"Тринадцать часов" - читать интересную книгу автора (Мейер Деон)

30

Мбали Калени отдавала себе отчет в том, что цветная администраторша не одобряет ее поведение, но не понимала почему. Человеку надо поесть. Сейчас время обеда; в приемной есть стол и стулья, так в чем дело?

В том-то и беда нашей страны, думала Мбали. Все привыкли обращать внимание на мелочи, но у каждого народа свои привычки и традиции! Зулусы едят, когда им хочется есть, ведут себя естественно. Такое поведение считается нормальным, и никто по этому поводу не высказывается. Она никому не мешает; ей все равно, как, что и когда едят белые или цветные. Если хотят есть свои безвкусные белые сандвичи за закрытыми дверями в кабинете или на крошечной тесной кухоньке, ради бога! Она им не судья.

Калени покачала головой, достала пакет с картофельным пюре и соусом, сняла прозрачную крышку, взяла белую пластмассовую ложку. Она старалась захватывать пюре понемножку, как положено воспитанному человеку. Это у нее стало частью ритуала. Сначала она съедала жареную курицу и выпивала полбанки газировки. Потом ела пюре, а газировкой запивала. И, как обычно, во время еды она думала. Не об убийстве музыкального воротилы, нет. Ее не отпускала тревога за молодую американку. Мбали была совершенно уверена, что найдет ее. Ее коллеги суетились и паниковали; в критический момент они вели себя как безголовые цыплята. Что поделаешь, все мужчины таковы! В трудной ситуации они суетятся и мечутся; они просто не могут подавить в себе этот порыв. А нынешнее положение требует спокойствия, логики и размышлений. Вот почему именно она, Мбали, увидела следы на клумбе.

Но куда подевалась девушка? Непонятно.

Не стала бы девушка прыгать через забор только для того, чтобы лезть через стену на соседний участок, а потом снова нестись по улице.

Старик сказал, что слышал, как она подбежала к стене.

Почему Рейчел Андерсон не постучалась к нему и не попросила убежища? Времени у нее было мало. А если время поджимало, значит, она спряталась где-то неподалеку. Почему ее не разглядели с вертолета? Чем больше Калени размышляла, тем больше укреплялась в мысли: у девушки было всего два выхода. Выбираться на улицу она боялась. Значит, она либо вошла в дом, либо спряталась где-то в саду, там, где ее никто не видит. Если она не вошла в дом к старику, она, должно быть, перелезла через стену на соседний участок. Когда они осматривали участок, Калени попросила одного констебля, высокого, костлявого коса, заглянуть через стену, потому что сама она не дотягивалась. Констебль доложил, что на соседнем участке ничего нет, только маленький огородик с лекарственными травами, пластмассовый стол и стулья.

Может, она перелезла еще через одну стену и двигалась параллельно улице, по участкам? Но тогда ее рано или поздно заметили бы с вертолета.

Зачем ей такие трудности? В душе Мбали Калени крепло чувство: беглянка где-то совсем рядом. Доев последнюю ложку пюре, она накрыла контейнер крышкой и поставила его назад, в коробку. Когда она поговорит с владельцем сыскного агентства, надо будет вернуться на Аппер-Ориндж-стрит. Еще раз осмотреть сад. Ведь пропавшая — девушка. Ради нее она, инспектор Калени, обязана продемонстрировать лучшие женские качества: спокойствие, логику и умение мыслить.

Иван Нелл сидел напротив Франсмана Деккера в кабинете Адама Барнарда.

— Я хотел повидать Адама, — начал он своим низким, бархатным голосом, — потому что считаю, что в «Африсаунде» меня обманывают. Регулярно недоплачивают…

— Как так?

— Долго рассказывать…

Деккер придвинул поближе блокнот и ручку.

— А вы хотя бы самое основное…

Нелл наклонился вперед, поставил локти на колени и с серьезным видом продолжал:

— По-моему, их бухгалтеры мухлюют. Вчера вечером я сказал Адаму, что хочу пригласить независимого аудитора, потому что мне не нравится, как обстоят дела с моими гонорарами. А сегодня утром я услышал по радио о его смерти…

— Почему вам не нравится, как обстоят дела с вашими гонорарами?

— Во-первых, у них очень сложно выяснить, каков объем продаж; добиваться от них отчета — все равно что зуб выдергивать. Из них вообще очень сложно что-либо вытянуть. К тому же в прошлом году я сотрудничал с несколькими независимыми студиями. Они выпустили сборники, в которые входили и мои песни… От них я получил гораздо больше денег, чем ожидал. Тогда я и начал производить собственные подсчеты…

— Значит, вы сотрудничаете не только с «Африсаундом»?

— Сотрудничал — до февраля прошлого года.

— Они выпускали диски с вашими песнями?

— Я подписал контракт на три сольных альбома и диск с собранием лучших песен… Он вышел в прошлом году стараниями Адама.

— А потом вы обратились в другую компанию?

— Нет, открыл собственную студию.

— Потому что в «Африсаунде» вас обманывали?

— Нет, нет, тогда я еще не понимал, что меня грабят.

