"Они писали на глине" - читать интересную книгу автора (Кьера Эдвард)

Глава тринадцатая ЧТЕНИЕ, ПИСЬМО И АРИФМЕТИКА

Сложное искусство письма на глине требовало долгого обучения. Я склонен думать, что ассирийским писцам для овладения мастерством письма нужно было учиться не меньше, чем современным школьникам для приобретения навыков чтения и письма. Как и в наше время, дети могли или поступать в школу, или заниматься с частным преподавателем; по-видимому, большинство будущих писцов выбирало второй путь. Школы находились при храмах и потому были весьма удалены одна от другой. Писцы же, у которых можно было учиться, встречались повсюду, даже в небольших городах. Как в средние века опытный ремесленник брал себе какого-нибудь мальчика в ученики и обучал его своему делу, так и большинство писцов держали при себе нескольких юнцов, стремившихся стать писцами. Но отношения между учителем и его учеником были более тесными, чем в последующее время. Писец «усыновлял» ученика, и такие отношения продолжались до тех пор, пока молодой человек не становился полноправным писцом. Как-то, изучая группу документов, я был озадачен тем, какое количество людей называет себя «сыновьями такого-то, писца». Наконец я нашел объяснение: молодые люди были не сыновьями, а учениками писца, которому родители отдали их на воспитание и обучение. Перед нами не столь уж редкая картина для древности: мастер занят своей работой, а группа находящихся при нем учеников овладевает ремеслом по ходу дела. Частного наставничества было вполне достаточно для подготовки писцов к обычной повседневной деятельности. Они заучивали формулы всевозможных документов и вполне могли написать под диктовку частное письмо.

Для получения более широкой подготовки необходимо было посещать школу. Можно сказать, что частное наставничество соответствовало курсу средней школы и позволяло «выпускникам» вступать в практическую жизнь. Но только школы, располагавшиеся поблизости от крупных храмов, имели условия для изучения науки и литературы. Здесь ученик начинал с самых азов клинописной грамоты и продолжал обучение до тех пор, пока не становился жрецом или ученым, с точки зрения древних.

В руинах городов мы находим древние «учебники», по которым ученики изучали язык. Это были глиняные таблички, весьма неудобные для того, чтобы носить их с собой. Но хотя древние пособия для обучения письму были, вероятно, не столь всесторонними и удобными, как современные учебники, принцип, по которому их составляли, был такой же. Я помню, в начальной школе у нас были прописи по чистописанию; в них чередовались строки, заполненные тщательно выписанными каллиграфическими образцами, и пустые, где мы должны были воспроизводить эти образцы. Существуют подобные древние пособия; единственное их отличие от современных заключается в том, что учителя выводили образцы не через строчку, а размещали их на левой половине таблички, правая же оставалась чистой, и ее заполнял ученик. Можно представить себе, как ученик после долгих усилий воспроизвести текст несет свою работу учителю на проверку. Многие знаки тут же подчеркиваются и исправляются: в одном оказались лишние клинья, в другом не хватает клинышка; иногда знаки сползают с линии или так лепятся друг к другу, что невозможно их разобрать, тогда как другие отстоят далеко друг от друга, и слова получаются разорванными. Мы видим эти ошибки и могли бы исправить, как это делал древний учитель.

Когда пропись заполнена и проверена, учитель готовит каллиграфический образец для следующего ученика. Он просто проводит палочкой по работе первого ученика и сглаживает написанное так, что все знаки исчезают. Табличку можно вновь заполнять. Разумеется, после многократного использования табличка приходила в негодность — либо высыхала, либо становилась слишком тонкой. Иногда их выбрасывали в мусорную корзину, откуда спустя многие века они осторожно извлекались археологами. Или же учитель отрезал правую ученическую сторону таблички и давал свою пропись для копирования ученикам, которые уже не нуждались в том, чтобы образец был рядом с чистой строкой. До нас дошло немало таких половинок табличек. Ученик ставил каллиграфический образец перед собой, брал кусочек глины, делал из него табличку и старался по мере способностей точно воспроизвести написанное.

