"С пером и автоматом" - читать интересную книгу автора (Семен Михайлович Борзунов)

Второе рождение

Если бы Чапичев просто воевал, рискуя собой каждый день, каждую минуту, он и при этом не отличался бы от сотен и тысяч других политработников. Но он был поэтом и, воюя, создавал книгу о войне. Книгу в прозе, в которую войдут и его стихи. Эта книга должна была стать своеобразным итогом его фронтовой жизни.

Чапичев хотел глубоко понять сущность происходящей войны, психологическую сущность, а через нее — небывалую сущность советского народа, ибо он и только он, этот народ, был главным действующим лицом, основной и определяющей силой войны. Фашисты не были героями. Они были насильниками, грабителями, саранчой, которую нужно истреблять оружием, выжигать огнем и раскаленной строкой.

Все эпические герои прошлого были носителями добра и разума, они потому и стали героями, что народ выдвинул их из своей среды.

И никто не помнит имен рыцарей зла. Но и облик врага нужно показывать со всей его мелкой философией грабителя, стяжателя, лабазника, с его садизмом и беспощадностью, с его крысиной логикой. Врага нужно изучать и на войне, и в мирной обстановке.

Главное же — это будет книга о великих деяниях народа на войне, свидетельства очевидца.

Бои шли далеко за рубежами Родины, когда Чапичев, оправившись от ранения, вновь оказался на фронте. На этот раз ему повезло. Он вернулся в свою часть, из которой уезжал в госпиталь и которая теперь находилась в Германии. Командир батальона майор Головин сам разыскал Чапичева, написал ему письмо в госпиталь, и это Якову было дороже всего. Значит, полюбил его этот внешне неприветливый, но мужественный человек.

В батальоне Якова встретили как старого знакомого. Старшина Пронин, ставший уже командиром взвода, сказал Чапичеву, что то доброе, что успел в батальоне сделать Чапичев, стало примером для многих однополчан, и потому он полюбился людям.

Стоял теплый день, когда после долгого утомительного марша по труднопроходимым проселочным дорогам полк с боями вышел на подступы к заштатному городку, имевшему большое значение в системе немецкой обороны.

Здесь были непривычные для русского глаза постройки. Низкие продолговатые дома с высокими черепичными крышами походили на какие-то военные укрепления.

Узкие сводчатые окна в них напоминали бойницы старых крепостей.

«Кажется, что люди здесь только тем и занимались, что воевали», — подумал Чапичев, когда впервые увидел в бинокль немецкий дом. Разведка сообщала, что гитлеровцы засели в серых каменных домах, обнесенных железными решетчатыми оградами. Улицы и дороги они заминировали и перегородили баррикадами.

Бойцы устали после долгого пути по бездорожью. Им хотелось отдохнуть, но согласно приказу они должны были решительным ударом взять этот город, превращенный врагом в крепость: даже на ближних подступах соорудили несколько железобетонных дотов.

Прежде чем начать наступление наше командование решило провести разъяснительную работу с бойцами.

Майор Головин сказал Чапичеву:

— Давай, комиссар, приступай к своим обязанностям. Надо сделать так, чтобы каждый боец проникся стремлением во что бы то ни стало выполнить приказ командования — овладеть городом. Ну да не мне тебя учить…

Чапичев тотчас же собрал партийный и комсомольский актив батальона и повел речь о том, как важно взять этот немецкий город и тем самым пробить брешь в системе обороны врага. Это позволило бы нам вбить клин и расчленить немецкие войска на две части. Подробно остановился на обороне противника, на его огневой системе, на инженерных сооружениях, которые предстояло разрушить.

…Полк, совершив смелый обходный маневр, внезапно для фашистского командования занял западную окраину города я стал продвигаться дальше. Враг предпринял ряд контратак, но все его усилия были тщетны. И тогда немцы стали устраивать засады на чердаках каменных зданий. Подпустив на близкое расстояние наши наступающие подразделения, они внезапно обрушивали на них пулеметный и автоматный огонь. Но и это не принесло противнику успеха. Советские воины быстро разгадали хитрость врага и научились бороться с засадами.

Выбитые из окраинных домов, гитлеровцы укрепились в следующем квартале. Наши прекратили атаки, чтобы подготовиться к новому броску. Воспользовавшись передышкой, Чапичев решил побеседовать с бойцами батальона, разместившегося на трех первых улицах. Солдаты прижались к мокрой стене серого здания. Он подошел к ним. Поздоровался. Задал несколько вопросов. Бойцы отвечали неохотно, вяло.

— Устали мы, товарищ майор, — сказал один из красноармейцев.

