"Секретная тайна" - читать интересную книгу автора (Запольских Вячеслав Николаевич)

Глава вторая

Родители вернулись в одиннадцать. Они застали меня обложившимся учебниками, контурными картами и наглядными пособиями. Я старательно готовил уроки.

— Папа, что такое «квантовый характер»? — крикнул я, не поднимая головы от орфографического словаря.

— Жуть непроглядная! — мама всплеснула руками. — Мы это и в десятом классе не проходили.

Папа попытался спеть, как Алла Пугачева:

— То ли еще будет!.. А квантовый характер, это… Это когда не равномерной струйкой, а комочками… В общем, я спать хочу. Расскажу завтра, если вымоешь пол.

— Я уже вымыл. И мусор вынес. И… Папа, а вероятность может иметь квантовый характер?

— Что-о? — грозно спросил сонный родитель. — Это кто тебя надоумил? Опять, что ли, в кружок утопистики ходил? Запорю!

— Двенадцатый час уже! — возмутилась мама. — Кто чаю хочет — за мной! На кухню!

И побежала первая, крича: «Соня, Соня, я приняла мышьяк!»

«Веселые у меня родители, — думал я, устраиваясь в постели после чаепития. — Мне с ними повезло. Только вот как им объяснить счет за телефонный разговор с Мексикой? Пришлют ведь…».

— Капитан, прямо по курсу — звездолет противника!

В голосе, который раздался из динамика в капитанской рубке, звучал страх. Я отдал команду:

— Боевая тревога!

По металлопластику коридора застучали магнитные подошвы. Команда занимала места по боевому расписанию. В панорамном иллюминаторе и без помощи телескопа был отчетливо виден корабль таукитян, ощетинившийся многодюймовыми стволами лазерных пушек. Он стремительно приближался. Должно быть, враги собирались взять нас на абордаж.

— Огонь не открывать! — передал я по внутренней связи. — Звездолет противника подпустить на самое близкое расстояние.

Таукитяне серебряной молнией пронеслись мимо нас, круто развернулись, рассыпав сноп ядерных искр из двигателей, и легли на параллельный курс, постепенно сближаясь с нами. Наш радист принял их послание: безоговорочная капитуляция и сдача в плен.

Моя рука легла на гашетку кабытрона. Вражеский звездолет вплыл в перекрестье прицела.

Корабль таукитян был не более чем в полукилометре от нас. Они уже торжествовали, предвкушая победу, когда хлынул поток квантов вероятности.

Крейсер врагов почернел. Куда-то исчезли с броневой обшивки локаторы и антенны. Бортовые надстройки провалились внутрь, в чрево корабля, засветившееся в лучах солнца противным розово-фиолетовым светом. Еще мгновение, и рядом с нами в космосе плыл уже не боевой корабль, а огромная, черно-лакированная галоша. В ней, как в шлюпке, сидели ошарашенные таукитяне. Вместо мощных лазерных пушек они теперь были вооружены дошколятскими рогатками.

Это была победа.

Все отсеки наполнились шумом, радостными криками и остротами по адресу врагов. Мы взяли галошу на буксир и двинулись по направлению к лунной базе земного космофлота. Навстречу нам в межзвездном пространстве летели поздравительные гравиграммы.

— Винегрет. Манипулятор. Коррозия. Эликсир. Написали? Привилегия.

К вязаной юбке русички Елены Николаевны прилипла соринка. Из мусорной корзинки в углу доносился запах ржавеющих яблочных огрызков. На тетрадку мне шлепнулся бумажный комок: работала почта. Неужели Макагонова решила протянуть руку помощи?

Развернул. Нет, не Макагонова. Зря я о ней так хорошо подумал. Это почерк Димы Макарова.

От записки, между прочим, пахло апельсином.

«Салют! У твоих, говорят, есть Афанасьев?».

Я приписал внизу: «Какой Афанасьев?» и удачно стрельнул запиской прямо в макаровский лоб.

— Апробированный. Аппликация.

«А. Н. Афанасьев. „Поэтические воззрения славян на природу“. Книга».

«Может, и есть. Книг много».

