"Экипаж" - читать интересную книгу автора (Кессель Жозеф)

Глава IX

Эрбийон пришел к Памеле гораздо раньше, чем было условлено, спеша укрыться в единственном месте, где он чувствовал себя защищенным.

Певица провела его в комнату, которую она называла кабинетом для особых случаев и которая со своими шторами из кретона, креслами, обитыми репсом, и диваном в стиле Луи-Филиппа сохранила вид забытой временем гостиной.

В большом зале находилось еще несколько солдат, игравших в карты. Эрбийон рассеянно прислушивался к постепенно затихавшему шуму. Он не хотел предоставить своим мыслям свободы.

Когда Памела пришла сказать ему, что она отослала дневального эскадрильи, присланного Мори, стажер ничуть не встревожился. Наверняка Клод, с обычной для него рачительностью, хотел его видеть по каким-нибудь незначительным, несрочным служебным делам. Эрбийон продолжал ждать, ни о чем не думая, словно в состоянии какой-то подвешенное™.

Легкие шаги заскрипели по гравиевой дорожке сада. Вошла запыхавшаяся Дениза и воскликнула:

– Завтра вы отбываете. Ты возвращаешься на фронт.

Эрбийон ощутил, как по его жилам растекается чудесное веселье. Так, значит, заколдованный, порочный круг разрывался сам собой! Так, значит, все так быстро и легко уладилось, разрешилось! Он испугался, что неправильно понял.

– Ты уверена, ты уверена? – спросил он, и радость, еще сдерживаемая, но уже готовая вылиться наружу, озарила его лицо.

– Клод сказал мне об этом. Это ужасно…

У стажера вырвался смешок, заставивший Денизу вздрогнуть.

– Ты же не думала, дорогая, что мы до конца войны просидим в Баи?

Он приблизился к ней, чтобы ее поцеловать. Она резко его оттолкнула.

– Слушай дальше, – приказала она, – вы отправляетесь на участок наступления. Вы будете днем и ночью находиться в опасности. Три четверти эскадрильи не вернется обратно.

– Посмотрим… Зачем думать о том, что от нас не зависит? Ты здесь… я счастлив.

– На один вечер! И тебе этого достаточно! – воскликнула Дениза. – После этого, отделавшись от меня, ты улетишь удовлетворенный, успокоившийся. Ты будешь со своими дорогими товарищами, окажешься в своем дорогом экипаже, будешь летать со своим дорогим Клодом…

Черты молодой женщины исказились от такого едкого сарказма, что Эрбийон даже не услышал последних слов и, внимательно вглядевшись в нее, спросил:

– Дениза, ты в своем уме? Что зависит от меня в этом отъезде, о котором я даже узнал-то от тебя самой? Разве ты не видела, что я всем жертвую ради тебя?

– Тогда останься!

Эрбийон взял в свои ладони лицо любовницы, погладил его.

– Ну же, дорогая, – попросил он, – приди в себя. Неужели ты бы предпочла, чтобы меня расстреляли?

Дениза высвободила свое лицо, пристально посмотрела на Эрбийона и сказала:

– Когда я была в конторе, позвонили из штаба и попросили одного добровольца инструктором в Фонтенбло.

– Ну и? – спросил Эрбийон, не понимая, к чему она клонит.

Дениза ничего не ответила, но блеск ее глаз стал резче, ярче.

– О! Дениза! – пробормотал Эрбийон. – Неужели ты не подумала… Нет?… Ты могла?… Мне окопаться?… Попросить Клода, чтобы он отослал меня в тыл, в то время как Тели, все остальные пойдут в наступление? О! Нужно быть женщиной, чтобы задумать такую подлость!

Выражение поразительного унижения появилось на лице молодой женщины.

– Оскорбляй меня еще… сколько захочешь, Жан, – сказала она, – но только останься. У меня нет чести, в целом мире у меня есть лишь ты. Жан, мой мальчик, я не хочу, чтобы тебя пробили пули, чтобы тебя сжег огонь.

Она была так красива и так страдала, что Эрбийон простил ей ее попытку.

– Я не могу оставить своих товарищей, – мягко сказал он.

– Я люблю тебя, – ответила Дениза.

