"Скандал из жизни знаменитости" - читать интересную книгу автора (Майклс Ли)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Чейз неожиданно упал на диван – как марионетка, у которой обрезали ниточки-поддержки. У него был такой вид, словно он сам не верил собственному обвинению, и теперь, когда его страхи подтвердились, жизнь ушла из его тела.

Аманда стояла посреди комнаты и, ломая руки, смотрела на него. Частое дыхание с шумом вырывалось из ее полураскрытых губ.

– Ты давно это знала? – Сейчас он говорил ровным, едва ли не безжизненным тоном.

Дыхание Аманды стало чуть спокойнее. По крайней мере он не кипит от злости. Возможно, они просто все обсудят…

– Всегда, – отозвалась она почти охотно.

Он впился в нее пронзительным взглядом.

– Этот проходимец стряпчий обещал хранить тайну. Ты ничего не должна была узнать!

– Адвокат и не назвал мне фамилий его приемных родителей, Чейз. Сказал только, что устроил моему малышу великолепное будущее.

Чейз что-то буркнул сквозь зубы, и Аманда была рада, что не уловила смысла. Хватит с нее и раздражения в голосе; похоже, она переоценила спокойствие Чейза.

Аманда еще раз провела кончиком языка по пересохшим губам.

– Если уж быть абсолютно точной, то я знала не всегда. Только с того дня, когда увидела фотографию Ники на обложке журнала «Современная женщина» – там, где он снят в трехнедельном возрасте на руках у Дезире.

– Полагаю, ты его узнала? – съязвил Чейз. – Изо всех младенцев в мире ты моментально узнала своего?

Она не винила его за сарказм.

– Звучит довольно глупо, не правда ли? Но я действительно его узнала. Он был как две капли воды похож на мои младенческие снимки.

Чейз недоверчиво покачал головой.

– А тебе не кажется весьма неправдоподобным совпадением тот факт, что ты случайно наткнулась на этот снимок в журнале?

– Нет, не кажется. Понимаешь, я ведь следила за тем фильмом. – Он промолчал, и через несколько секунд Аманда сделала еще один пробный шаг. Пока он все-таки слушает… – Хотя меня и не было в то время в Спрингхилле, все же фильм снимался в моем родном городе, и мне было очень интересно читать о твоей с Дезире работе в «Зиме моего сердца». К тому же той весной у меня и занятий-то других не было, кроме телевизора да чтения.

Он смотрел на нее холодным взглядом, без намека на сочувствие или понимание. Впрочем, а чего она могла ожидать?

Она прокашлялась.

– Так или иначе, но Дезире сама, если ты помнишь, сообщила в том интервью все данные малыша.

– Ее так и распирало от материнской гордости.

– Верно, – сдавленно подтвердила Аманда. – Сначала я и сама не могла поверить – мне действительно это совпадение казалось слишком неестественным. Но я не могла поверить и в то, что она всю свою предполагаемую беременность проработала, да еще умудрилась сохранить ее в тайне. Плюс еще дата рождения ребенка, его рост и вес и даже маленькая родинка на плече. Позже я сравнила тот снимок со своими детскими фотографиями…

– И убедила себя, что Ники – твой сын.

Аманда недоверчиво воззрилась на него. Неужели он собирается подвергать этот факт сомнению – особенно теперь, когда он собственными глазами увидел их сходство?

– Могу назвать тебе фамилию адвоката. Держу пари, даже газетчики не слышали о Лютере Бейне.

Чейз, вздохнув, покачал головой, затем пересек всю комнату и остановился, глядя в темноту за окном.

– И когда ты планировала уронить мне на голову эту бомбу, Аманда?

Она покачала головой – совершенно бесполезный жест, поскольку он стоял к ней спиной.

– Никогда.

– Даже когда решила провести ночь со мной?

– Конечно. Я знала, что очень скоро ты исчезнешь из моей жизни.

– Ну, еще бы тебе не знать, – сухо отозвался он.

Она не понимала причин его сарказма, но где-то в глубине души была убеждена: для нее очень важно заставить его поверить ей.

– Знаю, все это очень неприятно, но…

– Это первая твоя мысль, с которой я от всей души согласен!

