Булгакова Ирина Уровень

ПРОЛОГ

— Ещё… ещё… ещё…

Девушка стояла за бетонным выступом, вдавив спину между двух железных опор. Нестерпимо кольнуло под левой лопаткой. Судя по всему, скорпионом огрызнулся вывернутый из стены болт. Девушка стояла, боясь пошевелиться. В сыром воздухе коллектора любой звук подобен обвалу в горах — стократ усиленный эхом, как камни роняет в пропасть долго несмолкающие отголоски.

— Ещё… ещё…

Хриплые слова, забитые шорохом, терзали слух. По чистой случайности девушка знала, как назывался ящик, который исторгал эти звуки. Он назывался патефоном. Иголка, скользя по проторенной дорожке виниловой пластинки, сбивалась с пути. Она снова и снова возвращалась, спотыкаясь об одно единственное слово.

Патефон стоял в подсобном помещении, примыкающем к заброшенному бомбоубежищу, спрятанному глубоко под землей. Спустя столько лет, в нем по-прежнему горели лампы аварийного освещения. Забранные металлическими сетками, они горели неярко, в полнакала. Красный свет пачкал покосившийся стенд на стене, застревал в пятнах ржавчины на лезвии лопаты, ложился ровным слоем на ящиках, выпавших из нутра металлического шкафа. Пойманные в капкан багрянца, потеряли привычные очертания канцелярский стол и открытая коробка патефона, где вращалась черная пластинка.

И мертвый человек, сидящий за столом. С широко открытыми глазами и дырой вместо рта. И второй мертвец, лежащий на полу, судорожно впившийся раздробленными пальцами в ножку стула.

Смертельную опасность девушка осознала слишком рано. Стоило замешкаться — она умерла бы прежде того, как ужас скрутил внутренности в тугой ком. Тогда не пришлось бы бежать в коллектор, оскальзываясь на том, что выпало из мертвого тела, буквально разорванного пополам.

Девушка стояла за выступом у входа в коллектор. Инвалидной коляской — символом безнадежности, подкатила тоска. Где-то, в необозримой дали упрямо долбили камни капли воды. Справа уходили вглубь и тонули в темноте железные ребра тюбинга. Слева…

Слева, в подсобке, где продолжал надсадно хрипеть патефон, из глубины, как на отчаянный зов безнадежных больных, выбиралась тьма. Вбивая стальные когти в бетон тянула и тянула из вертикальной шахты долгое тело.

— Ещё…ещё…

Кроме слов, которые бесконечными вагонами двигались по рельсам, цепляясь за стыки, не было слышно ничего. Та, что наверняка уже вылезла из шахты, шума не любила.

Время шло. Оставалось молиться о том, чтобы все кончилось быстро. И по возможности тихо, чтобы истовые слова не сбили дыхание. А вдруг? Вдруг все обойдется, и сытая тварь довольствуется теми, кто уже прятаться не мог?

Полчаса назад, выбираясь из ливневки, девушка напоролась на острый обрывок арматуры. Так грамотно напоролась, словно хотела покончить жизнь самоубийством. Кровь из пореза на запястье полилась ручьем, и скольких усилий стоило ее остановить. И вот сейчас карман, в который с таким трудом удалось втиснуть перевязанную левую руку, стал влажным от крови. В правой руке девушка сжимала мокрую от пота рукоять Макарова. Привычная тяжесть не радовала. Наоборот, внушала тревогу. Словно тот единственный шанс из ста девушка уже упустила и пули, выпущенные в тварь, ушли в "молоко".

Мелькали мысли — отрывистые, безликие, как выхваченные иглой патефона слова. Такие же безжалостно сотканные из обрывков, останков чего-то целого. Стоило сосредоточиться, и за ярким фрагментом растворялась суть.

Захлебнувшись последним "ещё", стих патефон.

В наступившей тишине рассыпался на части осторожный шорох. Безбилетником, воровато, прошелестел по углам порыв воздуха. Из подсобки в коллектор упала тень. Огромная, ненасытная, разом поглотившая и грязь, влажно блестевшую на полу, и железные скобы, отливавшие серебром.

Девушка ждала. Тень разрасталась, подбираясь все ближе и ближе.

АРИЕЦ

Обвал.

Шум, еще неясный, на грани слышимости, не застал Арийца врасплох. Каждый, чья жизнь связана с диггерством, подспудно готовится к тому, что однажды может случиться твой последний заброс. Так же, как когда-то случился первый.

Постоянное чувство опасности не отпускало Арийца никогда. Даже в обычной обстановке, выходя из собственного подъезда, он ловил себя на том, что машинально отмечает трещину, змеей тянущуюся по стене, и пятна ржавчины с рыжей бахромой, расползающиеся по железному полотну двери подобно вездесущей плесени. Что уж говорить о забросах, когда нервы напряжены до предела!

Гул — низкий, от которого завибрировала поверхность бетона, заполнил сердцевину коллектора. Шум надвинулся сразу отовсюду. В первый момент Ариец растерялся: он не мог решить, в какую сторону бежать. Луч на его каске, оттолкнувшись от потолка, утонул в глубокой трещине, которая расползалась все шире. Посыпался песок, дождем зашелестел по полу. И вдруг — огромный пласт бетона, с натугой свесившись в коллектор, рухнул вниз, погребая под собой куски поменьше.

Всего этого Ариец уже не видел. Втянув голову в плечи, он мчался по коллектору. Впереди загнанной крысой метался луч фонаря. Сзади, подгоняя беглеца, ломаясь и крошась, сыпались куски бетона.

Коллектор дрожал.

Не чуя под собой ног, Ариец бежал. Прорезиненный комбинезон, тяжелые сапоги — все это мало располагало к забегу на длинную дистанцию. Причем, с препятствиями. Словно для того, чтобы проверить диггера на выносливость, на полу, сплошь и рядом попадались искореженные куски арматуры, горы мусора.

Единственная мысль, за которую диггер ухватился как за спасательный круг — там, у развилки, где коллектор соединялся с другой веткой, имелся спуск в шахту. Вертикальная труба вела глубоко под землю. Нырнув в нее, можно рассчитывать спастись от обвала — железные стены наверняка выдержат. Туда, в глубину вертикального столба, Арийцу спускаться не доводилось. Но уж лучше блуждать по уровню в поисках выхода, чем…

Грохот становился сильнее. Сверху сыпалась земля, оглушительно стучали по каске мелкие камни. От поднятой взвеси стало трудно дышать. Пыль забивалась в нос, в горло. Ариец мчался, глотая воздух открытым ртом. В рюкзаке лежал противогаз, но нечего было и думать о том, чтобы терять время, выуживая его на свет.

Страха не было. Адреналин давно разогнал страх по жилам. Только досада оттого, что всего немного времени может и не хватить, сбивала дыхание.

Он не хотел смотреть наверх — и все равно, взгляд тянулся к потолку. В доказательство тщетности усилий по потолку, обгоняя беглеца, пробежала глубокая трещина и тут же во все стороны взорвались метастазами многочисленные ответвления.

Ариец споткнулся и едва удержался на ногах. Больших усилий ему стоило поймать прежний темп. Или это только казалось ему — измученному в борьбе за собственную жизнь.

Колючий воздух мешал дышать. Отнимая силы, из легких рвался кашель. В глазах, забивая свет фонаря, мелькали радужные пятна.

Чернотой вспоротой земли обуглилась трещина, выбила из бетона огромный пласт. Плита свесилась острым концом, со скрежетом резанув затхлое нутро туннеля, накренилась и рухнула вниз.

Опережая события на долю секунды, диггер кубарем прокатился по полу. Впереди, шевеля мелкими острыми зубами поврежденных болтов разверзлась черная пасть шахты. И в тот же миг поглотила Арийца, заставила принудительно — искусственным дыханием "рот в рот" вдохнуть гнилой воздух, заколотилась о бетон железом уцелевшего звена лестницы и стихла.

Крышкой гроба, расколов пространство на две неравные части, где там, наверху, целый мир, в то время как здесь — жалкая изнанка, упала на открытый люк шахты бетонная плита. Стуком гвоздей отозвался шорох песка по каске и сразу наступила тишина.

Ариец висел, уцепившись за ржавое звено лестницы. Собственное дыхание — частое, хриплое, наждачной бумагой скребло по горлу. Ногой нащупав нижнюю ступень он встал, еще не решаясь ослабить хватку сведенных судорогой рук. Пыльная взвесь стала оседать, оставляя на костюме серые следы.

Как только дышать стало легче, Ариец начал спуск, тщательно испытывая на прочность каждое звено лестницы. Колодец шахты оказался неглубоким. Коснувшись дна, диггер встал, по пояс погрузившись в густой, оседающий туман.

Слева, поблескивая в свете фонаря металлическими скобами, начинался тюбинг. Соблюдая максимум осторожности, диггер двинулся вперед, время от времени останавливаясь, чтобы охватить лучом фонаря большее пространство.

Несговорчивая темнота не спешила сдавать позиции. Отступала ровно настолько, чтобы пропустить одинокий луч. И тут же смыкалась, спеша затянуть раны, оставленные светом.

Когда луч фонаря ткнулся в тупик, пробежался по краю и остановился на потолке, Ариец не поверил своим глазам. Он достал из рюкзака мощный диодный фонарь и снова ощупал тюбинг.

Выхода не было. Короткая ветка тюбинга была перекрыта бетоном.

Не испытывая никаких чувств кроме удивления, Ариец пошел назад. Он долго стоял у шахты, из которой только что выбрался.

Выхода не было.

Ариец сел на пол, прямо под лестницей, подоткнув под спину рюкзак. Аккумулятор у фонаря садился. Тусклый, неяркий луч лениво бродил по глубине тюбинга, то и дело натыкаясь на серую поверхность тупика.

Все. После выброса адреналина навалилась усталость. Таким будет конец. Во всяком случае, без боли. Без крови и переломанных конечностей. Смерть покоилась в рюкзаке, в крохотной капсуле. Долгие годы она ждала своей очереди. И дождалась.

Ариец достал из рюкзака фляжку, отвинтил крышку, да так и остался сидеть, не сделав глотка.

Смерть оказалась не такой, какой представлялась в самых радужных фантазиях. Ариец понял это, когда посмотрел наверх. Устоявшуюся тишину вспорол скрежет и вместе с ним металлическая труба стала гнуться. Так стремительно мялись бы бока жестяной банки, сжатые сильной рукой. Стены трубы прогибались. Со звуком, подобным автоматной очереди отлетели от стен болты, удерживающие лестницу. Ржавые звенья зависли в воздухе и не удерживаемые больше ничем рухнули вниз, прямо на голову изумленному диггеру…

В тот же момент Ариец проснулся. Рывком сел, стараясь резким движением прогнать остатки сна.

В комнате царил полумрак. Чернела поверхность голографического телевизора, тянулись в стороны листья декоративной пальмы, странной тенью застывшей в углу, белело постельное белье, на котором сидел Ариец. Он потянулся всем телом, с наслаждением, до хруста в костях. Встал, и как был, голый, пошел на кухню.

Короткой прогулкой по заброшенному кладбищу растаяли смутные мысли о кошмаре, так и не получившие развития. Никакие сны, страхи и предчувствия не заставят его отказаться от того увлечения, которое давно стало смыслом его жизни. Он будет бродить под землей даже тогда, когда весь мир покатится к чертям собачьим. Особенно в этом случае. До которого, судя по всему, всего ничего и осталось.

Сыто урчал холодильник, оказывая хозяину радушный прием. Ариец включил маленький телевизор, потом чайник и замер у окна, задумчиво вглядываясь в вечерний сумрак большого города. Пейзаж, правда, крестили частые звенья железной решетки, но это не помешало увидеть печальную пустоту зеленого дворика.

Обычно во дворе было шумно. Но не сегодня. В ночь на тридцатое апреля.

— Еще бытует мнение, — диктор на экране доверительно подался вперед, словно стремился оказаться ближе к зрителю, — что правительству не следовало вводить Ночь допустимой свободы. Но факты — упрямая вещь и доказывают как раз обратное. В прошлом году было зафиксировано всего пятьсот семьдесят легализованных преступлений, тогда как в позапрошлом году эта цифра была в полтора раза выше. Напомню, что до объявления Указа, количество преступлений со смертельным исходом в нашем мегаполисе в год превышало две с половиной тысячи. Так стоит ли год спокойствия того, чтобы за него заплатить одной единственной беспокойной ночью? Для меня ответ очевиден…

Сегодня двадцать девятое апреля. Грядет Ночь допустимой свободы.

Когда десять лет назад случился общемировой кризис, равного которому еще не знало человечество, Арийцу было девятнадцать. Он отлично помнит те времена, когда вдруг в удивительно сжатые сроки изменилась человеческая природа и от всех ценностей, коих было много, осталась пустота. В которой маятником, подвешенным к потолку, колебалось единственное желание — выжить. И выжить любой ценой.

Камень, брошенный в стоячую воду — миллионы оставшихся без работы людей — еще падал на дно, когда, стремительно разрастаясь, покатились круги. Тревожно плеснула в берег первая волна. И выбросила на рынок тысячи квадратных метров пустующих квартир, за которые нечем стало платить. Получил пробоину крупный бизнес. Лопались банки, закрывались супермаркеты — в ходу были только продукты первой необходимости. Круги расходились. Хрупкий островок обывателя подмывала одна волна за другой.

Потом установился штиль. Чудовищем, поднятым с глубины кризис пожирал накопленное годами. Неизбежно наступил день, чернее которого не было. Когда стало понятно, что других красок у будущего нет и все последующие дни лишь вереница однообразных будней, и для того, чтобы оставаться на плаву мало уметь плавать — нужно время от времени погружаться с головой, без всякой надежды снова оказаться на поверхности, и хлебать досыта мутную, вонючую воду — вот тогда затхлость болота взрывом разметало по сторонам.

На баррикады — забытое слово обрело новый смысл — вышли все, кому нечего стало терять. И громили все, до чего смогли дотянуться. Спецназ, убедившись в бессилии дубинок и слезоточивого газа, получил приказ открыть огонь на поражение.

Это все до. И после. Сотни, сотни трупов, упакованных в полиэтиленовые мешки, которые грузили в каталажки штабелями, чтобы быстрее — и еще быстрее — увезти в морги. Поливальные машины, плотными рядами атакующих танков двигающиеся по пустым улицам с черными дырами выбитых окон, мимо сгоревших остовов машин, и смывающих с дорог вместе с грязью реки крови.

И в то время, когда мир застыл у границы, отделяющей правопорядок от хаоса, правительство и решилось ввести Ночь. Ночь легализованного преступления без наказания.

По Указу от двенадцатого мая две тысячи сорок восьмого года, каждый гражданин достигший восемнадцати лет мог совершить преступление против любого гражданина, достигшего того же возраста. Разумеется, Указ пестрел всевозможными ограничениями, включающими допустимое оружие и холодное, и огнестрельное, признавалась недопустимость использования оружия массового поражения т. д, и т. п… За отступление от правил органы правопорядка имели право привлекать нарушителей, застигнутых на месте, к суду без всякого следствия.

В первый год после объявления, Ночь прошла сравнительно тихо. Люди, балансирующие на грани полуголодного существования, пытались осознать, какую именно конфетку в качестве утешительного приза подсунуло им правительство. Зато на второй год страну захлестнула волна преступлений. И к третьему решительно пошла на спад. Сейчас, когда с момента объявления прошло семь лет, средства массовой информации преподносят Указ как панацею от всех бед.

Спасение утопающего — дело рук самого утопающего и поговорка "мой дом — моя крепость" стала буквальной. Два года назад Арийца Ночь застала на улице. Он не любил об этом вспоминать, но ему не забыть кошмарной пустоты шумного мегаполиса — идеальной заставки для мира после Апокалипсиса. Стояла жуткая тишина, которую нарушал вой ветра в подворотнях. Чернели окна домов, скрывающие нутро за решетками и металлическими жалюзи. На опустевших улицах не было машин и только светофоры потеряно перемигивались в ночи желтыми огнями. Бродили тени, получившие город в свое безраздельное господство. Проявлялись в свете фонарей, разрастались и исчезали без следа.

Утром город зализывал раны, постепенно приходил в себя и смотрел в будущее глазами тех, кто остался в живых. К числу последних, чудом избежавших смерти, относил себя Ариец, когда из окна своей квартиры наблюдал за тем, как выносили из подъездов трупы, упакованные в черные мешки.

Ариец закрыл жалюзи и отошел от окна. Стрелки часов приближались к двенадцати. Он выспался, потому что в эту ночь спать не мог. Не то, чтобы у него были враги и он ожидал нападения, просто предпочитал смотреть опасности в лицо. И на земле. И под землей.

— Пятьсот семьдесят человек, говоришь, — Ариец обернулся к телевизору.

Лично он сильно сомневался в том, что эта цифра соответствовала действительности. Но в одном лысый мужик на экране был прав: остальное время в году жилось спокойно. Какова была истинная цель правительства, Арийцу знать было не дано. Однако факт оставался фактом. Указ изменил жизнь, убрал с улиц толпы демонстрантов, готовых взорваться в любой момент, охладил СМИ, добавил осмотрительности в действия уличных банд, чей послужной список насчитывал не только сотни разбитых витрин, сгоревших павильонов и взорванных машин. То ли действительно толпа, выпустившая пар стала спокойнее, то ли в городе теперь поселился страх ожидания очередного тридцатого апреля. Так или иначе, остальное время в году город излучал показное спокойствие.

А вот надолго ли? Вполне возможно, что спад преступности — не более чем затишье перед бурей. Слишком многие почувствовали вкус к убийству.

Слишком многие. И Ариец в том числе.

Молодой человек достал из холодильника банку пива и пошел в гостиную. Вернее, собирался это сделать.

Женский крик, полный отчаяния и мольбы, не сдержали ни крепкие стены, ни железная дверь. Ариец машинально взглянул на часы: две минуты первого. Началось. Он прильнул к глазку, не чувствуя ничего, кроме любопытства.

Молоденькая, почти девчонка, она металась по лестничной площадке. Короткая мальчишеская стрижка, пряди черных волос, закрывающие лоб. Раненной птицей, вновь и вновь бросающейся на ненавистные прутья клетки, стучалась девчонка в запертые двери. Судя по всему, она только начала свой безнадежный обход — Ариец жил на первом этаже.

— Люди… Умоляю! — отчаянный крик вспугнул чуткую тишину. — Вы… я прошу… откройте!!

Девчонка запиналась, пытаясь найти слова, открывающие двери. Но в том-то и дело — Ариец криво усмехнулся — что таких слов в природе не существовало.

— Люди! Будьте людьми!! Откройте! — изо всех сил девчонка стучалась в соседскую дверь.

В те короткие промежутки, когда силы оставляли девушку, ответом ей было гробовое молчание.

Никто ей не откроет. Возможно, пять минут спустя — если те, кто преследуют девчонку, поторопятся, Арийцу предстоит стать свидетелем убийства. Интересно, задал он себе вопрос, — останется ли он здесь наблюдать или уйдет, чтобы не портить себе нервы?

На поставленный вопрос Ариец ответить не успел. Дошел черед и до его двери. Девушка повернулась и отчего-то колотить в его дверь не стала. Руки ее безвольно упали вдоль тела. Она подняла голову и посмотрела прямо в глазок.

Только один раз в жизни Ариец видел такой же взгляд: полный настоящего, животного ужаса, когда человек завис над пропастью, чтобы в следующее мгновенье сорваться вниз. Так смотрел перед смертью Гитарист. И причина его смерти до сих пор оставалась для Арийца тайной.

Тот заброс, год назад, прошел без сучка и задоринки. Гитарист спускался в шахту. Карабин был надежно пристегнут к скобе, огибающей обод. Ариец страховал его. Хотя в этом не было особой необходимости, он склонился над шахтой, наблюдая за спуском диггера.

Лицо Гитариста вдруг дрогнуло, словно он вспомнил то, что всеми силами старался забыть.

— Ариец, — прошептал он.

— Что? — отозвался тот, не понимая в чем дело. Руки у Гитариста заскользили по веревке, как будто какая-то сила потянула его вниз. Не остановили падение и узлы, навязанные для облегчения спуска. Парень скользил вниз и луч фонаря на каске Арийца безжалостно высвечивал мертвые от ужаса глаза.

— Спаси… Ариец!!! — крикнул Гитарист и эхо, привязавшись к последнему слову, терзало слух царапающим звуком. Потом странно чавкнуло, словно со всего маху тело вошло в трясину и все стихло.

Чуть позже, собрав всех знакомых диггеров, до кого смог дозвониться, Ариец сам спустился в шахту. Он оказался в наклонном коллекторе, один конец которого терялся в мутной жиже. И только вдоль стены тянулись красные полосы, словно кто-то рукой, мокрой от крови провел по бетону.

Таким же взглядом теперь смотрела на Арийца девчонка. Стучаться она не стала. Закрыла глаза и ткнулась лбом в железное полотно двери.

— Открой… прошу, — Ариец услышал то, что слышать не хотел.

Никто тебе не откроет, — успел подумать он. И в тот же миг, в такт своим мыслям, совершенно не отдавая отчета в своем поступке, он выдвинул двойной засов из пазов.

Дверь открылась.

ВИРТУОЗ

Вдоль стен без окон, отделенные друг от друга железными решетками, стояли ряды столов. В каждом отсеке, в ослепительном свете люминесцентных ламп на столах лежали обнаженные трупы. Во всяком случае, так Виртуозу показалось с первого взгляда. Со второго у него сложилось прямо противоположное мнение: иначе, зачем понадобилось привязывать каждого мертвеца ремнями за конечности и крепить обруч на шею? И, наконец, с третьего взгляда, он так и не смог придти к окончательному выводу: никто из лежащих не шевелился и не дышал.

Заложив руки за спину, Виртуоз остановился возле одной из клеток. На столе, привинченном за ножки к бетонному полу, лежал молодой человек. Белая кожа с синеватым отливом обтягивала хорошо сложенное тело. Лицо — восковое, с закрытыми глазами, выглядело умиротворенно. Синий шрам на левой стороне груди неправдоподобный, как мазок фломастера, стройные ноги с плоскими ступнями, мужское достоинство, выглядывавшее из густой поросли… От той бесцеремонности, с которой ослепительный свет высвечивал все достоинства и недостатки молодого человека, Виртуозу стало неприятно.

— Мертвы? — Виртуоз обернулся к человеку в белом халате, застывшему у него за спиной. Спросил и отодвинулся в сторону — он терпеть не мог, когда кто-то стоял у него за спиной.

— Видите ли, Василий Александрович, — начал руководитель закрытой лаборатории доктор Барцев, и осекся под доброжелательным взглядом собеседника.

— Прошу. Называйте меня Виртуоз, доктор, — мягко сказал он и Барцев закивал седой головой.

— Виноват, — доктор прищурился и глаза потерялись за красноватыми, набрякшими веками. — В качестве иллюстрации к нашему разговору. Сами понимаете, лучше один раз увидеть…

Доктор замолчал, уставившись в одну точку, и Виртуозу пришлось повторить свой вопрос.

— Мертвы?

— Нет, они не мертвы. Но не живы — в обычном понимании, конечно. Такой вот парадокс. Вы знакомы с теми материалами, которые я предоставил в Управление?

— Разумеется. Однако я не мог представить, что состояние, которое вы назвали "глубокая летаргия" мало чем отличается от состояния мертвеца.

— А как вы считаете, если даже врачи констатировали смерть представленных здесь экземпляров, возможно ли вам, человеку далекому от медицинской практики, вот так с ходу определить: жив пациент или мертв? Сколько трудов написано на эту тему… Все без толку. Сами видите, какие сюрпризы преподносит нам природа.

— Но ведь вы указали, что сердце бьется. И есть дыхание.

— Ну если один — два удара с перерывом в пять минут, а у отдельных экземпляров до десяти, вы называете "сердце бьется" и дыхание с перерывом в пятнадцать минут это — "есть", мне с вами трудно спорить. Кроме того, температура тела колеблется в такт изменениям температуры окружающей среды. Сейчас это — двенадцать градусов по Цельсию. Я уж не говорю об отсутствии реакции на все виды раздражителей. Болевая в том числе. Да, такие случаи описаны и их немало. Однако пятьдесят два экземпляра за последние три месяца… И это только те, кого по чистой случайности доставили сюда из моргов. Я не берусь даже предположить количество тех, кого успели похоронить.

Виртуоз позволил себе легкую усмешку.

— Странно. Мне с трудом верится, что же в наше время такие случаи возможны. Не средние века…

— Вам, как никому, должно быть известно, что до кризиса вскрытие проводилось в любом случае, сейчас это делается только по желанию родственников. Но нынешние детки вылетают из-под родительского крыла так быстро, и так… Скандально подчас, что… Сами понимаете. Кризис диктует свои условия. Больное общество… Когда общество болеет, это в первую очередь отражается на стариках. И детях.

— Наверняка, такие случаи — не общая практика.

— Не скажите… Статистики пока нет, и вряд ли мы ее дождемся в ближайшее время. Но если хотите знать — мой прогноз неутешительный.

— Что же, наша доблестная медицина не изобрела до сих пор никаких методов констатации смерти кроме вскрытия?

— К сожалению. Мы по-прежнему существуем в плоскости так называемого "витального треножника". Сердце, дыхание и функционирование нервной системы. Если эти признаки отсутствуют, человека признают мертвецом. И, — доктор наклонился ближе к Виртуозу, — и запросто могут похоронить. Я уже не говорю о кремации. Заживо. Но с этим проще.

Виртуоз бросил на доктора вопросительный взгляд.

— Объясню, — доктор улыбнулся и отчего-то эта улыбка не понравилась Виртуозу. — Мне, например, легко представляется, как подобно какому-нибудь фильму ужасов, сотни бывших мертвецов восстанут из-под земли — с их-то способностями! — в один день, который я прекрасным бы назвать затруднился. А с кремированными проще. От них я не жду подвоха.

Если это была шутка, то на взгляд Виртуоза, явно неудачная.

— Да, — доктор вздохнул. — Совсем недавно каждый труп, особенно, в этом возрасте — я имею в виду до двадцати пяти лет — подлежал вскрытию. Но кризис диктует свои условия. Человеку свойственно приспосабливаться к любым условиям, но кто сказал, что сознание при этом остается неизменным?

— В материалах значится, что… хм… эпидемия началась первого февраля?

— Дата примерная. Для родственников и сейчас все эти люди мертвы. Вы же понимаете, — он заговорщически подмигнул, — нам только паники сейчас и не хватало.

— Мне хотелось бы осмотреть ту клетку, из которой сбежал экземпляр.

— Да, да, — кивнул Барцев. — Пойдемте. Я покажу. Единственный экземпляр, который пришел в себя. Единственный… и такая оплошность.

Четко, по-военному печатая шаг, доктор двинулся вдоль железных решеток. Прямая спина, чисто выбритый затылок. Хранитель царства приговоренных, для которого уже не люди те, кто не может укрыться от посторонних взглядов. Не люди, а экземпляры.

Виртуозу было глубоко и полностью наплевать на все эти пятьдесят два экземпляра, тем более, что он сделал для себя вывод: болезнь коснулась людей, которым не старше двадцати пяти. Значит, в его тридцать четыре ему, скорее всего, бояться нечего. Да, ему было плевать. Но его задели слова доктора. Всякий знает, нет людей циничней медиков. Кому еще заблагорассудиться ковыряться в том, на что обычный человек и смотреть не захочет? И все равно, оставаясь один на один с болезнью, ждешь от них слов участия. Вопреки здравому смыслу, ждешь.

Двигаясь следом за доктором, Виртуоз невольно примерился взглядом к широкой спине. Слева, чуть ниже лопатки.

Словно почувствовав недобрый взгляд, доктор оглянулся.

— Вот здесь и находился экземпляр, — он открыл клетку и отодвинулся в сторону, пропуская Виртуоза. — Видите ли, Ва… Виртуоз. Поначалу меры предосторожности были не столь серьезными. Мы ограничивались ремнями. И клетки не запирались. Но теперь мы пошли на ужесточение мер… Да-с. Эксперимент начался без нашего согласия, — он криво усмехнулся. — Хотелось бы знать, чем он закончится.

Виртуоз прошел вдоль стола, стараясь держать доктора в поле зрения.

Клетушка всего ничего. Два метра на два. Сквозь редкие звенья хорошо видны соседние столы с безмолвными свидетелями происшествия. Действительно, здесь еще нет того обруча, который блестел на шеях остальных пациентов.

Как только Виртуоз взглянул на ремни, не так давно удерживающие сбежавший экземпляр, у него отпали сомнения в целесообразности ужесточения мер. Прочные ремни были не просто порваны — болты в металлической скобе, к которой они крепились, вывороченные из гнезд, болтались на честном слове.

— Я даже представить себе не могу, что такое отсюда выбралось, — заговорил доктор и Виртуоз обратил внимание на то, что взгляд его, путешествующий от клетки к клетке и обратно, стал абсолютно отрешенным. — Да, камеры зафиксировали экземпляр: внешних изменений нет. Но изменения внешние меня интересуют в последнюю очередь. Никому сейчас нет дела до молодых людей, впавших в летаргию. Меня удивляет тот факт, что ваше Управление откликнулось на мою просьбу. Да еще дважды… Спят — и что? Не убивают никого и ладно. А то, что этот "сон" — вполне возможно некий инкубационный период, матрица для создания нечто, чему и названия пока нет… Да, — доктор понизил голос и Виртуоз с трудом разбирал слова, — если… термические ожоги не вызывают интенсивных поражений, электрический ток… к нервным окончаниям… а любой яд блокируется иммунной системой…

— Доктор, — Виртуоз оказался рядом с доктором и участливо заглянул ему в глаза. — Вы проводили эксперименты?

— А? — взгляд Барцева стал осмысленным, а тон уверенным. — О чем вы говорите? Я всего лишь предположил… Пойдемте, я покажу вам место, через которое и удрал экземпляр.

Лаборатория находилась ниже уровня фундамента. Шагая по лестнице вслед за доктором, с каждым пролетом опускаясь все ниже и ниже, Виртуоз в очередной раз задался вопросом: почему экземпляр выбрал для побега такой странный маршрут? Вместо того, чтобы подняться на два лестничных пролета и выбраться без проблем на улицу, он полез в канализационную шахту?

Виртуоз вполне допускал тот факт, что после пробуждения у экземпляра могла наступить дезориентация — он мог подумать, что находится в высотном здании и поэтому вполне естественно искать выход, спускаясь по лестнице. Все так. Но пара подсобных помещений и главное — крышка люка, ведущего в канализационный коллектор, должны были убедить его в обратном. Не убедили. Беглец пошел по трудному пути — чего только стоило без помощи всяких средств отодвинуть в сторону крышку люка…

Хотя, после порванных ремней с вывернутыми болтами, в это верилось легко.

Виртуоз некоторое время постоял возле открытой крышки люка, которую так и не удосужились закрыть. Потом достал фонарь из нагрудного кармана и осветил внутренности вертикального столба. Лестница выглядела надежной, но страховка никому еще не помешала.

— Когда планируете идти туда? — размышления Виртуоза прервал тихий голос доктора.

— Сегодня в ночь, — Виртуоз не видел смысла делать из заброса тайну.

— Значит, не увидимся. Удачи вам. Знаете, меня всегда интересовал вопрос, что вы чувствуете там, глубоко под землей? Как вы вообще справляетесь со страхом? Меня, пожалуй, не загнал бы туда и страх перед смертью.

Виртуоз пожал плечами. Отвечать он не собирался.

— А вот ваш предшественник был разговорчивей, — пробормотал доктор, так и не дождавшись ответа.

Виртуоз резко обернулся.

— Вы разговаривали со Стрельцом перед забросом?

— Да… разговаривали… перед… после…

Последнее слово доктор бросил уже на ходу. Виртуоз был вправе сомневаться, так ли он его расслышал. Сверля тяжелым взглядом спину доктора, поднимавшегося по лестнице, Виртуоз думал о том, что исходя из того впечатления, которое у него сложилось, он мог бы не сомневаться только в одном: что у заведующего лабораторией поехала крыша.

Группа в составе четырех человек, возглавляемая Стрельцом, вышла по следу экземпляра спустя два часа после бегства. Из заброса никто не вернулся. Более того, Стрелец ни разу не выходил на связь. Так что теперь группа Виртуоза преследовала две цели: отыскать следы не только беглеца, но и пропавшей экспедиции.

Стрелец — опытный диггер, имевший за плечами не одну сотню забросов. Вот почему у Виртуоза были все основания полагать, что спуск предстоял сложный.

Занятый своими мыслями, Виртуоз не сразу обратил внимание на то, что при прощании доктор протянул ему руку. Атавизм — наследие прошлых времен, подумал Виртуоз, но руку пожал. В ту же секунду он почувствовал, как к ладони что-то приклеилось. Взгляд доктора при этом выражал крайнюю степень заинтересованности происходящим. Так патологоанатом мог вскрывать очередной труп со словами: "Ну-с, и что у нас тут внутри?"

Виртуоз промолчал. Позже, в машине, он рассмотрел то, что всучил ему доктор. Мини-флэшка, такой сейчас редко кто пользуется. Зачем доктору понадобилось передавать такой хрупкий предмет под прицелом видео камер, когда это можно было сделать уровнем ниже, у открытого люка? Может, для того, чтобы избежать ненужных вопросов? А нацеленный глазок камеры волей-неволей сделал из них соучастников.

Нечего было и думать о том, чтобы прослушать бредни доктора в спокойной обстановке: до заброса оставалось всего ничего. Решив, что возьмет флэшку с собой, Виртуоз вывел машину на оживленную улицу.

ПРИМА

В первую секунду девушка решила, что у нее пошла кругом голова. Вдруг подалась вперед дверь, в которую она уперлась лбом. В следующую секунду ее повело в сторону: как только обнаружился зазор между полотном и косяком, девушка оказалась прижатой спиной к стене в темной прихожей. Дверь закрылась, будто и не открывалась вовсе.

Девушка стояла в темноте, освещенной лишь светом, падающим от телевизора, работающего на кухне. Смотрела в лицо своему спасителю, стараясь, чтобы взгляд не скользил ниже. Он был абсолютно голым, этот молодой человек лет двадцати пяти. Блондин, выше среднего роста, с такой короткой стрижкой, что вряд ли длина волос превышала один сантиметр. Хозяину квартиры было чем похвастаться — его отличало на редкость атлетическое сложение. Сильная шея переходила в крутой овал плеч, рельефно обозначенная грудь, расчерченный на квадратики брюшной пресс. Быстрый взгляд, который вопреки желанию, девушка скосила ниже, не произвел на молодого человека никакого впечатления.

— Вляпался, блин, по…, - устало произнес спаситель. И вместо слов благодарности, на губах у девушки завертелись подсказки: "по самые помидоры, по самое не хочу, по самые гланды".

На лестничной площадке, отделенной от прихожей полотном двери послышалась возня. Возможно, объявись спаситель пятью минутами ранее, преследователям пришлось бы повозиться, отыскивая беглянку. Но тот временной промежуток, который разделял шум закрывшейся двери от звука шагов был явно мал для того, чтобы у них возникли сомнения по поводу ее местонахождения.

Раздался негромкий стук в дверь и девушка невольно вздрогнула.

— Эй, — послышалось из-за двери. — Открой, а? Как там тебя…

— Хулиганы или? — спаситель не договорил. А девушка не успела ответить, даже если бы и собиралась.

Ответ пришел чуть позже.

— Ага. Заречный Сергей Александрович. Двадцать девять лет. Менеджер компании "Эх, прокачу"…

— Понятно. — Спаситель его не слушал. — Хулиганы с ПК. Весело. Значит, вляпался по…

Молодой человек вздохнул и девушке стало стыдно. В мрачном склепе, где цепным псом бился инстинкт самосохранения, ушлым тараканом завелось другое чувство. Глупо получилось. Стоило стучаться в двери, надеясь на спасение, чтобы, добившись своего, мучиться от стыда! Теперь вместо одного трупа будут два. Достучалась, называется. Чувство было острым до такой степени, что девушке захотелось распахнуть дверь и выйти… навстречу пулям? Это уж вряд ли. О скорой смерти после того, что она сделала, ей можно и не мечтать.

Пока она размышляла, молодой человек исчез. Когда минуту спустя он возник на пороге комнаты, полностью экипированный — в странной прорезиненной куртке, в высоких сапогах, обтягивающих икры, с рюкзаком за спиной — она ахнула. Более того, за плечом молодого человека весьма недвусмысленно выглядывало дуло автомата.

— Сколько их? — одними губами спросил он.

— Много… Больше десяти, — девушка разлепила сухие губы.

— Много, — согласился он. — Решатся на крайности, — это был не вопрос.

— Слышь, парень, не души, а? — снова послышался голос. — Открой. Даю тебе слово — останешься в живых…

Спаситель улыбнулся и в глазах его заплясали искры.

— Слышишь? — после паузы продолжал домогаться тот же голос. — Мне нужна только девчонка. Ты мне без разницы. Слышь? Парень, не будь идиотом. Я не собираюсь начинать тут осаду. Мне нужна эта сучка и ее получу. Смотри сюда…

Молодой человек с места не двинулся и до того чтобы посмотреть в глазок не снизошел.

— Когда-нибудь эта фигня должна была случиться, — пробормотал он, но смысл его слов дошел до девушки чуть позже.

— Ты знаешь что это, верно? — вкрадчивый голос, казалось, раздавался совсем рядом. — Кому нужны все эти заповеди — холодное оружие, калибр… Кому нужны заповеди, которые нельзя нарушить? Смотри сюда — это граната…

— Будем выбираться, — сказал молодой человек. — Раз делать нечего, а умирать не хочется.

— Хорошо, — задумчиво произнесли из-за двери. — Считаю до десяти…

— Этого хватит, — уже на ходу бросил парень и исчез, кивнув напоследок девушке "следуй за мной".

Она не заставила просить себя дважды. Тем более, что в спину настойчиво подтолкнула цифра "девять", сразу уменьшив время, отпущенное на жизнь на одну десятую.

Сомнений в том, что скоро все кончится, у девушки не было: первый этаж — жалкое пространство двушки, ограниченное решетками на окнах и железной дверью. Куда отсюда выбираться? За первой гранатой в образовавшийся провал полетит следующая. Возможно, парню удастся проредить дружные ряды нападавших. Двух человек она возьмет на себя — и то, в том случае, если они окажутся в непосредственной близости и не ранят ее в какой-нибудь не так уж и важный — по их представлениям — орган. А поскольку представления у преследователей извращены, коленная чашечка вполне подходит под это определение.

Девушка прошла по коридору, переступив через мерцающий прямоугольник света, что падал из кухни. В комнате царил беспорядок. Кресло отодвинуто в сторону, угол ковра откинут. В полу, освещенный светом фонаря зиял вход в подвал. Насколько она успела заметить — вниз вели ступеньки.

— Двигайся, — сказал парень и лучом фонаря указал направление.

Жаль, что в жизни все не может быть подчинено такому простому слову. "Двигайся". И никаких вопросов, и никаких проблем.

Девушка быстро сбежала по ступеням. Только на долю секунды ее левая рука с задравшимся рукавом задержалась на полу. Она одернула руку, но было поздно — луч света будто нарочно лизнул едва затянувшийся шрам, зигзагом алевший на запястье. Про себя девушка чертыхнулась. Далеко ходить не надо: понятно, какой вывод сделает парень.

Она стояла на бетонном полу, озираясь по сторонам и вдыхая странный запах. Пахло мокрой бумагой. Дожидалась, пока спустится парень и закроет дверцу над головой.

Он так и сделал, с силой захлопнув деревянную крышку. Только звук ее падения был равносилен близкому раскату грома.

Потому что в этот момент раздался взрыв.

Лучи фонарей то сходились — и тогда в этом трогательном единстве вдруг обнаруживался тайный смысл, то расходились — и тогда пятна света, занятые поиском ускользающего смысла блуждали по стенам коллектора.

Темнота, вечная спутница подземного мира неохотно пропускала свет в свое гнилое нутро. Но болезнь зашла так далеко, что даже блеклых лучей хватало на то, чтобы разглядеть язвы коррозии, расползавшиеся по металлу рыжими кратерами, чудовищные опухоли сталактитов, истекающие влагой, рваные бока трещин, заполненные колониями белесых, толстых червей.

Ведомая парнем, девушка бездумно шагала по коллектору, выдергивая высокие сапоги на рифленой подошве из чавкающей грязи. Шла, всеми силами старясь не думать о том месте, куда ее занесло волею судьбы. Опять занесло.

Судьба расставила хитроумные ловушки. Куда ни ступи, все равно в конечном итоге окажешься под землей. Где от старта до финиша тебя отделяет лишь время, как в корсет затянутое металлическими скобами тюбинга.

Ливневка, по которой они шли, подставляла бетонные бока под свет фонарей. Сравнительно сухая, если не считать толстого слоя грязи, размытого стоками недавнего дождя.

Девушка старалась не отставать. Каска, которую ей выдал парень, была чуть великовата. Девушке приходилось на ходу поправлять ремень, но это мало помогало.

Когда спаситель протянул каску, выуженную из ниши в подвале, словно специально приготовленную для такого вот экстренного случая, девушка отказалась. Вернее, попробовала возразить. Невзирая на слабое сопротивление, ее спутник нахлобучил ей на голову пластиковый головной убор с коротким "надо".

Смысл волшебного слова дошел до девушки почти сразу, когда спускаясь в шахту, она с размаху ударилась головой о железный обод, ограждающий вход. Она слабо ахнула, но смотреть на молодого человека не стала. Еще не хватало разглядеть в его глазах усмешку. Пусть остается в ее воображении благородным.

Эхо давилось звуком шагов. Луч фонаря, встроенный в каску, цепляясь за трещины в бетоне, задерживался на широкой спине молодого человека, идущего без оглядки. Каска, кроме того что спасла девушку от ссадины, причиняла массу неудобств. Бока, надвинутые на уши, приглушали звук шагов настолько, что как ни старалась, девушка не могла с уверенностью определить: идут ли за ними преследователи или давно потеряли их след.

Преследователей мог сбить с пути тот обманный маневр, который предпринял парень. Вместо того, чтобы свернуть в просторный коллектор, молодой человек втолкнул ее в тюбинг, диаметр которого вряд ли был больше метра. Идти пришлось согнувшись. На осклизлом полу, залитом водой, девушка не удержалась и упала на колени, едва не ткнувшись лицом в грязь.

Девушка не знала, куда ведет ее молодой человек. Все попытки завязать с ним разговор потерпели фиаско. Однако мимо ответвления от ливневки, в котором поднималась к люку лестница, наверняка ведущая на поверхность, девушка пройти спокойно не смогла.

— Эй, — окликнула она молодого человека. — Мы разве подниматься на поверхность не будем?

— Сегодня? — Он обернулся на ходу. — Это вряд ли.

— Что же, мы всю ночь будем блуждать тут?

Он не ответил.

— Эй, — не сдержалась она, — скажи хоть, как тебя зовут?

— А тебя?

— Меня зовут Прима, — честно призналась она. По крайней мере, других имен она не помнила.

Память молчала. Она и не могла говорить. Мертвая память лежала на дне сознания. Прима пропустила тот момент, когда от всех воспоминаний в голове остался мертвый груз, который приходится носить с собой. Труп разлагался. И те видения и образы, что возникали иногда — не более чем жалкие останки того, прежде яркого, начинающегося почти от рождения человека и угасающего с его смертью.

— Сигареты…

— Какие сигареты? — рассеянно спросил она.

— Марка такая сигарет была. "Прима". Мне прадед рассказывал.

— Не знаю.

Молодой человек надолго замолчал и Прима устала ждать.

— Эй. Как тебя зовут?

Парень прошел еще с десяток шагов, прежде чем ответил.

— Ты права. "Эй" — это неудобно. Зови меня Ариец.

Девушка покатала в голове туда-сюда слово и оно ей не понравилось.

— Хорошо, — вздохнула она. — Я буду так тебя называть.

— Ты не первый раз под землей, — это прозвучало как утверждение.

— Не первый, — легко согласилась она. — Мой брат был нью-ди.

Сказала и поперхнулась. Ее поразили свои собственные слова. То ли то, что у нее был брат, то ли то, что он был новым диггером. Прима хотела сконцентрироваться на том, что вырвалось у нее из памяти, но кроме слова "брат" там ничего не было.

— Понятно. Диггер. Из новых, — донеслось до нее.

— Да, я не первый раз под землей, — повторила она себе, свой упрямой памяти. Но чертовка молчала.

Брат. Брат. И это слово тоже не было брошенным в воду якорем, над которым качалась в голубой лазури лодочка, полная объясняющих определений и историй. Нет. Скорее, слово было контрольным выстрелом в голову, той точкой, что означала конец всяких историй.

Проявлялась и исчезала из мрака реальность. Кто-то, кому принадлежали тысячи кубических метров пространства, забитого вонью, плесенью, изъеденного ржавчиной, скупо отмерял куски, выхваченные из хитросплетения лабиринта.

Странное чувство не оставляло Приму. Словно и мусор, и обшарпанные стены, и трубы — все это существовало здесь и сейчас, потому что десятком метров назад или вперед ничего подобного не было. Только тонны и тонны земли.

Если есть ад, то это бесконечные метры туннелей, черно-белым кадром проявляющиеся из небытия, туннелей, в конце которых не бывает света.

Девушка перевела взгляд на Арийца. Как по-хозяйски он движется внутри тюбинга — быстрый, ловкий, полный оптимизма, этакая упорядоченная заряженная частица всей системы подземки, неутомимый энерджайзер. Посмотрела на него и позавидовала: то, что для нее ад, для него, возможно, рай. И еще она подумала о том, что пройди он через те испытания, через которые прошла она, возможно, вымыло бы его уверенность пустой породой из лотка с золотым песком. Не злое проклятие сквозило в раздумье, а досада оттого, что кому-то везет, а кому-то нет.

Рай-ад размножался, двоился туннелями как ряды рельсов на стрелках. Одна ветка потянулась вправо, вторая нырнула в темноту затопленного производственного помещения. Сузилась до размеров дорожки, зажатой двумя рядами контейнеров, обогнула бассейн, затопленный водой и уперлась в железо ведущей наверх лестницы.

Прима шла за диггером. Луч ее лобастым щенком бодал широкую спину. Тропа вела вдоль бассейна. Иссиня-черная водная гладь казалась пуленепробиваемым пластиком, скрывающим в глубине что угодно. Взгляд девушки, скользя по грязному кафелю тропы, то и дело срывался в бассейн. Вода бликовала и складывалось впечатление, что оттуда, с глубины, за путниками настороженно наблюдали. В какой-то момент Приме показалось, что вместо того, чтобы ползти дальше, луч света задержался на поврехности, ушел влево и вдруг исчез. Девушка вздрогнула, отпрянула от края бассейна. И так резко отскочила, что едва не съехала в черный притаившийся мрак.

Ариец стоял у лестницы, облокотившись на одно из звеньев и не сводил с девушки внимательных глаз.

— Все в порядке? — поинтересовался он и как бы невзначай коснулся взглядом оголившегося запястья на левой руке.

— Все в порядке, — с вызовом ответила она и одернула рукав. Какой порядок может быть в аду? Адский.

— Хорошо, если так, — улыбнулся он и в глазах его снова заплясали искры. — Я поднимусь первым. Потом крикну тебе. Без сигнала на лестницу не лезь. Она гнилая — навернемся оба.

Прима кивнула.

Скрипела лестница в такт его шагам. Прима смотрела на рифленые подошвы его сапог, забитые грязью. Потом диггер исчез в дыре в потолке и смотреть стало не на что. Сверху посыпался песок и наступила тишина.

Прима стояла, вцепившись в звено лестницы и ждала сигнала, чтобы птицей взлететь вверх. Звенья проржавели. Кипящая, многоярусная ржавчина гнездилась глубоко. Пигментные пятна расползались по сторонам, заражая проказой нетронутые места.

Стояла тишина. Самое страшное, что абсолютное безмолвие еще не гарантирует того, что за ее спиной…

Ей почудилось движение и она обернулась, заранее готовясь закричать от страха. Заплясали тени на стенах, с готовностью раскинули крылья. Ничего страшного за спиной не было. Рыжели обшарпанные стены, проблескивал в пятне света покрытый грязью кафель.

Ничего не изменилось. Только уровень в бассейне стал выше. Вода медленно поднималась как человек, которому некуда спешить. Вздулась волна и также неспешно, без всхлипа, прошлась от борта к борту.

Прима задохнулась от ужаса, не в силах оторвать взгляда от бассейна.

Черная гладь сравнялась с бортами и лениво плеснула на кафель. Отодвинулась назад и вдруг, неторопливо перебирая длинными языками, потянулась к стене.

От страха Прима не дышала, насилу сдерживаясь, чтобы не броситься вверх по лестнице. Пальцы, вдавленные в перила, свело судорогой.

Вода поднималась.

Затравленно оглянувшись по сторонам в поисках чего угодно, лишь бы держаться подальше от воды, Прима ужаснулась. По стенам, заполняя острова обвалившейся штукатурки, текла грязь. Долгие, вязкие струи ползли вниз, пока не соединились с водой, вышедшей из берегов. Это странное, слитое пространство, масляно блестевшее в лихорадочном свете фонаря, казалось единым целым. Зыбким, подвижным. Еще секунда и вопреки законам физики, сдвинется стена, подобно граням кубика Рубика поменяется местами пол с потолком. И тогда бездонная, черная бездна окажется под ногами.

Прима не чувствовала своих рук. Она ждала сигнала и с каждым мгновением таяла ее уверенность в том, что это произойдет. Дышала широко открытым ртом, давила в себе безотчетное желание, невзирая на предупреждение, вскарабкаться наверх. И плевать на то, что сорвется гнилая лестница и тогда вместо одного трупа, разорванного на части тем, кто шевелится под толщей воды, здесь будут два!

Вода коснулась сапог и полезла выше. Струи на стенах шевелились как бесконечная вереница ползущих тараканов. Из бассейна, одна за другой, на кафель выкатились большие гладкие волны.

Беспомощная, отчаянно соображая кого или что молить о пощаде, Прима вскрикнула от ужаса. Вода на другом конце бассейна вздулась уродливым горбом. Наращивая волны, наслаивая их друг друга, словно для того, чтобы скрыть содержимое, вырос столб воды. Вдруг случилось немыслимое: к столбу со стен потянулись вязкие струи. Прямо на девушку, пожирая свет, распластав от стены до стены черные тугие щупальца, чудовищной по размерам кляксой, двинулась ставшая на дыбы вода.

— Прима!…ма!…ма! — донеслось сверху.

Эхо еще не стихло. Оттолкнувшись от земли, как птица, выпущенная из клетки, Прима вцепилась в железо и так быстро, как только могла, полезла наверх. Страх никуда не делся. Он повис на ногах, цеплялся за одежду. Отчаянно, из последних сил перебирающей ногами и руками Приме казалось, что она тянет за собой черную бездну, прилепившуюся к ней. Что еще шаг, и она не выдержит тяжести — рухнет вниз, увлекая за собой лестницу, вывороченную из бетона. Страх тащил вниз и отпустил только тогда, когда Прима протиснулась в дыру на потолке.

— Что-то случилось? — спросил Ариец и в его словах сквозило беспокойство.

— Ничего. Не. Случилось, — отрывисто сказала Прима, набирая воздуха для каждого слова.

Он ничего не сказал. Но в карих глазах зрело участливое "хочешь поговорить об этом?". Прима поспешно отвела взгляд в сторону. Ничего обсуждать она не собиралась. Ад, он и есть ад.

Тревога никак не хотела отпускать ее из липких объятий. Прима пошла вперед, терзаясь неизвестностью: где, интересно, селился этот ад — у нее в голове, или снаружи?

Через сотню шагов по огромному, диаметром метра два с половиной туннелю девушка обрела присутствие духа. Легендарный творец ужасов, подземка, порами бетона впитав дозу животного страха, решила дать передышку подопытному кролику. Как таблетку успокоительного приняла Прима сухой цемент, мягко хрустевший под ногами, обманчивую, гулкую тишину подземного перехода, обещающую скорый выход на поверхность.

— Ариец, а тебе не бывает страшно…

Начала девушка и не договорила. В ту же секунду молодой человек оказался рядом с ней. Тяжелая рука в перчатке легла ей на лицо, закрыв рот.

— Тихо, — выдохнул он ей в лицо.

Она прислушалась, но ничего не услышала. Зато увидела.

Врезанная в туннель ливневка, брала начало за спиной у парня. Прятались во мраке тугие скобы, вбитые в бетон. На полу, недалеко от того места, где они стояли, тьма рассеялась и в грязи обозначилась черная глубина открытого люка. Стали различимы пятна ржавчины, рыжеющие у самого края. Из центра, прямо из пустоты, абсолютно беззвучно, цепляясь когтями за малейшие зазоры, выбралась наружу длинная, сухая человеческая рука. Пошарила вокруг, ища опору. Потом слева, в противоположном направлении выбралась еще одна рука. Такая же невообразимо долгая — вместо трех с четырьмя сочленениями. Зашевелилась, ломаясь в суставах, потянулась ближе к тому месту, где стоял парень.

Расширенными от ужаса глазами, Прима смотрела молодому человеку за спину, ожидая, когда на свет выберется и сам обладатель этих чудовищных конечностей. Но вместо этого, из дыры вдруг выползла еще одна рука. И еще одна.

Девушка хотела замычать и не смогла — от страха пересохло во рту.

Перехватив ее безумный взгляд, Ариец понял все без слов. Резко обернулся. В его руке, как естественное продолжение, обозначилось черное дуло пистолета.

Когда он снова повернулся к девушке, взгляд его не выражал ничего, кроме легкого недоумения.

— Ты… видел? — шепнула она онемевшими губами, вглядываясь до рези в глазах в ставшую непроницаемой тьму.

Ариец отрицательно качнул головой и приложил палец к губам.

Девушка услышала, наконец, то, к чему он ее призывал: звук далеких, пока, голосов.

ВИРТУОЗ

Штучка от души потянулась, давая возможность всем насладиться видом ее достоинств, которые так умело скрывал камуфляж. Всем — это Бразеру и Коллайдеру. Виртуоз слишком хорошо помнил, как выглядели все эти достоинства без одежды. Впрочем, может память его и подводила — много времени прошло с тех пор.

Года три назад, двадцатилетняя девчонка только начинала карьеру в Управлении по делам диггеров. Глаза в полнеба, грудь с вызывающе торчащими сосками туго обтянута тонкой тканью блузки. Пришла и зацепила ветерана, боевого кавалера ордена… Неважно. Оставим звания для мирной жизни. Здесь, под землей, действия, максимально приближенные к боевым, диктуют свой распорядок. И свои мысли. Тем более, что все давно прошло. Угас огонь и даже пепел развеял ветер. Да и было хоть что-нибудь, кроме секса? Для Виртуоза вопрос решался однозначно — нет. Как на тот же вопрос отвечала Штучка, его не интересовало.

Женская любовь — плоскость, покоящаяся на трех китах. Секс, деньги и чувство защищенности от завтрашнего дня. Что мог дать Виртуоз красивой девушке? Секс? У него изначально складывалось впечатление, что ей требуется больше, чем он мог предложить. С деньгами дело обстояло с точностью до наоборот: не в правилах Виртуоза было содержать женщину. И последнее. Однажды обжегшись, он предпочитал держать отношения с любовницами в подвешенном состоянии. В один прекрасный день Виртуозу показалось, что пара часов секса неравнозначна тем претензиям, что стала предъявлять к их отношениям Штучка. К ее чести — разрыв она пережила легко.

Девчонка справлялась со своими обязанностями. Им не раз приходилось работать в паре после того, как от отношений остался один пшик. Достаточно вспомнить дело о пропавшем нью-ди. Кроме того, что была Штучка заводной, девчонку отличало ее одно качество, которое под землей Виртуоз ценил превыше всех остальных. Она обладала редким чутьем. И если Штучка стояла у развилки, приоткрыв рот и высунув по-змеиному кончик языка, стоило задуматься — а не проще ли повернуть назад и поискать другую дорогу?

Сейчас же, в подземном мире, ограниченном светом фонарей, встроенных в защитные шлемы, Виртуоз ясно понял: весь этот спектакль с потягиванием рассчитан на одного зрителя. На него.

Виртуоз вытянул указательный палец и ткнул им вниз. В вертикальный столб шахты. Шутки в сторону — пора начинать спуск.

Штучка поняла все без слов. Взгляд ее стал сосредоточенным, погруженным в себя. Она дернула карабин, надежно пристегнутый к единственно уцелевшему звену решетки и в ту же секунду нырнула в глубину.