– Что бы сказал Тели?

– Я люблю тебя, – повторила молодая женщина.

Эрбийон воспользовался аргументом, который, как ему казалось, был решающим как для нее, так и для него.

– Без меня Мори подвергнется гораздо большему риску.

Дениза не опустила глаз и глухим, настойчивым и почти жестоким голосом повторила:

– Я тебя люблю.

Эрбийон посмотрел на Денизу с каким-то странным чувством. Ему показалось, что у него нет ничего общего с этой маньячкой, вся защита которой, все доводы сводились к одному-единственному слову. Он возненавидел это слово. Неужели достаточно любить, чтобы иметь абсолютное право на жизнь другого человека и на его смерть? При каких законах подобная тирания могла бы иметь силу?

– Ну уж нет! – грубо сказал Эрбийон. – Я не оставлю Мори сражаться без меня.

Дениза с каким-то отчаянием вдохнула воздух и затем, выделяя каждое слово, сказала:

– Не только Клод, а вся эскадрилья узнает о нашей последней ночи в Париже. Ты хочешь уехать? Их уважение ты ценишь больше всего на свете? По крайней мере, они тебя хорошо узнают. Это очень удобно – иметь меня в качестве любовницы, летать с Клодом и слыть безупречным товарищем. Я готова заплатить за свою любовь. Заплати же и ты за свой экипаж.

В сознании Эрбийона пронеслись разные картины. Враждебность эскадрильи… Отвращение Тели… Ибо Дениза сдержит свое слово. В этом он ничуть не сомневался.

– Я подам просьбу сегодня же вечером, – прошептал стажер.

В ответ раздался возглас счастья, вырвавшийся прямо из глубины души.

– Жан, Жан, ты спасен!

Дениза бормотала, умоляла, смеялась, плакала и ликовала одновременно.

– Я сделаю так, что ты обо всем забудешь… мы будем счастливы… Не жалей ни о чем…

В объятия этих влюбленных, материнских рук Эрбийон опустил голову с улыбкой стыда и унижения. С этого момента он был согласен на все. В темной комнате находились два заговорщика. Не только перед лицом предательства, но и преступления.

Дениза все еще убаюкивала Эрбийона бессвязными речами, когда внезапно вошла Памела.

– Уходите, уходите, – сказала она, – через дверь, ведущую в сад.

Если бы Эрбийон владел, как обычно, своими рефлексами, он бы сумел утащить Денизу вовремя, но они оба только что пережили душераздирающий спор. Они потратили несколько секунд на то, чтобы разомкнуть объятия, понять смысл ее слов. А когда они это сделали, было уже поздно. Дозор жандармов, посланный для того, чтобы проверить, соблюдает ли Памела наложенный на кабаре арест, застал их. Во главе его находился офицер, которого Эрбийон оскорбил в этом же самом кабаре.

– Это друзья, – возмутилась Памела, – ты отлично видишь, что они ничего не пьют. Оставьте нас в покое.

– Ваши документы? – попросил офицер.

Стажер, пожав плечами, протянул свой военный билет.

– А вы, мадам?

– Я за нее отвечаю, – сказал Эрбийон. – Не настаивайте, прошу вас.

– Ваш пропуск, мадам. Порядок есть порядок. Военная зона.

Без малейшего смущения Дениза подчинилась.

– Мадам Элен Мори… – произнес офицер жандармерии вполголоса и записал ее имя рядом с именем стажера. – Благодарю вас.

Затем, обращаясь к Эрбийону, произнес:

– Даю вам две минуты на то, чтобы вы отсюда ушли.

Он повернулся к ожидавшим его в большой комнате мужчинам. Эрбийон сделал было движение, чтобы его остановить, но Дениза твердо взяла его под руку и сказала:

– Теперь это уже неважно.

Дениза и Эрбийон вышли из Баи и долго шли пешком. Сумерки, затем мгла окутали это бегство, без цели, без радости, через поля и луга. Эрбийон хотел вернуться в Баи как можно позднее. Он чувствовал себя уже изгнанным из эскадрильи и дрожал при мысли о том, что может встретиться с кем-нибудь из товарищей. Дениза шла вместе с ним, чтобы удержать его под влиянием, заставившим его сдаться.

