"Дети Армагеддона" - читать интересную книгу автора (Брукс Терри)

Глава двадцатая

До полудня оставалось меньше двух часов, и Ястреб обдумывал, кого ему взять с собой на встречу с Тигром. Середина дня — условленное время доставки пленетона. Но решая, кто доставит Тигру лекарство для Персидки, одновременно он прокручивал в голове события нескольких последних дней. Возможно, Ястреб и хотел бы проигнорировать как встречу с мертвой Ящерицей, так и обнаруженное Погодником гнездо мертвых Хрипунов, отнестись к ним как к повседневным происшествиям в мире, где смерть и мертвецы — дело обычное. Но видение Свечи в совокупности со страшным случаем в подвале склада внушило ему уверенность: положение дел в городе действительно меняется, и меняется не в лучшую сторону.

Поэтому Ястреб дольше, чем обычно, обдумывал, кого взять с собой на встречу, а кого оставить, не желая никого подвергать риску и одновременно понимая, что этого не избежать. В конце концов, он решил взять с собой Ягуара и Медведя, а остальных оставить под присмотром Чейни. Если они возьмут с собой проды и «гадючьи жала» — по три штуки на каждого, — этого хватит для защиты. Встреча произойдет на открытом пространстве, при дневном свете и продлится недолго. Все что необходимо — передать пленетон и вернуться домой. Тогда Ястреб начнет заново обдумывать, как ему уговорить Тессу покинуть компаунд и уйти с ним.

Но едва он принял решение, как рядом появилась Сова со встревоженными глазами. Она отозвала его в сторону, так чтобы другие не услышали, и сказала:

— Речка пропала. Она исчезла сразу после завтрака. Я подумала, что она отправилась за водой с крыши, но Свеча говорит, что она ушла на улицу. Ее нет уже больше часа.

Ястреб взглянул на Свечу, которая мыла посуду, оставшуюся после завтрака.

— Речка не сказала ей, куда она собралась? И что она сама думает?

Сова покачала головой.

— Все то же самое, что и раньше. Она уходит по своим делам и никому не говорит куда и зачем. — Она помолчала и легонько коснулась рукой запястья Ястреба. — Я думаю, на этот раз будет лучше, если ты проследишь за ней. Думаю, мы должны выяснить, чем она занимается.

Ястреб почти сказал «нет». Он почти сказал, что у него уже есть, чем заняться, и он не может попусту тратить время, гоняясь за безответственным ребенком, которому ничего нельзя доверить сделать и который вдобавок еще и врет. И тут же понял, что ему не нравятся такого рода мысли, поскольку они продиктованы раздражением и досадой из-за срыва планов, а вовсе не заботой о девочке.

Ястреб кивнул.

— Хорошо, я найду ее.

Он окинул взглядом комнату, на ходу меняя прежние решения. Если он хочет выследить Речку, ему придется взять с собой Чейни. Это означало, что надо с кем-то оставить Сову и младших и послать кого-то вместо себя на встречу с Тигром.

Ястреб решил, что приглядывать за подземным домом он оставит Медведя. Он может положиться на Медведя по части безопасности — тот всегда спокоен и хладнокровен, никогда не впадает в спешку или в панику. Хотелось бы, чтобы в его семье была дюжина таких, как Медведь, но семью не выбирают…

Также это означает, что пленетон Тигру должен отнести Ягуар. Не было больше никого достаточно взрослого и смышленого, кто мог бы пойти на такую встречу. Посылать Ягуара — дело рискованное. Он презирал всех Кошек — и Тигра в частности. Источник его неприязни был не вполне ясен Ястребу, но тем не менее существовал, и не похоже, чтобы Ягуар собирался менять свое мнение.

Ястреб направился к Ягуару, уговаривая себя сохранять спокойствие.

— Возникли изменения в планах. Тебе придется доставить пленетон Тигру без меня.

Ягуар взглянул на него не то чтобы злобно, но неудовольствие явно выразилось на его темном лице.

— Почему я должен этим заняться, Пташка? Почему не кто-то другой?

— Не думаешь ли ты, что не справишься? — гнул свою линию Ястреб.

