"Сон, сновидения и смерть. Исследование структуры сознания." - читать интересную книгу автора (Гьяцо Тензин)

3. Сновидения и бессознательное

Независимо от того, является ли человек противником или поклонником психоанализа, ясно одно: Фрейд и его последователи радикально изменили западное представление о разуме, личности и терапевтическом вмешательстве. Сегодня существует множество психологических теорий и клинических подходов, некоторые из них достаточно сложны, другие поверхностны. В Северной Америке это разнообразие шире, чем в Европе или Южной Америке, где психологическая теория и практика базируются, большей частью, на психоанализе.

В мою задачу как организатора входило дать Далай Ламе и буддистам Тибета представление о западных взглядах на теневые зоны «эго». Психоанализ привнес в систему знаний, по крайней мере, две ключевые для нашей конференции идеи: понятие человеческого бессознательного и его глубины, и центральную роль, которую играют сновидения в исследовании психики человека.

Принято считать, что психоанализ не является частью доминирующей теории и не претендует на это звание. Однако он вышел из неврологии и психиатрии и играет важную роль как основной метод многих лечебных центров в западном мире. Более того, появление когнитивистики укрепило связь между психоанализом и наукой.

В поисках опытного и авторитетного специалиста, способного достойно представить это направление, мне сразу пришло на ум имя Джойс Макдугалл. Уроженка Новой Зеландии, доктор педагогических наук, она отправилась в Лондон изучать психоанализ и несколько лет работала в клинике детской психотерапии в Хэмпстеде, вдохновляемая работами Анны Фрейд. Перебравшись с мужем во Францию, Джойс продолжила заниматься психоанализом взрослых в Париже, где в течение двадцати пяти лет занималась теоретическими исследованиями и преподаванием. Ее книги отличаются доступностью и широтой взглядов, что не всегда встретишь в психоанализе. В своей последней работе она связала многие нити аналитической практики в то, что она называет «театром» тела и разума.

Когда Джойс заняла место ведущего, мы перешли от сухой науки, изучающей мозг, к области человеческих драм и переживаний.

Джойс начала свою речь:

— Мне выпала большая честь представить здесь науку и искусство психоанализа. В определённый исторический момент сложившиеся условия требовали подхода, использующего методы искусства и науки.

Зигмунд Фрейд был основоположником данной теории и терапевтической практики. В конце XIX века, века консерватизма господствующих классов, не желавших подвергать сомнению незыблемые ценности, Фрейд, получивший в Вене образование врача, задался многочисленными вопросами. Он постоянно спрашивал: «Почему? Почему люди болеют? Почему поправляются? Почему мы воюем? Почему гибнут цивилизации? Почему преследуют евреев?».

Далее Джойс отметила, что психоанализ явился продуктом западной цивилизации и оказал огромное влияние на западный мир, в частности на лечение душевных болезней. После Фрейда все медики стали считать болезни тела зависящими от разума. Фрейд понимал, что любое состояние тела воздействует на образы сознания, и нет ничего, происходящего в сознании или психике, что не влияло бы на тело. Он видел, что тело и психика взаимосвязаны, но подчиняются разным законам. Законы работы психики не являются законами биологических систем, хотя они постоянно взаимодействуют и влияют Друг на друга.

— Влияние Фрейда на западный мир вышло за пределы области душевного здоровья. Оно оставило огромный след в преподавании, педагогике и сказалось на многих областях творчества. В частности, художников и философов вдохновляли открытия и философия Фрейда.

Джойс задумалась, потом добавила:

— Вероятно, Фрейд не оказал большого влияния на музыку. Он утверждал, что очарование музыки не действует на него, и сожалел, что она осталась для него закрытым миром.

Однако он страстно интересовался словами и языком. Для него было важно найти слова для явлений человеческой жизни, которые еще не получили названия. Можно сказать, что Фрейд боготворил слова. Хотя общепринято, что человечество создано словами и порабощено словами, многое из того, что жизненно важно для человека, находится на довербальном[15] уровне. Слова в какой-то мере олицетворяют отца, внешний мир. В христианской Библии мы читаем: «Вначале было Слово...» Возможно, эта зависимость от слов досталась нам в наследство от патерналистской религии?

В любом случае я предполагаю, что вначале был голос, и даже в утробе матери ребенок уже слышит звук и ритм.

Затем Джойс представила нам один из основных терминов теории Фрейда:

— Он искал слово, чтобы назвать жизненную силу, которая является врождённой в каждом человеческом существе, — силу, которая наполняет жизнь смыслом, ищет выхода и контакта с другими людьми; силу, которая находит выражение в любви, сексуальности, религиозном чувстве и творчестве. Он представлял себе эту силу как поток энергии и назвал ее либидо.

В результате многолетних клинических наблюдений и размышлений об окружающем мире он также сделал вывод, что в человеке есть и другая, такая же мощная сила, которая ищет смерти — саморазрушения и разрушения других. Эту силу он назвал мортидо (инстинкт смерти). Именно извечное столкновение между жизненной силой и силой смерти порождает основной конфликт в человеческой психике. Интересно, что он пришел к мнению, что импульсы смерти происходят из либидо.

Другими словами, мощный источник жизни может быть использован во благо или во зло, на стороне жизни или на стороне разрушения и смерти.

Фрейд использовал около двадцати пяти разных моделей разума. Джойс не собиралась рассматривать их все во время презентации, но решила сосредоточиться на самых важных, таких как теория инстинктов жизни и смерти, модели памяти и внутреннем процессе трансформации знаний.

— Фрейд разделил структуру психики на три уровня. Верхний, или внешний, уровень он называл сознательным. Следующий — уровень знания о том, что мы не осознаем постоянно, но Можем вспомнить, — он называл подсознательный. Третий слой, самый большой и самый таинственный — бессознательный — тот, который мы не знаем и не можем обнаружить в нашей повседневной сознательной жизни, но он, тем не менее, оказывает огромное влияние на наше поведение.

Бессознательное постоянно активно в нашем внутреннем психическом мире и подталкивает нас удовлетворять инстинктивные побуждения (которые часто находятся в конфликте с требованиями внешнего мира). Бессознательный разум, говорил Фрейд, — это главное в человеческой природе, это то, что мы унаследовали от многовекового развития человечества. Он называл это нашим филогенетическим[16] наследием, которое является противоположностью нашему онтогенетическому наследию, состоящему из всего, что человек пережил с момента рождения. (Современные исследования в области психоанализа пошли дальше и доказали важность событий, запёчатлённых в эмбриональной памяти.) Таким образом, воспоминания раннего детства, и даже воспоминания плода, вместе с жизненными силами либидо и мортидо содержатся в подсознании.

Представив основные идеи психоанализа, Джойс перешла к нашей теме — сновидениям:

— Эта топографическая модель разума важна для понимания теорий Фрейда о том, как и почему мы видим сны, засыпаем или почему не можем уснуть.

Первая загадка, на которую Фрейд обратил свое внимание — это наше чувство времени. Время, когда мы спим, отличается от времени, когда мы бодрствуем. Бессознательное, говорил он, не имеет понятия «времени», и Только в момент, когда мы спим и видим сны, бессознательное может прямо проявиться — огромное все-и-ничто, которого во время бодрствования мы можем достичь с большим трудом. Когда кто-то рассказывает о сновидении, он всегда говорит: «Я видел сон». Он никогда не скажет: «Я вижу сон», — уже в этом смысле сновидение всегда «вне времени». Даже повторяющийся сон никогда не будет идентичен предыдущему, тогда как частое происходящее событие будет тем же самым событием. Поэтому мы можем сказать, что каждый сон — запомнили мы его или нет — уникальное событие.

Только два из двадцати трех томов работ Фрейда касаются сна и сновидений; его главный труд по этой теме — «Толкование сновидений» — был завершен в 1896 году. Однако Фрейд продолжал работать над идеями, изложенными в книге, следующие тридцать лет. Сам Фрейд считал «Толкование сновидений» своим самым важным вкладом в понимание человеческой души.

Собственно, вся его теория сознания была разработана благодаря работам над сновидениями. При обсуждении психических функций он утверждал, что человек, спящий и видящий сон, не находится «по-настоящему» в состоянии сна. Тогда это казалось странным, поскольку ещё не были проведены нейробиологические исследования структуры сна, но Фрейд уже чувствовал, что душевные состояния глубокого сна и сновидений глубоко отличаются. Он создал концепцию того, что пятьдесят лет спустя нейробиологи назовут БДГ-и ББДГ-сном.

У него также была гипотеза о том, что, когда мы спим или видим сны, наше тело как бы «парализуется» и поэтому сновидения заменяют действия. Для него это было значимой частью исследования причин, вызывающих сновидения.

Далай Лама внимательно выслушал сообщение и попросил объяснений. Как обычно, его вопрос затронул самый существенный момент.

— Если сновидения заменяют действия, то каким образом одно заменяет другое? Одно происходит, а другое нет? Почему вы используете слово «заменяет»?

Джойс ответила:

— Когда мы видим сны, то не имеем физической возможности что-то сделать, поскольку находимся в другом состоянии — состоянии существования без использования внешнего действия, то есть мотивированного физического действия. Когда мы видим сны, хотя наше тело не двигается и мы не участвуем в событиях внешнего мира, тем не менее нечто очень активно происходит. В мозгу идет особый процесс, Фрейд считал его тесно связанным с телом. Но Фрейд не смог выяснить, почему мы не видим сны постоянно.

— То есть тело в некотором смысле действительно должно совершать определенные действия, чтобы появлялись сновидения? — спросил Далай Лама.

— Да, действительно. Фрейд предположил, что все мысли и образы сновидений, которые вторгаются в мозг, связаны с посылами тела. Далее он разрабатывал идею, что сновидения всегда связаны с желаниями (часто возникающими из инстинктивных импульсов тела) и что сновидения служат способом удовлетворения желаний. Но о каких желаниях идёт речь? Он считал, что все начинается с простого желания спать и возникающей вследствие этого потребности избавиться от внешнего мира. Ради удовлетворения этого желания появляется следующее: когда мысли и желания поднимаются из бессознательного и вступают в конфликт, мы, для того чтобы продолжать спать, начинаем видеть сны; так из общего желания спать происходит желание оставаться в состоянии сна, которое, в свою очередь, и вызывает сновидения.

Подобно тем из нас, кто не был знаком с деталями теории Фрейда, Далай Лама заинтересовался предложенной моделью. Он спросил:

— Бессознательное, подсознание и сознание — они все стимулируют сновидения? С другой стороны, вы только что сказали, что тело посылает импульсы мозгу во время сна. Как это взаимосвязано? Вы хотите сказать, что все исходит от тела?

— Это связано с тем, какую именно цель бессознательное преследует в данный момент. По сути, цели бессознательного, как его понимал Фрейд, очень переменчивы, — объяснила Джойс. Она добавила, что фактически тело тесно связано с бессознательным: — Фрейд называл инстинктивные импульсы[17] «посланниками тела к разуму», например: «мне нужна любовь», «я зол», «я голоден», «мне страшно» и так далее.

В этом смысле трудно разграничить, что исходит от тела, а что возникает в бессознательном. Если послания бессознательного и подсознания угрожают разбудить человека, тогда одна из первых функций сновидения заключается в том, чтобы помешать этому. Такая концепция позволила Фрейду назвать сновидения «сторожами сна».

На минуту в комнате воцарилась тишина, пока участники размышляли над красотой фразы. Далай Лама, испытывающий особую любовь к точным определениям, задал новый вопрос:

— Когда вы говорите, что бессознательное также является стимулом сновидения, вы относите его к телу?

— И к телу, и к разуму, — ответила Джойс. — Бессознательное содержит воспоминания, которые могут пробудиться, но они приобретают дополнительную весомость, когда соединяются с либидными потребностями тела. Помимо тысяч значимых и мимолётных впечатлений, наш мозг ежедневно получает огромное количество неосознаваемых (количество сигналов намного превышает возможности нашего внимания: если бы мы обращали его на все раздражители, то просто не смогли бы жить). Мы откладываем их в ту часть мозга, где хранятся свежие воспоминания, и в ближайшую ночь они обычно создают основу сновидений. Впечатления дня, на которые мы не обратили внимания, скорее всего, станут основой сновидений, если они окажутся связанными с телесными ощущениями или сильными эмоциями. (Эмоции являются как физическими, так и психическими явлениями.) Фрейд называл такие события «дневными остатками». Такие послания, вытекающие из телесных и психических источников, формируют образы, которые потом сплетутся в историю сновидения. Отвечая на Ваш вопрос, Ваше Святейшество, можно сказать, что бессознательное имеет способ заставить спящий разум прислушаться к телу через подсознание.