Она сделала еще одну попытку:

– Но пойми, отдавая его, я поклялась никогда не искать встреч ни с ним, ни с его родителями. И к этой клятве я отнеслась со всей серьезностью, Чейз.

Он чуть не набросился на нее с кулаками, лицо его исказилось от ярости.

– Не надейся, что я приму на веру всю эту чушь насчет этики твоего поведения, черт возьми! Да и адвокат тоже хорош. Как пить дать, это он подсказал тебе. Может, еще и поделился гонораром, полученным от усыновителей? Это, знаешь ли, в нашем штате карается по закону. Кровный родитель не имеет права получать доход от передачи ребенка в другую семью. Или тебе плевать на закон?

Она окаменела, потрясенная. Неужели он в самом деле поверил, что она продала своего ребенка? Подобная мысль ей и в голову никогда не приходила. Недаром она не доверяла Лютеру Бейну. Будь ее воля, она сто раз отказалась бы от его услуг. И если гонорар за усыновление был очень велик – а она сильно подозревала, что стряпчий своего не упустил, учитывая состояние бумажника Уортингтонов, – то неудивительно, что Чейз подумал, будто и она получила свою долю.

И все-таки как он смеет думать, что она продала своего ребенка самому выгодному покупателю! Аманда рассвирепела, пожалуй, впервые в жизни и ринулась в бой, не успев толком сообразить, что говорит.

– Если бы ты как следует выполнял отцовские обязанности, – сказала она (слова давались ей с трудом), – то никогда бы не узнал, кто я такая.

Чейз сделал шаг в ее сторону.

– Какого черта? Какое право ты имеешь меня обвинять? У него есть все, чего душа пожелает!

– Да уж, если речь идет о вещах – то все, действительно! Но ты даже не удосужился обратить внимание на то, что он болен.

– Для этого есть няня.

– О, да, конечно же, няня. Какой она оказалась невероятно ответственной девушкой! Чейз сердито свел брови.

– Я бы держалась на расстоянии, если бы могла, – продолжала Аманда. – Я не собиралась вмешиваться в вашу жизнь. Я отказалась от него раз и навсегда и думала, что никогда его не увижу. Но ты привез его сюда, и он, такой одинокий, избалованный, заброшенный…

– Черт подери, Аманда!

– Да, заброшенный! – Ее трясло от ярости. – Вот я и сделала то, что сделала бы для любого ребенка.

– Ты уцепилась за возможность заставить его тебя полюбить! Ты все это рассчитала, верно? Ты бы пошла на что угодно, лишь бы добраться до него!

– Нет!

Чейз словно бы и не слышал.

– Так что же дальше, Аманда? Собираешься оспаривать усыновление, возбудить дело об опеке? Или же просто-напросто готовишь себе место на страницах газет?

Аманда потрясенно ахнула.

– Так вот оно что, – тихо, но крайне неприязненно заметил он. – Теперь, поразмыслив, я понимаю, почему ты так сочувственно сообщила, что не веришь слухам, будто Ники – незаконнорожденный ребенок. Тебе просто чертовски хорошо было известно, что это не так! – Он направился к ней, и Аманда отступила за кресло. – Я поражен, что ты до сих пор не продала свою историю прессе. Ты что, не понимаешь, что получила бы целое состояние?

– Я ни за что не стала бы зарабатывать деньги на том, что касается Ники.

– И ты надеешься, что я тебе поверю? Должно быть, что-то в вашей с адвокатом сделке тебя устраивало. Или ты дожидалась, когда сможешь дополнить свою историю еще одной, сделанной мною, глупостью? Ты потому и маячила у меня перед глазами с тех самых пор, как я оказался на пороге этой паршивой гостиницы?

– Я?! Маячила у тебя перед глазами? Да я никогда не…

Из спальни донесся негромкий сонный всхлип. Чейз резко обернулся и прислушался, но больше оттуда не послышалось ни звука: очевидно, Ники снова окунулся в сон.

Чейз взглянул на Аманду.

– Уходи, – коротко процедил он. – Я не намерен объяснять все это ему.

Больше она ничего не могла сделать. Она не стала даже возвращаться в его спальню за туфлями, просто спустилась, спотыкаясь, по ступенькам пожарной лестницы в свое спасительное пристанище, в свою квартиру. Забыв про мягкие подушки на тахте, рухнула прямо на ковер в гостиной и уткнулась лицом в крышку сундука.