— И я устал, — признался Чапичев, потом не спеша сел на лафет брошенной немцами пушки, закурил и передал бойцам пачку папирос. Но и закуривали они без особого энтузиазма.

— Знаю, дома нас заждались. Думают, что мы вот-вот вернемся с победой. А тут работы еще чертова уйма, — как бы сам с собой продолжал беседу Чапичев. — Мне вот уже второй месяц нету писем от дочурки. Не знаю, что и подумать.

Откровенное признание офицера в том, что ему тоже трудно, подействовало на солдат лучше всяких воодушевляющих речей. Они сами уже готовы подбодрить Чапичева. И уже не майор, а один из этих смертельно усталых солдат, пожилой усатый боец, сказал уверенно:

— Хоть и кусаются они, как осенние мухи, а подыхать им придется скоро, товарищ майор.

— Это всем ясно, что скоро, — поддержал другой. — Да хочется враз покончить с этой чумой. Домой, может, к пахоте успели бы…

— К пахоте вряд ли успеем, а к сенокосу наверняка вернемся, — заметил Чапичев.

— Ну и то неплохо, — бросив окурок, сказал усатый боец.

— Но помните, наш путь к дому лежит через Берлин. Там мы поставим последнюю точку, — резюмировал Чапичев.

И солдаты снова дружно взялись за лопаты, начали рыть окопы, укреплять занятую позицию.

Ночью, под покровом темноты гитлеровцы снова пошли в контратаку. У них было заметное превосходство, что позволило им очень близко подойти к нашим позициям. И в эту ответственную минуту майор Чапичев с автоматом в руках появился среди бойцов, с которыми беседовал вечером, и во всю силу своего голоса крикнул:

— За Родину! Вперед!

— Ура! — пронеслось по рядам атакующих.

Бойцы дружно бросились на врага. Десятки фашистов были перебиты в рукопашной схватке. Другие бежали, побросав оружие.

Утром Чапичев обходил позиции бойцов. Он был смертельно усталый, но не подавал вида. И те, кто слушал его задорный голос, невольно проникались симпатией к майору. Зачитывая сводку Совинформбюро, он вносил свои комментарии, основываясь на том, что произошло на их участке, пересыпал свою речь шутками. А сводки не могли не радовать бойцов. И эту радость разделял с ними Чапичев.

— Теперь уже сами немцы не верят в победу, — говорил Чапичев и приводил выдержки из заявлений солдат и военачальников фашистской армии.

Попав в плен, начальник штаба 42-го немецкого армейского корпуса вынужден был сказать: «Немецкое командование принимало отчаянные меры, чтобы остановить наступление русских войск, но не смогло изменить ход событий. Германия войну проиграла. Гигантское и успешное наступление Красной Армии ускоряет окончание войны и день крушения Германии».

А когда нашим войскам сдался в полном составе 242-й немецкий батальон во главе со своим командиром, пленный капитан сообщил: «242-й батальон сформирован в начале января и через десять дней был послан на фронт. По дороге к месту назначения мы расположились на ночлег в здании школы. Ночью в селе поднялась тревога, послышались выстрелы. Солдаты заволновались. Я успокоил их и приказал сидеть и ждать, пока обстановка прояснится. Вскоре русские подошли совсем близко. Было уже поздно что-либо предпринимать — весь батальон сложил оружие и сдался в плен».

Новая атака гитлеровцев застала Чапичева во взводе пулеметчиков, которым командовал его старый знакомый, старшина Пронин. Пришлось спуститься в окоп, к пулеметному расчету, за которым Пронин особенно внимательно наблюдал.

— Новичок, — шепнул он майору, кивнув на большого, с виду неуклюжего парня, прильнувшего к пулемету. — Очень уж нетерпеливый. Немцы еще на горизонте, а он уже палит по ним, как зенитчик…

Чапичев невольно вспомнил другого пулеметчика — Сашу Киселева, который панически боялся немцев и стрелял не целясь. Но потом Саша стал хорошим, смелым бойцом. Может, и этот станет таким, если с ним повозиться.

— Трусит, что ли, ваш новичок? — спросил Чапичев у командира взвода.

— Нет, не трусит. Скорее, наоборот. Только что толку от его храбрости, если он проявляет ее слишком рано.

— Ну это не самая страшная беда.

Спустившись в окоп, Чапичев поздоровался за руку с пулеметчиком и его вторым номером. Пулеметчика звали Володей Солодовым, а его подручного — Сашей Дорониным. Они называли себя земляками. Один — с берегов озера Селигер, откуда начинается Волга, другой — из-под Астрахани, где она заканчивает свой путь. Чапичев по этому поводу заметил:

— На фронте это, как однополчане, — все равно как если б жили в одном селе, только на разных концах улицы.