Фрейд утверждал, что бессознательное невозможно узнать напрямую и что мы наиболее близко подходим к этому неизвестному через сновидения, а также в состоянии определенной психической болезни. Люди, страдающие психозом, также используют часть своего бессознательного для создания галлюцинаций и бредовых состояний. И я бы добавила, что люди, страдающие физическими заболеваниями, вызванными психологическими причинами, также используют бессознательные способы, чтобы заставить тело говорить. Более того, творческие личности: художники, писатели, музыканты, ученые и так далее — тоже творят, используя послания бессознательного. Что касается сновидений, то бессознательное часто использует подсознание через связь со словами.

Далее следует сложный вопрос о том, что Фрейд называл «бессмысленным и противоречивым характером» сновидений. Он имел в виду процесс собирания всех посланий, элементов дневного опыта и других факторов, которые сплетутся в определенную историю сновидения. Он подчеркивал, что это трудная работа — создать поразительное явление, которое мы называем сновидением.

— Ещё одна важная часть его теории сна посвящена засыпанию. Либидо может быть ориентировано как на окружающих, так и на заботу о своем «я» и своем теле. Фрейд назвал такое проявление либидной энергии «нарциссическим либидо», оно может быть здоровым явлением, а может иметь патологический характер.

В ответ на вопрос Его Святейшества, Джойс пояснила:

— Термин нарциссизм происходит от греческого мифа о юноше по имени Нарцисс, который влюбился в свой собственный образ и проводил так много времени у пруда, любуясь своим отражением, что там и умер. Миф, кроме прочего, говорит и о том, что полный нарциссизм может быть эквивалентен смерти. Тем не менее, если мы хотим заснуть, мы должны стать немного нарциссами. Мы избавляемся от наших связей с внешним миром, с близкими и друзьями, со всеми событиями, произошедшими за день, — мы можем сказать, что переводим это всё в наш телесный разум. Такой уход от внешнего мира показывает, что либидо должно временно стать полностью нарциссическим, полностью внедриться в личность, чтобы исключить все другие духовные или физические занятия ради обеспечения сна. Фрейд утверждал, что в такие моменты происходит регрессия до состояния «первичного нарциссизма», и сравнивал его с психическим состоянием младенца в утробе матери. Он стремился создать не биологическую теорию сна, а психологическую, показать важность инстинктов (объединяющих тело и разум) в состоянии сна.

Последнее замечание заинтриговало буддийского философа:

— Не отличается ли эта нарциссическая тенденция в момент засыпания от нарциссического либидо, проявляющегося в самопоглощённости? Второе совершается намеренно, тогда как нарциссический уход в процессе сна происходит совершенно естественно, без нашего желания.

— Да, это совершенно естественный процесс, существующий изначально. Он не является намеренным в том же смысле, что и нарциссическая самопогруженность в состоянии бодрствования, которая может рассматриваться как намеренная, — ответила Джойс без колебания. — Когда мы засыпаем, мы возвращаемся к архаичному нарциссизму, состоянию нахождения во чреве матери, и очень счастливы оставаться там, но что-то силой заставляет выйти оттуда, когда мы начинаем видеть сны. Сегодня мы могли бы сказать, что естественное состояние БДГ производит такую активность, в которой сновидения появляются особенно часто, но Фрейд считал, что бессознательные и подсознательные послания приводят к конфликтам, и поэтому мы должны видеть сны, чтобы не быть разбуженными.

— Ещё одной деталью, подтверждающей представление о сновидении как активной работе сознания, даже более насыщенной, чем в дневное время, является утверждение Фрейда, что психика стремится сплести всю невообразимую сложность событий в одну историю или объединить в избранном наборе образов. Возможно, эта история охватывает всю жизнь человека; а возможно, ее стимулируют мысли и чувства из недавнего бодрствования и так далее. Сновидения часто оказываются попыткой найти выход из повседневных конфликтов в личной жизни. Таким образом, сновидение — это замаскированная история, и оно может содержать как один, так и все эти элементы.

Сейчас я хочу обсудить, как Фрейд исследовал скрытый смысл сновидений. Обследование людей под гипнозом помогло ему сформулировать основы теории о бессознательных процессах. Благодаря гипнозу он обнаружил, что бессознательное содержит воспоминания, которые были вытеснены из подсознания, — часто это события, мысли, фантазии, о которых мы не хотели бы вспоминать. Под гипнозом, как и в сновидениях, эти вытесненные ощущения могут вновь появиться на свет. Даже если современные исследования показывают, что события, о которых вспоминают под гипнозом, могут быть результатом внушения, а не реальности, они не отрицают большинства теоретических выводов Фрейда, сделанных в этой области.

— Можете ли вы привести пример переживания, которое вы хотите забыть и поэтому отталкиваете его? — спросил Его Святейшество.

— Да. Я могу рассказать об одном из моих пациентов, который из чувства зависти очень плохо обошелся со своим другом и не хотел об этом вспоминать. Ночью, на основе подсознательных элементов, он начал вспоминать и о других нехороших и завистливых поступках из своего далекого прошлого, забытых событиях, которые появились из глубины бессознательного. Он забыл, как из ревности однажды столкнул своего маленького брата (которого на самом деле очень любил) с велосипеда и травмировал его, — это событие перешло в бессознательную память. Однако в ту ночь пациенту снилось не то, что он оттолкнул своего коллегу резкими словами, и не то, что он был жесток со своим младшим братом; ему снилось, что злой тигр преследует маленькую собачку. Во сне он пытался бороться с титром и защитить собачку, но тигр становился все сильнее и сильнее — ив конце концов этот человек в страхе проснулся. Смысл сновидения скрыт, но он становится яснее, когда пациент начинает свободно рассказывать о нем на сеансе, анализируя разные части своего сна.

Сновидение, которое пациент обсуждает на сеансе психоаналитика, Фрейд называл явным сновидением, которое очевидно с первого взгляда, но его больше интересовало скрытое содержание сна, то есть скрытый смысл, заключенный в образах, в которых разные неосознанные проблемы стараются послать сигнал, проявиться.

Хотя Фрейд называл сновидения прямой дорогой к бессознательному, он утверждал, что мы можем только поверхностно коснуться проблемы бессознательного. Большую часть его содержания мы никогда не узнаем. Также он считал, что анализ сновидений — гораздо более надежный способ самопознания, чем гипноз. Во время гипноза человек может вспомнить то, что давно забыто. Но, когда он пробуждается и вы говорите: «Вы столкнули вашего маленького брата с велосипеда, когда ему было всего два года», он может сказать: «В самом деле? Как интересно», но сам он не помнит этого или не верит. Фрейд сделал вывод, что только сознательно можно получить реальное знание, ведь рассказ человеку того, что выяснено под гипнозом, не даёт чувства полной уверенности в истинности рассказанных событий[18]. Истинное знание своего «Я» и всего того, что человек не хочет знать о себе, лучше всего достигается путём анализа сновидений. Все ассоциации, которые приходят на ум, приемлемые или неприемлемые, с недавними или давно прошедшими событиями, в сочетании с собственными размышлениями пациента о самом себе позволяют обнаружить подсознательную часть скрытого «Я».

Фрейд много лет изучал собственные сновидения, многие описаны в его книгах. Через сновидения он старался понять некоторые из своих фобий, а также чувства ревности и злости, которые он не хотел признавать до тех пор, пока сновидение не заставило его осознать их существование. Он настаивал на том, что все психоаналитики должны анализировать собственные сновидения, чтобы узнать неприятную правду о себе. Если они не разберутся в собственных сновидениях, то это помешает их работе с пациентами. В начале его терапевтической практики процедура анализа зачастую сводилась к анализу каждого элемента сновидений пациента в течение многих сеансов, но позже он сделал вывод, что это необязательно. Пациенты могут прислушаться к сновидениям и найти ассоциации с ними, если они этого хотят.

Внезапно рассмеявшись, Далай Лама хлопнул себя по колену и пошутил:

— Какую огромную работу надо проделать. Если вам придется анализировать все свои сновидения, у вас не останется времени, чтобы видеть сны.

Джойс, улыбаясь, добавила:

— Да, работы действительно много. Психоаналитики никогда не перестают искать способы приблизиться к правде о своей психике...

И тем не менее, они не перестают видеть сны.

Пока она это говорила, мы заметили, что Его Святейшество отвлекся: взяв брошюру конференции, он помог маленькому насекомому перебраться со стола в безопасное место!

Джойс продолжала:

— Для того чтобы добраться до правды, скрытой в сновидениях, Фрейд использовал следующий метод: выделял части сновидения и просил пациента использовать свободную ассоциацию — высказать то, что приходит в голову в связи с данным элементом сновидения. Общая идея заключалась в том, что человек входит в состояние раскомплексованности, раскрытия, снятия контроля, когда он больше не привязан к своему рациональному мышлению, а наоборот, позволяет идеям, ощущениям, воспоминаниям и образам появляться свободно, даже если они выглядят невразумительными, бессвязными или неприемлемыми. Он находил, что этот метод помогает раскрыть пути и способы работы разума его пациентов — как глубокая правда всплывает из бессознательного, используя подсознательные вербальные связи для создания темы сновидения. Можно надеяться, что после этого у пациентов появится стимул, сознательно рассуждая, понять скрытый смысл своих сновидений.

Чтобы проиллюстрировать идею возникновения связи между бессознательными воспоминаниями и воспоминанием о том, что случилось накануне, давайте вернемся к пациенту, который видел во сне тигра. После подробного пересказа сновидения он внезапно сказал: «Не знаю почему, но это напомнило мне, что вчера у меня был очень резкий разговор с моим коллегой. Потом у меня было очень неприятное ощущение. В конце концов, он еще очень молод и с уважением смотрит на меня, но иногда он говорит такие глупости! Мне не следовало быть таким резким... Сейчас я думаю о своем младшем брате, он был на полтора года моложе меня. Я действительно очень его любил, и мы весело проводили время. О Боже! Я вдруг вспомнил один день... Мой брат катался по дорожке на велосипеде, а я толкнул его — он упал, до крови ободрал коленки и подбородок и начал плакать. Ужасно! Зачем я так сделал?»

Тогда я спросила, был ли он несчастлив после рождения Бобби из-за того, что он больше не единственный ребёнок в семье, он сказал: «Да! Я должен был всё делить с ним... Но потом я полюбил его, и это больше не имело значения». — «Вы так его любили, что столкнули с велосипеда?» — «Ну, наверное, я рассердился на маму. Она всегда была занята, а потом она была беременна моей сестрой... Не знаю, зачем она хотела иметь троих детей!»

Вот это и есть свободная ассоциация. Видите, единственное место, где мы можем позволить себе свободно рассказывать обо всем — это сеанс психоанализа; если мы будем это делать еще где-то, то скоро у нас не останется друзей!

Мы все засмеялись, представив себе, как мы используем свободные ассоциации в повседневной жизни, расстраивая всех своими сознательными или бессознательными противоречиями и нерешительностью.

Джойс продолжала:

— Свободная ассоциация побуждает вас выразить чувства и мысли, в которых вы не хотите признаваться никому— даже самому себе. Таким образом, вы узнаёте немого правды о собственном «Я», вашем отношении к другим и к жизни в целом.

Было заметно, что Далай Ламу заинтересовали эти идеи. Он прервал Джойс вопросом:

— Есть ли в неврологии аналоги этим трем состояниям — сознательному, подсознательному и бессознательному?

Джойс без промедления, с улыбкой, ответила:

— Думаю, что нет.

Моя роль координатора требовала дать некоторые пояснения.

— В неврологии понятие бессознательного не получило четкого смысла. Некоторые утверждают, что оно может быть связано со стволом мозга, той частью мозга, которая есть у всех позвоночных до рептилий и которая может быть связана с инстинктами. Это очень сомнительное предположение, потому что бессознательное также весьма разумно. Так что идея такой связи не была широко принята. Похоже, что психоанализ и неврология — два независимых направления в западной культуре.