Ужасно. Как могло случиться, что все приняло такой оборот? Она только и хотела – поддержать несчастного, больного ребенка. Тот факт, что это ее родное дитя, вызывал тайный восторг в ее душе. И она никак не ожидала, что этот факт станет взрывоопасной силой, сравнимой по своим разрушительным последствиям разве что с динамитом.

Если бы она сразу сказала Чейзу, что она – родная мать Ники…

Хотя нет, лучше от этого не стало бы. Наверное, он просто выхватил бы у нее из рук ребенка и моментально отправил бы его домой, в Калифорнию. Ники снова сорвали бы с места, не дав даже привыкнуть к очередной няне.

Она приняла единственно верное решение. Взяв Ники под свое крылышко, она не видела смысла раскрывать Чейзу правду, это лишь привело бы к осложнениям. Но ведь она и не лгала. Она просто свято блюла клятву, данную четыре года назад, – ту клятву, которая была дана не только суду, одобрившему усыновление Ники, но и самому Чейзу. Ну как он не может понять, что она серьезно относится к своим обещаниям?

Так же серьезно она обдумывала решение безвозвратно и навсегда отдать своего ребенка в чужие руки. Долгие месяцы она мучительно свыкалась с этой мыслью, хотя на самом деле шансы оставить себе малыша у нее были невелики. Без поддержки родителей, без законченного образования, в долгах за обучение и без какой-либо возможности найти средства к существованию… Да, выбор вариантов у нее был жестко ограничен.

В конце концов ради блага своего ребенка она поклялась отказаться от любых прав на него, поклялась никогда его не слышать, не иметь возможности наблюдать, как он подрастает, не осушать его слез… потому что для Ники было лучше иметь родителями обеспеченных, женатых и эмоционально устойчивых людей. Она принесла эту жертву ради своего малыша.

Даже смерть Дезире не заставила Аманду нарушить обещание – и ничто никогда не заставит его нарушить. Чейз спросил, не собирается ли она возбудить дело об опеке. Да если бы даже она и хотела – никогда бы на это не пошла. Ни один суд не отменит решение об усыновлении. Пусть гонорар Лютера Бейна и оказался выше всяких пределов, но в чем она не сомневалась, так это в том, что буква закона при оформлении документов была соблюдена полностью.

К тому же, несмотря на все те резкие обвинения, что Аманда бросила ему в лицо, Чейза нельзя назвать ни равнодушным, ни невнимательным отцом. Даже если бы она могла получить Ники назад, то не стала бы. Чейз для Ники – единственный отец; она ни за что не оторвала бы его от сына.

Поэтому единственное, что сейчас она может сделать, – это уйти в тень, и по возможности незаметно. И если в самой глубине сердца она надеялась, что Ники сохранит память о смешной даме с глупым попугаем, – так что ж, ни один суд не способен запретить ей на это надеяться.

Она приподняла голову. Это далось ей с трудом: голова казалась тяжелой, словно чугунное пушечное ядро.

Аманда открыла сундук, достала вышитое покрывало и альбомы. На сей раз она не стала задерживаться на фотографиях, а сразу же подсунула ноготь в едва заметную прорезь в затянутом тканью днище сундука, нажала – и фальшивое днище отскочило.

Потайное отделение было совсем мелким, не больше трех дюймов глубиной. Но, с другой стороны, ей особенно и нечего там было хранить. Лишь несколько крошечных вещичек осталось ей на память о первых трех днях жизни Ники – о тех днях, когда он был еще ее сыном, а не сыном Чейза Уортингтона.

Размытый снимок, сделанный прямо в родильном отделении, когда ему было от роду не больше часа. Пластиковый браслет с полустертой надписью: «Младенец Бейли». Маленький моток желтой пряжи – той, что осталась от кофточки, которую она для него вязала в последние месяцы беременности.

Она аккуратно разложила все это на крышке сундука. Какое грустное зрелище эта до слез маленькая коллекция памятных вещиц. Она очень долго сидела, глядя на них, потом снова уронила голову на крышку.

Она не плакала. Она выплакала все слезы гораздо раньше, до его рождения.

Но на этот раз ей было еще тяжелее сказать «прощай» ребенку, которого она выносила, потому что теперь она одновременно говорила «прощай» и человеку, которого любила.

