вы должны принять его. Без разговоров.

— Хорошо. Тогда я прошу вас о личном одолжении: отпустите мою тещу, и я увезу ее в одно из своих отдаленных имений, где она и будет жить, никогда не возвращаясь в столицу. Прошу вас правильно понять: арест госпожи Тайанны — это удар лично по мне, по моей репутации! Неужели какая-то деревенская девка…

— Ну, дорогой князь, стоит ли так пренебрежительно отзываться о своей новой родственнице? Пусть даже она вам родня только по линии жены… Князь, вы, очевидно, не хотите понимать того, что ваша теща когда-то совершила тяжкое нарушение закона. Или же считаете, что правила и законы нашей страны писаны не для вас? Тогда, князь, вам тем более следует пересмотреть свое нынешнее отношение к государственным делам. Недаром до меня то и дело доходят слухи о некоторых непорядках в вашем ведомстве. В любом случае, мое предположение верно: вам нужен отдых.

— Это что, отставка?

— Полноте, князь! Это просто моя искренняя забота о вашем здоровье, и ничего больше! Я же не обращаю внимания на то, что в вашем доме останавливался один из главных заговорщиков, герцог Стиньеде, с которым, по слухам, вы были довольно дружны. И не считаю, что у вас были какие-либо догадки о готовящемся заговоре, хотя господин Вояр считает иначе. Я просто прошу вас отдохнуть пару-тройку лет от столичного шума и излишней суеты…

— А…

— Кстати, зная привязанность вашей жены к своей семье, я не буду возражать, если она посетит в застенке и мать, и свою родственницу. Пусть даже ваша супруга и считает ее весьма дальней родней.

— Что? Моя жена должна посетить застенок?! Для чего? Ей там совершенно нечего делать! Я категорически против!

— Князь, вы меня неправильно поняли. Вы же всегда твердили мне о редкой душевной связи внутри вашей семьи, и я не считаю возможным отказать вашей милой супруге в разрешении проведать своих родственников. Она же посетит в застенок не просто так, а с благой целью — увидеть родню, которая так нуждается в ее участии, поддержке и утешении! Тем более что вашей жене перед отъездом и долгой разлукой просто необходимо навестить свою мать, о дочерней любви и привязанности к которой мы столько слышали! Неизвестно, когда они встретятся в будущем, да и встретятся ли вообще?.. Что же касается лично госпожи Тайанны, то должен повторить: вопрос о ее судьбе будет решаться отдельно. В любом случае все зависит от того, что еще раскопает об этой истории господин Вояр. В нашей стране участие в обряде эценбата, как вы знаете, приравнивается к обвинению в убийстве. Так что делайте вывод сами. Думаю, вашей милой супруге пора начинать обходиться без поддержки своей любящей матери.

— Значит, вы меня выгоняете? Из-за нелепых подозрений и ничем не обоснованных слухов? Или вы просто решили избавиться от меня? Такова ваша благодарность за многолетнюю службу во благо нашей страны? А может, это месть за ту давнюю историю с вашей кузиной? — прошипел князь, уже не сдерживаясь. — Вы так и не можете успокоиться, хотя прошли годы…

— Князь, еще одно слово, и я прикажу вывести вас отсюда! — в голосе Правителя снова появился лед. — Приказываю вам замолчать! Ни слова более! Да, еще раз убеждаюсь, насколько я прав: нервы у вас заметно расшатаны, и вы совершенно не в состоянии держать в руках ни себя, ни свои эмоции, ни свой язык! Надеюсь, самое большее через три дня вы отправитесь в свое имение поправлять весьма заметно пошатнувшееся здоровье. Дольше вам в столице задерживаться не стоит. А так как сейчас у меня более чем достаточно срочных дел, требующих немедленного разрешения, то выделять время для отдельного прощания с вами у меня нет ни малейшей возможности. Но я о вас не забуду. Мне доложат, когда ваше здоровье пойдет на поправку. Хотя при ваших столь сильно расшатанных нервах это, похоже, произойдет не скоро. Для этой цели я попрошу господина Вояра о выделении особых людей, готовых на многое ради сбережения вашего бесценного здоровья. Они проследят за тем, чтоб в вашем имении возле Радужных гор вас лишний раз никто не беспокоил. Так что, князь, до свидания. Желаю вам счастливого пути.