Вот теперь Ягуар окинул его действительно злобным взглядом.

— Я справлюсь с чем угодно, и намного лучше остальных. Ты это знаешь!

Ястреб кивнул.

— Знаю. Вот почему ты будешь главным. Ты готов к любым неожиданностям. Возьми с собой Мелка и Винтика. Для демонстрации силы.

— Не думаешь ли ты, что твои кошечки попытаются подкинуть мне подлянку? — огрызнулся Ягуар. — Пусть только попробуют. Пусть только попробуют даже подумать об этом. И Мелок, и Винтик мне не нужны. Я пойду один.

— Ты знаешь правила. В одиночку на встречи никто не ходит. Не хочешь этих, возьми Воробышка.

— Ха! С Воробышком я вообще с места не двинусь! Лучше возьму Медведя. По крайней мере, его хоть видно, не от горшка два вершка.

Ястреб покачал головой.

— Медведь должен остаться здесь и приглядывать за остальными. Я беру с собой Чейни.

— Зачем? Чем ты таким важным собираешься заняться, что тащишь с собой Чейни?

— Я скажу тебя потом. Сейчас отнеси пленетон Тигру. Я знаю, что ты его недолюбливаешь, — но у нас договор, а договоры мы всегда выполняем. Мы держим слово.

— Да знаю я. Только мне все это не нравится.

Ястреб пожал плечами.

— Ладно давай за дело. Возьми Мелка и Винтика. Пленетон в холодном хранилище, завернут в коричневую бумагу.

Ягуар потряс головой и раздраженно фыркнул:

— Долбанные Кошки…

Ястреб подошел к запирающемуся шкафчику, где хранилось оружие, выбрал прод и два запакованных «гадючьих жала» и сунул их в карман «всепогодной» куртки. Когда он стоял, уже полностью готовый к выходу, к нему подъехала Сова.

— Что мне делать, когда я найду ее? — тихо спросил Ястреб.

— Если ты обнаружишь, что что-то не так, ты поможешь ей справиться с этим. А потом ты отведешь ее домой.

Ястреб посмотрел на ее умное, живое лицо, в глаза, излучающие любовь и заботу. Ее улыбка подтверждала то, что он уже давно понял. Сова придавала ему уверенности в себе одним только своим присутствием, и невозможно было измерить, насколько это важно для Ястреба. Сова всегда знала, что нужно делать и как именно этого достичь. Когда-то Ястреб считал, что она лишь беспомощная калека, но эта мысль уже очень давно не приходила ему в голову. Теперь Ястреб воспринимал ее самой сильной из всех. Сова была самым важным, самым необходимым для выживания семьи человеком.

— Я ненадолго, — пообещал Ястреб.

— Ты можешь отсутствовать сколько понадобится, — сказала она. — Речке необходимо вновь почувствовать себя в безопасности. Не думаю, что ей сейчас хорошо.

Сова считала, что Речке необходимо понять: она может рассказать им все. У нее нет необходимости скрываться, что бы она не делала. Ястреб не был так уверен в правоте Совы, но обладал достаточным количеством здравого смысла, чтобы сохранять спокойствие и надеяться, что девушка все же права.

Ястреб свистнул Чейни, вышел и поднялся по ступенькам на улицу. Денек выдался ясным и погожим, голубой купол неба сиял, только несколько легчайших дымчатых облачков плавало на горизонте. Ястреб вытащил старую футболку, принадлежавшую Речке, и дал собаке ее понюхать. Потом велел взять след. Чейни не колебалась ни секунды. Она повернулась и сосредоточенно двинулась по улице, большая голова с опущенной мордой моталась из стороны в сторону. Ястреб пошел следом, вглядываясь в темнеющие дверные проемы и переулки между зданиями, мимо которых они проходили, и в то же время не забывая посматривать по сторонам. Речку они найдут обязательно. Чейни и раньше отыскивала разные вещи; у нее отличный нюх и она всегда уверенно берет след.