Мы всегда можем прочесть письмо ученика, если рядом есть пропись учителя. Но это не так просто, когда такой прописи нет. Среди самостоятельных ученических упражнений, которые мы находили, попадались столь безобразно написанные, что дешифровщик мог определить лишь несколько отдельных знаков. Несомненно, учитель допустил ошибку, поверив в силы ученика и позволив ему работать самостоятельно, тогда как тому следовало еще долго выполнять более простые задания.

Эти школьные таблички — написанные, заглаженные и вновь покрытые знаками — представляют собой самый ранний тип палимпсестов. Существуют школьные таблички, особо заслуживающие такого названия. Ученик брал комок глины и, не утруждая себя изготовлением обычной прямоугольной таблички, скатывал в руке шарик, затем выравнивал одну сторону, прижав шарик к ровной поверхности, и писал на ней. Выполнив задание, он снова превращал табличку в шарик, вновь выравнивал одну сторону и приступал к следующему упражнению. Так он мог работать весь день, причем писчий материал сохранял свои первоначальные качества. Мы нашли большое количество подобных «линзообразных» табличек; сначала они немало смущали археологов, которые не могли понять их назначения, тем более что и содержание таких табличек было самым различным.

Учитель располагал в школе всевозможными типами текстов. В качестве легкого упражнения он давал ученикам для копирования список знаков, чтобы те практиковались в их написании. Это соответствовало нашему обучению буквам алфавита; единственное различие состояло в том, что знаков было намного больше и на изучение их требовалось больше времени. Следующим шагом было копирование подобного же списка знаков с указанием их фонетического или идеографического значения. Далее шло переписывание отрывков из словарей, содержавших названия всех камней, животных, городов и имена богов. Овладев этими первоначальными знаниями, ученики переходили к литературным текстам. Теперь им для точного воспроизведения давался отрывок из эпоса или какой-нибудь псалом.

Само собой разумеется, что материал из храмовых школ очень для нас важен: ведь для упражнений, как правило, брались классические сочинения и разного рода руководства, хранившиеся в больших библиотеках. Трудность для ассириологов заключается в том, что школьные тексты представляют собой выбранные и скопированные отдельные «страницы» повествования и, таким образом, не имеют ни начала, ни конца. Ученик обычно прекращал переписывать текст, когда уставал или когда кончались уроки. Многие фрагменты различных рассказов вводили в заблуждение исследователей, которые не догадывались, что перед ними лишь «страничка» из книги, а не законченное повествование. Однако учащиеся копировали примерно одни и те же тексты, и мы часто находим отрывки одного рассказа на многих школьных табличках; иногда эти фрагменты перекрывают друг друга. Один ученик мог начать копировать текст там, где кончил другой, а третий мог переписать вторую половину работы первого и первую половину работы второго. Можно отметить и другую легко объяснимую особенность школьных текстов: честолюбивые ученики обычно начинали переписывать книгу с самого начала. Разумеется, весьма скоро они уставали, и в результате у нас имеются бесчисленные ученические копии первой «главы» всех важных сочинений. Списков с последующими «главами» сохранилось меньше, а конец можно прочесть лишь по фрагментам библиотечного экземпляра сочинения.

Судя по тому, что один и тот же текст упражнения написан с помощью разных знаков, ученики писали и диктанты. Так как один звук можно было передать многими знаками, встречаются заметные расхождения в написании текста; такие таблички оказываются очень полезными для нас, служа подтверждением того, что все использованные для передачи того или иного звукосочетания знаки имели примерно одинаковое фонетическое значение.

Помимо письма, учащиеся овладевали и арифметикой; четыре действия — сложение, вычитание, умножение и деление — несомненно доставляли древним ученикам не меньше мучений, чем современным. Все это являлось подготовительной стадией обучения, за которой следовало изучение более сложных предметов.