Когда за взбешенным князем Айберте захлопнулась дверь, Правитель снова обратился ко мне.

— Теперь насчет вас. Господин Вояр, насколько я помню, в том письме убитого колдуна, которое вы нам недавно зачитали, речь шла о некоем К'Рат — Деле… Вы можете ответить на вопрос: кто это такой, и что за ритуал был проведен над госпожой Лианой?

— К сожалению, Ваше Величество, я не смогу в полной мере осветить этот вопрос. Увы: все сведения, что относятся к запретным наукам колдунов Нерга, большей частью поступают к нам лишь отрывками, причем часто они, эти данные, противоречат друг другу…

— Господин Вояр, мне об этом прекрасно известно. Давайте одни факты.

— Подробный доклад по этому делу для вас, Ваше Величество, мною будет подготовлен через несколько дней. Ну, если коротко… Достоверно я могу утверждать немногое. К`Рат — Дел являлся одним из членов конклава колдунов Нерга, что уже характеризует его как опасного человека. Там слабых магов, или тех, кто не обладает должным влиянием, просто не держат. Ну, а тех, кто проявляет к людям излишнюю, с их точки зрения, гуманность, тамошние колдуны считают ущербными… Это просто к слову… Так вот, К'Рат — Дел был одним из тех, кто, помимо служения в храмах, занимался разработками новых способов ведения военных действий. Имел немало теоретических работ в этой сфере, о которых нам, к сожалению, совершенно ничего не известно. Единственное, что удалось раскопать, так это то, что его работы были встречены большинством членов конклава весьма прохладно. Причина неизвестна. Конклав хорошо умеет хранить свои тайны. Те крохи знаний о личности К'Рат — Дела, что нам удалось собрать, говорят о нем, как о жестком, суровом человеке, не склонном к излишним эмоциями. Воспитал около десятка учеников. Он умер немногим более тридцати лет назад, вернее, погиб в результате некоего несчастного случая, о котором я, опять-таки, ничего не знаю. Что касается личности самого Канн — Хисс Д'Рейурра, того колдуна, кто произвел обряд над госпожой Лианой, то о нем также почти ничего не известно. Имеются отрывочные сведения о том, что он имел некие труды по медицине, считался очень неплохим врачом и был крайне замкнутым человеком…

— Вновь прошу вас — ближе к делу.

— Разумеется… Что касается самого ритуала, совершенного им над госпожой Лианой… Ну, эценбат — он и есть эценбат со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Очевидно, в данном рассматриваемом случае, в ритуал были введены определенные изменения, но какие конкретно, и что именно они выражаются — на это я ответить не могу. Во всяком случае, наблюдая за госпожой Лианой, и анализируя ее поведение, я могу отметить, что иногда у нее проявляются некие способности, выходящие за грань возможностей как обычного человека, так и эрбата… Конечно, можно передать госпожу Лиану нашим придворным магам. Возможно, после определенных исследований они сумеют ответить на этот вопрос. Но если вы позволите высказать мое мнение по этому поводу, то я бы не советовал привлекать к этому делу излишнего внимания, и не заниматься разработкой и изучением этого вопроса. Неизвестно, чем для нас могут закончиться подобные исследования. Лучше их и не начинать. Мои рекомендации по этому вопросу таковы: я бы посоветовал полную изоляцию госпожи Лианы, причем местом ее дальнейшего обитания не обязательно должен быть застенок. Можно придумать нечто иное, но под строжайшим надзором, и при сохранении строжайшей тайны…

