"Сунг" - читать интересную книгу автора (Татарченков Олег Николаевич)

Глава 8 Переправа-переправа, берег левый, берег правый…

Кажется, что хруст сухого камыша гремит на всю округу.

Мы старательно поднимаем ноги и всматриваемся во тьму, чтобы не наступить на очередной поваленный снегом пучок. Но из этого ничего положительного не выходит. И разносится противное «хр-р-р!»

На самом деле этот звук, громом отдающийся в ушах, слышен только нам. Под боком по камням грохотал Пяндж. За этой шумовой завесой можно было не только безбоязненно хрустеть камышинами, но и петь песни.

Странная вещь — человеческая психика в моменты наивысшего человеческого напряжения. Иногда она цепляется за то, что, казалось бы, в обычной жизни воспринимается как совершенно второстепенное. И одновременно игнорирует переживания, которые в спокойной обстановке обязательно произвели бы впечатление.

Во время ползанья по сопкам в районе городка Пархар, я едва не свалился в пропасть. Однако практически сразу же забыл об этом. В то же время долго потом обсуждал с друзьями сидящего на вершине орла, издали похожего гордо подбоченившегося человека в бурке…

…Благодаря хрустящим камышам или нет, но «духи» нас все равно вычислили. И выпустили в нашу сторону осветительную ракету. Впрочем, сделано это было слишком поздно: на афганском берегу уже находились мои Жуков с Муззафаровым, пленный «дух» и десять человек Руслана во главе с его замом, Борисом. На таджикском же остался сам майор, несколько его молчаливых бойцов и я.

После вспышки ракеты мы нырнули в камыши, в одну секунду превратившиеся из врагов в союзники. Кто-то из команды замешкался, и в его башку, не похожую на султан камышины, тут же полетела пулеметная очередь. Она оказалась трассирующей — сухие заросли вспыхнули мгновенно.

Самое разумное в этой ситуации было как можно быстрее бежать к переправе, не обращая внимания на пожар и пули следующих очередей. Но пулеметчик при свете огня уже успел засечь темные фигуры на берегу и начал лупить прицельно.

— Ну, все, еперэсэтэ… — выдохнул Руслан, валясь рядом со мной на холодные мокрые камни берега.

Пули проносились над нашими головами красными и зелеными светлячками. Рикошетили о скалы на темном афганском берегу. Расцвечивали его разноцветными полосами, летающим по самым немыслимым траекториям.

— Конец? — я повернул голову в его сторону.

— Нет, это пистолет! — съюморил майор, — В смысле засветились. А что касается конца, то мы еще покувыркаемся.

— Надо пулеметчику глотку заткнуть.

— Не один ты такой умный. Лежи и помалкивай.

Нашу пикировку прервал огненный шар, вспухший на горе, с которой нас поливали из ПКМа.

Через несколько секунд донесся удар разрыва. Вслед за ним новая вспышка, потом еще одна… После взрывов гранат до нас донеслась густая автоматная стрельба. Гора заткнулась и снова наступила тишина.

— Все, — поднялся Руслан, — Уходим.

— Твоих не будем ждать?

Вместо ответа майор дернул меня за рукав:

— Бегом!

Реализовать свое намерение мы не успели. Прямо из пламени горящего тростника затрещали автоматные очереди. Пули противно вжикали над головами, с визгом рикошетя от каменного берега реки и с громким чавканьем срезая заснеженные камышовые шапки.

Мы вновь шлепнулись на мокрую гальку — на этот раз у самого берега.

В руках Руслана хлопнул «подствольник». То, что Русик стрелять умеет, подтвердил мужской вопль. Он перекрыл треск горящего камыша и даже грохот автомата второго «духа». Я высадил на крик веером полмагазина и вопль утих.

Майор тем временем вставил в ГП-25[17] второй «вог»[18] и лупанул в глубь камышей, откуда стрелял противник. Затем подкрепил разрыв двумя короткими очередями из своего АКМСа. Вторая половина моего магазина улетела в том же направлении. Стреляли мы не зря: автомат «духа» замолчал.