Деккер откинулся на удобную спинку кресла.

— Мистер Нелл, прошу вас, начните с самого начала.

— Пожалуйста, называйте меня Иваном.

Деккер кивнул. Он был польщен, хотя виду не показал. От богатого и знаменитого белого исполнителя можно было ожидать совершенно другого поведения. Иван Нелл не задирал нос, не корчил из себя звезду и говорил с ним, цветным полицейским, как с равным. И даже сам напросился на разговор, то есть искренне хотел помочь следствию.

— Еще студентом я начал выступать в пивных; денег, что мне там платили, хватало в основном на карманные расходы. Сначала я исполнял чужие песни, в основном на английском языке: Кристофферсона, Коэна, Даймонда, Дилана, все в таком роде. Сам аккомпанировал себе на гитаре. В 1998 году я закончил университет и перебивался разовыми ангажементами в Претории. Я начал петь в «Кафе Амикс», в «Макгинти», «Мэлоуни». В некоторых местах выступал даже бесплатно. Обо мне никто не знал. Обычно вначале я пел песни на английском, а напоследок — на африкаансе. Стал потихоньку включать в свои выступления собственные песни. Так сказать, опробовал их на публике. Постепенно все раскручивалось: к тому времени, как дело доходило до последнего сета, кафе оказывалось битком набитым. Публика подпевала мне. И слушать меня приходило все больше народу. Как оказалось, многие соскучились по нормальной музыке на африкаансе. Всем хотелось, так сказать, национальной идентификации. На мои выступления собирались в основном студенты, молодые люди. В общем, я становился все популярнее. Вскоре я выступал уже по шесть вечеров в неделю и зарабатывал больше денег, чем получал на основной работе. Поэтому в 2000 году я бросил работу и посвятил себя музыке. В 2001 году я записал диск и продавал его на концертах…

— В какой студии вы записали диск?

— Ни в какой.

— Как же вы записали диск помимо студии?

— Для того чтобы записать диск, нужны только деньги. У одного типа в Хартебеспорте имелась частная студия, пристроенная к дому. Я записал диск у него. За работу он потребовал шестьдесят тысяч, деньги пришлось занимать…

— Зачем же вы потом заключили контракт с «Африсаундом»?

— Крупная студия — совершенно другое дело. Здесь другое качество звучания. Если хотите выпустить приличный альбом, нужно собрать тысяч двести, не меньше. Тогда будет и качественное сведение звука, и лучшие музыканты, и все остальное. Двухсот тысяч у меня в начале карьеры не было. Мой первый диск был, конечно, кустарным. Ну и звук соответствующий. Но если петь в пивной или кафе, а потом сказать публике, что у тебя есть диск с твоими песнями… Люди охотно покупают такой диск, особенно если они уже изрядно поддали. Я продавал примерно по десять штук за вечер и скоро окупил расходы. Но такой кустарный диск невозможно, например, крутить на радио; качество не то. А если за твоей спиной крупная звукозаписывающая компания, то они сами нанимают оркестр, назначают продюсера, звукорежиссера, оплачивают рекламную кампанию и занимаются продажами. Все совершенно по-другому.

— Расскажите, почему вы обратились именно в «Африсаунд»?

— Адам узнал обо мне, о росте популярности и так далее. Он приехал, послушал меня и заявил, что хочет подписать со мной контракт. Я был на седьмом небе от счастья: сам Адам Барнард, человек-легенда, возродивший музыку африкаанс! О таком можно только мечтать. Адам сделал меня звездой; благодаря ему я стал по-настоящему знаменитым. За это я вечно буду ему благодарным… В общем, мы с ним заключили договор на три альбома и сборный диск лучших хитов. Адам посоветовал для первого альбома перезаписать тот, первый диск, только с лучшими музыкантами. Он сам стал моим продюсером и собрал гениальную команду. Потом он заплатил радиостанции RSG за ротацию диска, и он дважды становился платиновым. На раскрутку ушло больше трех лет, но усилия себя оправдали. Так же вышло и со следующими двумя альбомами, и со сборником хитов. Все они стали платиновыми.

— Почему же вы не захотели продлевать контракт с «Африсаундом»?

— По многим причинам. Понимаете, крупные студии выжимают из своих артистов все до последней капли. Они много обещают, но не всегда держат слово… Но главное, они устанавливают низкие ставки гонорара. Студия платит исполнителю двенадцать процентов, иногда и меньше. А если работать на себя, можно значительно, на восемьдесят — восемьдесят пять процентов, сократить затраты на производство. Как только окупятся расходы на студию, дела начинают идти в гору. Вот в чем разница. Сейчас моих капиталов хватает на то, чтобы арендовать приличную студию и производить качественный товар.

— Что вы имели в виду, сказав, что «усилия себя оправдали»? О каких суммах идет речь?

— Все относительно… — смутился певец. Ему явно не хотелось обнародовать свои доходы.

— Примерно, плюс-минус!