Аманда не знала, сколько было времени, когда раздался стук в дверь. Она не шелохнулась. Прекратится – раньше или позже.

Стук в самом деле прекратился, но несколько минут спустя она услышала щелканье ключа в замке, а затем дверь отворилась, и она почувствовала у себя на спине струю холодного воздуха. Она подняла отсутствующий, безразличный взгляд. В комнату влетела Стефани.

Следом шел коридорный.

– Я даже не знаю, миссис Кендалл, – говорил он. – Мне не позволено открывать дверь запасным ключом без особой нужды, и… – Он заметил на полу Аманду и ахнул: – Что с вами? Вы упали? Ушиблись? Вызвать «скорую помощь»?

Проницательный взгляд Стефани на мгновение остановился на лице Аманды.

– Думаю, вы можете возвратиться к работе. Большое спасибо, Джон.

Она не сдвинулась с места, пока за ним не закрылась дверь. Потом, неслышно ступая, пересекла комнату и опустилась на пол рядом с Амандой.

– Расскажешь?

Аманда покачала головой.

– Вот это было у твоей двери снаружи.

Аманда посмотрела на большой бумажный пакет в руках у Стефани. Он был тщательно завязан, чтобы никто не смог увидеть содержимое, но Аманде не составило особого труда догадаться, что там. Ее туфли и еще несколько вещей. Странно, что Чейз позаботился вернуть их. Мог бы просто вышвырнуть в корзину для мусора.

Но она сама же и ответила на свой вопрос. Если бы он выбросил ее вещи, Ники их, скорее всего, заметил бы и начал задавать вопросы.

Ники…

Она не придумывала имя своему ребенку, потому что знала почти с самого начала – ей не суждено сохранить сына. Казалось, так ей будет легче. Но, увидев снимок в журнале и узнав имя, выбранное Чейзом и Дезире, она приняла его всем сердцем. Это имя так шло ему.

– Что происходит? – небрежным тоном поинтересовалась Стефани. – Чейз позвонил мне до неприличия рано, чтобы узнать адрес детского садика. Ты не заболела?

– Нет.

Стефани положила теплые ладони на плечи Аманде и принялась осторожно массировать напряженные мышцы шеи и спины.

– Тогда что случилось? Вчера ты казалась такой счастливой, когда уходила с вечеринки.

– То было вчера.

– Расскажи.

– Я не могу.

В голосе Стефани послышались нотки нетерпеливого раздражения.

– Аманда Бейли, какого черта, для чего, как ты считаешь, нужны друзья? Ты для нас всегда тут как тут, готова прийти на помощь, и вот теперь, когда помощь понадобилась тебе…

Она перестала растирать Аманде шею, но не убрала с нежной поверхности кожи мягкие, успокаивающие пальцы. Затем протянула руку и взяла с крышки сундука крошечный пластиковый браслет.

Аманда ждала.

Стефани потрясенно ахнула.

– Младенец Бейли, – сказала она. – Я понятия не имела.

– Ты и не должна была знать. И никто в Спрингхилле.

– Когда это произошло?

– На втором курсе колледжа.

Стефани быстро подсчитала в уме.

– Четыре года назад?

– Чуть больше. Он родился в начале июня.

– И ты рассказала Чейзу, что у тебя был ребенок, а он разозлился?

– Мягко говоря. Только я ему ничего не рассказывала. Он сам догадался.

– Догадался? – Стефани непонимающе замотала головой. – Извини, Мэнди, я что-то никак не возьму в толк.

Аманда взяла у нее из рук браслетик и погладила его, словно это были кудрявые волосики Ники.

– Мой малыш… – Она замолчала. Слова давались ей с трудом; до сих пор она никогда не называла его так. С Чейзом было легче – он ведь знал, что она собирается сказать. – Мой малыш – это Ники Уортингтон. – Ее терзала боль, но одновременно она испытала и нечто похожее на облегчение, совсем как в тот миг, когда ее сын наконец родился и ее измученное тело могло отдохнуть.

Рука Стефани на ее шее замерла.

– Понятно. – После долгого молчания она поднялась.

Аманда сама не понимала, хочет ли она, чтобы Стефани ушла, как не знала и того, куда собирается идти ее подруга и что она собирается сказать. Ведь не отправится же она к Чейзу?