От этого стало легче всего лишь на мгновенье. Со стороны горы, где пару минут назад подчиненные майора «заткнули» пулеметную точку, вновь вспыхнула стрельба. И она стремительно начала перемещаться в нашу сторону.

Я сменил магазин, сунул за пазуху пару «эфок».

— Живой?! — крикнул майор в мой адрес.

— Да вроде бы…

— А меня зацепило.

— Сейчас! — я перекатился в сторону Руслана.

— Бок зацепили… — майор говорил глухо с присвистом. — Но вроде по касательной.

— Сейчас тебе тампон подсуну…

— Некогда. На том берегу сделаем. Сейчас надо ноги уносить, пока остальные не подтянулись.

Из-за горящих камышей вновь донесся крик. Я дернул было стволом, но майор решительно положил ладонь на газовую камеру автомата, придавил, опустил «жало» вниз:

— Подожди-ка…

Крик повторился.

— Шовкат, сюда! — крикнул в ответ Руслан, — Возьми левее, обойди камыши и выходи прямо на берег!

Через некоторое время перед майором присел один из тех, кто уходил «гасить» пулемет в самом начале боя. Присел он как-то странно, стульчиком: на одну ногу. Правую же вытянул вперед.

— Где остальные? — спросил его командир.

— Тимур и Серега погибли. Димка с Ильдуской «духов» держат. Но долго не продержатся. Много их, гадов… Ты ранен, командир?

— Ерунда… Сам-то цел?

— Цел… — криво усмехнулся Шовкат, — Если не считать пули в ляжке. Навылет… Ничего командир, я уже перевязался. Так что пока терпеть можно. Время есть, пока повязка не напитается. Поэтому, уходите командир, я вас прикрою.

— У тебя что, чердак потек?! — прикрикнул на него Руслан, — вместе уйдем!

— Не, командир. Сюда еще человек двадцать «духов» движутся. Я их опередил. Но они здесь скоро будут. Уходите. Гранат побольше дайте — в упор буду бить…

— Старшой, у тебя гранаты есть? — повернулся ко мне Руслан.

— Есть. «Эфки» и «эргэдешки».

— Дай ему наступательные, — распорядился майор.

— Уж лучше оборонительные! — запротестовал Шовкат.

— У тебя башка есть? — остановил его командир, — Берег ровный — сам себя осколками посечешь!

— Одну дай, старшой. Напоследок.

— Ладно, бери две «эргедешки» и одну «эфку», — закончил спор майор, — Больше все равно не успеешь.

— У меня еще три «вога» остались. Покувыркаемся, командир…

Мы помчались по камням как лоси, рискуя подвернуть ногу, что в нынешней ситуации было равносильно свернутой шее. Откуда силы взялись…

Я собрался было помочь Руслану, но майор остановил:

— Не надо. Сам доберусь.

Мы были уже на середине реки, как обозначились моджахеды: на оставленном нами берегу вздыбился фонтан огня и камней. По кромке било не меньше десятка автоматов и «подствольников.»

Я на мгновенье остановился, чтобы посмотреть, как там Шовкат. Но Руслан дернул за руку:

— Вперед!

Мне показалось, что боец разведгруппы успел выстрелить из подствольного гранатомета всего лишь раз…

Взрыв долбанул в Пянжде в десятке шагов от нас. Били со станкового противотанкового гранатомета. Ничего не скажешь, хорошо «вовчики» упаковались…

Затем сразу с двух точек заработали пулеметы. Судя по фонтанам от рикошетивших пуль и низкому гудению свинцовых пташек, лупили из ДШК.

— Ложись! — заорал Руслан.

Мы повалились в ледяную воду.

Мне не повезло: угодил в самую стремнину. Волна захлестнула с головой. Сердце сжал холод. Я тщетно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но пальцы безрезультатно скользили по гладким катышам камней.

Не знаю, сколько меня тащило по перекатам словно мешок, пока не всем телом не ударился о валун, торчащий прямо по середине течения. От удара хрустнули кости и перехватило дыхание, однако я, не обращая внимания на боль, торопливо ухватился за бок этого подарка судьбы.

…Впрочем, радоваться было рано. Пальцы мгновенно покрылись ледяной коркой и примерзли к валуну. Набитая патронами «эрдэшка» сбилась на шею и начала медленно, но верно тянуть на дно.