«Узнай. Мне надо».

Вот — надо ему. Остальные обязаны сломя голову бежать и приносить. Так, по твердому убеждению Дэ Макарова, устроено наше мироздание — с Дэ Макаровым в почетном центре.

Книг дома, действительно, много. Родители ими очень гордятся и хвастаются перед знакомыми, что — вот, мол, компьютера и приличного холодильника у нас нет, зато недавно добыли Рембо. А Рембо — это, между прочим, не американский герой вьетнамской войны, а стихи. Не видеокассета, а буро-зеленая книжулечка размером с ладонь. Не Сталлоне, а какой-то француз, служивший колониальным таможенником.

Только честно, положа руку на сердце — вы любите стихи?

Любите, конечно. «Еще в полях белеет снег», там, «Но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть». А стали бы вы читать Рембо, будь у вас такой домашний кинотеатр, как у Димы Макарова? Никогда не поверю, что можно сидеть и два часа подряд читать стихи, получая при этом удовольствие. Четыре-пять стихотворений прочитал, и хватит. Дальше уже показуха.

Так зачем же ради показухи оставаться без приличного холодильника?

— Библиотека, — наставлял меня папа, — это не груда косной материи. Это одухотворенный живой организм. С определенного момента, когда наберет количественную и качественную массу, она начинает существовать осмысленно. Обретает подобие свободы воли. Сама подсказывает номинальным владельцам, чем ее дополнительно укомплектовать, от каких приобретений пока воздержаться, в особо редких случаях даже велит избавиться от лишнего макулатурного веса.

Слыхали вы когда-нибудь что-нибудь подобное?

Может, мне все-таки не повезло с родителями? Нет, я их, вообще-то, люблю. Но они меня иногда удивляют. Вот и Макаров меня тоже удивляет: зачем ему воззрения славян на природу, когда у него дома:

— видеотека на год непрерывного просмотра;

— компьютер, который своевременно апгрейдится, и поэтому никогда не глючит ни одну, даже самую тормозную стрелялку;

— и двадцать пять томов библиотеки современной фантастики, если захочется интеллигентно провести время.

Может, Макаров больше подошел бы моим родителям, чем я?

Ой, да что это за запах такой от яблочных огрызков! Я, наверное, весь пропитался этим кисло-ржавым запахом. Патласов жрет эти яблоки, как стиральная машина киловатты, ему кто-то сказал, что железо, в райских фруктах содержащееся, благотворно влияет на кору головного мозга. А мне расплачиваться? Вот превращу его в торгенфлюксию или в электросчетчик, посмотрим тогда, как эти яблоки будут ему жраться!

В сегодняшнем диктанте нет слова «кабытрон». Такого слова вообще пока нет ни в одном словаре. И знаем о кабытроне на всей Земле только мы с сеньором Рамиресом Васкесом.

Прихожу домой, облучаю еслионами холодильник, и он превращается из «Бирюсы» в… Забыл, как называется. Финский. Что-то там от льва и от розы. Облучаю телевизор, и он начинает показывать все кабельные и спутниковые программы. Облучаю водопроводный кран, и больше никогда не бегаю с ведром на колонку. Облучаю свою голову и начинаю читать Рембо в подлиннике и трепетать от наслаждения.

Великий и могучий «рус. яз.» кончился, я сдал тетрадку с диктантом и отправился к поилке. Поилка — это умывальник, в котором кран повернут кверху и из него фонтанчиком бьет вода. Гигиенично. В других школах, говорят, давно установили специальные шкафы с двадцатилитровыми ребристыми бутылями и стопками одноразовых стаканчиков. А нам и поилка сойдет. Не гимназия и не лицей. Древнегреческий и мазурку не изучаем.

Я стоял, нагнувшись, ловил губами воду и пил, пил — живот стал холодный, рубашка мокрая.

Лампочка здесь в плафоне почему-то всегда перегорает, да еще рядом же располагается дверь в кабинет завуча, поэтому местность около поилки называется «калидор ужаса». Подошедшие девчонки в полумраке не разобрали, кто тут давится водичкой. Они, как всегда, разговаривали одновременно друг с другом и со своими сотовыми, перекладывая их от левого уха к правому и обратно, и, не будь я Андрей Механошин, если, по крайней мере, у двух из трех трубки вовсе не были включены.