– Стефани, пожалуйста…

– Я никуда не пойду. Просто подумала, что нам обеим не повредит чашка чая, ют и все. – Она на мгновение сжала плечо Аманды. – Неужели ты решила, что я брошу тебя? Да, конечно, для меня это сюрприз, но я и сама заметила, что у вас похожие манеры. Только я решила, что он невольно подражает тебе, проведя с тобой неделю, но ведь есть еще и улыбка, и форма подбородка…

К тому моменту, когда она вернулась в гостиную с двумя дымящимися чашками в руках, Аманде удалось кое-как взять себя в руки. Она обхватила ладонями чашку и уставилась в янтарную жидкость.

Стефани взмахом руки указала на стопку альбомов:

– Можно?..

Аманда пожала плечами.

– Ради Бога.

Стефани пролистала самый верхний альбом, задержавшись на том снимке, где Ники впервые был представлен всему свету.

– Четыре года… – вслух размышляла она. – Они как раз снимали «Зиму моего сердца». Но ведь тебя тогда даже в Спрингхилле не было, как же ты познакомилась с Чейзом?

Аманда удивилась.

– Я и не была с ним знакома. До этого лета, во всяком случае.

– Но… – Стефани вспыхнула. – Это не мое дело, конечно.

Лишь тогда Аманда поняла, что Стефани решила, будто сплетни в прессе в конце концов оказались правдой.

– Чейз – не отец Ники, Стеф.

Лед тронулся, и рассказ Аманды хлынул полноводной рекой – о юноше из драматического отделения колледжа, о том, как сильно он не понравился ее родителям.

– Если бы не их неприязнь, – сказала она, – я бы и сама очень скоро убедилась в его полнейшем эгоизме. А так… он проявил себя, когда я сказала, что беременна. Он ответил, что это не его проблемы…

– О, Мэнди. Ну почему ты больше ни с кем не поделилась?

– У меня было не так уж много друзей. Во всяком случае, таких, с которыми можно разделить подобную тайну.

Стефани кивнула.

– Твои родители отличались особой строгостью насчет тех, с кем тебе общаться. Тем из нас, кто был старше – и, следовательно, распущеннее, – ни за что не удалось бы заслужить их одобрение, верно?

– Неужели ты помнишь меня еще с тех времен? – искренне удивилась Аманда: она была на несколько лет моложе приятелей Стефани и, уж конечно, далеко не так популярна среди сверстников.

– Ну конечно. Помню, я думала, что если бы ты избавилась от своей чопорности и добавила капельку авантюризма, то была бы очень даже ничего. Но ты, оказывается, была совсем не такой, как я себе представляла, верно?

Аманда горестно улыбнулась.

– Чопорной я не была, но была до ужаса стеснительной. И вовсе не хотела услышать, что скажут мои родители, если я, например, съеду по парадной лестнице гостиницы на сковородке для пиццы.

Стефани заморгала.

– Нет, мне, похоже, никогда не перестанут об этом напоминать. А знаешь, я даже помню одно лето, когда мне казалось, что ты очень бледная, осунувшаяся и больная.

– Должно быть, сразу после родов. После того, как Ники… забрали.

– А я решила, что у тебя дистония или что-то такое. О Господи, ну почему я не поговорила с тобой тогда? Держать все это в себе столько лет – просто поразительно, как ты сохранила рассудок. – Она крепко прижала к себе Аманду, и у той снова выступили слезы. Успокоив подругу, Стефани мягко спросила: – Почему ты отдала его?

– Я не хотела. Но когда я рассказала родителям…

Стефани вздохнула.

– Могу себе представить, какую помощь они тебе предложили.

– Они пришли в самый настоящий ужас. Я их опозорила! Возможности сыграть на скорую руку свадьбу не представилось, и тогда они отослали меня к сестре матери. Я жила там до самого рождения Ники. Предполагалось, что я беру уроки, которых нет в моем колледже.

– Это они настояли, чтобы ребенка отдали на усыновление?

Аманда кивнула.