Нужно от нее избавиться, иначе уйду под воду.

Делая над собой усилие, отрываю одну руку от валуна. Пальцы начинает нестерпимо саднить — кажется, что всю кожу с них оставил на камне. Отстегиваю карабины, связывавшие в одно целое разгрузку и рюкзак десантника. Теперь нужно пропустить под лямку руку…

Промокшая шерстяная шапочка слезла на глаза, но поправить ее не хватает сил. Под напором сильного течения ноги болтаются параллельно поверхности реки. Впрочем, это не мешает наполняться водой тяжелым десантным берцам. Чувствую, что одной усилий одной руки недостаточно, чтобы удержаться на камне. Медленно начинаю сползать…

Бросаю свою возню с «эрдэшкой», снова хватаюсь за валун. Подтягиваюсь выше. Теперь нужно начинать все заново.

…Рука обшлагом бушлата зацепилась за лямку рюкзака. Дергаю ее туда — сюда, однако усилия заканчиваются ничем.

Теперь я похож на раненого командира Щорса. Как там в песенке поется?… «Рукава подвязаны, кровь на голове…» Кажется, не так… А как?… Саня, у тебя, кажется, горячка начинается… Интересно, сколько так продержусь? И где Руслан? Ежу понятно, сколько бы здесь не пролежал, без посторонней помощи не выбраться. Остается замерзнуть на этом камне, или ждать, когда течение стащит вниз.

…Кажется, начал уже замерзать: тело сковало, волю начала подчинять себе апатия, и даже мысли в голове начали ворочаться все медленнее и медленнее…

Пальцы правой руки, с помощью которой я держусь на боку валуна, вновь начинают сползать. Ботинки полны воды, ноги ушли вниз…

…Все, хана!

Меня смывает. Отчаянным усилием, юлой крутанувшись в воде, высвобождаю застрявшую руку. Голова уходит под воду. Лоб тут же схватывает ледяной обруч холода. Сучу налившимися свинцом ногами, чтобы не уйти на дно, рву с себя рюкзак. Течение перебрасывает его через голову, и лямки скручиваются на горле. Начинаю задыхаться, пускаю пузыри.

В мозгу ослепительная вспышка: «Кому суждено быть повешенным — тот не утонет?!»

Перед широко раскрытыми глазами — серая водная муть…

Как оказался на берегу, не вспомнить до конца своих дней. Скорее всего, тащило по камням, пока на одном из поворотов не вышвырнуло на берег. Уже без тяжелого рюкзака, едва не убившего меня. Как удалось его снять — тоже не помню. Что-то с памятью моей стало…

Как выкарабкивался на скалы, забивался в кусты, как выливал воду из берц, снимал стопудовый от воды бушлат и промокшее насквозь обмундирование, тоже помнится с трудом. Словно сквозь стекло желтого фотографического фильтра.

Полностью придя в сознание, я обнаружил себя в одних трусах, приплясывающем на мокром бушлате и с наполовину выжатой тельняшкой в руке. Автомат лежал рядом.

На чей берег меня вынесло: на наш, таджикский, или афганский? И спросить не у кого…

Чернота ночи скрывала очертания гор. Только их заснеженные вершины, освещенные звездами и Луной, яркими контрастными линиями прорисовывались на фоне неба. Но это было далеко от меня. А здесь, в глубине ущелья, обрывистые скалы лишь угадывались своей более плотной, чем ночь, чернотой. Даже снега в их изломах не было видно. А в десятке метров внизу, как река в царстве мертвых, шумел зимний Пяндж…

Если существует ад, то он должен выглядеть именно так. Ни каких тебе чертей, сковородок с кипящим маслом и извивающихся нагих грешников. Вместо хрестоматийных ужасов — черная дыра в земле, полная невысказанной безнадежности и тоски. Что ж, поручик Лермонтов Михал Юрьич в своем «Демоне» так все это и живописал…

…Вскоре я почувствовал, что становлюсь ледяным столбом. Матерясь сквозь зубы, выстукивающие барабанную дробь, начал выжимать одежду…