Джойс, однако, добавила, что некая общая основа все же существует. Нейробиологи имеют одну теорию о причинах, психоаналитики — другую, но они дополняют Друг друга.

— Никто не может утверждать, что держит в руках единственный или абсолютно верный ключ к истине.

Потом она перевела разговор с теории на клиническую практику:

— Надеюсь, я понятно объяснила, что бессознательное, подсознание и сознание всегда связаны и взаимодействуют Друг с другом не только во снах, но и в бодрствовании. Люди были шокированы, когда Фрейд заявил: «Мы не хозяева в своем собственном доме. Нам только кажется, что мы знаем, почему мы делаем то, что делаем; нам только кажется, что мы знаем, кто мы есть и что мы чувствуем. На самом деле мы знаем очень мало — мы видим только верхушку айсберга». Фрейда осуждали, за утверждение, что человеческие существа не являются от рождения «хорошими», что гнев, убийственная ярость и ненависть (не говоря уже о сексуальных желаниях) сильны даже в маленьких детях. Культура девятнадцатого века считала детей невинными — воплощением чистого света, — как будто они были лишены импульсов, присущих человеческим существам, таких как любовь, ненависть, желания инцеста и смерти. Взгляды Фрейда шокировали, но, хотя он подвергался осуждению и разного рода нападкам, всё равно мужественно шел вперед.

Я думаю, что если не брать во внимание пытливость его ума, то его решимость продолжать исследования, несмотря на осуждение общественности, была для Фрейда способом преодолеть свои собственные страдания. Когда он был еще молод, умер его отец и несколько друзей. Во время Первой мировой войны погиб сводный брат, которого он очень любил, и дочь Софи. Позднее рухнули его надежды стать выдающимся неврологом. Потом ближайший помощник Карл Юнг, которого он любил, как сына, покинул его после многих лет совместной работы. Несколько лет спустя к власти пришел Гитлер и начался Холокост. Семье Фрейда угрожала смерть, но Фрейд упорно продолжал работать. Ему помогли спастись и переехать в Лондон, где он и жил до последних дней, умерев от рака в 1939 году. Я думаю, что, кроме научного интереса к сновидениям, истина, которую он открыл, изучая сны, утешала его и помогала сохранить жизненную стойкость и гуманизм, несмотря на пережитые трагедии.

Рассказ о жизни Фрейда, о том, как собственное учение помогало ему, захватил нас, и поэтому переход Джойс к примерам из реальной практики психоанализа выглядел вполне уместным.

— Я думаю, вам будет интересен пример, в котором моё сновидение было спровоцировано сном пациентки. Я выбрала этот случай, чтобы конкретно продемонстрировать идеи Фрейда о сне и сновидениях, а также дать вам представление о процессе психоанализа. Я ограничусь рассказом только о той небольшой части работы с этой пациенткой, которая имеет отношение к нашей беседе.

Мари-Жозе, так мы назовем пациентку из соображений конфиденциальности, было тридцать пять лет, когда она впервые обратилась ко мне, сказав, что у нее проблемы со сном. Она испытывала страх ночью, не могла заснуть без большой дозы снотворного, однако это происходило, только когда она ночевала в одиночестве. Ее муж, которого она очень любила, много путешествовал, и она часто оставалась одна. Часто она ездила к родителям, чтобы выспаться, хотя чувствовала, что в её возрасте это уже неуместно. Она также страдала агорафобией (боязнь открытого пространства — прим. ред.) и клаустрофобией, поэтому должна была избегать как открытых, так и малых закрытых пространств.

Она любила ходить на концерты, но всегда занимала место у выхода на случай, если почувствует себя «закрытой». Когда она посещала парикмахера, то парковала машину так, чтобы видеть ее, и держала ключ в руке на случай, если ей вдруг внезапно станет страшно, чтобы она могла быстро сесть в машину и уехать домой. Все это причиняло сильную душевную боль, она хотела знать, почему так страдает и что с ней происходит.

Во время нашей второй предварительной беседы, рассказав кое-что о своей семье, она между делом упомянула: «Есть еще одна маленькая проблема, а, может быть, это вовсе и не проблема». (Я про себя отметила: может, на это стоит обратить внимание?) У нее было частое мочеиспускание. Мари посетила двух урологов, которые сказали, что физически она здорова. Пациентка добавила: «Это не психологическая проблема, просто у меня мочевой пузырь меньше, чем у большинства женщин». После ее ухода я сделала запись: «Может быть, она думает, что у нее мочевой пузырь маленькой девочки, а не взрослой женщины?»

В течение первых двух лет сеансов психоанализа она почти не упоминала о проблеме мочеиспускания, но однажды сказала, что приятное ожидание посещения оперы было нарушено из-за опасения, что она не купит билет на место у прохода, чтобы иметь возможность выходить в туалет. Она ощущала проблему мочеиспускания, как такую, которую нельзя решить, тогда как избавиться от бессонницы возможно. Поэтому мы часто говорили о ее бессоннице, и понемногу она рассказала, что именно представляет себе, когда не может заснуть: страх, что какой-нибудь мужчина может влезть в окно и попытаться изнасиловать; она, конечно, будет сопротивляться, и тогда он убьет ее. Я спросила, как она думает, кто будет этот мужчина. Она не смогла объяснить, как и то, почему он должен появиться в то время, когда она будет одна.

Я сказала: «Он — один из ваших образов; вы выдумали его и поместили под окном». Она отказалась это признать и настаивала на том, что подобные вещи происходят довольно часто и что она принесет мне вырезки из газет о женщинах, на которых нападали мужчины, хотя ей никогда не встречалась статья, в которой мужчина залез бы к женщине через окно, чтобы изнасиловать и убить ее.

Наконец, чтобы заставить ее проанализировать придуманную ею фобию, я рассказала шутку о женщине, которой приснилось, что к ней приближается высокий красивый мужчина. Женщина закричала: «Что вы хотите со мной сделать?» Мужчина ответил: «Я еще не знаю, мадам, это ведь ваш сон!» Моя пациентка впервые рассмеялась и сказала: «О боже! Это же моя история!» Сеансы продолжались, и постепенно фантазии приобрели эротическую окраску: «Я ложусь спать, думая об убийце, который влезает в окно, целует меня и занимается со мной любовью». (Эротизация — самый эффективный путь преодоления многих пугающих воспоминаний и фантазий!) Со временем Мари-Жозе перестала принимать снотворное, но вместо этого ей приходилось заниматься мастурбацией, чтобы заснуть. Ее беспокоило, что она вынуждена это делать, хочет она этого или нет.

Еще одной её проблемой была мать. «Она постоянно звонит мне, всегда приглашает на концерты, хочет, чтобы я вернулась домой. Она ужасна, она не хочет оставить меня в покое!» — жаловалась Мари-Жозе. Мы много говорили об этом, и у меня сложилось впечатление, что муж заботится о ней почти как мать. У Мари-Жозе была еще одна забота, которую она не считала проблемой: она не хотела иметь детей. В какой-то мере она сама была еще ребенком, и мне казалось, что она считает, будто мать может быть только одна, — ее мать; а она должна оставаться маленьким ребенком с мочевым пузырем маленькой девочки.

Однажды она рассердилась на меня. Она сказала: «Я полагаю, вы довольны, что я сейчас могу легко заснуть... Однако, мои дневные проблемы остались, и мать по-прежнему беспокоит меня!». Я ответила: «Возможно, я для вас плохая мать, потому что не помогла решить ваши проблемы». «Да, — ответила она. — Вы недостаточно мне помогаете». Я попросила ее побольше рассказать мне о том, что она чувствует по этому поводу, и она объяснила: «Вчера я ездила к Сюзанне, пожилой подруге моей матери, к которой я очень хорошо отношусь. Поблизости не было парковки, поэтому я вынуждена была попытаться подъехать близко к ее дому, потому что мне страшно переходить через пустой бульвар, а другого пути нет. Я полчаса кружила по улицам в поисках места для парковки. Понимаете, мне опять было очень плохо! Потом мне пришлось искать, как подъехать к дому моей приятельницы, потому что там одностороннее движение. Наконец я нашла замечательный выход: я пересекла бульвар, проехала в обратном направлении по улице с односторонним движением и припарковалась как раз перед домом Сюзанны. Она сказала: «Ты опоздала, я уже думала, ты вообще не приедешь». Мне было очень стыдно, потому что я не могла рассказать ей, почему задержалась».

В эту ночь Мари-Жозе приснился сон: «Я находилась среди огромного штормового океана, и мне было страшно. Волны становились все больше и больше, я оглядывалась вокруг и думала: такой красивый и в то же время пугающий пейзаж. Я подумала, что могу умереть, и сказала себе: нужно за что-то уцепиться или я утону. Рядом оказался один из тех столбов, к которым привязывают лодки; я не могла вспомнить, как он называется. Я потянулась, чтобы схватиться за него, он был каменный».

Pierre по-французски означает «камень», а ее отца зовут Жозе-Пьер. Поэтому я подумала: «Она цепляется за своего отца?».

Мари-Жозе продолжала: «Проснувшись в ужасе, я решила, что это как-то связано с матерью». По-французски la mere — мать, a la mer — океан, поэтому понятно, что через вербальную связь мать могла присутствовать в сновидении в образе моря. У Мари-Жозе возникла та же ассоциация, поэтому она продолжила: «В этом сне нет ничего нового. Он о моей матери, которая всех подавляет, она такая собственница, что я начинаю паниковать всякий раз, как вижу её».

Я спросила ее: «А что это был за столб, название которого вы не могли вспомнить?» Внезапно подсознательные воспоминания вышли наружу. «Я знаю, он называется ипе bitte a amarrer».

По-французски bitte — столб, к которому привязывают лодку, но слово bite, которое произносится так же, — жаргонное название пениса. Таким образом, ипе bitte a amarrer, к которому привязывают лодку, чтобы ее не унесло в бурное море, может так же обозначать ее отца в виде символа его полового члена, представленного его именем. Она как будто цеплялась за отцовский символ, чтобы защититься от подавляющей ее матери. Однако ее следующая ассоциация удивила меня.

Она продолжала: «Я думала о своем отце и том дне, когда я увидела его в ванной комнате. Я увидела его пенис, и знала, что это плохо. Я была очень взволнована и напугана, что моя мать на меня рассердится». Теперь она начала думать, что сон связан с матерью, которая сердится на нее из-за сексуального волнения тогда в детстве, когда она случайно увидела пенис отца.

Один из парадоксов бессознательного заключается в том, что все, что вы чувствуете как происходящее с вами, вы хотели бы совершить с другим человеком. В этом смысле очень важны отношения между двумя людьми. Поэтому возникает вопрос: не означает ли сон, что Мари-Жозе хочет утопить свою мать? (В конце концов, это её сон, и она придумала сновидение с таким жестоким сюжетом.) Потом я начала размышлять над ее проблемой с мочеиспусканием. У маленьких детей возникают разные фантазии, касающиеся выделений тела, и они часто воображают, что именно так происходят половые сношения родителей: обмен друг с другом слюной, фекалиями или мочой. Поэтому я стала задаваться вопросом: нет ли здесь связи между частотой мочеиспускания и ее детскими фантазиями? Кроме того, у детей существует два противоречивых отношения к продуктам собственного тела: с одной стороны, это дар, путь выражения любви, а с другой — они представляются чем-то скверным и разрушающим. Хорошая моча означает «дать что-то матери», а плохая — «наказать ее» (может быть, утопить в бушующем океане?). У меня возникли такие догадки: «возможно, всякий раз во время мочеиспускания она как бы изгоняла свою мать из себя или топила ее в моче», но я ничего не сказала пациентке, потому что она не дала мне никаких ассоциаций, которые допускали подобную интерпретацию.

Наступил конец сеанса, и я была разочарована. В своих записях я отметила, что мы не пришли ни к чему новому. Она по-прежнему злилась на свою властную мать и по-прежнему жаждала успокаивающего и защищающего присутствия отца.

Вскоре меня осенило... Мы обсуждали эти тему много раз, почему я не услышала? Сначала я не заметила, пропустила тот факт, что ее пожилая приятельница (материнская фигура) была не сердитой, путающей матерью, а любящей. К тому же, чтобы добраться до нее, Мари-Жозе должна была нарушить закон: ехать в обратной направлении по улице с односторонним движением.