— Достаточно, господин Вояр! Благодарю вас. Вы, как обычно, на высоте… Уважаемая госпожа Лиана! Решая вопрос по вашему делу, а заодно и вашу судьбу, я нахожусь в несколько затруднительном положении. С одной стороны, строго следуя букве закона, а также взвешенным рекомендациям господина Вояра, я должен незамедлительно вас изолировать, так как эрбат на свободе представляет собой немалую опасность. Кроме того, вы обвиняетесь в убийстве принца Паукейна. Тяжелое обвинение. Вместе с тем я не могу не признать вашу неоценимую помощь в раскрытии заговора, как против нашей страны, так и против нашего доброго соседа Харнлонгра. Также следует отметить ваше искреннее и верное, хотя иногда и нарушающее правила, участие в судьбе его высочества принца Домниона и графа Эмидоре.

Результаты проведенного расследования показали, что смерть принца Паукейна не следует рассматривать однозначно. Уже доказано участие в заговоре принца Паукейна, так что я склонен считать его смерть не убийством, а возмездием. Хотя вы и пролили кровь царственной особы и создали этим определенные сложности в следствии, но, вместе с тем я вынужден признать, что вы оказали немалую услугу престолу. Помимо того, я должен учитывать и неоднократные просьбы жениха моей дочери, принца Домниона, о помиловании и смягчении вашей участи. Признаю: его просьбы имеют под собой все основания.

Итак, я объявляю свое решение: Я снимаю с вас обвинение в убийстве принца Паукейна, и по этому делу подписываю вам помилование и полное прощение. Существуют вещи, стоящие выше моих личных интересов. Хотя принц и пал от вашей руки, но в данном случае это не является преступлением. Я еще раз, при всех, повторяю то, что недавно сказал его матери: я не собираюсь прощать никого из тех, кто осмелиться принять участие в заговоре против страны и трона. Пусть даже речь идет об аристократах с трижды голубой кровью, или о членах правящей семьи. Так что вынужден повториться: я считаю гибель принца Паукейна возмездием за его дела.

Более того: я иду навстречу просьбам принца Домниона. Он просил освободить вас и отдать под его защиту и покровительство. Не возражаю. Хотя вы и являетесь эрбатом, я не вижу достаточно серьезных оснований отказать принцу в этой просьбе. Но с одной оговоркой: вы поступаете под его ответственность не ранее дня свадьбы моей дочери. Прошу понять меня правильно: это просто одна из мер предосторожности, которая, надеюсь, вами будет расценена верно. До того дня вы будете по-прежнему находиться в месте своего нынешнего пребывания. Это не наказание, а просто разумная предосторожность, подтвержденная многолетним печальным опытом. После окончания праздничных торжеств вы уедете вместе со свитой принца в Харнлонгр. В дальнейшем я надеюсь, что Всеблагой не оставит вашу судьбу своей милостью.

И хочу, чтоб вы знали еще одно: я всегда буду искренне рад вновь увидеть вас, если вам удастся вернуть себе, скажем так, свое прежнее состояние. Надеюсь, в Харнлонгре у вас все сложится хорошо. Со своей стороны я попрошу свои службы оказывать вам всестороннюю помощь.

Я посмотрела на улыбающихся Вена и Дана. Что ж, если отбросить в сторону всю словесную шелуху, то станет понятно: меня помиловали, но просят уехать подальше из страны. На всякий случай. Мало ли что может произойти, так не лучше ли подстраховаться? Все же от эрбата лучше держаться подальше. А до того, во избежание неприятностей, меня подержат под надзором, все под тем же замком. Ну, а потом ответственность за меня пусть несет Дан. Он просил Правителя о моем помиловании, так вот теперь пусть помогает мне, и увозит подальше отсюда. Если снова стану нормальным человеком, сумею снять с себя последствия обряда и не буду больше эрбатом — милости просим домой, а если нет… Ну, слово "если" для меня исключено. Если… Тогда я просто не вернусь назад. Никогда.