Они шли по Первой Авеню к центру города, но затем Чейни резко свернула по направлению к берегу. Дальше парень с собакой продолжили путь между глыбами камня, по растрескавшейся мостовой к маслянисто мерцавшей воде залива Эллиот, его поверхность искрилась в ярком солнечном свете. В дверном проеме появилась парочка Пауков и также мгновенно исчезла. Ястреб и Чейни двинулись дальше. Затем им попалась лежащая прямо на улице мертвая чайка — изящное тело раздавлено, блестящие перышки перепачканы грязью и кровью. Непонятно, отчего она умерла. Ястреб посмотрел на нее, подумал, что, может быть, она летела слишком низко, и отвел взгляд.

Чейни мерной походкой двигалась прямо к пирсам, никуда ни отклоняясь и придерживаясь выбранного направления. При ярком солнечном свете ее темная пятнистая шкура виднелась издалека. Ястреб держался рядом, настороженный и готовый ко всему. От залива дул резкий, холодный, почти зимний ветер, высекая слезы из глаз и заставляя щуриться. Запахи гниения затрудняли дыхание, и он глубоко погрузил лицо в воротник куртки, пытаясь от них избавиться.

Внезапно Ястребу стало интересно, очистится ли когда-нибудь вода в заливе. Он подозревал, что со временем природа, если ее оставить в покое, найдет способ самоисцеления. Но уверен в этом не был — он вообще не был уверен, что такое возможно.

Чейни внезапно остановилась и застыла на месте, прислушиваясь, шерсть у нее на загривке вздыбилась. Ястреб тоже замер, обшаривая глазами улицу во всех направлениях. Потом он уловил тень движения на юге, у берега, прямо под кранами. Группа темных фигур (на руках — что-то наподобие красных повязок) продвигалась между кучами мусора в противоположную от них сторону. Какой-то клан из тех, кого Ястреб не знал. Некоторые приходили за продовольствием снаружи, из-за пределов города. Существовали кланы, жившие на холмах за городом, где были свои жилые сообщества. Некоторые из них представляли серьезную опасность — так же, как Хрипуны. Одна такая группа явилась в город примерно год назад. Жестокие подростки убивали без всякого сожаления. Призраки опасались их больше всех прочих, пока однажды те не совершили ошибку — не рассердили одно из сообществ Ящериц. В общем, когда все закончилось, в живых остались только Ящерицы.

Ястреб подождал, пока фигуры в красных повязках не скрылись из виду, потом вновь послал Чейни вперед. Они вышли в низину, к началу Джеймс-стрит, и двинулись к докам. Чейни снова обнюхивала землю, вернувшись к цели поиска. Она повернула на юг и остановилась в некоторой растерянности, выбирая направление. Минутой спустя Чейни продолжила движение — теперь уже на север, к развалинам Аквариума. Ястреб не на шутку заинтересовался: чем тут может заниматься Речка? Это то самое место, где почти четыре года назад Воробышек нашла ее — сироту, бродящую между зданиями в поисках пищи.

Чейни продолжала идти по следу, повернула к одному из больших пирсов и почти уперлась носом в разрушенное здание. Она остановилась у двери и ждала, не глядя на Ястреба, и едва приподняла голову, когда он подошел.

«Речка внутри», — всем своим видом говорила большая собака.

Ястреб поколебался и затем обошел Чейни. Он шагнул в дверь, держа на вытянутой руке прод. Внутри свет проникал в здание через разбитые окна, разрушенные секции верхнего перекрытия и металлическую крышу, отбрасывая причудливые тени. Само здание, просторное и высокое, состояло из двух этажей и множества комнат. Ястреб снова помедлил, осторожно входя в большое незнакомое место. Он был здесь один или, может быть, два раза, но недолго и только в поисках полезных припасов. Прошло несколько лет с тех пор, как он побывал здесь.

Ему ничего не оставалось, кроме как продолжить путь. Так он и поступил. Ястреб послал вперед Чейни, надеясь, что собака возьмет след. Среди груды мусора и скопления запахов, пропитавших все кругом, это было вовсе не легко сделать. Все здание провоняло заливом, а также мертвечиной, плесенью и испражнениями. Казалось, что здесь нет ничего живого, однако это никогда нельзя знать наверняка. Тени, рассеиваемые солнечным светом, колыхались по углам комнат, которые он проходил. Ястреб держал прод наизготовку. Он представить себе не мог, что здесь делает Речка!