Источником наших сведений об основных учебных пособиях того времени служат прежде всего сами храмовые библиотеки, содержавшие всю классику, и затем несовершенные копии этих текстов, выполненные учениками в школе. В более поздний период к ним добавляются царские библиотеки. В Вавилонии, как и в других древних странах, политическая власть была тесно связана с религией. Даже сейчас, в XX веке, мы еще не окончательно отделались от «божественного права монархов». Однако уже в те давние времена политическая власть постепенно начинала освобождаться от контроля храмов. Тогда, как и сегодня, приходилось бороться за то, чтобы правительство было свободно от влияния религии. Даже когда цари прочно сидели на троне и осуществляли достаточно эффективный контроль над страной, они обычно старались сохранить хорошие отношения со жрецами, делая большие пожертвования в храмы, освобождая их от налогов и помогая им по мере сил. Пусть меня обвинят в цинизме, но я уверен, что жрецы за такое доброе отношение обеспечивали благочестивому царю добрые предзнаменования богов для всех его начинаний. Тем не менее борьба шла, хотя и скрытно; с ростом царского престижа весьма благоразумно было бы со стороны более мудрых царей попытаться ограничить влияние жрецов в сфере образования. Если у храмов были библиотеки, следовало завести их и царям. Нам известно, что некоторые поздние ассирийские цари, те самые, которых обычно изображают безжалостными разрушителями, немало сделали для поощрения искусства и наук. Известно, что они посылали своих писцов по всей стране для сбора всех важных сочинений, хранящихся в храмах.

У нас имеется одно царское письмо; имя царя в нем не указано, но, вероятно, это был знаменитый Ашшурбанапал. Содержание письма настолько интересно, что я приведу здесь некоторые отрывки из него:

Далее царь приводит список сочинений, которые он особенно хотел бы найти, и заканчивает письмо так:

Не приходится сомневаться в том, что писцы исполнили повеление царя со всем усердием; в развалинах Ниневии действительно было найдено огромное число текстов, происходящих из библиотеки этого древнего монарха. Но поздние ассирийские цари не просто собирали и копировали сочинения, обнаруженные в древних библиотеках; они сделали больше. После того как они скопировали тексты, написанные по-шумерски, они велели перевести весь этот огромный материал на живой разговорный язык. Древние шумерские повествования были «изданы» в первозданном виде и снабжены построчным переводом на ассирийский. Для выполнения такой работы потребовалось много времени и большое число ученых. Царские дворы этой эпохи представляли собой столь же выдающиеся центры культуры, как дворы покровителей наук эпохи Возрождения. При всей своей учености переводившие встретили немало трудностей, работая над древними текстами, так как шумерский язык уже тысячу лет был мертвым языком. О достижениях современной науки говорит тот факт, что сегодня мы можем в некоторых случаях исправить сделанные тогда переводы.

В настоящее время нам хорошо известна только одна царская библиотека, библиотека Ашшурбанапала, которая, к счастью, была открыта на заре археологического изучения Месопотамии. Ученые получили такое количество двуязычных текстов, что сразу смогли приступить к дешифровке шумерского письма и изучению шумерского языка. Хотя библиотека Ашшурбанапала — да и та не целиком — остается пока единственной, найденной нами в Месопотамии, есть основания полагать, что другие великие цари, как, например, Саргон Ассирийский, не уступали в этом отношении Ашшурбанапалу. Раскопки других царских дворцов, производившиеся много лет назад, тоже давали большое количество табличек, но о ценности этих покрытых значками «кирпичиков», как их называли археологи, тогда не догадывались. Кажется, их бросали в отвалы, где они и лежат до сих пор, ожидая, покуда повторные и более научно организованные раскопки спасут их от забвения.

Трудно сказать, были ли ассирийские библиотеки открыты для публики. Возможно, что да; хранившиеся в них своды законов, несомненно, были доступны для судейских. Разумеется, лишь ничтожный процент населения мог воспользоваться книгами из библиотек. И все же, я надеюсь, когда-нибудь будет найдено доказательство того, что и публичные библиотеки не такое уж новшество, как принято думать.