В тот момент, когда подобно двум едва различимым теням они очутились перед домом, где располагалась контора эскадрильи и проживал Мори, стажер уже не чувствовал ничего, кроме безмерной усталости и желания, чтобы как можно скорее был преодолен постыдный переход к новому этапу в его судьбе.

Стояла уже довольно глубокая ночь, но окно первого этажа было освещено.

– Мори еще работает, – сказал Эрбийон. – Тем лучше, я переговорю с ним сейчас же.

Дениза прижалась к молодому человеку, не сказав ни слова, затем стала подниматься по лестнице, которая вела в комнату Клода. На полдороги она остановилась. Дверь конторы открылась. Из темноты она взглянула на светлое пространство, поглотившее Эрбийона. Перед тем как войти, стажер принял решение сказать лишь две или три фразы, необходимые, чтобы заявить о своем намерении. Все должно было быть произнесено ледяным и напускным тоном, уже давно освоенным им при общении с Мори, и который, позволяя избежать любого спора, должен был сделать легкоосуществимым, насколько возможно, величайшее предательство.

Однако, едва перешагнув порог конторы, Эрбийон с ужасом заметил Тели, сидевшего рядом с Клодом. Они вместе изучали документы и карты.

Капитан поднял голову, и его взгляд пресек дружеское приветствие, которое вырвалось у Эрбийона вопреки желанию, вопреки всему.

– Ты объявился наконец-то… – произнес капитан, и при этом в его голосе не послышалось ни одной из тех благожелательных интонаций, которые Эрбийон так любил. – Мы отбываем завтра, ты это знаешь?

– Как раз… Я хотел… – пробормотал стажер, – по этому поводу поговорить с Мори… Но раз ты вернулся, капитан…

– Я тебя слушаю.

– Господин капитан… Я бы… хотел сказать это только тебе.

– Это касается службы?

– Исключительно.

– Тогда говори в присутствии Мори. Он еще командует эскадрильей.

Комок встал в горле Эрбийона, и он сказал:

– Я прошу место инструктора в Фонтенбло, которое предложено добровольцу из эскадрильи.

Ни единый мускул не дрогнул на лице Тели. Разве что его красивые золотистые глаза расширились и стали жестче, как будто от оскорбления, которого он не заслуживал.

– Я и не подозревал, что у меня найдется доброволец такого рода, – медленно произнес он, – но, строго говоря, это твое право.

– Спасибо, господин капитан, – пробормотал Эрбийон.

Он сделал шаг по направлению к двери. Клод остановил его.

– Позвольте спросить, каким образом вы узнали о существовании этого места? – сказал он. – Я не стал афишировать это предложение, поскольку был уверен, что это окажется бесполезным. К тому же всю вторую половину дня вас здесь не было.

– Совершенно верно, – ответил Эрбийон с отчаянным усилием. – Я как раз встретил одного приятеля из штаба. Это он…

Даже человеку ничего не подозревающему выражение лица и голос стажера дали бы понять, что он – врет. Для Клода же все стало настолько очевидным, что он даже забыл о присутствии Тели и стажера. Он вновь увидел искаженное лицо своей жены, услышал ее голос, полный испуга и внезапно посетившей ее надежды… А эти чудесные дары, которые он, – как это было наивно и смешно! – поверил, что предназначены ему, на самом деле предназначались для Эрбийона. Поскольку только Элен и Мори знали это лучше, чем кто бы то ни было другой, только она одна могла рассказать об этом стажеру. Клода словно током ударило по вискам, а в груди, где не осталось больше воздуха, перехватило дыхание. Он тяжело поднялся.

– Вы устали, Мори. Я сам закончу, – сказал Тели. – Будьте в парке машин завтра в девять часов.

Капитан посмотрел на уходящего Клода, затем, не глядя на Эрбийона, приказал:

– Пиши свое прошение, быстро, у меня нет лишнего времени.

Эрбийон сел, взял лист бумаги. Тели большими шагами ходил по комнате. Стажер с усилием, словно выполнял сверхчеловеческую задачу, начал писать. От скрипа пера подвижное лицо капитана перекосилось. Он прекратил свое хождение, и его взгляд застыл на затылке Эрбийона.