Рыжая пыль, которую подняла Штучка, облаком повисла в воздухе. Виртуоз задержал дыхание, чтобы не чихнуть. Такое обилие пыли в стволе шахты, пропитанном сыростью, ни о чем хорошем не говорило. Не более недели прошло с тех пор, как здесь прошла группа Стрельца — пыли должно быть меньше. Это первое. И второе. Как умудрился сбежавший экземпляр, в чем мать родила, без всяких приспособлений, спуститься — в лучшем случае — в пятиметровую шахту? Прыгнул? Или, цепляясь за сваренные стыки тюбинга скользил вниз, оставляя на острых краях кое-где уцелевших звеньев куски собственной кожи?

Веревка, натянутая тугой струной, обессилено повисла. Виртуоз собрался поинтересоваться в переговорное устройство, вмонтированное в шлем, как прошел спуск и тут эхо выплюнуло сдавленные слова.

— Суки… суки…

В тот же миг Виртуоз кивнул Бразеру, призывая к решительным действиям. Крепкий, накаченный парень, перевалился через край люка и исчез, сжимая в руке веревку. Виртуоз не успел дать ему отмашку, потому что в следующий момент в наушниках раздался спокойный голос Штучки:

— Все в порядке, шеф. Крысы, суки…

Виртуоз спускался последним. Ему жаль было оставлять снаряжение. Но выбрасываться предстояло в другом месте. А оставлять на точке человека — такую роскошь он не мог себе позволить.

Спецназовец не торопился, тщательно разглядывая торчавшие из железа детали. Все пытался увидеть на рыжем от времени металле пятна крови. Его попытки не увенчались успехом. Если бы Виртуоз не был уверен в том, что этот путь — единственно возможный, он бы решил, что беглец спустился в шахту аки птица. Аки птица, видящая в темноте.

— Что вы плачете здесь, одинокая, глупая, деточка? — копируя голос забытого певца, негромко пропел Бразер. И затих, натолкнувшись на огнестрельный взгляд Штучки.

— Заткнитесь оба, — предупреждая обычную "дружескую" перепалку, приказал Виртуоз. Иногда он был не прочь предоставить людям возможность расслабиться. Однако это "иногда" к настоящему времени не относилось.

В глазах рябило от мельтешения серых тел. Загоралось и мгновенно гасло пламя многочисленных глаз. Беспорядочная россыпь огней некстати рождала ассоциации с елочной гирляндой.

Отсюда, из тупика, расположенного прямо под шахтой, где в узком жерле блуждал сквозняк, брал начало туннель. Проложенные по дну рельсы, на которых замерла рассохшаяся вагонетка, тонули в вязкой мгле уходящего в пустоту мрака. И только сеть мелкого бисера, блестевшего на рельсах соперничала с блеском крысиных глаз.

Обойдя вагонетку, по сигналу Виртуоза первым двинулся вперед Коллайдер. Высокий, мощный, незыблемый. Лишенный каких бы то ни было принципов кроме одного — выжить, он походя пнул сапогом обнаглевшую крысу. Ростом в холке с кошку, та беззвучно кувыркнулась в воздухе и смачно шлепнулась в толпу таких же уродливых созданий. Длинный, лишенный шерсти хвост, росчерком кнута вспорол тишину.

Следом за Коллайдером двинулся Бразер.

Краем глаза Виртуоз успел заметить, как замерла Штучка, шагнувшая, было, вперед. Наклонила голову, прислушиваясь к тому, чего он слышать не мог. Проверено.

Виртуоз замешкался, ожидая, к какому выводу приведет Штучку кратковременный транс. И все равно: какую бы опасность ни готовила темная глубина туннеля, путь один. На карманном ПК, который Виртуоз предпочитал пореже доставать — он помнил маршрут наизусть, ближайшая развилка светилась метров через двести. Так что выбора не было, как бы ни кривила Штучка свою симпатичную мордашку.

Вместо того, чтобы пойти прямо, Штучка внезапно повернулась и направилась к вагонетке, укрытой чем-то похожим на брезент.

Брезентом это и оказалось при ближайшем рассмотрении. Виртуоз пришел девушке на помощь, обратив внимание на те усилия, которые прилагает она к тому, чтобы отодвинуть неподатливый материал.

В углублении, в позе затаившегося перед прыжком зверя лежал скелет. Именно такое впечатление и возникло у Виртуоза, когда он отпрянул, выпуская на свободу с десяток крыс. Огромная черепная коробка, перекрещенная странными полосками, словно кто-то пытался собрать воедино расползающиеся кости, выдвинутая вперед мощная челюсть с торчащими клыками. Подогнутые под себя конечности — две пары передних, не считая задних — то ли зверь, то ли мутант.

Мало ли дерьма скрывает тонкая скорлупа асфальта? Начиная от Черных Копателей — людей-каннибалов, которые десятилетьями живут под землей, не появляясь на поверхности, кончая животными, подвергшихся различным мутациям. И, конечно, не стоило сбрасывать со счетов не виданные доселе организмы, созданные природой под воздействием предлагаемых обстоятельств. А что может получиться из того, что бурлящим потоком несется по нескончаемым артериям коллекторов, копится под бетонным основанием погребенных, казалось бы, навсегда свалок, сочится кислотой из законсервированных военных и атомных объектов, где уровень защиты давно пришел в негодность? Ответ очевиден. Дерьмо и получится. Наподобие того, что застыв в позе Сфинкса пялилось на Виртуоза черными дырами глаз.

— Урод… четыре руки, — задумчиво произнесла Штучка и задернула брезент, повинуясь старой привычке диггеров — все оставлять неизменным.

— Если. Руки. А то и лапы, — на ходу бросил Виртуоз.

Он пошел по туннелю, ловя светом фонаря то мощную спину Коллайдера, то металлические стыки, покрытые ржавчиной, то периодически проявляющиеся из грязи рельсы. Шел, и думал о своем. Как ни напрягался, не смог представить себе в густой, почти осязаемой черноте бредущего на ощупь сбежавшего экземпляра. Утопающего по щиколотки в грязи и беспомощно отбивающегося от крыс. И все это — в полной темноте.

Виртуоз ясно видел отпечаток рифленой подошвы — скорее всего, оставленный кем-то из группы Стрельца. И никаких отпечатков босых ног. Не проходил здесь экземпляр. И точка.

Либо доктор оказался прав, и после анабиоза экземпляры приобретали новые свойства, превосходящие человеческую природу, включая и фантастические. Передвижение по воздуху, например. Либо кто-то счел нужным скрыть от Виртуоза информацию. Какую — вот вопрос. Но и этот вопрос ничтожество по сравнению с другим — зачем?

Огромная тень, в прыжке превосходящая человеческий рост, метнулась из мрака, оттуда, куда не мог дотянуться свет фонарей. У Коллайдера, идущего первым, не оставалось шансов. Скорее всего последнее, что удержалось бы в его памяти — оскаленная морда чудовища, нацеленная ему в горло.

У него не осталось бы шансов, если бы секундой раньше Виртуоз не решил проверить, достаточно ли быстро вынимается пистолет из заплечной кобуры. По запросам, эта часть туннеля, исхоженная диггерами вдоль и поперек, не представляла опасности. И все же — береженого бог бережет.

Пистолет так и остался в его руке, когда темнота отрыгнула настоящее чудовище. В обезумевшем свете фонарей ярками прожекторами вспыхнули круглые глаза. Именно по ним и выстрелил Виртуоз, в долю секунды успев снять пистолет с предохранителя.

Тут же раздался еще один выстрел. Но Штучка промахнулась. Пуля впилась в бетон, выбив каменную пыль. Опасаясь задеть Коллайдера, накрытого огромным, покрытым шерстью чудовищем, стрелять больше девушка не стала.

Коллайдер инстинктивно выставил руку, согнутую в локте, когда сверху на него обрушилась махина. Он упал на спину, из последних сил стараясь удержать оскаленную пасть, рвущуюся к горлу.

Подминая спецназовца по себя, чудовище глухо рыкнуло. Многократно усиленный эхом рык слился со звуком выстрела. Бразер, стоявший ближе всех, еще успел выстрелить, не опасаясь задеть товарища.

В тесном пространстве, заключенном в круг света, барахтался клубок спутанных тел. Прокатился по грязи, расплескивая гроздья черных брызг, уперся в рельсы. Туша чудовища была необъятной, но и Коллайдера отличал немалый вес.

Мощные лапы, унизанные когтями, скребли плотную ткань бронежилета. Из глубин пасти наружу рвался низкий, рокочущий хрип. Гора мускул пригвоздила Коллайдера к земле.

Опередив Штучку, бежал Виртуоз, на полном ходу перескочив через груду замшелых кирпичей. Запах мускуса — тяжелый, душный, наводнил туннель. Летучими мышами, атакующими свет, по стенам метались тени.

На лбу Коллайдера вздулись жилы. Сдерживая натиск правой рукой, выставив ее как щит, отделяющий пасть от его горла, спецназовец пытался выудить нож из-за голенища сапога.

Кипела на клыках оскаленной морды слюна. Тягучими каплями, смешанными с кровью падала Коллайдеру на грудь. Беззвучно, оскалом соревнуясь с чудовищем, изо всех сил спецназовец удерживал пасть на расстоянии. Казалось, еще секунда и желтые клыки пробьют беззащитное горло.

Рывок.

Ценой неимоверных усилий, Коллайдер перевернул черную тушу на спину. Навалился сверху, впился рукой в горло, покрытое шерстью. Короткий взмах и нож по рукоять погрузился в шею, со скрежетом пробив шейные позвонки.

Когда остальные подоспели на помощь, все было кончено. Могучее тело чудовища свело судорогой. Черная, маслянистая жидкость текла из раны, путаясь в бурой, свалявшейся шерсти.

Коллайдер стоял, сжимая нож. Он тяжело дышал и отплевывался. Перепачканное в грязи и крови лицо не выражало ничего. У его ног издыхало нечто среднее между медведем и собакой.

— Как ты? — скупо поинтересовался Виртуоз. Дождался короткого утвердительного кивка и пнул ногой поверженное чудовище.

— Крысоед, — Бразер убрал пистолет в кобуру. — Только большой. Отожрался, гад. Первый раз вижу, чтобы крысоед нападал на людей — что ж ему, жратвы не хватает?

— Все когда-нибудь случается в первый раз, — сказала Штучка и обернулась к Коллайдеру. — Ты в крови.

— Я в порядке. Это не моя кровь.

— Какой черт — в порядке! У тебя на шее рана. Задела, тварь. Я обработаю…

— Оставь.

— Штучка, осмотри рану, — приказал Виртуоз. — Нам инфекций не хватало.

Штучка оказалась права. На шее у спецназовца, у ключицы и на щеке тянулись глубокие царапины. Пока девушка обрабатывала раны, Виртуоз осмотрел чудовище. Судя по всему, первый же выстрел попал в цель. Прямо в глаз. Вязкая кровавая каша закрывала отверстие. Виртуозу показалось, что в ране что-то шевелится. Поначалу он принял это за игру света, однако, опустившись на корточки понял, что так и есть. В ране, вспучиваясь белесыми телами струились черви. Странно. Если бы он не видел своими глазами, как чудовище двигалось, то подумал бы, что оно мертво. Мертво и изъедено червями.

— Оружие держать наготове, — сказал Виртуоз, сдерживая растущее раздражение. — Растянулись тут, как на прогулке в Центральном парке.

Перевесил автомат на грудь, снял с предохранителя и пошел первым, стараясь держаться ближе к стене туннеля. Умом понимал, что винить следовало только себя, но слово сказано. Это на земле, зачищенная территория считается относительно безопасной. В подземном мире есть только правило — отсутствие всяких правил.

Текли реки. Одна под ногами, другая заполняла туннель смрадом испарений. Ступая сюда, впуская в легкие вымороченный воздух, тухлый, словно побывавший уже в чьем-то нутре, становишься принадлежностью иного мира. Мира, не имеющего ничего общего с тем, что лежит на поверхности и тянется к солнцу железо-бетонными ростками.

В одну реку нельзя войти дважды, ибо это каждый раз другая вода. Но в том-то и дело, что туда нельзя войти и единожды. Струи текут и для реки не имеет значения твоя плоть — они свободно проходят сквозь нее. Хорошо, если все в тебе остается неизменным, но чаще бывает наоборот. Правда, Виртуозу казалось, что и человек, неся в себе положительный или отрицательный заряд меняет реку. И чем сильнее он заряжен, тем больше меняется река.

Все в мире взаимосвязано. Кроме мутантов и разного рода тварей подземка — или мы сами? — плодила аномалии. В первую очередь речь идет о тех зонах, что проявляют себя, воздействуя на человека, на его органы чувств. "Эффект диггера" — вот что Виртуоз поставил бы на первое место. Сама идея массовых галлюцинаций — и слуховых и зрительных — до сих пор вызывает смех в определенных кругах. Особенно в среде тех, кто никогда с этим не сталкивался.

Как там у Гераклита? Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный. Правило легко рушилось, потому что получалось, что один и тот же сон смотрели все, кто был в группе. Одиночество вдвоем, а то и втроем или вчетвером, — вот так вкратце объяснил бы аномалию Виртуоз.

Голоса, шепот, плач младенца, шум машин, раскат грома и крики птиц. Это самое малое из того, что приходилось слышать под землей. Чаще всего звуки, которым было не место под землей. То же касалось и зрительных галлюцинаций. Призраки, привидения, мчащиеся навстречу всадники и поезда, даже самолеты.

Звуки, которые слышали все, могли объясняться чем угодно: от вентиляционных ловушек, которые создавали аномальный повтор существующих на поверхности шумов, до неких животных (которые, кстати сказать, так и не были представлены в качестве аргументов), склонных к звукоподражанию. Со слуховыми галлюцинациями разбираться было легко. Вот с толкованием зрительных образов дело обстояло с точностью до наоборот.

Мчащиеся на полных парах автомобили и поезда — а сюда добавьте еще соответствующие звуки из пресловутых вентиляционных ловушек, оказывающиеся как нельзя более кстати — вот что заставляло всю группу, без исключений, в буквальном смысле лезть на стены, за неимением обочин.

На сегодняшний день у "эффекта" правдоподобных объяснений нет. Так, во всяком случае, считал Виртуоз. Те, кто занимались проблемой, городили с три короба научных терминов. Тут было и "сумеречность сознания", и "групповая мысленная "настройка", и "коллективная гипнотическая суггестия". Говорилось много. И в конечном итоге все сводилось к следующему, если перевести на простонародный язык: "а… нечего лезть куда не надо".

Виртуозу не раз доводилось быть свидетелем эффекта. Если случалась аномалия, вся группа, включая и какого-нибудь неверующего Фому, видела и слышала одно и то же. До мельчайших подробностей. Однажды — Виртуоз не любил об этом вспоминать — группа под его руководством "видела" самого владельца преисподней. В полном боевом снаряжении, с рогами и копытами. Сгорбленный, с трудом поместившийся в коллекторе, Люцифер распахнул пасть, из которой вырвался столб огня. Виртуоз, а он шел тогда первым, решил, что его участь — сгореть заживо. Не отдавая отчета в своем поступке, мысленно простившись с жизнью, он выпустил тогда всю обойму, в то время как группа, ни жива, ни мертва, лежала в жирной грязи коллектора, готовясь к смерти.

Да, галлюцинация. Да, ты понимаешь, что ни холодно тебе от нее, ни жарко. Но в том-то и дело, что картинка настолько реальна, что… Правильно. О том, что это галлюцинация ты узнаешь в последнюю очередь. Когда растворится она в воздухе, накрыв тебя с головой — мокрого от страха, уже простившегося с жизнью, досматривающего перед грядущим небытием калейдоскоп значимых событий.

Что касалось аномалий, где сбоили электронные приборы — этого добра под землей тоже хватало.

Были еще аномалии. Диггеры называли их ловушками. Давали им поэтические названия и… Старались обходить стороной. Потому что аномалии, нарушающие земные законы могли вызывать какие угодно чувства: восхищение, удивление, изумление, но опирались всегда на один фундамент — Страх.

Виртуоз сталкивался с одной ловушкой — "перевертышем". Называлась так аномалия потому, что там вода текла не сверху вниз, а наоборот. Он был в пещере, где по одной из стен, немыслимо до головокружения струилась в обратную сторону вода. Судьба дважды забрасывала туда Виртуоза, и каждый раз его охватывала дрожь: место казалось ему принадлежностью другого мира, а может, того же самого, только существующего в зеркальном отображении. Он даже голову инстинктивно задирал, повинуясь шальной мысли — а вдруг, там, на потолке он увидит себя? Себя, также стоящего в пещере с задранной кверху головой?

Что касалось аномалий, в одном Виртуоз не сомневался: в пустой бане и черти заводятся. Миллионы кубометров бесхозной пустоты давно принадлежали кому угодно. Только не людям.

От размышлений спецназовца оторвала Штучка.

— Да, — окликнула она его. — Ты знаешь, что доктор Барцев покончил жизнь самоубийством? Вчера, вскоре после твоего ухода. Я не стала тебе говорить сразу…

Виртуоз обернулся на ходу и ничего не сказал. Вот значит как. Значит, та флэшка, что греется в его нагрудном кармане, теперь послание с того света.

Он включит айфон часом позже. После того, как отправит Штучку и Бразера проверить тюбинг, что обходил туннель стороной. Вставит капсулу в ухо и нажмет воспроизведение.

И первая же фраза отошедшего в небытие профессора поразит его настолько, насколько вообще могут поразить слова.

АРИЕЦ

Суицидница. Причем, пыталась распрощаться с жизнью совсем недавно. Шрам свежий. И без швов. Резанула по запястью и тут же передумала. Странная девчонка. Сводить счеты с жизнью самостоятельно — пара пустяков. А вот когда с десяток человек выразили искреннее желание помочь в этом нелегком деле, сразу — и жизнь хороша, и жить хорошо.

Кстати, о помощниках. Откуда они взялись и в связи с чем их обуяло желание поучаствовать в жизни… точнее, в смерти девчонки, выяснить не удалось. Простенький вопрос "что случилось" остался без ответа. Только в глазах, и так огромных, вдруг чернильным пятном в воде стал расплываться по радужке зрачок. До такой степени, что Арийцу стало не по себе.

Жалость — это такая слепая старуха с клюкой, которая пролезет, куда захочет. Просунет в дверь свою дурацкую клюку и не захлопнешь, как ни старайся. А следом втянется сама и будет давить, преданно заглядывая в душу незрячими бельмами глаз.

Помог Ариец по доброте душевной девчонке, а в результате сплошная головная боль получилась. Возможно, вплоть до смертельного исхода. И самое неприятное: еще неизвестно, от кого этого исхода ждать. От преследователей? Или от самой девчонки.

Ариец шел по сухому, давно заброшенному коллектору, исключенному из общей системы. Он не останавливался для того, чтобы проверить, идут ли за ними следом. В сыром воздухе голоса разносились далеко. Преследователи не таились. Конечно, отдельные слова эхо не доносило, но гул стоял — будь здоров. То затухал, как волна во время прилива, то разрастался.

Ариец не оглядывался чтобы проверить: идет ли за ним девчонка или отстала. Более того, ему стало бы спокойней, если бы в один прекрасный момент он перестал слышать ее торопливые шаги за спиной.

Эхо, непривычное к подобным звукам растерялось — после секундной задержки туннель вдруг взорвался неясным гулом. Мальчики смеялись.

Ариец почувствовал, как в нем закипает злость. Они смеялись. Разрушили его квартиру, лишили его жилья. Не хватит воображения, чтобы представить, что там осталось после того, как разорвалась граната. Судя по взрывам, две. Вторая, брошенная вдогонку, наверняка превратила в крошево все, что было дорого Арийцу.

Дилетанты. Вторглись на чужую территорию, требующую предельной собранности и осторожности и ведут себя как свора собак, пущенных по следу… Грех не воспользоваться.

Мысль о засаде Ариец отверг сразу. Не с его двумя рожками к автомату принимать бой. Какое бы удобное место не было выбрано для засады, против гранат, пущенных умелой рукой, трудно найти аргументы. Прежде чем приступать к решительным действиям, следовало уменьшить число преследователей. Те, кто останутся в живых станут осмотрительней. И будем надеяться, что им достанет здравого смысла убраться отсюда подобру-поздорову.

Была еще одна мысль, побуждающая к преступлению. Стоило на ней сконцентрироваться, как душная волна накрывала Арийца с головой…

Диггер отвлекся, сосредоточившись. Где-то здесь должен быть шкуродер — узкая трещина в стене туннеля. Просочившись сквозь нее — осторожно, чтобы не повредить спецкостюм, попадаешь в соседний тюбинг. Такой же заброшенный, давно скучающий без дела. Такой же заваленный мусором, оставшимся с тех времен, когда существующий от ливня до ливня тюбинг оживал, принимая в свои недра бурные потоки воды. Обычная ливневка, коих тысячи и тысячи под землей, если бы не одно но. На взгляд Арийца у входа в тюбинг весьма красноречиво бы смотрелась надпись "Добро пожаловать, суицидники!"

Ариец перебрался через завал, осторожно перешагнул через куски арматуры, ощетинившиеся железом. Слух, обострившийся до предела, уловил шум шагов. Диггер подавил желание тотчас перейти на бег. Суетливость — прямая дорога к непредсказуемым последствиям. Зацепишься за мусор, не заметив тонкой изогнутой проволоки, и пиши пропало.

Слева, на бетонной стене алела надпись. "Будьте вы все прокляты". Арийцу не обязательно было даже из простого любопытства ломать голову над тем, кого именно проклял любитель граффити. Он точно это знал. Потому что десять лет назад написал это сам.

Ариец остановился возле надписи, повел лучом влево. В стене, занавешенный паутиной, темнел шкуродер. Диггер криво усмехнулся: вот уж не думал, что провал в стене будет ассоциироваться у него со словом "долгожданный".

Плотная, словно ткалась в расчете на мелких грызунов, паутина повисла серыми нитями, когда диггер провел рукой по центру провала. Паутина — это хорошо. В планы диггера пока не входило заметать следы.

Протиснувшись сквозь шкуродер, Ариец дождался, когда в тюбинг втянется девчонка.

Оставленный туннель будто того и дожидался — наполнился гулом голосов, топотом многочисленных ног.

Ариец прикинул, сколько у них в запасе времени. Пока преследователи дойдут до завала, пока повернут назад, осматривая все стены, пока натолкнутся на провал. А если… если заметят сразу, то следовало очень и очень поторопиться. Насколько возможно. Потому что в отличие от туннеля предыдущего, где спешка могла закончиться синяками и поломанными конечностями, в этом тюбинге спешка означало одно. Смерть.

Плоскость тюбинга будто нарочно шла под уклон. Торопила. Все здесь располагало к тому, чтобы разогнаться и с размаху влететь туда, откуда уже не выбраться.

Разноголосицу восточного базара в соседнем туннеле вдруг прервала тишина. Потом раздался возглас.

— Стойте!

Так ясно прозвучал, как будто говоривший находился в нескольких шагах. Ариец не хотел, а обернулся. Луч фонаря напоролся на огромные глаза девушки. Больше никого, естественно, не было.

Худшие опасения сбылись. Преследователи обнаружили трещину раньше, чем диггеру бы хотелось.

Ариец спешил как мог. Спешка едва не сыграла с ним дурную шутку — он чуть не пролетел мимо ниши, почти незаметной в неверном свете фонаря. Диггер резко остановился. От неожиданности девушка ткнулась ему в спину.

На первый взгляд просто углубление в стене. Но только на первый взгляд. Если встать вплотную к стене и посмотреть наверх, становилась видна дыра. Стоило приглядеться и то — знать, что именно ищешь, как в темноте проступало первое звено лестницы, сдвинутой вглубь.

Диггер вошел в нишу. Развернулся и сложил руки, соорудив подножку для девчонки. Та поняла его без слов. Посмотрела так, словно он предложил ей кокаин — и хочется, и колется. Потом уперлась сапогом и птицей взмыла наверх, с первой попытки уцепившись за звено лестницы. Вывернулась и первым делом протянула руку. Ариец отрицательно мотнул головой.

Туннель гудел. Находясь от них метрах в двадцати, преследователи не видели беглецов только потому, что те стояли в нише.

— Говорю вам, они здесь! Зуб даю. Паутина только-только порвана. Обмануть, суки…

"Следопыт", — усмехнулся Ариец. Зацепился ногой за выступ и в прыжке ухватился за звено лестницы. Преследователи непременно услышали бы его, если бы орали потише.

Стараясь не шуметь, диггер выбрался в вентиляционную шахту. Так и остался стоять на коленях. Узкая, горизонтальная шахта шла параллельно опасному тюбингу, чуть левее.

Девушка стояла на коленях, словно готовилась взять низкий старт. Она оглянулась через плечо, ожидая команды.

— Вперед, быстро, — скомандовал он.

Девушка споро поползла вперед — только замелькали подошвы с налипшей грязью.

— У поворота тормози, — вдогонку сказал он.

Ползти бесшумно не получалось. Оставалось надеяться на то, что в таком шуме, наводненным собственными голосами, преследователи не обратят внимания на шорох над головами. Скоро они станут осмотрительнее. Если вообще решатся продолжить охоту.

Ползти было неудобно. Каска то и дело цеплялась за потолок. Гудело железо, откликаясь на малейшее неловкое движение, словно состояло в заговоре против непрошенного вторжения.

Ариец успокаивал себя мыслью о том, что скоро все кончится. Подошвы сапог остановились и диггер понял, что девчонка доползла до поворота.

— Развернись и дай мне руку, — негромко сказал он.

Девчонка беспрекословно извернулась ужом и протянула ему ладонь. Он нахмурился, обратив внимание на то, что она без перчаток. "Надо было хотя бы предложить ей свои", — подумал он и стиснул тонкие пальцы.

— Ползи назад. Будет провал. Свесишься туда. Я тебя удержу, — Ариец дал указания.

Девушка попятилась. Ползла до тех пор, пока не потеряла опору под ногами. Медленно, до последнего цепляясь левой рукой с едва зажившим шрамом за каждую выбоину в железе, она скользила вниз. Наконец, повисла, стиснув его руку.

Луч ее фонаря слепил Арийца. И все равно в памяти задержался странный взгляд черных глаз. В них не отражался страх, там не было места для мольбы или упрека. В них не было вообще ничего. Ее взгляд как глазок прицела — острый, целенаправленный. Существующий сам по себе, далекий от механизмов, что отправят пулю в последний полет, сосредоточенный только на том, чтобы с максимальной точностью поставить на цели красную точку лазера.

— Прыгай, — приказал диггер.

"Интересно, — мелькнула у него мысль, — спрыгнет она сама или мне придется от нее отбиваться?"

В ту же секунду девушка разжала ледяные пальцы — холод просочился сквозь его перчатку, и прыгнула вниз.

Ариец услышал негромкий стук и все стихло. Если она и ударилась, то не произнесла ни звука.

В отличие от девчонки, диггер сразу прыгать не стал. Глянул вниз, привычно нащупал лучом фонаря бетонный пол.

— Эй, все в порядке? — тихо спросил он.

Стояла тишина. То ли девушка решила таким образом отомстить ему за неудачное падение, то ли действительно оно было настолько неудачным, что ответить некому.

Диггер свесился вниз. Повисел, уцепившись за решетку, закрывающую вход в шахту, вернее, то что от нее осталось, и прыгнул. Метра полтора свободного падения прошло без происшествий. Приземлившись, он выпрямился и огляделся.

Девчонка стояла у стены. С ней ничего не случилось. Губы ее шевелились, будто она отчаянно пыталась зацепиться за нечто, что как кость голодной собаке подкинула ее память.

В подсобке, где они находились, давно не ступала нога человека. Груда сваленной по углам мебели, разбитое окошко в шкафу пожарного крана. Рядом находилось бомбоубежище — разграбленное еще до того, как Ариец впервые спустился под землю.

— Видишь ту дверь в углу? — сказал он и для верности качнул головой, показывая направление. — Там бомбарик. Иди. Жди меня там.

Девчонка кивнула и, повернувшись, как заводная кукла пошла туда, куда указали.

Дождавшись, пока она исчезнет, Ариец выключил фонарь, встроенный в каску. Блаженно зажмурился, привыкая к полной темноте. Потом прошел по памяти вперед, нащупал поворот и свернул за угол.

Здесь заканчивался тюбинг, который они обошли сверху, слева. Здесь вышли бы преследователи. Если бы смогли.

Ждать пришлось недолго: скоро диггер различил голоса. Заметались по стенам огни фонарей. Ариец насчитал восемь, но вполне возможно, что их было больше. Он отлично видел, как люди приближались. От обилия фонарей посветлело как днем. Преследователи, возомнившие себя охотниками шли вальяжно, без опаски.

И опять душная волна памяти накрыла Арийца с головой. Он едва удержался от того, чтобы не вскинуть автомат, висевший за спиной и не начать стрельбу. Они разговаривали, смеялись. Пикник на кладбище, среди могил. Для них подземный мир — груды железа, кучи мусора, реки дерьма. Они не знают, и не хотят знать, что здесь нашли свое последнее пристанище те, у кого никогда не будет могил. Горец, Лузер, Вензель, Провайдер… Всех и не упомнишь. Отчаянные, смелые люди. Этот мир требовал уважения. И в силах Арийца преподать проходимцам первый урок.

Если бы Ариец знал, что случится через несколько часов, пожалуй, он начал бы стрельбу раньше.

— Некуда им деться, — протянул кто-то хрипловатым баском. — Я точно знаю — там дальше бомбарик. Я этим ходом сюда не ходил, но уверен на сто. Вообще не знал, что тут есть ход…

— Это я первым заметил, — раздался хвастливый голос. — Паутина только сбита — все ж понятно.

— Тормози, Звонарь, — насмешливо отозвался еще один. — Это Окулист первым заметил. Точно я говорю, Циркач?

Ему не ответили.

— На то он и Окулист, чтобы все замечать, — раздался низко поставленный голос, за который тут же зацепилось эхо.

Шумный смех заполнил тюбинг под завязку. Был он таким же оскорбительным, как смех здорового человека возле постели тяжелобольного. Когда до сжатых кулаков хотелось поменять местами умирающего и того кто решил, что будет жить вечно.

Ничего, мстительно подумал Ариец. Хорошо смеется тот, у кого есть чувство юмора. На отсутствие этого чувства он не жаловался. Представление ожидалось еще то, почище театрализованного.

Они смеялись. А он стоял в темноте и готовился. Наблюдать.

ВИРТУОЗ

"— Посмотри на меня, Стрелец. Ты меня слышишь?

— Слы-ы-ы-шу. Только я не… Стрелец.

— Извините. Конечно. Вы — Вадим Алексеевич Стрельцов. Мне даже удобнее так вас называть.

— Я не… Алексеевич.

— В смысле? Вам не понравилось отчество, или имя вообще?

— Нет. Не понравилось. Имя. Я не Стрельцов.

— Хорошо. Тогда, может, объясните, кто вы?

— Я… меня нет.

— Вы хотите сказать, что вы мертвы?

— Я не мертв. Я жив. Но меня нет. Меня… много. И все мы живы.

— Интересно. Вы хотите сказать, что в вашем теле живут много людей?

— Живут. Но не люди. Много.

— И вы можете мне объяснить: кто же те, кого много?

— Я пытаюсь. Пытаюсь. Но их слишком много.

— Хорошо. Вы можете воспроизвести хоть одну фразу из того, что они говорят?

— Нет. Не могу. Они не… говорят. И их очень много.

— Как же вы, Вадим Алексеевич, с такой легкостью определяете их количество, если они молчат?

— Космос… он тоже молчит, но наша галактика не одинока… Ты же не сомневаешься в этом, верно? Космос… он везде. И во мне. И в тебе, в том числе. Сколько в тебе галактик? Одна? Две? Галактика подлости, где ты сам, как последняя шлюха легко сдаешься на милость победителя. Галактика разврата, где ты — венец творения и тебе принадлежит все, что движется. Галактика жалости… кусок хлеба неимущим. Любви — где тобой обласкан каждый… Каждый поворот твоей галактики — взрыв сверхновой — уничтожение одного мира и создание другого.

— Интересный взгляд на вещи. Но вернемся…

— Нам не стоит возвращаться, доктор. Там… в исходной точке все еще хуже.

— Хорошо-хорошо. Оставим эту тему. Я вам не враг и хочу помочь…

— Да, доктор. Ты можешь мне помочь. У тебя должны быть всякие инструменты. У меня очень чешется… вот здесь.

— В голове?

— Да… под черепом. Если вскрыть… аккуратно и… потом на место все поставить. Черт… когда она сама лопнет, моя голова, уже ничего будет не вернуть! Будь другом, доктор! Я прошу! Прошу!!!!

— Стрельцов! Что вы делаете? Санитар! Колите!

— Суки, суки!! Моя голова!! Голова!!!

Да-с. Когда он выбрался из канализации, я не знаю. Его случайно нашла уборщица. В подсобке. Он сидел так тихо, в уголке, что она не сразу его заметила.

Стрельцов уходил такой бравый, такой… балагур, что я тоже не сразу его узнал. Эту запись нашего с ним разговора я сделал абсолютно случайно. За два часа до его смерти. Не знаю, что меня заинтересовало в его словах — обычный параноидальный бред. Скорее, меня задели не слова, а его состояние. За те три дня, что мы не виделись, из бравого военного он превратился в параноика.

Паранойя — не болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем. Чтобы человек с устойчивой психикой, прошедший огонь и воду, за несколько дней превратился в такую развалину… Любопытство исследователя, если хотите.

Зрачки его так спонтанно реагировали на свет. Без всякой системы. То расширялись, то сужались.

Короче. Я взял на себя смелость и перед тем, как сообщить спецслужбам, самостоятельно провел вскрытие. Да-да, без санкции. Мне так много лет, чтобы начать бояться… угроз и судебного разбирательства в том числе.

Вскрытие проходило ночью, при искусственном освещении.

Вкратце о результатах. Все внутренние органы и мозг в том числе, оказались повреждены. Более всего по симптоматике это напоминало цистицеркоз — заболевание, вызванное паразитированием в тканях человека личиночной стадии свиного цепня. Чтобы легче вам представить картину, скажу лишь, что это напоминает червивое яблоко. Полые ветвистые камеры, оставленные паразитами. Диаметром до восьми миллиметров.

Однако, что странно, ни одной личинки — даже на стадии отмирания — мне обнаружить не удалось. Совершенно полые камеры многочисленных "дорожек". У меня сложилось впечатление, что ураганное течение болезни — по моим исследованиям не более трех дней, осложнилось выходом из тела многочисленной колонии паразитов. Что касается тела — здесь бы я говорил об анальном отверстии, так как кожные покровы не повреждены. А вот что касается мозга… Паразиты такого диметра наверняка повредили бы на выходе ушные раковины. Однако факт остается фактом — они без изменений.

Более того, посмертные анализы не показали никаких отклонений от нормы.

Сейчас, когда я жду приезда спецслужб, я задаюсь вопросом: с чем мы имеем дело. Исходя из вышесказанного, я пришел к выводу…".

Айфон надолго замолчал. Виртуоз ждал, еще рассчитывая услышать, к какому же выводу пришел доктор. Но так ничего и не дождался. Он вытащил капсулу из левого уха. В правом, будто того и дожидался, тотчас ожил эфир.

— Вирт. Мы возвращаемся. Здесь тупик, — раздался негромкий голос Штучки.

— Ждем, — отозвался Виртуоз и вернулся к прерванным размышлениям.

Сказать, что информация его поразила, значило ничего не сказать. Более всего его задело не то, что Стрелец — хороший знакомец, кстати, вернулся из заброса, жил несколько часов и умер неизвестно от какой болячки. Виртуозу не понравилось прежде всего то, что его не поставили в известность относительно возращения Стрельца.

Кому было выгодно отправлять под землю группу за группой, даже не считая нужным делиться информацией? Боязнь паники, если станет известно о болезни? И почему так важно найти следы этого пропавшего экземпляра? Или весь этот спектакль только предлог? Для чего?

Или самое главное — чтобы никто не обладал всей полнотой информации, потому что в противном случае так легко складывалась из отдельных кусков пазла целая картинка. Вопрос — какая? — опять остался без ответа. Во всяком случае, благодаря почившему в бозе профессору, в руках Виртуоза оказался не один, а несколько недостающих фрагментов. И смерть профессора в данном контексте, тоже ни что иное как один из них.

Результаты вскрытия тела Стрельца и симптомы какого-то загадочного заболевания, не задели Виртуоза абсолютно. В последнее время объявилось столько болячек, и все с приставками "а". Атипичная ангина, атипичный грипп, атипичный склероз и т. д. Не говоря уж об атипичной диарее. И все со смертельными исходами. Так что на поверхности подцепить что-нибудь с ярлыком, полученным от доктора "я теряюсь в догадках" гораздо проще, чем под землей. Все по лезвию ходят.

Штучка протиснулась между отогнутыми звеньями решетки, преграждавшей вход в тюбинг. Сняла респиратор, убрала в рюкзак. Спустя минуту, из трубы выбрался Бразер. Перевел дыхание, вырвавшись на свободу из тесных объятий тюбинга. По его плечу, шустро перебирая длинными ногами, пробежал паук. Сорвался вниз, повис на тонкой нитке, пытаясь подтянуть белесое брюхо, перечерченное крестом. Бразер брезгливо сбил его щелчком на пол и с удовольствием вдавил пухлое тельце в грязь. Ядовитая тварь. Потом, не дожидаясь вопроса сказал, точнее, повторил то, что Виртуоз уже слышал.

— Машинное отделение затоплено. Прорвало канализацию. Вонь еще та…

— Выхода как не было, так и нет, — его перебила Штучка. — Ничего не изменилось с тех пор.

Виртуоз не мог видеть выражения ее глаз: на девичьем лбу, впаянный в черный уплотнитель шлема, маяком в ночи горел фонарь. Но для того, чтобы обнаружить иронию, крючком с наживкой заброшенную в омут памяти, смотреть в лицо было не обязательно. Он слишком хорошо помнил тонкий аромат букета, полного навязчивых намеков и скрытых сарказмов. Более того, оказалось, что он помнит и тот заброс, когда они подобно шерочке с машерочкой следовали рука об руку, то и дело ловя друг друга в прицеле фонарей. Один из тех забросов, который Виртуоз старался забыть. А Штучка, судя по всему, старалась помнить.

Настороженная тишина вспучивалась шлепками, словно там, за поворотом, во врезанной ветке тащилось по влажной грязи огромное животное. Медленные, чавкающие шаги замирали и тогда по тюбингу катился тяжкий вздох. Шелестел вдоль стен, выдувая хлипкий мусор и стихал. Так же внезапно, как и появлялся.

— Значит так, — начал Виртуоз. Мысленно он уже шел вперед по врезанной ветке. — Парни, остаетесь здесь. Штучка, за мной. Думаю, диггеров в Котельной все же стоит навестить.

— Шеф, — окликнул его Бразер. — Моржу привет от меня передай.

Виртуоз кивнул на ходу. Он нырнул в тюбинг, отмеряя фонарем безопасное расстояние.

Бурой шелухой давно сошла со стен краска. Обессиленные, как объевшиеся удавы, прогнулись почти до земли ряды кабелей.

Каждый тюбинг неповторим. Впрочем, новичкам всегда казалось наоборот: для них вся подземка на одно лицо. Чтобы придти к противоположному выводу и с легкостью найти отличия, как на каких-нибудь подобных рисунках для детей, нужно провести под землей не одну сотню часов. Вот о чем думал Виртуоз, переводя взгляд со стены, разбитой автоматной очередью на выщербленный бетон под ногами и обратно.

Долгий, тягучий звук заставил спецназовца остановиться. Где-то впереди загрохотало железо, прошлось острым краем по бетону, еще раз звякнуло и все стихло. Сколько Виртуоз ни прислушивался, так ничего и не услышал. Его обеспокоил не сам звук, а как раз установившаяся тишина. У развилки, метров через сорок, тюбинг прерывался первым постом диггеров. Не то, чтобы они обычно шумели, но присутствие людей в сыром воздухе чувствовалось загодя. Сейчас подземка оглушительно молчала.

Виртуоз медленно двинулся вперед, держа оружие наготове.

Котельная. Вот как называлось место, эхо Котельнической набережной, лежащей на поверхности. Здесь обосновалась одна из колоний диггеров, окончательно решивших променять солнечный свет на рукотворный "уют" подземных лабиринтов, а ветер в лицо на сквозняк, завывающий в вентиляционных шахтах. И кусок хлеба, который еще нужно было добыть на забитые съестными припасами спецхраны.

Приют для здешней колонии — бомбоубежище с десятком подсобок, переоборудованных под жилые помещения, выхода на поверхность не имел: что-то там не срослось в плане застройки при переходе из одного ведомства в другое в лихие двадцатые. В результате гермодверь оказалась погребена под толстым слоем бетона, уже послужившего основанием для высотки. Так что пиратский захват бомбоубежища увенчался успехом. Диггеры жили не тужили, довольствуясь, кроме всего прочего, добычей: незаконной врезкой в теплотрассу, сохранившейся с тех времен, о которых помнят лишь старожилы, и спецхраном, соединенным с тюбингом канализационным переходом. Именно спецхран, со всеми необходимыми мелочами, начиная от продуктов и кончая оружием, теперь служил источником жизни для тех, чьи легкие с рождения заполнял сырой воздух подземелья.

Не доходя десятка метров до развилки, Виртуоз уже знал, что увидит. И не нужно было иметь семи пядей во лбу: ни шороха, ни осторожного шепота.

На подступах к Котельной лихорадочно мигнул детектор движения, реагируя на непрошенных гостей. Аппаратура четко отчиталась о проделанной работе. Однако ее старания пропали всуе: пост встретил чужаков безмолвием. Сиротливо отливали сталью нетронутые ржой бока будок, бездонными колодцами слепо таращились в темноту пуленепробиваемые оконца. И ни души.

Виртуоз, соблюдая максимум осторожности, обогнул будку и заглянул внутрь. Пусто. Одно наблюдение порадовало безусловно — ни пятен крови, ни обезглавленных трупов.

В конце концов, зачем строить замок на песке? Могла колония диггеров, не ставя никого в известность, сняться с насиженного места и племенем кочевников пуститься по лабиринту подземки в поисках лучшей доли? Запросто.

Радужные предположения лопнули мыльным пузырем. На чистом, сухом бетоне прерывалась кровавая дорожка, как будто кого-то рывком тащили по дну тюбинга.

Виртуоз махнул рукой — Штучка села, прикрывая его подход к бомбоубежищу.

В прямоугольнике света, падающем из распахнутой двери, темнела подсохшая лужа крови. Спецназовец замер у входа, готовясь к решительному броску. Словно пользуясь его вынужденным бездействием тюбинг наводнил запах. Гранатой со слезоточивым газом вдруг вырвался из бомбоубежища. Резкий, тошнотворный, выворачивающий желудок наизнанку.

Стояла тишина. И в эту тишину, с перекатом на колено вкатился Виртуоз. Прижал к плечу приклад, ловя опасность прицелом. Следом за ним в проеме возникла Штучка.

В первый момент Виртуоз даже не понял, что именно увидел — нечто бесформенное, беспорядочно сваленное у стены. Бело-мраморная с красными прожилками гуща, вплавленная в ткань камуфляжа. Не готовый к чудовищному зрелищу, Виртуоз дернул стволом вправо, перекрестьем прицела вычленил из груды детское лицо с тусклыми, занавешенными пленками глазами.

Прежде чистое помещение, радующее глаз яркими плакатами на стенах было завалено трупами. И творением безумного художника, вносящего диссонанс в стройное письмо реалистов, смотрелись кровавые пятна.

Вся колония была здесь. Мужчины, женщины, дети. Виртуоз отвел глаза: то, что он поначалу принял за пропитанную кровью ветошь, валяющуюся в углу, оказалось младенцем с проломленным черепом.

Спецназовец отступил к стене, столкнувшись взглядом со Штучкой. Та беззвучно шевелила губами, рукой показывая на лежащего на спине мужчину, в чьей груди, погруженный по самую рукоять, торчал нож.

Биндюжник. Староста колонии, отошедшей в лучший мир. Седовласый, коренастый, с хитрым прищуром забытого в прошлом веке лидера. Себе на уме. К любому разговору подходящий с присказкой "а оно мне надо", казалось, способный извлечь выгоду даже из Апокалипсиса.

Виртуоз прошелся вдоль стены, аккуратно переступая через трупы. Пистолетные и ножевые ранения. О чем это говорило? Аномалии, которыми изобилует пространство Андеграунда, еще не научились держать в "руках" оружие. Животных тоже можно смело снимать со счетов. В итоге, в качестве подозреваемых оставались мутанты. И опять неувязочка. Ни один мутант не оставит столько бесхозной еды, а если копнуть глубже, то ни один мутант не станет убивать больше, чем сможет съесть.

Кто остается? Да никто. Колония вырезана под чистую, а вместо подозреваемых сияет девственная пустота табула раса!

Тихий, настойчивый шорох донесся из подсобки. Словно что-то червеобразное ползло вдоль стены, упрямо раздвигая слежавшиеся каменистые пласты земли.

Виртуоз вскинул автомат. Звук приближался, тянулся, не прерываясь ни на секунду. Когда в проеме подсобки возник вздувшийся горб в камуфляже, спецназовец едва не надавил на спусковой крючок. Сдержался в последний момент — вслед за горбом появилась склоненная голова. Человек, согнутый в три погибели, тащил что-то полу.

— Стоять, — коротко приказал Виртуоз, готовясь подтвердить серьезность своих слов перестуком автоматной очереди.

Человек не обратил внимания ни на строгий приказ, ни на пришельцев. Как тащил свою тяжкую ношу — мертвеца, в каком-то извращенном упрямстве цепляющегося патронташной сумкой за выступ в дверном проеме — так и продолжал тащить.

— Стоять, — уже громче приказал Виртуоз и выпустил короткую очередь над головой человека.

Склоненную голову засыпала каменная крошка, серым саваном накрыла бетонная пыль. Повинуясь своему замыслу, человек подтащил мертвеца ближе к остальным, перевалил на живот, прислоняя к трупам. И только потом обернулся. Не обращая внимания на чужаков, он стоял, высматривая что-то среди белых, тронутых гнилью лиц, тусклых и вытекших глаз, среди разинутых в предсмертных криках ртов. В пустых, как осколки стекла глазах человека стыла мрачная сосредоточенность. И лишь в глубине, скрытый за радужкой глаз угадывался Страх. Чудовищную волну ужаса, способного разорвать кожу, расплескать по стенам кровь, еще пока сдерживали монотонные движения фасовщика, чей рабочий день только начался.

— Морж, — узнал человека Виртуоз. Хотя оказалось это делом нелегким. За тот месяц, что они не виделись, из жилистого, подвижного мужчины, способного вынести на своих плечах еще сотню тягот, подкинутых для проверки на прочность шельмой-судьбой, он превратился в старца. Не того, кто отходит в мир иной окруженный толпой родственников, а того, кто пережил свое многочисленное потомство.

— Морж, это я. Виртуоз. Ты помнишь меня? Что тут у вас случилось? — спецназовец шагнул вперед, по-прежнему не сводя дула автомата с диггера.

Лицо у Моржа дрогнуло. Вдруг стремительно покосилось и потекло вниз: опустились углы рта, дряблые щеки почти закрыли шею. Он подтянул руки к груди.

В первое мгновение Виртуозу показалось, что у старика накрашены ногти. Удивиться он не успел. В следующую секунду он увидел, что ногти были сорваны. На их месте краснели кровоточащие раны. Старик перекрестил пальцы в странном, молитвенном жесте, развернулся и пошел в подсобку.

Когда Виртуоз уходил, так и не добившись от старика ответа, тот тащил в бомбоубежище очередной труп. Худенький паренек с огнестрельной раной на груди не сопротивлялся, только обреченно смотрел в потолок парой огромных вытекших глаз…

— Провоняли, — поморщился Коллайдер, встречая разведчиков. — Труп?

— Еще сколько, — кивнула головой Штучка. — Там бывший бомбарик — трупами под завязку забит. Не сосчитать. Мужчины, женщины, дети… Все в куче.

— Мутанты? — равнодушно поинтересовался Коллайдер.

Штучка отрицательно качнула головой.

— Давно мертвы?

— Не знаю, — Штучка пожала плечами. — Давно. Может, неделю, может две. Зрелище еще то. Но, знаешь, шеф…

Что-то в ее тоне заставило Виртуоза, уже двинувшегося вперед, остановиться.

— И?

— Пулевые отверстия, нож в спине… У детей вообще черепа проломлены. Зверство какое-то.

— Думаешь, поработали черные копатели, из тех, кто ненавидят диггеров? Пустили в расход всю колонию? Но тогда вопрос: почему оставили гнить?

— Не думаю. Помещение небольшое. Там не развернуться. Стрельба вообще — своих заденешь. О ножах вообще молчу… Проще было бы гранатами закидать, а потом раненых добить. Но там даже АКМ не пахнет. Пистолеты…

— Вывод?

— Не поверишь, шеф. У меня вообще сложилось мнение, что они друг друга в расход пустили. Типа, истерия массовая. Бывает же…

— У нью-ди бывает. Старички — самые уравновешенные, на мой взгляд люди. С крепкой нервной системой. У них даже дети особенные. Серьезные, я бы сказал, с пеленок… Нашего экземпляра, по крайней мере, там нет. Мертвы они дня три, четыре. Не больше. Если он здесь и был неделю назад, то они были еще живы.

— Если только предположить, — улыбнулась Штучка, — что экземпляр забурился туда с неделю назад. Остался с диггерами и смерть принял насильственную, вместе со всеми. За компанию, так сказать. Но опознать его теперь — не реально.

— Смешно, — без тени улыбки сказал Виртуоз. — Только наш экземпляр вряд ли способен на такие эксцессы. Я сомневаюсь вообще, осталось ли в нем хоть что-то человеческое, если он прошел там, где прошел. Ладно, время не ждет. Двинулись.

Виртуоз пошел вперед и услышал за спиной, как Штучка тихо сказала.

— Единственный, кто уцелел, это твой Морж, Бразер. Только извини, привет от тебя не смогли передать.

Виртуоз мысленно поморщился от ее цинизма. На месте Бразера он бы промолчал.

— Почему? — по инерции спросил Бразер, еще не понимая, что ее объяснение вряд ли будет содержать пусть даже дежурное "соболезную". А, казалось бы, не первый год знает Штучку.

— Трупы таскает в общую могилу твой Морж. С глузду двинулся…

Битый кирпич хрустел под ногами. Влага сыпалась с потолка тяжелыми каплями. Виртуоз шел, прислушиваясь к звуку шагов. Подземный дождь будил воспоминания.

Рукотворный мир Андеграунда давно вышел из-под контроля, давно забил на своего творца. Он жил по своим законам. Более того, творил собственные, подчас не имеющие отношения к привычным, земным. Включая сюда и законы физики, и химии, в том числе. Экспериментируя с теми составляющими, которые сливались, сбрасывались, истекали из саркофагов, хранящихся глубоко под землей, подземный мир производил нечто новое. И это новое нуждалось — в зрителях? — вряд ли. Это нечто нуждалось в подопытных кроликах, на которых так удобно ставить эксперименты. А кто здесь, под землей, стал подопытным догадаться несложно. Четверо из таковых, увешанные бесполезным оружием, двигались по коллектору к вертикальному столбу, врезанному в толщу земли и уводящему далеко на глубину.

Черное жерло шахты пистолетным дулом уставилось на четырех подопытных. Изучало новый материал, мерцая в свете фонарей металлическими деталями.

Виртуоз обернулся, вычисляя, кого бы послать первым. Это не уровень выше, где опасность могли представлять разве что крысы — это подземная лаборатория для проведения опытов над особо наглыми кроликами. Последний уровень. Лэвел даун.

— Бразер, — бросил Виртуоз и молодой человек кивнул в ответ.

Лестница выглядела вполне надежной. Однако страховка еще никому не помешала. Если звенья выдержат и Коллайдера, которого Виртуоз решил пустить после Штучки, то можно отстегнуть карабин и прихватить веревку с собой.

"Во всяком случае, — с усмешкой подумал Виртуоз, — падать недолго, случись что".

И ошибся в этом "недолго", как выяснилось позже.

— Шеф. Все в порядке, — раздался в наушниках спокойный голос Бразера. — Я на точке. Жду…. Вот уж не думал, что на этом уровне может быть такое, — пробормотал он, видимо, не отключив переговорник.

— Что там, Бразер? — раздраженно спросил Виртуоз после того, как в шахте скрылась Штучка.

— Нормально все, шеф. Фигня. Жду вас.

— Юморист, блин, — зло прошипел спецназовец.

Штучка спустилась без проблем. Дождавшись, пока отчитается о спуске Коллайдер, Виртуоз отстегнул карабин, укрепился на одном из звеньев лестницы и исчез в глубине.

Он спускался, аккуратно перенося вес тела на каждую следующую ступеньку. Привычно отмечал спаянные стыки, высчитывая приблизительный метраж. Когда мысленно приравнял высоту столба к десяти метрам, то удивился. К пятнадцати — его удивлению не было предела. К двадцати пяти — он понял, насколько ошибся, полагая, что падать пришлось бы недолго.

Виртуоз успокоился лишь тогда, когда ноги его коснулись земли. Он вдохнул полной грудью, словно здесь, на глубине, приходилось прилагать усилия к тому, чтобы дышать. Втягивать в себя воздух, насильно вбивая его в легкие. Потом это чувство проходило, но в первые минуты пребывания на стометровой метровой глубине у Виртуоза всегда закладывало уши и приходило стойкое ощущение, что воздух вот-вот кончится.

С первого же взгляда стало ясно, что именно подразумевал Бразер под словом "фигня".

Везде, куда дотягивался луч фонаря, проступали из мрака стены со старинной кладкой. Красноватые камни с выщербленными боками сходились на потолке в арочном своде. Пол вымощен булыжниками, настолько плотно прилегающими друг к другу, что между ними сложно было просунуть лезвие ножа.

Штучка, с удивлением озирающаяся по сторонам, присвистнула от полноты чувств. Бразер улыбался, довольный произведенным эффектом, как будто туннель со старинной кладкой — дело его рук.

Глядя на влажные бока булыжников, зеленоватые, фосфорицирующие мхи, угнездившиеся на стенах, на дрожащий мрак, заманивающий вглубь туннеля, Виртуоз ощущал себя человеком, которому внезапно отказал один из органов чувств. Как будто вдруг, без всяких прелюдий, наступила внезапная глухота, а он, оставаясь в неведении, продолжал жить по прежним правилам, не делая скидок на свою ущербность.

Самое странное, что на ПК эта шахта, через которую они вышли на уровень, значилась как непроходимая. Спецназовец и Бразера отправил туда скорее из чувства равновесия. Ему нравилось думать, что он знает все о том пути, где проходила группа. И даже больше.

— Прикольно, — Штучка колупнула пальцем раствор, скрепляющий кладку. — Держится. Первый раз вижу такое. Столб… метров семьдесят?

— Я тоже столько насчитал, — кивнул Бразер.

— Отставить болтовню, — бросил Виртуоз. — Оружие к бою. Бразер, идешь первым. Потом Коллайдер. Я прикрываю. Двинулись.

Виртуоз дождался, пока Бразер исчезнет из виду. О его присутствии говорил только луч света, плавающий в тумане. Потом спецназовец двинулся следом. Отчего-то он решил, что туннель быстро закончится. Но стены все тянулись, огрызаясь на яркий свет щербатыми зубами отливающих красным камней.

Виртуоз вздохнул с облегчением, когда в наушниках раздался голос Бразера.

— Шеф. Туннель кончился. Я в зале. Большом.

Виртуоз не придал значения последнему слову. Кончился треклятый туннель — и ладно. Еще не хватало километрами таскаться по невесть с какой целью проложенному на стометровой глубине старинному ходу.

Луч света, только что слепым котенком толкающийся в близкие стены, внезапно потерялся в глубине огромного помещения. Разбежались по сторонам стены, взлетел вверх потолок. Странная дымчатая субстанция, заполняющая щели между булыжниками, дробила пол на неровные прямоугольники.

Виртуоз машинально поднес к глазам браслет, со встроенным счетчиком Гейгера. Этот серебристый цвет, заполняющий многочисленные провалы и щели вызвал у него ассоциации с ртутью. Счетчик показывал одиннадцать микрорентген в час. Норма.

Стояла тишина. И в этой тишине как в болоте вязли звуки шагов.

Спецназовец махнул рукой, указывая направление.

Кругом высились завалы из камней. Складывалось впечатление, что строители то ли не закончили грандиозную стройку, то ли пытались соорудить защитные стены. Стоящие рядами, без всякой системы каменные завалы, стянул фосфорицирующими нитями вездесущий мох.