Они добрались до противоположного конца здания и, в конце концов, вышли наружу. Теперь Ястреб по-настоящему растерялся. Но Чейни продолжала двигаться вперед, направляясь к большому складскому ангару, расположенному по соседству с доком за массивным металлическим ограждением. Это сооружение казалось несколько более прочным, чем здание, которое они только что покинули, хотя его металлические стены тоже сильно обветшали и проржавели.

Чейни остановилась перед ограждением и зарычала.

В ту же секунду в дверях ангара появилась Речка.

— Чейни! — воскликнула она, и на ее лице отразилось настоящее потрясение. Потом она увидела Ястреба и тяжело выдохнула: — Нет, Ястреб! Ты не можешь войти сюда!

Она сказала это с такой силой, что на мгновение Ястребу показалось: может быть, она права — он каким-то образом наносит вред, нужно повернуться и уйти. Слова Речки прозвучали угрожающе, а сама она приняла защитную позу, словно собиралась драться.

— Речка, скажи мне, в чем дело, — попросил Ястреб.

Она с яростью замотала головой, потом вытерла слезы и встала перед ним, дрожа всем телом.

— Ты говорил мне… правила, — она всхлипнула. — Я знаю… что я сделала. Но я… должна была!

Ястреб не мог сообразить, о чем она говорит.

— Речка, — произнес он тихо, — позволь мне войти. Что там происходит?

— Уходи, Ястреб, — настаивала девочка. — Я не приду… назад домой. Пожалуйста… уходи.

Приказав Чейни оставаться на месте, Ястреб двинулся вдоль ограждения, нашел скрытую секцию, которая качалась, открыл проход и шагнул внутрь. Речка кинулась к нему, чтобы остановить, но Ястреб оказался проворнее. Она бросилась на него с кулаками, как будто хотела ударом затолкать его обратно в проход, но потом просто повалилась на грязные доски, рыдая пуще прежнего. Ястреб никогда не видел ее такой. Он встал около нее на колени, нежно погладил по темным волосам, потом положил руки на плечи и сел рядом.

— Ш-ш-ш, — Ястреб утешал ее, гладил по затылку. — Не плачь. Нет ничего такого, с чем мы не можем справиться вместе, ты знаешь. Ничего такого, что нам не под силу.

Речка заплакала еще сильнее и вдруг сказала почти сердито:

— Ты не понимаешь!

— Я знаю, — сказал Ястреб в мягкий пушистый затылок.

Речка больше ничего не сказала и не пошевелилась, она просто тихо сидела, пока рыдания не иссякли. Тогда она встала и молча пошла в ангар. Ястреб двинулся следом. Внутри было темно и холодно, однако на стенах висели яркие цветные портьеры, а на полу находились груды упакованных товаров и одеяла. С крюков свисали канаты, вдоль одной стены — множество книг на самодельных книжных полках. Ясно, что совсем недавно здесь кто-то жил.

Его внимание привлек низкий жалобный стон, донесшийся из глубины ангара, и Ястреб вперил взгляд в темноту.

На матрасе, сползавшем с низкой деревянной кровати, лежал Погодник. Лицо старика искажала боль, его руки двигались под одеялом, собирая его в складки. Беглого взгляда хватило, чтобы заметить нарывы на его лице. Ястреб быстро отступил назад.

— У него чума. Ты не можешь здесь оставаться, Речка.

Она ответила ему шепотом, таким тихим, что Ястреб едва сумел расслышать.

— Ты не понимаешь. Я должна…

— Он старый человек, — возразил Ястреб. — Он мне нравится, но это…

— Нет, — прервала его Речка, — он не просто старик. — Она помедлила, боясь сказать это вслух: — Он мой дедушка.

И тогда Речка рассказала Ястребу свою историю и историю своей семьи.