В ту ночь мне самой приснился сон с использованием дневных рассуждений. Он произвел на меня такое странное впечатление, что я проснулась среди ночи и потом не смогла уснуть. Наконец, я записала его, потому что он действительно озадачил меня.

«Я должна встретиться с кем-то в той части Парижа, которую плохо знаю и у которой репутация опасного района. Разные люди встают на пути, а я кричу: «Не мешайте, у меня важная встреча». Открывается дверь, и экзотичная женщина восточного вида говорит: «Входи». Она одета в мерцающий шелк. Я осматриваюсь, и она говорит: «Знаешь, ты опоздала». Я смущаюсь, потому что не люблю опаздывать, поэтому протягиваю руку и глажу ее изысканное шелковое платье, надеясь, что она простит. Потом я вдруг понимаю, что меня нельзя простить, если я не сделаю того, чего хочет эта женщина. Я думаю, что она хочет дотронуться до меня и обнять. Я должна вступить с ней в некие эротические отношения и уверена, что не смогу ничего с этим поделать; просто должна позволить этой экзотической женщине делать со мной все, что она захочет. Я так испугана, что в страхе просыпаюсь».

Сон имеет явную гомосексуальную окраску, но, насколько я помню, у меня прежде не было таких снов. Я вспомнила, что два моих психоаналитика, оба мужчины, никогда не рассматривали мои гомосексуальные желания (возможно, потому, что не было повода).

Не находя объяснения приснившемуся, я начала строить свободные ассоциации и сразу же подумала о сеансе с Мари-Жозе, вспомнив о вербальной связи со словами подруги ее матери: «Знаешь, ты опоздала». Этот фрагмент из моего подсознания, вероятно, затронул бессознательные идеи, которые были пока неясны. Какова связь между моим сном и визитом Мари-Жозе к любимой пожилой приятельнице? Потом я вспомнила, что она могла попасть туда только по запрещенному пути. Конечно, подруга символизировала фигуру матери, а каждый знает, что запрещено иметь сексуальные отношения с собственной матерью. Но кто была красивая восточная женщина в моем сне? Еще одно бессознательное воспоминание всплыло в моей памяти: шесть или семь лет назад, всего в течение нескольких недель, у меня была пациентка-китаянка, у которой были проблемные отношения с женщинами — коллегами и подругами. У ее отца было три жены: старшая, вторая и третья жена — ее мать. Первая «действительно всем управляла», и пациентка жаловалась, что мать была ей «скорее сестра, а чем мать». Они делились секретами, сплетничали об отце и первой жене, совсем как дети, играющие в игры.

Это все, что я помнила о проблемах той пациентки. Я сочувствовала её переживаниям, что у нее нет «настоящей матери», и вместо этого она должна довольствоваться отношениями с матерью-сестрой. Почему мне тогда не пришло в голову, что это очень хорошо — иметь мать, которая была бы одновременно сестрой, с которой можно было играть и делиться секретами? Такая особая связь «мать — дочь».

Я попыталась вспомнить имя той моей пациентки и вдруг вспомнила: Лили. Потом пришло озарение. Мою собственную мать звали Лилиан! Эта прекрасная восточная женщина во сне была образом моей матери. Неужели я втайне хотела иметь «мать-сестру»? Тут мне пришло в голову, что моя мать была полной противоположностью матери Мари-Жозе, и вдруг поняла, что могла завидовать их отношениям. Почему у меня не такая мать, которая постоянно звонит, просит приехать на уик-энд, приглашает на концерты?

Теперь я дала волю своим свободным ассоциациям. Моя мать была очень активной — играла в крокет и гольф, брала уроки пения, любила готовить, шила хорошенькие платья для меня и моей младшей сестры и преданно работала для церкви, в которую мы ходили. Мама всегда была занята и не ограничивала нас. Мы могли свободно навещать друзей, ходить в кино, заниматься спортом и тому подобное. Мы с сестрой считали, что нам повезло, что мы имеем такую свободу по сравнению со многими друзьями. Потом внезапно возникло другое воспоминание: мне было лет шесть, и мама с отцом зашли в детскую, чтобы поцеловать нас на ночь, потому что уходили на концерт. Мама была в сверкающем платье из шелка абрикосового цвета, как у той женщины из сна. Мама вовсе не была похожа на экзотическую восточную женщину, но в шестилетнем возрасте я считала ее красавицей. Я бы хотела погладить шелк ее платья, и хотя мне всегда казалось, что я хотела бы везде ходить с отцом, сейчас я думаю, что хотела, чтобы мать взяла с собой меня, а не папу. У меня тоже было бы шелковое платье, как у нее, и мы пошли бы на концерт вместе и оставили отца одного.

С этими догадками я нетерпеливо ждала очередной встречи с Мари-Жозе. Во время сеанса она сказала: «Моя мать опять звонила — хочет, чтобы я пошла с ней на концерт». Я заметила: «Вы часто жалуетесь на мать, но вы так же постоянно подчеркиваете, как сильно она хочет, чтобы вы были с ней. Значит, вы пытаетесь мне показать, что, несмотря на то, что она вас раздражает, ее привязанность доставляет вам удовольствие?» Некоторое время она удивлённо молчала, потом произнесла: «Да... и я никогда не упоминала, что звоню ей так же часто, как и она мне». Потом она расплакалась и сказала: «Мама звонила мне несколько дней назад и сказала, что они с отцом уезжают в отпуск на неделю. Она сказала, что надеется, что я не буду чувствовать себя одинокой и мне не потребуется их общество. Они хот ели бы уехать одни и хотя бы раз не беспокоиться о том, как я здесь одна в Париже!» Я спросила, считает ли она, что мать не должна уезжать. «Нет, она должна ехать, но это правда — я хочу быть с ней больше, чем могу признаться». Итак, мой сон помог услышать то, что мы обе до этого не слышали: насколько сильно она хотела близкого отношения со своей матерью.

В последующие недели мы продолжали исследовать тянущиеся из детства подсознательные гомосексуальные желания Мари-Жозе и многие скрытые фантазии, которые проявились в ее фобиях. Ее жуткий страх перед открытыми и закрытыми пространствами постепенно уменьшился. Она была счастлива рядом с мужем, но теперь она так же была счастлива наедине со своими мыслями, когда его не было. Однако симптом частого мочеиспускания остался, и теперь я пыталась понять его значение в ее глубоком бессознательном.

Я видел, что Далай Лама слушал этот рассказ очень внимательно и удивлённо, как человек, который не привык думать об уме как психологическом объекте, не говоря уже о знакомстве с неврозами, характерными для современной городской жизни. Подумав немного, он спросил:

— Как вы объясните тот факт, что ее агорафобия и клаустрофобия исчезли?

Джойс ответила:

— Есть несколько причин, но, вероятно, самая важная в том, что она больше не видела в матери только плохое и уже не боялась, что мать убьет то обстоятельство, что ребенком она сочла своего отца сексуально волнующим. Только сейчас она поняла, что любит свою мать так же сильно, как и отца. Поэтому ее панический страх перед мужчиной, влезающим в ее окно (что символизирует вхождение в ее собственное тело) для того, чтобы убить ее, потом уступил место мысли о мужчине, который будет любить ее, об отце, которого она любила. Поскольку она воспринимала это как запретное, мы смогли выяснить, что пустые или закрытые пространства подсознательно символизируют ее требовательную мать и то место, где сердитая мать может появиться в любую минуту, чтобы наказать ее.

Эти бессознательные фантазии превратились в сознательные мысли, которые в дальнейшем стали казаться моей пациентке абсурдными, и таким образом они потеряли власть над ее разумом. Она также поняла, что, хотя ее мать была очень требовательной, она также была любящей и внимательной по отношению к своей единственной дочери и что любить отца вовсе не запрещено. Хотя Мари-Жозе все еще сердилась на свою мать, но теперь знала, что и любит ее тоже и что вполне нормально иметь противоречивые чувства к одному и тому же человеку. Она поняла, что маленькие дети любят и желают обоих своих родителей. Отсюда возникают «эдиповы желания», а также «первичные гомосексуальные» желания. Хотя мы еще не рассмотрели ее детские эротические чувства к матери, ее отношения с матерью и с другими стали гораздо проще. Ей больше не нужно было защищаться от пугающих фантазий, которые были бессознательной причиной ее жутких фобий.

В сеансе психоанализа происходит очень многое помимо толкования сновидений, — часто это даже не выражается словами. Начать с того, что отношения в процессе психоанализа имеют совершенно уникальный характер: когда два человека работают вместе, чтобы понять проблемы одного из них, каждый использует свой ум и все, что он знает о себе, чтобы помочь понять правду другого. Эти отношения сами по себе имеют лечебное действие.

Вернёмся к Мари-Жозе, у которой по-прежнему были симптомы частого мочеиспускания. Я думала, что причина лежала в тех ассоциациях, которые мы еще не облекли в слова, возможно, это касалось ее фантазий с мастурбацией, которая стала ей необходима, чтобы заснуть. Я подумала, что никогда не предлагала ей разговор о ее аутоэротических фантазиях и, когда она опять пожаловалась на непреодолимый характер своей ночной мастурбации, я отметила, что эти действия пришли на смену страху перед насильником-убийцей, который превратился в фигуру эротических фантазий. Возможно, ее фантазии могли бы помочь нам понять, что лежит за чувством непреодолимого влечения.

Она без колебания ответила: «В моих фантазиях все — и мужчины, и женщины, любят меня и прикасаются ко мне. — Потом она помолчала и добавила: — Есть кое-что, о чем я не хотела говорить. Это пустяк: у меня есть маленький приборчик для чистки зубов струёй воды. Я использую его, чтобы возбуждать себя сексуально». Я попросила ее рассказать о приборчике. Она сказала, что это подарок матери, но она никогда не использовала его для чистки зубов. Я спросила: «Возможно, в своих фантазиях вы — маленькая девочка, которая занимается любовью со своей матерью?» Она возразила, что никогда так не думала, но я почувствовала, что нащупала правду.

Потом она вспомнила, что когда была маленькой, то часто мочилась в постели. Это позволило другим подсознательным воспоминаниям детства выйти наружу: как мать будила ее и вела в туалет. Мать говорила ей: «Молодец», когда она мочилась в туалете, и потом несла в постель. Это были очень нежные воспоминания. Внезапно Мари-Жозе воскликнула: «Я знаю! Эта маленькая девочка во мне не хочет знать, насколько сильно она любит свою мать. Теперь я понимаю, что вы хотели показать мне: что мне в детстве было необходимо иметь эротические фантазии, связанные с моей матерью, чтобы я могла стать женщиной, как она». Постепенно частота мочеиспускания у нее сократилась, хотя временами симптомы возвращались, когда внешние обстоятельства заставляли ее нервничать или сердиться.

Весь этот случай занял пять лет тяжелой работы. Ее сексуальная жизнь стала больше удовлетворять ее, и она стала подумывать о рождении ребенка. Она начала путешествовать вместе с мужем, потому что уже не боялась открытых пространств и преодолела свой страх перед перелетами через океан. Я чувствовала, что она по-настоящему становится взрослой женщиной. Она больше не считала, что только её мать может быть матерью, и перестала быть испуганным ребенком с сексуальной жизнью и мочевым пузырем маленькой девочки. Все эти идеи уже присутствовали в ее сне о шторме на просторах океана. Потребовалась большая работа психоаналитика, чтобы открыть истину, что рождающий смерть океан был к тому же бурей любви, любви к отцу, сочетающейся с желанием детских тесных отношений с матерью для того, чтобы самой стать женщиной и матерью. Сердитое море ее внутреннего мира постепенно превратилось в «океан мудрости».

История выздоровления Мари-Жозе увлекла всех, Джойс сделала короткую паузу и зачитала завершающую часть доклада:

— Прошло пятьдесят семь лет после смерти Фрейда, но многие продолжают работать в открытом им направлении. Некоторые расширяют его основные концепции, другие критикуют их, поскольку новые клинические данные ставят очередные вопросы.