Группа рассредоточилась. Бразер взял левее, стараясь не упускать из виду стену. Коллайдер пошел правее. Штучка…

Виртуоз не знал, какое чувство возникло первым: удивление оттого, что он не видит света от фонаря Штучки, которая пошла вперед минутой раньше, или ощущение опасности, молнией сверкнувшей в мозгу.

Он понял, что ему напоминает этот слабый, едва уловимый запах, который он поначалу принял за спертый запах помещения, лишенного доступа свежего воздуха.

— Противогазы! — на выдохе крикнул он. Задержал дыхание, рывком сбросил с плеча рюкзак и наклонился, выдергивая из кармана противогаз.

Возможно, это спасло ему жизнь. Потому что в то же мгновение над головой у Виртуоза просвистела автоматная очередь.

АРИЕЦ

— Не торопись, Звонарь. Куда они на хрен денутся с подводной лодки? Мой брат как-то гнал нью-ди целых двое суток.

— И что?

— Догнал. Это только лошары думают, что здесь, под землей ходов-выходов как собак нерезаных.

— А что, Окулист, разве не так?

— Не так. Рано или поздно все ходы тупиками заканчиваются. А выход — его еще найти надо.

— Точно. Они все прутся сюда, в канализацию. Снаружи не больно побегаешь, когда все двери заперты и ты как на ладони. Достать винтовкой с оптикой — делать не хрен.

— Слышь, Наум, ты точно про бомбарик знаешь?

— Точно. Я тут раз тридцать был. Бомбарик закрыт. Наружу выхода нет. Там один ход будет из подсобки — в насосную. Там воды выше крыши, но я секрет знаю.

— Какой секрет?

— Отстань, Звонарь. Все наперед знать хочешь?

— А может гранату вперед бросить? Чё-то мне это место впереди не нравится.

Первым шел долговязый, нескладный парень, откликающийся на кличку Звонарь. В высоких сапогах, туго обтягивающих икры, в короткой куртке и вязаной шапочке. Он торопился еще целых два шага. Споткнулся на ровном месте, словно вдруг ему отказали ноги. Шагнул по инерции вперед и только тогда удивился.

— Пацаны, я тут… завяз, что ли…

Идущий за ним высокий парень, с надвинутым на лицо капюшоном остановился как вкопанный. Как стало ясно чуть позже — только немного не рассчитал.

— Эй, я тоже во что-то ступил. Дерьмо какое-то, — насмешливо произнес высокий.

Смешок умер в одиночестве.

— Всем стоять, — приказал хрипловатый голос, в котором Ариец безошибочно узнал того, кто вел переговоры из-за двери. — Что случилось?

— Блин… Циркач, я не знаю, — сказал высокий и насмешки в его голосе поубавилось.

Между тем Звонарь, еще не понимая, что вляпался вовсе не по щиколотку, а по самое дальше некуда, тщетно пытался выдернуть ноги. На его худом лице блуждала улыбка.

— Дерьмо какое-то, — вслед за высоким повторил он.

— Так, — Циркач, не двигаясь с места, присел на корточки и посветил фонарем. — Ничего не понимаю. Бетон как бетон. Как везде.

— Да ладно, потом разберемся. Эй, пацаны, руку дайте, — хохотнул Звонарь. — Я это… реально не могу ноги выдернуть.

— Всем стоять, — негромко приказал Циркач. — Окулист, веревку достань, брось ему.

— И мне, — нетерпеливо попросил высокий.

Одной ногой он еще стоял на твердой поверхности, но другая медленно погружалась все глубже. Кому как ни Арийцу было знать, что медленное погружение идет рука об руку с обреченностью.

Окулист бросил один конец веревки — Звонарь поймал ее только по чистой случайности. Развернуться он уже не мог. Ноги его выше щиколоток ушли в бетон.

— Держу. Тяните, братцы!

Сначала дернул Окулист. Поднатужился, расставив для лучшего упора ноги. Потом к нему присоединились еще несколько человек. Сколько именно, Ариец не видел. Он мог бы с уверенностью утверждать, что вряд ли помог бы и подъемный кран.

Пока они тянули, высокий трепыхался, как насекомое, наколотое на булавку. Пытался раскачать ногу — все бесполезно. Он рухнул на спину, выворачиваясь в тщетном усилии дотянуться до тех, кто стоял ближе. Но обозначилась полоса отчуждения, за которую никто ступить не решался.

— Тяните сильнее!!! Сильнее!

— Руку дайте, пацаны!!

Они кричали. В их голосах еще сквозила обида оттого, что столько человек не могут — или не хотят! — им помочь. Крики сливались с хрипением, сипением тех, кто не терял надежды их спасти, в отчаянный, многоголосый гул.

Бессильна оказалась человеческая природа — выкарабкаться из могилы не помогли ни руки, ни ноги. В такие минуты закинутой в небесные дали последней надеждой летит мольба. Верующий молит бога, неверующий судьбу. Парни не верили ни в бога, ни в черта. Они вопили. В крике, что заблудшей овцой так и не смог прибиться ни к одному стаду, не было упования на чудо — звучала лишь пронзительная, обреченная тоска.

Высокий, чья нога до паха погрузилась в бетон, лежал на спине, сдирал в кровь ладони, царапая ногтями пол. В конце концов, его вторая нога скользнула вперед.

— Суки! Спасите меня, суки! — его вопль перекрыл шум.

Звонарь погрузился в бетон по пояс. Он уже не кричал. Часто-часто дышал, прижимая к груди веревку, которую отпустили остальные. Она лежала на полу как немой укор, наполовину погруженная в бетон.

— Братцы… ну, помогите… прошу… Я не хочу так подыхать!!

Высокий кричал. Ему никто не отвечал. Сгрудившись, остальные как завороженные смотрели на гибнущих людей. Казалось, странная субстанция, по внешнему виду ничем не отличающаяся от бетона, дышала. И этот единственный бесконечный вдох втягивал два тела. Беспомощных, лишенных возможности сопротивляться.

Звонарь широко открыл рот. Грудная клетка, зажатая в тиски лишала его кислорода. Он хрипел. Голова его беспомощно откинулась назад — подальше от пола.

Высокий кричать перестал. Он монотонно бормотал что-то себе под нос.

Ариец дождался, пока субстанция медленно доберется до головы Звонаря. Заполнит рот, потом нос. Как погаснут глаза и уже мертвая плоть исчезнет в сером бетоне.

Потом диггер повернулся и пошел прочь. Он догадывался, что произойдет дальше и не ошибся. Кратковременное затишье — дань памяти погибшим товарищам — сменилось ревом. Туннель заполнил треск автоматных очередей.

Ариец дошел до конца коридора, шагнул в подсобку и закрыл за собой дверь, железным полотном отсекая себя от гула и автоматной стрельбы.

Что это была за ловушка и откуда она взялась, Ариец не знал. Именно здесь, десять лет назад погиб Лузер. Шел, насвистывая себе под нос, бравый диггер, обучающий таких вот новичков, каким был тогда Ариец. И так же, как высокий, угодил ногой в то, что от бетона ничем не отличалось.

Неизвестно, какая сила удержала тогда Арийца на месте. Может то, что в нем сидел страх и от каждого метра, пролегающего под землей он подспудно ждал опасности? Тогда он бросил Лузеру веревку и тянул, тянул изо всех сил, пропуская между ушей — сначала трехэтажный мат, потом слова о человечности, потом мольбы. И, наконец, предсмертный хрип. Уже зажатый по грудь, Лузер ухитрился извернуться и смотрел в глаза Арийцу. Пока мог.

Смерть ползла снизу. Вздувалась синими жилами на шее, разевала рот в беззвучном крике, смотрела вокруг глазами, полными ужаса, вдыхала трепещущими ноздрями густой воздух, пропитанный потом и страхом.

Арийцу никогда не забыть этого взгляда, полного мольбы, отчаяния и покорности судьбе. Именно этот взгляд заставлял его снова и снова спускаться под землю. Вот в один такой заброс он и распылил баллончик с красной краской, оставляя на стене гневные слова. "Будьте вы все прокляты". Нет, не диггерам адресуя слова проклятия. Тем, безымянным, кто сотворил ловушку. Мышеловку — одну из многих. Даже не удосужившись в качестве предупреждения положить туда кусок сыра.

Много часов провел Ариец рядом с тем местом, где бетон, без всякой границы переставал быть надежным и приобретал иные свойства. Удалось выяснить, что выше уровнем почти полвека хранились в саркофаге химические отходы. Надежно скрытые сверху и беззащитные снизу. Вполне возможно, ничего уже в том саркофаге не осталось. И то что исчезло, стекая вниз, изменило структуру бетона, сделав ее странно пористой субстанцией, совершенно не изменив внешнего вида. Ни на потолке, ни на стенах, которые были одинаково опасны на этом участке.

Все, что Ариец бросал, втыкал в бетон, исчезало, втягивалось внутрь. Наблюдая, он сделал вывод — все, что попадало в ловушку, теряло собственную структуру, становилось пористой субстанцией. По сути — и выдергивать оттуда было нечего, даже если бы и получилось. Почему Лузер не чувствовал боли? Вопрос так и остался без ответа.

Много позже, один знакомый нью-ди, по кличке Дикарь, исходивший подземку вдоль и поперек, высказал предположение, которое, несмотря на абсурдность, засело в мозгу. А может… А может, все наоборот и опасность наступала не сверху, а снизу? С глубины, где скрытое до поры таилось нечто, существующее по отличным от привычных законам.

В бомбоубежище царил порядок. Хотя на взгляд Арийца, убежищем подземные помещения назвать можно было с натяжкой. Временный приют предполагал выход на поверхность. После будущей ядерной войны, например? Вряд ли. Вот поэтому более всего ряды скамеек, железные стеллажи, забитые ящиками, даже плакаты со всевозможными планами и правилами, желтыми от времени, — все это напоминало могилу. Комфортабельный, но последний приют.

Горел свет — работала автономная подстанция. Лампочки, забранные металлическими решетками, светили в полнакала.

Девчонка нашлась у стены. Бледная, с огромными глазами, в которых медленно таял страх.

— Что опять? — Арийца распирало от злости. — Что случилось на этот раз?

— Тут… привидение, — синие губы едва шевелились в ответ.

— Да? — съязвил он и рванулся к ней, не желая эту злость сдерживать. — А ты не забыла, девочка, где ты находишься? На вилле, в Майами? Тут подземный мир! Мир для кого угодно, только не для людей! Это понятно?

— Понятно. Я все это знаю. Все равно.

— Что все равно? Это изнанка всего, что ты знаешь! Выверни наизнанку плюшевого мишку, что получится? Опять игрушка?

— Ничего. Ничего не получится.

— Вот именно. Ничего нормального не получится… А в последнее время мне кажется, что изнанка у нас везде. И под землей. И на поверхности, — Ариец невесело усмехнулся. — Надо идти. Возьми себя в руки. Ну же, — слов ему показалось недостаточно. Он положил ей руку на плечо, но девушка неожиданно сильно стряхнула его ладонь.

— Я держу себя в руках, — едва слышно сказала она. — Пока. Что б ты знал.

— Хорошо, если так. Может, скажешь, наконец, что ты натворила? Зачем они тебя ищут?

Она не ответила.

Ариец оставил девчонку в покое и направился к подсобке.

— За дело, — услышал он.

— Понятно, — криво усмехнулся диггер. — Кто бы сомневался.

В маленькой каморке, заваленной мусором, он остановился на пороге. Дождался, пока девчонка подойдет. Потом кивнул ей, недоуменно застывшей рядом, на крышку люка в полу.

— Туда. И фонарь не забудь включить. Скоро аккумулятор, правда, сядет, но я тебе запасной…

— Не нужен мне твой фонарь.

— Как это? — Ариец, нагнувшись, было, к люку, вскинул на нее голову.

— Так. Не нужен и все.

— Хочешь сказать, что ты как кошка видишь в темноте? — с иронией поинтересовался он.

— Ничего не хочу сказать. Просто не нужен.

— Ну-ну, — протянул диггер и вставил специальный ключ в зазор между крышкой и полом.

Суицидница. Шизофреничка. Полный набор. Как бы ему не оказаться в глупом положении. Вполне может так случиться, что поход закончится классическим перевертышем. Когда из защитника и надежной опоры, он сам превратится в жертву.

Шахта, в которую спускался Ариец, как нельзя более располагала к мрачным раздумьям. На железе вдоль лестницы тянулся кровавый след пятерни, как будто кого-то тащили вниз. Стыки давно проржавели и влага сочилась по стенам, скапливаясь на дне.

Туда, в лужу, Ариец и спрыгнул, обдав брызгами близкие стены.

— Эй, как там тебя, Прима! Спускайся! — крикнул он, задрав голову. И предусмотрительно отошел в сторону. С нее, бедовой, станется сигануть, не пользуясь лестницей.

Диггер знал людей, которые утверждали, что видят в темноте. Нью-ди. Те, кто волею случая или по желанию оказались на глубине. С тех пор каждый выход на поверхность для них нечто вроде выхода в открытый космос. Здесь, под землей в спецхранах, вскрытых снизу наподобие консервной банки хранилось все, что необходимо для жизни. Вода. Усиленное витаминами питание. Одежда. Медикаменты и оружие.

Нью-ди утверждали, что видят в темноте. Но обстоятельства складывались так, что каждый раз, когда Ариец выказывал желание проверить это, все срывалось. Так что ему приходилось верить на слово. Ариец словам не верил. Не только словам нью-ди, сколько словам вообще. Кроме того, они рассказывали, что подземный мир наградил их другими таинственными качествами. Ответа на вопрос "какими", Арийцу добиться не удалось. "Разными" — он за ответ не считал.

На поверхности нью-ди не любили. До такой степени, что убить нью-ди в Ночь допустимой свободы, считалось чем-то вроде самоутверждения. Кому понравится считать себя второсортным по сравнению с самым-самым?

Что пыталась ему доказать девушка? То, что принадлежит к засекреченной касте? Чепуха. Нью-ди чувствуют себя под землей как рыбы в воде. Это не всякого рода страхи охотятся за ними, а наоборот, нью-ди тянутся к аномалиям, с желанием разобрать на запчасти, чтобы потом постараться понять то, что осталось.

Как только из тюбинга свесился сапог — сорок первый размер, не меньше, Ариец предупредил:

— Прыгай осторожно. Тут вода.

Девчонка зависла, уцепившись за последнее звено, потом прыгнула. Почти бесшумно, как кошка. Мельком Ариец отметил, что фонарь она так и не включила.

Не сказав ни слова, диггер развернулся и пошел по коллектору. Какой разговор с шизофреничкой? С ними вообще стоит держаться доброжелательно. Только за собственную спину следовало опасаться. Кстати, если у нее оружие? Такой вопрос он и задал ей, ослепив лучом фонаря.

— Только вот это, — девчонка достала из внутреннего кармана тяжелый Макаров, взвесила. — Только в нем кончились патроны.

— С патронами что-нибудь придумаем. Позже.

Неизвестно, обманывала ли его девчонка. От мысли, что в пистолете на самом деле могло не оказаться патронов, Арийцу стало легче.

Здесь, на глубине, тишина была совершенной. Отсутствовала вечная спутница уровня выше — эхо. Неизвестно, чем объяснялась эта странность — тишина жадно глотала все шумы, и то, что оставалось, звучало четко, без примесей. И тут же обрывалось, не оставляя следов.

Ритмично капала вода, срываясь с потолка. Сырой бетон, вставленный в траурные рамки ржавых, почерневших металлических скоб. Поверху, черными раздувшимися змеями тянулись ряды кабелей. Коллектор, давно заброшенный, отсеченный от главной артерии бетонными плитами, начинался ниоткуда и вел в никуда.

Стараясь обходить участки жирной, блестевшей в свете грязи, Ариец шел вперед. Не потому, что был такой уж чистюля. Там могло скрываться что угодно, вплоть до трещин.

Некуда спешить. Если учесть тот факт, что преследователи знают о насосной, то можно предположить — первым делом они рванут туда. Гнев — та же одержимость. Не зря раньше ее называли бесноватостью. Когда в человека вселяется кровожадный бес, он не понимает того, что пытается ему говорить рассудок. Управлять таким человеком легко. Ему, поборнику справедливости, только кажется, что все пути ведут к цели. Пройдет время, прежде чем преследователи заметят открытую крышку люка. Даже если среди них найдется умник, который решит, что это сделано специально, в тюбинг они все равно полезут.

Ариец шел, не оглядываясь. На этом уровне у него всегда возникало ощущение, что он двигается по вражеской территории. Что бесхозные километры тюбинга давно перестали принадлежать людям. Так же, как заброшенные подвалы и здания служат пристанищем для крыс, так и все пространство подземного мира, отвоеванное у земли, давно обжито другими. Мутантами, тварями — назови это как хочешь, суть одна.

СМИ, нагнетающие обстановку, чтобы уберечь молодежь от повального увлечения диггерством, вещают о подземных ужасах. На самом деле они также далеки от истины, как ужастик от документальной съемки вскрытия на столе у патологоанатома. Да потому что очевидцев нет. И быть не может. Те, кто выползают из глубины, очень голодны. Настолько, что их не останавливают пули.

Взять хотя бы уродов…

Помяни черта, он тут как тут.

В темноте коллектора, белесая на общем фоне, проявилась тварь. Сидела, по паучьи поджав все шесть конечностей. Грязно-желтым пузырем, лишенным глаз, вздулся череп. Глазные впадины, затянутые прозрачными пленками пульсировали, словно за ними скрывалось нечто, изо всех сил стремящееся выбраться на свободу. Огромная пасть с торчащими наружу клыками приоткрылась. Издалека казалось, что урод широко улыбался — от уха до уха.

Еще Ариец успел заметить, что урод был матерым — грудь перепахана шрамами. В следующее мгновение тварь втянулась во мрак. Ровно за секунду до того, как диггер, сняв с предохранителя АКМ, выпустил прямо по курсу короткую очередь.

Пустота жадно проглотила выпущенные пули и тут же установилась тишина.

Попал ли он, неизвестно. Раненный урод продолжал двигаться. И нападать. Единственное слабое место — череп. И то, если попасть прямо в закрытые пленками глазные впадины.

— Ариец, — девушка тронула его за плечо. Он, также как она совсем недавно, резким движением сбросил ее руку. — Что это было?

— Привидение, — Ариец выругался. — Одно из.

— Понятно. Я думала, у меня крыша едет. Жаль…

— Что жаль, что я не попал?

— Жаль, что у меня патронов нет к пистолету. Он… эта тварь опасна.

Ариец оглянулся и посмотрел ей в глаза. Второй раз за сегодняшнюю ночь ему стало ее жаль. Не хотел бы он, даже ведомый опытным проводником, двигаться по уровню без оружия.

— Найдем тебе патроны. Позже, — буркнул он, подавив в себе желание тут же поделиться запасной обоймой.

Сам Макаров — любимое и безотказное оружие покоился до времени в заплечной кобуре. Под землей много оружия не бывает.

— Держись рядом. Не отставай, — добавил он, уже отвернувшись. — И включи фонарь. Хватит из себя нью-ди строить. Оглядывайся почаще. И кричи, если что…

Сказал, и сам себе не поверил. Стоит уроду напасть на девчонку, она и квакнуть не успеет. Черт.

— Давай свой Макаров, — сквозь зубы процедил Ариец.

Сдернул с плеча рюкзак, выудил запасную обойму и отдал девчонке. В глаза ей при этом старался не смотреть. Достал его уже этот неконтролируемый всплеск черной волны, застилающей радужку.

Вперед пошел еще медленней, перехватив удобнее автомат. Подолгу останавливался, пытаясь рассечь темноту лучом фонаря. Хорошо, что идти недолго. Метров через пятьдесят в коллекторе, ведущем в тупик, обнаружится ответвление. Оставалось осторожно проползти под завалом и открывался вход в карстовую пещеру, вымытую подземными водами. Высотой метров двадцать, не меньше. Потолок усеян сталактитами. Дно закрыто озером, большей частью из сточных вод. Уроды не рискуют охотиться в больших пещерах. Им по душе узкая сеть коллекторов, где всегда есть куда просочиться.

Идти оставалось всего ничего. Ариец вздохнул с облегчением, когда увидел коллекторную ветку.

Тут диггер услышал то, к чему готовился всякий раз, забираясь на глубину. Не сознательно — на задворках сознания ютилась мыслишка. Иначе, чем еще являлась та пластиковая капсула, вшитая в воротник — средством откупиться от судьбы, лишний раз доказывая, что он готов скорее к смерти, чем к предсмертным мучениям?

Подземный гул. И отголоском вчерашнего видения ударило в ребра сердце. Коллектор тряхнуло так, что диггер с трудом удержался на ногах. Худшего и быть не могло.

Заскрежетало, лопаясь, железо. С потолка посыпался песок.

Сон в руку. Обвал.

ВИРТУОЗ

Не выпрямляясь в полный рост, Виртуоз метнулся за ближайший завал. Пригнулся ниже, и, по-прежнему не дыша, закрепил противогаз. Поморщился, с досадой осознав, что выронил при падении рюкзак.

Виртуоз отключил фонарь, встроенный в шлем — иначе для чего вообще прятаться, если во лбу у тебя "мишень" горит. В противогазе имелись инфракрасные стекла, но спецназовец не любил ими пользоваться — быстро уставали глаза и перестройка на обычный свет занимала много времени. После этого он машинально активизировал рацию, рассчитанную на то, чтобы вести переговоры в противогазе. Однако долгая минута если не больше понадобилась ему на то, чтобы осознать: рация для того, чтобы говорить.

Голова стремительно шла кругом, губы немели. И веское, бесшабашное "плевать" заставляло разжимать пальцы, застывшие в готовности на спусковом крючке.

"Белый китаец". Вот, что выдернул из глубин памяти запах, напоминающий запах раскаленного на солнце асфальта.

Ярко вспыхнуло окружающее пространство. Заколебалось, заворочалось, пошло радужными волнами. Будто там, в глубине вещей существовало что-то живое и дожидалось только сигнала, чтобы, взрывом разметав физическую суть, вырваться на свободу.

Виртуоз глубоко дышал, пытаясь сконцентрироваться на какой-либо мысли. Но все они были как первый лед на реке — стоило сосредоточиться, как хрупкое стекло ломалось и Виртуоз оказывался в ледяной воде из хаоса отдельных слов. Как будто между сознанием и подсознанием существовало еще нечто и угодив туда, рискуешь остаться навсегда в первозданной и абсолютной пустоте.

Он не заметил, как прокусил губу. Горячая влага, заполнившая рот, не привела его в чувство.

— Кто, — хрипел он, не понимая, что же именно собирался спросить и у кого.

— Шеф! Шеф! Жив? — орали в наушниках.

Где-то слышалась автоматная стрельба. Каменная крошка сыпалась на голову. Виртуоз неосознанно поднял голову и в тот же миг его обожгла срикошетившая пуля. Лезвием ножа прошлась по обнаженному участку кожи на шее и, как ни странно, несколько прояснила сознание. По крайней мере, он понял, где находится.

— Бразер, — прошипел он.

— Я в порядке, шеф, — раздался глухой голос. — Почти. Кто стреляет?

— Коллайдер? — позвал Виртуоз, но ответа не получил. — Штучка?

Молчание.

Виртуоз сдвинулся в сторону, чтобы иметь лучший обзор. В глазах посветлело.

— Коллайдер! — опять позвал он и в тот же момент понял, кто вел стрельбу.

Она медленно шла посреди зала, постоянно останавливалась, чутко реагируя на каждый шорох. Короткие волосы рассыпались по плечам.

Виртуоз ясно видел, что она босая и сквозь пальцы ног струится, выбрасывая протуберанцы белый дым. В руках ее, огрызаясь на едва слышимый шум, вздрагивал АКМ. Она улыбалась. Губы ее шевелились, а глаза — огромные, мертвые, смотрели прямо перед собой. Слева упал из кладки камень и в тот же миг очередь прошила насыпь.

— Шеф, я вижу, — заговорил Бразер. — Это…

— Я тоже вижу. Черт…

Виртуоз не успел договорить: прямо перед ним превратился в крошево камень. Со свистом разлетелись осколки. Спецназовец едва успел перекатиться левее. Вслед ему, выбивая на камне дробь, пунктиром потянулась дорожка из пуль.

— Это "Белый китаец", Бразер, — едва слышно шепнул Виртуоз и услышал, как выругался Бразер.

— То-то думаю, меня так повело. Что делать будем, шеф? Ждать, пока у нее кончатся патроны?

— На гранаты перейдет.

— Б… я не подумал.

— Отвлеки ее. Только аккуратно.

— Понял…

Голос его заглушила очередная автоматная очередь. Короткая, расчетливая.

— Меткая… сука, — прошипел Бразер.

— Задела?

— Почти…

Осторожно лавируя между камнями, Виртуоз полз вдоль насыпи. Он старался найти место, откуда можно было выглянуть, без опасности получить пулю в лоб. Наконец, между двумя каменными насыпями обнаружился провал.

Спецназовец приподнялся, стараясь не шуметь. Тело плохо слушалось. По расчетам Виртуоза, ему требовалось как минимум полчаса, чтобы окончательно придти в себя. Но его торопило собственное предположение о том, что она могла пустить в ход гранаты.

Судя по всему, Бразер начал действовать. Движения Виртуоз не уловил. Штучка замерла всего в нескольких шагах от него. Развернулась, и двинулась назад. Бесшумно, как кошка.

Виртуоз не озадачивался вопросом, почему именно Штучка сняла шлем и разулась, но он с уверенностью мог бы предположить, что именно ей мерещилось.

— Суки… поганые… ненавижу, — он услышал, как Штучка ругалась. — Сдохнете все… ненавижу.

Девушка выпустила еще одну очередь и Виртуоз уловил, как раздался щелчок — в рожке кончились патроны.

Сейчас или никогда. Ближе подобраться к ней, он уже не успеет. Он вскочил, как в замедленном кино наблюдая за тем, Штучка выщелкнула отработанный рожок и тут же в ее руке оказался запасной. Услышав шум, она повернула голову. Раздался щелчок вставленного в паз магазина. Дуло медленно поплыло вправо.

В то же мгновение Виртуоз ударил девушку прикладом автомата по голове, ближе к затылку.

Штучка охнула и осела.

Виртуоз подхватил ее и аккуратно уложил на пол.

— Ранен, шеф? — Бразер выбрался из-за ближайшего завала.

— Нормально все, — Виртуоз размазал по противогазу кровь, текущую из раны на шее. — Коллайдер где? Его найди и вещи ее.

— Чего искать? Вон шлем и сапоги валяются. Разулась зачем-то, дура.

— Бери давай. Я ее понесу. Ищи Коллайдера. Уходим.

Виртуоз достал из кармана наручники и застегнул на запястьях у Штучки. Надел на нее противогаз, выуженный из кармана рюкзака. Взвалил девушку на плечо и быстрым шагом двинулся вперед. Туда, где между каменными кучами возвышался арочный свод — выход из зала.

— Как ты? — Виртуоз опустился на плотно сбитый ящик. Рядом, на сооруженной наспех лавке лежала Штучка.

— В порядке, — насилу выдавила она и ее опять стошнило.

— Скоро легче станет. Я вколол тебе двойную дозу, — Бразер порылся в рюкзаке и достал флягу. — Выпей воды.

Штучка хотела что-то сказать, но не смогла.

У стены, прямо на бетонном полу сидел Коллайдер. На левой стороне лица наливался краснотой огромный кровоподтек.

— Ума не приложу, — задумчиво сказал Виртуоз, — откуда там "Белому китайцу" взяться? Да еще в таких количествах.

— Ты у меня спрашиваешь? — Бразер вскинул голову. — Я думаю, там внизу схрон имеется. С давних времен. Знаешь, лет… адцать назад, этот наркотик был под большим запретом. Вплоть до высшей меры. Вот и идет утечка в этот гребанный зал.

— Резонно. Кроме одного. Зачем было тащить груз на такую глубину?

— Ну не знаю. А может… Это уже и не "Белый китаец". А нечто новенькое. Хрен его знает, что теперь в этих подземных лабораториях производится, — он коротко хохотнул, — без нашего участия.

— Выше, — подала слабый голос Штучка. — Уровнем. Трупы. В бомбарике.

— Думаешь? — Бразер оторвался от рюкзака. — Туда просочилось? Черт его знает, но похоже на правду. И все объясняет. Эту массовую истерику с убийством… детей. Я только раз пробовал эту дурь. Не забуду. Отходняк особенно.

Виртуоз молчал. Ему не хотелось вдаваться в подробности и превращать короткий — насколько возможно — привал в вечер воспоминаний. Но он отлично помнил свое первое и единственное знакомство с "Белым китайцем".

Белый порошок по внешнему виду ничем не отличался от кокаина и также относился к психомоторным. Если использовать его подобным образом. Однако, имелась одна особенность: если нагреть порошок, он испарялся без остатка. Стоило вдохнуть полной грудью белый пар, как наркотик превращался в сильнейший галлюциноген. И вот тогда виртуальность, данная в ощущениях, ничем не отличалась от реальности. В этой, иной "реальности" отсутствовал привычный мир. Он превращался в нечто, из которого ты — творец и бог — мог лепить как из пластилина все, что тебе было угодно. Любить того, кого хочешь. И ненавидеть. И убивать.

Тогда Виртуозу было двадцать. Он только отслужил по контракту. Вольная жизнь манила и столько всего обещала, что…

Короче, он пришел в себя вовремя. Его руки тянули в разные стороны ременную петлю, захлестнувшую шею любимой собаки. Английский сеттер уже не сопротивлялся, только скулил. Тонко и протяжно.

Приди Виртуоз в себя минутой позже, все было бы кончено.

Несмотря на странные, ни с чем не сравнимые ощущения — кому не понравится ощутить себя богом? — Виртуоз не рискнул бы повторить свой опыт. Даже в одиночестве. Даже в закрытой наглухо камере.

— А ты как, Коллайдер, пробовал? — не унимался Бразер.

Коллайдер молчал, уставившись в одну точку. Ответа от него парень так и не дождался.

Виртуоз догадывался, почему. Он знаком был с личным делом Коллайдера. И с тем фактом из его биографии, который навсегда записал спецназовца в разряд неблагонадежных. Будучи шестнадцатилетним пацаном, тот основательно подсел на "Китайца". Однажды пришел в себя в ванной, заполненной холодной водой, смешанной с кровью. Причем, на его теле не было ни одного пореза. Неизвестно, что ему привиделось, но он завязал. И пока держался.

Виртуоз поймал себя на том, что пристально разглядывает лицо Коллайдера. Когда они с Бразером его нашли, спецназовец лежал без сознания, но в противогазе. Вдвоем они принесли его сюда, в подсобку заброшенной штольни.

Здесь было сухо и чисто. Коллайдер пришел в себя, так и не поинтересовавшись: что же, собственно говоря, случилось? Вместо него поинтересовался Виртуоз. "Упал", — ответил тот, как рублем одарил.

— Что вы плачете здесь одинокая, глупая, деточка? Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы, — задушевно пропел Бразер, нагнувшись к самому лицу Штучки.

— Заткнись, — сквозь зубы посоветовала она.

— Не переживай, деточка. Знаешь, нам всем еще повезло.

— В смысле?

— Что торкнуло именно тебя. Прикинь, мы бы тут с тобой не разговаривали, если бы торкнуло… Коллайдера.

Штучка против воли растянула губы в улыбке.

— И еще скажу, если наш экземпляр прошел здесь, способности у него, почище чем у нью-ди, какого-нибудь…

Прошел еще долгий час, прежде чем Штучка поднялась на ноги. Натянула на голову шлем, морщась от боли. Виртуоз серьезно ее приложил — на затылке зрела шишка.

Виртуоз задумался, закрепляя на спине рюкзак. Прошла ли здесь группа Стрельца? Вообще, вел ли он группу этим путем, или воспользовался проторенной дорожкой — поверху и прямиком к выходу. Все бы ничего, да только камеры наблюдения, оставшиеся в районе закрытого супермаркета, но исправно посылавшие информацию в ближайший пункт охраны правопорядка, не зафиксировали выхода экземпляра.

Не перемудрил ли Виртуоз сам себя, направив группу в глубину и искать ответа на все вопросы следовало уровнем выше?

Нижний уровень полон загадок и цена за одну разгаданную не один десяток человеческих жизней. На такой глубине неизвестно, к чему ближе — к поверхности земли, что предназначена для жизни, или к мифическому аду, чье предназначение смерть. Некстати вспомнился Тальк с его культовой книжкой "Диггеры". "Ступай в ад самостоятельно, не жди, когда тебя туда понесут. Ступай в ад самостоятельно и тебе зачтется". Зачтется ли? Один шаг здесь, под землей, вполне мог бы равняться секунде вечности в аду. Если так, то по самым скромным подсчетам, пару месяцев он уже отмотал.

И еще Виртуозу вспомнился творческий вечер писателя Талька. Не виртуальный, а самый что ни есть реальный. Встреча с читателями проходила в супермаркете и народу собралось неожиданно много. Виртуоз до сих пор помнил, какое чувство заставило его придти. Он не разбирался в творческом процессе и вряд ли смог бы отличить работу ремесленника, изобилующую штампами от по-настоящему талантливой. Но книга ему понравилась. В то время он много работал и слушать ему приходилось урывками и все равно — масштаб вдохновлял. Особенно автору удалось описание "эффекта диггера". У него получилось так точно, так пронзительно передать ощущение потерянности в пространстве и времени, внезапного и ощутимого каждой клеткой тела непонимания происходящего. Шаг в параллельный мир, где на тебя несется обжигающе реальный автомобиль. До мелочей. До бешенных и таких же мало что понимающих глаз водителя в лобовом стекле. До запаха выхлопных газов и жженой резины — результата экстренного торможения.

Описано было хорошо. А главное, правдоподобно. Виртуоз зарекся ходить на такие встречи после того, как выяснилось, что размышление о судьбах диггеров ни что иное, как чистой воды вымысел. Сам автор под землей не был и запаха дерьма не нюхал.

Виртуоз увлекся воспоминаниями. Вдруг — это случилось как граната, разорвавшаяся в мозгу — его резко качнуло и он увидел, что идет первым. Как его угораздило впасть в такую задумчивость, чтобы от святого принципа всегда следовать в числе последних и держать ситуацию под контролем, не осталось и следа?

Спецназовец обернулся, одновременно впитывая органами чувств информацию: полное безмолвие и отсутствие пятен света на стенах, кроме одинокого, отчаянно метнувшегося луча.

За спиной его терпеливо дожидалась тишина.

— Эй, — растеряно бросил Виртуоз в эфир. — Штучка? Бразер? Эй!

Неожиданно, словно поймало акустическую волну, включилось эхо. Долго билось в коллекторе, гоняя последнее слово. И Виртуоза поразило, насколько беспомощно звучал его искаженный голос.

Он пошел назад. Сначала медленно, потом все убыстряя шаг. Шел, держа оружие наготове, и с удивлением отмечал, что не видит следов. Виртуоз держался ближе к краю. В центре трубы размытая грязь — идеальное хранилище для следов — лежала нетронутым ковром. Чтобы развеять сомнения, Виртуоз специально шагнул в черную жижу и отступил, полюбовавшись на четкий рисунок подошвы.

— Коллайдер! — опять позвал он и опять ему ответило только эхо.

Виртуоз некоторое время стоял, изучая отвоеванное у темноты пространство. Коллектор был узким, невысоким. Нехорошие трещины змеились по стенам. Ветхая система давно пришла в негодность. От такого коллектора можно ожидать каких угодно сюрпризов.

Внезапно Виртуоз с досадой усмехнулся. До него с опозданием дошло: с чего он решил, что оказался первым? Скорее все наоборот — он оторвался от остальных!

Мысль была ясной, как озарение. Виртуоз едва сдержался, чтобы не выругаться в полный голос. Еще не хватало слушать потом громовые раскаты засидевшегося без дела эха.

Спецназовец повернулся и пошел по первоначальному курсу. На этот раз все быстрее и быстрее. Когда под ноги ему черной кошкой в подворотне бросилась тень, он остановился, вскинул автомат. И тут заметил на грани видимости нечто такое, от чего ему стало не по себе: из стены в стену, отливая нефритовой чешуей, дорогу переползала змея.

В этот самый миг у Виртуоза зародились сомнения в происходящем. Он всматривался до рези в глазах в рисунок на мощном теле, в чешую, что погружалась в грязь. Змея ползла, появляясь из стены с правой стороны и утопала в левой. Толстая, полметра диаметром, если не больше. Ползла с тихим шорохом и сколько Виртуоз ни приглядывался, заметить отверстия в стенах не смог.

Он подошел ближе, не сводя прицела с гибкого тела. В любом случае, даже если змея настоящая, у нее не хватит места для маневра. С этой мыслью он поднял ногу и осторожно переступил через ползущую тварь. Виртуоз еще не знал, что ту же операцию, только в обратном порядке ему предстоит проделать еще раз пятью минутами позже.

Виртуоз отошел от препятствия метров на пять, когда исчез луч света, ведущий его вперед. Канул в пустоту, словно его и не было. Спецназовец застыл на краю пропасти, тщетно пытаясь выхватить из мрака другой берег.

Дальше пути не было. Был отсеченный пустотой от общей системы тюбинг. Виртуоз вытянул руку вперед и не нащупал продолжения стены. Рука растворилась в темноте. Он поспешно выдернул ее оттуда, пораженный тем, какой холод начинался всего в каких-нибудь сантиметрах от его тела.

— Что за черт, — он скрипнул зубами. Повернулся и пошел назад.

По пути Виртуоз, чтобы окончательно развеять сомнения, осторожно коснулся тела змеи ногой. Упругого, мускулистого, к неудовольствию спецназовца.

Змея была реальностью. Неизвестно, что там имелось на самом деле, вполне возможно, обрывок трубы — это в том случае, если он имеет дело с галлюцинацией, но убедиться в этом можно было только оставив аномалию позади.

С другой стороны от змеи, продолжающей свое неспешное движение, история повторилась. Виртуоз шарил рукой во мраке и пытался себя уверить, что это чистой воды глюк и все что нужно для того, чтобы вырваться из порочного замкнутого круга — ступить в бездну. Объяснения звучали правдоподобно, но тело отказывалось слушаться. Оно доверяло только себе, своим органам чувств и отказывалось брать в расчет фантастические предположения разума.

Вдруг реально, до рвоты представился срез тюбинга подвешенный в космической пустоте. И тьма, злобной акушеркой затаившаяся у обрыва трубы, ждущая единственного шага, чтобы принять его в холодные объятия небытия. Виртуоз до мельчайших деталей представил себе, как падает в бездну, раскинув руки, с выпученными от ужаса глазами. Как лопаются кровеносные сосуды, выбрасывая в пустоту фонтаны красной пыли, как разрываются от недостатка кислорода легкие и последним кашлем, гаснущим в абсолютной тишине он выкашливает их жалкие ошметки.

Он сел на пол, тупо глядя перед собой, прямо в круг света, застывший на стене. Все остальное утонуло во мраке, но освещенный участок проступил из негатива подземки единственным светлым пятном. И обнажил ущербное бетонное полотно, заляпанное то ли кровью, то ли краской.

Если это и есть смерть, то она не страшна. Самая страшная смерть является каждому диггеру в кошмарах: сутками лежать под завалом с раздробленными конечностями в мучительном, сводящем с ума спарринге с болью.

Лезла, шурша, в свою вечность закольцованная в бесконечном пространстве вселенной змея.

Чистилище. Может, так оно и есть? И здесь, с вечно текущей змеей — временем, сиди сколько хочешь. Думай о своем, размышляй, ходи туда-сюда, существуй в пространстве, ограниченным мраком, как в камере предварительного заключения. С одной лишь разницей — срок пребывания зависит от тебя. А когда будешь готов к смерти, сделай единственный шаг.

Тогда чего ждать? Он готов.

Виртуоз вздохнул так продолжительно, как только мог.

Ступай в ад самостоятельно. Особенно, если выбора нет. Виртуоз встал, подошел к грани, возможно, последней грани в своей жизни. Вытянул руки вперед, затаил дыхание и — отчаянно балансируя на границе, где еще был свет, шагнул в космическую, холодную бездну…

— Вирт! Мужик! Ты куда пропал? — Бразер подхватил на руки падающее тело.

Виртуоз спотыкнулся, но на ногах удержался. За спиной Бразера облегченно переводила дух Штучка, рядом с ней стоял невозмутимый Коллайдер. Они не успели соскучиться, отметил про себя Виртуоз. Змея текла только в аномалии, здесь не прошло и минуты.

— Все в норме, — хрипло сказал Виртуоз. — Аномалия. Хрен ее дери. Двинулись.

Напоследок он обернулся: не было за его спиной никакого тюбинга. Крохотный закуток, по дну которого тянулась труба.

Синкопами капала вода, настраиваясь на долгую симфонию. Виртуоз прислушивался к капели, не в силах отделаться от странного чувства. Такое бывало с ним всегда, после выхода из аномалии. Как будто там он и остался и не было никакого хэппи энда. И все вокруг — группа, битый кирпич под ногами, и звуки, и запахи — галлюцинация. Которой нет и не будет ни конца, ни края.

Потом это ощущение прошло и Виртуоз успокоился.

Минут через пятнадцать коллектор прервался, перекрещенный боковой веткой. Первым нырнул туда Бразер и присвистнул, остановившись на пороге бывшей насосной. Казалось, еще некоторое время назад она была заполнена водой. Черная слизь, водорослями осевшая на бортах блестела от влаги.

Они стояли у бассейна, длиной метров двадцать пять и глубиной метров пять, не меньше. С одной стороны, встроенные в стены под самым потолком темнели оконные провалы аппаратной. Острые края уцелевших осколков стекол стянула паутина. Потолок украшали сталактиты, до странности напоминающие осиные гнезда — ноздреватые, огромные. На дно бассейна уходила лестница и такая же поднималась с противоположного края. Внизу теснились насосные агрегаты. В водорослях, ковром облепившие все, что находилось в бассейне, шевелилась мелкая живность.

Стояла тишина. Бразер, застывший на краю бассейна, вертел головой. Он не знал, откуда ждать опасности.

— Уютное. Местечко, — с расстановкой сказала Штучка, облизнув сухие губы.

Виртуоз обернулся, оглядел девушку с ног до головы. Она тяжело дышала. Видно было, сколько усилий она прилагала к тому, чтобы передвигать ноги. Следовало устроить полноценный отдых, но словно какая-то сила гнала спецназовца вперед. Вот перейдут без приключений на другую сторону — и тогда…

Пути назад не было. Просто потому, что путь назад назывался возвращением. Путь вперед более всего напоминал ловушку. С другой стороны весь нижний уровень — одна сплошная ловушка. Однако взялся за гуж, не говори что не дюж. А Виртуоз взялся.

— Переходим по дну, — сказал он. — Бразер идет первым. Коллайдер остаешься здесь, пока мы с ней не перейдем. Вопросы есть?

Молчание, которое установилось в помещении бывшей насосной, было красноречивее слов. Нет под землей легких путей. Существуют проходимые и непроходимые. Имелся еще третий вариант, о котором никто старался не думать — дороги, ведущие в преисподнюю. Специально созданные для того, чтобы избавить тебя от мусора сомнений и подтолкнуть туда, откуда возврата нет.

— Хорошо. Первый пошел.

Бразер, ухватившись за покрытые слизью перила, перегнулся через борт. Не прошло пары секунд, как он уже стоял на дне бассейна, сжимая в руках готовый к бою автомат.

Тишина. Только капли, скользя по бокам сталактитов, падали с потолка. Под этот мерный перестук капели, тонущей в жирной грязи, Бразер двинулся вперед. Мимо насосных агрегатов, своим обликом теперь напоминающих навозные кучи. Правда, запах был слабее: пахло гнилью.

Без происшествий Бразер добрался до противоположного борта.

Виртуоз дождался, пока парень выберется наверх, и только тогда негромко приказал:

— Штучка, за мной.

Спецназовец быстро достиг дна. Развернулся, приготовившись подстраховать Штучку, если та сорвется. Но девушка обошлась без посторонней помощи.

Ноги разъезжались, когда Виртуоз пошел вперед. Штучка следовала за ним, он слышал ее прерывистое дыхание.

Они прошли почти половину бассейна, как вдруг изо всех стен ударили мощные струи воды. Ударили так, словно и не было за плиткой никаких стен и только керамические квадраты, ничем не связанные между собой, удерживали толщу воды, рвущуюся в бассейн.

Виртуоз не успел оглянуться, как вода поднялась выше колен. В лицо, в правый бок била вода. Он обернулся и едва успел подхватить Штучку, сбитую с ног сильным напором. Крепко удерживая ее за предплечье, он смог раскрыть рот, чтобы крикнуть.

— Коллайдер, давай быстрее! — его крик перебил шум воды. Виртуозу еще казалось, что перебираться вплавь — худшая из возможных перспектив.

Сверху, выгибая черную спину, перевернувшись в воздухе так, чтобы выпростать конечности, в воду тяжело упало тело.

Потом еще одно. И еще.

ПРИМА

Тишина. И темнота.

Странно, отчего она решила, что может видеть в темноте? Так темно не было никогда за всю жизнь. За ту жизнь, которую она помнила.

Девушка попыталась пошевелиться и не смогла. Казалось, ее накрыл многокилометровый пласт земли. И там, на далеком верху, уже давно росли деревья, огромные небоскребы пустили бетонные корни свай, стремясь прочнее утвердиться на хрупкой скорлупе фундамента.

Прима хотела вдохнуть и подавилась. Земля, втянувшись в нос, плотно засела в глотке.

Кто сказал, что смерть — это туннели, коридоры… коллекторы? Смерть — это когда ни вздохнуть, ни пошевелиться. И в голову лезут всякие мысли.

Тебе будет казаться, что это сон. А на самом деле это сон, который нельзя прервать. И называется он смерть.

У сна есть оборотная сторона. Он господин и ты находишься всецело в его власти. Он знает все о твоих страхах, даже то, чего не знаешь о них ты. Если ты решишь объявить ему войну — тебя хватит не надолго. Когда ты приползешь к нему на коленях, умоляя о прощении… Тогда, он будет делать с тобой все, что захочет. Казнить. И миловать. И снова казнить. Обезболит долгожданным наркозом, пройдется хрупкими, ласковыми пальцами по телу и в следующее мгновение, вонзив тебе в мозг раскаленные иглы, без сожаления отправит в камеру пыток.

Чьи это слова? Кто сможет ответить на вопрос: это придумала она, или кто-то другой? Что если теперь ее голова — пристанище для чужих мыслей, которые будут забредать туда, как к себе домой?

Но если так, это даже хорошо. Те, кто приходят к смертному одру на старости лет, несут с собой багаж. Целую сумку, туго набитую воспоминаниями. Долгую вечность они проживают каждый день заново, заново оценивают значимые события.

Старикам есть что предложить вечности. А что могла предложить она?

От всех воспоминаний осталась жалкий пшик. Неделя всей жизни. Хочешь, прокручивай ее в прямом порядке, хочешь в обратном. В обратном, пожалуй, занимательней. Прима представила, как взлетает вверх гора земли, под которой она погребена. А сама она поднимается и, неуклюже жестикулируя, как клоун, пародирующий фотомодель, пятится по коллектору, потом ползет на четвереньках, смешно поднимая колени, по тесному тюбингу.

Таких воспоминаний надолго не хватит. Старушке вечности скоро станет с ней скучно — Приме нечего положить в ее копилку. И тогда, ей подарят настоящую смерть. Кто бы знал, что ее тоже надо заслужить!

Ариец. Вот о ком можно думать бесконечно. Интересно, его тоже накрыло, или ему удалось спастись? Скорее всего, ответа не узнать никогда. Самое ужасное, если он лежит рядом, буквально в нескольких метрах.

От последней мысли Приме стало плохо. Она напрягла все силы, пытаясь пошевелиться. Тщетно. На груди, вдавив ребра в легкие, лежал неподъемный груз. Острие разбитого камня укусом насекомого впилось в шею. Теперь целую вечность придется терпеть эту боль!

Отвратительней всего — вкус земли на губах. Жаль, что нельзя закричать. Стоит приоткрыть рот, как земля попадет внутрь. И тогда ее уже ничто не остановит — она полезет дальше, забьет трахею до отказа, наполнит грязью легкие…

Что-то цепкое ухватилось за руку. Как раз в том месте, где едва затянулась рана. Сжало так, словно хотело оторвать руку. Потом с силой рвануло, вздернуло вверх и поставило на ноги.

Нелепо взмахнув руками, как канатоходец, потерявший равновесие, Прима с трудом утвердилась на ногах. Вздохнула и надсадно закашлялась, освобождая лицо от прилипшей грязи.

— Идти можешь? Эй, ты меня слышишь? — Ариец кричал ей в лицо, но Прима его не слушала. Она обрела свет. Однако то, что она увидела, лишило ее дара речи.

С оглушительным треском потолок прорезала трещина. Поползла неровной чертой, петляя между вздувшимися сталактитами. Взорвалась сетью трещин, расчленяя потолок на множество частей. Медленно, и все быстрее, огромные пласты стали разъезжаться, как будто кто-то незримый тянул их в разные стороны, ближе к стенам пещеры.

Из множества прорех, вспучиваясь наростами, полезла черная земля. Тонкими, прерывистыми струями вниз потек песок.

Темная непроницаемая водная гладь осталась неподвижной. Пыльную взвесь, текущую с потолка, развеял по пещере сквозняк. Закрутил в воздухе огромной воронкой и одним вдохом втянул в многочисленные щели.

Огромный каменистый пласт, как остров, со всех сторон окруженный землей, накренился, свесился вниз одним концом. Вдруг, с неохотой покидая насиженное место, сорвался вниз, в озеро.

Неподвижный воздух всколыхнулся, ветром ударил в лицо. Прима задохнулась, задержав дыхание.

Грохот, от которого пошли ходуном стены, взорвал пещеру. Озеро вышло из берегов, словно пласт земли вытеснил всю воду. Огромная волна плеснула в разные стороны.

К счастью для Примы, они укрылись за валуном, чья мощная спина, покрытая мхом, волнорезом приняла на себя удар волны. Девушку с ног до головы окатило водой. Мокрая, оглушенная, она стояла, не в силах оторвать взгляда от того, что происходило вокруг.

— Бежим, дура! — Ариец дернул ее за руку.

Прима подчинилась и бросилась за ним.

Диггер бежал по узкой тропе, огибающей озеро. Бежал быстро, словно ему совсем не мешали тяжелые сапоги, одежда и каска. Прима старалась не отставать, но взгляд ее притягивала образовавшаяся на потолке дыра.

Зиял провал. Из него, как из порванного живота вываливались внутренности — комы земли, скованные редкими корнями деревьев. Тошнотворный дух разрытой земли смешался с запахом разложения, заполнил пещеру.

Сплошным дождем вниз сыпались камни. С глухим шлепком падали в воду, бились о каменистую тропу и отлетали к стенам. Оборванными сухожилиями в пещеру свесились корни деревьев, потерявшие опору.

Ариец ускорил бег. Однако и его интересовало то, что творилось вокруг. Прима заметила, как луч фонаря потянулся наверх. Замкнул в круге света и дыру на потолке, и болтающиеся в воздухе корни деревьев, и…

Прима не поверила своим глазам: из черноты разрытой земли, сверху, на нее пялился дырами глазных провалов человеческий череп.

Девушка споткнулась на бегу и непременно бы упала, если бы со всего маху не налетела на широкую спину замедлившего бег Арийца. Он с трудом удержался на ногах, в последний момент облокотившись на стену.

— Что за, — он не договорил. Его взгляд не отрывался от потолка.

Пространство сузилось до столба света, высвеченного фонарем. Разевая челюсть в победном крике, раскинув костлявые конечности, сверху падал скелет. Развевались редкие волосы. Протяжно всхлипнул воздух, забившийся в щели между ребрами. Трепыхнулась в приветственном жесте рука и оборвалась, отлетела в сторону. Так и упали в озеро — сначала скелет и следом за ним оторванная конечность.

Звонко чавкнула вода, накрывая волной мертвеца, и, словно подавившись, вытолкнула на поверхность.

Тут же, как будто ждали сигнала, с потолка вместе с землей посыпались человеческие останки.

Трясясь мелкой дрожью, стонала пещера, перемалывая человеческие кости. Жирная, пресытившаяся земля, изрыгала из разбухшего брюха не переваренные останки. Выдавливала из себя пласты слежавшейся земли как гной из раны. Избавлялась от всего, что не в силах держать внутри. Бросала останки в озеро как подачку голодному зверю. Шипел сквозняк, подбрасывая в воздухе лохмотья, куски досок, покрытых гнилью. Сыпалось вниз прежде человеческое, переработанное временем в труху.

Луч света, мечущийся от стены к стене, вычленял отдельные фрагменты. Исполнял дикий танец падающий труп, в истлевшем одеянии. Сгнившую кожу разъедали черные пятна. Длинные волосы, забитые землей, трепал ветер. Вертелись в воздухе оборванные конечности, трепетали на ветру обрывки одежды, камнем падали вниз сгнившие доски.

Казалось, везде под землей творится то же самое. Везде миллиарды человеческих останков, копившиеся тысячелетиями, пробив тонкую скорлупу, отделяющую подземное кладбище от рукотворной пустоты, устремились вниз, погребая все, что служило прежде людям на глубине. И не было видно кошмарному ливню ни конца, ни края.

Там, наверху, вряд ли кто-нибудь осознавал разрушительности первых ласточек будущей катастрофы. Люди не ведали, что лишились толщи земли, переставшей удерживать Мир на своих плечах. И только хрупкие коробки небоскребов на шатких курьих ножках свай шатко опирались на сеть коллекторов, что подобно растениям в зыбучих песках стянули пласты земли. Время, запустившее щупальца в святая святых продолжало свою работу, постепенно — и все быстрее, вышибая из-под ног человечества, на шею которого уже наброшена петля, опору за опорой.

Шум стоял неимоверный. Какофонию звуков разбивал на части торопливый перестук камней. Потом все слилось в единое: удары досок о тропу, со свистом отлетающих к стенам, плеск волн, бьющихся о берега, влажные шлепки падающих в воду трупов…

Девушка так и стояла бы на тропе, открыв рот и рискуя в любой момент получить камнем по голове. Не докричавшись, диггер опять рванул ее за руку, заставив возобновить бег. Перегораживающую путь кучу камней он одолел легко. Взлетел птицей наверх и тут же подал ей руку.

Прима не отвергла предложенную помощь. Перебирая ногами камни, цепляясь свободной рукой за каждую выбоину, чтобы облегчить Арийцу подъем, она расслышала, как диггер ей что-то быстро говорит. Смыл его слов дошел до нее с опозданием — когда перебравшись через завал, она на пятой точке съехала вниз.

— …сначала не понял. Там, на поверхности в этом месте должно быть кладбище. И, видать, вымыло потолок пещеры, вот он тяжести земли и не выдержал. Рухнул и посыплись сюда покойнички…

В углу пещеры, между завалами из камней, обнаружился вход в коллектор. Ариец, не тратя слов, скрылся в темноте. Прима обернулась, задержавшись у входа.

Вода бурлила. И в этом кипящем бульоне варились человеческие останки. Появлялись и исчезали черепа, конечности, мелькали гнилые бока досок, остатки одежды.

Прима заранее втянула голову в плечи, готовясь войти в низкий тюбинг. И вдруг остановилась, как громом пораженная. Нечто странное привиделось ей. Такое, чему не было места среди трупов и обломков гробов.

Вместо того, чтобы войти в тюбинг, девушка повернулась и пошла к озеру. Среди костей, ветоши и досок, у самого берега, там где волны бились о камни, из седой пены поднимались две человеческие руки.

Прима ясно видела, как царапают синие ногти гладкую поверхность камня, пытаясь вытянуть то, что скрыто под водой.

Она не раздумывала больше ни секунды. Присела, сомкнула руку на синем, худом запястье и рванула на себя что было сил. Легкость, с которой поддалось остальное, подтолкнула Приму к мысли, что она вытащила не все тело, а только часть. И что зрелище этой части, бьющееся в агонии у нее на руках, вряд ли прибавит ей мужества.

Девушка распрощалась с ужасными мыслями сразу после того, как упала на спину, придавленная сверху мокрым, ледяным, трепещущим телом. Скрюченные пальцы впились ей в лицо, заскользили вниз, сомкнулись на шее…

Прима хрипела, пытаясь освободиться. Сведенные судорогой пальцы с острыми ногтями никак не хотели разжиматься. Она крутилась, лежа на земле, отбиваясь ногами, всеми силами стараясь оторвать от горла ледяные костистые руки. Когда ей удалось наконец ослабить хватку, цепкие пальцы никак не хотели оставить в покое — хватались за куртку, путались в карманах, рвались выше, стремясь опять во что бы то стало добраться до горла.