Речка всегда была любимицей деда, еще до того, как они остались вдвоем. Тихая, замкнутая девочка с потерянным выражением темных глаз, такая худенькая и неуклюжая, что все считали ее стеснительной, она ходила за ним хвостом, куда бы он ни шел. Со своей стороны, дед, казалось, радовался такой компании и никогда не прогонял девочку, как делали ее братья. Ему нравилось разговаривать с ней и говорить ей такое, от чего она поднималась в собственных глазах.

— Ты особенная маленькая девочка, — мог сказать он Речке, — потому что ты умеешь слушать. Не многие маленькие девочки понимают, что это значит.

Когда она плакала, дед говорил ей:

— Нет ничего плохого в том, чтобы плакать. Наши чувства дают нам понять, кто мы. Они указывают нам на то, что важно. Никогда не стыдись своих чувств.

Несмотря на преклонные годы, дед был высоким и стройным. Речка слыхала, что когда-то — много лет назад, еще до ее рождения — он профессионально занимался спортом, пока все команды не развалились. Однако дед никогда об этом не рассказывал. В основном дед говорил с ней — и был единственным, кто это делал. Никто больше не обращал на внимания девочку, за исключением тех случаев, когда им что-то было нужно. Братья вообще ее не замечали. Присутствие ее матери ощущалось как странное и отдаленное; физически она была здесь, но мысли ее витали где-то совсем в другом, только ей доступном мире. Мать едва узнавала остальных членов семьи, отделываясь отсутствующими взглядами и редкими словами, произносимыми так тихо, что их с трудом можно было услышать. Дедушка Речки как-то сказал: это оттого, ее отец разбил сердце матери.

Речка не знала точно, так ли это, но полагала, что так. Она очень немногое помнила о своем отце. Он казался ей большим шумным человеком, занимавшим много места, и рядом с ним она чувствовала себя еще меньше, чем была. Ей исполнилось три года, когда отец оставил их. Никто не знал, что побудило его уйти, но однажды он просто вышел за дверь и больше никогда не вернулся. Долгое время Речка думала, что он придет. Она часто стояла во дворе и смотрела в просветы между деревьями, думая, что, может быть, он прячется там, подзадоривая их, чтобы они его поискали. Браться посмеялись над Речкой, когда она рассказала им, что делает. Со временем девочка устала от этой игры и перестала его высматривать.

Они жили в маленькой общине, в лесистых землях штата Вашингтон, к северу от больших городов, недалеко от Олимпии. Эти малонаселенные холмы все еще изобиловали густыми лесами и не слишком подверглись разрушительному влиянию человека. Здешние жители верили, что изолированность от большого мира защитит их. Община, насчитывавшая около тридцати семей, выжидала перемен к лучшему и пряталась от бед, пока весь остальной мир медленно скатывался в безумие. О положении в других землях эти люди знали только из сообщений по радио и от редких путешественников. Но дедушка Речки всегда вел себя осторожно и подозрительно.

— Ты никогда не должна выходить в одиночку, — повторял он ей, хотя другие говорили, что кругом безопасно и ничего с ней не случится.

Дед не объяснял, и Речка не спрашивала. Она верила тому, что он ей говорил, и поэтому остерегалась ходить куда-либо одна. Она помнила об исчезновении отца, хотя не верила, что с ним случилось что-то плохое. Но когда одним солнечным днем бесследно исчез ее младший брат, Речка знала: это произошло потому, что он пренебрег предупреждением деда. Другие смеялись, но она знала.

Потом, два месяца спустя, когда над их головами сгустился красный туман, дед велел ей не есть и не пить ничего, взятого с земли. И Речка сделала, как он сказал, — хотя туман рассеялся меньше чем за день. А другие не послушались. Когда они стали болеть и умирать, дед предупредил, что людям надо уходить из этих мест. Но его снова не послушались. Они отказались покинуть свои дома, настаивая на том, что болезнь пройдет и все будет хорошо. Жители маленькой общины тешили себя надеждой, что хорошо защищены от ужасов внешнего мира в своем отдаленном, тайном убежище, и что уж здесь-то они находятся в безопасности.

Хотя Речке было тогда всего девять лет, она знала, что взрослые заблуждаются, как заблуждались и раньше.