Что касается теории сновидений Фрейда, то одним из первых ее критиков был известный психоаналитик и антрополог Геза Рохайм. Он использовал в антропологии знания из области психоанализа для лучшего понимания первобытного общества. После работы с австралийскими аборигенами он сделал вывод, что психоаналитики должны применять сведения из антропологии и что антропология и психоанализ могут значительно обогатить друг друга. В своей последней книге «Врата сновидений» он описал, как пришёл к выводу, что одни и те же образы возникают в снах всего человечества — «вечные образы сновидений», которые характерны не только для Запада, но и для всех цивилизаций. Это подвело его к заключению, что ключом к пониманию другой культуры является понимание ее сновидений.

Следуя теории Фрейда, что во сне человек возвращается к раннему чувству единства с телом матери, Рохайм добавил, что также это связано с желанием смерти. В добавление к своей теории о вечной борьбе между инстинктами жизни и смерти Фрейд дал еще одно определение: кроме желания жизни, существует еще желание прекращения страстей — стремление вернуться в неорганическое состояние бытия, которое Фрейд называл принципом нирваны. Рохайм рассматривал это стремление к небытию как движущую силу глубокого сна, который олицетворяет желание слиться с матерью. Однако есть еще другая сила, говорил Рохайм: тело просыпается с бессознательным и подсознательным импульсом к жизни. Это, считал он, олицетворяет отца; тело же, будучи в состоянии, далеком от «парализованности», превращается в фаллос. Поэтому он полагал, что во время сновидений существует постоянный конфликт между желанием слиться с матерью и желанием отождествлять себя с отцом в качестве мощного фаллического символа. Он сделал вывод, что эти противоположные силы сплетаются, и это сплетение и является причиной сновидений. Он также предполагал, что сновидения наделяют представителей обоих полов витальным[19] источником мужской и женской энергии, необходимой для жизни. В своих работах Рохайм оспорил утверждение Фрейда, что сны состоят только из зрительных образов, и критиковал подход Фрейда к сновидению как к тексту, который требует специальных знаний, чтобы его расшифровать.

Совершенно верно, что, когда пациент рассказывает о своем сне, он излагает это как восстановленный текст, говоря о том, что произошло в другом состоянии разума и в других временных условиях. В рассказе уже не содержатся все важные элементы его переживаний, которые составляют жизнь сновидения. В результате психоаналитик ищет способ толкования скрытого смысла, но эта интерпретация не есть само сновидение. Некоторые авторы критиковали Фрейда за его интерпретационный подход. Однако сам Фрейд был первым, кто отметил, что сновидения появляются не для того, чтобы их интерпретировали.

Другие аналитики утверждали, что импульсы жизни и смерти воссоздаются во снах и сам процесс сновидения создает либидо, а вовсе не так, как считал Фрейд, что сновидение является лишь средством выражения либидо.

Далее, существует интересный вопрос о людях, которые, как кажется, не способны видеть сны. Они утверждают, что просто засыпают и просыпаются и не помнят, что побывали в другом мире, объединяющем время и безвременье. Мы многое узнали о неспособности видеть сны из трудов психоаналитика и педиатра Д. У. Уинникотта. Он всю жизнь изучал детей и взрослых, сохранивших детские черты. Он заметил, что очень маленькие дети засыпают спокойно, когда рядом с ними находится то, что он называл переходным объектом: плюшевый мишка, любимая игрушка или предмет одежды матери, и этот дорогой им предмет позволяет переходить из одного мира в другой. Когда дети начинают говорить, им уже не нужен этот переходный объект. Когда они могут сказать «мама» и могут думать о ее успокаивающем присутствии, тогда слово заменяет объект.

Уинникотт считал переходный объект одним из самых ранних способов создания пространства между своим «Я» и другими. Он утверждал, что это — пространство, где возникают творчество, искусство, религия и все другие достижения культуры. Названное пространство связано с тем, что Уинникотт называл истинным «Я» — качеством «я», которое заставляет индивидуумов чувствовать себя обновленными, живыми, в тесном контакте с их собственной внутренней реальностью и внутренней реальностью других людей. Далее он подошел к заключению, что если нет переходного пространства (поскольку это пространство предполагает способность отличать «я» от «не-я»), то это может помешать, среди прочих причин, способности видеть сны. Хотя все имеют истинное «Я», у отдельных индивидуумов, которые много страдали в детстве, истинное «Я» скрыто под ложным «Я». По этой причине он критиковал тех психоаналитиков, которые толковали сны, говоря: «Это значит это, а вот то значит то», потому что в этом случае пациент говорит психоаналитику лишь то, что, по его мнению, психоаналитик хочет услышать, и это создает еще более прочное ложное «Я», находясь в котором пациент не может «отпустить» рационалистическое мышление из страха оказаться в пустоте. Уинникотт рассматривал «ничто» как креативное пространство, в котором человек восприимчив к новым идеям, возникающим в его собственном разуме, к новому освещению самого себя и всего мира.

Пришло время заканчивать мое сообщение. Подводя итоги, можно сказать, что сновидения — это самая интимная форма отношений человека с самим собой. В наших снах мы с трудом возвращаемся к начальным объектам нашей любви и самым ранним и невысказанным конфликтам. Психоаналитики проводят много времени, рассматривая и стараясь понять рассказы своих пациентов о сновидениях. Мы должны постоянно напоминать себе, что имеем дело с чем-то бесконечно дорогим для наших пациентов. Нам следует чаще вспоминать строки ирландского поэта У. Б. Иетса: «Ступай осторожно, потому что ты ступаешь по моим снам».

Время презентации подошло к концу, и Его Святейшество одобрительно улыбнулся Джойс. Она воспользовалась моментом, чтобы задать вопрос, который очень интересовал ее и всех остальных: — Я хотела бы спросить, Ваше Святейшество, имеет ли фрейдистская концепция бессознательного соответствие в тибетской философии?

Он сразу же дал ответ.

— Прежде всего, в тибетском буддизме вы можете говорить либо о проявленных, либо о скрытых состояниях сознания... Кроме того, можно говорить о скрытых склонностях, или следах, отпечатках (санскр. васана; тиб. bag chags, произносится бакчак). Они хранятся в сознании как результат прежнего поведения и переживания. Внутри категории скрытых состояний сознания есть состояния, которые могут пробудиться при определенных условиях, и есть другие, которые нельзя пробудить. Наконец, в буддийских священных книгах говорится, что в дневное время человек накапливает некоторые из этих скрытых склонностей через свое поведение и переживания; и эти следы, которые хранятся в пространстве ума, могут пробудиться или проявиться в сновидениях. В этом заключена связь между дневным опытом и сновидениями. Есть определенные типы скрытых склонностей, которые проявляются по-разному, например, влияют на поведение человека, при этом сознательно их вспомнить невозможно.

Однако в тибетском буддизме по этому поводу существуют разные точки зрения и некоторые школы придерживаются мнения, что скрытые склонности можно вспомнить. Этот вопрос возникает, в частности, в связи с темой препятствий (покровов, завес) ума (санскр. аварана; тиб. sgrib pa), особенно препятствий знанию (санскр. джейаварана; тиб. shes bya'i sgrib pa). Существует две категории завес: омрачающие (эмоциональные) препятствия (санскр. клешаварана; тиб. nyon mongs pa'i sgrib pa) и препятствия знанию. К омрачающим относятся такие эмоциональные переживания (санскр. клеша; тиб. nyon mongs), как смущение, гнев, привязанность и тому подобное. Ум, подверженный эмоциям, тоже попадает в эту категорию, поскольку сам по себе интеллект не обязательно благотворен. Он может быть вредоносным, т. к. может быть подвержен эмоциям.

Что касается препятствий знанию, то одна из научных школ придерживается мнения, что эти преграды никогда не проявляются в сознании; они всегда остаются в виде скрытых склонностей. Даже в философской школе Прасангика Мадхьямика существует два направления. Одно придерживается мнения, что все препятствия знанию никогда не являются открытыми состояниями сознания, а всегда существуют в виде скрытых склонностей (предрасположенностей). Однако есть противоположное мнение, которое гласит, что есть определенные формы завес знанию, которые порождают осознаваемые проявления.

В одном из текстов Мадхьямики проводится различие между воспоминаниями и некоторыми способами активизации этих склонностей. Воспоминание — это своего рода повторное воспроизведение акта восприятия, которое вы совершили; с другой стороны, существует также активация скрытых склонностей, что не является воспоминанием. В качестве примера в тексте описывается случай, когда мужчина в состоянии бодрствования видит привлекательную женщину, чувствует к ней влечение, но не обращает на нее особого внимания. Потом он видит эту женщину во сне. Это воспоминание является противоположным обычному типу воспоминаний, потому что оно появляется исключительно благодаря стимулированию скрытых предрасположенностей. Они получают стимул и проявляются в сновидениях, и этот процесс совершенно не похож на процесс прямого вспоминания. Есть еще другой случай, касающийся склонностей: вы участвуете в каком-нибудь действии, благотворном или неблаготворном, и через повторение этого процесса предрасположенности накапливаются в континууме ума до того времени, пока не наступит срок их реализации. До тех пор пока этого не произойдет, они не являются тем, о чем можно вспоминать.

Джойс высказала то, что было у каждого на уме:

— Это так же сложно, как и теория Фрейда о том, что приводит в действие механизм памяти и сновидений. Меня очень заинтересовало то, что вы сказали о следах, которые ребенок приносит с собой. Идея о прежних впечатлениях, передаваемых сквозь столетия человечества, привлекала Фрейда; он называл их нашей филогенетической наследственностью. Исследования памяти эмбриона обнаружили впечатления со времени нахождения ребенка в утробе матери. Не являются ли они аналогичными тем отпечаткам, которые вы называете бакчак, Ваше Святейшество?

— Это очень интересно, — ответил Далай Лама. — На первый взгляд кажется, что понятие филогенетической наследственности полностью противоположно буддизму, в котором эти склонности рассматриваются как пришедшие из предшествующих жизней, перенесенные из одной жизни в другую континуумом ума. Однако в одном из трактатов знаменитого буддийского философа Бхававивеки говорится, что телята и другие млекопитающие инстинктивно знают, куда идти и как сосать молоко, и это знание приходит как результат склонностей, вынесенных из предшествующих жизней. Буддийская теория скрытых склонностей говорит о них преимущественно в смысле проявлений активности ума в противовес физиологической деятельности. Тем не менее, в нас существует множество импульсов и инстинктов, которые в какой-то мере являются биологическими и очень специфичными для того тела, которое мы имеем.

Например, буддизм подразделяет разумных существ на разные миры существования, и наше человеческое существование включено в мир желаний. В этом мире телесная конституция живых существ такова, что желания и привязанности являются преобладающими импульсами, поэтому их можно рассматривать в какой-то мере как биологические по природе. Есть и другие склонности, которые связаны с физической конституцией. Например, говорят, что пятый Далай Лама происходил из династии, к которой принадлежали многие великие тантрические мастера. Они имели видения [божеств] и обладали другими мистическими способностями. У него тоже часто бывали необычные переживания, которые могли быть скорее обусловлены генетической наследственностью, полученной от его предков, чем являться следствием его собственного духовного развития. Глубокие тантрические практики не только изменяют разум, но также на очень тонком уровне трансформируют тело. Представьте, что эта особенность передается от родителей к ребенку. Вполне возможно, что если ваши родители и отдаленные предки преобразовали тонкие каналы, центры и жизненную энергию своего тела, то ваше собственное тело тоже будет некоторым образом преобразованным благодаря достижениям ваших предков.

Более того, в буддизме внешняя среда видится в каком-то смысле продуктом коллективной кармы. Таким образом, существование цветка, например, связано с кармическими силами существ, которые живут в его окружении. Однако почему одним цветам нужно много воды, а другим меньше? Почему разные виды цветов растут каждый в конкретном районе? И почему определенные виды цветов имеют индивидуальную окраску и так далее? Все это нельзя объяснить на основе кармической теории. Все эти вопросы следует объяснять исключительно на основе законов природы и биологии. Аналогичным образом склонность животных есть мясо или растения связана с кармой только опосредованно, но напрямую обусловлена физическим строением. Вспомним утверждение Бхававивеки о телятах, которые знают, куда идти за молоком. Такое поведение, которое мы считаем инстинктивным, на самом деле исходит от кармы, но это не является полным объяснением, здесь могут существовать и другие влияния, кроме кармы.