– Они заявили, что если я его оставлю себе, то они лишат меня наследства. Я бы без этого наследства прожила, но как мне было выкрутиться в тот момент? Я не прокормила бы даже себя, не говоря уж о ребенке, а об образовании вообще нужно было бы забыть. Я бы никогда не выкарабкалась из нищеты и обрекла бы на такую жизнь и своего ребенка. Адвокат, которого они ко мне прислали…

– Кто прислал? Родители?

Аманда кивнула.

– Он все наседал на меня, расписывал, насколько будет лучше малышу, если я отдам его. – Она отхлебнула чай. – В конце концов я прислушалась к его словам – и подписала бумаги.

– А потом адвокат связался с Чейзом и Дезире, и они усыновили ребенка.

Аманда снова кивнула.

– И вот Чейз привозит его сюда. – Стефани вздохнула. – Ну что за путаница, Мэнди! Что же мы будем делать?

– Ничего. Мне нет места в жизни Ники. Впрочем, я ничего иного и не ожидала. – Она взяла фотографию новорожденного малыша и произнесла с мечтательной грустью: – Он чудесный мальчуган, правда ведь?

– Самый лучший, дорогая.

– Я рада, что мне удалось узнать его поближе. Ведь не каждой матери удается увидеть своего ребенка здоровым и счастливым… – Голос у нее дрогнул. – Я постараюсь думать только об этом.

Стефани медленно наклонила голову.

– Аманда… а как же Чейз?

– А что Чейз? – Она произнесла это имя так, словно впервые его услышала.

– Я помню – я говорила, что с твоей стороны неразумно так привязываться к нему, но потом, если честно, сама поверила, что у вас что-то может получиться. Вы казались такими счастливыми, Мэнди, что я подумала… о серьезных чувствах.

Аманда заставила себя рассмеяться. Стефани по крайней мере не знает о прошедшей ночи. Если ей посчастливится, то ни одна душа не догадается о том, какую глупость она совершила.

– Ты в высшей степени романтик, Стеф. Да, конечно, летний флирт вполне мог бы получиться, если бы он не догадался насчет Ники. Но и только, уж поверь мне. – Она осушила свою чашку. – Который час? Мне пора на работу.

– Десятый. Ты уверена, что в силах работать?

– Придется. Спасибо за то, что пришла. Спасибо за заботу.

Стефани хмурилась, словно ей не хотелось уходить, но все же встала.

– Звони в любое время, когда понадоблюсь. И приходи вечером ужинать. Ты не должна оставаться одна.

Аманде удалось выдавить улыбку, но ей было так больно, как будто она пыталась сделать с мускулами лица что-то противное природе.

– Не знаю, смогу ли. Созвонимся попозже, ладно?

Даже стоять под душем было больно: струйки воды впивались, как иголки, в чувствительную кожу. Просто удивительно, думала она, что мысли и чувства способны трансформироваться в физическую боль. Чейз ее и пальцем не тронул, но, даже если бы он избил ее до беспамятства, она не была бы сейчас более разбитой.

Она долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что же надеть. Мозг словно раскололся на две части: одна – та, что отвечала за обычную ежедневную рутину, – была полностью парализована, а другая, эмоциональная часть – та, которую она обезболила бы, если бы только знала как, – эта часть ощущала все с особенной остротой.

В такой ситуации нельзя оставаться одной, сказала Стефани. Другими словами, она опасалась, что Аманда может пойти на любой шаг, чтобы покончить со своим горем.

Но дело-то все в том, что Аманда всегда была одна. Она уже привыкла к одиночеству.

Единственное дитя родителей, которым к моменту ее рождения было уже за сорок, она росла сама по себе – одиноким, мечтательным, впечатлительным ребенком. Не то чтобы родители не заботились о ней, но по неопытности слишком сильно старались уберечь ее от всех опасностей. Другие дети такие распущенные, считала мать Аманды, такие дикие, они способны сбить ее дочь с истинного пути. А потому Аманда практически не принимала участия в развлечениях сверстников.

Родители хотели, чтобы после окончания школы она пошла на курсы секретарш. Эта профессия казалась им подходящей для девушки, по крайней мере до тех пор, пока она не выйдет замуж. Они не понимали нового поколения, а оно далеко ушло от того, что считалось эталоном во времена их юности. Аманда впервые пошла против воли родителей. Два года она проработала в отеле, экономя каждую копейку, а затем уехала учиться в колледж.