Только после того как умерли пятьдесят человек, ее мать и братьев проняло. Они поняли, что дедушка прав, и стали готовиться к отъезду. Люди построили плоты, на которых можно было бы сплавиться вниз по водам Паджет-Саунд[11] в поисках нового места для жилья. Вдоль западного побережья залива тянулись острова; возможно, на одном из них они высадятся на берег и начнут новую жизнь.

Беглецы отправились в путь при хорошей погоде, всего на четырех плотах. Не далее как через двадцать четыре часа они попали в шторм. Ветер на открытой воде достигал пятьдесят миль в час, и, хотя это продолжалось недолго, они потеряли концевой плот. Он опрокинулся, все припасы утонули, а пассажиров разметало по волнам. Неделю спустя на втором плоту возникла чума, и пассажиры двух оставшихся приняли решение бросить его — покинуть тех людей, чтобы позаботиться о себе. Некоторые впоследствии утверждали, что следовало пожертвовать несколькими жизнями ради спасения большинства. Все испугались, что путешествие затянется, и начали осознавать, сколько опасностей им угрожает. Дедушка сказал ей по секрету, что дальше будет еще хуже. Плохо, конечно, — но им придется оставить остальных, поскольку рано или поздно их поведение сделается непредсказуемым и каждый, кто хочет выжить, станет действовать на свой страх и риск.

Две ночи спустя, когда плоты пришвартовались в маленькой бухточке и все еще спали, дедушка разбудил ее, приложив палец к губам, и повел во тьму. Речка пару раз оглянулась на спящих — но никто не видел, что они уходят. Речка с дедушкой шли по какой-то местности через леса и поля, минуя пустые дома и фермы, избегая городов. Они находили еду — оказалось, что дедушка знал, как это делается. Большая часть того, что они находили, была в бутылках или герметических упаковках, поэтому они не боялись есть такую пищу. Они спали в пустых зданиях, когда представлялась такая возможность, либо просто в поле или в лесу, если поблизости ничего не оказывалось. Уходя, дедушка упаковал в рюкзак одеяла, лекарства и сменную одежду, и они ни в чем не нуждались.

Потом, на шестой день путешествия, где-то к западу от островов, расположенных в заливе напротив Сиэтла, дедушку нагнала чума. Он стал горячим и возбужденным, его кожа потемнела от множества багряных пятнышек, покрывших все его тело. Речка не знала, какой разновидностью чумы он заразился, но даже если бы и знала, все равно не смогла бы ему помочь — она была слишком мала, чтобы разбираться в лекарствах. Она попробовала давать ему все имеющиеся лекарства по очереди, по одному за раз, но это не помогло. Речка умывала деда холодной водой, чтобы помочь сбить державшуюся температуру, и пыталась напоить его, чтобы организм деда не стал полностью обезвоженным. Какое-то время дедушка еще пытался давать ей указания, подсказывая, чем, по его мнению, Речка еще может ему помочь. Но потом болезнь усилилась, и он начал выражаться бессвязно. Он бредил так, словно потерял рассудок, и Речка боялась, что кто-то — или что-то — нечаянно услышит его. Она давала деду снотворное, потому что не знала, что еще делать, и продолжала обмывать, чтобы уменьшить лихорадку. Речка постоянно поила деда водой и ждала, что он умрет.

Но вопреки всем ожиданиям дед поправился. На это ушли недели, и это был медленный мучительный процесс. После случившегося старик никогда больше не стал прежним. Волосы его поседели, лицо несло отпечаток пережитых страданий. Из сильного и крепкого мужчины он превратился в костлявого измученного старика. Дедушка стал слабым, раздражительным и упрямым, как все пожилые люди, чья молодость иссякла. Это произошло всего за четыре недели, и даже после того, как дед начал садиться, есть и пить, он оставался лишь призраком самого себя.

Речка глядела на него с опаской, стараясь скрыть, что она боится его. Но она могла поклясться, что он знает.