Девичья стайка расположились неподалеку, и я очень хорошо слышал, о чем они разговаривают по нескольким своим непересекающимся направлениям.

Катька Вотинова рассуждала о тарифах операторов сотовой связи и вчерне прикидывала, до кого из одноклассников милостиво снизойти и пригласить на день рождения, который уже в понедельник. Танька Кощеева рассказывала, что ей в элитном бутике собираются купить набор летней косметики для анапского пансионата, диктовала какому-то сотовому Игорьку адрес новой кофейни, где кофе готовят на раскаленном песке, и тут же, забывшись, отдавала своей маме приказание посетить распродажу в подростковом супермаркете «Полосатая жирафа».

У девчонок голоса сделались одинаковые, красиво телевизорные, одну от другой в полумраке «калидора ужаса» не отличишь. Так всегда бывает, когда женский пол светски беседует в непринужденной, то есть без посторонних ушей, обстановке.

— Длинное я не буду носить, каблук четыре сантиметра, мне надоел «бульварный», я думаю взять «дачный безлимитный», кофе хорош, когда зерна обжарены в сливках, из мальчиков надо Макарова Диму пригласить. Кого еще? Ну, не Механошина же.

Все трое прыснули. Не соприкасавшиеся доселе направления разговоров сошлись на моей персоне.

— А то он тебя на свой день рождения позовет. В благодарность за оказанное внимание. Будет угощать пластовым тортом и фотографиями из семейного альбома.

Действительно. Все, кого я последние года три зазывал к себе на дни рождения, почему-то не являлись. А Патласова я сам звать перестал, потому что он быстро все съедал, сыто оглядывал наше малоцивилизованное жилище, быстро говорил «Я пошел», а потом по всему подъезду приходилось подбирать фантики от подававшихся к чаю конфет, он сластями незаметно набивал полные карманы.

— К Механошину давно уже никто не ходит, а он, дурак, не понимает, и продолжает приставать со своими приглашениями.

— Это еще что. Ты обратила внимание, он ведь глаз положил на…

— Да? Такой ма-ачо! Весь в гламуре из секонд-хэнда.

Противный телевизорный смех. Но им и этого мало.

— Да-а… Убогая личность. Губы вечно разнюнены. Носки бы хоть когда-нибудь постирал. Представляешь, у них по кухне тараканы бегают.

Я сжал губы и склонился над поилкой. Фонтанчик бил в нос, струйки потекли за ворот. Ладно. Вотинова и Кощеева — пусть. Но с ними еще стоит Полина. Полина Полетаева.

— Грешно смеяться над бомжем, — сказала Полина Полетаева.

Я захлебнулся, фыркнул в фонтанчик и сделал то, чего делать не надо было ни в коем случае.

— Так вы и не смейтесь, — сказал я, выпрямился и пошел прямо на девчонок. Прямо на Полину. Может, у кого-нибудь этот выход из-за кулис и мог получиться эффектным, только не у меня. Физиономия была мокрая и губы, действительно, разнюненные. Девчонки и не подумали расступиться.

— Что еще скажете приятного? — сдавленным голосом поинтересовался я.

Девчонки повернулись спинами. По-прежнему перекидывая от уха к уху сотики и разговаривая одновременно друг с другом и с воображаемыми абонентами, устремились из «калидора ужаса» упругими подиумными походками, потом не выдержали, прыснули и, веселясь, побежали по светлому коридору в класс. Мне тоже нужно было идти туда, прозвенел звонок. Но я не пошел. По лестнице в другом конце коридора спустился на первый этаж, пробрался в раздевалку, схватил куртку и выскочил на улицу. Ранец остался в классе, в парте.

О нем я вспомнил уже дома, в прихожей, когда, не сняв ботинок, сидел на табуретке, смотрел на телефон и очень хотел, чтоб кто-нибудь позвонил. И я б ему все рассказал. Чтоб этот «кто-то» все понял и как-то помог.