Этот затылок был молодым и сильным, как и все тело стажера, его несли мощные, красивые, верные плечи. При этом он клонился с таким бессилием и выглядел таким униженным!.. Братское выражение озарило ожесточившееся лицо капитана. Он не сдаст своего стажера без боя.

– Эрбийон, – сказал он внезапно, – обещаю тебе сделать невозможное, чтобы товарищи считали, что ты получил назначение из управления.

Пальцы стажера задрожали так сильно, что он не смог закончить слово, контур которого с трудом выводила его рука. Голос Тели, дружеский, бдительный, продолжал:

– Мори будет молчать. Я его об этом попрошу. Стажер выпустил из рук перо и вполоборота повернулся к капитану, зашевелил губами, но не смог издать ни звука.

– Таким образом, – закончил Тели, – идя в битву, эскадрилья вспомнит о тебе с сожалением.

– Господин капитан, господин капитан! Послушай…

Эрбийон не смог продолжить. Тяжелые, неловкие рыдания, мужские рыдания стали душить его, и вместе с тем он с яростным протестом комкал, рвал на мелкие кусочки и разбрасывал свое неоконченное прошение.

– Не осуждай меня, господин капитан, – простонал он. – Я не испугался… Если бы ты знал…

Тели провел рукой по волосам стажера.

– Я знаю… – сказал он с милосердием, на которое никто из его товарищей не подумал бы, что он способен.

Эрбийон поднял на своего капитана лихорадочный, растерянный взгляд.

– Рапорт из жандармерии о Памеле только что получен, – продолжал Тели. – Я вовремя вернулся.

Затем последовало очень долгое молчание.

– Иди спать, – сказал Тели.

Клод поднялся по лестнице, чувствуя, одну за другой, каждую ступеньку. За время этого медленного подъема Клод успел придать своему лицу приемлемое выражение. Однако он получил удар такой опустошающей силы, что его жена, увидев его, воскликнула:

– Боже мой, Клод, тебе плохо?

Искренность этой заботы помешала Мори заговорить. Элен тревожилась за него, может быть, и не с тем восхитительным и животным ужасом, в котором он видел ее несколько часов назад, но все же со взволнованной, внимательной нежностью. Усвоенная им привычка успокаивать ее, всегда и прежде всего ее, автоматически сработала в Клоде, несмотря на его страдание, несмотря на крушение его внутреннего мира.

– Ничего страшного, – сказал он. – Я переутомился из-за приготовлений к отъезду. Я был бы плохим командиром эскадрильи.

Уступив одной своей основной наклонности, Клод не смог устоять и перед другой, может быть еще более властной: понять и через понимание неизбежно оправдать.

Поведение молодой женщины помогло ему в этом. Она склонила к нему свои обнаженные хрупкие плечи, свою тонкую, невинную, незащищенную шею.

Разве Элен, такая юная, была виновата в том, что увлеклась такой же юностью? Если обаяние, жизненная сила, смелость и приветливость Эрбийона, чья власть ему так хорошо была известна, подействовала на Элен, которую, женившись на ней, он неправомерно лишил всех этих благ? И не естественно ли, что стажер полюбил его жену, эту ни на какую другую не похожую женщину? Кто их соединил, если не он сам?

Клод был достаточно зрелым, достаточно гуманным, чтобы суметь не презирать Эрбийона за его слабость и даже не осуждать его. Возможно, если бы Элен смогла его полюбить с такой же силой, он поступил бы точно так же…

Мори дошел до той степени самоотречения, вселенского сострадания, которое сродни мучительному блаженству. Он решил пройти весь путь до конца.

– Думаю, – сказал он, – Эрбийон не уедет с нами. Он узнал через приятеля о месте инструктора и попросил у Тели эту должность.

– Что ответил капитан? – спросила молодая женщина.

– Дал свое согласие. Он не мог поступить иначе.

Элен промолчала. Да и что она могла сказать, чтобы не выдать своего счастья?

– Я посплю на диване в другой комнате, – пробормотал Клод. – Мне нужно вставать рано, и я не хочу тебя будить.