Это очень близко некоторым положениям психоанализа и растущему интересу к индивидуальному наследию, доставшемуся нам от предков, — заметила Джойс. — В процессе длительного психоанализа у людей часто обнаруживаются знания, которые они восприняли подсознательно, касающиеся их дедов и прадедов; часто это такие знания, о которых никто не говорил. В этой области проводились исследования проблем психики детей, чьи родители пережили Холокост. Эти дети или внуки в своих рассказах, рисунках и сновидениях обнаруживали знание болезненных переживаний своих родных, о которых им никто никогда не рассказывал. Возможно, эти психологические следы, переданные через генеалогию субъекта, можно отождествить с бакчак, следами кармы из предшествующих поколений? Есть еще чисто биологическая генетика, когда человек похож на своих родителей, а иногда и на более далеких предков.

Я забеспокоился, что ненаучные концепции времени и наследственности начинают сплетаться с научными понятиями.

— Вы предполагаете, — вмешался я, — что психоаналитики верят в то, что мать оказывает на ребенка непреднамеренное влияние? Как я понял из слов Его Святейшества, кое-что приходит с потоком сознания индивидуума помимо того, что приходит через контакт с родителями. Готовы ли психоаналитики принять идею, что нечто приходит не через воспитание маленького ребенка, не из генетики, а из долговременного потока сознания?

Джойс ответила:

— В действительности это ближе определению подсознания, данному Карлом Юнгом, но не является классической точкой зрения Фрейда. Однако это можно сравнить с тем, что Фрейд называл непостижимым в человеческом разуме, то есть с тем, что мы никогда не узнаем, но что принадлежит всему человечеству.

— Не могли бы вы дать точное определение непостижимого? — спросил Далай Лама, всегда выступающий за ясность терминологии. Демонстрируя эту характерную черту тибетского образования, он становился схож с западным философом-аналитиком в поиске терминологической точности.

— Позвольте мне привести метафору Фрейда, касающуюся непостижимого в сновидениях. Когда пациент старается через сны понять и восстановить ассоциации и воспоминания, то этот процесс напоминает разматывание клубка шерсти. Можно размотать какое-то количество, но в середине оказывается узел, внутрь которого невозможно заглянуть, узел, который держит весь клубок шерсти. Вот это он называл непостижимым и считал не поддающимся определению.

Очевидно, что это выражение нельзя было назвать определением, но в нем отражался метафорический, почти литературный стиль работы психоаналитика.

Его Святейшество настаивал:

— Я слышал, как вы сказали, что существует филогенетическое наследие с чисто физиологической основой, и я хотел бы выяснить, есть ли также основа, связанная с сознанием. Вы утверждаете, что ребенок получает наследственность из потока сознания обоих своих родителей?

Джойс подтвердила:

— От обоих родителей, и, кроме того, есть еще два других совершенно отличных Друг от друга аспекта родословной: один чисто физический, другой — сознательный.

Поразмыслив, Далай Лама продолжил:

— Мы можем разграничить грубый уровень ума и тонкий ум. Что касается грубого ума, то здесь может быть связь между родителями и ребенком, если, например, у одного или обоих родителей такой сильный гнев или привязанность, что в их телах происходят физиологические изменения как результат этих духовных тенденций. В этом случае разум влияет на тело.

Потом они производят на свет ребенка, тело которого испытывает влияние тел родителей. Тело ребенка, произведенное телами родителей, может затем влиять на состояние ума ребенка, так что он тоже будет переживать сильный гнев или привязанность. В этом случае вы увидите грубый уровень ума, будь то гнев или привязанность, переходящий от одного поколения к другому. Такова возможность. Это не просто связь ума с умом, а скорее цепочка «ум-тело» и «тело-ум».

— С точки зрения биолога, — вставил я, — наследственность может касаться только физиологии и морфологии организма. Идея о том, что мы можем наследовать то, что узнали наши родители, называется ламаркистской эволюцией, которую традиционная биология считает ложной. В действительности я могу унаследовать от моих родителей, например, комплекцию и внешние черты; всё остальное я узнаю в детстве, находясь в контакте с родителями и, с биологической точки зрения, ошибочно называть это наследственностью. Термин «наследственность» относится к информации, передаваемой соответствующими структурами[20], наследственность может дать лишь предрасположенность к обучаемости, но не умение учиться и, тем более, не саму информацию, получаемую в процессе обучения. Таким образом, человек может иметь наследственные способности, склонности к познанию чего-либо, но обучение как процесс познания нового он должен освоить в раннем детстве, общаясь с родителями. В биологии это различие между филогенезом (видовой генетической наследственностью) и онтогенезом, который означает индивидуальное развитие, включая всё, чему мы учимся с самого начала жизни. Кажется, что в буддизме понятие потока сознания не является ни филогенетическим, ни онтогенетическим, а представляет другой тип генеалогии, поскольку он основан на трансиндивидуальном[21] потоке сознания. Современной науке это непонятно. Интересно, приемлема ли для психоанализа эта третья категория: ни обучение, ни физиологическая наследственность?

— Что касается черт характера, например, вспыльчивости, будет ли биология считать их биологически обусловленными? — спросил Далай Лама.

— Это трудный вопрос, известный как спор натуры с воспитанием. Многие биологи скажут, что хотя вы можете унаследовать определенные свойства темперамента, но большая часть вашего темперамента зависит от окружающих условий, в которых вы растете. Вы не можете свести его к чисто генетическим факторам или к обучению, потому что здесь задействованы оба.

Его Святейшество продолжил:

— Чтобы подвести итог по данному вопросу, я хочу спросить, отрицают ли биологи возможность такой ситуации. Допустим, что человек имеет предрасположенность к гневу, которая будет влиять на его тело. Затем, если у этого человека появляется ребенок, его тело тоже подвергнется влиянию. И, наконец, физическое строение ребенка приведет к тому, что он будет обладать предрасположенностью к гневу?

Я высказался, что было бы нетрудно сформулировать биологические условия иначе. Например, можно сказать, что сильный стресс или депрессия у беременной женщины физиологически влияет на среду, окружающую плод, и тогда родившийся ребенок не будет таким же индивидуумом, как в том случае, если бы беременность протекала нормально. Но биологи назвали бы это онтогенезом.

Разговор становился слишком специфическим, чтобы остальные могли высказать свое мнение. Пит Энгель продолжил биологическое направление:

— Рассуждения о том, что заложено генетически, а что связано с окружающей средой, значительно изменились за последние годы благодаря изучению разлученных близнецов. Сейчас существует мнение, что большая часть того, что мы считаем личностью, наследуется, а гораздо меньшая связана с окружающей средой, чем раньше считала западная наука. Наблюдения проводились на однояйцевых близнецах, которые по различным причинам были разлучены при рождении, росли в разных странах, у разных родителей и не знали, что у каждого из них есть близнец. Когда их свели вместе, то оказалось, что у них больше сходства, чем различий, и гораздо в большей степени, чем ожидалось. Например, они могли носить похожую одежду и прическу, иметь сходную работу и иметь в качестве супругов людей с одинаковыми именами.

Его Святейшество заметил, что ему известно о таких исследованиях, но подобное сходство присутствует непостоянно; эти работы очень важны, но они не доказывают, что человек может унаследовать то, чему его родители научились.

В разговор вновь вступил психоаналитик.

— Я не была бы столь категорична, — возразила Джойс. — Мы наследуем на довербальном уровне многие черты характера и склонности, обычные для истории и образа жизни нашей конкретной семьи. Современные ученые-психоаналитики утверждают, что все дети рождаются с тем, что называется «суть я», которое может включать характеристики, не принадлежащие родителям. Они не являются чистым листом с генетической наследственностью, на котором родители будут писать первые структуры их ума. Они уже имеют собственный разум. Кроме следов зародышевого периода, в нем содержится информация многих предшествующих поколений, хотя большинство исследователей считает, что эта информация получена фило- или онтогенетически, но отдельные школы психоанализа готовы принять концепцию «третьей категории» врожденного знания, особенно последователи учения Юнга.

Дискуссия о наследственности продолжалась довольно долго, но мне хотелось вернуться к параллели бессознательного в буддийской теории. Всем, кто знаком с основами буддизма, изложенными в Абхидхарме, известно понятие алайявиджняна, которое обычно переводится как сознание-хранилище или сознание-основа[22] — основа существования, откуда вытекают все проявления повседневного опыта и которая достижима через прямой самоанализ во время медитации. Меня интересовало, не связана ли алайявиджняна с бессознательным.

Ответ Его Святейшества был поразителен:

— Само существование этого сознания-основы опровергается в системе Прасангика, которая считается в Тибете высшей философской системой буддизма. Если говорить с точки зрения других школ, то сознание-основа, или сознание-сокровищница, считается хранилищем всех отпечатков (или бакчак) привычек и скрытых склонностей, которые человек накопил в этой и в прежних жизнях. Считается, что это сознание нейтрально, ни добродетельно, ни порочно, и оно всегда является основой скрытых склонностей. Наконец, оно не является выясняющим, то есть оно может содержать объекты, но не устанавливает их и не старается их понять. Явления появляются перед ним, но оно их не исследует. Но главное отличие сознания-основы и психоаналитического бессознательного заключается в том, что алайявиджняна является проявлением сознания. Оно всегда присутствует и проявляется в том, что является основой или ядром тождественности человека. Психоаналитическое бессознательное, напротив, является тем, что вы не можете постичь обычным бодрствующим сознанием. Вы можете получить к нему доступ только через сновидения, гипноз и тому подобное. Бессознательное скрыто, а то, что проявляется, это не оно само, а, скорее, скрытые следы, или склонности, которые хранятся в бессознательном. С другой стороны, то, что хранится в алайявиджняне, может стать сознательным, и само сознание-основа присутствует всегда.

— Значит, в этом заключено различие между фрейдистским бессознательным и алайявиджняной: сознание-основа проявляет себя открыто, без прохождения через сновидения?' — спросил я.

— Да, это больше похоже на сознание как таковое, поскольку непрерывно функционирует как полностью проявленное сознание.

— Согласно точке зрения психоанализа, первая внешняя реальность ребенка бессознательно наследуется от обоих родителей. Может она включать их алайявиджняну? Или алайявиджняну ребенка? — спросила Джойс.

— Сознание-основа рассматривается как континуум, идущий из безначального времени, как поток сознания, проходящий через последовательность жизней. Реинкарнация в целом признается буддизмом, и, согласно буддийской школе Йогачара, сознание-основа ответственно за переход из одной жизни в другую. Более того, оно является носителем отпечатков предыдущего опыта независимо в новорожденном и в его родителях.

Йогачара была важной школой буддизма Махаяны, которая возникла в Индии в начале IV века нашей эры. Она была известна как доктрина «только ум». Ее последователи были идеалистами, которые придерживаюсь мнения, что никакая реальность не существует за пределами сознания, и которые создали теорию алайявиджняны, чтобы объяснить очевидную взаимосвязанность явлений. Следует отметить, что в буддизме, так же, как в психологии или биологии, существует много конфликтующих толкований.

Далай Лама объяснил свою позицию:

— Что касается моей личной точки зрения, то я полностью опровергаю существование сознания-основы. Причина, по которой последователи школы Йогачара испытывали потребность в установлении такой категории сознания, заключалась не в том, что они имели прочное обоснование или экспериментальное свидетельство ее существования. Скорее, они пришли к этому от отчаяния, поскольку были философами, верящими, что подобное явление должно существовать. Они хотели верить, что собственное «Я» можно обнаружить при критическом анализе.

«Я» нельзя объяснить через континуум тела, потому что тело прекращает существовать в момент смерти; и эта школа подтверждает идею перерождения. Таким образом, чтобы найти основу «Я», им нужно было нечто, что сохранялось бы после смерти, и это должно быть нечто из сферы ума. Если какие-то другие типы сознания обозначить как основу «Я», то они могут быть благотворными либо неблаготворными; и они будут изменяться на разных стадиях. Более того, есть еще медитативные переживания, в процессе которых индивидуум находится в состоянии отсутствия восприятия, когда все состояния сознания, благотворные или неблаготворные, перестают существовать. Однако, но мнению йогачаринов, что-то должно оставаться. Поэтому школа Йогачара устанавливает существование дополнительной категории сознания, которую называет сознанием-основой. Этот шаг был сделан из соображений рациональности. Последователи школы были вынуждены сформулировать такое определение сознания на основе своих рациональных умозаключений, а не в результате эмпирических исследований или понимания.

— Таким образом, отпечатки потока сознания, или бакчак, требуют рассмотрения с позиции других школ буддизма.