Наконец, ей чудом удалось освободиться. Она вскочила, готовая бежать.

Перед ней на коленях стоял мужчина. Скорее, молодой человек. В черном костюме и светлой рубахе. Темные волосы мокрыми прядями били по плечам скрюченное тело. Парня тошнило.

— Эй… эй, — донесся до пещеры голос Арийца и Прима растерялась. Следовало действовать быстро. Уйдет диггер далеко, ей совсем не улыбалось бродить одной в запутанном лабиринте скрытых ловушек, наводненных привидениями и страшными тварями.

— Парень, — позвала она. — Ты слышишь меня? Надо идти.

При звуке ее голоса молодого человека подбросило. Он вскочил и бессильно замолотил руками в воздухе ища кого-нибудь, до кого можно было дотянуться.

— Где я? Это ад? Я в аду? — воздух их его легких вырывался со свистом. — Я умер?! Ну скажи что-нибудь!!

— Успокойся, ты жив, — без особой уверенности ответил Прима. И на физическом уровне с досадой ощутила, как тает драгоценное время: Ариец уходил все дальше и дальше.

— Жив? Я не жив! Я ничего не вижу!

— Черт. — Она нашарила фонарь на каске и включила. И тут же пожалела об этом.

Парень рванулся к ней как ночная бабочка на свет — в свой неотвратимый и последний полет.

— Свет!! Я вижу свет! — завопил он.

Прима не успела увернуться. Его пальцы снова вцепились в ее куртку. Так, что оторвать их можно было только с руками. Девушка отшатнулась, с опозданием осознав, что их опасный спарринг — балансирование на скользких камнях может закончиться в воде. Больше не пытаясь его отцепить, под безумные вопли, Прима ударила спасенного по щеке. Потом по второй.

Голова молодого человека дернулась из стороны в сторону и вопли прекратились. И самое главное — судорожно сведенные пальцы разжались.

В свою очередь девушка ухватила спасенного за грудки, тряхнула изо всех сил и слепя фонарем безумные от ужаса глаза, твердо сказала:

— Иди за мной. Отстанешь — сдохнешь.

В черных глазах появился проблеск разума и парень кивнул.

— Черт… черт.

Ариец ругался, стоя к девушке спиной.

Прима не выдержала. Подошла ближе и коснулась его плеча.

— Ариец, что-нибудь случилось? Что-нибудь плохое?

— Выход из шахты завалило. Это плохо? — наконец, он снизошел до ответа. — Там наверху был вход в бомбарик. Одежда, сапоги… Не будет же этот жмурик таскаться за нами босой.

— Я не жмурик! Слышишь ты — я не жмурик! — Спасенный парень сидел на корточках у стены, обняв себя руками. Его трясло. То ли от холода, то ли от страха.

— Заткнись, — коротко бросил Ариец. — А то сейчас им станешь. Делов-то…

Прима, наверное, назвала бы его недобрым, если бы с полчаса назад не стала свидетельницей того, как диггер снял с себя толстовку и отдал спасенному. Хотя, какое право она имела называть всякими словами того, кто не более чем несколько часов назад спас ей жизнь? И продолжает это делать.

— Тебе бы так… я бы посмотрел на тебя, — у парня зуб на зуб не попадал.

— Ладно, — Ариец развернулся. — Придется спускаться еще ниже. Последний уровень, хрен его дери. Там спецхран должен быть. Разживемся. Если дойдем… в полном составе.

Ариец пошел вперед быстро. И так же быстро, без лишних слов исчез в шахте, столбом уходящей вглубь земли.

Прима спускалась по лестнице, стараясь по возможности быстро перебирать руками ржавые звенья. Потом стояла внизу, ожидая, пока спустится парень. Радовалась кратковременному отдыху, провожая взглядом исчезающую во мраке туннеля спину Арийца.

Спасенный парень двигался на автомате. Ноги, в сооруженных наспех из обрезков пиджака чунях и перевитых веревками, машинально отмеряли шаг за шагом. В глазах его царила пустота и безнадежность.

Прима от усталости мало что понимала. Столько всего случилось за последние два дня, проведенные без сна, что тело настойчиво требовало отдыха. Голова тоже нуждалась в забытьи, пусть коротком, но только чтобы не думать, не оценивать, не искать ответов на заведомо риторические вопросы.

Скорее всего, она забылась прямо на ходу. Очнулась, когда Ариец, велев ей дожидаться сигнала, скрылся в горизонтальном тюбинге, диаметром меньше метра.

Прислонившись в стене, девушка ждала, пока ее позовут. Парень сидел у стены, закрыв глаза, и, казалось, не дышал.

Тихий, свистящий звук раздался рядом. В опасной близости, буквально за стеной. Прима вздрогнула и посмотрела на молодого человека. Тот по-прежнему сидел, не открывая глаз.

Свист повторился. Протяжный, настойчивый, будто свистели на вдохе. И следом за ним, вдогонку понеслось воспоминание, в котором этот свист был тесно связан с другим шумом.

Прима судорожно вздохнула, отгоняя воспоминание, но блеклая, изъеденная молью память вдруг расщедрилась, услужливо подсовывая одну страшную картинку за другой.

— Прима! — донеслось из тюбинга и девушке стало легче. Куда угодно, только подальше от свиста. Хотя, кто с уверенностью мог ответить на вопрос: где здесь спасительное "дальше"?

Последний переход дался с трудом. Впрочем, переход — сильно сказано. Ползти пришлось по-пластунски в прямом смысле слова. Правда, недолго. Но и этот путь вымотал девушку донельзя. Когда она протиснулась между двумя звеньями отогнутой решетки, то едва держалась на ногах от усталости.

В первую секунду Прима ослепла. Горел свет. Если и было что-либо ценное в спецхране, отсеченном от мира надежным полотном гермодвери, то теперь от этого изобилья не осталось и следа. Вскрытая коллекторная решетка, а затем и крышка люка, без зазрения совести пропустили диггеров на важный объект. Все, что осталось, ценности не представляло: маялись в одиночестве, ожидая времени Икс столы, на чьих поверхностях ютилась устаревшая аппаратура, статистами на выездном спектакле жались к стенам стеллажи, удерживающие внутри маркированные ящики, чье содержимое не представляло интереса даже для крыс. И только пластиковые стулья, скрепленные по четыре дождались своего часа — как подкошенная Прима рухнула на сиденье. Вытянула ноги, гудящие от усталости и впала в странное забытье с открытыми глазами.

Зато у парня вдруг открылось второе дыхание. Он метался по хранилищу, перебирая все, что попадало в поле его зрения. Восхищенно цокал, разглядывая высокие армейские ботинки, примерял один спецкостюм за другим, пока не утвердился в выборе.

— Люди! Живем! Я уже думал все — подыхаю. — Улыбающийся от уха до уха парень застыл перед девушкой.

В камуфляже, высоких ботинках, он выглядел вполне воинственно. Прима одобрила его кивком головы. Высокий, худощавый. Удлиненное лицо с высокими скулами, аскетически втянутые щеки, тонкий нос и упрямо сжатые губы. Выправку портили черные грязные волосы, сосульками лежащие на плечах.

Потом они сидели за столом, на который Ариец, словно купец с барского плеча бросил несколько пайков с саморазогревающейся едой. Для полного счастья добавил и пластиковые бутылки с водой.

Прима начала есть что-то мясное, и овощами, без всякого аппетита. Но постепенно втянулась. Зато парень ел за троих. Причем, в прямом смысле. Он умял без остатка три пайка и только после того как доел последний, устало откинулся на спинку стула.

— Живем, — блаженно сказал он.

— Тебя как зовут, уникум? — Требовательный взгляд Арийца скальпелем патологоанатома прошелся по молодому человеку.

— Меня? — парень поднес, было, к губам бутылку с водой и чуть не поперхнулся. — Да-да… Меня же нужно как-то звать. А тебя как зовут?

— Меня Ариец. Ее — Прима.

— А я Бармалей.

— Почему — Бармалей?

— Не знаю. Первое, что на ум пришло.

— А имя собственное с фамилией тебе на ум первым не пришло? — мягко улыбнулся Ариец. Ледяной взгляд в противовес растянутым в усмешке губам пугал.

— Зачем тебе имя, Ариец? Не все ли равно, как меня звать? Прима, — парень глянул на девушку украдкой и тут же отвел взгляд в сторону. — У тебя красивое имя. Ты сама его придумала.

— Я…, - начала Прима и не договорила.

— Знаешь, Бармалей, — мягко вмешался Ариец. — Не хотел тебе говорить, но некоторые люди получают имена от рождения.

— С какого еще рождения? — нахмурился Бармалей.

— С простого. Обычного. Бывает так, что имена дают мама с папой.

— Мама с папой, — парень усмехнулся. — Скажешь тоже. Разве могут они придумать что-то красивое.

Ариец хмыкнул и промолчал.

— Я знаю, — Бармалей набрался храбрости и посмотрел Приме в глаза. — Ты сама его придумала. И еще… я знаю, что к твоему рождению мама с папой отношения не имели.

Ариец открыл рот, собираясь сказать что-нибудь язвительное, но Прима его опередила. Она сказала то, что думала.

— Наверное. Так и было. Я не помню.

Ариец вздохнул и задумчиво покачал головой. Наверное, он решил, что имеет дело с двумя умалишенными.

— Ариец, — вдруг улыбнулся Бармалей, словно встретил лучшего друга. — Ты тоже упал с неба?

— С какого неба? — доброжелательно улыбнулся диггер.

— Я имел в виду сверху. Сверху вниз. Как Прима и я?

— Я ниоткуда не падала, — устало отмахнулась девушка. Разговорчивый парень начал ее утомлять.

— Конечно. Если ты могла откуда-нибудь упасть, то только с облаков. Ты — ангел. Падший… Я хотел тебе сказать…

Но диггер его перебил.

— Падший ангел — это дьявол, — дружелюбно, как ребенку, объяснил Ариец. — Точнее, Люцифер. Это одно из имен дьявола. Который изначально был ангелом, тут ты прав, но лишился могущества из-за того, что посчитал себя выше бога. Сомнительный комплимент, не считаешь?

— Не считаю, — с вызовом ответил парень. — Ангел не может быть дьяволом. У них разные цели. И потом: Люцифер — имя какое-то нерусское. Интересно, как оно переводится.

— А переводится оно с латыни. Люцифер — значит светоносный.

— Вот видишь! — обрадовался парень. — С таким именем у него не может быть все просто.

— Я смотрю, ты неплохо в чертях разбираешься, — не сдержалась Прима.

— Как же иначе? — диггер развел руками. — У меня принцип: надо больше знать о месте, где проводишь столько времени.

— О его хозяине, — пробормотала девушка.

— Светоносный. Светоносный, — парень их не слушал. — Теперь все мне понятно. Просто ангелы творят добро на земле. Но надо же кому-то творить добро и здесь, под землей!

— И ты считаешь, что Прима — та, что творит добро?

— Да. Я так считаю, — со вздохом отозвался Бармалей. — Если было бы по-другому, я бы умер в холодной яме, так и не узнав…, - он замолчал.

— Что бывают ангелы? — откровенно улыбнулся Ариец.

— Что бывают такие, как Прима, — еле слышно сказал Бармалей.

— Ладно, оставим, — Ариец аккуратно положил ладони на стол.

— Ты что-нибудь помнишь, Бармалей? — против воли вдруг вырвался у Примы вопрос.

— Я? Помню. Я многое помню, — он надолго задумался, нахмурив брови. — Не фига. Блин. Не так уж и много я помню. Помню… с друзьями, кажется. Отмечали пятьдесят лет флэш-моба. Собрались в центре, на площади… Кажется. Потом… домой, что ли пришел? Комната там, с обоями в цветочек. Потом спать лег. А вот потом многое помню, — он оживился, словно рассказывал занимательную историю. — Просыпаюсь в полной темноте. Кругом тесно. Дышать вообще нереально. Но понимаю, блин, что падаю. Кричать не фига не могу. Теснота — ужас. Я думаю — это смерть такая, страшная. И тут бац, все вдребезги, меня подбросило и в воду… Холодно… Ничего не понимаю. И вообще, откуда на мне взялся этот дурацкий костюм? — он кивнул в сторону мокрых тряпок, сиротливо лежащих на полу. — Чепуха какая-то…

— Вот и я так думаю, — Ариец уже не улыбался.

— Что?

— Тоже думаю, что весь твой рассказ — чепуха. Даже… заметь, даже! Если прикинуть фантастический сюжет, что тебя закатали в гроб и похоронили заживо, все равно ничего не получается.

— Похоронили? — парень фыркнул. — Скажешь тоже. Да еще заживо… А почему не получается?

— Да потому, что на этом кладбище уже лет десять никого не хоронят.

Все замолчали. Парень задумчиво ковырял пластиковой ложкой в банке с едой. Ариец делал вид, что разглядывал этикетку на бутылке.

Приме внезапно стало не по себе. Пользуясь ее усталостью, из глубин памяти стало выбираться такое, что вызывало дрожь.

— Ариец, — она прервала затянувшееся молчание. — Мы сможем выйти на поверхность?

— Может быть. Все может быть, — он сказал это так, что ей стало еще хуже. — Обвал внес такие коррективы, что… Будем думать. В ближайшее время — вряд ли. А ты не боишься, — он неожиданно вскинул голову и посмотрел ей прямо в глаза, — что там, наверху, тебя будут ждать те, кого бы тебе видеть не хотелось?

— Боюсь.

И отвела взгляд в сторону. Ему ни к чему было знать, что гораздо страшнее группы людей, одержимых местью, ей представлялось то… та, что могла идти за ней по следу здесь, на глубине.

Прима откинула голову и закрыла глаза.

Тот тихий свист, который она услышала в туннеле, шел рука об руку с другим шумом: шипением старой, заезженной пластинки, по которой скользит игла, то и дело сбиваясь с проторенной дорожки.

АРИЕЦ

— Ну что это за такие спецхраны? Херня какая-то… оружия ни хрена нет…

До Арийца снова долетел навязчивый шепот и явился последней каплей, переполнившей чашу терпения. Он резко обернулся, схватил не успевшего увернуться парня за грудки и прижал к стене. Подержал некоторое время на весу, чтобы ноги не касались земли.

— Если я еще услышу от тебя хотя бы один звук, — прошипел диггер в испуганное лицо.

— Я все понял, Ариец, — полузадушено сказал Бармалей. — Я больше не буду.

— Тут тебе не игруха виртуальная, придурок. Я не собираюсь подыхать из-за твоих соплей. Еще один звук — и ты пойдешь один. И в другую сторону.

— Прости… я понял.

Ариец ослабил хватку и отпустил парня. Как только тот обрел относительную устойчивость, диггер, подтверждая серьезность своих намерений, с размаху опустил руку ему на щеку. И сдержался лишь в последний момент: шлепок получился так себе. Больше всего ему хотелось ударить парня так, чтобы из носа потекла кровь и странная эйфория, в которую впал новичок, переодевшись в сухие вещи, сменилась страхом и настороженностью.

Оружия в спецхране не было и быть не могло: его давно увели те, кто нашел первым. Те же нью-ди. Однако объяснять это парню, окрыленному находкой спецкостюма и защитного шлема с фонарем, было бесполезно. Неизвестно, что он ожидал найти, скорее всего, начиная от холодного оружия вплоть до гранатомета. После очередной фразы, произнесенной Арийцем безапелляционным тоном "оружия здесь нет", парень впал в уныние и теперь гундел, не переставая.

Сам Ариец разжился дополнительными аккумуляторами. И это был повод если не для радости — уж в том, что не помешала бы пара тройка гранат, он был с парнем солидарен — то во всяком случае, повод для удовольствия.

Дорога уводила все ниже и спорить с ней не имело смысла. На земле ты был волен развернуться и пойти куда глаза глядят, на все четыре стороны. Под землей имелась дорога туда и обратно. А до всяких ответвлений еще нужно было дожить.

Тюбинг неумолимо шел под уклон, призывно выпячивая худые ребра скоб. Истекал как кровью черной водой, тяжелыми каплями срывающейся с натеков. Тюремным надзирателем — дотошно, обстоятельно — обыскивал щели сквозняк.

С каждым шагом опускаясь все глубже под землю, Ариец ощущал себя пешкой, которая едва шагнув с законной клетки уже оказалась под ударом. Пешкой, которой так легко жертвовать в расчете на будущий выигрыш.

Еще каких-нибудь два часа все было наоборот: диггер чувствовал себя хозяином положения, тем, кто решает куда пойти и для чего. Сейчас все изменилось. Мало того, что сам он оказался лишен выбора, так и число спасенных увеличивалось в арифметической прогрессии. Ладно эта суицидница — сам виноват. Но зачем ему на голову свалился еще и бывший жмурик, без пяти минут? Если так пойдет и дальше, еще через пару часов за ним будет двигаться целая колонна желторотых новичков, ищущих защиты под его крылом.

О преследователях Ариец не думал. Наверняка после обвала возобладал здравый смысл. Что бы там ни натворила девчонка и кем бы кому ни приходились двое погибших, собственная жизнь дороже. Скорее всего, к сюрпризам следовало готовиться после выхода на поверхность. Ариец был уверен, что проблемы надо решать по мере их возникновения. Сейчас проблему он видел только в одном: выбраться живыми с глубины.

Один знакомый нью-ди как-то всерьез утверждал, что под землей два мегаполиса — и Москва и Питер, давно слились воедино, соединенные многочисленными артериями тюбинга. Он хвастался, что прошел из Москвы в Северную Пальмиру, не выходя на поверхность. Верилось в такое с трудом. Сейчас они шли именно в том направлении. Только приближались к Питеру медленно, потому что тюбинг не отклонялся на север или на юг. Он уходил под землю.

Стараясь не перейти на бег по наклонной поверхности, диггер едва сдерживал злость. Так в любимой книге бывают места, которые хочется перечитывать вновь и вновь, и бывают те, которые просматриваешь вскользь. Под землей для Арийца тоже существовали места, куда он предпочитал не возвращаться.

В одно такое место его и заманивала тюбинг, идущий под уклон. Через пару десятков метров труба выльется в туннель. Задолго до рождения Арийца там велись глубинные разработки. Заброшенный туннель с многочисленными ответвлениями дренажных скважин — горизонтальных и вертикальных, с проложенными, казалось, в саму преисподнюю рельсами, с вагонетками, застывшими на вечной стоянке, — все это неизбежно маячило в близком будущем.

Ариец снова и снова прокручивал в голове маршрут с одной целью: уклониться от того, который с хитрой улыбкой протягивала ему Судьба. И всякий раз оказывалось, что путь один.

Мутный, забитый пылью луч метнулся влево и трусливо подался назад, к ногам хозяина.

У входа в туннель диггер остановился, пережидая острый приступ недовольства. Самоубийство — двигаться по туннелю, похожему на решето из-за многочисленных ответвлений, имея в своем распоряжении один ствол. И еще один условно.

Ариец обернулся, поймал светом фонаря две пары глаз, полных ожидания.

— Значит так, — тихо сказал он, обращаясь преимущественно к девушке. — Двигаемся тихо. Тихо — это приказ. Подниму руку — стоять. Покажу вперед — идти можно. Махну — бежать и как можно быстрее. Дальше по обстоятельствам. Старайтесь держаться ближе к стенам. Но не к тем, где видны дренажные скважины. Я покажу. По возможности. Все понятно?

Они синхронно кивнули. Вопросов не было. И все равно, Ариец переждал пару секунд. Потом повернулся и услышал за спиной шепот Бармалея.

— Блин. Идти хрен знает куда и без оружия. А вдруг там крыса на меня бросится? Что я ее — криком буду отгонять?

— Не ной, — отозвалась Прима. — Держи.

— Что это? Нож, — послышался тяжелый вздох. — Ладно. Спасибо и на этом, — и совсем тихо, — у него вон…

Шизофреничка, суицидница. Но добрая. Надо будет этим воспользоваться. Например, в патовой ситуации тебе светит ярким светом выстрел в голову, вместо долгих мучений.

Некоторое время диггер стоял у входа в туннель, вслушиваясь в тишину, дробя едва уловимые звуки на отдельные составляющие. Ритмично капала вода, шуршал песок, протяжно скрипело вдалеке и еще. Тихий свист на грани слышимости, по всей видимости завывал сквозняк, блуждающий в шахтах.

Остро пахло гнилью и еще чем-то тошнотворным.

Декорации готовы, занавес поднят. Жались к рельсам вагонетки, стараясь казаться ниже, чем были на самом деле. Под потолком свисали черные туши кабелей, закрепленных на стенах. Метрономом отсчитывая секунды, звонко капала вода. Клубилась тьма, неоднородная по составу — густая с боков и почти прозрачная прямо по курсу. Матово блестели рельсы, тянулись вдаль и обрывались, подступая к самым границам непроницаемого мрака.

Все готово для начала спектакля. Не хватало только появления действующих лиц.

Ариец ступил из тюбинга в туннель и замер, призывно подняв руку. Никакой надобности в том пока не было. Он с удовлетворением отметил, что его слова не пропали даром: ни шороха, ни звука позади.

Туннель продолжался в двух направлениях, но никакая сила не заставила бы Арийца повернуть направо. Слева предполагался опасный, без сомнения, путь. Но в конце концов, он выходил к подъемнику. Рабочему или нет — не в том суть. В крайнем случае, придется подниматься по лестнице. Что же касалось другого направления, тут существовала полная неопределенность. На этот раз исключались даже рассказы о подземных тварях: все, кто ушел туда — там и остались.

Диггер двигался медленно. То и дело останавливался, пытаясь рассечь лучом клубящийся мрак. Он старался держаться ближе к стене, мимоходом отмечая недвусмысленный росчерк автоматной очереди и черные потеки на бетоне, ответвление слева, перегороженное разорванной сеткой.

Давящая тишина высасывала душу. Пусть давит, думал Ариец, пусть высасывает, лишь бы пропустила к подъемнику.

Поначалу три луча, перекрещиваясь и разбегаясь во мраке, соревновались в яркости с рельсами, отливающими серебром. В какой-то момент лучей стало два. Не нужно было оборачиваться чтобы понять, чьего именно фонаря не достает. Своенравная девчонка опять вздумала разыгрывать из себя крутую. Нашла время…

Сначала раздался выстрел. Вместе с ним из темноты вылетела тварь — огромный урод, распластавшийся в полете так, что конечности едва не задевали стены. Гипертрофированные ребра туго обтянуты кожей, разинутая в оскале пасть, клыки, с которых срывались капли слюны.

Все это запечатлелось в мозгу, прежде чем вслед за одиночным выстрелом, нажал на спусковой крючок Ариец. Первая же пуля угодила уроду в голову, точнее, прямо в глаз. Диггер успел удивиться: откуда у девчонки такая точность, словно она минут пять пристреливалась, перед тем как отправить пулю в полет. Осознав это, Ариец тут же пожалел о том, что послал очередь в уже недееспособного урода. Патроны следовало беречь. Автоматные пули прошили тело чуть ниже горла и по сути, оказались бесполезными.

Короткий, пронзительный вой захлебнулся. Спутанным клубком, из которого сломанными палками торчали конечности, рухнул урод к самым ногам Арийца. Он невольно отступил, вскинув руку.

Из забитого мраком туннеля послышался угрожающий шорох — царапание многочисленных когтей. Пути вперед не было. Но Ариец отказывался в это верить.

— Назад, — прохрипел диггер.

Однако сам отступать не торопился. Попятился, держа автомат наготове. Сколько уродов может скрываться впереди? Два — три? Еще оставалась надежда, что удастся прорваться к подъемнику.

— Ариец! — услышал он голос девчонки. — Их много. Надо уходить.

Чушь. Откуда она может знать? Он никогда не сталкивался с тем, чтобы уроды собирались в стаи больше трех. Наверняка, так дело обстояло и на этот раз.

Сбоку, слева, что-то торопливо заскребло. Опережая появление урода на долю секунды, Ариец выпустил короткую очередь.

Урод оказался матерым. Мощное тело дернулось вправо, уходя из-под обстрела. Пуля угодила в плечо, лишая подвижности одну из конечностей. Вторая застряла между ребер. Третья впилась в бетон в том месте, где только что находилась голова урода.

Ариец выпустил вдогонку очередь, пытаясь достать урода. Пули ушли в бетон и темнота поглотила раненную тварь.

Тут же, справа, по-обезьяньи цепляясь за кабель, на пол сорвался еще один урод. Ариец среагировал мгновенно — тем более, грех было промахнуться в неимоверно раздутый череп.

Брызнула во все стороны кровь, черными сгустками оседая на стене.

Прикрываясь за телом собрата, раненая тварь, скрывающая в темноте, метнулась вдоль стены, за спину Арийцу. И одновременно в дикой синхронности из туннеля вылетели еще двое уродов.

Услышав за спиной два выстрела, методично последовавшие один за другим, диггер понял, что за раненного урода можно не беспокоиться: если девчонка сняла одного точным попаданием в глаз, вряд ли она промахнулась с нескольких шагов. За первой мыслью, внушавшей некоторое спокойствие, полетела вторая. Что спокойствие прямо пропорционально количеству патронов, оставшихся в ПМ. Цифра эта не радовала — пять. Всего пять.

Очередь, нацеленная в голову ближайшей твари, ушла в бетон. Урод оказался молодым и вертким. Извиваясь ужом между трупами, он подбирался ближе. Арийцу пришлось основательно сдать позиции, чтобы держать урода на расстоянии. Выброшенная вперед лапа могла запросто разорвать не только камуфляж, но и кожу до кости.

Скрежет когтей по бетону слился с предсмертным хрипом твари, беснующейся позади.

Ариец отступал, огрызаясь расчетливыми очередями. Перемежаясь с пятнами света в воздухе мелькали белесые тела. Одним лучом невозможно было охватить все пространство. Из темноты тянулись многочисленные лапы, царапающие поверхность бетона острыми когтями.

— Ариец! Надо уходить! — снова услышал он.

Урод, изрешеченный пулями, с болтающейся на сухожилии лапой, бросился под ноги Арийцу так стремительно, что тот едва успел отскочить. На ходу прошив выстрелами ненавистный череп, диггер сделал еще несколько шагов назад.

Нежелание отступать сыграло с ним дурную шутку. В смертельной агонии подброшенный вверх, урод взмахнул конечностями. Паучья лапа, казалось, живущая отдельно от тела, выпросталась далеко вперед. Раздался треск разорванной ткани. Ариец почувствовал как ножом резануло ногу, чуть пониже колена. Придись удар парой сантиметров выше — урод порвал бы сухожилие под коленом.

Диггер отступал, веером посылая короткие очереди туда, где густая тьма растворялась, проявляя белесые тела. Он еще лелеял в душе надежду на то, что вот этот урод — точно последний. Пятился, с разворота срезав очередную тварь, бросившуюся на него справа.

Щелкнул затвор, громогласно заявляя о том, что кончились патроны. Отработанным жестом Ариец выдернул из патронташа, закрепленного на поясе рожок и поставил его на место. Успел порадоваться, что уроды дали ему фору.

В то же мгновение диггер услышал за спиной крик парня, полный ужаса и последовавшие за этим три выстрела подряд.

Из бокового ответвления, которое они пропустили, в туннель выбирался урод. Сраженный метким выстрелом, он выкатился на бетонный пол, взбивая многоруким телом клубы пыли.

Тут же, словно осознав, что до победы не хватает всего ничего, из темноты вырвались еще два урода. Хуже того — или сквозняк стал сильнее, или уроды подтянулись ближе, но Ариец ясно разглядел впереди сплошное месиво из вращающихся наподобие крыльев ветряной мельницы конечностей.

— Уходим! Прима, беги! — крикнул он и споткнулся, наступив на труп.

Краем глаза успел заметить, что девчонка неплохо справилась с взятой на себя задачей прикрывать тыл, записав двух уродов на свой счет. Парень орал, не переставая, кромсая ножом тело поверженного врага.

Они отошли достаточно далеко от боковой ветки. Арийцу, отбивающемуся сразу от двух тварей, придется поторопиться: если из хода появится еще один урод, он окажется зажат с двух сторон. Тем более, учитывая тот факт, что у девчонки оставался всего один патрон в обойме.

— Ариец!

Сбылись худшие опасения. Он торопился, как мог, пятился, не рискуя повернуться к тварям спиной. Еще один урод, срезанный в прыжке, слепо проехался боком по стене и сполз на пол, оставляя на бетоне широкую черную полосу. Лапы бессмысленно колотили воздух, из огромной пасти, разинутой во всю ширину вывалился язык.

— Ариец, быстрей!! — услышал он.

Отчаянный крик слился со звуком последнего выстрела. До боковушки еще оставалось метров пять.

Из бокового тюбинга, распластав по стене конечности, выбирался огромный урод.

И диггер понял, что ему не успеть.

ВИРТУОЗ

Плавуны — мерзкие создания, нечто среднее между бобром и выдрой, только больше раза в три. Да и челюсти имели наподобие бульдожьих. Вряд ли они имели какое-то отношение к тем водяным опоссумам, вымершим в начале века. О настоящих плавунах никто не помнил, зато подземные твари плодились и размножались, облюбовав сеть многочисленных, затопленных шахт. Охотиться предпочитали на глубине. Если и нападали на мелководье на людей, то выбирали раненных или одиночек. Правда, для Виртуоза стало открытием, что они могли забираться так высоко — неизвестно какими путями — и создавать гнезда, напоминающие осиные. Если бы не видел собственными глазами, как из бокового отверстия наружу выбралась гибкая тварь, ни за что бы не поверил.

Прошитый пулями плавун кувыркнулся в воздухе. Резко и душераздирающе крикнул, как кот, которому наступили на хвост. Черепная коробка треснула. Тело, покрытое короткой шерстью рухнуло в воду, подняв фонтан брызг.

Бразер, перебивая шум воды, ругался последними словами, временами срываясь на нечленораздельные звуки. Автомат в его руках огрызался огнем, цепляя в полете очередную тварь.

По пояс в воде, затаив дыхание, чтобы ненароком не хватануть той жидкости, что продолжала бить струями между плит, Виртуоз приближался к лестнице. В одной руке он сжимал АКМ, другой удерживал Штучку. Ноги ее разъезжались. Она пыталась отстреливаться, выделяя в бурлящем потоке черные тела.

На взгляд Виртуоза, там плавали трупы. Бразер ругался трехэтажным, но дело свое знал. Все пять тварей получили заслуженную дозу свинца. Раненные вряд ли решат продолжить так неудачно начатую охоту.

Простая мысль о том, что скользкие создания могли изначально затаиться в бассейне среди насосных агрегатов, спецназовцу в голову не приходила.

Виртуоз шел, волоча за собой Штучку, преодолевал напор воды, с досадой осознавая, что, судя по тому каким темпами поднимается вода, до борта им предстоит добираться вплавь. В тяжелом спецкостюме, с рюкзаком за спиной… Перспективка, ничего не скажешь.

Позади, ледоколом рассекая пену, сбитую у борта, шел Коллайдер.

Струи били со всех сторон, хуже всего дело обстояло у борта. Виртуоз отворачивался, инстинктивно стараясь держаться подальше. Нога проехалась по чему-то мягкому, податливому. Размахнулся, хотел двинуть как следует, но вместо этого поскользнулся, так ничего и не задев.

Плотная, илистая масса, поднятая со дна быстро прибывающей водой замедляла движения, грузом висла на ногах.

По-прежнему сдерживая дыхание, Виртуоз рвался вперед. Штучка не оставляла попыток свести счеты с кем-то, видимым только ей. Виртуоз пытался несколько раз ей сказать, что это бесполезно. Она не слушала. Повиснув на плече у спецназовца, Штучка давила и давила на спусковой крючок. Пули вязли в тягучей черноте, зарывались в воду, выбрасывая фонтаны. Струи, бьющие из стен, гасили короткие всплески.

Вода бурлила.

— Бразер, веревку! — перекрывая шум воды, крикнул Виртуоз. Он сомневался в том, что ему удастся преодолеть короткий заплыв, кроме всего прочего, со Штучкой за спиной.

Бразер сообразил первым. Крик не успел погаснуть, забитый шумом, как в воду, раскручиваясь кольцами в полете, упала веревка.

— Держи! — заорал Бразер. Он дернул веревку, лишний раз убеждаясь в том, что один конец надежно пристегнут карабином к перилам лестницы.

Перекинув за спину автомат, утопая по грудь в воде, Виртуоз чудом ухватил конец веревки. Он сделал шаг и вдруг почувствовал, что правая нога угодила в капкан. Выше щиколотки сдавило так, что Виртуоз едва не потерял равновесие. От неизбежного падения его спасла веревка. Натянулась тугой струной, цепляясь карабином за лестницу. Раздался оглушительный скрежет и Виртуоз засомневался, выдержит ли?

Спецназовец шагнул, волоча за собой ногу. Дернулся, пытаясь освободиться. Тварь плотнее сжала челюсти и Виртуоз выругался про себя. Ему нужно было достать нож, спрятанный за голенищем сапога. Но в одной руке он держал веревку, на второй повисла Штучка. Если бы не Виртуоз, она давно бы скрылась под водой.

— Штучка! — крикнул он. — Возьми веревку!

В тот же миг, выкрутив ему руку из сустава, Штучка ушла под воду. Стремительно, как будто ее дернули за ноги.

— Штучка! — заорал он.

В последний момент он вывернулся, пытаясь ухватить за плечо ускользающее тело, но в руках остались клочья пены. Луч света толкнулся в воду, не в силах пробить черную поверхность.

Вода вспенилась на том месте, где только что была Штучка. Не выпуская из рук веревки, Виртуоз нырнул, ощупывая вокруг близкое пространство. Везде сквозь пальцы струилась вода. Пусто.

Между тем хватка стала настойчивей. Тварь рванула ногу на себя.

Вцепившись в веревку, Виртуоз снова нырнул, выуживая из-за голенища сапога нож. Как раз вовремя — его снова дернули. Ноги проехались по дну, как по маслу. Рука заскользила по веревке, уступая сантиметр за сантиметром. Стремительное скольжение задержал узел.

Виртуоз подтянулся и вынырнул на поверхность. Брошенной на лед рыбой, широко, до боли в челюстях разинул рот, пытаясь ухватить глоток воздуха. Вместо этого в лицо ударила мощная струя. Легкие разрывались от недостатка кислорода. Насилу удержавшись, чтобы не хватануть открытым ртом черную струю, он вырвал у смерти еще одну секунду: отвернулся, набрал полную грудь воздуха и снова нырнул. Инстинктивно открыл глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в грязной воде и зажмурился — мутная серая масса, чуть потревоженная светом.

Тварь упрямо тащила его по дну. Без рывков, не ослабляя напора.

Виртуоз нагнулся и ударил ножом в то место, где по его подсчетам находился плавун. Почувствовал, что попал — лезвие вспороло тугую плоть. Судя по всему, для твари этот удар был как для слона дробина. Хватка не ослабла ни на секунду. Дьявольская сила по-прежнему тянула его на дно.

Глотнув воздуха, Виртуоз стал наносить один удар за другим. Резал, колол ненавистную тварь, пока хватало запаса воздуха. Бил, ежесекундно ожидая, что плавун как бойцовая собака начнет рвать кожу, не разжимая плотно стиснутых челюстей.

Кошмарный сон — ледяная, вязкая мгла, в которой Виртуоз бился как муха в паутине, не в силах сбросить путы, грузом повисшие на ногах. Грудь сжата в тиски. В висках — ток крови, отмечающий последние секунды. Громко, настойчиво и беспощадно. Раз, два три — Судьба уже точно знала, какой по счету будет последним.

И мерзкие создания, не давая встать на ноги, подняться в полный рост, волокли его по дну. Прямиком в преисподнюю.

Казалось, легкие раздулись, болезненными пузырями заполнив межреберное пространство. Хуже того, стараясь выплыть на поверхность, Виртуоз поскользнулся и теперь, оставив в покое тварь, тщетно пытался обрести устойчивость. Плавун тащил его так настойчиво, что Виртуоз повис в воде как распятый на дыбе, из последних сил сжимая мокрую веревку.

Веревка дернулась и спецназовец ощутил, как стал продвигаться в толще воды. Движение придало ему сил. Рванувшись, он выскочил из воды, хватая воздух открытым ртом. И ушел вниз. Снова и снова бил тварь, проворачивая в ранах нож, с досадой понимая, что стальные челюсти не разжимаются. Повиснув на ноге, тварь не отпускала его.

Из последних усилий оттолкнувшись от дна, волоча за собой плавуна, Виртуоз вынырнул на поверхность. Прямо перед собой он увидел звено лестницы.

Бразер в очередной раз рванул на себя веревку и Виртуоз вцепился в перила.

— Штучка, — выдохнул он в лицо парню.

— Вижу, — прошипел тот, протягивая руку.

Виртуоз отрицательно качнул головой. Тварь, не разжимая челюстей, повисла на ноге мертвым грузом. В многочисленных ранах пенилась кровь. Виртуоз попытался поднять ее над водой и не смог — не хватило сил вытащить из воды мертвое тело.

Тогда он нагнулся и с трудом втиснул лезвие ножа между челюстей. Надавил с силой, выламывая зубы. В какой-то момент у него получилось. Челюсти разжались. Тварь рухнула в воду, окатив брызгами лестницу.

Виртуоз выбрался на борт бассейна, готовый вытягивать Коллайдера. Мысль о том, что Штучка мертва, ножом резанула по сердцу. Боль была такой неожиданно острой, что удивила его самого.

Коллайдер плыл. Лицо его, в грязных разводах, выражало упрямую сосредоточенность. Ему приходилось то и дело отталкиваться от дна, чтобы держаться над водой.

Струи, бившие с бортов, прочесывали черную поверхность. Серые лохмотья пены пузырились, наслаиваясь друг на друга.

Конец веревки, пущенный Бразером, упал в двух шагах от Коллайдера. Тот протянул руку, рванувшись вперед. Но течение, поднятое струями воды, отнесло веревку от борта.

Один мощный гребок приблизил Коллайдера к цели. Ему не хватило всего ничего. В последний раз показавшись на поверхности, он молниеносно исчез под водой.

В то же мгновение шум воды стих. Медленно колыхнулись маслянистые волны. Кругами дошли до бортов и стихли. Только клочья пены серыми кораблями плыли по воде.

— Что, — Бразер, не в силах осознать происшедшее, мотал головой из стороны в сторону.

Луч света прыгал от борта к борту, ловя то потрескавшуюся плитку, то непроницаемую водную гладь.

— Коллайдер! — бешено крикнул Бразер.

Вихрем подлетел к лестнице. Виртуоз поймал его на ходу, схватил за грудки.

— Бразер! Успокойся! — заорал он парню в лицо. — Ты им не поможешь! Слышишь!

— Пусти, — Бразер железной хваткой стиснул запястье, пытаясь освободиться. И тут же ударил слева по корпусу. Вернее, попытался ударить. Виртуоз, не желая пускать в ход кулаки, с силой оттолкнул парня. На мокром полу тот не удержался. Ноги его разъехались и он рухнул на колено.

— Пусти… Коллайдер.

— Дурак! Успокойся! Все там будем! В воде тварей до хрена! Хочешь быть следующим?!

Громкий всплеск и крик раздались одновременно.

— Веревку, гады!

Виртуоз обернулся — на черной поверхности торчала голова Коллайдера. В следующую секунду он опять скрылся под водой.

В несколько взмахов подтянув веревку, Виртуоз запустил ее снова. Конец ее упал точно на то место, где скрылся Коллайдер.

Из черноты выпросталась рука и ухватилась за узел.

Они тянули веревку вдвоем с Бразером. И все равно это оказалось нелегким делом. Тянуть было тяжело, как будто на Коллайдере, как на заброшенной в воду наживке, повисли с десяток тварей.

Делая очередной рывок, Виртуоз разглядел, кого тащит за собой Коллайдер. Лежа на спине, он правой рукой прижимал к себе Штучку. Ее голова бессильно моталась из стороны в сторону.

— …не догоняешь, Кол. Короче, вечер перестал быть томным.

— Какой вечер? Сейчас утро.

— Забей. Так раньше говорили.

— Я понял. Смысл я понял.

— Послушай, я понимаю — прошли нормальным маршрутом. Но на нет и суда нет. Конечно, потерять работу в наше время хуже не придумаешь…

— Это точно.

— Но тут другой расклад, Кол. На кону — жизнь.

— Жизнь — всегда на кону, Бразер. Сверху, снизу — один хрен. Родился — уже жизнь на кон поставил.

— Философ. Одно дело умирать за дело. И совсем другое — хрен знает за что. Шеф прет напролом. И тот, кого мы ищем, сдается мне, тот еще экземпляр. А может, вообще…

— Что вообще?

— Разные у нас источники. Информации.

— Короче.

— Мы думаем, что ищем экземпляр, а на самом деле…

— Интересно. И что на самом деле?

— Если б я знал, Кол. Одно могу сказать — положит он нас всех. По трупам пойдет.

— Я давно его знаю. Нормальный мужик. Въедливый — это правда. Если его послали, значит, эту работу уже никто не способен сделать. Он в каждую дыру залезет.

— То-то и оно. А вот стоит ли эта дыра того, чтобы в нее залазить, вот вопрос. Во всяком случае, нам с тобой надо держаться вместе. Что-то у меня руки чешутся пообсуждать приказы начальства.

— Увидим. Уровень покажет.

— Ага. Возьми на заметку. И Штучку тоже…

— А эта здесь при чем?

— Здесь — не при чем. Только ей с уровня живой не выйти.

— Глупости.

— Не скажи. Зря мы на последний уровень завалились. Здесь всегда из группы кто-то остается. Такие правила. Уровень сам себе жертву выбирает.

— Скажешь…

— Говорю тебе, точно. Я лэвел даун несколько раз брал. И всякий раз видно, кто кандидат в мертвецы. Лучше подальше от такого держаться. И с Белым Китайцем ей не повезло… Знаешь, я вообще был уверен, что шеф пристрелит ее без проблем, если не сможет подобраться ближе… И теперь ее едва откачали…

— И крысоеда она завалила. А иначе мне был бы конец.

— Это фигня.

— Тебе фигня, а я долгов не люблю. Теперь один — один. Мы в расчете.

— Расчет был и закончен, если бы на том остановилось. А на последнем уровне, по новый начинай… И, заметил? Куда-то ее хваленое чутье подевалось…

— За что ты не любишь ее, Бразер?

— Я? Штучку? Да брось. Она мне по фигу.

— Вот я и смотрю…

Тихий разговор продолжался на грани слышимости. На что Виртуоз пожаловаться не мог, так это на слух. Он отчетливо слышал каждое слово. Еще некоторое время всплески шепота латали дыры в тишине.

В помещении бывшей аппаратной царила темнота. Виртуоз отключил фонарь сразу после того, как обработал свою рану и наложил швы на ноге у Коллайдера. Икра на его левой ноге была серьезно порвана. Еще удивительно, что так легко отделался. Когда Коллайдер, выпустив из рук Штучку попробовал взобраться по лестнице, то напоминал фигуранта, увешенного натасканными боевыми собаками.

Хранила следы былой роскоши бывшая аппаратная. Берегла как зеницу ока пару стульев со вскрытой раной кожзаменителя на сиденьях, где серым пеплом топорщилась сгнившая труха. И диван, кожаным чудовищем без ножек распластавшийся вдоль стены. На нем и спала сейчас Штучка. Беспокойно, то и дело всхлипывая.

Скольких усилий стоило ее откачать, об этом Виртуоз предпочел бы не вспоминать. Он сам откачивал ее, в то время, как Бразер помогал Коллайдеру избавляться от присосавшихся нахлебников. Виртуоз трудился самоотверженно. То и дело ловил себя на мысли — а не бросить ли это бесперспективное занятие к чертям собачьим? И только давящая пустота, поселившаяся в его душе после того, как стало ясно, что Штучка мертва, заставляла его снова и снова давить ей грудную клетку, вбивать воздух в мертвый, перепачканный грязью рот. И когда девушка закашлялась, выпустив черный фонтан, Виртуоз почувствовал, как с его души свалился камень.

Обнаружил аппаратную Бразер. Он первым поднялся по ступенькам и обследовал комнату. Потом помог перенести туда Штучку, приняв ее из рук Виртуоза. Девушка уже к тому времени открыла глаза и озиралась вокруг вполне осмысленным взглядом.

На ее теле не обнаружилось серьезных ран. Несколько царапин в расчет можно было не брать. Штучка заснула после того, как Виртуоз вкатил ей дозу антидота с транквилизатором.

Обязав Бразера, не пострадавшего в заварушке караулить, Виртуоз сел на стул. Отключил фонарь, наслаждаясь кратковременной темнотой. Глаза отдыхали. У абсолютной тьмы и сна нашлось столько общего, что Виртуоз не заметил, как сорвался туда, где никогда не было света.

Он очнулся спустя полчаса — бодрый, словно проспал всю ночь. И услышал шепот — в подсобке, прилегающей к аппаратной, за неплотно прикрытой дверью, переговаривались Бразер с Коллайдером.

Ничего нового для себя из подслушанного разговора Виртуоз не вынес. В группах, которые он вел, всегда имелись недовольные. Особенно, после первого трупа. Или серьезной заварушки. Иные держали недовольство при себе. У Виртуоза не было желания разбираться в косых взглядах и двусмысленных усмешках. Приказы выполняют — большего он от них не требовал.

Иные выказывали недовольство за спиной, объединяясь друг с другом. Так, как произошло в этот заброс. И лишь единожды Виртуоз имел дело с открытой угрозой для жизни. Точнее, от него постарались избавиться. К слову сказать, в тот раз Виртуоз вернулся из заброса один.

Он ни в чем себя не винил. Одно он знал абсолютно точно — никому в группе доверять нельзя. Даже если с этими людьми тебе приходилось работать вместе. Потому что ничто так не меняет людей, как подземный уровень, веками копивший то, что не поддается исчислению. И чем ниже уровень, тем больше меняет он человека. Тем более, что не каждому даны силы оказать сопротивление. К числу последних относил себя и Виртуоз. Быть может, на поверхности он бы ни секунды не раздумывал над тем, чтобы отдать свою жизнь за ту же Штучку. Здесь он жил по другим правилам.

Порой Виртуозу казалось, что в нем существовали два человека. Обычный, живущий по моральным принципам, привитым обществом. И другой. Диггер-одиночка, избавляющийся от железобетонной брони этих самых принципов как только крышка люка над головой смыкалась с асфальтом. Хуже всего то, что избавление не встречало внутреннего протеста. А скорее наоборот, приносило облегчение. Как будто после долгой игры в шахматы ему вдруг предложили сыграть в "крестики-нолики".

Спустя два часа Штучка заворочалась и решительно села, свесив ноги.

Виртуоз включил фонарь, чтобы увидеть ее глаза.

Лицо девушки осунулось, ко лбу прилипли пряди светлых волос. Но глаза, усталые, окруженные тенями, светились упрямством.

— Где мой рюкзак? — хриплым после сна голосом спросила Штучка.

— Как в старом анекдоте, — не удержался Виртуоз. — "Вы мальчика вчера спасли? А где шапочка?"

Штучка вскинула на него полный неподдельного удивления взгляд.

— Ты меня спас?

— Коллайдеру скажи спасибо. Рюкзак у тебя за спиной.

Штучка обернулась, подтянула к себе рюкзак и вынула оттуда аптечку.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как девушка достает из герметичного пакета пластиковую ампулу со встроенной иглой.

— Вколю себе стимулятор.

— Не боишься? Тебе только что антидот с транквилизатором вкололи.

— Только что — это когда?

— Два часа назад.

— Нормально, — в подтверждении своих слов она кивнула головой. — Я справлюсь.

— Я бы тебе не советовал…

— Жене своей будешь советовать.

Виртуоз промолчал, смерив ее тяжелым взглядом. У девушки сдали нервы — не опускаться же до "семейного" скандала?

— На сборы — привести себя и оружие в порядок, даю пятнадцать минут, — негромко сказал он, тоном давая понять, что шутки кончились.

— Слушаюсь, — без тени иронии отозвалась Штучка.

Тело туннеля, перевитое рядами кабелей как старинный пулеметчик патронташными ремнями, инстинктивно отзывалось на каждый шорох.

Двигались обычным порядком — первым шел Бразер. За ним Штучка — бодрая и свежая. Потом Виртуоз и замыкал группу Коллайдер.

Под ногами хрустел бетон. Пятна света черно-белым калейдоскопом бродили по стенам. Накладывались друг на друга и разбегались в стороны. Сухой туннель без привычных натеков на потолке производил впечатление рабочего. Словно им пользовались постоянно и поэтому содержали в чистоте. Такие туннели запросто могли вывести к законсервированным объектам. С одной оговоркой — здесь было темно, тогда как на объектах, как правило, работали автономные подстанции.

Только Виртуоз подумал об этом, как Бразер остановился у поворота. Приблизившись к парню, спецназовец заглянул за угол.

Что и требовалось доказать. Туннель заканчивался допотопной гермодверью, открытой больше чем наполовину. Под потолком тускло светила лампа аварийного освещения.

Виртуоз подошел к двери, держа оружие наготове, прислушался.

Тишина. Долгая, устоявшаяся.

Осторожно заглянув внутрь, Виртуоз отметил, что гермодверь не открыта, а вскрыта. Такого ему видеть еще не доводилось. Рычаг, вставленный в пазы внизу и наверху рассек железный косяк, вывернув пласты бетона. Силы, способной вытворить такое, не прибегая к помощи взрывных работ в природе не существовало. В той природе, которая была знакома Виртуозу.

Он оглядел небольшое овальное помещение в центре которого, соединяя пол с потолком, находился жестяной короб вентиляционной шахты. Стояла глубокая, пропитанная временем тишина. Горел свет.

Виртуоз вошел. Слева, утопленная в нише застыла тяжелая платформа подъемника. Посередине одиноко торчал рычаг и всего два положения: "верх" и "низ". Судя по тому, что дороги вверх не было, опять предстоял спуск.

Штучка обошла вертикальный столб, встала рядом и надменно оглядела платформу, страховочную лестницу в углу, огороженную решеткой.

Коллайдер остановился на пороге, со знанием дела рассматривая вскрытую гермодверь.

— Опять вниз. Куда уже ниже? Выхода нет, — сказал Бразер, озвучив мысль Виртуоза. Правда, он предпочитал называть вещи другими именами. "Выбора нет". В одном Бразер оказался прав. Выхода не было и путь, ведущий вперед, снова был один.

— Бразер, со мной, — Виртуоз, долго не раздумывая, первым ступил на платформу, осторожно перенося вес тела с одной ноги на другую. — Штучка, остаешься здесь с Коллайдером.

Бразер встал на платформу. Подпрыгнул, проверяя ее на прочность. Поднял голову, рассматривая подъемный механизм.

— Ниже… куда уж ниже, — нахмурилась Штучка. — И вообще, может, подъемник давно не работает.

— Вот сейчас и проверим. В таком случае придется по лестнице спускаться, — не тратя понапрасну слов, Виртуоз потянул на себя рычаг. Ниже так ниже. Хотя Штучка права: куда уж ниже?

После того, как рычаг ушел до упора, ничего не произошло. И в первый момент Виртуоз испытал облегчение. Подъемник предполагал спуск — в этом можно было не сомневаться — не на три метра. Что могло твориться на такой глубине, он себе не представлял. Вряд кто-либо из вернувшихся после заброса, мог похвастаться тем, что удалось спуститься так глубоко под землю.

Натужно заработал подъемный механизм, платформа дрогнула и пошла вниз.

Сначала Виртуоз смотрел Штучке в глаза, вскользь отметив холодную решимость идти до конца. Потом взгляд его скользнул ниже, задержался на порванном камуфляже, потом в поле его зрения попали грязные сапоги.

Платформа нырнула в шахту, отгородившись от всех бетонной стеной. Скрежетал на разные лады подъемник. Под эту "музыку" Виртуоз прислушался к себе и не обнаружил страха. Настороженность, собранность и готовность ко всяким неожиданностям, непредсказуемым, как движения напёрсточника. И тревогу.

Тревога росла. Прибывала, как вода во время паводка, закрывая дно, где кальциевыми отложениями на камнях гнездился инстинкт самосохранения. И чем выше поднимался уровень, тем скорее на поверхность выбрасывало все легковесное. Долг, чувство ответственности, любопытство исследователя, наконец, — Виртуоз относил к тому же числу. Об экземпляре он не вспоминал. Когда в глубине сознания прожорливой акулой ворочалась тревога за собственную жизнь, все остальное мелкими рыбешками уносилось прочь.

Платформа опускалась ровно, без толчков. На физическом уровне Виртуоз ощущал мрачную пустоту под ногами, сдерживаемую ребристой плоскостью платформы. Сопротивлялся тугой, устоявшийся воздух, выплескивался сквозь зазоры у стены как наполненный до краев стакан, придавленный сверху чем-то тяжелым. Лучи света шарили по неровной поверхности шахты рассеяно, не имея определенной цели. Цеплялись за металлическую сетку, огораживающую лестницу, за цифры, выведенные на бетоне красной краской. "ПУ-2". И спустя некоторое время — "ПУ-3".

На Бразера Виртуоз не смотрел. Недовольство, к тому же не высказанное в глаза — еще не повод сомневаться в личных качествах парня. Такие как он…

Виртуоз не успел додумать мысль до конца. Платформа встряхнулась как норовистый конь и остановилась. Прямо перед собой спецназовец увидел металлические раздвижные двери. Оценить безнадежность затеи со спуском у него не получилось. В следующее мгновение двери разъехались и Виртуоз ослеп.

В глазные яблоки словно вонзились стальные иглы, выжимая слезы. Спецназовец зажмурился, инстинктивно подался назад и в сторону. Слышно было, как от души ругался Бразер. Скоро в его речи стали проклевываться обычные слова, без примеси мата. К тому времени Виртуоз уже свыкся с ярким светом, открыл глаза и повел дулом автомата в сторону распахнутых дверей.

Ослепительно белый коридор, выложенный кафелем. Пластиковые прозрачные двери слева и справа, за которыми угадывалась офисная мебель. Коридор уходил вперед и упирался в другие двери. На сей раз металлические, с окошками, забранными решетками.

Все вокруг настолько выбивалось из общего ритма, настолько не соответствовало тому, что Виртуоз ожидал увидеть, что у него зачесался палец на спусковом крючке.

— Так, — Виртуоз разлепил сухие губы. — Остаешься здесь.

Не оглянувшись на Бразера, чтобы уловить кивок, он шагнул с платформы в коридор и медленно двинулся вперед, оставляя следы на девственно чистом полу.

ПРИМА

— Очнулась?

Прима почувствовала сильный удар по голени. Не открывая глаз успела удивиться: чем тогда сон отличается от яви? Если боль везде одинакова и нет возможности забиться в укромный уголок, то не предпочтительней ли в таком случае смерть?

— Очнулась, вижу. Ошейник не давит?

Девушка подтянула ноги к груди и села, привалившись спиной к стене. В странной комнате, обитой мягким материалом горела одинокая лампочка. Шнур, на котором крепился патрон, завернулся петлей.

Яркий свет туманил зрение. Прищурившись, Прима разглядела того, кто к ней обращался.

Бритый на лысо мужчина сидел перед ней на корточках и протягивал вперед руку с длинными хищными пальцами.

— Хорошая девочка, — сказал он тоном человека, разговаривающего с маленькой, но злобной собакой. — Ты будешь послушной?

Прима сосредоточилась на его лице. Отметила глубокую складку, прорезавшую переносицу, почти скрытые за веками глаза, впалые щеки и красиво очерченные губы. Рассматривала дотошно, словно перед ней стояла задача описать его портрет по памяти.

Мужчина устал от ее взгляда. Улыбка мгновенно сошла сего лица, как будто нитки, что тянули углы рта в разные стороны лопнули.

— Зовут как?

Прима молчала. Если бы он знал причину ее молчания, то наверняка бы удивился. Своего настоящего имени она не помнила. В голове вертелось созвучие женских имен: Римма-Марина-Наташа. Но ни одним их них ей не хотелось назваться.

— Понятно, — мужчина выстрелил в нее взглядом, пробил насквозь и застыл, высматривая что-то за ее спиной. — Сразу хочу тебе сказать, что у тебя нет выбора. Или ты будешь послушной девочкой, или будешь мертвой.

— А говоришь, что выбора нет, — скрипнула девушка. Говорить было нестерпимо больно. Она вспомнила, что недавно ее ударили ребром ладони по горлу.

— Ну, если тебя устраивает такой выбор, не будем терять время, — буднично сказал он. В его руку, казалось, сам собой прыгнул пистолет. Черное дуло уставилось на Приму, поманило тишиной и покоем. — Считаю до трех. Раз.