— Мой первый диск, записанный у Адама, назывался «Сундук». За первый год я заработал всего пятнадцать тысяч, но тогда я еще только раскручивался. Если людям понравится второй диск, они вернутся в магазин и купят заодно и первый. В общем, «Сундук» окупился не сразу, но на сегодняшний день продано уже свыше ста пятидесяти тысяч экземпляров…

— А сколько причитается вам?

— Все опять-таки зависит от того, сам ли я продаю диск на концерте или человек покупает его в магазине.

Деккер вздохнул.

— Иван, я пытаюсь хоть немного разобраться в музыкальной индустрии. Пожалуйста, назовите примерную сумму, которую вы сейчас получаете за диск.

Нелл медленно выпрямился. Чувствовалось, что тема ему по-прежнему неприятна.

— Тысяч семьсот пятьдесят за три-четыре года.

— Семьсот пятьдесят тысяч?!

— Да.

— Надо же! — Деккер сделал пометку в блокноте. — И как «Африсаунд» вас обманывал?

— Инспектор, возможно, вам кажется, что семьсот пятьдесят тысяч — крупная сумма, но ведь это до вычета налогов, да еще учтите накладные расходы…

— Как «Африсаунд» вас обманывал?

— Не знаю. Потому-то и хочу пригласить аудитора.

— Но какие-то предположения у вас наверняка имеются?

— В прошлом году я записал три песни для сборников — одну на студии Шона Элса к сборнику, посвященному чемпионату по регби, и две на студии Джереми Тейлора, диск музыки кантри и альбом к Рождеству. У Шона и Джереми мелкие, независимые студии. Я очень удивился, получив гонорар за диск к чемпионату по регби. Денег оказалось жутко много, в разы больше, чем я получал от Адама и компании. Такая же история приключилась и с альбомом кантри. Тогда я начал внимательно просматривать все дополнительные соглашения, которые я подписывал вместе с контрактами, посчитал все вычеты, вычислил сумму причитающегося гонорара… Чем больше я вникал, тем более странным мне казалось то, что творится в «Африсаунде». К тому же учтите еще вот что: в записи сборника, помимо вас, участвуют еще десять исполнителей, а то и больше; поэтому можно ожидать, что за сборник вам заплатят, грубо говоря, процентов десять по сравнению с сольным альбомом. Многого я от них и не ждал. В конце концов, и это деньги приличные. Но я кое-что заподозрил.

— И обратились к Адаму Барнарду.

— Я позвонил ему где-то неделю назад и сказал, что хочу к нему зайти. Я не объяснил, в чем дело; просто сказал, что хочу обсудить некоторые детали своего контракта. Он предложил вместе поужинать и заодно поговорить.

— Значит, вы с ним встретились вчера?

— Совершенно верно.

— Как он отреагировал на ваши слова?

— Сказал, что, насколько ему известно, им нечего бояться. Когда я сказал, что намерен пригласить своего аудитора, он ответил: «Нет проблем».

— А потом?

— Предложил мне новый контракт. Я отказался. Он не настаивал. Мы поговорили о том о сем. Адам… Как всегда, он был очень общителен. Он такой интересный рассказчик… Главное, хотя Адам обычно тусуется до полуночи или до часу ночи, он никогда не устает. Но вчера где-то в полдесятого он сказал, что должен позвонить по делу. Он вышел на улицу и позвонил, а вернувшись, извинился и сказал, что должен срочно уехать. Мы попросили счет и около десяти вышли из ресторана.

Деккер посмотрел в ежедневник Барнарда. Напротив времени 19.00 значилось: «Иван Нелл». Других дел в более позднее время у него в тот день записано не было. Деккер записал в блокноте: «Звонок по мобильному в 21.30?» Кстати, где мобильный телефон Адама Барнарда? Утром на месте преступления никакого телефона не было.

— Вы не знаете, кому он звонил?

— Нет. Адам обычно не выходил из-за стола, чтобы позвонить по телефону. Он сидел за столом и разговаривал — все равно с кем. Когда утром я узнал, что его убили, и преодолел первый шок, я задумался.

Рейчел перекинула ногу через бортик ванны и задумалась. Как лучше поступить? Очень хочется посидеть в пенной ванне. Сначала вымыть голову и все тело, а потом понежиться в теплой воде, которая смоет боль и усталость.

Нет, нельзя. Надо позвонить отцу. Родители, должно быть, сами не свои от беспокойства.

И все-таки сначала надо быстро помыться. Поев, она впервые сообразила, что ей нужно делать. Она позвонит отцу, и он кого-нибудь пришлет за ней. Скорее всего, сотрудника американского посольства. В посольстве она и расскажет обо всем, что случилось. Придется долго объясняться… Значит, пройдет несколько часов, прежде чем ей удастся смыть с себя кровь, пот и пыль. Нужно воспользоваться возможностью и наскоро вымыться сейчас же.

Рейчел села в ванну. Какое блаженство, несмотря на то что царапины и порезы щиплет в горячей воде! Она медленно опустилась на спину; грудь скрылась под подушкой из пены.

Не залеживайся!

Она быстро села, потом встала, взяла мыло и губку и принялась намыливаться.