При виде своего мужа, который вышел более неуклюже, чем обычно, Элен пронзило угрызение совести, похожее на ожог. Однако ей слишком нужна была ее победа, к которой она так стремилась, за которую столько сражалась, что не могла дать ей ускользнуть.

«Клод… он-то уйдет от опасности», – подумала она с ложной уверенностью.

Молодая женщина упаковывала свои чемоданы, когда вошел капитан.

– Я счастлива с вами познакомиться, – сказала Элен Мори. – Клод и его товарищи мне столько о вас рассказывали.

Тели молча внимательно смотрел на нее. Элен ощутила легкое чувство беспокойства, которое не смогла объяснить.

– Вы, наверно, хотели видеть Клода? – продолжала она. – Его нет.

– Он в парке машин, я это знаю, – сказал Тели. – Речь идет не о нем, а об Эрбийоне.

– Я не понимаю… – пробормотала Элен.

Тели поспешил продолжить, как будто не слышал ее слов:

– Я хочу извиниться, мадам, раз и навсегда. Если я и пришел, то только потому, что должен был это сделать. Я в курсе всего… да, всего, поймите меня правильно.

– Это Жан вам…

– Нет. Вчерашний вечерний дозор.

Молодая женщина глубоко вздохнула и с вызовом заявила:

– Теперь это не имеет значения. Жан спасен.

– Несомненно, – произнес Тели, все тем же тоном. – Только не так, как вы думаете…

Он заметил, что молодая женщина ушла в себя, вкрадчиво вздрогнула, как животное, готовящееся к защите, и сказал, чуть заметно встряхнув головой:

– Не считайте меня врагом. Слишком поздно.

– Что вы хотите сказать? – воскликнула Элен. – Что приняли его обратно?

– Ни я, и никто другой. Он пришел в себя… Вот и все.

– Это неправда… Это невозможно. Вы ему отказали! Вы не имеете права!

– Мне не в чем было ему отказывать. Он разорвал листок без моей просьбы.

– После того, как мне пообещал… после… А я-то, наконец, поверила, что он меня любит.

– О! Он вас любит, – сказал Тели, – в этом вы можете быть уверены. Даже больше, чем я мог предположить.

Молодая женщина ответила слишком едким, болезненным смешком.

На лице капитана появилось выражение изумления, неверия.

– Неужели вы действительно рассчитывали увлечь его за собой? – спросил он. – Заставить его отказаться…

– От чего? От эскадрильи?… От вас?… От своей чести?… От экипажа! Избавьте меня от этих пышных речей! Ваши усилия пропали бы даром, он идет на смерть и бросает меня, меня, которая его любит… Я не пойму, не приму и никогда этого не прощу.

В отличие от того, что сделал Эрбийон, Тели не стал пытаться доказывать, убеждать. Он был слишком проницателен и слишком мудр для того, чтобы не увидеть, что настоящая, подлинная женщина (а та, что сейчас стояла перед ним, являлась таковой до мозга костей) жила под другими светилами – несовместимыми с их. Между их чувствами и их законами не существовало единой меры. По принуждению она могла подчиниться мужским правилам. В глубине же души она не смирилась бы с ними никогда.

Именно с учетом этого капитан попытался убедить ее, чтобы добиться своей двойной цели, приведшей его к ней: избежать всплеска эмоций, к которому в своем страдании, как он ощущал, молодая женщина была уже очень близка; помешать тому, чтобы стажер вернулся к сражению подточенный, ослабленный той горечью, которую он оставил бы позади себя.

Не позволяя молодой женщине разразиться жалобами и угрозами, он сказал:

– Не жалейте о том, что проиграли. Поступив, как вы хотели, Эрбийон одним ударом разрушил бы свое чувство к вам.

– Ну конечно! – воскликнула Элен все с тем же прерывистым смешком, какой вырвался у нее несколько секунд назад. – Ну конечно, если бы он оказался вдали от вас, принадлежал целиком и полностью мне, я бы уж сумела…

Тели прервал ее своим самым убедительным голосом:

– Как же вы ошибаетесь! Сделайте над собой усилие. Не закрывайте глаза на правду. Подумайте: Эрбийона больше не отвлекают ни его товарищи, ни наше движение, ни риск. Он постоянно наедине с собой. Только тогда он отдает себе полный отчет в своей слабости. Каждое утро, каждый вечер газеты пишут о фронте, о нас… поддерживают, увеличивают в нем стыд, растравляют его рану. И все это оборачивается против вас. Против вас, поскольку вы являетесь причиной этого, свидетелем. Он начинает вас ненавидеть…

– Довольно, прошу вас… довольно! – сказала вдруг молодая женщина.