Его бритый череп в свете одинокой лампы бликовал. Отчего-то блеск, вспыхивающий в самый неожиданный момент без всякого ритма, гипнотизировал Приму. Поэтому она пропустила следующий счет.

Палец на спусковом крючке замер и начал последнее в ее жизни движение — назад.

— Я хочу жить, — просто сказала она.

— Да. Разумеется. Ты хочешь жить, — он хотел улыбнуться, но у него не получилось. Пистолет исчез так же стремительно, как появился. — Если ты будешь послушной, у тебя не будет проблем.

— Что я должна делать?

— Разве я не сказал? Быть послушной. Это все.

Она не стала задавать вопросов. Послушание, повиновение, смирение. Искусственно созданные условия, в которых не существовало собственного "я". Чужая воля, диктующая тебе что делать. Легко так жить, когда внутри тебя пустота. Совсем другое дело, когда несмотря на отсутствие воспоминаний, ты продолжаешь ощущать себя человеком. Значит, не в памяти тут дело. И двигаясь против течения в долгой реке, под названием Память, ты обязательно придешь к истоку. Исток этот, сам факт рождения и есть то, что делает тебя человеком, которого повиновению могут научить три вещи: любовь, уважение и страх.

Крошечная комната, обитая мягким материалом наподобие эластичного пенопласта, подводила к мысли о том, что здесь с успехом могли содержаться буйно помешанные. Так удобно биться головой об стену, не причиняя себе вреда. Если бы не ошейник, стальным объятием сжимающий горло, Прима решила бы, что именно умалишенной ее здесь и считают.

Яркий свет поначалу раздражал, потом стерся, уступив место темноте. Прима снова погрузилась в сумрачную атмосферу заброшенных коллекторов, туннелей, скрывающих в шахтах страшные тайны. Она снова блуждала среди гор мусора, по колено в воде, искала выход, каждый раз оказываясь в тупике. Снова тьма прижималась к ней всем телом, заскорузлыми пальцами царапала шею, льдом случайных, сорванных с потолка капель скользила за шиворот.

Со звуком выстрела распахнулась дверь, почти не отличимая от стен. В комнату, ставшую нестерпимо тесной, вошли двое вооруженных людей. Один остановился на пороге, с трудом вписавшись в косяк. Огромный, мощный, с квадратным подбородком, воинственно выдвинутым вперед. В руках он небрежно сжимал автомат. Дуло нацелилось черным глазком девушке в грудь.

Вторым вошел старый знакомый. По-хозяйски застыл посреди комнаты, широко расставив ноги.

Девушка по-прежнему сидела у стены, подтянув к груди колени. Взгляд ее, задержавшись на скрученном шнуре, подвешенном к потолку, медленно падал — оттолкнувшись от бритого черепа, отражающего свет лампочки, скользнул до подошв армейских сапог.

— Встать, — негромко приказал бритый и Прима подчинилась.

Выполняя условия неписанного договора, она поднялась. Цепь, на которой крепился ошейник приглушенно звякнула.

— Лицом к стене. Руки за спину.

Девушка повернулась к стене, ткнулась лбом в мягкую поверхность. Завернутые за спину руки тут же сковали стальные браслеты наручников.

— Ты будешь послушной девочкой, — ухо обожгло горячее дыхание.

Прима дрогнула, почувствовав как ее шеи коснулись руки бритоголового. Хватка ошейника ослабла и он упал на пол, обернувшись цепью словно сытая змея.

— Иди за мной, — тихо сказал бритый. — И без фокусов.

Прима вышла за дверь, обойдя посторонившегося охранника.

Коридор, выложенный на стенах металлическими рейками впечатлял. Лампы дневного света, нескончаемой шеренгой тянущиеся по потолку слепили глаза. В зеркальном металле плыли искаженные силуэты, струились по стенам, по дороге теряя то голову, то тело.

Девушка шла, сверля спину бритоголового тяжелым взглядом и недоумевала: каких именно фокусов он от нее ждал? Или это была секретная фраза, без которой весь спектакль с нацеленным на нее автоматом терял смысл?

У двери с кодовым замком мужчина остановился. Привычно набрал комбинацию цифр, открыл дверь и призывно кивнул головой.

— Входи.

То, что Прима увидела, ей не понравилось. Сияла хирургической чистотой маленькая комната без окон, с большим столом посередине и стеклянными шкафами по бокам. Света было много. Много больше, чем требовалось для маленькой комнаты. Огромная лампа с фасеточными кругами зонтом накрывала половину стола.

Пахло медикаментами. Из общей смеси Прима смогла безошибочно выделить только одну составляющую — спирт. Рядом со столом, как логическое завершение кошмара застыли два человека в белых халатах. Их лица скрывали хирургические маски, но выражение глаз, одинаковое до странности, не сулило ничего хорошего. Закованный в латы стерильности, оттуда, из глубины окаймленных синими тенями глаз, на Приму пялился откровенный цинизм палачей.

— Как ты, Циркач? — спросил человек в белом халате, обращаясь к бритоголовому.

— Все в порядке.

— Хорошо. Тогда не будем терять времени. Раздевайся, — и черные немигающие глаза впились в Приму.

Она стояла, не шевелясь. Умом понимала, что произойдет дальше, но странное дело — страха не испытывала. Циркач сделал шаг, оказавшись к ней близко настолько, что она разглядела каждую морщину на его лице. Взмахнул рукой, торопясь привести приговор в исполнение.

— Я сама, — всего на секунду опередила Прима атаку хищных пальцев, на бреющем полете приближающихся к отворотам ее куртки.

— Давай, — сказал бритый и отступил. Наверное он хотел, чтобы слово прозвучало твердо и по-взрослому. Однако похотливые ноты растянули последнее "а".

Нет, Прима не собиралась разыгрывать из себя героиню под дулом автомата. Весы, на чашах которых колебались непослушание и обреченная готовность плыть по течению, весьма ощутимо качнулись в пользу последнего.

Как только освободились руки, Прима заметила, как напрягся охранник. Автомат в его руке призывно нацелился ей в голову. Он зря волновался, ожидая он нее решительных поступков. То, что случилось вчера — позавчера? — скорее исключение, чем правило.

Куртка упала на скамейку раненной птицей. Вслед за ней скомканным ворохом полетели штаны.

Девушка стояла в чем мать родила, не пытаясь закрыться. Шаг вперед от шага назад отделяла тонкая грань. Она имела свой вес — восемь граммов. Страха не было. Чувство стыда заполнило все ее существо без остатка. Молнией ударило в голову, заставив кровь прилить к щекам, мгновенно растеклось по телу и ушло в землю, оставив после себя выжженную пустыню. Прима старательно сосредоточилась на мысли: а раздевалась ли она когда-нибудь перед мужчиной? И не смогла ответить на этот вопрос.

Тягостные мгновения, показавшиеся вечностью, прервал человек в халате.

— Прошу, — сказал он и похлопал рукой по операционному столу. — Циркач, помоги девушке.

Она не стала дожидаться, пока ее коснутся руки бритоголового, подошла к столу и села. Без дрожи приняла крепкое объятие, опрокинувшее ее на спину. Шею волчьим укусом сдавил стальной обруч. Прима глубоко вздохнула, услышав щелчок замка. Руки и ноги так знакомо стянули ремни. Сверху, заслоняя собой потолок, надвинулась лампа. На ее фоне бестелесными призраками двигались два темных силуэта. Кольнуло в руку и слабость, разлившись по телу теплой волной, заставила Приму закрыть глаза.

— Ну вот, — услышала она. — Заснула. Пульс шестьдесят, давление в норме. Зрачки… на свет не реагируют.

— Хорошо. Я боялся, что с этим возникнут проблемы.

— А мне наоборот, кажется, что вся эта инфа — сплошная деза.

— Вот и посмотрим. Кровь взял?

— Прости, перебью, — раздался голос, в котором Прима узнала голос Циркача. — Точно все в порядке?

— Точно тебе говорю. Наслушался тут вас. Вкатил ей на всякий случай…

— Десять минут у меня есть?

— Даже пятнадцать, — послышался короткий смешок.

— Понял. Тогда мы выйдем перекурить. Пошли, Хамер.

Открылась и закрылась входная дверь. Установилась тишина, которую тревожили стеклянные звуки и близкое дыхание одного из докторов.

— Начнем с термического ожога. Подключай пока электроды к лобной доле. Прокатим по полной программе.

— По полной? А если коньки отбросит?

— Тогда ты прав, и нам попросту слили дезинформацию. И цена всем этим опытам — копейка. И то, в докризисную эпоху. А девчонка… считай, пострадала для науки.

Прима ощутила как к голове что-то прикрепили. Потом обожгло руку, чуть выше локтя. Она не дрогнула: боль была терпимой, словно доходила до нервных окончаний окольными путями, слабея по дороге.

— Видишь? Реакция есть, но крайне слабая.

— Вижу. Подключай аппарат. Сейчас все станет ясно. Готов?

— Всегда готов.

Тонкие иглы впились в мозг. Сердце с силой толкнулось в ребра и откатилось куда-то к позвоночнику. Болью наполнилась каждая мышца, но порог, после которого наружу рвался бы крик, еще не был перейден.

Раздался долгий зуммер и словно подвел черту между обычным существованием и тем странным состоянием, в котором дышать оказалось совсем необязательно.

— Что за черт. Сердце остановилось.

— Дефибриллятор! Живо! Блин…

Сознание еще не успело приспособиться к новому состоянию, в то время как подсознание по запасным, обходным путям запустило щупальца в святая святых — нервные окончания, чтобы разом подчинить себе тело, уже не оказывающее сопротивления. Пустоту внутри стремительно, как волна во время прилива затопила жажда деятельности. Вспыхнул перед глазами кровавый туман, заворочался, стремительно втягиваясь в мозг.

Прима открыла глаза: над ней, склонившись, суетливо двигались два силуэта. Ее подбросило, как будто под ее телом был не операционный стол, а спина накаченного стероидами быка. Раздался треск. Ремни, стягивающие конечности не порвались — лопнули. Шею продолжал удерживать обруч. Мгновенно подтянув ноги к груди, Прима уперлась в живот одному из мучителей, с силой оттолкнула от себя.

Распростертой в полете птицей, ловя полами халата порыв воздуха, человек отлетел к стеклянному шкафу. С оглушительным стуком упал отброшенный стул, прошлись железом по кафелю металлические ножки. Звонко дрогнул шкаф, взорвалось стекло. Со стеклянным перезвоном посыпались на пол осколки. Резкий, с трудом переносимый запах, наводнил комнату. Отвратительно запахло камфарой и нашатырным спиртом.

Зашелся надсадным кашлем человек в халате, склонившийся над столом. Звон еще не стих, когда Прима, намертво вцепившись в отвороты халаты, притянула мучителя к себе.

Человек рванулся. С треском посыпались на пол пуговицы, лопнула ткань халата. Мужчина вцепился в ее руки, пытаясь вклиниться между пальцами и одеждой. Бесполезно. Прима с силой подтянула доктора к самому лицу. Яркий свет обжигал. Он путался в редких волосах мужчины, блестел испариной на бледной коже.

— Пусти, — сквозь кашель прошипел человек. Ногти скребли по ее рукам, оставляя красные полосы.

— Ошейник, — сказала Прима и не узнала своего голоса. Металлическая чистота звенела, лишенная примесей и оттенков.

— Как бы не так…

Он хотел еще что-то добавить, давился словами как жидкостью, льющейся в горло и все не мог выдавить их из себя. Его шею веревочной петлей захлестнул стиснутый ворот халата. Прима, не испытывая никакого внутреннего сопротивления, скорее наоборот — любое движение доставляло радость, ткнула пальцем человеку в глаз. Мокрое вязкое тепло обожгло. Палец на две фаланги погрузился в череп, прежде чем Прима одернула руку.

Человек завыл, мучительно, страшно. Конвульсивно дернулся, изо всех сил пытаясь освободиться, уйти, забиться в угол, спасая то немногое, что осталось в целостности после разрушающей мозг боли. Свобода казалась ему тем обезболивающим, что непременно поможет, избавит от того ужаса, который несет хрупкое создание, чья жизнь всего минуту назад была в его руках.

Не дожидаясь пока стихнет крик, Прима ударила человека по щеке. Кровавые брызги разлетелись по сторонам, гроздьями оседая на белом халате. Девушка почувствовала, как ей на грудь стекает обжигающая, тягучая струя.

Преступником, которому нечего терять, манила свобода. Прима словно неслась по гладкому полотну дороги, бездумно увлеченная скоростью. Над ней, кодом доступа на следующий уровень, неоном вспыхивали отдельные слова.

— Ошейник. Или, — она поднесла палец с остро отточенным ногтем ко второму глазу. Расширенный от боли зрачок плавал в озере белка, пронизанного кровеносными сосудами.

Человек выл, захлебываясь кровью. И только палец, острием стрелы нацеленный в глазное яблоко, заставил его вновь обрести способность соображать. Его руки зашарили по столу, отыскивая ошейник.

Прима услышала щелчок и вскочила на ноги, продолжая удерживать доктора за отвороты халата. Кровавая каша текла из раны, при каждом неосторожном движении каплями срывалась вниз. Человек не пытался сопротивляться. Он не отрывал от Примы единственного, полного животного ужаса, глаза.

— Прошу-прошу-прошу. Не убивай, — быстро шептал он. Руки его суетливыми насекомыми ползали по халату, встречаясь с пальцами Примы, перепачканными в крови.

— Код. Дверь, — она не успела договорить.

— 7-8-8-9-2-0, - всхлипнул он. — Прошу-прошу…

Прима замахнулась и ударила его в лицо. Рука скользнула, но удар получился страшным. Человека подбросило. Взмахнув руками, он пролетел пару метров. Его стремительное падение задержала подставка, на которой дожидались своей очереди медицинские инструменты. Он упал, ударившись о шкаф.

Оглушительно зазвенело, осколками рассыпалось по углам и вскоре смолкло.

Краем глаза, уже поворачиваясь к оставленным на скамейке вещам, Прима успела заметить, что первому "доктору" тоже не повезло. Он полусидел у разбитого шкафа и безжизненно взирал в пустоту. Лицо его было изранено осколками, халат залит кровью. Она продолжала выливаться из раны. Оттуда, где пробив артерию на горле, торчал осколок стекла.

Мигнул зеленым код доступа.

Собранная, сосредоточенная на единственной цели — обрести свободу, Прима выскользнула за дверь. Здесь было все по-другому. Два мира, разделенные стеной. И в каждом игра велась по своим правилам.

Длинный, узкий коридор, зажатый двумя рядами дверей пустовал. В глазах у Примы зарябило от ярких всплесков. Металл на стенах поймал ее отражение. Перекатываясь, как водный поток на стремнине, зеркальная тень двинулась следом.

Прима быстро пошла налево, потому что справа до нее долетели обрывки фраз. В закутке, за поворотом, что остался в памяти, когда они шли сюда, разговаривали Циркач и Хамер.

— …ничего не получится, — Циркач коротко хохотнул. — По частям она никому не нужна.

— Слушай, а ты не замечал, что у Барцева крыша поехала на старости лет? Присочинил малость…

— Не думаю. Мужик крепкий. Видел бы ты, что они теперь вытворяют с остальными. Половина из них успешно отошла…

— Куда отошла, я не понял?

— Мир их праху. Вот куда. Надеюсь… они ничего не чувствуют в своем анабиозе. Я имею в виду боль.

— Конечно не чувствуют. Они ж как под наркозом. А под наркозом…

— Много ты понимаешь. Под наркозом, — передразнил Хамера Циркач. — Бывает так, что человек просыпается во время операции. Он просыпается, а двинуться-то не может — знак подать анестезиологу, что он в сознании. И все слышит. Звуки, шумы. И все чувствует. Боль… Такое пробуждение интранаркозным восстановлением сознания называется.

— Умный, — Хамер выругался.

— Будешь тут умным, — зло сорвался Циркач.

— Ты ж сказал, эпидемия только на молодых действует.

— На молодых. Вот тебе сколько лет, Хамер?

— Двадцать пять.

— Есть шанс… Есть шанс…

— Иди ты…

Это были последние слова, которые уловил обострившийся слух. Железным монстром, кровожадно подмигивающим красным глазком кодового замка коридор перегородила дверь. Завороженная, не в силах оторваться от издевательских вспышек, бежала Прима. Бежала как на Голгофу, осознавая стерильную чистоту в голове. Что она будет дальше делать? И только монетой в пустой металлической копилке звенела досада: жаль, что она не догадалась прихватить с собой одноглазого "доктора", открывающего-все-двери. И тут же, вдогонку, как противовес на другую чашу весов опустилась вторая мысль: жаль, что она сохранила ему жизнь.

Прима старалась ступать бесшумно. И все равно — звук шагов отдавался в ушах.

Дверь приближалась. Чем ближе она становилась, тем четче проступали в памяти отдельные детали. Стальные зубы ошейника, операционный стол, тянущий к ней пальцы кожаных ремней, фасеточные огни ламп, ослепительным светом прожигающие сетчатку.

И вдруг, это случилось как во сне, когда тебе нужно непременно спастись от преследователей и в твоей руке оказывается нож — Прима ясно увидела щель между косяком и полотном. Дверь была приоткрыта. Наверное, был сломан замок, или тот, кто вышел, рассчитывал скоро вернуться.

Или в действительности отчаянный побег продолжался у нее в голове, в то время как безвольное тело корчилось на операционном столе.

Девушка вцепилась в дверь, рванула ее на себя и выскочила на лестницу. Потянула на себя ручку, дождалась щелчка. С другой стороны двери приоритеты стремительно поменялись. Прима расценила это как хороший знак. Каждая закрытая дверь отделяла ее от комнаты, где отливали кошачьим блеском пустые, как стекла противогазов глаза палачей.

Призрачная свобода ограничила выбор: лестница вела наверх, ниже этажей не было. Окон между лестничными пролетами тоже. Прима бежала по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней. Преодолевая очередной пролет, мимоходом отчаянно, до боли толкалась в закрытые двери. Она по-прежнему находилась в неведении относительно того, находится здание под землей или на поверхности. Если верно последнее, все, что ей останется, после того, как она выберется на крышу: лететь вниз. В любом случае — на операционный стол она не вернется.

На шестом этаже, после очередной неудачной попытки открыть дверь, девушка поняла, что везенье кончилось. Опережая преследователей по лестнице полетел дробный перестук. Снежным комом с горы разрастался, впитывая шум голосов.

На одном дыхании Прима преодолела два пролета. Дверь на седьмом этаже не стала дожидаться, пока ее коснутся мокрые от волнения пальцы — распахнулась, едва не сбив девушку с ног.

На пороге возник человек в белом халате. Его густые брови съехались у переносицы.

— Что за, — начал он и не договорил.

Белый халат странным образом успокоил Приму. Словно при патологической боязни летать на самолете, неожиданно отложили рейс и близкий ужас отодвинулся на неопределенный срок.

От удара ногой в живот человек в халате отлетел к стене. Не давая ему опомниться, девушка ворвалась следом, захлопнув за собой дверь. Схватила за грудки субтильное тело, вздернула и с размаху приложила головой об стену. Потом еще раз. И еще.

Человек сопротивлялся. Его кулак, нацеленный в лицо, пронесся мимо, лишь слегка задев по уху. Он слишком долго готовился — в его глазах постепенно зрела решимость, как гроза в мае, он медленно заносил руку для удара и еще неспешней бил. До того, как человек убедился в промахе, Прима успела сделать очень много. Отклониться вправо и резко, на противоходе ударить противника сложенными пальцами пониже кадыка.

Тонкие белые пальцы с маникюром ухватились за больное место, пытаясь ослабить боль. Человек захрипел. В глазах зрел страх. Только сейчас, после боли, от которой трудно стало дышать, хрупкая девушка с взъерошенными темными волосами стала ассоциироваться у него с опасностью.

Прима не стала ждать, пока человек придет в себя. У нее не было времени на то, чтобы давать передышку. Ни ему. Ни себе. Она ударила его в живот. И спустя мгновение коленом в склоненную голову.

Из сломанного носа текла кровь, заливала ворот халата, когда Прима вздернула человека вверх и прислонила к стене.

— Что за, — хрипел человек.

— Выход. Мне нужен выход, — бесстрастно сказала она.

Он промолчал, захлебываясь кровью. Зато рука его, безвольно, как будто против воли хозяина потянулась в сторону двери, утопленной в нише между диваном и аппаратом с горячим питанием.

Прима оторвала человека от стены и толкнула в сторону двери, крепко держа его за шкирку. По пути ее взгляд торопливо перебегал с предмета на предмет. Она искала нечто, похожее на холодное оружие. Но в комнате отдыха кроме миролюбивых пластиковых стаканчиков и дружелюбных цветочных горшков ничего не было.

Зато за дверью, которая распахнулась с подачи не оправившегося от боли человека, Приму ждал долгожданный сюрприз.

Внушительных размеров помещение, залитое искусственным освещением настолько, что казалось, здесь объявлена война тени, двумя рядами коек, выдвинутых в проход, напоминало больничную палату. Сбоку от входа, на подставке, металлическим чудовищем распластались медицинские инструменты. Прима безошибочно узнала только один — скальпель. Как выяснилось, на него имела виды не одна она.

Человек рванулся с такой силой, что ткань треснула. Он выскользнул из рук и сделал два шага, когда резкой подсечкой Прима сбила его с ног. Человек упал, ударившись головой о ножку койки.

Девушка решила, что человек предпримет еще одну попытку завладеть скальпелем и ошиблась. Вместо того, чтобы рвануться к подставке с инструментами, он бросился в другую сторону — вдоль столов.

Бежал он недолго. Скальпель, пущенный твердой рукой угодил ему в правую ногу, в бедро. Споткнувшись на бегу он упал, задев рукой металлические ящики. Грохот еще не смолк, когда рядом оказалась Прима. Сжимая в руке острый предмет, напоминающий шило с загнутым концом, она села на корточки рядом с человеком. Ослепительное жало блеснуло у самого горла с дергающимся кадыком.

— Веди к выходу. Быстро, — прошептала она ему в лицо.

Человек кивнул. Прима помогла ему подняться, держа шило у горла. Они двинулись вдоль столов. Человек не сопротивлялся. Он шел прямо, стараясь не делать резких движений.

Если бы можно было пройти по залу, не глядя ни налево, ни направо, Прима так бы и сделала. Но столы словно нарочно были расставлены так, чтобы привлекать внимание.

Нет, не больничную палату напоминало длинное помещение, стыдливо спрятанное подальше от дневного света. Скорее, оно было похоже на владения безумного патологоанатома, чьи пациенты живы. "Ужин каннибала" — расщедрилась вдруг память и словно провинившегося в угол, вытолкнула на поверхность яркую картинку забытого художника.

Прима двигалась вдоль рядов, сдерживая крик ужаса. Обнаженный молодой человек лежал на койке. Его тело прикрывал прозрачный пластик. На запястьях и лодыжках крепились ремни, шею — так знакомо, до спазмов в горле — удерживал ошейник. Белое лицо с веками, пронизанными кровеносной паутиной хранило выражение болезненного страдания. Грудная клетка вскрыта. Тонкие ослепительные ребра крабьими конечностями расставлены по сторонам. И кровавое, упорядоченное рождением месиво, в центре которого билось сердце. Этот единственный толчок, сигнал SOS, последняя нить, что осталась подвластна разуму, не находил отклика ни в чьем сердце.

На соседней койке лежала девушка. Ее черепная коробка была раскрыта. Четкий лабиринт серого вещества, выставленный для всеобщего обозрения, вызвал у Примы приступ паники. Вполне возможно, вон та свободная койка, на которой пестрела кровавыми пятнами простыня, предназначалась для нее.

Собратья по несчастью. Заложники своего состояния, отданные на милость не палача, а законченного маньяка-садиста. Беззащитные, низведенные до положения подопытных животных. Безвинно осужденные на муки. Ради чего? Ради какой такой высшей цели? Разве могли они предугадать, что их долгий сон разбудит зверя, притаившегося в засаде? Что больное общество, чей анамнез, без всякой надежды на выздоровление, близится к концу, давно уже жаждет заполучить в свои руки козлов отпущения. Тот материал, который в силу непонятной природы, лишен статуса живущих. Вычеркнут из общих списков, а значит не имеющий никаких прав.

Безнаказанность рождает произвол. Зачем церемониться с подопытным материалом в закрытых лабораториях, когда завтра место одного займут двое? Десять. Сотня. Общество и не догадывалось, что давно уже уподобилось змее, жрущей свой собственный хвост.

Прима шла вдоль вереницы коек, стараясь не видеть вколотых в вены игл, электродов, пиявками присосавшихся к худым телам. Глаза жгло. Она не замечала, что по щекам текут слезы. Она одна из них. И такая же беспомощная в своем желании им помочь.

— Не… надо, — жалобные слова пробились в сознание сквозь шум в ушах. Шило, приставленное к горлу заложника пробило кожу. Алая капля скатилась вниз, заползла за ворот.

— Зачем? — не удержалась Прима, глотая слезы.

— Не… понимаю, — шепнул он.

— Понимаешь.

— Медицинский эксперимент, — выдавил из себя человек. — Мы должны знать, с чем имеем дело.

— Издеваясь над людьми ради их же блага?

— Они… ничего не чувствуют.

Прима развернула человека к себе лицом и впилась взглядом в белое лицо, в мясистый нос с красноватыми прожилками.

— Откуда ты знаешь? Они — люди. Кто дал тебе…

Она не договорила. Не существовало в русском языке слов, способных пробить человека, вскрывающего черепа и грудные клетки, пропускающего по жилам электрический ток и химические растворы.

— Веди меня тем путем, где нет охраны, — сдавленно сказала она. — Если я умру, умрешь и ты.

Заложник кивнул, открывая следующую дверь.

Только жаль, — подумала она, — что я сделаю это быстро.

Прима переоценила себя. Когда спустя минут пятнадцать человек вывел ее черным ходом за ворота в маленький пустынный дворик, все, что она смогла — ударить его что было сил кулаком в лицо. Потом забросила тело в подсобку, закрыла дверь на щеколду.

На улице догорал закат. На небе пряталась среди небоскребов кроваво-красная полоса, а во дворик уже опускались сумерки.

Прима с тяжелым вдохом открыла глаза. Хотела забыться и что? Вместо этого заново пережила вчерашнее событие. Бессмысленный и беспощадный повтор.

Примостившись на лавке, подтянув длинные ноги к груди, спал Бармалей. Спал бесшумно, занавесившись от внешнего мира прядями черных волос, упавшими на лицо. Сквозь прореху на левой штанине виднелись бинты с проступившими пятнами крови.

В шахтерской коморке, с парой лавок и столиком в углу, на котором стоял пустой корпус из-под старинного телевизора было темно. В черноте коробки, запустив иглы в пластиковый корпус и местами пробив его, томилось растение, никогда не видевшее солнца.

Фонаря Прима не включала. Пусть Ариец подкалывает ее столько, сколько хочет, факт оставался фактом — она отлично видела в темноте.

Проем со сгнившей дверью знаком равенства пересекали рельсы. Там, в тишине отдыхал от бойни злополучный туннель.

Все кончилось полчаса назад, а в голове еще звучал крик "Диггер, пригнись!" и последовавший за ним взрыв. А перед глазами стояла огненная вспышка, превратившая в кровавую мясорубку десяток долгих, белесых тел.

Спасителем явился старый приятель Арийца — диггер по кличке Дикарь. Если бы не он, оказавшийся в нужном месте и в нужное время, вряд ли им удалось бы уцелеть. Насчет Бармалея она ручаться бы не стала. Возможно, парень остался бы в живых. Однако в том, что она ни за что не бросила бы Арийца, Прима не сомневалась.

Смерть откладывалась на неопределенный срок. Как пациент в очереди к знаменитому профессору, которого вежливо попросили подождать, она со злостью кивнула в ответ.

Старые приятели уединились в туннеле, оставив Приму наедине с парнем, пострадавшем от когтей урода. Под тихий разговор диггеров девушка уснула и проснулась, по-прежнему различая голоса. Только тема изменилась. Когда Прима засыпала, Дикарь объяснял Арийцу, что неизвестная сила подняла уродов с глубины и вытолкнула на верхний уровень. Сила, которой они не могли противостоять, не давала им снова забиться в щели. Теперь же Дикарь рассказывал недавний случай. И тема эта заставила Приму окончательно распрощаться со сном.

— Не знаю, что за дрянь такая. Три дня меня пасла. И жрать не жрала, и с уровня не выпускала, — негромкий, надтреснутый тенорок Дикаря успокаивал. Он сам был под стать голосу — невысокий, стройный, со смертельно усталым взглядом близко посаженных глаз.

— Как это — не выпускала? — в голосе Арийца сквозило удивление.

— Вот как хочешь, так и понимай. Я к тюбингу подхожу — знаю, там выход есть. И тут меня накрывает. Сердце прыгает. Дышать не могу. Стою и шага не ступить. Знаешь, такое бывает, когда первый раз убиваешь. Либо сразу дави на курок, либо хрен нажмешь — мысли одолеют. Так и здесь. Вначале. Стою и не могу решиться. В глазах темно, пот ручьем. Потом вообще — уже на карачках полз — без толку. Доползу до зоны, а воздуху нет, как под водой… Сожрала бы уже, так нет. Погонит другой выход искать, найдешь, и та же катавасия. Развлекалась… тварь.

— Скажешь… развлекалась.

— Ну играет же кошка с мышами, когда сыта. Так и эта.

— Ты видел ее?

— Тень ее меня несколько раз накрывала. Накроет с головой и растет, растет. Я, мокрый от страха, обернусь — пусто. Психотропным точно чем-то владеет… Трое суток… насмотрелся.

— Трупы?

— Жуть. Кого там только нет — животные, мутанты, уроды. Люди. Не поверишь — все по… кучам, что ли, разобраны. И люди тоже. Отдельно. Не мужчины и женщины, а просто… непонятно. Крыс там нет. Падальщиков тоже. Все гниет. Не жрет, сука, а убивает. Зачем?

— Спросил. Как спасся-то? Чего-то я не понял.

— Смеяться будешь.

— Брось. Расскажи, чтоб я знал.

— Попросил… Говорил же — смеяться будешь. Хочешь верь, хочешь нет. На третьи сутки у меня крышу снесло…

— Вот в это я как раз верю…

— Смешно ему. Жратвы нет, вода кончилась. Не спал ни фига. А тут — заснул как умер. Просыпаюсь, а может, и нет. Не знаю. Только чую — здесь она. Рядом стоит и свистит падла. Или воет так тонко… противно. Хрен ее разберешь. Я ей и говорю: ты, если жрать надумала, то жри. Или отпускай. Достало все меня.

— И отпустила?

— Вот представь. Я на автомате пошел к подъемнику. Рычаг потянул и меня вырубило опять. Пришел в себя уже на следующем уровне. Вот так.

Помолчали.

— Слов нет, — тихо сказал Ариец. — Не люблю нижний уровень…

— Помню я, что ты не любишь. Какого хрена тогда сюда занесло?

— Слушай, не поверишь.

— Поверю, почему бы и нет? Ладно еще девчонка. Странная она. Не из наших точно, но в ней чувствуется что-то… В смысле, не первый раз под землей. Но пацан желторотый. А выход тут — еще ниже спускаться сначала придется.

— Черт. Подскажешь?

— Куда я денусь. Должок за мной. Я помню. Не хмурься, и просто так бы помог. С патронами у тебя тоже беда, как я правильно понимаю?

— Есть немного.

— Лады. В схрон завернем, пособлю чуток. Но много не жди.

— Понятно. И за это тебе будет большое и человеческое. Ты давно наверху был?

— Давно. Не помню уже. А зачем мне этот верх? Мы тут под землей все новости первыми узнаем.

— Ага… говори, говори. И что там по поводу сегодняшних жертв слышно? Чем ночь закончилась?

— Ну, знаешь. Рано еще. Таких сведений нигде нет. И вообще… мне кажется однажды эта ночь не закончится… Но не суть. Ты что-нибудь об анабиозниках слышал?

— Каких еще анабиозниках?

— Эпидемия там у них, наверху, и никто в ус не дует. Мой друг в морге работает, так рассказывал. Впадают в анабиоз преимущественно молодые люди. Сердце не бьется, не дышат. Короче, ни на что не реагируют. А потом бац — в один прекрасный момент они встают. Наверное. Потому что друг этого не видел. Сейчас их всех забирают, а раньше хоронили, мама не горюй.

— Чепуха какая-то… Хотя…

— Не чепуха. Я сам одного такого видел. Увезли сразу. Так вот. Мой друг там сопоставил кое-какие факты и вот что он говорит…

К какому выводу пришел друг Арийца Прима так и не узнала. Вдруг ни с того, ни с сего заорал благим матом Бармалей и подскочил на лавке. Сидел и смотрел на девушку огромными, страшными глазами, когда в проеме возник Ариец.

— Проспались? Вот и славненько. Нам пора.

АРИЕЦ

Дикарь осунулся, глаза втянулись внутрь черепа, между бровями проложили дорогу две глубокие складки. Он ничем не напоминал того весельчака, каким привык его считать Ариец. Видимо, не прошли для него даром те трое суток, проведенные на нижнем уровне. Если правда то, что он рассказывал — а у Арийца не было причин сомневаться, он просто привык делить все на два — мужику крепко досталось.

— Все запомнил? — глядя себе под ноги, спросил Дикарь.

— Все.

— Хорошо. Там есть короткая дорожка, но тебя туда посылать не буду.

— Ловушки?

— До дури. "Дождь" и "виртуалка" в том числе.

— Да уж. Мало приятного.

— Это точно. И указатель со временем стерся. Сам едва не вляпался, когда сюда шел. Так что пусть подольше будет, зато спокойнее. Будем надеяться, что все обойдется… Мне повезло, вам может не повезти… Не дай заманить себя еще ниже, — вдруг сказал он и Ариец удивился.

— Заманить? Что ты имеешь в виду?

— Знаешь, раньше, у меня было чувство, что я сам себе хозяин. Куда хочу, туда и иду. И никто, да и ничто, не заставит меня свернуть туда, куда я не хочу. Сейчас другое…

— Ты устал, Дикарь. Тебе отдохнуть надо. Может, на поверхности…

— Тошнит меня от этой поверхности, друг. Помню одно такое утро лет пять назад. Трупы, трупы. Цивилизация, блин. Но в другом ты прав. Надо отдохнуть. Дойду до своих. Если говоришь, в карстовую соваться не стоит, путь долгий. Отсижусь. Точно со мной не пойдешь?

— В Логово? Не ближний свет на другой конец города тащиться. Да и переход этот… Я имею в виду мимо реакторов. Вспоминать не хочу.

— Ну ладно, бывай тогда.

— И ты бывай. Спасибо. За патроны. За гранату вообще отдельное спасибо. И за нож для пацана.

Дикарь кивнул, давая понять, что разговор закончен. Он повернулся и пошел прочь, но вдруг остановился.

— Слышишь, диггер, у тебя не бывает такого странного чувства…

— В смысле? — Ариец не дождался продолжения.

— Как будто под черепной коробкой что-то шевелится. Не бывает?

— Нет, — Ариец пожал плечами. — Думай поменьше. Тогда шевелиться нечему будет.

— Точно, — улыбка получилась натянутой. — Ну, бывай.

Шум шагов стих и тьма поглотила Дикаря. Как истинный нью-ди он не пользовался фонарем, но кто мог поручиться за то, что луч света не озарял его путь, стоило ему скрыться с глаз посторонних?

Они ждали его у развилки — двое спутников, которых ему навязала судьба, пробив на жалость. Только напрасно думать, что не открой он дверь, быть бы ему сейчас в другом месте. Все равно оказался бы здесь. Через день, через неделю. Судьба набросила ему на шею ошейник еще тогда, десять лет назад, когда он ушел в свой первый заброс. С тех пор то ослабляла, то натягивала поводок. И чья вина в том, что сейчас она подтянула его к себе, садистом, впитывающим боль, заглядывала в лицо и дышала распахнутой пастью последнего уровня?

— Смотрю, ты перестала спрашивать меня, когда мы поднимемся на поверхность, Прима, — вырвалось у диггера на ходу. — Понравилось?

— Перестала, — тихо ответила она. — Я знаю, что мне уже не выбраться отсюда.

— А мне? — он резко обернулся, ослепив ее лучом. Она не прищурилась. Смотрела прямо на него. Зрачки вопреки всему расползались чернильными пятнами.

— Тебе? Не знаю.

— Хоть на том спасибо, — с сарказмом сказал Ариец, — что не похоронила меня. Тебе прямая дорога наверх — в ясновидящие. Раз уж взялась предсказывать будущее.

— Не злись, Ариец, — еще тише сказала она. — На себя не злись. Ты же знаешь, добрые поступки не остаются без наказания.

— Да? По-твоему выходит, что добрый поступок — это преступление? Раз требует наказания.

— Что ты пристал к ней! — подал голос Бармалей. В глазах то ли от обиды за девушку, то ли от слепящего света, дрожали слезы. — Отстань от нее! Ты мизинца ее не стоишь! Пристал…

— Ребята, — лучезарно улыбнулся Ариец, — а я вас не держу. Вы свободны.

Повернулся, вошел в туннель, отходящий от основного под прямым углом. Злой и непреклонный. Его пыл малость остудил звук шагов за спиной. Судя по перестуку, его спутники торопились, боясь упустить его из виду.

Забредил как в лихорадке сточный ручей, пересыпался мутным потоком через завалы из мусора. Слепая тьма прозрела — теперь два световых пятна, почти синхронно скользили по стенам.

Перешагивая через торосы, Ариец вспомнил Дикаря. Куда делся чудаковатый, улыбчивый парень, казалось, со встроенным внутри пультом, что позволял ему легко переключаться с одной темы на другую? Дерганный, беспокойный. И эта странная тема о молодых людях, впавших в анабиоз. Тогда, в схроне, он наклонился к самому лицу Арийца и прошептал:

— Я не договорил тогда. По поводу анабиозников. Хочу что б ты знал. Ты же… сколько тебе лет, Ариец?

— Двадцать девять. Скоро тридцатник, — улыбнулся тот, не желая участвовать в полном таинства спектакле.

— Мне тридцать один. Ты, так же как и я, родился по старинке.

— Ты имеешь в виду…

— Вот именно.

Ариец еще раз улыбнулся. Ему вдруг вспомнилось, как он всерьез доказывал одному шестнадцатилетнему пацану, что раньше женщины вынашивали детей девять месяцев. Пацан "на пальцах" пытался ему доказать, что младенец ни за что не прошел бы естественным путем, поскольку голова у него большая, а… И большинство нынешних подростков были уверены, что дети всегда появлялись на свет так, как сейчас: через две, три недели, после того, как женщина узнавала о беременности, эмбрион вынимали, помещали в специальный "аквариум", где плод и развивался до момента рождения, связанный как пуповиной гофрированным шнуром с подачей сбалансированного питания. Просто и легко. Никакого токсикоза и плохого самочувствия. Не говоря уж о мучительных родах. Содержание "аквариума" в больницах стоило копейки. И главное — не страдала работа, которую потерять в наши дни равносильно самоубийству.

— Ты же знаешь, что практика щадящей беременности принята повсеместно четверть века назад. К чему я это говорю? — Дикарь говорил тихо, словно выдавал главную тайну страны. — Все анабиозники — дети "аквариума". Разумеется, не все впадают в анабиоз… А быть может, еще не пришло время и когда оно придет никому из молодых не выжить и анабиоз — это все, чем закончатся их дни. Я не знаю. Но вот о чем я думаю…

Ариец смотрел на Дикаря и видел перед собой человека, чья крыша дала трещину. Вроде бы логика присутствовала, но горящий неземным светом взор и трясущееся губы… это о многом говорило.

— Когда человеку дается душа? Ты не задумывался об этом? Сразу после того, как начала делиться яйцеклетка? Или через месяц? А может, через два? А может от матери, вынашивающей плод зависит, будет ли ребенок наделен душой? Я не знаю. Но мне кажется, что всяко позже, чем через две недели после оплодотворения. И у нынешних, на том месте, где должна быть душа — пустота. Вот этих двух недель, проведенных в утробе матери хватает лет на двадцать. А потом — все. Заряд кончается. А они впадают в анабиоз. Ждут. Того, кто или что, способно снова запустить механизм. И какая сила займет эту пустоту — неизвестно. И какого чертика мы выпустили из бутылки четверть века назад… Мне страшно. Вот он — Апокалипсис. Восстанут в один прекрасный день миллиарды бездушных — и настанет копец нашей цивилизации. Или наоборот — не восстанут. А копец в таком случае один…

Ариец не стал с ним спорить. Человек явно не в себе. Неизвестно, что произошло бы с его собственным рассудком, случись ему скитаться на нижнем уровне. Даже без присмотра мифической твари.

Мысли Арийца, совершив прощальный оборот вокруг набившей оскомину темы, устремились по новому руслу. Под землей, также как и на земле многие участки имели названия. Большей частью это зависело от того, какая местность лежала на поверхности, но были и исключения. Что касалось Логова — такое название носили несколько бомбоубежищ недалеко от административного центра района, объединенного общей сетью проходного тюбинга. Там постоянно обитала большая колония нью-ди. Тихо и уютно. И к тому же тепло за счет незаконной врезки в теплотрассу, существовавшей еще с докризисных времен.

Были и Зоны. Числом сорок семь, если Арийцу не изменяла память. Вполне закономерное название для законсервированных военных объектов — спецбомбоубежищ и спецхранов — последствий очередной холодной войны, разразившейся в первой четверти века.

Существовал Виварий, Заповедник и Цирк, не говоря уж о Сердце Ангела или Камере Пыток. И было еще одно место, носившее поэтическое название Театр Теней. Что характерно, никакого театра на поверхности не имелось, а имелся старинный центр Мегаполиса.

Ариец не знал, в чей воспаленный мозг пришло такое название. Сам он там не был, но мог бы описать по рассказам других. И случись ему давать название объекту, он назвал бы его тем, на что оно было похоже. Тюрьма. Вот теперь ему предстояло убедиться, соответствовал ли Театр Теней тому представлению, которое он успел о нем составить.

И еще. Существовали объекты, в чьем предназначении можно было не сомневаться. Были такие, о предназначении которых можно догадаться. И, наконец, имелись объекты, назначение которых определить невозможно. Театр Теней относился к последним.

Ныла нога. Сначала, глядя на залитую кровью рану, диггер решил, что дело плохо. Опасения не оправдались — он отделался царапинами. Правда, достаточно глубокими, но швов накладывать не пришлось. Боль была резкой, потом утихла и теперь с каждым шагом давала о себе знать, отдаваясь в бедро.

Тюбинг, поделенный на отрезки, ограниченные пределами видимости, никак не хотел заканчиваться. Вода исходила паром. Мутная серость стелилась под ногами, огрызаясь острыми иглами ржавой арматуры.

Сверху, прибитая рыжими гвоздями к выступу, свесилась табличка "Стой!" и чуть позже "Опасная зона". Арийцу пришлось нагибаться, чтобы не задеть их головой. По рассказам он знал, какая надпись будет следующей. И все равно задержался прежде чем нырнуть под табличку.

Изначально на белом фоне алели буквы, вызывающие ассоциации с забытой войной. "Оставь надежду всяк сюда входящий". Больная фантазия или циничный юмор — об этом приходилось лишь догадываться. Стараниями диггеров эта проблема была решена. Кое-какие буквы были затерты и исправлены. То, что получилось, вызывало улыбку: "Оставь одежду всяк сюда входящий".

— Прикольно, — раздался смешок парня. Ариец не стал делать ему замечания.

Наконец, тюбинг вильнул влево и уперся в массивное железо закрытой гермодвери. Справа, вдавленная в бетон, виднелась цифровая панель. Отполированные прикосновениями клавиши бликовали серебром.

Послышался тихий свист и Ариец обернулся. Стоило один раз расслабиться и пожалуйста — парень сел ему на шею.

— Заткнись, — зло приказал диггер, высветив полные удивления глаза парня.

— Это понятно, — не вняв предупреждению, отозвался тот. — А делать-то что будем?

Прима, особо не скрываясь, ткнула его локтем в бок.

Ариец не стал усугублять ситуацию. В таком случае нужно было идти до конца, а он не был готов к мордобою перед объектом, требовавшим предельной собранности. Горбатого могила исправит… Или чепуха эта поговорка и против некоторых могила бессильна.

Диггер быстро набрал код, повернувшись так, чтобы не видели остальные. Потом нажал на рычаг и дверь бесшумно открылась.

Стояла тишина. Держа оружие наготове, Ариец поднял руку, призывая спутников задержаться на пороге, а сам шагнул вперед.

Выплыли на свет и тут же скрылись в темноте кабины охранников с пуленепробиваемыми стеклами, сверкнула полированная гладь арки металодетектора. Дальше шел коридор — по-прежнему надежный оплот цивилизации, его пощадило время. Свирепствовало на поверхности, уничтожая, стирая и смывая — время, вечный враг всего созданного, и опускалось под землю. Замирало, оседая грязью в трещинах в полу, застывая серой паутиной пыли на стенах.

Ариец медленно вошел в арку, не в силах избавиться от мысли, что вот еще секунда и раздастся вой сирены, предупреждающей о незаконном проникновении на объект.

Слева и справа в коридоре зияли провалы, скрывающие нутро подсобных помещений за плотной сетью паутины. Хотя, что там было скрывать кроме сломанной мебели и пришедшей в негодность аппаратуры?

У поворота Ариец остановился и махнул рукой. Дождался, пока парень с девушкой подойдут, потом вошел в проходную комнату.

Несомненно, пару десятков лет назад это была комната отдыха. Топорщились вывернутыми пружинами вдавленные животы диванов, в углу, разинув рот застыл кофейный аппарат. Всю стену слева занимал ряд окон-обманок. За стеклами, покрытыми паутиной трещин, еще угадывалась панорама ночного города. Яркие огни небоскребов не смогло погасить время, как ни старалось.

Ариец двинулся вдоль диванов, повернул направо. Следующий коридор он преодолел без задержки и остановился лишь у железных откатных ворот, незыблемой стеной застывших на рельсах. Вряд ли они открывались за прошедшие десятилетия. Однако, ворота интересовали Арийца в последнюю очередь. Он разглядел в углу ручку встроенной дверцы и решительно потянул ее на себя.

За воротами все оказалось так, как он себе и представлял. Цивилизация умыла руки, отгородившись от Театра Теней железным занавесом.

Ариец стоял у стены с воодушевлением рассматривая все, что попадало в поле его зрения. В огромном круглом зале потолок тонул во мгле. Вдоль стен, вгрызаясь в бетон железными сваями тянулись этажи. Металлический настил на полу трижды — по числу ярусов — огибал площадь. Напротив ворот в глубине прятался проем вырванной двери, от которой остался лишь металлический косяк.

Столб света от фонаря часовой стрелкой описал полукруг возле ближайшей опоры. Первый этаж просматривался хорошо. Утопленные в глубину, за толстыми прутьями, отгородившись решетками друг от друга шли десятки отдельных камер. С ярусов, плотно облепив нити сбитой сквозняком паутины, мохнатой бахромой свисала пыль. Все это, как пасть библейского Левиафана, с тремя ярусами железных зубов, с черной дырой горла — пустым провалом, вспухшим уцелевшим металлом, замерло в ожидании звука трубы архангела, возвещающего о начале Страшного Суда. И как только это случится, с лязгом сомкнутся челюсти, перемалывая людей, к тому моменту заполнивших зал до отказа.

Кого содержали в этих камерах — людей или животных? Интересно, знай Ариец ответ на вопрос, изменилось бы его отношение к этому мрачному месту? Скорее всего, да. И мучения подопытных — равно людей и животных, заставило бы шкалу весьма ощутимо сдвинуться в сторону негатива. Тогда к лучшему, что, ступая на залитую цементом площадь, Ариец чувствовал на плечах только тяжесть прорезиненной куртки. И ничего кроме.

Самое интересное, что в камерах первого этажа имелись ходы, ведущие еще ниже. Да и в стенах верхних ярусов были вмонтированы люки, закрывающие шахты, наподобие муравейника пронизывающих весь объект. Для чего? Этот вопрос также остался без ответа.

Один из диггеров рассказывал Арийцу: если выключить фонарь и некоторое время постоять в темноте, то можно услышать настоящее действо: шорох, шепот, смех, плач… Да мало ли что.

Подобных экспериментов Ариец проводить не собирался. Он отыскал глазами камеру с номером 112. С удовлетворением отметил, что находится она недалеко: более всего ему не хотелось тащиться через пугающую пустоту зала. Размеры огромного помещения давили. Он ощутил себя доступным, словно в безлюдности какой-нибудь железнодорожной станции провинциального городка, на него, ничего не подозревающего, уже навел киллер дуло с оптическим прицелом.

Адреналин хлестнул по обнаженным нервам за секунду то того, как раздались одновременно отчаянный крик Примы и треск автоматной очереди, выбившей бетонную крошку у него под ногами.

Желтыми полосками между прутьев второго яруса вспыхнули лучи света.

ВИРТУОЗ

Бойня. Вот что напомнили Виртуозу закрома бывшей секретной лаборатории. Лаборатории со странным, садистским уклоном. Иначе, чем еще можно объяснить бесконечные ряды утопленных в пол металлических поддонов, рассчитанных на то, чтобы жидкость стекала по специальным желобам под уклоном? И бурые подтеки, застаревшими полосами чертившие дно, оставлены без сомнения не дистиллированной водой. Зато теперь десятилетиями копившаяся агрессия выплеснулась на физическом уровне.

Виртуоз надел противогаз не только потому, что смрад стоял непереносимый. Таким обманчивым способом он пытался отгородиться от того, что разлагалось буквально на глазах. Он многое повидал на своем веку. В том числе и ту страшную ночь сорок пятого, когда озверевшая толпа волной катилась к центру города и в спецназ, стоявший в оцеплении, полетели не камни и бутылки, а пули. И командование отдало приказ открыть огонь на поражение.

В ту ночь в оцеплении стоял и Виртуоз. И стрелял вместе со всеми, подчиняясь приказу. Ему никогда не забыть первого выстрела — в грудь сорокалетнему мужчине, небритому, с лихорадочным взглядом сжимавшему в руке пистолет ТТ и целящемуся Виртуозу в голову. И еще. Перед глазами до сих пор стояло утро. Пасмурное, черно-белое. Сплошная низкая облачность стерла все краски. Время остановилось. В этом странном, застывшем безвременье на фоне состаренных автоматными очередями стен белели лица трупов, словно умерших давным-давно, и льдисто блестели лужи крови на асфальте.

В числе прочих Виртуозу пришлось грузить в каталажки мертвецов, отыскивать под грудами тех, кому еще можно было помочь. Командование торопило, стремясь побыстрее то ли привести город в порядок, то ли скрыть следы преступления.

Нет, Виртуоз ни в чем себя не винил. Ни тогда, ни сейчас. Хотя прошло время и на многие вещи он взглянул с другой точки зрения.

"Послушная совесть, как хорошо натасканная собака, никогда не укусит своего хозяина", — любил повторять начальник подразделения. Циничная поговорка прочно вошла в жизнь Виртуоза и как бы трудно ни приходилось, он предпочитал жить в ладах с собственной совестью.

То, что сейчас видел спецназовец, не поддавалось логическому осмыслению. Виртуозу доводилось бывать в логове мутантов, заваленном человеческими останками. Одно он знал абсолютно точно: все отребье подземного мира — начиная с крыс и заканчивая мутантами — охотилось для того, чтобы жить. И никогда Виртуозу не приходилось видеть столько трупов, сваленных словно падаль в кучи. Огромные, исходящие смрадом испарений, истекающие зловонными потоками.

В длинном помещении, напомнившем Виртуозу владения доктора Барцева, с тем лишь отличием, что вместо столов здесь имелись вдавленные в бетон поддоны, возвышались горы трупов. Крысы отдельно от падальщиков, уроды отдельно от плавунов. И человекообразные мутанты — готовые экспонаты для какой-нибудь Кунсткамеры, отдельно от людей.

И трупы людей, отсортированные по странной системе на четыре неровные части.

Безжалостный свет лишал людей последнего таинства — таинства смерти. Свет падал сверху, давил, приминая бесформенные груды. Свет без спроса селился внутри обнаженных от покровов черепов, заползал в открытые рты, душил, смыкаясь кольцом вокруг щуплых, высохших шей, без страха заглядывал в дула бесполезного оружия.

Потрясенный не меньше Виртуоза, Бразер застыл недалеко от входа. Стёкла противогаза слепо отсвечивали, когда он поворачивал голову. Автомат в его руках дергался и было видно, чего ему стоило сдержаться и не начать беспорядочную стрельбу, заставляя стены, безгласных свидетелей, грудью принимать свинцовое наказание.

— Шеф, — сдавленно прошипело в наушниках.

Виртуоз и без подсказки знал, что необходимо убираться отсюда — если быстрота еще что-то решала. Миссия провалена и путь вперед равносилен самоубийству. Возвращение тоже не сулило ничего хорошего, зато крохотным куском пламени, трепетавшим на ветру, питало надежду.

Отступая, Виртуоз старался не смотреть на человеческие останки. Зрелище выворачивало душу. Слов нет, мертвецы взывали к мести и Виртуоз дорого заплатил бы за то, чтобы уложить рядом с ними тварь, сотворившую такое.

Но более всего ему не хотелось заполнить своим телом пустоту в одной из беспорядочно наваленных груд.

— Шеф… черт, — что-то в голосе парня заставило Витруоза повернуть голову. Он проследил то направление, куда смотрел Бразер и на миг лишился дара речи.

Группа Стрельца прошла этим же путем. Они успешно миновали зал, отравленный парами "Белого Китайца" и справились с плавунами в треклятом бассейне. Они нашли свой конец здесь, в мертвой тишине, лишь изредка нарушаемой осторожным шорохом оседающей, гниющей плоти, в расплавленном воске ослепительного света, где тонула единственная тень — та, что пополняла свою чудовищную коллекцию.

Он лежал в стороне от всех, аккуратно уложенный в черный от грязи поддон. То ли упал из общей груды, то ли его тело должно было лечь в основу следующей.

Глядя на белое лицо, с проступившими под тонкой кожей кровеносными сосудами, легко верилось в то, что ими можно было обернуть земной шар. Бело-фиолетовое лицо было спокойно. Веки закрыты. На лбу длинной полосой запеклась кровь. Его, мученика, на земле прошедшего все круги ада, чем могла удивить библейская преисподняя?

— Глухарь, — Бразер сорвал противогаз. Его словно подбросило к телу. — Черт… Глухарь, как же ты…

Виртуоз замер в нескольких шагах. Злая доля. Гнить здесь, по иронии судьбы выставляя напоказ под безжалостным как скальпель хирурга светом разлагающееся тело.

— Как же… Глухарь. Тебе же всегда везло, — Бразер порывался коснуться мертвой руки и всякий раз его что-то останавливало.

Подошел к концу недолгий спор человека со своим духом. Как всегда победила та, которая в этом споре не участвовала. Смерть. Это она, акушеркой принимая человеческое дитя, надрывающееся от плача, следит за тем, чтобы человек не расслаблялся. Это она, подкидывая в качестве тренажера боль за болью — и физическую и духовную, готовит к последнему испытанию. И словно в отместку за то, что родился человек, выскользнув из тесных объятий небытия, превращает это испытание в мучительную, изощренную пытку.

В тот момент, когда Виртуоз собрался вернуть парня к действительности, "покойник" внезапно открыл глаза. Огненно-красные из-за лопнувших кровеносных сосудов. Стеклянный взгляд блуждал, скитался от потолка к стенам. Прошел сквозь Виртуоза и вдруг остановился на Бразере, открывшем от изумления рот.

— Брат, — внятно шепнул Глухарь и в горле булькнуло.

— Глухарь, друг, — Бразер в одну секунду скинул с плеча рюкзак и выудил оттуда аптечку. — Терпи, друг. Сейчас… Сейчас.

— У… ходи, — на мертвых губах пузырилась кровавая пена.

— Терпи, Глухарь. Сейчас станет легче, — Бразер закатил рукав и всадил иглу в вену, вспухшим червем прорезавшую руку. Потом обернулся к Виртуозу. — Мы его не бросим. Слышишь, ты? Не бросим. Я сам понесу его.

— У… ходи, — сосуды под кожей вздулись.

— Мы не бросим тебя, друг. — Не тратя больше слов, парень взял Глухаря за отвороты камуфляжа, намериваясь взвалить его на плечи.

Переворачивая беспомощное тело, парень не мог видеть того, что открылось Виртуозу. На спине у Глухаря был не только вырван огромный, до самой поясницы кусок камуфляжа. Вместе с одеждой с него была сорвана кожа. Живодер не церемонился — с кожным покровом отошли куски мяса. Кровь не сочилась, как будто тому, кто сотворил зверство показалось мало мучений жертвы — края оборванных сосудов почернели, словно их прижгли.