Они снова пустились в путь, но он уже больше не был ее прежним дедом. Он распевал песенки и говорил странными рифмами. Он беспрестанно болтал о погоде, о предсказаниях, о штормах, о давлении и атмосферных фронтах — вещах, о которых девочка прежде от него никогда не слышала. Во всем этом не содержалось никакого смысла, что пугало Речку даже больше, чем его лихорадочный бред. Дедушка редко говорил о чем-либо, кроме погоды. Казалось, больше его ничего не интересовало.

По ночам дед иногда будил Речку своим бормотанием, разговаривая во сне о чем-то черном и злом, что придет за ними. Она будила его, и дед глядел на нее, как на чужую.

Добравшись до побережья Паджет-Саунд, они повернули на юг и шли пешком, пока не обнаружили гребную шлюпку. Не слишком распространяясь о своих намерениях, дед погрузил туда их нехитрые пожитки, усадил Речку на корму, забрался сам и оттолкнулся от берега. Время клонилось к закату, и скоро темнота накрыла их. Дед, казалось, ничего не замечал. Он греб по направлению к островам, сидя спиной к ним и лицом к Речке, глядя одновременно и на нее, и мимо. Он греб всю ночь без остановки; несмотря на окружавшую их тьму, погода оставалась спокойной. Где-то перед рассветом они добрались до острова, вытащили лодку на берег и уснули. Когда они проснулись, дедушка перевез их вокруг острова на другую сторону, где они снова остановились. На следующий день дед провел лодку через канал к городу.

Пока они скрывались на острове, Речка могла убежать от него в любой момент. Она была быстрее и сильнее его — и уж, конечно, обладала большей выносливостью. Кроме того, она могла ускользнуть, когда дед спал. Но ей никогда не приходило в голову бросить старика. Он — ее дедушка, и она останется с ним, что бы ни случилось.

В Сиэтле они жили в брошенных зданиях на побережье, добывая припасы и отыскивая пищу. Речка ждала, что он поведет ее дальше, — но дед, казалось, потерял к ней всякий интерес. Он едва узнавал ее, с каждым днем увеличивая дистанцию между ними. Он никогда не называл Речку по имени, хотя она постоянно звала его дедушкой. Старик мог часами бродить вдоль воды, и иногда проходили дни, прежде чем он возвращался. Речка попыталась ходить за ним, но дед не позволял ей, говоря, что будет шторм или погода переменится, и ей нужно остаться дома. Их дом находился в старом контейнере под кранами. Жизнь Речки рассыпалась в прах.

Однажды, когда Речка думала, что хуже уже быть не может, дед ушел и не вернулся. Целую неделю она ждала его возвращения, но он не давал о себе знать. В отчаянии Речка отправилась на поиски деда. Она все еще искала его десять дней спустя, когда ее обнаружила Воробышек и привела в подземное жилище Призраков.

— Три месяца спустя после того, как он исчез, я нашла его внизу у доков. Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Я могу поручиться — он не помнил, кто я. Я заговорила с ним, но он только улыбнулся и пробормотал что-то о погоде.

Речка перевела взгляд с Ястреба на деда. Он прерывисто дышал, его одежда вымокла от пота. Девочка подошла к ведру с водой, намочила тряпку и осторожно вытерла ему лоб.

— Я знаю правила, — сказала она. — Взрослые не могут быть Призраками. Я не могла оставлять его одного, но и Призраков я не хотела оставить. Я не знала, что делать. Я приходила проведать его, когда могла, но иногда я даже не могла его найти. Иногда я думала, что он умер. Он не умер, но я так думала. До настоящего времени все было нормально. Как будто он просто живет по соседству. Я могла видеться с ним. Я хотела, чтобы он все еще был частью моей семьи.

— Тебе надо было сказать мне, Речка, — мягко проговорил Ястреб. — Тебе надо было кому-нибудь рассказать.

Она покачала головой, ее губы сжались в тоненькую полоску.

— Взрослые не могут, ты сказал. Никогда. Только дети, подростки могут быть членами нашей семьи.

В ее тоне ему почудилось осуждение. Ястреб сказал так, потому что он во многом винил взрослых, потому что не хотел, чтобы Призраки когда-нибудь вновь зависели от них. Сказал, чтобы они не думали, что взрослым есть место в их жизни. Такие слова сами напрашиваются, поскольку все они — сироты и беспризорники, у них нет настоящей семьи и никто не хочет иметь с ними дела.