Лишь на втором курсе, когда все постепенно устроилось и она наконец убедилась, что сумеет закончить колледж, Аманда открыла для себя радость актерства – и вот тогда-то она и встретила Эрика.

Сейчас, вспоминая с некоторым недоумением, какой она была в юности, Аманда понимала, что случившееся было предопределено судьбой: наивная даже для своего возраста, неопытная девчонка, довольно хорошенькая, она только и ждала, чтобы ее кто-нибудь приласкал. Эрик говорил, что она прекрасна, что она вся светится хрупкой свежестью. И она поверила, что он любит ее так же сильно, как она его.

Как раз в этом родители оказались правы – с ее стороны это была глупость. И все же результатом злосчастной связи стало появление на свет чудесного мальчугана по имени Ники.

Она опустилась в кресло-качалку у себя в спальне и взяла небольшой конверт с прикроватного столика. Осторожно раскрыв его, достала три мягких темных локона. Остальные она отдала Чейзу, но об этих он не узнает.

Она пригладила локон, накрутила его на палец. Ее малыш родился с целой копной волос, темненьких, мягких, кудрявых. Он был таким прелестным ребенком.

Она называла его своим милым, сонным зайчонком. Ему так нравилось, когда его брали на ручки, прижимали к теплому телу. Казалось, он инстинктивно догадывался, что ему недолго суждено быть рядом с мамой, и все льнул к ней и жалобно плакал, когда она клала его в кроватку. Ее ни капельки не удивил рассказ Чейза о первой встрече с малышом. Конечно, Ники должен был сразу зарыться носиком ему в шею.

Ее губы тронула легкая улыбка, когда она подумала, что теперь у нее есть так много новых воспоминаний о Ники. Эти воспоминания помогут ей пережить самое тяжелое время, так же как память о первых трех сутках его жизни поддерживала ее до сих пор.

Она наконец оделась и вернулась в гостиную, чтобы надежно спрятать свои сокровища: фотографию, браслет, моточек шерсти. Только на этот раз она почти торжественно добавила к коллекции крошечный конвертик с локонами. А еще сняла с дверцы холодильника нарисованную фломастерами картинку – ту, где Ники изобразил себя, несчастного, больного, с неправдоподобным количеством оспинок, – и опустила ее на дно сундука. Эти несколько вещиц – все, что осталось ей на память, и она хотела быть уверенной, что они всегда под рукой и в безопасности.

Она уже направилась было к выходу, как вдруг вспомнила о попугае. Аманда сдернула покрывало с клетки, Флойд высунул из-под крыла голову и с интересом поглядывал на нее, пока она подсыпала ему еды и наливала свежую воду. Купание подождет; она и так уже страшно опаздывает, так что вопрошающих взглядов не избежать.

Флойд склонил голову набок и осторожно попросил:

– Скажи «Ники»!

У Аманды задрожали губы.

– Нет, Флойд, – сказала она. – Нет, больше не нужно.

– Пер-рвый удар, – почти сочувственно отозвался Флойд.

Она поехала на лифте, поскольку на спуск по лестнице у нее, похоже, просто не хватило бы сил. Лифт почему-то работал сегодня медленнее и скрипел сильнее; она перечитала отметку о ежегодном осмотре и поняла, что пришла пора для следующей проверки подъемника. Нужно подумать – как бы отложить проверку хоть на полмесяца, до тех пор, пока не уедет съемочная группа. При переполненной гостинице просто невозможно отключить пассажирский лифт на полдня.

Двери лифта открылись, и она почти что налетела на Чейза. Он был один. Неужели успел отправить Ники обратно в Калифорнию? Хотя нет, Стефани упоминала что-то о садике…

Она сделала шаг вперед, и ее каблук попал в щель от дверей лифта. Чейз ее удержал – холодным, ничего не выражающим жестом. Он даже не взглянул на нее и отнял руку, едва она выпрямилась, после чего зашел в кабину и нажал кнопку. Двери лифта со свистом захлопнулись.

Ни один из них не произнес ни слова.

Аманду била дрожь. Ночью они были любовниками; днем же не смогли даже обменяться фразами типа «Спасибо за помощь» и «Надеюсь, с вами все в порядке».

Но у нее все же есть чему радоваться. Есть за что испытывать благодарность. По крайней мере она не призналась, что любит его.