— Оставь его! — глухо крикнул Виртуоз, но парень его не слышал. Почувствовав неладное, он сам заглянул Глухарю за спину. Остановился и осторожно положил его на место.

Бразер стоял на коленях, сжимая безвольную руку и тихо шептал:

— Черт… как же. Друг, что же делать…

— Ленке… скажи. Люблю, — на синих губах пузырем вздулась кровавая масса. Истончилась и лопнула, выпустив на свободу последние слова. Грудная клетка опустилась и Глухарь затих.

— Шеф, у нас проблемы, — с голосом Коллайдера ожил эфир.

Виртуоз хотел на ходу вздернуть парня за отвороты куртки, но тот, словно готовился к этому — качнулся в сторону, быстро вскочил на ноги. И глянул на Виртуоза как пулю всадил, точно между глаз.

— Коллайдер, мы идем к вам, — хрипло бросил Виртуоз на бегу: впереди уже маячили раздвижные двери коридора.

— Это мы идем к вам, шеф. Спускаемся. И очень быстро, — между отрывистыми словами настойчиво пробивался звук автоматной очереди.

— Что случилось? — Виртуоз приближался к проходной.

Его неприятно удивило то, что створки лифта были закрыты. Судя по всему, подъемник ушел наверх. Хуже того, рядом со створками он не заметил ничего, хотя бы отдаленно напоминающего панель управления. Дублирующее устройство имелось наверняка, но его нужно было найти. Беглый взгляд по сторонам не дал результатов — ничего похожего на кнопки или рычаги.

— Что случилось? — повторил Виртуоз.

В ответ раздался взрыв гранаты. Шахта дрогнула. Протяжно запело железо.

— Мутанты, блин! Стеной прут! — орала в наушниках Штучка. Ее голос заглушила автоматная стрельба. — Кол! Не бросай гранату, черт! Повредишь механизм!

— Отправляй к нам подъемник! Мы поднимаемся! — Виртуоз ударил кулаком по металлической двери.

— Поздно, шеф, — голос Коллайдера под аккомпанемент стрельбы. — Здесь не пройдем. Они все… того.

— Чего — того?! — яростно орал Виртуоз, еще отказываясь верить в то, что обратную дорогу как добычу из пасти зверя вырывала у него судьба.

— У них оружие, — едва расслышал спецназовец. Концовку перекрыл взрыв очередной гранаты.

— Кол! В шахту прут! — сквозь шум пробился голос Штучки.

— Вижу, — почти спокойно отозвался Коллайдер.

Шахта снова дрогнула и отчаянно закричала Штучка.

Ровный гул, сопровождающий работу подъемника, вдруг оборвался. Заскрежетало оглушительно и страшно. Обрывая тросы, скребя металлическим бортом по бетону, вниз полетела платформа. Грохот, от которого пошли ходуном стены, заставил Виртуоза отшатнуться. Он чуть не наступил на ногу Бразеру, в готовности застывшего рядом. Новое несчастье привело его в чувство быстрее всяких слов.

— Коллайдер! Штучка! — крикнул Виртуоз, но эфир молчал.

Он собирался отдать Бразеру приказ поискать что-либо, напоминающее блок управления лифтом, как вдруг двери поползли в стороны. Клубы пыли, поднятой падением платформы затопили коридор, метнулись к потолку, отсекая Виртуоза от реальности.

— Штучка! — снова крикнул спецназовец.

Перед глазами стоял молочный туман. Виртуоз пошел вперед, горя желанием оказаться ближе к шахте.

Его спасло то, что он сбился с курса и вместо того, чтобы подойти вплотную к шахте, ткнулся в стену, рядом с проемом. Еще стоял гул, когда пробив в тумане дыру сверху упал мутант.

От неожиданности Виртуоз выстрелил, но пули накрыли мертвое тело. На искореженной платформе, в прорехах разорванного на клочья тумана лежал мутант. Изломанный, с неестественно вывернутой шеей. Его пальцы — короткие, грязные, продолжали сжимать пистолет ТТ даже после смерти.

— Шеф, мы на лестнице. Живы, — голос Штучки звучал отдаленно, словно тоже пробивался сквозь дымную завесу. — Они прыгают вниз. Ждите гостей… С нами, блин, не перепутайте.

— Сообщи, когда будете на подходе.

— Хрен его знает, когда. Я ничего не вижу в тумане.

Виртуоз выругался.

— Бразер, постарайся найти блок управления лифтом. Нужно закрыть двери после того, как придут наши…

— Понял, — отозвался парень.

Коротко заскрежетало железо и все стихло. Следующий мутант оказался умнее предыдущего. Его долгое падение в шахту остановилось недалеко от земли. Он повис на сетке, огораживающей лестницу.

Различив в сером дыме темное пятно, Виртуоз вскинул автомат. Стрелять сразу не стал — чем черт не шутит, за мутантом, в опасной близости могли оказаться свои.

Мутант прыгнул в центр платформы и тут же откатился в угол. Доли секунды хватило Виртуозу, чтобы запечатлеть в мозгу и темное, почти черное лицо, и вздувшийся нарост, закрывающий левый глаз.

Выпустив короткую очередь в темное пятно, маячившее в тумане, Виртуоз по привычке сместился левее. Вовремя. Раздался одиночный выстрел и пуля пробила стекло кабинки охранника как раз в том месте, где только что стоял Виртуоз.

Туман рассеивался медленно. По-прежнему клубился, выталкивая в проходную очередную порцию пыли. Темный силуэт, скользнувший влево, Виртуоз заметил без труда. Он выстрелил, чуть опережая события. Короткая очередь и дикий визг почти слились воедино.

Ожидая нападения, Виртуоз скользнул на всякий случай еще левее. Было тихо. Только где-то наверху скрипело железо, по всей видимости, спускались Штучка с Коллайдером.

Мутанты, не утратившие навыков владения оружием — худший из вариантов. В свое время Виртуоз много работал с файлами, систематизированными по теме. Более всего начало мутаций напоминало внезапное сумасшествие. Однажды ему довелось стать свидетелем такого случая. В один забросов человек, которого Виртуоз считал едва ли не самым здравомыслящим из группы, вдруг ушел, сбросив с себя защитный шлем. В какую щель он забился, осталось для Виртуоза тайной: поиски по горячим следам не дали положительного результата. Через два месяца его, правда, нашли: убитого в числе прочих, организовавших настоящую охоту на диггеров.

Ученые называли эту болезнь "ураганной мутацией". В имевшихся файлах о вскрытии трупов мутантов значилось, что в черепной коробке полностью отсутствует лобная доля, так называемая немая зона. Та самая, назначение которой до сих пор остается загадкой — на эклектический ток, к примеру, подключенный к лобной части, тело никак не реагировало. Опыты по удалению немой зоны проводились над буйно помешанными еще в прошлом веке и всегда приводили к одним и тем же результатам: человек становился гораздо спокойнее. С одной лишь оговоркой — он переставал быть человеком, личностью как таковой.

Век нынешний подарил другую загадку. Лишенные немой зоны мутанты становились агрессивными животными. Животными, неизвестно в силу каких причин, сохранивших вредную привычку общаться с оружием на "ты".

Это то, что касалось мутаций скрытых. Но рано или поздно вслед за внутренними начинались и внешние мутации.

— Шеф, — размышления Виртуоза прервал Бразер. — Не могу найти.

— Постарайся, парень. Иначе все мы в…, - он выругался от души. — Штучка?

— Мы, наверное, недалеко. Слышишь?

Стук раздался совсем рядом и Виртуоз приготовился вздохнуть с облегчением.

В пелену тумана, разрывая ее пополам разом нырнули два силуэта. Спецназовец отодвинулся, принимая на мушку сгусток темноты.

Тихий, не то вой, не то свист заполнил шахту. Клубы дыма заколебались и вдруг стремительно потекли наверх, словно их втянула в себя огромная глотка. Видимость прояснилась, но не надолго. Мигнул несколько раз и погас свет. Наступила темнота — кромешная после яркого освещения.

Виртуоз машинально включил свет и тут же выпустил очередь в угол, по памяти. Опережая луч, бетон пробили пули. Мутанта в углу не обнаружилось. Он лежал у стены, поджав к груди ноги. Брошенное оружие сиротливо жалось к его ногам. Второй мутант сидел рядом. Покрытое шерстью лицо дрожало. Оборванный, в лохмотьях, едва прикрывающих грязное тело, он сидел у стены и трясся мелкой дрожью, прижимая руки к ушам.

ПРИМА

Удар сапогом по ребрам выбил дыхание, разом приучив к мысли, что цветочки кончились.

— Это тебе за Геру, — еще удар, — это за Фила.

Прима не дышала. Боль, хищной крысой шнырявшая в животе, метнулась к позвоночнику.

— А это за Звонаря… И за Рыжего. За Димона…

Еще удар. Еще. Прима впускала в себя жгучую, нетерпимую боль, отталкивалась от нее как от дна, выплывала на поверхность. И в ту секунду, когда сознание прояснялось, старалась понять: откуда взялось столько имен, и главное — есть ли конец у этого списка?

Прима заметила грациозный прыжок Арийца слишком поздно. Диггер кубарем вкатился в камеру под номером 112 как раз между отсутствовавшими прутьями и в тот же миг исчез в глубине. Девушка хотела последовать за ним, но ее замысел зарубила на корню автоматная очередь, отсекающая от яруса. Ей ничего не оставалось, как поднять руки и отойти подальше от камеры со счастливым номером. Она подошла к Бармалею. Тот стоял с поднятыми руками и хлопал глазами, мало что понимая. Парень даже попробовал возразить, однако пара ударов в живот доходчиво объяснили ему, что вопросы неуместны.

Бармалей лежал на полу, корчился от боли и стонал, в то время как Прима наблюдала за истерикой, которую устроил Окулист по поводу исчезновения Арийца. Он ругался последними словами, на каждое слово как резолюцию накладывая пули, выпущенные в сторону ближайших камер.

Высокий, массивный, с длинным лицом и маленькими глазками, Окулист все не мог успокоиться. Его руки сжимали АКМ с разгоряченным стволом и палец давил на спусковой крючок, выбивая из опустевшего магазина сухие щелчки. Обнаружив в полу открытый люк, он загорелся новой надеждой и едва не прыгнул вниз. К сожалению, был остановлен. Вместо долговязого Окулиста в шахту полетела граната. Он стоял недалеко и блаженно щурился, наслаждаясь оглушительным взрывом на глубине.

Потом настал черед Примы.

— Остынь, Окулист, — резиновый, растянутый голос прервал наказание.

Девушка лежала на полу, прижимаясь щекой к грязному, заплеванному цементу. Сведенные за спиной руки сталью жгли наручники. Кособоко по наклонной поверхности выплыли из темноты ботинки на толстой подошве и застыли перед глазами.

— Я спокоен как никогда. Знаешь, что я думаю, Циркач? — наэлектризованный, больной от необходимости сдерживаться, Окулист говорил подчеркнуто рассудительно, словно в сотый раз повторял одно и то же. — Надо ей ногу прострелить. Я берусь, навылет. Бегать, сучка, будет помедленней.

Прима подтянула ноги к животу. Скованные браслетами руки резанула шероховатая поверхность бетона.

— Все может быть. Все может быть, — повторил Циркач. — Подними ее, Хамер.

Схватили за шиворот, с треском вздернули вверх. Пол мячом отскочил вниз и Прима утвердилась на ногах, не решаясь посмотреть Циркачу в глаза. Она почему-то решила, что ее прямой взгляд послужит толчком для новой экзекуции. Сквозняк холодил затылок — каска потерялась и теперь без нее Прима чувствовала себя неуютно.

— Я разве не говорил тебе, что у тебя не будет проблем в том случае, если ты будешь послушной? — бритый череп прикрывала черная бандана. — На тебе семь трупов. Мне стоит больших усилий удержать ребят…

— Ты справишься, я верю в тебя… командир, — не сдержалась — с силой разжала непослушные губы. Изо рта вместе со словами потекла кровь. Обожгла подбородок, капнула на грудь, скользнула в открытый ворот куртки.

Циркач на этот раз не стал устраивать показательных выступлений с расстрелом. Он отвернулся, бросив на ходу:

— Окулист, добавь ей. Пару раз.

Прима сжалась, ожидая удара, и не сразу поняла, что случилось. Под ноги Окулисту вкатился человек. Вскинув руки, как будто пытался облокотиться на воздух, мучитель упал на спину. Коротко заскрежетало о бетон железо. Спутанный клубок откатился к самым прутьям. Окулист изворачивался, ругался, пытаясь достать ногой того, кто мертвой хваткой вцепился ему в штаны. С размаху бился о пол автомат — то прикладом, то дулом. Грохот сменился сипением, хрипом, придушенной руганью. Бестолковая возня на полу привела к тому, что подоспели на помощь товарищи. Кто-то помог Окулисту подняться.

Огромный Хамер держал за шиворот парня. Его ноги болтались в воздухе, не доставая до пола, пряди черных волос закрывали лицо и все равно — Прима виновато улыбнулась Бармалею.

— О-па, — Циркач остановился в двух шагах от парня. — Чего ты раздухарился? Сидел себе, молчал, а тут?

— Вы мужики или кто? — сквозь зубы протолкнул парень. — Что вы все пристали к девчонке? Мужики… блин.

— Заступник. Понятно.

— Что с ним делать, Циркач? — На лице Хамера неровной чертой пересекая левую половину лица краснел свежий ожог.

— Что делать? А, — Циркач махнул рукой, — пулю ему в башку.

— Ясно. — Хамер разжал руку и парень едва не упал на пол.

— Погоди, Циркач. — Окулист отплевывался, вытираясь рукавом. — Оставь его. Пригодится. На обратный путь.

Циркач задумался.

— Ты прав. Но, думаю, обратно другой дорогой пойдем.

Протяжно скрипнула дверца в железных воротах. Прихрамывая на левую ногу, в зал вошел невысокий коренастый мужчина.

— Что там, Наум? — спросил Циркач.

— Гермодверь с кодовым замком. Код нужен.

— Понял. Тащите сюда этого чудика.

Изломанный, с лицом залитым кровью, он смотрел вокруг единственным глазом. Прима ахнула, не скрывая ужаса. Человек нахмурился и ей вдруг показалось, что лицо его ненастоящее, что из белого куска мрамора с красными жилами вырубили человеческую маску и готова была только правая половина. На дне единственного, уцелевшего глаза Прима не разглядела страха — только мучительное желание вспомнить то, что давно погребено под руинами памяти.

— Видишь, — Циркач стоял рядом, заложив руки за спину. — Беру пример с тебя, — он прищурился, не отрывая от девушки внимательного взгляда. — Убойный аргумент. Кстати, тебя тоже касается.

Бедный Дикарь. Сердце девушки дрогнуло от жалости. Человек, избежавший стольких опасностей, чудом оставшийся в живых после скитаний на нижнем уровне, человек, которого пощадила даже безымянная тварь…

Горло у нее перехватило и стало больно дышать.

— Хамер, узнай код у чудика, — процедил Циркач, а сам смотрел Приме в глаза, как будто этот код должен был проступить у нее на лбу.

— Код, — огромный Хамер, рядом с которым Дикарь казался ребенком, не тратил времени попусту. — Мне нужен код, иначе останешься без второго глаза. Это понятно?

— Это понятно, — четко произнес Дикарь. Его руки взмыли вверх, пытаясь добраться до лица. Тут только Прима заметила, что сломанные пальцы на руках иглами морского ежа тянулись в разные стороны.

— Говори код.

— Если б все было так просто. Глубина. Она не пустит.

— Какая еще глубина? — Хамер тряхнул диггера и Прима услышала, как лязгнули его зубы.

— Как же? Она не пустит. Вы что же, думаете, мы первая цивилизация на этой хрупкой планете? Как бы ни так. Вторая — думаете вы? И ошибаетесь! Мы с вами третья цивилизация! Третья! Первая ушла в небытие пятьдесят тысяч лет назад. И от нее ничего — ничегошеньки! — не осталось. Совсем другое дело — вторая… Совсем другое… Глубина…

— Что ты несешь? — Хамер швырнул Дикаря и тот упал у прутьев яруса — безвольно, как сломанная кукла. Попытался подняться, опираясь на сломанные пальцы — Приму бросило в дрожь.

— В дурдом играешь? — Циркач подошел ближе к распростертому телу. — Ну-ну. Код! — Он наступил сапогом на изломанную, трепещущую кисть руки.

Прима зажмурилась.

— Послушайте, — сквозь долгий стон пробился слабый голос Дикаря. — Послушайте… Надо же слушать то, что они говорят. Они развивались тридцать! Представьте — тридцать тысяч лет! В два раза дольше чем мы сейчас. Не знаю, почему они погибли. Вы так шумите, что я… ничего не слышу.

— Это освежит тебе память. — Циркач присел на корточки. В его руке блеснул нож. Отточенное жало приблизилось к единственному глазу. — Код!

— Может, то, что уцелело, скрывается сейчас на глубине! Там! Еще глубже! — вдруг взвился Дикарь и Циркач от неожиданности отпрянул. — Еще метров сто… двести… Может, меньше. Всего шаг остался, чтобы заглянуть в глаза самим себе… Предкам. Другой ветви. Иным людям нашей планеты. Ино — планетянам.

— Черт, — Циркач не скрывал раздражения. — Плетет черт знает что.

— Может, играет? — У Хамера чесались руки. — Пара ударов по ребрам вернет его в чувство.

— На поверхности все хрупкое, — Дикарь не слушал никого. Его взгляд блуждал по лицам, не задерживаясь ни на ком. — Пустота. Тысячи лет пустоты… А там, на глубине, все осталось неизменным. Мертвое. И живое. Еще шаг. Какими они будут, наши предки? Добрее? Или наоборот? Еще агрессивней чем мы? Что припасли они нам в качестве подарка? Шкатулочку Пандоры, пролежавшую десятки тысяч лет на глубине… Еще шаг…Нож! — крикнул он вдруг и изо рта его потекла пена. — Мне нужен нож! Если постараться, можно достать их оттуда! Всех! Постараться! Дай мне нож!!

— Циркач, он что, и правда? — Окулист шагнул назад, не отрывая глаз от беснующегося Дикаря.

— Не знаю. Все может быть, — пожал плечами Циркач. — Болевой шок какой-нибудь.

— Дай! Дай! — Дикарь сорвался с места, уже пойманный Хамером в перекрестье прицела. Прыгнул и вдруг, словно сломался в полете, взмахнул руками и рухнул к ногам Циркача. И затих, подстреленной птицей распластавшись по полу. Единственный глаз искал что-то на потолке, из ушей текла кровь.

Соблюдая осторожность, Окулист склонился над телом.

— Мертв. Зараза.

— Мертв? — Циркач вскинул голову. — Не верю я в смерть… последнее время. Хамер, на всякий случай подтверди контрольным.

— Понял, — Хамер кивнул и спустя мгновенье раздался одиночный выстрел.

— Возвращаться придется тем же маршрутом, — задумчиво сказал Циркач. — Ничего не поделаешь. Ловушки я помню. Но ты прав, Окулист. Пригодится нам паренек.

— Опять ловушки. — Убирая пистолет в кобуру, Хамер непроизвольно коснулся вздувшегося шрама на лице. — Дождик, блин. И молнии. И эти… И…

Он еще что-то бормотал себе под нос, но его никто не слушал.

Приму весьма ощутимо ударили прикладом в спину и она подчинилась, пошла туда, куда указали.

Трехъярусная пасть Театра Теней ждала, когда тьма проглотит свет. Тогда, во мраке, можно будет сомкнуть челюсти, перемалывая хрупкое тело Дикаря, впечатанное в бетон контрольным выстрелом в голову.

АРИЕЦ

Судьба. Подарил человеку жизнь год назад, дал попользоваться и отнял. В качестве арендной платы.

Ариец аккуратно, словно боялся потревожить, перенес Дикаря на второй ярус. Мертвое тело почти ничего не весило. То ли настолько исхудал он за последние дни, то ли при первом знакомстве из-за долгого пути Арийцу показалось, что хрупкий на вид Дикарь был неимоверно тяжелым.

Он положил мертвеца на бетонный пол в одной из камер, вышел, плотно соединив расшатанные, выбитые из цемента, звенья прутьев. Крыс здесь нет. Прутья защитят от падальщиков, если вообще смелости у них хватит сунуться в это проклятое место.

Постоял некоторое время у прутьев. Ариец хотел сказать что-то напоследок, но настоящие слова прятались скрытой в тумане дорогой. "Пусть земля тебе будет пухом", "я буду помнить о тебе, друг", "прости меня" — затасканные, банальные фразы как истлевший саван мертвеца. Насквозь лживые, они расползались по швам, выставляя напоказ сухие, желтые мощи.

Чувство вины жгло. Ныло в груди, потом сместилось куда-то в спину, иглой вошло в позвоночник и напоминало о себе при каждом движении. Ариец пытался его заглушить звуком собственных шагов, скрипом лестницы, шумом дыхания. Бесполезно. В ушах по-прежнему звучал крик Дикаря. И перед глазами, безжалостно отталкивая свет фонаря, стыла на полу лужа крови.

Ариец был далек от мысли обвинять в чем-то мертвого диггера. Ни в чем зарекаться нельзя: неизвестно, куда бы он сам завел чужаков с выколотым глазом и сломанными пальцами.

Дикарь не был слабаком. Ариец знал это не понаслышке. Они познакомились год назад. Тот заброс дался Арийцу нелегко. Мало того, что он ступил на неизведанную территорию, так еще и заблудился. Усталый, он дошел до развилки и рухнул на торчавшую из воды ржавую катушку. Снял рюкзак, радуясь, что хоть ненадолго избавился от тяжести.

В тюбинге плескала в бетон мутная вода, затягивая радужными разводами дыры, оставленные сапогами. Где-то вдалеке перестукивалась капель.

Место, куда завела диггера жажда приключений на ту точку, что теперь мирно отдыхала, впечатляло. Пятачок — всего ничего, диаметром метром пять, на который выходили жерла целых четырех тюбингов. По числу сторон света они разбегались, неся сточные воды к очистным сооружениям.

Ариец сидел, раздумывая, куда бы ему податься, когда пятачок взорвался стуком автоматной очереди. Громкие звуки рассыпались по сторонам, лишая диггера ориентации. Он вскочил, напряженно соображая, откуда именно доносилась стрельба. Потом вдогонку полетел крик и Ариец, подхватив рюкзак, нырнул в левый тюбинг.

Бежал, нисколько не сомневаясь в том, что поступает правильно. И мысль о том, что подобное рвение может кончиться для него плачевно, тоже не приходила ему в голову. Вот ведь парадокс: на поверхности он мог позволить себе спокойно пройти мимо страждущих. Более того, он считал себя прагматиком, способным сто раз подумать, прежде чем вляпаться в очередную авантюру. Совсем другое дело — изнанка. Когда речь шла о подземном мире, отсеченным от поверхности плоскостью асфальта, приоритеты стремительно менялись. Как будто его тело становилось фильтром, пройдя сквозь который воздух подземелья, унося все эфемерное, оставлял глубинное, настоящее. То самое, что в полной мере определяло его личность.

Рассекая мутные волны коллектора, Ариец бежал. Он боялся не успеть: в крике, долетавшем до него, уже сквозила обреченность. "Врагу не сдается наш гордый Варяг!" — кричал невидимый кто-то. И расчетливый перестук очередей пробивал такой знакомый хриплый рык.

Падальщики — гнусные создания, да и не было под землей иных созданий. Напоминавшие бультерьера, только в холке выше раза в два, и шире в грудной клетке, этакая сюрреалистическая копия табуретки на коротких, мощных лапах. Если добавить сюда пасть, почти рассекающую череп на две части, картина получалась полной.

Обычно падальщики жрали, что попало, и не привередничали. Но иногда на них находило. Приятель Арийца назвал это "сезонным обострением". Вдруг звериный инстинкт отступал, освобождая место неконтролируемой агрессии. Стая могла устроить настоящую охоту на людей. Причем, не только на одиночек — где могла рассчитывать на успех. Нападение на группу вооруженных диггеров более всего напоминало запланированное самоубийство. Раненые, с размозженными пулями черепами, они рвали на части все, до чего могли дотянуться. И дохли, не получив ничего.

Ариец появился в заброшенной штольне, куда его вывел тюбинг, в последний момент. Появись он минутой позже, все было бы кончено, и наверняка зрелище разорванного на части человека преследовало бы его по ночам.

Щуплого, отбивающегося из последних сил диггера, тащили по дну в разные стороны огромные, намертво вцепившиеся в ноги падальщики. Парень пытался вывернуться, приподняться, чтобы достать тварей прикладом. У падальщика слева был пробит череп и вторая, более крупная особь, вцепившись в убитого собрата, тянула и тянула его к себе, невзирая на кровь, хлещущую из распоротого бока. На твари справа тоже не осталось живого места — изъеденная язвами шкура, сплошное месиво из мяса и кусков торчащих наружу костей. И все равно — падальщики продолжали тащить захваченную добычу, каждый в свою сторону.

Предупрежденная острым слухом о появлении человека, наперерез Арийцу бросилась матерая тварь. Прыгучестью падальщики не отличались. Ариец без труда срезал черного, в рыжих подпалинах самца и отскочил в сторону — такая махина запросто могла сбить с ног. Следующие выстрелы поразили падальщика, который, пользуясь беспомощностью парня, лежащего на земле, нацелился ему в горло.

О том чего Арийцу стоило отбить у своры уже захваченную добычу, он предпочитал не вспоминать. Трижды попрощался с парнем и трижды оживала в нем надежда на то, что все обойдется. Падальщики стояли насмерть и даже после смерти не собирались разжимать стиснутых челюстей. Ариец выламывал им зубы, освобождая диггера.

Чудом оставшийся в живых, Дикарь пытался давать советы по своему дальнейшему спасению, но глаза у него закрывались — он потерял много крови. Поэтому накладывал швы на рваные раны и перевязывал его Ариец уже в тишине.

После двойной дозы обезболивающего, Дикарь вдруг очнулся.

— Друг, не забуду, — сказал он довольно внятно. — Здесь, — он кивнул, — до бомбарика рукой подать. Теперь дойду, — с блаженной улыбкой добавил он и снова потерял сознание.

Ариец нес его на себе в указанном направлении. Передвигал тяжелые, непослушные ноги, отсчитывая себе метры скороговоркой, вертевшейся в мозгу: те-перь дой-ду, те-перь дой-ду, те…

Дикарь мертв. Арийца от верной смерти спасла интуиция. Или звук передергиваемого затвора. Он вкатился в глубину камеры, откинул неплотно закрытую крышку люка и упал в шахту. Пролетел метров пять, прежде чем ему удалось зацепиться за скобу, утопленную в бетон.

На его счастье, ход был неглубоким. Диггер успел подняться на ноги, пробежать по тюбингу и свернуть в соседний, прежде чем в шахту полетела граната.

Действительно, Театр Теней оказался пробит ходами как муравейник. Ариец выбрался из шахты на второй ярус. Выбрался, чтобы стать свидетелем расправы над Дикарем.

Ариец очнулся, насильно оторвав взгляд от масляно блестевшей лужи крови. Нагнулся, подбирая каску Примы, сиротливо притаившуюся в углу.

Бесполезно преследовать чужаков на территории, изобилующей ловушками. Он будет двигаться еще медленней чем те, для которых лабиринт коллектора уже пройденный путь. Жаль, не догадался расспросить Дикаря о короткой дороге. Одно Ариец знал точно — место, куда выводит опасный маршрут. И если он поторопится — очень поторопится — то сможет организовать "теплую" встречу с той стороны.

Все это обдумывал уже на ходу. Точнее, на бегу. Когда закрыв гермодверь с кодом, так и оставшимся для чужаков тайным, мчался по не так давно пройденному туннелю.

Вдох — выдох. Поначалу каждый шаг отдавался болью в бедре. Потом боль отступила, смирившись с тем, что покой ей только снится. Ныла, как брошенная жена, периодически напоминая о себе истерическими всплесками.

Дыхание пришло в норму. Ариец все убыстрял темп, стремясь запастись временем, необходим для того, чтобы выбрать достойное место. Ему показалось, что он справился с возложенной на себя задачей, когда в темноте мелькнули рельсы оставленного пару часов назад туннеля.

Ариец прошел вперед, без труда отыскав вход в боковой тюбинг, на который ему указал Дикарь, упоминая о коротком пути.

Он двигался навстречу чужакам осторожно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Человек предполагает, но подземному миру ничего не стоит внести коррективы в любой, самый продуманный план. И самое печальное, что человеческое желание не входит в число тех условий, от которых что-либо зависит.

В бетонном коллекторе слева тянулась трещина. Ровная, как прочерченная по линейке, она расширялась, ныряя под металлические скобы. Вскоре часть стены обвалилась и обнаружился такой же туннель, в точности повторяющий тот, по которому двигался Ариец. Они так и шли бок о бок, словно окуляры бинокля, скрепленные как дужками сверху и снизу общим бетонным основанием. В пустоте изгибались полукружья скоб, ощетинившиеся освобожденными от бетона болтами.

Арийцу не было нужды отвлекаться и проверять, имелся ли иной выход в туннеле, идущим параллельно — он отлично видел многочисленные следы, впечатанные в грязь.

Диггер шел медленно, памятуя о ловушках. "Дождь" — еще полбеды. В крайнем случае ядовитые капли превратят каску в решето. Опасный участок скорее всего небольшой — пройдет, никуда не денется. И молнии, о которых проговорился здоровяк по кличке Хамер, тоже не представлялись Арийцу чем-то из ряда вон. Лупит разряд всегда в одно и то же место и вычислить его можно по обгорелому кругу, если, конечно, внимательно разглядывать все, что лежит у тебя под ногами.

Беду представляли безымянные "и", смысла которых уловить не удалось. В частности, "виртуалка", о которой упоминал Дикарь. Никто не спорит, опасности для жизни в определенных условиях ловушка не представляла, но в условиях категорической нехватки времени могла стать роковой. Когда вдруг, в одну секунду напрочь терялась ориентация в пространстве и вокруг размытой реальностью, дождем в тумане, тонули стены, словно менялись местами пол и потолок. Двигаться в этом лишенном пространства и времени беспределе можно было часами, зайти черт знает куда, и либо очнуться также мгновенно и осознать себя в подземке, либо сломать себе шею в одном из переходов, так ничего и не поняв.

Одно несомненно внушало оптимизм: чужаки тоже вряд ли будут торопиться. Как заправские геймеры имея при себе бонус в лице странной девочки, за которую расплатились кровью, они уже чувствуют себя победителями. А победителям свойственно расслабляться. Они еще не понимают, что песочные часы могли легко поменять положение и тогда тот, кто был охотником мог превратиться в жертву. И задача Арийца заключалась в том, чтобы использовать этот шанс, пока сыпется песок.

Туннель заложил крутой вираж. Ариец сбавил ход и осторожно повернул за угол. Впереди забрезжил свет и в первую минуту диггер решил, что опоздал и теперь его ждет поспешное отступление, в то время как чужаки будут наступать ему на пятки.

По-прежнему стояла тишина, усталая, измотанная. Соединяя два хода в один от стены до стены протянулись металлические ворота, взорванные с левого края. Дыра, выставив вперед изогнутые обугленные клешни, светилась.

Соблюдая осторожность, готовый в любой момент к бегству, диггер подошел ближе. Потом с трудом протиснулся в дыру, рискуя оставить на острых краях обрывки одежды.

Помещение, в котором оказался Ариец, он отнес к разряду тех, о чьем предназначении можно только догадываться. Просторный, длинный зал все никак не хотел заканчиваться. Его долгое, заваленное большей частью пустыми контейнерами тело, делили на части перегородки. И только перед самым выходом обстановка приобрела осмысленность производственного помещения. Одна сторона была занята плотно пристроенными друг к другу пластиковыми кабинами, напоминающими душевые и вызывающие ассоциации с телепортацией, какой ее представляли в кино. Посередине, на рельсах, проложенных по кругу, застыли металлические вогнутые рейки. Тонкие, в палец толщиной, они сверкали, как иллюстрация к тому, над чем не властно время.

Впереди по курсу отливали металлом ворота с дверцей, врезанной в центре. Справа, на сваях держалась надстройка — нечто вроде второго этажа, выступающая в зал метра на два. Утопленная в нишу, наверх вела лестница.

Ариец тщательно обследовал помещение. Вздохнул с облегчением, обнаружив несколько люков. Два за пластиковыми кабинами и один прямо под балконом. Для диггера не составило труда специальным ключом отодвинуть крышку настолько, чтобы туда можно было протиснуться. Высвеченная фонарем, вглубь уходила лестница. Он не поленился воспользоваться ею, чтобы определить: не вела ли шахта в тупик. К радости Арийца, из шахты влево уходил тюбинг.

На втором этаже, судя по всему, находилась аппаратная. Над пультом, занимающим всю левую стену, тянулись оконные рамы с выбитыми стеклами, из которых отлично просматривалось все помещение. Арийца поразило обилие кнопок и рычагов. Не сенсорных, а обычных, старинных, вздувшихся диковинными опухолями, покрытыми белым налетом.

Пыль забила щели между кнопками, мазнула серым по стеклянным колпакам прямоугольным ребрам рычагов. На панели несомненно имелись пояснения, но разобраться в непонятных значках диггер не смог. Любопытство подтолкнуло его, иначе чем еще можно объяснить то, что он без опаски потянул на себя рычаг.

В ту же секунду свет погас.

Судьба определенно благоволила к нему. Время шло медленно и Ариец не отказался от представившейся ему форы. Любопытство не порок — а именно тот стимул, что толкнул его под землю десять лет назад с настойчивым желанием удовлетворить чувство, зудящее под ложечкой. Вот почему Ариец опробовал еще пару кнопок на предмет пригодности в предстоящей игре.

Диггер не знал, хватило ли у кого-нибудь из предшественников смелости проделать то же самое или ему принадлежит роль первопроходца. Сказать, что результат поразил его, значило ничего не сказать. Словно у него на глазах, вдруг, без всякой видимой причины, секундная стрелка на механических часах начала обратный отсчет. Ариец почувствовал острое нетерпение от желания тотчас провести эксперимент. Не доставало только подопытного материала.

Как сказал один известный писатель, чье имя память Арийца не сохранила: нет ничего утомительнее ожидания, особенно, если твой висок холодит дуло пистолета. Каждая уходящая минута была заполнена ожиданием и отнимала у него силы.

Он почти обрадовался, когда далекий, рассыпчатый шум, сдав караул обманчивой тишине, докатился, наконец, до зала.

Чужаки приближались. И двигались они как победители.

ВИРТУОЗ

— Тише, — для большей убедительности Штучка прижала палец к губам. — Ты ничего не слышишь?

Обычно после этих слов Виртуоз чувствовал легкое раздражение: девушка отлично знала ответ на вопрос и все равно упрямо задавала его время от времени. Сейчас же ему остро, до боли в груди захотелось, чтобы Штучки здесь не было. Чтобы произошло нечто в недавнем прошлом, из-за чего она не смогла бы отправиться в этот заброс. Виртуоз отвернулся, на миг представив, что ее нет за спиной. Ему стало легче.

Когда спецназовец повернул голову, девушка по-прежнему стояла между двумя вентиляционными шахтами и смотрела на него, ожидая ответа. Она осунулась, постарела. Верхняя часть ее лица была скрыта за очками, но все равно бросались в глаза обтянутые кожей высокие скулы, потрескавшиеся губы. Виртуоз опять почувствовал укол и разозлился сам на себя.

— Я ничего не слышу, — зло сказал он. — Что ты имеешь в виду?

— Свист… или вой. Не пойму.

— Сквозняк.

— Сквозняк, — легко согласилась она. — Только у меня от него мурашки по спине бегут.

"Плевать я хотел на твои мурашки", — собрался сказать он и передумал. Им не выбраться с уровня. Простая мысль пришла как спасение в час Страшного Суда и вместо страха принесла спокойствие. Так к чему делать последние часы — минуты? — хуже, чем они есть на самом деле.

Путь назад, к подъемнику был закрыт. Все понимали это и поэтому вопросов не возникло. Мутанты упрямы и настойчивы. Если они начали охоту — будьте спокойны, выжидать сутками напролет в засаде для них обычное дело.

Вопреки всему Виртуоз прошел через заваленный трупами зал к шахте для того, чтобы убедиться еще раз: тут мутанты, никуда не делись. Шорох, шум, осторожный лязг оружия — звуки прижились в вертикальном столбе шахты. Подниматься по лестнице, закованной в решетку, не имея возможности для маневра, рискуя в любой момент получить пулю — сродни путешествию новичка по канату без страховки. Конечно, запас патронов у мутантов не вечен, но и того что имелось, наверняка с лихвой хватит не на одну человеческую жизнь.

Виртуоз не знал, чем занимались и что исследовали десятилетья назад в секретной лаборатории, но размах помещений, спрятанных на глубине в сотню метров под землей поражал. Более того, имелась странность, исходя из которой выводы делать спецназовец не спешил. Залы с современным, путь и давно пришедшим в негодность оборудованием чередовались с помещениями вовсе непонятного назначения.

Зачем, к примеру, был нужен этот зал, в котором они сейчас находились? Если огромные цистерны еще можно было объяснить запасами питьевой воды, рассчитанными на то, чтобы существовать под землей долгое время, а решетчатый настил на полу, под которым текла подземная река — временным сооружением, то как объяснить металлические сваи с заостренными концами, словно ввинченные в потолок на круглых, стеклянных гнездах? Как оружие возмездия, готовое в любой момент обрушиться на головы противника?

Кроме того, некоторые детали в помещениях были очень ветхими, словно их вписали в современный антураж, как старинный папирус, вставленный в металлическую рамку. Серебристый металл почти сдался под напором коррозии. Только решетка под ногами выглядела сносно. Под хрупким полотном тяжело, как больное животное ворочалась темная толща воды, вздыхала, заполняя щели в частой решетке.

— Все в порядке. Тут что-то вроде автономной подстанции. Спускайтесь, мы вас ждем. — Отрешенный, заполненный усталостью голос, неприятно задел Виртуоза. Он не первый раз работал с Коллайдером и привык к тому, что тон его оставался бесстрастным даже в самые отчаянные моменты.

Виртуоз махнул рукой Штучке и первым ступил на решетку.

Все здесь было пропитано смертью. Она гнездилась в траурных пятнах коррозии, покрывающей вздутые бока цистерн, витала в воздухе, наполненным смрадом гнилостных испарений, оставляла на бетонных стенах глубокие царапины, стыла грязными лужами на пути к черным дырам стоков.

Виртуоз ступил на решетку как космонавт на неизведанную планету. Ржавое полотно пружинило под ногами, с шипением выбрасывая между звеньями клочья пены. Впереди, закольцованное пятном света, тянулось бетонное полотно очередного тюбинга.

Тюбинг двоился. Два луча расходились по сторонам и каждый обещал свою дорогу. Виртуозу казалось, что он катится в пропасть по наклонной поверхности, покрытой льдом. Оставалась хрупкая надежда приостановить падение, но минута, другая, отвоеванная у смерти ничего не меняла.

Временами у Виртуоза возникало стойкое ощущение, что уже не Штучка идет за ним, а та неведомая тварь, что превратила уровень в кладбище. Тогда он нервно оглядывался. Однако облегчения от того, что видит спортивную фигуру девушки не испытывал. Они вместе катились в пропасть и единственное, что могли изменить — сделать смерть быстрой.

Острыми иглами под кожей ворочался страх. В какой-то момент Виртуоз поймал себя на мысли, что ему всерьез хочется, чтобы все закончилось быстрее.

Пятно света резвым зайцем метнулось в глубину обширного помещения. Хозяину луча последние пять шагов дались как пять тяжелых вздохов перед погружением на глубину — так хотелось растянуть их на целую жизнь.

Он долго стоял, рассматривая помещение, где они оказались. До тех пор, пока Штучка не просочилась между ним и стеной, слегка толкнув его плечом. Потом он двинулся вперед по покрытию, блестевшему в луче фонаря, так и не придя к выводу: что такое этот зал, куда занесло их волею судьбы?

Спецназовец шел, не глядя по сторонам, держа в памяти все странности внушительного помещения. Интересные ассоциации вызывали стены — нечто сродни стоп-кадру расходящихся по воде кругов. Отполированные, гладкие волны вызывали сомнение в реальности происходящего. Кому понадобилось создавать на такой глубине достойное какого-нибудь египетского храма доисторических времен украшение, которое за последнюю сотню лет видели единицы?

У самого пола, где от кругов оставались полукружья отливали металлом ступени, покрытые значками. Да и сам пол казался толстым стеклом, покрытым морозным узором.

Виртуоз старался не смотреть на стены. И все равно, у него возникало чувство, что стоило ему отвернуться, как круги начинали плавное движение. Постепенно потолок опускался, стены сужались. Отчетливо представилась форма помещения, которую невозможно охватить взглядом: гигантских размеров сосуд. И они двое — он и Штучка, двигались теперь прямиком к узкому горлышку туннеля.

Туда спецназовец и вошел. Устало привалившись к стене, он ждал Штучку. Девушка подошла, с трудом переставляя ноги. Наверняка сказывалась усталость от постоянного применения допинга.

— Да, — неожиданно для себя сказал Виртуоз, — все хотел у тебя спросить: зачем ты стала диггером?

Штучка не удивилась. Встала напротив него. Выключила фонарь и блаженно закрыла глаза, наслаждаясь кратковременным отдыхом.

— С чего это ты вдруг озадачился этим вопросом? — в свою очередь поинтересовалась она. — Очки набираешь? Перед смертью…

— Какие очки? — не понял он. — Просто всегда было интересно: что может красивой девушке понравиться здесь, среди дерьма и отбросов?

Она усмехнулась.

— Ты первый раз назвал меня красивой.

— Ты не ответила на вопрос.

— Ответ простой. Мне нравится здесь то же, что нравится и тебе. Быть человеком.

Виртуоз замолчал, слепя ее лучом фонаря. Он слишком хорошо помнил, какое понятие вкладывал в это "быть человеком". Той откровенности, случившейся с ним как приступ болезни года два назад, Виртуоз так себе и не простил. Разговор в тот раз зашел на ту же тему. Только первой спросила она.

— Я хочу быть самим собой, — ответил он тогда. — Свободным от всякой шелухи. От всех моральных принципов, которые мне с рождения навязывает общество. Доброта, жалость… самопожертвование. Наша система напоминает мне извращенца, преподающего нормы морали старшеклассницам. Того самого, кто рассуждает о долге и любви, когда больше всего ему хочется заглянуть им под юбки. Да, я не настолько в себе уверен, чтобы бросить вызов обществу. Но под землей я становлюсь свободным. И поступаю так, как считаю нужным и никто мне не судья.

— И ты способен бросить раненого? — она прищурилась, как всегда уловив самую суть.

Он не хотел отвечать, но ее прищур казался ему возбуждающим.

— Брошу. Тащить на себе раненого по шахтам и тюбингам — не рационально. Вместо одного трупа будут два.

— А если он выберется на поверхность и все станет известно?

Виртуоз не ответил на вопрос. Он посмотрел ей прямо в глаза. Она не дура, чтобы не суметь прочитать там ответ.

"Не выберется, — вот, что было в его глазах. — Мертвецы — покладистые парни. И не разговорчивые к тому же"…

Таков был тот давний разговор, о котором Виртуоз не любил вспоминать. Он кивнул головой, давая понять, что до него дошел смысл ее слов. Повернулся, чтобы продолжить путь и тут уловил движение боковым зрением. Машинально выключив фонарь, Виртуоз выдвинул из шлема инфракрасные очки.

Зал, который они только что миновали, дышал. Присутствие людей послужило тем генератором, что привел в действие неизвестные человеческой природе механизмы. Из стены, продолжением круга вытянулась горизонтальная нить. Тонкая, невесомая, она казалась паутиной, пока не стала опускаться. Тогда она обрела хрупкость паучьей лапы, вытянутой в сотню раз. Из противоположной стены вылезла такая же нить. Так же невесомо проплыла в воздухе, так же, изломанной в хрупких суставах опустилась на землю.

Виртуоз пятился, держа зал под прицелом. Их было с полсотни, ломких в сочленениях лап, когда они скрылись из виду. Тогда спецназовец махнул рукой Штучке и бросился бежать по туннелю. Вернее, так ему только казалось. Он с великим трудом переставлял ватные ноги, будто двигался в толще воды. Старался заставить свое тело двигаться быстрее. Он взмок от пота, так ничего и не добившись.

В узком жерле туннеля Виртуоз чувствовал себе защищенным, но везенье скоро кончилось. Опять взлетел ввысь потолок, исчезли в глубине близкие стены.

Шел дождь. Падали капли, звонко отталкиваясь от гладких боков камней. Весь потолок был залеплен грибами. Огромные, раздутые шары копили влагу, пока не лопались. Из трещин капля за каплей сочилась вода, постепенно опустошая жутковатый бурдюк.

Никогда прежде Виртуоз не видел столько грибов сразу. Вода в них была абсолютно чистой — это было доказано не одним десятком лабораторных исследований. Многим скитальцам, оставшимся без воды, грибы спасли жизнь. Виртуозу тоже доводилось утолять жажду таким способом, когда он заблудился и неделю не мог найти выхода на поверхность. Нужно было только переступить через себя и решиться выпить то, что исторгалось из бледного, с фиолетовыми вкраплениями чрева.

Виртуоз шел под дождем, ничем не напоминавшим земной. Капли стучали по шлему, громом отзываясь в голове. Агрессивный, жесткий ливень вымывал остатки мужества, способности сопротивляться и противостоять.

По лицу текли капли. Тяжелое тело подчинялось с трудом и каждый шаг вел к могиле. Хуже всего, Виртуозу никак не удавалось собрать воедино мысли. Думать — напрасный процесс, напрасный и бесполезный. Зачем складывать в голове слова, большая часть из которых так никогда и не прозвучит?

Она была здесь. Та тварь, хозяйка уровня. Виртуоз ощутил ее присутствие так же ясно, как присутствие Штучки. Негромкий свист, как будто свистели на вдохе, перебивал шум дождя. Свист раздался за спиной и спецназовец развернулся, судорожно сжимая в руках оружие. Он не увидел ничего. Штучка смотрела в ту же сторону.

Свист отклонился влево и Виртуоз повел дулом автомата. И снова не увидел ничего. Свистящий звук двинулся по кругу, заставив Виртуоза сделать полный поворот.

Каждую секунду спецназовец ожидал нападения. Он не стрелял, сдерживая палец на спусковом крючке. Если тварь сильна, то следовало беречь каждый патрон. Хотя…

Свистело. Окружило звуком со всех сторон, заставило Виртуоза снова и снова поворачиваться вокруг своей оси. Что-то двигалось по кругу. Что-то большое. Виртуоз видел тень, размытую, распластанную в пространстве. Растянутую до такой степени, что в бесконечном кружении соединялась сама с собой. Спецназовец поворачивался, стараясь держать тень под прицелом. И все время ему казалось, что он запаздывал в своем движении, каждый раз наводя дуло на пустое место.

— Мразь, — беззлобно сказала Штучка.

Запах был неприятным. Отдавало химией, в которой ясно выделялся запах мускуса. И крови.

Нервы у Штучки не выдержали. Она прошила очередью пространство. Пули пробили стену. А рядом, без боязни получить пулю, мягко прошелестела тень.

Негромко свистнуло возле самого уха. Виртуоз дернулся. Его лицо обдало холодом. Звук стремительно втянулся внутрь туннеля прямо по курсу и растаял в глубине.

Тварь развлекалась. Это было ясно как божий день.

Переждав пару минут, в туннель вошел Виртуоз.

Тишина, почти не пробиваемая звуком шагов, подавляла. Виртуоз шел, не оборачиваясь. С каждым шагом ощущая, как на его плечи наваливается непереносимая усталость, грузом виснет на ногах. Вдруг по дороге к подстанции, где ждали Бразер с Коллайдером потерялась цель и от привычного энтузиазма — выжить любой ценой — не осталось и следа.

Виртуоз шел, нагнувшись вперед, как человек, преодолевающий порыв шквального ветра, бьющего в лицо. Разбитые на части мысли с треском захлопывали перед ним двери, как только он пытался уловить смысл. Им овладела сумасшедшая слабость, от которой распадаются на части внутренности и расползается по черепной коробке мозг. Виртуоз часто дышал, пытаясь собрать воедино хоть что-то, но внутри отсутствовало целое, только кости, тонкими стержнями вставленные в густую смесь из бесформенных мышц, пропитанных кровью.

Машинально переставляя ноги, спецназовец не заметил, когда бетон сменился железом: дорога вывела в гулкую темноту электростанции.

С левой стороны балкон, на котором он застыл, обрывался. Вниз вела лестница. Вместо того, чтобы спуститься и дойти до Коллайдера с Бразером, спецназовец сел на балкон как упал, свесив ноги в пустоту.

— Вирт, — услышал он за спиной.

У него не осталось сил на то, чтобы оглянуться. Он уронил руку на железный настил, приглашая девушку присоединиться. Она не стала перечить — ей тоже было все равно.

Виртуоз сидел, отрешенно глядя перед собой. Все происходящее потеряло смысл. Мысли ворочались вялые, безличные. Если человеческая жизнь в конечном итоге вела под землю, то цель достигнута. Он зарылся так глубоко, как только возможно. И сотня метров над головой — не это ли залог того, что его склеп ничем не уступит усыпальницам какого-нибудь фараона?

Дыхание из горла вырывалось со свистом. Тело парило в вакууме. Виртуоз перестал чувствовать, как кожа соприкасается с одеждой. Поднес руку к лицу, дотронулся и ничего не ощутил, как будто тело было в глубокой заморозке. Глаза закрывались. Бесконечные веки ползли и ползли вниз. И не было им ни конца, ни края. Теперь для того, чтобы открыть глаза требовалось приложить в сотню раз больше усилий. Но сон… Сон — чертовски нетребовательная штучка. Он не нуждается ни в твоих мыслях, ни в силах… Только ты. И он…

Рюкзак. Это было первое слово, которое как аркан на веревке потянуло за собой смысл.

Аптечка. Виртуоз не чувствовал холода коробки, скрывающей внутри пластиковые тельца ампул. На выдохе он подтянул рукав, вдавил металлическое жало в сгиб локтя и нажал на пластик, впуская в кровь стимулятор.

Когда в голове черной неповоротливой массой заворочалась мысль о том, что надо уходить, Виртуоз оглянулся на Штучку.

Девушка сидела рядом, отрешенно изучая пустое пространство. К оголенной руке опившимся кровью насекомым присосалась ампула. Повисла, зацепившись иглой за вздувшуюся кожу. У Штучки не было сил выдернуть ее из тела. Виртуоз подцепил выжатую ампулу и отбросил в сторону, потратив на это простое действие гораздо больше сил, чем требовалось.

— Надо уходить… наверное, — Штучка растянула резиновые губы в благодарной улыбке.

Виртуоз поднялся и протянул ей руку. Девушка от помощи отказалась. Она поднялась сама, опасно балансируя на краю пропасти.

Автономная электростанция погрязла не только во мраке. Густой туман, поднимающийся с пола, скрывал убогую ветхость от посторонних глаз. Сильно парило. Виртуоз, спускаясь по лестнице почувствовал, как на лбу выступил пот. Складывалось впечатление, что где-то прорвало теплотрассу, хотя вряд ли он рискнул бы предположить, что система отопления функционировала с тех времен.

Туман разливался рекой, темно-серый, мутный. Скользил между энергомодулями, огибал блок-контейнеры, выкрашенные некогда в яркий цвет. Краска сходила пластами, как обожженная кожа обнажала покрытый ржавчиной металл. Недалеко от прохода между рядами темнел вывороченный модуль вентиляции, казалось, его лопасти, наполовину скрытые в пелене, перемалывают туман.

Виртуоз шел, рассекая муть. Некстати возникли ассоциации с "Белым Китайцем", но потянувшаяся к противогазу рука замерла на полдороге. Программа сбилась и мозг, на простой запрос "зачем?", так и не смог найти ответа. Выбитые из-под жизненных принципов основы, отпустили его корабль в свободное плавание. Виртуоз пытался как за якорь зацепиться за оружие, заставляя палец касаться спускового крючка. Без толку. Все вокруг — и оружие в том числе, существовало само по себе, а он сам себе.

Коллайдер сидел, наполовину погруженный в туман. Облокотившись на колено, перебросив автомат за спину он застыл в позе роденовского Мыслителя.

Виртуоз подошел ближе. В голове немного прояснилось. Адреналин, впрыснутый в кровь, побуждал к действию. Билось в ребра сердце, стучал в ушах ток крови. Но по-прежнему между сознанием и необходимым действием лежала пропасть.

— Кол. Надо уходить, — вымученно сказал он, подавив в себе острое желание сесть рядом.

— Знаю, — отозвался тот, не поднимая голову. — Там лестница. Там Бразер. Идите.

Сначала Виртуозу не понравился тон, а потом до него дошел смысл сказанных слов.

— Мы идем вместе. Ты первый. Давай.

— Пусть идет Штучка.

— Хорошо, — это предложение не встретило у Виртуоза протеста. — Штучка. Ты первая. Иди.

Штучка, не сказав ни слова, заведенной игрушкой двинулась к нише, в которой начинались звенья лестницы. Виртуоз стоял, провожая ее глазами, словно галочку ставил напротив каждого ее движения: подошла к лестнице, ухватилась за звено, подтянулась.

Когда под потолком в последний раз мелькнул ее силуэт, Виртуоз почувствовал абсолютное спокойствие. Ему вдруг нестерпимо, как будто он не спал трое суток подряд, захотелось закрыть глаза. Более того, он ничего не имел бы против того, чтобы зарыться в одну из тех груд, где гнили человеческие останки. И ничто — ни запах, ни мысли о скорой смерти, ни брезгливость — ничто не остановило бы его. И как только до Виртуоза дошла извращенность желания, ему стало по-настоящему страшно.

— Надо идти, — уже настойчивей сказал он. Сделал шаг и хотел положить руку Коллайдеру на плечо. Даже в таком состоянии, тот сохранил прежние привычки — качнулся в сторону и рука Виртуоза повисла в пустоте.

— Куда идти, ты знаешь? И главное — зачем? — смертельно усталый голос плыл в тумане.

— Чтобы жить, Кол. Надо, — Виртуоз с трудом перевел дыхание.

— Зачем?

— Зачем жить?

— Да. Зачем жить.

Виртуоз растерялся, пытаясь собрать мысли воедино для того, чтобы найти нужные слова. Ничего нужного так и не нашлось. А те слова что отыскались, пеплом рассыпались после того, как Виртуоз мысленно их повторил. Зато рука его машинально влезла в карман, где лежала аптечка, которую он так и не смог убрать в рюкзак. Ему показалось, что погруженный в себя Коллайдер не обратит внимания на ампулу, вытянутую из коробки.

Виртуоз застыл, выгадывая момент, чтобы воткнуть иглу в Коллайдера.

— Мне не понравилось жить, — Коллайдер судорожно вздохнул. — И жизнь после смерти мне не понравилась тоже.

— Ты не можешь этого знать. Ты еще живешь. Кол, надо…

— Я умер. Давно. Тогда в зале с "Белым Китайцем" я пришел в себя. Очнулся. Я по-прежнему лежу в холодной ванне. Все это время там лежал… Тело мое разлагается. Зрелище, скажу тебе… Я видел это тогда, давно. Я видел это сейчас. Ничего не изменилось. Все это, — он обвел рукой вокруг себя, — смерть.

Виртуоз заставил себя взмахнуть рукой, целясь иглой Коллайдеру в горло. Тот не смотрел в его сторону, блуждая взглядом по стенам. Виртуоз решил, что дело в шляпе, когда Коллайдер легко отбил руку, ребром ладони ударив по запястью.

Разжав руку от резкой боли, Виртуоз с сожалением проводил глазами ампулу, нырнувшую в туман. И отвлекся, едва не пропустив удар в корпус. Поднимаясь в полный рост, Коллайдер снизу вверх врезал ему под дых — Виртуоз в последний момент сдвинулся вправо и все равно с трудом удержался на ногах.

Превозмогая острую боль, от которой хотелось согнуться в три погибели, спецназовец нанес слева встречный в челюсть. Заныли костяшки пальцев, голова Коллайдера откинулась в сторону.

Боль в руке от смазанного удара несколько отрезвила Виртуоза. Во всяком случае, он вполне осознанно попытался достать противника с правой. Тот легко ушел в сторону и Виртуоз, предполагавший нечто похожее, тут же, без паузы, со всей силы врезал Коллайдеру по печени.