Его Святейшество здесь имел в виду философские школы, предшествовавшие Прасангике Мадхьямике; эта школа считается самой авторитетной с точки зрения монашеского ордена Гелугпа, к которому традиционно относится Далай Лама. (Орден Гелугпа, основанный реформатором Цонкапой в XV веке, постепенно вырос в одну из важнейших школ с Далай Ламами в качестве духовных лидеров). Школа Прасангика во главе с великим ученым Нагарджуной (II век н. э.) является порождением второй волны развития буддизма, известного как Мадхьямика.

К ранним школам, представляющим исторический интерес, относится Сватантрика Мадхьямика (знаменитая в V веке н. э.), основанная на учении индийского адепта Бхававивеки.

— Школа Сватантрика говорит, что нет необходимости утверждать сознание-основу. Континуум сознания сам будет действовать как хранилище этих следов. Именно здесь Бхававивека отходит от них. Однако эта позиция тоже сомнительна, поскольку на пути к просветлению существует особое состояние, называемое непрерываемым состоянием на пути видения. В этом состоянии человек переходит к совершенно бесконцептуальному, трансцендентному осознанию высшей реальности, и считается, что это состояние полностью свободно от любого искаженного сознания. Если это так, то это запредельное осознание является неподходящим хранилищем для разных благотворных и неблагоприятных следов. Однако неясно, пытался ли Бхававивека когда-нибудь задать этот вопрос или ответить на него.

Сейчас мы вернемся к воззрениям Прасангики Мадхьямики, которая критикует все предшествующие точки зрения, включая мнение Бхававивеки. Школа Прасангика утверждает, что нет необходимости устанавливать что-либо — даже континуум духовного сознания — в качестве хранилища скрытых следов. Фактически все эти проблемы вытекают из существенного предположения, что в процессе анализа непременно должно быть что-то найдено и это что-то и есть «Я». Люди выдвигают разные идеи: сознание-основа и континуум сознания; но все они тщетно пытаются найти нечто основополагающее, нечто, которое можно выявить в процессе анализа. И в этом заключается главная ошибка. Если вы избавитесь от этой ошибки, как это делает Прасангика, тогда не окажется ничего, что можно найти в процессе анализа, чтобы «оно» стало «я». Вы полностью откажетесь от этой задачи и определите «Я» как нечто, существующее только с помощью условных обозначений.

Теперь мы возвращаемся к теме хранилища «отпечатков ума», которые являются «следами» его прошлого опыта. Сторонники Прасангики утверждают: если вы выполняете какое-либо действие, то приобретаете определенные следы-отпечатки, которые, можно сказать, временно хранятся в потоке сознания. Нет необходимости придумывать внутренний «реальный» континуум, который будет вечно выступать в качестве хранилища этих следов. Вам не потребуется утверждать существование чего-то, что якобы на самом деле, по самой своей сути, является действительным хранилищем всех следов. Вам это не потребуется, потому что и континуум ума, и накопленные отпечатки существуют условно, нематериально. По этой же причине вам не стоит беспокоиться о случае бесконцептуального состояния медитации. Согласно учению Прасангики, следы хранятся в условном «Я». Какова природа условного «Я»? Где его можно найти? На самом деле ничего нельзя найти; это просто нечто, по-разному называмое. Возвращаясь к проблемной ситуации с бесконцептуальным состоянием осознания высшей реальности: в какой момент и на что эти следы накладываются? На условное «Я», потому что в этом состоянии все еще существует личность — просто как чистая условность. Поэтому эта личность и является хранилищем, но это не то хранилище, которое можно найти в процессе анализа, как утверждают другие школы.

Можно говорить о «Я», которое получило определение на основе грубых (психофизических) или тонких составляющих. Аналогичным образом «Я» может быть определено на основе грубого или тонкого сознания. Заявление, что условное «Я» является хранилищем отпечатков ума, — это взгляд с традиционной точки зрения. Когда человек совершает действие, которое оставляет определенный след, то благодаря этому опыту он приобретает определенные склонности. Вот и все. Вам не надо устанавливать материальную базу, которая существует в качестве хранилища для этой склонности. Такова точка зрения Прасангики Мадхьямики.

Такое тонкое и продуманное объяснение, каким образом индивидуальность рассматривается в буддийской традиции, не могло не вызвать вопросов западного философа. Чарльз Тейлор попытался выразить свое понимание вопроса следующим образом:

— Вероятно, здесь может помочь аналогия с западной философией. Хьюм высказал свою знаменитую мысль: «Заглядывая внутрь себя, я пытаюсь найти конкретный элемент, который есть мое «Я», — но обнаружить его он так и не смог.

Вы можете сказать, что он задал неверный вопрос, пытаясь найти конкретны и элемент, который можно выделить только в процессе анализа. Но можно иметь другой взгляд на «Я» как на нечто, что представляется как «Я» без какого-либо постоянного элемента. Западная аналогия этому — корабль: если вы меняете на нем по одной доске обшивки каждый год, то через много лет вы все равно сможете сказать, что это тот же самый корабль, хотя каждый кусок дерева будет уже другим. Вы можете дать причинное обоснование того, почему этот корабль является единым, непрерывным, причинно обусловленным потоком. Я полагаю, что подобное толкование непрерывности в течение многих жизней объяснит буддийский взгляд на то, как следы могут влиять на протяжении жизней в этом непрерывном единстве. Оно является непрерывным единством, потому что имеет непрерывную причинно обусловленную историю. Я думаю, ответ таков, но...

— Каково ваше мнение об онтологическом[23] состоянии всеобщего как противоположности частному? — прервал его Далай Лама. — Как вы знаете, всеобщее и частное — очень насыщенные термины в западной философии, и они очень точно определены в буддийской философии. Когда я использую эти термины на тибетском, их значение не будет обязательно совпадать с западными философскими терминами. Например, в случае с этим кораблем давайте сначала посмотрим на него с позиции понятия времени или специфичности. С этой точки зрения, корабль первого года не будет кораблем второго года и так далее; тем не менее, через тридцать лет вы по-прежнему можете говорить о корабле как каком-то целостном, едином объекте (санскр. сманья; тиб. spyi). Согласны ли вы, что эту целостность корабля можно характеризовать как всеобщее?

Чарльз согласился, что это, действительно, всеобщее. Его Святейшество продолжал:

— Все время перед вами были особые временные примеры корабля: сегодняшний корабль А; завтрашний корабль В и послезавтрашний корабль С. А не есть В; В не есть С и так далее. В то же время существует корабль как таковой, и это всеобщая сущность корабля. Мы можем сказать, что корабль первого года есть корабль; корабль второго есть корабль и так далее, выделяя частные, временные проявления при помощи всеобщего. Но если вы спросите, является ли этот корабль кораблем первого года, ответ будет отрицательным. Поэтому вы не можете отождествить всеобщее с конкретным временным примером.

Теперь давайте перейдем к другой буддийской философской системе — системе Саутрантика. Согласно этой системе, человек, или «Я», не является физическим явлением, ни явлением, относящимся к сфере ума, и все же он — непостоянное явление, подверженное изменениям. Физические явления считаются самоподдерживающимися, то есть они реально существуют как объективные проявления. Согласно этой системе вы можете, действительно, указать на них пальцем как на нечто истинно, объективно существующее. Говорят, что это верно для тела, а также для нефизических явлений, таких как процессы, происходящие в уме. Ум реально существует, существует самостоятельно. Согласно данной системе, в отличие от двух других, представленных ранее, «Я» действительно существует, но оно не существует самостоятельно, независимо. Если это так, то можно видеть различия в преемственности, неразрывности «Я» но сравнению с преемственностью вашего корабля, который представляет собой чисто физическое явление.

С точки зрения буддизма на всеобщее и конкретные примеры, вы можете говорить о «Я» как о юноше, «Я» как о человеке среднего возраста и «Я» как о старике. Или, если взять в качестве примера меня, я — человек, я — монах и я — тибетец. Это все конкретные примеры «Я», есть еще всеобщее «Я». Конкретное «Я» и всеобщее «Я» — не одно и то же. Они различаются; и всё же они имеют одну и ту же природу. Можно рассматривать «Я» как всеобщее, а затем исследовать его конкретные примеры, но это не значит, что конкретные примеры и всеобщее имеют разную природу.

— Да, они просто имеют разные описания, — согласился Чарльз, и, удовлетворенный результатом, продолжил: — Могу ли я вернуться к вопросу, который по-прежнему волнует меня? Предположим, во мне есть бакчак или какие-то отпечатки. Например, я возбуждаю гнев, и вы скажете, что много жизней тому назад я сделал нечто, из-за чего все это сейчас и происходит. Таким образом, вы устанавливаете подлинную причину, причинные отношения между тем, что случилось много жизней тому назад, и моим бакчак сегодня. Какого рода преемственность должна существовать между предыдущим событием и мной нынешним, чтобы установить эту подлинную причину?

Я был обрадован тем, что он задал этот ключевой вопрос.

Ответ звучал так: в тибетском буддизме есть два вида учения — Сутра и Тантра. Сутра восходит непосредственно к учению Будды, и она считается основополагающей для всех буддийских школ. Напротив, Тантра является более загадочным и эзотерическим набором учений, которые формировались чередой поколений йогов и мистиков в Тибете, а еще раньше в Индии. Тантрический подход считается большинством тибетцев наивысшим. Вот мнение Его Святейшества:

— Я говорил с точки зрения Прасангики Мадхьямики, которая остаётся на уровне Сутры. Такая точка зрения не оперирует понятиями тонкого ума и ясного света; поэтому мы должны объяснять непрерывность «Я», не прибегая к концепции тонкого тела и тонкого ума. С точки зрения Прасангики Мадхьямики, непрерывность личности определяется аналогично вашему примеру с кораблем. Одна личность может иметь конкретную индивидуальность, например, «я есть монах», «я есть йог» и так далее, в то же время всеобщая «личность» тоже соответствует всем этим индивидуальным особенностям. Обоснованность преемственности личности объясняется обычным образом: в общепринятых выражениях вы можете обоснованно заявить, что у меня был предшествующий опыт в определенное время, который привел к моему нынешнему поведению. Таким образом, вы можете утверждать, что эта личность, «Я», которая переживает сейчас эти последствия, является «той же самой» личностью, которая имела предшествующий опыт.

Точка зрения Тантры, или Ваджраяны, совершенно совпадает с точкой зрения Прасангики, но указывает на нечто большее, а именно на континуум очень тонкого ума и континуум очень тонкой жизненной энергии, которая имеет ту же природу, что и тонкий ум.

Это фундаментальное понятие тонкого ума или ясного света в последующие дни появлялось очень часто. Здесь мы впервые встретились с этим многообразным понятием.

— Этот двуединый континуум непрерывен с самого начала времен и до бесконечного будущего; и это является тонкой основой определения «Я». Таким образом, «Я» может быть определено как на основе грубых составляющих — физического тела и обыденного ума, так и на основе упомянутых выше очень тонких явлений. Есть определенные случаи, когда проявляются очень тонкая жизненная энергия и ум, а грубые составляющие — нет, и в этом случае «Я» определяется на базе этих тонких явлений. Таким образом, вы всегда имеете основу для определения «Я» — грубую или тонкую. По этой причине вы имеете преемственность даже после того, как человек достиг просветления и освобождения от цикла жизни, по крайней мере, на уровне понимания Сутры. В одном из текстов Майтрейя дает аналогию рек, текущих с разных направлений, сливающихся в единый океан, в котором нет отдельных индивидуальностей. Однако Ваджраяна не придерживается этой точки зрения, и я бы поспорил с утверждением, что даже в состоянии просветления континуум сохраняется.

Потом он обратился к Чарльзу:

— Вот мы и вернулись к вашему вопросу, профессор Тейлор. Мы можем спросить, существует ли континуум сверхтонкой энергии-ума чисто условно или он имеет некое самостоятельное существование в отличие от всего остального? Фактически его существование полностью условно, и это очень важно. Теперь вы можете спросить: что определяет «Я» на основе этой сверхтонкой энергии ума? Может быть, оно определяет само себя? Нет. Когда проявляется сверхтонкая энергия-ум, она не связана с какими-либо концепциями. Она не относится к тому типу осознания, которое познает объект или вообще что-то определяет концептуально. Формально она определяется как бесконцептуальное состояние. Когда эта сверхтонкая энергия-ум проявляется, чувство «Я» отсутствует, и это главное. Когда мы говорим об определении «Я» на основе сверхтонкой энергии-ума, то это делается от третьего лица, а не от первого. Мы не должны путать эти два момента!