— Верно, товарищ майор! — оживился Солодов. — У меня дома катерок имеется, сам смастерил. Моторчик все-таки! После войны я во время отпуска смогу ездить к Доронину в гости.

Воспользовавшись затишьем, Чапичев расспросил Солодова о его довоенной жизни.

…Володя родился и до окончания семилетки прожил в доме бакенщика, что в десяти километрах от Астрахани. В школу его возил отец на моторке. Зимой вся семья переселялась в город, в общежитие судоремонтного завода, на котором работали мать и отец. А на лето снова возвращались в свой домик на круче, под которым ютились тысячи стрижей. Уже в третьем классе Володя сам начал водить моторку (отец лишь сидел на корме и правил). А через год Володя и совсем завладел старой отцовской моторкой: сам плавал на ней в школу и обратно. И не было в селе мальчишки, который не завидовал бы юному мотористу. В армию он пошел добровольцем на целых полгода раньше срока. Ехал со сжатыми кулаками, готовый с поезда ринуться в атаку…

Солодов вдруг прервал свой рассказ и схватился за рукоятки пулемета — со стороны противника донеслись пьяные крики, беспорядочная стрельба.

— Смотри не сорвись! — положив руку на плечо пулеметчика, сказал Чапичев. — Издали ты сможешь из сотни убить одного. Понял? Подпускай их как можно ближе и бей наверняка! Толку будет больше.

Ободренные тем, что пулемет на нашей стороне молчал, фашисты осмелели и пошли в атаку.

Ладони Солодова, крепко державшие рукоятки пулемета, одеревенели. Указательный палец правой руки нервно подрагивал на спусковом крючке. На лбу пулеметчика появились крупные горошины пота.

Вот гитлеровцы уже в ста метрах. Пули роем проносятся над головой. Мины и снаряды с треском и грохотом рвутся вокруг.

— Еще немножко, — шепчет Чапичев на ухо Солодову.

Над самым окопом разорвалась мина.

— Можно?! — не спросил, а выкрикнул пулеметчик, с тревогой и мольбой в голосе протянул: — Товарищ майор, уже полсотни метров осталось. Не успеем ведь…

— Другие помогут, — стряхивая с гимнастерки землю, которой обсыпало его после взрыва, как можно спокойнее ответил Чапичев. — Сигнал подаем мы, наш пулемет — в первом ряду. — И вдруг взмахнул: — Слева направо, давай!

Пулемет хлестнул густой беспощадной очередью. И тотчас же отозвались пулеметы справа и слева. Воинственный рев гитлеровцев быстро перешел в истерический крик. Волна атакующих сначала как бы застыла на месте, а потом отхлынула назад.

Солодов повернул к Чапичеву свое возбужденное лицо и радостно воскликнул:

— Здорово мы их, товарищ майор!

— Ну конечно же! Они ведь привыкли брать нахрапом. А мы их выдержкой. Наши солдаты научились воевать, — будто не зная, что имеет дело с новичком, говорил Чапичев. — И у вас здорово получалось…

В окоп спрыгнул командир взвода Пронин.

— Молодцы, ребята, — подбодрил он.

— А я ведь только сегодня понял, что за пулеметом, как на рыбалке, надо угадать время, когда подсекать, — признался Солодов комиссару. — На рыбалке там ведь как: чуть раньше времени подсечешь, пропало все — рыба уйдет. Опоздаешь — тоже худо.

— Ну сегодня ты подсек в самый раз, — похвалил Чапичев.

— Лиха беда — начало. Теперь уж я всем нутром буду чувствовать расстояние между мной и врагом.

Якову очень понравилось это выражение «нутром чувствовать расстояние». И он тут же записал его себе в блокнот.

— Представьте их к награде, — посоветовал Чапичев командиру взвода. — Солодов — настоящий солдат. Смелый, выдержанный.

Чапичев говорил не совсем то, что было на самом деле, но верил: Солодов будет именно таким, и старался внушить юноше веру в самого себя.

Услышав похвалу в адрес пулеметчика, командир взвода тут же приказал Солодову принять командование отделением.

— Есть принять командование отделением! — с мальчишеским задором ответил Солодов.

В это время притихшие было гитлеровцы открыли по окопам огонь из ручного пулемета, стоявшего за углом каменного дома.