Коллайдер сдавленно ахнул. Согнулся пополам, дернулся, стараясь перебороть боль. Виртуоз вздернул его за грудки и выдохнул в искаженное болью лицо:

— Надо уходить, Кол.

— Ты… дурак, — захрипел Коллайдер. И захлебнулся — из носа текла кровь. — Она не даст уйти. Дураку понятно.

— Кто — она? Может их много, — Виртуоз встряхнул Коллайдера, стремясь побыстрее привести в чувство. Если бы у него хватило сил, он дотащил бы его до лестницы, но поднять по ступенькам такой вес одному — нереально. Мысль о том, чтобы заставить Штучку с Бразером снова сюда спуститься, он отверг сразу: еще не хватало с ними так же возиться.

— Она. Здесь, на уровне, никого в живых не осталось, — он впился Виртуозу в запястья и сжал, заставив выпустить из рук отвороты куртки. — Она полезет наверх. Это ж понятно.

— Кол! Приди в себя! Слышишь меня? Надо уходить! К черту их всех! — Виртуоз попытался вернуть утраченные позиции, но Коллайдер отпрянул в сторону, не давая приблизиться к себе.

— Иди. Она убьет всех. Под землей. И когда она выйдет на поверхность…

— К черту поверхность! Кто такая она, ты можешь объяснить?

— Не знаю. Я знаю только что она ищет. Вернее, кого.

— И кого она ищет? — Виртуоз осторожно двинулся в сторону Коллайдера. Тот попятился, сохраняя прежнюю дистанцию.

— Людей.

— Она убивает людей.

— Те, кого она убивает, для нее — не люди.

— Кол. Послушай. Давай поднимемся наверх и там все обсудим. Мне тоже плохо. Здесь наверняка что-то психотропное. Может, излучатель. Я не знаю. Ты же сильный, ну же… В каких передрягах мы с тобой не бывали…

— Уходи. Пока можешь. Мне незачем идти… Я не хочу опять проснуться там, там в ванне… Я хочу покоя. Я… Попробую ее задержать. Но ненадолго. Знай это. Иди! — крикнул он.

Виртуоз ясно видел, как из разбитого носа у Коллайдера течет кровь.

И еще он видел кое-что. Туман за спиной Коллайдера стал вздуваться. Стремительно, словно там прятался огромный валун. Дымная пелена росла, обтекаемая серой мутью. Сквозь клубящийся дым, спрятанная в глубине вспыхнула и погасла желтизна.

— Ложись! — крикнул Виртуоз, посылая в туман автоматную очередь. Пули разорвали густую пелену, срикошетили от железных лопастей вентилятора.

— Уходи! — Коллайдер рухнул в туман. Прошивая пространство огнем вперед полетела очередь. Пелена развеялась. Внутри скрывалась пустота, только лохмотья таяли в воздухе.

— Кол! Уходим! — кричал Виртуоз. Ухватившись одной рукой за нижнее звено лестницы, он не терял надежды докричаться до Коллайдера.

Огромной горой вспухла дымная пелена между блок-контенейрами. Нажимая на спусковой крючок, Виртуоз видел, как стремительно распадается на клочья полый внутри туман. Захлебнулась короткая автоматная очередь — Коллайдер тоже промахнулся.

Далеко справа, у самого подъема на балкон, туман пошел рябью. Волны наслаивались друг на друга, мгновенно увеличиваясь в размерах. В ту же секунду, стремительно подавшись вперед, высунулся из-за блока Коллайдер. В его руке мелькнула граната.

Ожидая взрыва, Виртуоз сел у стены, зажав уши руками. Рвануло так, что дрогнул пол под ногами. Осколки веером секли контейнеры, выбили пласт штукатурки у него над головой. Гулкий шум еще стоял в ушах, когда Виртуоз осторожно высунулся из-за угла. В первый момент ему показалось, что с тварью — какой бы живучей она не была — покончено. Граната угодила как раз в то место, где только что пузырем пенился туман.

— Кол, — позвал он.

Коллайдер поднялся в полный рост. На призыв он не откликнулся. Пошел к балкону, стреляя на ходу от живота. Прямо за ним, как будто того и дожидался, лениво заворочался туман.

— Кол! Сзади! — Виртуоз нажал на спусковой крючок. Завелся и стих автомат. Пули тонули в мутной пелене, выныривали с другой стороны, пробивая металлические бока контейнеров.

Коллайдер развернулся. Гора тумана лопнула. Из глубины в долю секунды выпросталась огромная тень. Раскрылась, блеснув длинными конечностями, разом охватив пространство от контейнера до стены. Тень надвинулась на Коллайдера, не выпускающего из рук АКМ. Невзирая на летящие пули накрыла спецназовца, и тот же миг с глухим хлопком втянулась в туман.

Виртуоз ожидал чего угодно: выворачивающих душу криков, рева, шума. Ничего подобного не произошло. Стояло абсолютное беззвучие, как будто изначально станция пустовала и не было здесь никогда ни монстра, ни людей. Полная, десятилетьями хранившая девственность тишина в долю секунды всосала звуки. От этого беззвучия, как от насмешки над человеческой жизнью и смертью Виртуозу стало жутко. На физическом уровне, вплоть до того, что стало больно дышать — воздух сгустился и то, что приходилось втягивать в себя, разъедало легкие наподобие серной кислоты.

Виртуоз подтянулся, закрепился на лестнице и полез наверх, в любой момент ожидая нападения, спинным мозгом чувствуя угрозу — многие квадратные метры опасности, равнодушно следящей снизу за потугами человека. Опасности, готовой взорваться и сдернуть вниз с лестницы его тело, выламывая руки из суставов и вбивая в горло прощальный крик.

Последнее, что увидел Виртуоз перед тем, как исчезнуть в шахте — отброшенный в сторону, крутящийся в воздухе как в замедленном кино, автомат.

АРИЕЦ

Низкий гул, который дробил на части стук железа, проверив на прочность ворота, вломился, наконец, в открытую дверцу. Она с грохотом подалась вперед, заныла на скрипучих петлях.

Диггер не ошибся, полагая, что Примы не будет в числе первых. Сначала вошел приземистый, небритый мужчина в вязаной шапочке, надвинутой по самые брови, за ним протиснулся долговязый Окулист. Медленно вышел на свет Циркач, беспокойно огляделся по сторонам. Следом втолкнули Приму. Она щурилась на яркий свет. Черные волосы растрепались, на лбу алела свежая царапина.

Там, в туннеле, недалеко от ворот, в пыли отливала черным боком ее каска. Ариец питал надежду на то, что заметит глазастая девчонка предупредительный сигнал.

— …а ты говоришь — показалось, — Окулист остановился у входа, дожидаясь, пока войдут остальные. — Мне вообще никогда ничего не кажется. Я и снов не вижу. Точно тебе говорю: там трещина в стене. Вот на этом уровне. — Он ткнул ребром ладони себе по лбу. — И оттуда, из щели на меня эта тварюга уставилась. Стоит и смотрит… А может и сидит — хрен ли я ее размеры знаю? Короче, я только два глаза вижу — желтые, огромные. Я автомат стал с плеча снимать — она мигнула и все.

— Сдохла? — с готовностью подсказал кто-то.

— Сам ты сдох. А она исчезла. Мне жутко стало. Потому что за стеной и дыры-то не было.

— А что было?

— Ничего. Земля оттуда вываливалась. Грязь.

— Ладно, Окулист, — подал голос Циркач. — Помолчи.

Ариец стоял в аппаратной, положив руку на рычаг. Он ощущал себя режиссером предстоящего спектакля, тем, кто у кого была возможность здесь и сейчас решать то, что должно было произойти. Действительно, победители. Ввалились дружно, как детский сад на прогулке. Дружно фонари погасили. И правильно, к чему аккумуляторы тратить?

Последним в дверцу с трудом протиснулся Хамер, втолкнув перед собой Бармалея. Досталось парню — левая половина лица сплошной кровоподтек, на разбитых губах запеклась кровь, но взгляд из-под черных волос, падающих на глаза, по-прежнему светился упрямством. Ничего. Выжил — и то хорошо.

Ариец ждал, с трудом сдерживая растущую злость. Герои. Наверное, такое же чувство эйфории охватывало альпинистов после того, как они покорили очередную вершину. И чужаки тоже считали, что подземка сдалась. Попугала несерьезными страшилками и заброшенными казематами, а после, исчерпав весь арсенал, уползла в логово, поджав хвост.

Они и не догадываются, что страшилки — это всего лишь никчемная мишура. Если с новогодней елочки убрать все игрушки и цветные гирлянды, оставалась одна колючая правда: сохранила им подземка жизнь.

Тысячерукому чудовищу, распластанному под землей, разросшемуся до такой степени, что нервные окончания простирались от поверхности до немыслимых глубин, этому чудовищу было столько же дела до суетливости людей, сколько путешествующему по лесу человеку до страстей, кипящих внутри муравейника. Одно движение подземки — и от тех, кто блуждает по лабиринтам тюбинга останется лишь мокрое место. Судьба распорядилась так, что семеро чужаков остались в живых. И та же судьба, без всякой жалости втолкнув счастливчиков в стены заброшенной лаборатории, сузилась до размеров пистолетного ствола, который держал в руках Ариец.

На этой оптимистической ноте диггер поднял пистолет для прицельного выстрела и нажал на рычаг.

Свет погас. Диггер ослеп, будто выкололи оба глаза. Одновременно, не дрогнувшей рукой он потянул на себя спусковой крючок.

Выстрел. Грохот еще не стих, когда, наступая ему на пятки, по залу прокатился крик, полный боли. Ариец точно знал, кому не повезло: коренастому мужику, который шел первым. Конечно, искушение сразить выстрелом такую значительную фигуру как Циркач или Хамер было велико. Но одного прикрывала Прима, а второй плохо ловился в прицел из-за контейнеров. Если не уверен — лучше не рисковать и шестеро чужаков в любом случае лучше чем семеро. Жаль, что попал не в голову, судя по крику. С другой стороны, ожидать от старенького Макарова прицельной точности, все равно что балетного па от борца сумо.

Беспорядочно, веером разлетелись по залу световые пятна. И тут же как по приказу исчезли.

Ариец нажал рычаг аварийного включения электричества и одновременно еще одну кнопку. Ту, нажать которую у него чесались руки с самого начала. Прозрачный колпак мигнул красным и остался гореть, излучая тревожный свет.

Простые действия заняли у диггера от силы пару секунд. Когда по окнам второго этажа ударили сразу из нескольких стволов, Ариец был уже внизу. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Вращались отражатели аварийных маяков, закрепленные под потолком. Импульсы красного цвета накладывались на лучи фонарей, вырывали из темноты беспорядочно движущиеся силуэты.

Автоматные очереди по-прежнему лупили в окна, рикошетили от железных боков ящиков, стоявших в углу. Со звоном лопалось уцелевшее кое-где стекло, серебряным ливнем окатывая контейнеры. Кто-то орал, пытаясь контролировать стрельбу, правда, без особого успеха.

Пригибаясь, чтобы не угодить под случайную пулю, Ариец метнулся вперед, в узкий промежуток между рельсами и стеной. Когда из общего шума выделился голос Циркача, диггер вплотную подобрался к пластиковым кабинам.

— Прекратить огонь! — гневный голос остановил беспорядочную стрельбу, не смог приглушить только стоны раненного. — Ферзь…

Какой именно приказ отдал Циркач, Ариец не слышал. Зато отчетливо увидел, как от контейнеров отделилась темная фигура и стремительно метнулась вперед — жить человеку оставалось несколько секунд.

Бросок Ферзя прикрывали автоматчики. Однако теперь, когда заработал неизвестный агрегат, с этой стороны ближе к аппаратной было не подобраться.

Ариец не пытался предполагать, для чего была разработана странная конструкция. Вполне может так статься, что ее не доделали до конца, оставили, забыли. Вычеркнули из памяти, чтобы не вспоминать, сколько вложено средств. Для того, чтобы убить человека не требовался такой полет фантазии. Арийца также не интересовало, откуда до сих пор обеспечивалась мощность работы. Металлические рейки не двигались по рельсам, как вначале решил диггер, вся конструкция запускалась единым блоком — вращался круг, на котором они снизу крепились. Разгоняясь в считанные секунды, абсолютно невидимые в движении, стальные, распрямившиеся полосы скальпелем резали пространство.

Даже посвященный в тайну, Ариец не замечал движения. Если сильно приглядеться, складывалось впечатление, что колыхалось жаркое марево, постепенно поднимаясь наверх, как в пустыне от раскаленного за день песка.

Ферзь подскочил, намериваясь закинуть гранату в окно аппаратной. В тот же миг его оторвало от земли и подбросило вверх. Темный силуэт на долю секунды завис в воздухе целостным огромным пятном, потом мгновенно втянулся в центр установки.

Низкий, вибрирующий вой заполнил зал. Пахнуло кровью, смешанной с запахом парного мяса, к которому позже примешался запах жженой резины.

В центре аппарата, утратившее целостность, замерло в незаметном глазу кружении темное размытое пятно. Истончившуюся плоть расчленяли на куски всплески аварийного маяка. Насыщенный красным, словно окрашенный кровью, пробивался свет, отделяясь от остального пространства огненным кольцом.

Раздался звучный хлопок. Темнота в центре круга взорвалась. По сторонам порывом воздуха разметало не останки — кровавые сгустки. Черная пыль, в которую превратился человек, осела на потолке, стенах, заскользила вниз, смешиваясь с грязью. Брызги, разогнанные установкой до немыслимой скорости, шрапнелью забарабанили по пластиковым спинам контейнеров.

"Садист", — подумал о себе Ариец. И кроме удовольствия не испытал ничего. Как будто эта кровавая пыль, оставшаяся от чужака, вдруг странным образом уравновесила в его душе выколотый глаз Дикаря и его сломанные пальцы.

Граната, выпавшая из рук Ферзя, с выдернутой чекой, катилась в сторону контейнеров, за которыми прятались чужаки. Как брошенная собака, осторожно перебирая ребристыми боками напольные плиты, она стремилась подобраться ближе к хозяевам.

— Ложись! — перекрикивая шум, крикнул Циркач.

Прогремел взрыв. Ощутимо тряхнуло. С горохом впились осколки в кафельные стены, прошлись по контейнерам, задели кабинки, стоящие в ряд.

Ариец ужом протиснулся между рядом кабин и контейнером, стоявшим на отшибе. Выглянув за угол он понял, что все получилось так, как он хотел. Чужаки сидели, сгрудившись. Они переговаривались — громко после оглушительного взрыва.

— … он один там, Циркач. Точно говорю…

— Ты пойдешь?

— …что за штука… А Ферзь?

— Не понял, его гранатой, что ли?

И злой голос Циркача, заставивший всех замолчать.

— Девка цела, Хамер?

— Со мной. Только пацана не видно.

Циркач выругался.

— Ладно. Хрен с ним. Значит так…

Ариец не стал разбираться, что там решил Циркач. Он намеривался внести свои коррективы. Одно радовало безусловно — Бармалей, умница, исчез. Одного заложника отбивать легче, чем двух. Потому что одним, как правило, жертвовали без зазрения совести.

Диггер поднял пистолет, перехватил ее удобнее, чтобы не дрогнула рука. Потом затаил дыхание, внимая тихому говору Циркача. Осторожно высунулся из-за угла, чуть поднял дуло, целясь в голову белобрысому парню, сидящему вполоборота. И выстрелил, не переставая удивляться безмятежности оставшихся в живых.

Рано удивляться начал — реакция у Окулиста оказалась будь здоров. Автомат огрызнулся очередью. Пули просвистели у виска, Ариец едва успел убрать голову. Быстро, как только мог, он бросился бежать вдоль стены. И, не добежав до поворота, кубарем покатился по полу.

Вовремя. Над головой, высекая трещины на пластике, кабинку пробили пули.

По залу путь был закрыт. Чужаки не рискнут туда сунуться после случая с Ферзем. Установка работала по-прежнему — гудела низко, утробно, как сытое животное. Теперь чужаки знали безопасный путь — в обход, между стеной и пластиковыми кабинами. А это значило, что все шло по плану.

Сразу за рядами кабин, деля длинное помещение на две части, тянулся простенок. Именно туда, где часть стены обвалилась, образовав внушительный провал, влетел Ариец. Штукатура скрипела под ногами, но диггеру было не до осторожности — не поднимаясь в полный рост, он стремился побыстрее убраться с опасного места.

Эта часть зала мало чем отличалась от предыдущей, за исключением того, что здесь не было второго этажа, не было аппаратной, да и самой установки. В беспорядке лежали полые контейнеры, где среди мусора и экскрементов гнили брошенные гнезда каких-то животных.

Ариец метнулся в проходной контейнер слева, вывалился с другой стороны. Он замер у стены, недалеко от входа, когда, осторожничая и совещаясь, в провал решились войти чужаки.

"Разумеется, они будут прикрываться Примой как щитом, — думал Ариец, — однако четырем здоровым мужикам трудно спрятаться за хрупким телом девушки". Вслушиваясь в шепот, диггер бездействовал, давая возможность чужакам осмотреться и решить, что делать дальше. Неизбежно кто-то из них, логично предположить, что Циркач, затеет начать переговоры. Хотя бы для того, чтобы отвлечь внимание. Задача максимум — попытаться обнаружить противника

Вступать в переговоры Ариец не собирался. Ничего они Приме не сделают. По крайней мере, на этом этапе: девчонка была нужна живой, иначе для нее все кончилось бы раньше.

Решив, что времени прошло достаточно — чужаки обдумали план дальнейших действий и настало время заставить их об этом забыть — Ариец ухватился за веревку, один конец которой был карабином за ручку пристегнут к ящику. Медленно потянул на себя. На противоположной стороне у стены загрохотало.

Они попались на старый как мир трюк — это была первая мысль, которая посетила Арийца сразу после так, как чертиком из бутылки выскочил Окулист. Диггер не ошибся, полагая, что у него отменная реакция. Вряд ли временной промежуток между тем, как сорвался вниз ящик и возник из укрытия Окулист, составил более секунды. Кроме всего прочего, грех было отказывать чужаку и в меткости. Мелькнув рифленым корпусом полетела граната и упала чуть левее того места, откуда донесся шум.

Взрывной волной подбросило в воздух железные обрывки, снесло обломок трубы, идущей по потолку. Осколки со скрежетом секли металл. Отзвук разлился по залу, застревая в гулкой пустоте контейнеров.

Не дожидаясь, пока все смолкнет, чужаки вышли на охоту.

Ариец услышал шум у противоположной стены и одновременно буквально в двух шагах от него возник Окулист. Пригнувшись, он осторожно двигался между рядами, держа автомат наперевес. Упустить такой шанс диггер себе позволить не мог.

Приподнявшись, перехватив пистолет двумя руками для верной стрельбы, диггер выстрелил. Окулист почувствовал движение, повернулся на звук. Качнулось дуло автомата, ловя прицелом жертву.

Ариец увидел полуоткрытый рот, вытаращенные в неподдельном изумлении глаза, красные в огненной вспышке. В голове у Окулиста упорно не хотели соединяться два звена одной цепи: смертельная опасность, что пряталась впереди и вдруг материализовавшаяся совсем рядом. Он так и не смог ничего понять: в тот же миг в его лицо влетели девять граммов свинца. Прямиком между глаз. Тяжело, до последнего не желая расставаться с оружием, тело Окулиста упало на спину.

Ариец бежал вдоль контейнеров, преследуемый мыслью о том, что упустил из виду остальных. По его подсчетам кроме Циркача, который скорее всего скрывался за контейнером, в живых оставались Хамер и безымянный длинноволосый юнец.

— Эй… как там тебя, Ариец! — вслед диггеру полетел хрипловатый басок. — Договоримся? А?

Добежав до ворот, Ариец остановился. Там, у стены лежал его рюкзак. Устроившись на корточках, диггер затих, стараясь держать в поле зрения возможные пути подхода.

— Диггер! Поговорим, а? Через полчаса, когда ты будешь валяться с пулей в башке, говорить будет поздно. А? — голос Циркача звучал уверенно и насмешливо.

Адреналин бил в голову, ток крови оглушительно стучал в ушах. Ариец сидел, сжимая в руках автомат. Пистолет он предусмотрительно убрал в кобуру — его время прошло.

Стояла тишина. Диггер аккуратно сместился влево, понимая, что если его зажмут с двух сторон — шансы выжить равны нулю. До дыры в воротах, за которыми начинался обратный путь, было рукой подать. Он мог бы уйти. Мог бы. И не ушел. Во-первых потому, что привык все доводить до конца. Сюда относилась и Прима, которую он обещал, в первую очередь себе, проводить в безопасное место. И еще. Дикарь стоил чужаков, всех, вместе взятых.

Во-вторых. Не место было чужакам в подземке, где своего дерьма выше крыши. Более того, и на земле им не было места. Насколько лучше стало бы, будь все люди похожи на…

Вот здесь Ариец сломался. Нет, предложить обществу себя, теперешнего, он не мог. Может, себя тогдашнего, десятилетней давности, юнца, взирающего на мир широко открытыми глазами и готового стать плохим или…

Очень плохим. Только несмотря ни на что, тем человеком, в ком в странном диссонансе уживались принципы. Одни для земной жизни, другие для "подземной".

— Ариец! Не будь идиотом. Уходи, — в голосе Циркача отчетливо прорезался металл. — Не знаю, какого черта ты тут ввязался. Если я тебя достану… ты будешь бога молить, что не сдох сразу. Куда там будет до тебя твоему Дикарю одноглазому…

Впереди лязгнуло железо. Ариец вскинул автомат. Дал очередь и промазал. Взял чуть повыше, тогда как из-за контейнера выкатился длинноволосый юнец. Он нажал на спусковой крючок, не поднимаясь.

Ариец рванулся в сторону, но было поздно. Левое плечо обожгло огнем. Руку рвануло так, словно кто-то пытался выдернуть ее из сустава.

Рукав мгновенно пропитался кровью. Зажимая рану рукой, Ариец остался сидеть на месте. Он не стал зайцем метаться по сторонам, рискуя в любой момент нарваться на пулю. Длинноволосый выйдет на него, решив, что этот участок он уже зачистил. На ловца и зверь бежит. Ариец зверем себя не считал.

— Диггер? Ты еще жив, падла? — не унимался Циркач, отыскивая брешь в самолюбии Арийца. — Ничего. Кровью у меня харкать будешь. Я тебе не только глаза, я тебе что похуже отрежу…

У юнца не хватило терпения выждать. Судя по всему, он не ожидал увидеть Арийца почти на прежнем месте.

Диггер уловил движение справа. Поймал в перекрестье размытый силуэт и, чуть опережая события, послал в темноту автоматную очередь.

Сдавленный крик и стук выпавшего из рук автомата, показался Арийцу райской музыкой. Он бросился бежать назад. В голове стучало одно имя — Хамер.

Стояла тишина. Слышно было, как в соседнем зале гудит установка.

Ариец затаил дыхание, напряженно вслушиваясь. Ни звука. Немилосердно жгло плечо. Боль накатывала, волнами билась в мозг. И каждый последующий приступ казался сильнее предыдущего. Кровь текла не так сильно, но каждая капля лишала Арийца жизненной силы. Неудивительно, что в какой-то момент окружающее растворилось в темноте, крутанувшись напоследок в дьявольском водовороте.

Диггер тряхнул головой, приходя в себя. Еще пара десятков минут бездействия и вряд ли ему суждено заметить Хамера. Даже если тот подойдет вплотную.

Вдруг оглушительно лязгнуло железо и раздался голос Циркача.

— Ладно, диггер, — в его тоне убавилось значительности. — Договоримся. Слышишь, ты? — он выругался. — Ты дашь нам с девчонкой уйти. Не рыпайся. Она будет жива, если разойдемся без проблем. Я иду. Слышишь? Моя пуля обгонит твое любое действие — помни об этом. А теперь я дойду до ворот… Поднимайся, сука.

Послышался шум. Ариец не спешил выглядывать из убежища. Где-то здесь, поблизости, прятался Хамер. В конце концов, надо позволить Циркачу с девчонкой уйти — дорога на поверхность долгая, что-нибудь всегда придумается. А вот Хамер — можно будет попытаться его снять, когда он будет протискиваться в дыру. Если… если тот не окажется первым.

Циркач шел к воротам, прижимая к себе Приму. Она не сопротивлялась. Вороненая сталь, прижатая к виску, соперничала с отрешенным блеском огромных, усталых глаз. Девушка с трудом передвигала ноги — марионетка в руках кукловода — безвольная, ломкая, хрупкая.

— Вот так, вот так, — голос Циркача звучал непривычно мягко. — И никаких проблем.

Ариец, понимая что страшно рискует, не удержался — приподнял голову, чтобы взглянуть на происходящее.

Тень появилась совсем не с той стороны, откуда ее ждал диггер. И бросилась не туда. Тень вообще повела себя таким странным образом, что Ариец на миг забыл о боли.

Темная фигура навалилась на Циркача сзади. Прозвучал выстрел и Ариец мысленно попрощался с Примой. Когда он возник у прохода между контейнерами, все было кончено.

Прима стояла, изумленно озираясь по сторонам. Зажимая руками горло, оседал на землю Циркач. Кровь била фонтаном, текла между пальцами. Он падал, пытаясь стянуть края глубокой раны. Безумный, стеклянный взгляд остановился на лице Арийца.

Рядом стоял Бармалей. Бледный, сжимающий в руках нож, с которого еще капала кровь. Губы у него тряслись — то ли от душевного волнения, то ли от неутоленной злости.

С ходу оценив ситуацию, Ариец налетел на девушку, прикрывая ее своим телом.

— Ложись! — крикнул он. Острая боль, от которой он едва не завыл, резанула руку. И вместе с ней обожгла мысль: почему не стреляет Хамер?

Парень восковой свечой застыл у провала и падать не собирался.

— Ложись, — Ариец подтянулся и дернул его за штанину. Бармалей упал, ударившись о стенку контейнера.

— Ариец, ты чего? — обиженно спросил он.

— Хамер… блин, держи, — диггер хотел сунуть ему в руку пистолет и побыстрее убраться с опасного места, прихватив с собой девчонку. В голове цирковой лошадью неслась по кругу мысль: как глупо, как глупо умереть, когда все складывалось так удачно.

— Нету Хамера, — вздохнул парень, будто потерял лучшего друга.

— Как это — нету? — не поверил Ариец.

— Удрал он. Я сам видел. Как только заваруха началась, все ломанулись за тобой, он шасть — и вылетел в те двери на другой стороне.

— А ты где был?

— Там дверь в подсобку, а перед ней закуток. Всяким дерьмом завален. Там и спрятался. Потом выбрался. Если бы не я…

— Если бы не ты, — передразнил его диггер. — Циркач мог ее убить! Кто ж так делает?

— Я так делаю. А что, плохо получилось?

— Получилось… герой. Ладно. Выбираться будем и побыстрее. Оружие посмотри, там, у выхода.

— У мертвого?

— Надеюсь, что у мертвого. Будь осторожен. Держи на всякий случай, — Ариец протянул парню пистолет. — И поторопись. Пока Хамер не вернулся.

Он нагнулся к Циркачу чтобы проверить, чем тот богат.

Прима стояла, внимательно наблюдая за тем, чем занимался диггер.

— Спасибо, Ариец, — вдруг сказала она, повернулась и пошла к воротам.

Из соседнего зала, прошивая пространство огненными иглами, полетела автоматная очередь. Ариец вскинул голову и увидел, как разрывая ткань куртки, в спину девчонке тяжело ударила пуля.

На полуобнаженной груди стыла капля воды. Теряла прозрачность, постепенно покрываясь сетью мелких трещин. Ариец потянулся чтобы смахнуть льдинку и одернул руку.

Пуля прошла навылет. Прима лежала на лавке спокойная, прямая. Рядом, на полу валялся ворох пропитанных кровью бинтов.

Ариец боролся за ее жизнь так, как привык — до конца не теряя надежды. Когда кровь остановилась, он решил, что все обошлось. Уже в голове прокручивал план дальнейшего спасения — оставить ее здесь, под присмотром Бармалея, а самому смотаться в ближайшее бомбоубежище, где обосновались диггеры, из старых. У них наверняка имелся доктор. Два часа туда, если поторопиться и три оттуда… Нет, не годится. Придется нести ее на себе. Или лучше пересидеть, дожидаясь, пока минует кризис? На сколько хватит обезболивающих при таком ранении?

Прима открыла глаза, легко вздохнула и умерла. Сердце ее остановилось и дыхание прервалось. Напрасно Ариец приникал ухом к холодной груди, пытаясь уловить дыханье жизни. Все тщетно.

Он перенес бездыханное тело наверх, в подсобку, переступив через труп длинноволосого парня. Раненный в живот, тот дополз до провала, чтобы умирая, забрать с собой кого-то еще. Намеренно, или ему попросту не хватило сил дождаться, пока поднимется Ариец, он выстрелил в Приму. Диггер среагировал мгновенно — девушка еще падала, когда автоматная очередь снесла парню полчерепа.

Ариец стоял, разглядывая бледное лицо девушки и не мог оторваться. Красивая. Мертвая.

Болело все внутри. Боль была глубокой, разрывающей сердце на части. Ариец не знал, чему ее приписать — боли от ранения в плечо, или боли от потери странной девочки, к которой успел привыкнуть. Отражением в чужих глазах — неясным, мелким — вдруг показалась ему забота о собственной безопасности.

Странное дело. Он всегда считал себя одиночкой, но Прима не была ему в тягость. Не была — какой бы призрачный дом он не пытался построить на фундаменте, простом до невозможности, объясняя ее присутствие тем, что он всего лишь пытался спасти человека. И совершенно неважно, что этим человеком по чистой случайности оказалась красивая девушка.

Чушь. Она понравилась ему сразу. Со всеми своими странностями, а может, именно из-за них. Пусть следующая мысль не понравилась ему, но он довел ее до логического конца: и неизвестно еще, что заставило его придти сюда, месть за Дикаря или желание спасти девушку.

Одно Ариец знал точно — никогда больше ему не встретится девушка подобная той, что неподвижно лежала на лавке.

Ариец заставил себя отвернуться.

На полу сидел Бармалей, обхватив себя руками и уставившись заплаканными глазами в одну точку.

— Без нее, — потрескавшиеся губы разжались, выпуская слова. Он шумно втянул воздух. — Как я буду жить без нее…

Ариец молчал.

— Она… знаешь, она всё, что у меня было. Может когда-то, в прошлом, у меня было, что помнить. Было, кого нести с собой… Какие-нибудь друзья-подруги-дом… Какое-нибудь небо, солнце в лужах… Может, было всё это и даже больше. Сейчас у меня была только она. Только она одна. Вокруг эта грязь, мерзость, вонь. Холод… И она со мной, совсем рядом. Живая. Настоящая. Единственная и… единственная. А теперь у меня нет. Никого. Ничего.

— Я ухожу, — глухо сказал Ариец.

Парень кивнул, облизнул сухие губы и тихо сказал.

— Иди. Я не оставлю ее здесь. Понесу. Отсюда, — он говорил отрывисто, боясь опять расплакаться.

Ариец остановился на пороге, смерил парня внимательным взглядом.

— Не трогай. Я сам понесу ее. Жди здесь. Я уйду и вернусь. Только скоро не жди.

Бармалей вскинул голову. В черных, лишенных смысла глазах золотой монетой в фонтане мелькнула мысль.

— Я пойду с тобой, — решительно сказал он и поднялся.

— Зачем?

— Тебе может понадобиться помощь. Он здоровый мужик.

Ариец помолчал, подумал, взвесив за и против.

— Ариец, — прошептал вдруг парень, разглядев в холодных глазах отказ. — Мне это нужно… ну пожалуйста…

— Хорошо. Оружие не забудь, — в дверях бросил диггер.

Туннель дышал как бьющийся в агонии больной. Откуда-то тянуло сквозняком. С тихим шорохом порыв воздуха пересыпал по дну песок. Пятно света застыло на бетонной стене, словно угодив в капкан между двумя стальными опорами.

Ариец стоял, закрыв глаза. Обезболивающее перестало действовать. Плечо проткнула острая раскаленная игла и вытащить ее оттуда не представлялось возможным. Он самостоятельно вынул пулю из плеча, обработал рану — благо дело касалось левой руки. Бармалей помог ему наложить повязку, но легче стало только морально. После укола рука теряла чувствительность, но надолго его действия не хватало. Да и ампул оставалось всего две.

— Ариец, тебе плохо? — участливо прошелестело за спиной.

Диггер не ответил. Он знал себя. В опасной ситуации он соберется и забудет о боли. Но сейчас, завороженный монотонностью шагов, ни о чем другом он думать не мог. Он шел вперед, прислушиваясь главным образом к себе.

Умный мальчик. И обучаемый. Со временем, из него мог бы получиться стоящий диггер. Беда в том, что его время на исходе. Осторожность продлевает жизнь. А поскольку жизнь, похоже, парня не интересовала, то и она отвечала ему взаимностью.

Ариец торопился. Неизвестно, куда вел туннель. Незнакомый и наверняка изобилующий ловушками. Хлоп — и от двух людей и мокрого места не останется. Одно радовало, Хамеру здесь тоже вряд ли удалось выжить. Преждевременная радость подтверждения не находила и поэтому Ариец торопился. Каждая уходящая минута мало того, что отдаляла от цели, так еще и лишала сил.

Не только усталость, разинув жадный клюв, требовала подачки, настырная боль в плече возвращалась, с каждым разом собирая все большую дань. Не далее чем минут пять назад, Ариец впрыснул в кровь предпоследнюю ампулу с обезболивающим. Он позволил себе опуститься у стены для того, чтобы собраться с мыслями и с силами. Затея с треском провалилась. Первые разбегались как тараканы при включенном свете, вторые таяли как лед на солнце.

Диггер поднялся. Выключил фонарь: на его взгляд света здесь хватало. На всякий случай достал диодный и вставил в специальное гнездо на поясе. Палец Ариец держал на спусковом крючке. Место, в которое вывернул туннель, напоследок перегородив вход рухнувшей бетонной плитой, идеально подходило для засады. Устроенной не обязательно Хамером — вряд ли ему удалось освоиться под землей за такой короткий срок — кто угодно мог присмотреть лакомое местечко.

Старинный, заброшенный, казалось, еще в прошлом веке склад — трехэтажный, с рухнувшими перекрытиями, стал свидетелем настоящих боевых действий. Неоднократных, судя по всему. Ариец находился на нижнем ярусе, но сквозь снесенные взрывами межэтажные плиты, отлично просматривался потолок последнего этажа. Там, наверху, светились прямоугольники расходящихся в разные стороны туннелей.

Внизу царил полумрак. Но как только глаза привыкли, диггеру удалось разглядеть в углу белесые человеческие останки, наполовину погруженные в грязь. И ясный, словно специально оставленный оттиск подошвы. Тогда-то диггер и скомандовал Бармалею "растворись". Надо отдать должное парню — тот растворился без остатка — ни звука, ни тени. Только глухо звякнуло железо у противоположной стены и складом завладела тишина.

Ариец переступил через завал, старательно огибая бетонные обломки, в которые превратились перекрытия между этажами. Над головой зиял провал. Уцелевшие плиты тянули навстречу друг другу костлявые пальцы железных штырей арматуры. Да и то, что уцелело, держалось на честном слове. Пробитое осколками, жадно исклеванное автоматными очередями, грозило обрушиться в любой момент.

Тишина стояла неуверенная, изредка нарушаемая шелестом песка, осыпающегося вниз, стуком камней.

Ариец шел, стараясь не шуметь, насколько было возможно ступать неслышно по бетонной крошке, издевательски скрипевшей под ногами. Наверху тянулась плита второго яруса, сбоку чернели провалы подсобных помещений. В сумраке мало что удалось разглядеть, но то, что удалось, Арийцу не понравилось: пол был завален ветошью, смешанной с человеческими останками. Словно чудовищный перегной дал всходы — белесыми ростками торчали вверх обломки костей.

Следующая подсобка не понравилась диггеру еще больше. На металлических стеллажах стояли десятки канистр с горючим, наверху ровными рядами громоздились консервы.

Вторая подсобка, с неиспользованными припасами, вдребезги разбила предположения Арийца. Минуту назад, он мог бы с уверенностью утверждать, что набрел на заброшенное гнездо мутантов. Однако твари, которые добивают и доедают своих же раненных, никогда не оставили бы съестное. Значит, колония была уничтожена диггерами. Опять бросалась в глаза нестыковка: они тоже ни за что не бросили бы припасы.

Как ни пытался Ариец по возможности оставаться в тени, ему пришлось выйти на открытое пространство. От уцелевших над головой плит остались редкие шипы бетона, чертившие стены на прямые параллельные полосы. В тот момент, когда он вышел из укрытия, держась ближе к стене, то увидел нечто такое, от чего разом выветрились все его предположения.

Наверху, в центре пустого пространства, цепляясь за крюк веревкой висел мертвец. Чернела веревка, сдавливающая шею. Слабый отсвет падал на лицо, вычленяя язык, опившимся кровью слизнем вывалившийся изо рта, синюшные круги закрытых глаз. Рванина, в которой едва угадывался камуфляж едва прикрывала тело. Светлыми пятнами плыли в вышине грязные босые ступни и кисти рук. Пройдет немного времени, прежде чем земное притяжение сделает свое дело. Истлеет плоть, веревка перережет шейные позвонки. Отлетит в сторону голова, рухнет вниз тело, подняв пыльные брызги. На него, обезглавленное, еще долго будет пялиться собственный череп, с соседней кучи бетона взирающий на то, с каким извращенным спокойствием растлит тело время.

Труп как труп. За исключением малости: даже отпустив фантазию в полет, трудно представить себе те средства, с помощью которых удалось подвесить человека к потолку в пятнадцатиметровой пустоте. Разве предположить, что он сам повесился в то время, когда был цел последний ярус?

Ариец перевел взгляд на груду битого бетона, перекрещенного штырями ржавой арматуры, успевшего обрасти грязью, по которой тянулась не одна цепочка следов, и усомнился.

У противоположной стены с тихим шорохом скользнула тень. И опять Ариец отметил недюжинные способности Бармалея — если бы не знал, что там скрывается парень, ни за что бы не заметил.

Держа оружие перед собой, диггер двинулся вперед. Туда, где темнела дыра в разбитой взрывом стене. Он готовился нырнуть в провал, когда по спине пополз неприятный холодок. Ариец услышал гулкий стук. Почему-то он решил, что это колотится его собственное сердце и шум отдается в ушах. Он поднял голову машинально. Просто для того, чтобы удержать в памяти странное зрелище — труп, подвешенный в пустоте. Он посмотрел наверх и чудом не упал. Споткнувшись о камень, он едва успел зацепиться рукой за торчащий в дыре штырь.

Мертвеца наверху не было.

Печально качалась в вышине скрученная веревка, тень петли, освещенная с разных сторон, скользила по стенам.

Мертвеца не было и внизу.

Ариец нырнул в провал. Встал у стены, прижавшись лопатками к бетону. Эта часть склада почти в точности повторяла соседнее помещение. Разруха, выплеснув агрессию за стеной, здесь решила отдохнуть. Внизу по-прежнему царил хаос из железа и бетона, но наверху неизменным осталось перекрытие третьего яруса, а кое-где и второго.

Диггер двинулся вперед, ощущая себя на дне реки по время ледохода. Над ним проплывали бетонные льдины межэтажных плит. Царил сумрак. Лишь в дыры пыльными столбами проникал слабый свет.

Пахнуло холодом и Ариец ясно услышал.

— Не сдох… Ариец, сука, не сдох.

Это было как вой ветра в вентиляционной шахте. Налетевший издалека, и затихший в глубине.

Глюк? Или…

Прямо перед Арийцем куча хлама выплеснула вверх облако пыли. Дымная пелена зависла в воздухе, потом распласталась в стремительном полете и скрылась в дыре на потолке. Пули, выпущенные недрогнувшей рукой вдогонку, споро выбили дробь в бетоне.

Диггер метнулся вдоль стены, меняя местоположение. Слева, наполовину распакованная, выпячивала крашенные облезлые бока из развалившегося контейнера, бетономешалка. Диггер примостился за ней, напряженно прислушиваясь. Он почти ничего не видел. Под уцелевшим потолком все скрывала темнота. С трудом просматривалась кучи хлама, черные нагромождения у стен и впереди.

Ариец сидел, сжимая в руках оружие. Он готовился стрелять на звук. И все равно оказался не готов.

— Не сдох. Это хорошо.

Голос раздался прямо над головой. Диггер дернулся, но стрелять не стал. Что толку долбить бетон?

— Очень хорошо. Я многое забыл, но многое сделал для того, чтобы помнить.

Ариец вполне мог ошибаться, но трудно перепутать голос — низкий, с хрипотцой, с чьим-либо другим. Если это не галлюцинация, то он нашел того, кого искал.

Диггер выпрямился, до рези в глазах всматриваясь в темноту. Потом осторожно пошел к насыпи, туда, где над кучей мусора в потолке зияла дыра.

Он успел сделать несколько шагов. До провала оставалось еще порядочное расстояние, когда сверху на него рухнуло тело. Сбило с ног и потащило вниз, впиваясь скрюченными когтями в шею.

Горло обожгла боль. Ариец катился под уклон, прижатый сверху громоздким телом. Одной рукой он наносил удары противнику в лицо, другой пытался достать из-за пояса нож. Между их телами пойманным в капкан зверем бился автомат. Случайный выстрел, — вертелось у Арийца в голове, — не приведи судьба получить пулю из собственного оружия.

Размахнувшись, насколько позволяло такое тесное общение, диггер ударил кулаком в черное, покрытое щетиной лицо. Хватка не ослабла. Наоборот, стальные пальцы еще сильнее стиснули горло. Рука, наконец, нащупала нож. Ариец ударил противника коленом в пах, точнее, попытался отпихнуть и одновременно взмахнул ножом, целясь в открытую грудь.

Наседающий противник опередил его действия. Лезвие ножа вспороло ткань на подставленном под удар локте, скользнуло по предплечью, пронзив руку до кости.

Нож остался в руке у Арийца, когда противник вдруг разжал стальной захват. Он отскочил в сторону, на долю секунды проявился в столбе света, неожиданно высоко подпрыгнул, уцепился за обломок бетонной плиты на потолке и исчез в дыре.

Ариец метнулся в щель между развалившимся контейнером и кучей мусора. И только тогда перевел дух. Шею жгло. Горячая кровь текла за шиворот. На долю секунды лицо противника возникло в свете, но этой доли хватило, чтобы узнать противника.

Это был Хамер. Только странным образом постаревший на десяток лет. Пока Ариец гонял по кругу мысль о возможных аномалиях, с возглавившей список временной, в просторечье называемой "карман времени", Хамер снова заговорил.

— Я вижу тебя, Ариец. Я чую твой страх, — слова, приглушенные потолочным перекрытием, то отдалялись, то приближались. — Когда ты будешь подыхать. Когда ты будешь подыхать, я впитаю твою энергию. Энергию смерти. Она сильна, она очень сильна. И намного сильнее энергии рождения. Душа еще не знает, к чему тянется… Но смерть. Нет ничего агрессивней энергии распада, энергии борьбы со смертью, с будущим небытием. С хаосом. Я выпью…

— У тебя крыша поехала, Хамер. За те три часа, что мы не виделись ты многое успел, — не выдержал Ариец. Бросил в темноту и на всякий случай сместился влево. Хотя, судя по всему, оружия у Хамера не было. А было б — давно пустил бы его в ход.

— Это для тебя три часа. А для меня годы. Я не считал, — голос затих, потом раздался левее. — Такой подарок для меня — ты. Сдохнешь.

— Это ты сдохнешь, тварь, — зло бросил Ариец.

— Я? — послышался хриплый смешок. — И не надейся. Инкубационные дети. Слыхал? Те, для кого нет рождения, нет и смерти. Я прошел анабиоз здесь, среди дерьма и мутантов. Они не сожрали меня, потому что не нашли. Зато я… потом повеселился. Я вижу в темноте, Ариец. Я могу сделать свое тело практически невесомым. Я восстанавливаюсь так, как ни один организм на земле. Я могу не есть, не пить и не спать…

Ариец устал слушать. Не поднимаясь в полный рост, он пошел вдоль стены. Сел, привалившись спиной к контейнеру. И замер, чутко реагируя на каждый звук.

Звук раздался совсем не с той стороны, с какой Ариец ожидал. Более того, на узкой дорожке между нагромождениями бетонных обломков он увидел Бармалея. Тот сидел на корточках, почти скрытый в норе между треугольником плит. Когда Ариец заметил, что делал парень, то почувствовал прилив сил.

— Эй, Хамер! — крикнул он. — Хватит прятаться как крыса. Спускайся. Поговорим.

— Без проблем, — с готовностью откликнулся Хамер. — Последний разговор в твоей жизни, сука. Не хочешь растянуть?

Высокий, крепкий, он возник справа. И туда же, с надеждой на успех, Ариец выпустил короткую очередь. Изрядно сбросивший и вес, и мышечную массу, Хамер покатился по земле. Поднятое облако накрыло его с головой и все равно — перед тем как щелкнул рожок Ариец успел заметить, как последняя пуля задела противника. Железной осой ткнулась в бедро, мгновенно окрасив порванную ткань в черный цвет.

Диггер не успел порадоваться. В следующее мгновение, окутанный серой мглой, Хамер ударил его ногой в живот. Удар, несмотря на то, что пришелся по прикладу автомата, отбросил Арийца к контейнеру. Что-то острое кольнуло под лопаткой, слева. От резкой боли потемнело в глазах. Потом коротко и ярко полыхнуло пламя. Выскользнул из ослабевших рук автомат, в который Ариец так и не успел вставить новую обойму.

— Ну что, диггер. Теперь поговорим?

Хамер медленно, вразвалочку, как заправский моряк, приблизился к сидящему на земле Арийцу. Нагнулся, схватил за грудки и вздернул вверх. Их лица оказались на одном уровне. Перед глазами у диггера возник желтый изогнутый ноготь.

— Сейчас я покажу тебе, что такое боль, — усмехнулся Хамер. На белом, грязном лице появилось подобие улыбки. — Я выколю тебе сначала один глаз, потом второй. А потом мы с тобой будем разговаривать. Долго. Пока ты будешь шляться здесь и выть от боли. И пока не сдохнешь.

Ариец ударил противника снизу в челюсть. Голова его откинулась и он на секунду ослабил хватку. Этого хватило, чтобы один за другим нанести удары по корпусу и снова в лицо. Раненное левое плечо свело судорогой. До такой степени, что на миг вместо ухмыляющегося Хамера перед глазами встал красный туман.

— Это все? — выпрямляясь в полный рост спросил Хамер. Струя крови из разбитого носа стекала по губам. Он ударил Арийца справа в живот. Тот успел поставить блок. Однако, то ли рано выставил вперед раненную руку, то ли удар был такой силы, что пробил защиту. Боль обрушилась на Арийца. Его согнуло пополам, вышибая из легких воздух.

— Это все, — сам себе ответил Хамер.

Есть боль, от которой видится только одна таблетка — смерть. И есть боль, с которой можно бороться как с любым противником, когда все решает простое правило "кто — кого".

Превозмогая одуряющую боль, из глубин памяти, как тяжелую артиллерию вытащил Ариец белое лицо мертвой девочки. Сжатые губы, перепачканную в крови тонкую шею и ледяную каплю, не тающую на груди.

Резко выпрямившись, собрав в кулак все оставшиеся силы, всю злость, Ариец ударил Хамера снизу в челюсть. Он вправе был рассчитывать, что удар такой силы способен отбросить противника. Ничего похожего не произошло.

Хамер лишь покачнулся. Но ему не повезло. Ноги его проехались по жирной грязи. Он поскользнулся. Неуверенно, словно сомневаясь в том, правильно ли он делает, Хамер взмахнул рукой. Ему не удалось удержать равновесие. Ноги скользили и он упал на спину. В лужу. Как раз туда, куда было нужно.

— Это тебе за Дикаря.

В руке Арийца возник пистолет. Раздался выстрел. Хамер дернулся, легко уходя от пули, нацеленной в лицо. Он еще не понимал, что все самое худшее для него уже случилось.

Лужа разлитого Бармалеем бензина и воздух, пропитанный парами вспыхнули одновременно. В центре костра стоял Хамер. По одежде, пропитанной горючим вверх побежали волны, мгновенно добрались до лица, лизнули жадными языками лицо.

Истекающий огнем живой факел беззвучно прыгнул на Арийца. В черноте вспыхнули и погасли искры.

— За Приму. Лови.

Пулю за пулей, монотонно, как на стрельбище, Ариец всадил в череп, объятый пламенем…

Обратный путь Ариец помнил с трудом. То, как выбрался из склада, как его догнал Бармалей. Молчаливый, сосредоточенный, он пошел рядом. Несколько раз парень предлагал свою помощь, но Ариец отказался.

Должно быть, он заснул прямо на ходу. Очнулся оттого, что ему показалось, будто с потолка сорвалась темнота и накрыла его с головой. Ариец прислушался и с удивлением понял, что перестал различать звук шагов Бармалея, рефреном следующих за его собственными.

Диггер обернулся — за ним никого не было.

— Парень, — позвал он. Луч света оттолкнулся от бетонной стены, пошарил по дну туннеля и завис во мраке. Пусто.

— Парень! — громче позвал он.

Ответом ему был низкий, рокочущий вой.

Ариец стоял посреди узкого туннеля и отказывался верить в происходящее. Ему, исходившему верхний уровень вдоль и поперек, был хорошо знаком этот шум. Робкий, несмелый ручей, предвестник грядущего наводнения, пополз по дну, остановился у самых ног, лизнул носок сапога.

Ариец бросился назад, на ходу пытаясь вспомнить, когда он последний раз прошел ответвление. Вода не просто стремительно поднималась — уровень рванулся вверх, как заправский спортсмен по прыжкам в высоту. Как будто здесь, на глубине, существовали шлюзы, сдерживающие потоки во время наводнений.

Диггер рвался вперед, держась за стену, то и дело оскальзываясь.

Оглушительно завыло. Мраком как паутиной занавесило пространство. И в следующий миг навстречу Арийцу двинулся шквал воды. Урчащей, рябой в пятнах беспорядочно летящего света. Быстрый поток толкнул в грудь, опрокинул навзничь и потащил диггера в черное, узкое жерло туннеля.

ВИРТУОЗ

— Не подходи ко мне, сука. — Глаза у Бразера серьезные, палец пляшет на спусковом крючке

— Я не подхожу. — Упрямая Штучка едва уловимо двинулась вперед.

Для чего она лезет на рожон? Виртуоз задавался вопросом недолго. Отвернулся, всем своим видом давая понять, что истерика Бразера его не волнует. Парню досталось меньше всех, может, отсюда и агрессия? Будь в нем на одну дырку больше, как в погибшем Коллайдере, или держался бы только на стимуляторах как Штучка, ловя кратковременные, но плохо переносимые приступы депрессии когда действие дозы заканчивалось, возможно, сил на эмоциональные всплески у него бы не осталось.

— Спелись. — Бразер переводил автоматное дуло с Виртуоза на Штучку и обратно. — На поверхности не натрахались, сюда притащились…

Спина у Виртуоза напряглась. Сюрприз. А он-то, дурак, думал, что их связь осталась для всех тайной. Вздохнул, подошел к стене и сел на ящик, вытянув гудящие от усталости ноги.

— Понятно, — ласково протянула Штучка. — Это тебя все время и задевало, да? Ему дала, а тебе нет.

— Деточка, мне глубоко плевать. То, что ты даешь всем, меня интересует в последнюю очередь.

— Оно и видно. Хочешь меня, мальчик…

Голос у Штучки звучал низко, волнующе. Если Бразер думал, что она играет, то был прав лишь отчасти. Кому как ни Виртуозу знать, насколько Штучку возбуждают опасные ситуации. Года три назад, когда их роман был в самом разгаре, они забрасывались вместе, и… Да что толку вспоминать ушедшее? Тем более что сейчас вместо возбуждения это воспоминание вызвало досаду.

— Стой, где стоишь, — хрипло сказал Бразер и отступил к стене. Автоматное дуло смотрело Штучке в грудь. — Рука у меня не дрогнет.

— А что еще у тебя не дрогнет? — Штучка театрально облизнула сухие губы. — Попробуем?

Бразер был весь — натянутая струна. Тронь и оборвется, распрямится дугой, разрезая кожу до мяса.

— Не натрахалась еще, сучка? — голос Бразера дал трещину. — Что же — он — тебя не удовлетворяет?

— Вот и проверим, кто из вас лучше. Ты молодой… сладкий.

— Стоять.

Виртуоз чувствовал, что парень не шутит. Штучка или не замечала его состояния, или не хотела замечать. И собственная неотразимость казалась ей панацеей от всех бед.

— Штучка, — негромко вмешался Виртуоз, тревожным тоном призывая ее остановиться.

Девушка не слушала. Упрямая, она все равно шагнула вперед.

Автоматная очередь выбила крошку у нее из-под ног.

Виртуоз вскочил, наставив оружие на парня, белого от бешенства.

— И что ты сделаешь, Виртуоз? — крикнул Бразер. — Убьешь меня, как Коллайдера?

— Возьми себя в руки, Бразер, — спокойно сказал спецназовец. — Сколько раз тебе объяснять, я не виноват в его смерти.

— Да… только верится с трудом. Все выбрались, а он нет. Странно. Тени какие-то, туман… хрен собачий. Придумал бы что поумнее.

— А ты проверь! — с вызовом сказала Штучка. — Проверь, Бразер. Спустись туда и полюбопытствуй. Может, там твой Коллайдер кровью истекает, тебя зовет, а ты…

— Заткнись, — прошипел парень.

— Понятно. Не пойдешь. Так нечего здесь, — она добавила непечатное слово.

— Штучка! Успокойся, — Виртуоз подошел к ней, положил руку на плечо. Она сбросила ее, с раздражением передернув плечом. — У нас сейчас одна задача.

— Это у вас одна задача, — зло прошипел парень. — А у меня другая задача. На хрен все экземпляры, я хочу выбраться живым.

— Бразер. У нас сейчас одна задача на всех — остаться в живых.

— Я не верю тебе. — Бразер прищурился, его глаза превратились в щелки.

— Без проблем, — Виртуоз постепенно терял терпение. — Ты можешь выбираться самостоятельно. Если тебе так больше нравится.

Бразер надолго замолчал. В голове его со скрипом ворочались шестеренки. Он прикидывал — есть ли у него реальный шанс одному выбраться на поверхность.

Виртуоз не сомневался, к какому выводу придет парень. Людей, способных на такой подвиг видно издалека. Не то, чтобы они производили впечатление безбашенных, совсем наоборот. Скорее, они виделись Виртуозу людьми, никогда не бросающими слов на ветер. Если диггер-одиночка поднимал оружие, то только для того, чтобы выстрелить.

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, — наконец, выдавил из себя парень.

— Это трудно, — со знанием дела устало сказал Виртуоз. — Но возможно. Значит так. Если ты решил идти с нами, первое же неподчинение приказу расцениваю как дезертирство. Время не военное — расстреливать тебя не буду…

Бразер усмехнулся, но спецназовец ничего смешного в своих словах не нашел.

— Говорю тебе сразу, — продолжил он. — Ты пойдешь на все четыре стороны. Без истерик и дешевых демонстраций. Дойдешь — перед начальством выкрутимся. Я даю тебе слово. У меня все.

Очередной колодец раскрыл вонючую пасть полную как гнилых зубов ржавых, врезанных в обод болтов. Бездонным болотом внутри колыхалась тьма.

Виртуоз поставил ногу на бетонный выступ и заглянул внутрь колодца. Ему вдруг показалось, что вместо того, чтобы отступить, тьма рванулась ему навстречу. Он подавил в себе острое желание шагнуть назад. Скоро будут сутки, как они под землей. Тело, как инфракрасный датчик, чутко реагировало на малейшие признаки опасности. Только теперь, в отсутствии полноценного отдыха, органы чувств, сжатые в тугую пружину, то и дело давали сбой. И сбоила в первую очередь та, что звалась интуицией.

Спецназовец защелкнул карабин на верхнем звене лестницы. Дернул, проверяя на прочность, и перекинул ногу в шахту. Нащупав опору обернулся, ослепив фонарем пару напряженно следящих за ним глаз.

Он хотел пошутить также невесело, как когда-то пошутил один знакомый священник. Мать Виртуоза часто ходила в церковь и брала сына с собой. Как-то, перед началом великого поста, старенького батюшку, облаченного в рясу, окружила целая толпа страждущих узнать: что можно есть в эти дни и чего есть нельзя. "Дети мои, — по-отечески светло улыбнулся батюшка, — главное — друг друга не съешьте".