— Я нашла его два дня назад, лежащим на кровати здесь, в ангаре. Три года он не болел, но теперь болезнь вернулась, такая же как и раньше. И я, как прежде, не знаю, что делать. — Речка взглянула на Ястреба темными бездонными глазами. — Что, если он умирает?

— Мы не позволим ему умереть, — немедленно отозвался Ястреб, отлично понимая, что может не сдержать обещание.

— В некотором смысле он уже умер, — прошептала Речка. Слезы бежали по ее щекам, и она быстро смахивала их.

— Я сказал: взрослые не могут быть Призраками, но я не говорил, что мы никогда не будем помогать взрослым, если кто-то из них нуждается в помощи. Этого я не говорил. — Ястреб постарался в точности припомнить свои слова, потом добавил: — Речка, помнишь, я ходил к докам примерно неделю назад? Я шел поговорить с твоим дедушкой о мертвой Ящерице, посмотреть, может быть, он что-то знает. Ты знаешь, что он сделал? Он попросил взять его с собой, когда мы уйдем из города. Похоже, он знал, что мы собираемся… — Ястреб помедлил. — Я сказал ему, что возьму.

Речка уставилась на него:

— Ты? Ты сказал, что возьмешь?.. Ты уверен?

Ястреб точно не помнил. Сейчас он заново обдумывал то, каким образом Погодник попросил его — один раз, словно после долгих раздумий; Ястреб приподнял бровь и глянул на Речку.

— Ну да, уверен. Хотя, я думаю… Может быть, где-то в глубине души он помнит тебя. Иначе почему бы он попросился пойти с нами?

По липу было видно, что Речка сомневается, но она не возразила.

— Мы можем дать ему немного лекарств?

Он кивнул.

— Но лучше попросить Сову посмотреть его. Может быть, одна из ее книг подскажет, какого рода эта болезнь и как с ней справиться. Сова много знает. Давай пойдем к ней.

Но Речка покачала головой.

— Ты иди, Ястреб. Я не хочу оставлять его одного.

Ястреб хотел было возразить, но потом передумал. Вместо этого он достал из кармана и вручил ей одно из драгоценных «гадючьих жал». По пути к двери он прихватил прод, прислоненный к стене ангара.

— Я вернусь как можно скорее, — пообещал он. Выходя, Ястреб кинул прощальный взгляд на ее дедушку. Под тонким одеялом старик выглядел как скелет.

— Все будет в порядке, — добавил он.

Но в душе Ястреб в этом сильно сомневался.

Когда Ястреб вернулся домой, он рассказал Сове все, что узнал относительно Речки и Погодника. Сова с налету не распознала вид чумы, которой заразился старик, — но немедленно начала рыться в своих медицинских книгах, чтобы выяснить, сможет ли она найти болезнь, подходящую под его описание. Ястреб с другого конца комнаты смотрел на поглощенную работой Сову. Он подумал, что у них есть лекарства против некоторых видов чумы. Или они могут достать их через Тессу, как сделали это для Персидки.

Подумав о Персидке, Ястреб сообразил, что Ягуар еще не вернулся. Оставив Сову за чтением и рядом с ней — дремавшую Чейни, он поднялся по ступенькам, вышел на улицу и стал ждать. Вскоре появился Ягуар с Мелком и Винтиком, его темное лицо излучало злобу, заметную издалека.

— Что случилось? — спросил Ястреб, когда все трое подошли.

— Ничего не случилось, Пташка. Мы явились туда, куда полагалось, простояли чертову уйму времени, ожидая этих кошечек, и ни одна не нарисовалась. Мы прождали больше часа. Как я понимаю, мы торчали там достаточно долго. Дерьмовая трата времени!

Ястреб растерянно заморгал. Тигр не мог пропустить эту встречу — разве что он физически не смог прийти. Даже в этом случае он прислал бы кого-то из своих. Персидка слишком много значит для него. Он всегда ее оберегал.

Что-то произошло.

— Ждите здесь, я приведу Чейни, — велел он. — Мы возвращаемся.