— Савченко, Кандауров, подавите немецкий пулемет! — громко и уверенно приказал новый командир отделения. — По зарослям жасмина подползите к дому и забросайте гранатами…

Командир взвода ушел к другому расчету, уверенный, что здесь теперь все будет в порядке. Чапичев же не мог уйти, как не мог бы уйти акушер от родившегося на свет человека. А здесь еще важнее — произошло второе рождение.

На фронте Чапичева не переставала волновать проблема преобразования человека. Особенно привлекали его люди, которых другие считали несмелыми. В глубине души он верил, что для каждого человека есть свой неповторимый момент, когда он вдруг раскрывается во всем богатстве своих душевных качеств. Командир обязан угадать этот момент, приблизить его. И Яков остался о пулеметчиками до конца дня.

— Смотрите! — приподнявшись над бруствером, восторженно воскликнул Доронин. — Ребята уже там!

Возле дома, из-за угла которого строчил немецкий пулемет, Чапичев и Солодов увидели посланных туда бойцов. Савченко, парень могучего телосложения, стоял у самого угла, плотно прижавшись к стене. Второй присел за ним на корточки.

— Гранаты! Бросайте гранаты! — негодовал командир отделения.

— Забыли, шляпы! — огорченно махнул рукой Доронин.

Чапичев молчал. Ему показалось, что притаившиеся солдаты задумали что-то свое и о гранатах совсем не беспокоятся.

А дуло немецкого пулемета почти беспрерывно изрыгало смертоносное пламя, судорожно подрагивало, медленно поворачиваясь то вправо, то влево. Когда пулемет на какое-то мгновение умолкал, Савченко и Кандауров, плотно прижимаясь к каменной стене дома, замирали. Но как только он начинал снова строчить, солдаты продвигались еще на несколько сантиметров. Наконец, когда Савченко мог вытянутой рукой достать до угла, он вдруг снял свой автомат и отдал Кандаурову. Потом из кармана вынул гранату и тоже передал другу.

— Да что он разоружается-то? — с тревогой воскликнул командир отделения, обращаясь к майору, словно был убежден, что тот хорошо знаком с замыслом разведчика.

Чапичев, к сожалению, не знал, что задумал Савченко, но догадывался: тот готовится к какому-то необычайному поступку.

Савченко тем временем отдал и вторую гранату напарнику, который сидел наготове с взведенным автоматом в руках. Когда наконец Савченко снял с себя пилотку, тут уж и спокойный Доронин не выдержал:

— Ошалел! Зачем раздевается-то?

Но Савченко раздеваться не собирался. Сняв пилотку, он сунул правую руку в нее, как в рукавицу, и мгновенно, словно кошка, рванулся вперед, схватил правой рукой раскаленное дуло пулемета и что было силы дернул его к себе. За окном только мелькнули руки в зеленом мундире, не сумевшие удержать свое оружие.

Теперь вражеский пулемет был в руках Савченко. А за угол в тот же миг полетела граната, брошенная Кандауровым. Раздался взрыв. Еще не осела пыль, как Кандауров влетел туда, где находилось пулеметное гнездо врага, и выпустил длинную очередь из автомата. Савченко устремился за ним. Расположившись за кучей кирпича, он открыл стрельбу из трофейного пулемета.

— Вот черти! Молодцы! — воскликнул Солодов и вытер со лба пот. — Где же командир? Теперь бы всему взводу туда.

И словно ему в ответ раздался крик:

— Санитар! Санитар, комвзвода ранило!

Солодов вскочил во весь рост, ошарашенный этим нелепым в такую решительную минуту сообщением. Лицо его побледнело. Поняв, что надо спасать положение, он неожиданно даже для самого себя закричал во весь голос:

— Взво-од! Слушай мою команду!

От этого окрика даже у Чапичева все внутри напряглось, а руки потянулись к автомату. Это был голос командира.

— За мной, вперед! — выскочив из окопа, кричал Солодов.

Всюду послышалось дружное солдатское «ура!».

Подхлестнутый этой командой и общим порывом, Чапичев тоже побежал вместе со всеми.

За углом дома взвод по команде Солодова быстро рассредоточился между грудами кирпича, видимо, приготовленного самими немцами для защиты пулеметного гнезда.

Савченко и Кандауров лежали за пулеметом в нескольких метрах от угла дома и били по убегавшим гитлеровцам.

Благодаря дружным действиям всего взвода фашистов выбили из дома, и никому из них не удалось спастись.

И снова послышалось мощное «ура!».

Взвод Солодова ворвался во второй дом, затем в третий.

За взводом пошла рота. Потом весь батальон, полк…

Впереди время от времени Чапичев слышал звонкий голос Солодова.

И Якову захотелось написать о нем в газету. Он решил найти укромное местечко и спокойно восстановить все в памяти.