Например, когда сверхтонкая энергия-ум проявляется, она не рассматривает в качестве своего объекта ясный свет. Она вообще ничего не представляет в качестве объекта. Она сама является ясным светом. Таким же образом, когда вы пребываете в состоянии медитации, переживая окончательную реальность, вы не осознаете, что находитесь в медитативном состоянии. Но если вы хорошо обучены подобным глубоким техникам медитации, то после такого переживания вы можете оглянуться назад и подумать: «В этот раз я переживал ясный свет». Это в каком-то смысле взгляд с перспективы третьего лица. Это взгляд со стороны, когда вы оглядываетесь на свои собственные переживания предшествовавшей медитативной практики. Но в состоянии медитации вы вообще ни о чем не думаете. Вы не мыслите категориями бытия, небытия или какими-то другими концепциями.

Эта сверхтонкая энергия-ум считается тонкой по сравнению с более грубыми явлениями, но это не означает, что по этой причине ее можно найти в процессе анализа или что она имеет какое-то материальное, внутреннее существование. Вовсе нет. Может возникнуть вопрос, отличается ли континуум грубого сознания с его разнообразными духовными процессами от континуума тонкой энергии-ума. Имеют ли они раздельную природу? Ответ отрицательный; они не являются различными континуумами с отдельной природой. Скорее, существует неразрывный континуум сверхтонкой энергии-ума, и из него возникают более грубые духовные состояния.

Чарльз снова обратился за разъяснениями, попросив Далай Ламу дать определение термину общепринятый (условный) в том смысле, в котором он его употребляет. Его Святейшество детально объяснил это важное понятие:

— Прежде всего, оно может относиться к повседневному человеческому опыту, в рамках которого люди естественно, без всякого специального образования или философской подготовки делают такие заявления: «Я пошел туда; я сделал это; я такой-то; я толстый; я худой» и так далее: во всех случаях, когда мы говорим о себе, мы используем слово «я». В этом контексте я мог бы утверждать, что я существую лишь потому, что я здесь разговариваю.

Однако человек может не удовлетвориться этим, заинтересовавшись истинной природой этого «Я», и начать добираться до сути. Если бы что-то можно было найти в процессе такого анализа — если вы сможете найти «Я», когда отбросите условное обозначение и спросите, что оно такое в реальности, — то это было бы нечто, что существует не только условно. Система Прасангики Мадхьямики опровергает существование любого «Я», которое можно найти в процессе анализа. Давайте вернемся назад и посмотрим, как мы обычно, общепринято говорим о себе. Мы говорим: «Я высокий; я такой; я сякой; я сделал это; я сделал то» — и мы готовы оставить все на этом уровне. В этом обычном, условно-договорном смысле я существую в соответствии с тем, как это подразумевают нормы языка. «Я» существует так, как мы традиционно его обозначаем, в той мере, в какой мы обычно говорим о нем. Оно существует таким образом, если мы не исследуем его истинную природу. Оставив в стороне вопрос о том, как оно действительно существует, если вы просто употребляете обычное, условное значение слова «я», тогда такие утверждения, как «я высокий» и так далее, будут верны. Единственный способ разобраться в этом состоит в том, чтобы определить область анализа. Когда мы говорим об условной природе реальности в буддийском смысле, мы в какой-то мере ограничиваем логику повседневных рассуждений. Например, в тот момент, когда мы выходим за пределы традиционного использования слова «я» и начинаем думать о том, с чем истинно соотносится это определение «Я»; спрашивая, к примеру: что же именно продолжает существовать? В таких случаях мы уходим за пределы повседневного рассуждения. Если вы сможете найти то, с чем именно можно соотнести «Я», тогда с точки зрения Мадхьямики собственное «Я» будет, в конечном итоге, безусловно существующим. Поскольку это не так, существование можно понять только в рамках условной договоренности. Таков один взгляд на этот вопрос.

Если бы дело обстояло — только так, то отсюда вытекает абсурдная идея, что все, что получило определение, можно назвать существующим. Но хотя что угодно может существовать по определению, это не означает, что каждое, что поддается определению, существует. Другими словами, неверно считать все, что вам приснилось или о чем вы подумали, существующим только потому, что вы дали ему определение или подумали о нем. Но все, что действительно существует, существует благодаря понятийному и/или вербальному определению. Когда мы говорим о существовании повседневных объектов, мы объединяем два критерия. Один критерий заключается в том, что определение является общественно принятой условностью; оно является частью повседневного рассуждения. Но это не предполагает, что истина определяется большинством голосов. Понятие не может стать более истинным, если в него верят больше людей, и менее — если в него верит меньшинство. Поэтому для того, чтобы повседневный объект был признан существующим, он не только должен быть принят в повседневном рассуждении; также не должно быть противоречий, фактов обычного жизненного опыта, которые были бы несовместимы с существованием объекта. Таковы два критерия существования повседневных объектов.

Когда мы говорим о философских вопросах, то мы должны добавить еще один критерий: окончательный анализ, направленный на поиск истинной природы данного объекта, не должен приводить к отрицанию существования объекта.

Посмотрим, например, существует или нет сознание-основа (алайя-виджняна), о котором мы говорили раньше. Как мы определяем, истинно или ложно утверждение, что такая вещь существует? Философская школа, которая устанавливает существование такого сознания, делает это на основе допущения, что должно быть нечто существенное, что является истинной личностью. Это своего рода онтологическая приверженность идее, что, когда вы ищете окончательную (высшую) природу реальности, анализ не должен отрицать существование объекта, если объект существует на самом деле. Напротив, когда вы ищете высшую природу сознания-основы, оказывается, что ее невозможно найти.

Чарльз потребовал уточнений:

— Существуют ли такие вещи, которые существуют не условно, а окончательно? Есть ли способы описания, каким должен быть такой элемент?

— В Мадхьямике есть два пути понимания термина «окончательно существующий». В первом случае это относится к такому анализу, который проникает в глубокую природу реальности. Давайте возьмем какой-то предмет, например этот микрофон. Вы проникаете в природу реальности этого микрофона, и то, что вы находите, есть отсутствие его самодостаточности. В нём нет сущности, нет реального исходного начала, и понимание этого достигается через то, что мы называем «окончательным» анализом. С этой точки зрения, «отсутствие самодостаточности» этого объекта является окончательным. Тем не менее это отсутствие самодостаточности не будет называться «окончательно существующим». Хотя отсутствие самодостаточности можно рассматривать как окончательное, оно не является окончательно существующим; потому что, если вы возьмете это «отсутствие» как объект дальнейшего анализа и начнете выискивать его истинную природу, то, что вы найдете, будет отсутствие отсутствия самодостаточности. И так будет продолжаться бесконечно. Поэтому даже отсутствие самодостаточности существует только условно.

Есть, фактически, два пути определения какого-либо понятия, как реально не существующего. Один заключается в установлении того, что данное понятие противоречит общепринятой условности, например обычному использованию языка. Скажем, если бы вы сказали, что здесь есть слон, очевидно, что это противоречит реальности, несмотря на все противоречивые способы использования данного термина. Это один способ определения не-существования здесь слона. Другой путь установления отсутствия существования чего-либо идет через окончательный анализ.

Далее, существует три пути, по которым что-либо может отрицаться. Первый — через простую условность. Например, кто-то может утверждать, что некий человек — Джон, а вы можете оспорить это утверждение, сказав, что это Алан. В этом случае решающим фактором будет общепринятая условность. Второй путь отрицания существования чего-либо — через логическое умозаключение и третий — через непосредственное восприятие. Есть еще четвертый путь, который предполагает опору на более высокий авторитет, в этом случае требуется доверие. Например, кто-то может сказать, что я родился в 1945 году, но я оспорю это, сказав, что родился в 1935 году, и в этом случае авторитетом, на который я опираюсь, является то, что я слышал от других. Сам я этого не знаю, но мне сказали об этом другие люди, которые с уверенностью могли об этом говорить. Многие научные знания воспринимаются людьми, не связанными с наукой, именно на основе свидетельства или авторитета. Мы не знаем истины многих научных утверждений, поскольку не проверяли их, но мы принимаем авторитет и свидетельство людей, которым мы доверяем. Например, я принимаю ранее представленное утверждение, касающееся БДГ-сна, на основании ваших свидетельств.

К этому моменту философская четкость начала терять своих сторонников, несмотря на то, что фундаментальные вопросы вышли за пределы упрощенных ответов о том, как буддизм или Запад понимают «Я», самодостаточность и непрерывность. Чарльз это понял и, улыбнувшись, сказал:

— Может быть, лучше вернуться к психоанализу. Кажется, мы вышли за пределы нашей темы. Я хочу сказать несколько слов о природе психоанализа в связи с вчерашним обсуждением, потому что об этом много спорят на Западе. Некоторые люди не считают психоанализ наукой, такой как, к примеру, нейрофизиология, потому что критерий естественных наук предполагает, что её предмет не должен зависеть от нашей собственной моральной, духовной или эмоциональной жизни. Язык же, которым люди выражают свои моральные устремления и тому подобное, очень многообразен и противоречив.

Западные естественные науки достигли больших успехов потому, что ученые нашли единые пути определения и описания вещей, свободные от языковых различий. Психоанализ — это наука, которая использует подобные термины для описания нашей моральной, духовной или эмоциональной жизни: чувств людей, их ощущения собственного «Я» и так далее. В результате многие люди на Западе видят в психоанализе пояснительную науку, или герменевтику[24]. В такой науке приемлема некоторая степень противоречивости, которая не может быть полностью устранена. Появляются новые теории и отбрасываются старые. Вы можете сказать, что Фрейд изобрел свою собственную мифологию, когда он говорил об инстинктах жизни и инстинктах смерти; кто-то будет говорить об отцовском начале и материнском начале. Это конкурирующие теории и не совсем ясно, как эти разные теории можно использовать, чтобы помочь кому-то вылечиться. Тем не менее, психоаналитики разных школ, действительно, добиваются результатов в лечении своих пациентов, хотя мы до конца не понимаем, как можно помочь человеку, заставив его просто увидеть свою жизнь со стороны.

Другая точка зрения заключается в том, что различные интерпретации все же вписываются в западное мировоззрение. Фрейд и его сторонники считали, что они изучают внутренние глубины. В других традициях сны толковали с целью предсказания, чтобы увидеть, что произойдет в будущем. Это означало толкование сна не для того, чтобы заглянуть внутрь, а чтобы увидеть что-то за пределами сновидца. По этой причине считаете ли вы, что методы психоанализа могут присутствовать в других культурах? Например, существуют ли пророческие сны в культуре Тибета?

Его Святейшество ответил:

— С буддийской точки зрения нельзя использовать одинаковые методики для исследования ума, как это делается для анализа измеряемых физических явлений, в которых вы ищете универсальные законы и единообразие и на их основе строите научные принципы. В случае с разумом многообразие так велико, что, даже исключая феномен перерождения, только в пределах этой жизни существует множество факторов, которые вызывают различия во внутреннем мире людей, их наклонностях, желаниях, интересах и так далее. Различия так сложны, что вы не сможете найти единообразия и законов, аналогичных законам физических явлений. Из-за огромной сложности человеческого разума и больших отличий каждого индивидуума единственное, что мы можем сделать, это просто описывать явления психики по мере их появления. Чрезвычайно трудно делать какие-то универсальные выводы, которые будут всегда и для всех верны.

Джойс вступила в разговор:

— Другими словами, мы все работаем с разными теориями и даже сами создаем их. Однако, термин «теория.» — это просто набор постулатов, которые не были доказаны и, может быть, никогда не будут доказаны. (Если эти постулаты будут доказаны, они станут законами!) В этом смысле психоанализ — антропологическая наука, чьи теории никогда не будут доказаны. Это определенный набор теорий, поддерживаемых клиническими наблюдениями и поэтому постоянно развивающихся.

Таким образом была поставлена точка в дискуссии, тем более что подошло время перерыва. Далай Лама тепло попрощался со всеми и удалился, наступившую тишину нарушало только пение птиц во дворе.