Она слабо подняла руки, словно желая защититься. Она уже слышала не капитана, а голос своих собственных сомнений, своих собственных опасений, которые ей с таким трудом удалось заглушить во время только что прошедшей бессонной ночи. Она слишком хорошо знала Эрбийона, чтобы не содрогаться при мысли, что, обеспечив ему жизнь, может убить его любовь.

– Эрбийон ни за что не сможет вас простить, – продолжал капитан. – Поэтому как только он встретит другую женщину, которая ничего не знает ни о нем, ни о его бегстве, которая не напоминает ему о нем непрестанно, он вас бросит… Он полюбит ее со всем своим необузданным гневом, направленным против вас, который будет питать его всю оставшуюся жизнь.

– Вы тоже об этом подумали! – воскликнула Дениза. – Умоляю вас, говорите без обиняков. Не пытайтесь меня утешить, это слишком важно. Вы в этом уверены?

– Клянусь своей эскадрильей, – ответил капитан.

Руки молодой женщины обвисли по бокам, бесполезные, неподвижные.

– Тогда все хорошо, – прошептала она с пустым, почти остекленевшим взглядом.

Она не услышала, как Те ли вышел.

Машины, грузовики, тракторы выстроились цепочкой по правой стороне дороги, которая вела из Баи на запад. Водители в последний раз крутили пусковые рукоятки, чтобы заставить завестись упрямые моторы. Жители городка приветствовали знакомых офицеров. Молодые работницы улыбались солдатам.

Мори отстранился от своей жены.

– Пиши мне регулярно, каждый день, Клод, – взмолилась она. – Я так боюсь!

– Не стоит, – сказал Мори. – Мы привыкли, ты ведь знаешь. Особенно если наблюдателем будет Эрбийон, у нас есть все шансы остаться в живых.

Дневальный подошел, чтобы предупредить Клода, что капитан ждет его в своей машине. Мори подошел к Элен. Они молча поцеловались. Большими неуклюжими прыжками Клод догнал Тели.

Молодая женщина стала медленно вглядываться в вереницу машин. Единственное, чего она хотела, это увидеть лицо Эрбийона. После разговора с Тели она не пыталась отыскать стажера. Она испугалась самой себя, последней попытки, которую рна могла бы непроизвольно предпринять, чтобы убедить его остаться. Она с минуты на минуту откладывала прощание. К отправлению у нее больше не было ни сил, ни решимости.

Внезапно с обочины дороги выскочил Эрбийон.

– Дениза, наконец-то! – воскликнул он. – Я искал тебя все утро, ты скрывалась. Ты так сильно обижена на меня? Но я не мог, я не мог… Прости меня…

Слезы подступили к глазам Денизы. Но не те, которых она опасалась. Они были ласковыми, благотворными, милосердными, потому что их источником была любовь, а ей иногда знакомо самоотречение.

– Мой бедный малыш, – прошептала она. – Иди, раз ты этого хочешь, раз ты чувствуешь, что так надо. Я буду тебя ждать. Я больше не заставлю тебя страдать, будь спокоен…

Если бы ей нужна была награда, Дениза нашла бы ее в горячей радости и благодарности, озаривших лицо Эрбийона, лицо, внезапно изменившееся, вновь обретшее себя, детское и мужественное, готовое смеяться и жить.

– Ты храбрая! Ты прелесть! – воскликнул он. – Я люблю тебя, я тебя люблю! Пока…

Его машина уже проехала, и стажеру пришлось бегом догонять ее и взбираться на ходу. С подножки он весело помахал своей любовнице. Она этого не увидела. Она закрыла глаза.

Когда она их открыла, уже ехали, грузно трясясь по плохой дороге, грузовики. Вскоре густая пелена пыли покрыла эшелон.