Виртуоз хотел пошутить и передумал. Перед ним возник образ Бразера, и точность, с которой он автоматной очередью обозначил границу под ногами у Штучки. Короче, шутить Виртуоз передумал.

— Штучка, пойдешь следом за мной, — сухо приказал он. — Бразер, если я спущусь без проблем, веревку…

— Заберу с собой, — с готовностью подхватил Бразер.

"Словно не было истерики с последующими разборками, — подумал Виртуоз, ныряя в шахту. — Принял новые правила игры? И ладно. По крайней мере от такого прямолинейного можно не ждать пулю в спину".

А резон есть, в этом Виртуоз был уверен. Один парень из заброса вернется — и взятки гладки.

Лестница скрипела, но вес тела пока выдерживала.

Неблагодарные. Все они неблагодарные. Им бы радоваться, что выбрались живыми из логова неизвестного зверя, так нет. Коллайдер погиб — се ля ви. Кто-то всегда обречен на заклание. Пока это касается кого-то другого, ты реагируешь так, как тебя приучило общество отзываться на смерть. Здесь, под землей, можно не разыгрывать из себя убитого горем, можно легко оставаться самим собой. Потому что, когда настанет его очередь — Виртуоз не сомневался, что встретит последний час в подземелье — некому будет лить слезы на его могиле. Да и самой могилке вряд ли суждено пробиться к свету памятным крестом.

— Все в порядке, — бросил в эфир Виртуоз, как только ноги коснулись дна. — Штучка, давай.

— Иду, — буднично откликнулась она, как будто все время, пока Виртуоз отсутствовал, они с Бразером поддерживали светский разговор о погоде.

Пока девушка спускалась, Виртуоз осмотрелся. Прошел вперед по туннелю, с неудовольствием отметив, что опять пошла старинная кладка. Сплошные загадки. По большому счету, все эти подземные лабиринты нуждались в детальном исследовании, но кого сейчас заинтересуешь таким бесперспективным занятием? Ни кладов, ни золота, ни бриллиантов…

Штучка легко спрыгнула на землю и Виртуоз отдал Бразеру приказ спускаться. А сам все не мог оторваться — разглядывал камни, щербатые, с гладкими, отполированными временем сколами.

— Между прочим, ты обязан Бразеру жизнью, — как будто продолжала долгий разговор, произнесла вдруг Штучка.

Виртуоз обернулся. Попробовал разглядеть что-то в ее глазах. Девушка широко улыбалась, блестя белыми зубами.

— Все мы кому-то обязаны. Я — Бразеру. Ты — Коллайдеру.

— Так я ж его не убивала, — она пожала плечами.

Виртуоз молчал, буравя ее тяжелым взглядом.

— Смысл? — наконец, сказал он. — Смысл — избавляться от самого сильного члена команды, когда до выхода еще пахать и пахать?

— Сильного. Вот именно. — Она по-прежнему улыбалась, пытаясь за улыбкой скрыть то ли свою тревогу, то ли насмешку.

— Знаешь, Штучка, — он продолжительно вздохнул. — У меня складывается впечатление, что ты знаешь больше, чем знаю я.

Бессмысленный разговор прервало появление Бразера. Виртуоз был ему за это даже благодарен.

Тьма колебалась, плыла вдоль стен, цепляясь туманными сгустками за щербатые бока камней. Сквозняк пересыпал под ногами щебенку, протяжно свистел, воем отдаваясь в ушах.

Туннель был низким, Виртуозу приходилось все время пригибаться, чтобы не боднуть шлемом потолок. К вящей радости, переход скоро закончился. Ход вывел в мрачную глубину огромной карстовой пещеры. Сверху наплывали диковинными скульптурами сталактиты. Каменный потолок прогибался под тяжестью земли, изредка роняя как слезы мелкие камни. Дно пещеры пенилось сталагмитами. Ближе к середине, деля пещеру на две части, змеилось широкое тело трещины.

— Ну наконец-то, — Виртуоз перевел дыхание. Сжатая пружина, закрученная до предела, впервые за сутки начала осторожно разжиматься.

— Я знаю это место. — У Штучки тоже вырвался вздох облегчения. — Это Кости Дьявола. У этой пропасти, по слухам, нет дна.

— Точно, — повеселел Бразер. — Мой приятель лично проверял.

— Выжил? — не удержалась от вопроса Штучка.

— К сожалению. Нет.

— Тихо. — Неясный пока шум первым уловил Виртуоз.

Потом увидел и место, откуда он доносился — справа в стене темнела круглая дыра тюбинга. Пепельный, мутный ручей вытекал из трубы и срывался вниз, в трещину. Сколько спецназовец ни прислушивался, звука падения воды на камни так и не смог различить.

ПРИМА

Дремотные, тягучие капли скользили по гладкой поверхности сталактита, ласточкиным гнездом вросшего в угол, собирались внизу в одну большую каплю, отливавшую красным в свете аварийного маяка. Капля тянулась, никак не желая покидать насиженное место, потом падала на пол, звонко отскакивая от покрытого кафелем пола.

Нестерпимо болело в груди. Резало так, что, казалось, ничего живого внутри не осталось. Девушка застонала, когда попыталась подняться, неловко облокотившись на левую руку. Под лавкой странной, перевитой кольцами змеей лежала груда бинтов. Прима села, до последнего ожидая нападения затаившегося бело-красного чудовища.

Стояла тишина, от которой закладывало уши. Всплески красного света слепили. В этом кратковременном наводнении Прима тонула. Превозмогая тошноту и слабость, она поднялась, дошла до выхода из подсобки, надеясь за дверью обрести спасение.

Внизу спасенья не было. Алели брызгами стены, отливали красным обломки кафеля на полу, багрянец покрывал вскрытые гнойники штукатурки на стенах. У входа, недалеко от ворот полулежал труп — во лбу чернела дыра, сзади, на кафеле, ореолом расплывалось грязно-бурое пятно.

Девушка переступила через расставленные ноги, нагнулась, чтобы поднять пистолет, прислонившийся к боку бывшего хозяина. Машинально поставила оружие на предохранитель и заткнула за пояс. Сбоку, в открытой дверце ворот, отпущением грехов манила темнота. Туда Прима и шагнула. Мертвец проводил ее долгим, завистливым взглядом.

Избавившись от бьющего в мозг света, Прима легко шагала вперед. Эйфория, поселившаяся в душе, отгоняла боль. Девушка шла, твердо уверенная в том, что ей нечего теперь бояться. Как будто с ранением в грудь вытекла из нее кровь, блокирующая доступ к прошлому и теперь, обновленная, Прима наконец вспомнила все, что пряталось в тумане.

Конечно, пробуждение в подсобке легким не назовешь, но ему далеко было до того, что случилось неделю назад.

Тогда ее разбудил ослепительный свет. Он лежал на сомкнутых веках, радужными сполохами пытаясь прорваться внутрь черепной коробки. Прима хотела защититься и потянулась рукой к лицу. Она не обратила внимания на то, что руки стянуты ремнями — любым способом ей нужно было поставить преграду между слепящим светом и собой.

Девушка села, с трудом дотянувшись ногами до ледяного пола. На искореженных петлях повисли разорванные ремни. Но не они привлекли ее внимание: слева и справа, за редким частоколом прутьев на столах лежали мертвецы.

Пустая, без единой мысли в голове, Прима вышла из клетки и двинулась по коридору, стараясь не замечать обнаженных тел, изуродованных ярким светом. Ей хотелось одного — уйти, забиться в щель, только чтобы не быть безжалостно распятой этим ослепительным чудовищем, падающим сверху.

Вниз вели истончившиеся посередине ступени. Казалось, еще один шаг расколет их пополам. Каменные, стертые бока не отражали света, в то время как рядом, на блистающих белизной стенах с кошачьей грацией, неотступно, следовал отравительный яркий круг. Собственное тело — белое, гладкое, словно в заговоре против хозяйки тоже ловило ослепительные блики.

В маленькой коморке, послужившей почти спасением, если не считать пробивающего щели под дверью света, среди моющих машин, в углу, обнаружились старая одежда и сапоги. Негнущееся тело слушалось с трудом и все же, Приме стало легче, как только хрупкая преграда отсрочила неизбежный приговор.

Девушка искала спасения и нашла: на лестничной площадке на глаза ей попалась крышка люка, за которой наверняка скрывалась долгожданная темнота.

Тяжести крышки беглянка не заметила, когда подцепив ее железкой, найденной в подсобке, отодвинула в сторону. Сила переполняла Приму, плескалась через край. Пустота внутри, прежде заполненная ее величеством Памятью, теперь отступила под натиском неукротимой энергии.

Возможно, все было бы по-другому, вспомни Прима тогда, что зовут ее Марина Петровская, что ее мать убила отца, а потом вскрыла себе вены, не вынеся трудностей кризиса. Что ее брат, став нью-ди, давно покинул землю и ушел в подземку и неизвестно — жив ли он. Что сама она давно живет в одиночестве, влача жалкое существование и боясь лишний раз появиться на улице — последствия изнасилования, случившегося год назад. Что…

Еще много "что", тяжестью навалившись на плечи, наверняка заполнило бы пустоты и никакая сила не смогла бы пробить слежавшиеся пласты воспоминаний, где цербером на коротком поводке охраняла свои владения Память.

Единственное, что отличалось постоянством — это темнота. Свет, как истинный насильник стремился обнажить действительность, срывая с нее покровы, без которых она чувствовала себя отвратительной и грязной. Даже, блистая стерильной чистотой операционной.

Свет перестал быть необходимым — Прима отлично видела в темноте. Она просто не догадывалась, что может быть иначе. Блеклая, изъеденная молью память молчала. Видимо, погруженной в анабиоз, ей требовалось больше времени, чтобы оттаять.

Оказалось легко, зацепившись за верхнюю — единственно уцелевшую скобу, отпустить руки и слететь вниз, испытывая щемящую радость от кратковременного полета. И некому было подсказать, что такое опасность.

Разогнав своим неожиданным появлением полчища крыс, Прима приземлилась в заброшенной штольне. Вагонетка, стоявшая на рельсах, издавала тихий, просящий свист. Когда девушка подошла ближе, оказалось, что жалобный звук исходил снизу. Нисколько не сомневаясь, что у нее получится, Прима сдвинула плечом вагонетку, ровно настолько, чтобы разглядеть дыру шахты.

Свистело тихо и настойчиво. Это был единственный звук, который девушка услышала после тишины, не считая шума собственных шагов и царапанья крысиных когтей по бетону.

В ливневке, куда девушка попала, переливчато шумела вода. Толкалась в лежалый мусор, лениво перекатывалась через торосы и бежала дальше.

Прима долго шла по тюбингу. Шла легко, бездумно, ничего не имея против того, чтобы подняться по лестнице, случайно попавшей в поле зрения. Оставалось всего немного — закрепиться на верхней скобе, отстоящей от остальных, подтянуться и выбраться наверх, когда левую руку на запястье резануло так, что девушка едва не сорвалась вниз.

Загнутая кверху скоба ревностным сторожем охраняла вход в коллектор. Пальцы девушки скользили на крови, когда она предприняла вторую попытку. Потом, уже выбравшись из колодца, оторвав от куртки подкладку, она перетянула руку выше локтя, пытаясь остановить кровь.

Метры, сотни, тысячи метров бесхозного тюбинга прокручивала подземка. Отматывала из общего клубка. Нить то и дело рвалась, пересекаясь с незаконными врезками, ведущими в никуда. Как узлами, сваренными стыками морщились металлические бока коллекторов. Нить меняла цвет — от серебряной поверхности тюбингов до серой шероховатости бетона.

Перед ней, позади ее, внутри — царила тьма. Девушка шла, не оказывая сопротивления, пропуская мрак через себя. Так удобно — считать себя частью подземного мира, пустым сосудом, способным вместить в себя что угодно: от воя сквозняка, костлявыми пальцами пролезающего во все щели, до тугого, натруженного скрипа обрывка трубы, качающегося на уцелевших скобах.

Сколько времени продолжался сон наяву, Прима не знала. Поток мутной воды, плеснувший в колени, едва не сбил ее с ног, заставил остановиться и оглядеться по сторонам. Грех было отказаться от шикарного предложения подземки, которая сначала как на ладони протянула ей очередную сухую ветку, потом глубокую шахту.

Прима спускалась долго. Так долго, что у нее появилось желание разжать пальцы и полететь вниз, не думая о приземлении. И что такое жизнь, как не полет к смерти? И наоборот — что такое смерть, как не полет к жизни? Единственным предназначением странных мыслей, Приме виделась возможность уйти от однообразия повторяющегося действия. Когда она встала на твердую землю, ноги у нее тряслись.

Запах. Потоки тяжелого, гнилого воздуха бурной рекой наводнили длинное, узкое помещение. Прима затаила дыхание, всеми силами стараясь не впустить в себя мерзкое, вонючее дыхание подземки, что настырно рвалось внутрь, цепляясь когтями за слизистую оболочку трахеи. Пластиковые лавки, стеллажи и плакаты на стенах, как дно мутной реки, просматривались с трудом. Все остальное пространство заполняли трупы, кровь на стенах, истерзанные тела, вспоротые животы…

Девушка метнулась за дверь, как недавно от света, пытаясь избавиться от страшного видения.

В подсобке горел свет.

— Ещё… ещё… — Вращалось черное поле и загнанной лошадкой на нем спотыкалась игла.

Девушка чуть не наступила на отброшенный к стене пистолет. Подняла его, заткнула за пояс. Поначалу ей показалось, что за столом сидит человек, вполоборота, никак не реагируя на ее появление.

— Эй, — позвала она.

— Ещё, — попросил черный ящик и от неожиданности Прима повторила.

— Простите пожалуйста…

Не зная, что именно хотела спросить, девушка шагнула вперед. И тогда увидела, что сидящему за столом человеку нечем говорить. Вместо рта зияла дыра, в которой торчали огромные, испачканные в крови зубы. Прима отшатнулась и тут заметила на полу второго человека, разорванного пополам. Ошеломленная, она застыла посреди подсобки, хватая открытым ртом сырой, пропитанный запахом крови и тления воздух.

С шумом подобным взрыву отлетела в сторону, ударилась о стену и волчком закрутилась на месте крышка люка, скрытого в темном закутке. Серной кислотой растворял тишину гудящий звук. Разросся до предела, который едва выдержали барабанные перепонки и постепенно стих, оставив после себя долгий, неумолкающий шум в ушах.

Прима вздрогнула, поскользнулась на луже подсохшей крови. С хрипловатым сипением, слишком тяжелая для звеньев натужно скрипевшей лестницы, из колодца стала выбираться та, чьим единственным предназначением было — убивать. И ничего кроме.

Глухо, как в барабан с туго натянутой кожей, колотушкой ударила мысль: не противник она той твари, что способна разорвать пополам человека. И все равно бросилась через комнату к входу в коллектор. Перескочила через обрывки взорванной решетки и без сил привалилась к стене, сжимая мокрую от пота рукоять пистолета.

Играла не по правилам пластинка — перескакивала игла по короткому пути на следующую дорожку. Сыпался песок, перемежаясь с единственным словом. Уронив в тишину последнюю просьбу, патефон смолк.

Сотни раскаленных игл словно выросли из мозга и вонзились изнутри в черепную коробку. Прима еле сдерживалась, чтобы не закричать. Выставив перед собой пистолет, перехватив его левой, липкой от крови рукой, девушка ждала. Боль была нестерпимой. Голодной крысой поселившись в голове, она грызла череп, пытаясь выбраться наружу.

Наверное, все мертвецы, даже дети, перед смертью ощущали ту же боль — думала Прима. Вытягивала из глубин души подвешенное на веревке мужество. Она сильная. Она справится.

В первый момент, когда в коллекторе возникла огромная, согбенная знаком вопроса тень, Прима растерялась — куда стрелять? Наверху под потолком, оплавленная серебром вздулась и опала сфера. Сгусток мрака, пересеченный отливающими металлом линиями ворочался — то ли кожа у твари была настолько прозрачной, что видны были мышцы, то ли на теле извивалась червеобразная масса.

Пули полетели, одна за другой — в сферу наверху, в перекрестье линий посреди туловища и все до единой, срикошетив, увязли в бетоне. Сухой щелчок и Прима не выдержала — побежала. Полумертвая от страха, едва переставляя ватные ноги, ежесекундно ожидая нападения.

За ее спиной разрастался черный силуэт. Линии на туловище распахнулись, выбросив далеко вперед множество тонких конечностей, похожих на ломкие в сочленениях ребра. Тварь втянула в себя воздух и вместе с ним беспомощным планктоном влетела в распахнутую пасть Прима…

Девушка пришла в себя в одном из безымянных коллекторов. С этой мыслью и очнулась: почему бы трубам не давать названия улиц, лежащих на поверхности? Широкие туннели — проспекты, узкие тюбинги — улицы, даже тупики — вот этого, правда, тут в избытке.

Прима лежала на спине. На голову падали капли, били прямо в лоб. Девушка перевернулась, встала на четвереньки и ощупала голову. На лбу обнаружилась шишка. Прима не знала, зачем ее оставили в живых. Приняла жизнь как подарок. Может статься, временный.

В туннеле горели лампы аварийного освещения. Свет топил в красном шероховатые пролежни — там, где обожженными страницами облупилась зеленая краска, обнажив бетон. Девушка села, облокотившись на стену. От прежней эйфории не осталось и следа.

Звуки шагов надвинулись сразу с двух сторон — слева и справа. Но куда им было до тихого свиста, вызывающего озноб при малейшем воспоминании.

— Тихо. Не дергайся, — раздался хрипловатый голос и Прима подняла голову. Перед ней застыл высокий, плечистый человек. Его голову украшала бандана с черепами. — Будешь послушной — у тебя не будет проблем.

Человек старался не делать резких движений. В руках у него не было оружия. Дуло автомата попугаем заправского пирата выглядывало из-за спины.

— Ты можешь показать мне руки? — негромко поинтересовался человек. Слева возник еще один мужчина. Потом подошел еще один, замер в опасной близости. Скоро в туннеле стало тесно.

Прима сидела, не шевелясь. Тогда человек в бандане присел перед ней на корточки и участливо заглянул в лицо.

— Покажи мне руки, — настойчиво сказал он.

Девушка поднялась. Ей не хотелось вести разговор на одном уровне с неприятным человеком. Он поднялся следом.

— Зачем? — спросила девушка. Голос — сиплый, простуженный, царапал слух.

— Давай не будем ссориться, — сказал человек.

И начал первым. Он кивнул мужчине, находившемуся по левую сторону от Примы. Рывок — тот попытался схватить ее за руку. Но не успел: опережая событие, со всего маху девушка ткнула его сапогом в колено. И сама не ожидала — удар получился такой силы, что отбросил нападавшего к противоположной стене. Конечно, до нее вряд ли было больше чем метра полтора и все равно — результат превзошел ожидания.

Под глухой стон рухнувшего у стены товарища, человек в бандане оставил сантименты. Он замахнулся кулаком в лицо, чтобы жестко, по-мужски, поставить точку в надоевшем споре. Костяшки пальцев проехались по стене, оставляя кровавую отметину. Инстинктивно отклонившись, Прима ударила нападавшего сложенными пальцами в основание горла. Ударила резко и сильно. На встречном движении человек налетел на ее руку. Короткий хрип — схватившись за горло, он отшатнулся, уступая дорогу идущим следом.

И они не заставили себя ждать: слева и справа навалились на нее. С разворота, пока позволяла дистанция, Прима заехала кому-то сапогом в живот, следующему досталось кулаком в лицо. Еще одному не повезло — она врезала ему коленом в пах.

Круг сужался. Народу оказалось неожиданно много. Везде мелькали лица, тела в камуфляже, обтянутые перчатками кулаки.

Кто-то ударил прикладом в затылок, пока девушка пыталась достать того, кто оказался ближе. Потом она пропустила сильнейший удар под дых.

Люди толкали друг друга локтями, многоруким многоногим осьминогом пытаясь достать добычу, уже не оказывающую сопротивления. Как будто после, когда начнется раздача лакомых кусков тому, кто не ударил, ничего не перепадет.

Прима лежала на полу, покорно принимая удары. Ногой в живот, в грудь, в спину. Дыхание прервалось. Перед глазами стоял туман. Клейкой влагой, залепившей рот, выступила кровь. Девушка глухо стонала, угасающим сознанием ловя полузадушенный хрип человека с бандане.

— Не убейте только… черти… черти…

Качалась лампочка на проводе, закрученном петлей. Яркий свет слепил глаза. Бликовал бритый череп — напротив сидел Циркач, вальяжно вытянув ноги. Сидел на безопасном от Примы расстоянии. В открытом вороте куртки, под горлом чернел кровоподтек. И говорил Циркач трудно, кашляя и растягивая слова.

— Так что не думай, что тебе так просто позволят уйти. На все четыре стороны. Я уже тебе говорил, что работаю охранником в закрытой лаборатории уже восемь лет и никогда такого не было. С месяца три назад стали доставлять из моргов людей в анабиозе, и я растерялся. Все ждал, когда меня тоже коснется. Профессор вообще об эпидемии… не то, чтобы говорил — сейчас объясню. Ну, думаю, мне хана — рядом ведь приходится работать. Не знаю, что за болезнь такая странная. И мне, по большому счету плевать — меня не касается и ладно. Теперь о тебе.

Прима слушала молча. Кусал морозом стальной ошейник. Все, что говорил Циркач — в одно ухо влетало, в другое вылетало. Пока монолог не коснулся непосредственно ее.

— А знаешь ли, ты — единственная, над кем профессор Б… ладно, оставим имена, проводил полномасштабные опыты. Как над лабораторной крысой. С остальными, как я понял, ему не так повезло. Чего молчишь? — Он вперил в нее злой взгляд, но ответа не дождался. — Возился с тобой ночами. Уходил он только под утро — вот тогда я и заинтересовался результатами опытов. Компьютер у него простенький. Вскрыть железо мне ничего не стоило. Даже у меня челюсть отвисла… А я в медицине полный лох… На тебя, например, не действуют яды. Из всех известных групп. Вирусы тоже — ни все эти гриппы, кошачий в том числе, ни гепатиты, ни ВИЧ… ни даже бешенство, атипичное, разумеется. Ожоги вообще отдельная песня… А регенерация твоих тканей поражает. Прямо супервумен какая-то… А твоя кровь — вообще кладезь каких-то мудреных названий… Как тебе это, интересно?

Девушка смотрела, как его рука с длинными, сильными пальцами чертит полоски в податливом материале, которым был обит пол. Слушала внимательно, стараясь не показывать виду. Циркач вредный человек. Стоит ему почувствовать ее интерес и он назло замолчит. А кому же неинтересно узнать про себя столько странного?

— Молчишь… Так что на сей момент ты единственная в своем роде. Остальные не достигли твоей стадии — так считал профессор. А я вот думаю — остальные под землей лежат, или пеплом… к небесам. Со всеми своими способностями. Не всех же в моргах выловили, — он подмигнул и Приме стало не по себе. — Я это все тебе к тому рассказываю, чтобы ты лишний раз поняла — исчезнуть тебе не дадут. Пока не выпотрошат, естественно, до конца. Такому ценному экспонату как ты — место на столе, или в клетке. Поняла? Навел я справки у знающих людей. Так вот. За такое бабло, что за тебя обещали… у меня язык не поворачивается вслух сказать.

Циркач широко улыбнулся. В голубых глазах, в завораживающей пустоте, мелькали цифры.

— Конечно, сначала самому надо убедиться, что ты тот товар. Я не самоубийца, чтобы серьезным людям дерьмо втюхивать. Но игра стоит свеч… Она стоит стольких свеч…

Разговорчивый Циркач теперь лежал с перерезанным горлом, на залитом кровью полу. В мертвых глазах плескался красный свет. И даже если засыпать его деньгами с головой, ему вряд ли суждено порадоваться.

Удалось выжить только Хамеру. Прима его не боялась — разве можно сравнить здоровяка с той, кто отпустила ее. После нее не страшны и сотни Хамеров. Тем более, что участь его решена. Пройдет совсем немного времени и на этом уровне, также как и на нижнем, не останется ничего живого. А потом… Потом тварь полезет выше. Прима знала это абсолютно точно. Более того, тварь и не могла отступить, как бы ни пыталась.

Память, встречным пожаром коснулась выжженной границы и не отступила. Ветер перенес искры через полосу отчуждения. Осколки пламени упали в благодатную почву. Вспыхнул новый пожар и озарил то, что прежде пряталось в темноте.

Прима шла по туннелю, взрывая сапогами волны в ленивой, тягучей воде. Девушка вспомнила все. Даже то, что случилось с ней после встречи с чудовищем. Вернее, во время ее. Следовало действовать, и как можно быстрее. Только для того, чтобы осуществить задуманное, ей требовались помощники.

Погруженная в себя, девушка словно нарочно не замечала ни стремительного подъема воды, ни течения, буквально толкающего в спину. Так удобнее было торопиться.

Теперь некуда будет спешить — последнее, о чем подумала Прима перед тем, как поток воды сбил с ног и подобно закрученной трубе в каком-нибудь аквапарке, потащил по наклонной плоскости тюбинга вниз, в клокочущую, ревущую бездну.

АРИЕЦ

Чаша подземного озера скрывала берега в кромешной тьме. Огромная, ненасытная она предостерегающе пенилась. Глубину, как вены обреченного больного, потерявшего много крови, питали подземные, отравленные химическими отходами стоки. Временами черная поверхность воды взрывалась расходящимися кругами. Волны катились, с плеском разбиваясь о камни.

Посреди озера оазисом в пустыне возвышалась мусорная свалка, пробитая колодцем шахты, заполненным до краев водой. Прямо над ней, на вогнутом под тяжестью земли потолке, в глубоких складках среди вздувшихся натеков, зияла черная дыра тюбинга. Когда-то, давно, труба спускалась в озеро, неся в своих недрах сточные воды. Теперь часть ее обвалилась и упала в озеро. Обрывок, скорее всего, лежал на дне, обрастая илом. Наверху, перевитый по краям изогнутой лентой спайки, торчал обломок трубы, из которого продолжала стекать вода. Изъеденный коростой сталактитов, потолок казался телом огромного чудовища, склонившегося над озером и опирающегося как на конечности на каменные своды пещеры, и жерло трубы наверху — его ртом, из которого извергался водопад зловонной жидкости.

Поток льющейся сверху воды то ослабевал, то усиливался. В те редкие минуты, когда он полностью иссякал, пещера погружалась в тишину. Только слышно было, как назойливо толкается вода в мусорные бока крохотного острова.

Среди гнили, ветоши, человеческих останков, разлагающихся пластиковых отбросов, среди обнаженных штырей арматуры, на которые, казалось, нанизан весь мусор, стараясь держаться подальше от воды, сидел Ариец. Смертельно усталый, опустошенный. Сидел, тупо разглядывая пятно света, застывшее на водной глади. Чудилось, что луч не скользил по воде, а наоборот — пытался пробиться оттуда, с глубины. Когда пятно расплывалось, сливаясь с вечной ночью, диггер тряс головой как застоявшийся в конюшне боевой конь, чья память еще не оскудела воспоминаниями о прежних победах.

Сон легко перетекал в вечный — Ариец убедился в том, насколько опасно даже кратковременное забытье. Островок был шатким, неустойчивым. Как мертвец многолетней выдержки — от него отваливались сгнившие куски и тонули в озере. Быстро, словно в глубине их, привязанных, кто-то дергал за веревку.

Скоро не спасла и боль в плече, притупленная действием обезболивающего. С полчаса назад Ариец забылся и не заметил, как съехал вниз. Вдруг погас луч света. Нахлынул мрак, мгновенно вытолкнув из глубины тень из забытого, а может надуманного кошмара. Из воды бесшумно появилась похожая на крокодилью пасть и нацелилась на беззащитную ногу. Диггер дернулся, проворно забрался выше, не переставал удивляться: откуда во сне такая прыть?

Тупая, безглазая, усеянная наростами морда не шевелилась. Двинулась вправо, наводя на человека огромные ноздри. До диггера с опозданием дошло, что сон, если он и был, давно кончился.

Существо подтянулось на остров, выставив вперед трехпалую лапу, заскрежетало когтями по железу и сорвалось в воду. Вспенились пузыри и водная гладь успокоилась.

Ариец не стал начинать стрельбу. Неизвестно, сколько собратьев этого "симпатяги" скрывала глубина. Вполне возможно, им ничего не стоило растащить хрупкий островок на запчасти. И до сих пор основательно заняться мусорной свалкой им не позволяла либо лень, либо сытый желудок.

Чтобы придти в себя, Ариец вынул диодный фонарь и направил его вглубь огромной, с футбольное поле, пещеры. Всюду темная даль, пойманная в силки каменными сводами. Пристанище, которому суждено стать могилой. И сцена готова к тому, чтобы внимать последним, наверняка лишенным смысла словам. И… череп бедного Йорика белеет, пялясь на диггера давно высохшими глазами.

У смерти богатая фантазия. Все могло бы кончиться пару часов назад — Ариец уложился бы в пару минут, когда захлебываясь в черной мути, летел вниз. Но смерть решила записать его в любимчики, растянуть удовольствие, наблюдая за тем, как постепенно он превратится в ходячий труп, сутками напролет балансируя на краю гибели.

Ариец усмехнулся в угоду собственным мыслям. Вот такого занятного зрелища он пообещать не мог. В воротнике куртки, зашитая, ждала своего часа ампула с цианистым калием.

Из любой ситуации можно найти выход — сказка для детей школьного возраста. По крайней мере, так считал Ариец. Отвратительней всего, что выход имелся. Метрах в семи — восьми от острова из воды торчал валун. Осклизлый, в бархате плесени, расщепленный надвое ветвистой трещиной. Что было за ним, диггер не видел, но дальше, у стены начиналось что-то похожее на тропу. Петляла между камнями, пряталась тропа. Неизвестно, куда выводила, но была…

— Сука, — то ли затянувшейся смерти, то ли окатному боку камня адресовал ругательство Ариец.

Без ложной бравады — страха не было. Была мучительная, совершенная усталость, от которой виделось только одно избавление.

Ариец отогнал мысли о скорой смерти. У него никогда не возникало желания выключить фонарь. В темноте ему начинало казаться, что опасность обступает его со всех сторон. Сейчас ему вдруг захотелось не видеть стен, бездонной черноты озера. И камня, недоступно торчащего из воды.

Где-то, в одном из коллекторов, плавало в темноте тело правильного мальчика Бармалея. Появился из ниоткуда, в буквальном смысле свалился как снег на голову, и сгинул, обретя одну из самых глубоких могил.

Где-то, утопая в алых вспышках лежала мертвая девочка. На обнаженной груди, испачканной кровью, блестели капли льда. Та борьба, которая предстояла Арийцу, для нее была уже закончена. Тайну, гнавшую ее по бесконечным артериям коллекторов, девочка унесла с собой. По большому счету, Арийцу было плевать, что носила она в душе. Он принял ее сразу — со шрамом на запястье, странными зрачками и уверенностью в собственной исключительности. Только продолжал водить себя за нос, прикрываясь тем, что раз взялся за гуж…

Ни одна из тех девчонок, с кем пришлось иметь дело Арийцу, не выразила желания разделить его подземную жизнь. Да и не больно-то ему хотелось делиться!

Бывают вещи, которыми хочется поделиться со всеми, а бывают такие, которые держишь при себе, вдалеке от любопытных глаз. Имеет ли смысл делиться мясом с вегетарианцем? В силу определенных причин, которые давно стали смыслом его жизни, он не способен оценить вкуса блюда, пусть даже приготовленного по экзотическому рецепту.

Подземка стала для Арийца венцом, самой драгоценной маркой в коллекции какого-нибудь филателиста. Ее, как недоступный "святой Грааль" — марочку с изображением Франклина, следовало показывать только своим же братьям, коллекционерам.

Только близкие знали, чем стал мир подземелья для Арийца. Насколько пустой ему представлялась обычная жизнь, без погружений на глубину. Он и работу выбрал со свободным графиком — трое суток через трое. Стоило провести несколько дней дома, как возникало зудящее под ложечкой чувство неполноценности бытия. Как притягивали взор ребристые спины канализационных люков, за которыми виделось не брезгливо сморщенное в непонимающей улыбке "дерьмо", а другой мир, уводящий в иные пространства. Как волнующе звучала гулкость подземных переходов под улицами и как разочаровывал свет в конце туннеля.

Пальцем, крутящимся у виска "только для идиотов", представлялось диггерство девочкам, которые делили с Арийцем постель и удовольствие. Для него же, на поверхности давно не осталось ничего высокого: улетела в космос надежда, утонула в океане вера, сгорела в жерле вулкана любовь. Люди, живущие на земле, только делали вид, что все это живет, дышит и трепещет.

Подземному миру дела нет до чужой игры. И талантливую он не собирался встречать аплодисментами так же, как бесталанную — гнилыми помидорами. Андеграунд плевал на тебя и на твои ценности, так что ты смело мог оставаться самим собой. И если в твоей душе выживали принципы, то оставались ясными, без примесей, как чистой воды алмаз.

Когда Ариец уходил в свой очередной заброс, его никто не ждал на поверхности. Может, отсюда вытекало желание однажды остаться тут навсегда. Одно в мечту не вписывалось — он был одиночкой. Даже — Одиночкой. Для которого любая компания — уже стая. Или стадо, исходя из того какая компания.

Та девочка, на чьей груди стыл лед, тоже была одиночкой. Она еще не знала, что внутри у нее живет то же чувство, которое толкало под землю и Арийца. И в странных глазах, никак не желающих реагировать на свет, царило то же влечение к тайной жизни оставленной без присмотра подземки. Жаль…

Жаль, что ему не хватило сил на то, чтобы защитить ее, хотя он старался. Очень старался.

Жаль. Что теперь уже не вернуться. Не взять тонкое, потерявшее гибкость тело, не отнести в скрытое от людских — и не только — глаз место. Свеча догорела. Последние отблески растаяли в глубине вселенной. А тело… Тело — жалкий огарок с каплями застывшего воска. И только свет и тепло, которые она дарила, навсегда остались в его душе.

Шумела вода, падающая сверху. За шумом вряд ли расслышишь то, что творилось внизу, у подножия свалки, — вяло подумал диггер. Фонарь включать не стал. Лезть на рожон он не собирался, но если уж гибнуть, то в борьбе, цепляясь за жизнь зубами, чем, давясь от жалости к самому себе, часами решаться на самоубийство.

Внезапно заревело. Стремительно, летящим мимо скорым поездом нарастал грохот.

Ариец поднялся, стараясь не делать резких движений, включил фонарь. Ревущим водопадом сверху обрушился шквал воды. Пенные брызги разбились о колодец, наполнили его до краев и с шипением окатили мусорную свалку.

Вытирая мокрое лицо, Ариец попятился, насколько было возможно. Верхняя одежда не промокала, но диггера пугала не возможность промокнуть, его беспокоил неистовый напор воды. Колодец гудел, полнился, забитый сток не справлялся с обилием воды. Волны безостановочно перекатывались через край, подмывали мусор.

Опять плеснуло, едва не сбив Арийца с ног. Мусор под ним превратился в кашу, потек вниз. Диггер пытался утвердиться на ногах, зарываясь в жижу. Машинально оглянувшись, он убедился в том, что твари были в курсе происходящего. Одна из них высунула из воды тупую морду, реагируя на перемещения загнанного в угол человека. Рядом с островом зеркальная гладь морщилась, кругами сползая с боков вспученных бурунов.

— Не дождетесь, — сквозь зубы пообещал Ариец.

Водопад усиливался, высекая фонтаны брызг из железного обода колодца. Волна залила человеческий череп, добралась до глазных провалов, плеснула внутрь. Подвинула, но череп еще прочно держался на шейных позвонках, вросших в мусор. Ревело так, словно потолок с трудом сдерживал толщу воды. Казалось, еще минута-другая, и пробитый сотнями струй, он рухнет вниз, соединяя в чудовищной бетономешалке каменные своды пещеры и чашу подземного озера.

В первый момент Арийцу показалось, что бешеный поток выбросил труп. Пародией на японские страшилки в черноте мелькнуло белое лицо, обнаженные кисти рук. Тело, подняв тучу брызг, упало в колодец — в середину. Также повезло и Арийцу — он рухнул в центр, в падении плотно прижимая к груди ремень автомата, заботясь только об одном — чтобы не выбило из рук оружие.

Богатыми на урожай оказались сегодня подземные стоки. Удивленный Ариец понял, что рано похоронил очередную добычу подземной стихии.

Потом ему стало не до раздумий. Тонкая рука выбилась из потока, в тщетной попытке за что-нибудь ухватиться. Ариец рванулся вперед, спотыкаясь на ходу. Подскочил к колодцу, вцепился в ледяные пальцы и что есть силы рванул на себя.

Тело подалось неожиданно легко. Не удержался на ногах — размытый мусор зыбучим песком потащил вниз. Диггер упал, придавленный сверху спасенным. Они поползли к воде, и только у самой кромки падение замедлилось. Сбросив с себя мокрое тело, Ариец ухватился за торчащую в куче металлическую скобу.

Озеро заворочалось С неожиданным проворством из воды высунулась крокодилья пасть. Повертелась туда-сюда, вынюхивая добычу. Бугрилась сдавленная наростами грязно-коричневая кожа. Настырное чудовище заколотилось как в агонии, пытаясь забраться выше.

Диггер ударил ногой прямо по узловатым ноздрям не в меру суетливой твари. Морда дрогнула, но убираться назад не спешила. Наоборот — трехпалые лапы, увенчанные когтями, пробили мусор, закрепились, вытягивая тяжелое тело.

Перехватив автомат, Ариец выстрелил в упор. Пули легли кучно — шрапнелью разлетелись по сторонам осколки черепа, секли мусор, сгустками липли к сапогам. Лапы обезглавленной твари еще скребли, пытаясь то ли утянуть в воду то, что осталось, то ли наоборот — вытолкнуть тело на остров.

Ариец обернулся, проверяя, куда делся спасенный, и не поверил своим глазам. Он удивился бы меньше, увидев на куче мусора светлого, как солнечный день ангела. Хотя, какие ангелы? Подземка — вотчина других сил. Так что, делая скидку на обстоятельства, появление рогатого с хвостом, поразило бы Арийца меньше.

Девушка сидела, обхватив себя за плечи. Белое, тонкое лицо хранило воспоминание боли, последнего вздоха. Хрупкая, беззащитная, она дрожала, не отрывая от диггера огромных, утопающих в синих тенях глаз. За ее спиной поток воды, словно справившись с возложенной на себя задачей, стал ослабевать. Иссяк и затих.

Ариец не верил в эту тишину так же, как не верил в появление живой Примы. Скорее всего случилось худшее — он сошел с ума. Вот в это как раз верилось легко.

Диггер осторожно шагнул вперед, надеясь, что как только он коснется девушки, все вернется на круги своя. Зрительная галлюцинация — это одно дело, а…

— Ариец, — синие губы разжались. — Ты опять мой ангел-хранитель.

…а слуховая — другое дело.

Прима протянула руку. Ариец сорвал с себя перчатку и когда их ладони встретились, ему вдруг стало легко. И спокойно.

— Я схожу с ума, — вслух сказал он и улыбнулся. Потому что такое сумасшествие ему даже понравилось.

— Нет. Ты не сходишь с ума, — она притянула его к себе и заставила сесть рядом. — Я жива. Так бывает.

— Так не бывает. Но мне все равно.

— Я жива. Ты скоро сам все поймешь. Просто я умею долго не дышать. И сердце мое может долго не биться.

— Пробитое пулей…

— Получается что так, Сережа. Тебя же Сергей зовут?

— Звали.

— Зовут. А меня Марина.

— Хороший… сон, — Ариец завладел ее рукой. — Мне нравится. Жаль, что я не смог сказать тебе этого раньше… Знаешь, я никогда не встречал девушки, похожей на тебя.

— Я тоже…

— Я… Не уходи больше.

— Не уйду, — она улыбнулась. Близко-близко огромные глаза, в которых стремительно таяли зрачки.

Ариец не сдержался. От наплыва чувств он прижал ее к себе, стиснул. До боли. Ее боли.

— Мне больно, — голос ее прервался и Ариец разжал объятия.

— Странный сон, — он криво усмехнулся. — Тебе не должно быть больно.

— Думаешь? — она снова улыбнулась. — Посмотри, — рванула ворот куртки, обнажая рану, затянутую тонкой розовой кожей.

Ариец поднял руку, осторожно коснулся пальцем шрама.

— Это не сон, — задумчиво, не веря сам себе, сказал он. Просто ему безумно, до боли в груди вдруг захотелось произнести эти слова и отказать себе он не смог.

— Нет.

— Ты жива, — еще два слова, на которые напросился утвердительный тон.

— Я жива, Ариец. Скоро будет очень много таких, как я. Очень много. Может, только они и выживут. Те, кто прошел анабиоз.

— Анабиоз? Сказка покойного Дикаря.

— Это не сказка, — она взяла его руку и поднесла к лицу. Прижалась губами.

Ариец сидел тихо-тихо, боясь дышать.

— Те, кого родили методом щадящей беременности… они другие. Люди? Я не знаю, — она говорила, прижимаясь щекой к его руке.

— А ты?

— Человек ли я? Не знаю. Она… по крайней мере, человеком меня посчитала.

— Кто — она?

— Потом. Я расскажу тебе все потом. Мне очень нужна твоя помощь. Мы должны остановить ее… их.

— Мне тоже очень нужна… ты, — он отнял руку, притянул девушку к себе и коснулся губами щеки. — Нам не выбраться отсюда, Прима, — тихо сказал ей на ухо.

— Почему?

— Твари в воде. До камня не добраться.

— Я люблю тебя, Сережа, — просто сказала она. Повернулась, глубоко вздохнула и выпила его поцелуй до дна…

Хлопнул выстрел. Ариец вскочил, проехавшись по свалке. Стиснул с руках оружие, готовый убивать, рвать на части любого, посягнувшего на то, что дороже реальности. Взгляд его, не теряя надежды, перебегал с груды пластиковых обломков на гнилую ветошь, добрался до воды и повернул назад.

После короткого сна сознание раздвоилось. На одной чаше весов покоилось желание убедиться в том, что ничего не происходило и рассудок его остался неизменным. На другой — нисколько не отклоняясь от равенства, дразнила надеждой нереальность воскрешения девушки. И что с того, что эта вера как в допинге нуждалась в помутнении сознания?

Мусорная свалка была пуста. Пустота тревожным набатом отозвалась в душе и все расставила на свои места.

Да. Так и должно быть. Оставшаяся жизнь на острове будет складываться из кратковременных — и все длиннее — приступов шизофрении. Хорошо бы, чтобы действующим лицом по-прежнему оставалась Прима.

Когда Ариец перевел взгляд дальше, это было как продолжение сна. Он увидел странную картину. Так бывает во сне, когда происходят вещи, на которые никто не может дать ответа.

Луч его фонаря нащупал стройную фигуру девушки. Только стояла она на другом берегу, у самой стены.

— Прима… Прима!

Девушка не обернулась. Она шла по тропе прочь. Делом всей жизни — рукописью, брошенной в камин — вдруг занялись огнем и мысли о сумасшествии, и раздумья о скорой смерти. Вся реальность, сколько ее оставалось вокруг, да и та, что существовала лишь в голове, вдруг сосредоточилась на крохотной, удаляющейся фигурке.

— Прима! Не уходи!! — крикнул он.

Девушка уходила. Она то появлялась, то исчезала, а потом и вовсе потерялась среди камней.

ПРИМА

Выход нашелся. То, что поначалу девушка приняла за тела мерзких созданий, скользящих в верхнем слое воды, оказалось сваями, вбитыми в котлован. Другое дело — как ей удалось их разглядеть.

Прима сидела на дырявом пластиковом ящике, смотрела в воду и увидела дно котлована и ряды свай. И не удивилась. Приняла как должное, в дополнение к тем свойствам, принять которые она оказалась не готова. Будто вдруг, как в какой-нибудь виртуальной игрухе, ей удалось включить "режим бога" и увидеть все, что скрыто программой от рядового геймера. Темнота перестала быть темнотой. И оказалось — нет ничего сложного в том, чтобы различить все оттенки черного.

Вершителем человеческих судеб, головой черта, надменно выставившим из воды два крутых, обломанных рога, высился валун. И дорожка в ад готова — чернота бездны, поделенная на бетонные квадраты. Шаг. И еще один. Всего восемь отрезков, каждый из которых вмещает целую жизнь. И смерть. В силах ли человека, пройти по ним, ни разу не оступившись?

Прима задумалась и забыла дышать. А когда вспомнила, решила, что это совсем не так обязательно, как казалось ей всю жизнь. Сердце глухо стукнуло — девушка отчетливо уловила последний толчок — и остановилось. Мертвой игрушкой, в которой кончился заряд, застыло в груди. Вместе с тем страх, смятение, неуверенность, использовавшие как трамплин каждый стук сердца, растворились без остатка.

В кромешной тьме отчетливо выделялись бетонные квадраты. Вода лениво обтекала сваи, отчего казалось, они колышутся в толще как мертвецы, привязанные за ноги.

За спиной, не просыпаясь, тяжело вздохнул Ариец. В тот же миг прыгнула навстречу зыбкая тьма. Девушка застыла по щиколотку в воде, в шаге от свалки. Постояла на одной ноге, привыкая к равновесию, потом сделала еще один шаг.

Рифленые подошвы не скользили по бетону. Наоборот, щербатая поверхность свай, которой побрезговали даже вездесущие водоросли, обеспечивала хорошую сцепку.

Сновали в толще воды мерзкие создания. Чудовищные порождения цивилизации, сжигающей за собой мосты, в чьих жилах вместо крови текла адская смесь, только они могли существовать в мертвом озере, пропитанном химическими отходами. И если когда-нибудь человечеству суждено исчезнуть с лица земли — они со временем выползут на свет божий, чтобы положить начало новым видам. Разумным через тысячелетья? Чем черт не шутит. Однажды так уже случилось и нынешнее человечество, возможно, плод мутаций древних предков, также не удержавших в руках буйно разросшиеся плоды цивилизации.

Прима застыла на полпути к камню, ощущая, как в глубине озера заворочалась колония отвратительных созданий. Как по сигналу поднялись они со дна, торпедами понеслись к поверхности, проворно лавируя между бетонными колонами. Вода бурлила. Буруны росли свежими могильными холмиками, и опадали с влажным шлепком.

Девушка шагнула, уловив момент, когда растворился в глубине сгусток тьмы. Этот шаг едва не отправил ее в воду. Не будь опасных тварей, еще можно было рассчитывать на спасение, но против десятков мордастых аргументов, усеянных острыми зубами трудно возразить.

Прима пошатнулась, раскинув руки в стороны. Осторожно пристроила другую ногу, готовясь сделать следующий шаг. Она по-прежнему не дышала и была рада тому, что сердце не бьется. Несомненно, что его стук способен разрушить хрупкое равновесие.

Мысль оказалась настолько эмоциональной, что в глазах помутилось. В трезвом расчете, как в дистиллированной воде не должно быть примесей: вдруг исчезла абсолютная уверенность в своих силах. В душе проснулся страх, как в довеске нуждаясь в учащенном сердцебиении.

По-прежнему недостижимой целью маячил впереди камень. Оставалось сделать три шага — быстрых, уверенных, оберегая себя от эмоций, как жемчуг от прямых солнечных лучей.

Шагнула, чудом удержавшись на ногах. Ее качнуло. Балансируя на крохотном островке, она судорожно вдохнула гнилой воздух, давилась им, до тошноты заполняя легкие. Словно почуяв ее состояние, бойкая тварь с размаху ткнулась в сваю.

Вода кипела. Притянутые как магнитом близостью добычи, бились между сваями мощные тела.

Чем дольше Прима стояла, собираясь с силами, тем самоубийственней казался следующий шаг. Вдруг дернулось пространство, отлетело вверх, раздулось воздушным шаром, который с трудом сдерживали стены. И жизнь сузилась до игольного ушка бетонного островка, на котором беззащитным существом, раздираемым на части враждебными стихиями — темнотой и глубиной, застыла Прима.

Восковой свечей оплывала надежда. От отчаяния закрыв глаза с такой силой, что выступили слезы, девушка решилась.

Неизвестно, что ее остановило — чутье или всплеск волны, подкатившей к ногам. Так или иначе Прима качалась, каждым движением маятника выдергивая себя из настойчивых объятий смерти, чтобы в следующее мгновение снова слепо довериться судьбе.

В седом, пенистом водовороте высунулась из воды тварь, с наскока навалилась на соседний островок. В распахнутой пасти с рядами треугольных зубов кипела пена, короткие лапы молотили по воде.

До липкого пота, выступившего на спине боясь нарушить шаткое равновесие, Прима потянулась за пистолетом, спрятанным за поясом. Ощущая каждое движение как последнее, мысленно уже глотая тяжелую, гнилую воду, отбиваясь от рвущих тело на части тварей, негнущимися пальцами Прима ухватила рукоять. Выставила оружие перед собой, чуть наклонилась вперед и выстрелила в упор — несколько раз, прямо в разинутую пасть.

Как ни готовилась, отдача оказалась сильнее. Все вокруг закачалось, поплыло. Тяжелый пистолет клонил вправо. Рванулся из горла крик — так не хотелось уходить на тот свет молча!

Грузно рухнула в воду мертвая тварь.

Бессильно колотя руками воздух, видя перед собой мокрые бока камня, почти падая, Прима перескочила кишащее тварями пространство. Тут же, не останавливаясь, по инерции летящего в пропасть автомобиля, пошла по каменной тропе.

Шумела вода. Мокрая пыль липла на лицо. Сразу за камнем начиналась тропа. Огибала небольшой залив и спешила дальше, прижимаясь вплотную к каменным сводам пещеры.

Затерянный в складках каменной гряды, одноглазо уставился на Приму черный зрачок туннеля.

Ведомая единственной целью — спасти Арийца, девушка впивалась взглядом во внутренности коллектора, перевитого вздутыми спайками на ответвлениях как вены наркомана. Дежа вю. Ее неотступно преследовало чувство, что здесь она уже проходила: так знакомо тянулись на скобах распятые тела тросов, так узнаваемо свисала с потолка наплывшая муть, так по-приятельски шуршал под ногами песок.

На счастье Примы, идти долго не пришлось. В стиснутых зубах разорванной решетки, преграждающей вход в наклонный тюбинг, застрял обрывок трубы. Крепкий, внушительной длины — Прима выбила его ногой из щели и с великим трудом потащила за собой.

Обрывок трубы цеплялся за выбоины, рвался из рук — тем более, что рассчитывать в полной мере приходилось только на правую руку. Левое плечо ныло при каждом вздохе, не говоря уж о движении. И все равно, девушка упорно продолжала тянуть трубу по коллектору. На такой улов она и не рассчитывала. О том, что длины может не хватить, она старалась не думать.

Скрежет стоял неимоверный. Когда девушка появилась в пещере — взмыленная, с прокушенными от напряжения губами, Ариец был предупрежден о ее появлении.

Он стоял посреди мусорной свалки. Потерянный, одинокий. Прима старалась на него не смотреть. Боялась, что жалость отнимет у нее последние силы.

— Прима! — его хриплый крик полетел ей навстречу.

Она не отозвалась. Тянула и тянула за собой трубу, не веря в то, что борьба когда-нибудь кончится и руки, избавившись от тяжести сопротивляющегося металла снова будут принадлежать ей.

Всего ничего и не хватило. Ариец подтянул металлическое тело трубы и одним концом она плотно засела в мусорной куче. Другим легла на последний островок.

В воде разорвалась единственная граната. Осколки хлестнули по стенам, огромная волна перекатилась через валун, застряла на миг пенящимся буруном в трещине.

Шум стих. Поверхность озера дышала кратковременным затишьем, когда Ариец пошел по трубе, раскинув руки, словно распятый на невидимом кресте.

У Примы десятки раз обрывалось сердце — по числу его шагов. Стоило какой-нибудь очухавшейся твари боднуть башкой шаткую конструкцию, и… Каждую секунду девушка ждала падения и думала только о том, что непременно нырнет вслед за ним. И неизвестно, что потянет за ту веревку, что присосавшись к нервным окончаниям, тянулась прямо из сердца — любовь или жалость. Все решено. Она уже шагнула из самолета в летящую синеву и парит в свободном падении, когда в ее силах принять только одно решение: когда дернуть за кольцо, чтобы парусом в океане над головой раскрылся спасительный парашют.

Обошлось. И чувство обреченности, опустошив душу до дна стихло, уступив место усталости.

— Чувствуешь? — Прима прижала его руку к сонной артерии. — Бьется?

— Бьется.

— А теперь? — она погасила дыхание и спустя время сердце, больно толкнувшись в ребра, остановилось.

Ариец долго слушал, хмуря брови.

— Ничего не слышу, — наконец, сказал он. — Все равно. Мне верится с трудом.

— От твоей веры мало что зависит. Я думаю, Бармалей тоже был из тех, кто вышел из анабиоза.

— Пусть будет так, — он пожал плечами. — Мне трудно рассуждать о судьбах мира. Ничего страшного в этом я не вижу. Понадобится только время, чтобы привыкнуть. Гораздо больше меня сейчас волнует вопрос, как скоро мы выйдем на поверхность.

Он остановился, внимательно всмотрелся в боковое ответвление. Золотым пауком перебежал дорогу рассеянный свет, проворно забрался на стену и камнем рухнул вниз.

— Мне не нужно на поверхность…

Ариец резко обернулся, столкнулся с ее решительным взглядом.

— Да! — она повысила голос. — Мне не нужно наверх! И я надеялась, что ты мне поможешь!

— Я помогу тебе, что бы ты не затеяла. Но сначала нужно выйти на поверхность, немного придти в себя. Передохнуть.

— Да пойми ты! Пока мы будем ходить туда-сюда, здесь уже в живых никого не останется! Она…

— Кстати. Кто такая эта загадочная "она"?

— Скорее уж он, — Прима понизила голос. — Биологический объект под номером… единственное, что я поняла — он четырехзначный, этот номер. Но я могу и ошибаться. Самое странное, что я не знаю — эта цифра середина списка, конец или начало. Но если предположить, что счет идет на тысячи, то…

— То?

— Боюсь, что мы все обречены. В скором времени они доберутся до поверхности и людей в живых не останется. Они — совершенные биологические объекты, созданные цивилизацией, раза в два древнее нашей. Их предназначение — убивать всех, кто может угрожать жизни людей…

— Ничего не понял. Убивать людей ради их же безопасности… Ты можешь мне объяснить, откуда ты все это взяла?

— Я была внутри ее… его. Внутри этой твари. Она проглотила меня…

— И подавилась, — в его глазах заплясали искры.

— Смешного ничего нет. Там, внизу, горы трупов. Она очистила уровень. Последний. Теперь полезет выше.

— Хорошо. Пусть даже так. На последнем уровне всегда что-то заводится, ну завелась тварь и…

— Она не завелась. Она была законсервирована. Глубоко под землей десятки тысяч лет назад. Предыдущая цивилизация ушла под землю, чтобы спастись. Я не знаю, от чего. Уходили надолго, а оказалось навсегда. Как видишь, на земле от них ничего не осталось. Другое дело под землей. Там до сих пор много чего осталось в целости, потому что технологии…

Прима задохнулась от наплыва эмоций. Короткая смерть освежила память. Перед глазами все замелькало, как будто в ее голову как в процессор в спешном порядке вбивались мегабиты информации.

Невозможно описать словами то, что пронеслось перед мысленным взором в то мгновение, когда втянуло ее внутрь душного, темного пространства, когда сложились десятки серебристых сочленений, отсекая ее от кислорода. Когда полыхнуло синее пламя и, пробивая лоб, мозг прожгла игла. И вот тогда, понеслась перед глазами чехарда цветовых пятен. Постепенно стала складываться картина спящих мертвым сном подземных городов.

Как назвать многокилометровые стеклянные кладбища, где как в Ноевом ковчеге стынут в запаянных колбах мумифицированные уродцы? Или залы, где бродят тени, матрицы чужой памяти — поднимаются вверх неясной сущностью и распадаются на осколки туманностей? Или сеть саркофагов, собранных в снопы тысячелетиями, до сих пор истекающие голубыми молниями? Или круговые пластины, уложенные одна на другую, спиралью уходящие в немыслимую глубину? Или карьеры, со строгой очевидностью ярусов врытые в землю, в чьи стены вдавлены тысячи сот, где ожидая своего часа спят несокрушимые биологические роботы? Те самые, предшественники которых справлялись с работой не только в вакууме на околоземных орбитах, но и…

И дальше: обжигающе яркие трехмерные картинки иных планет. Гигантские воронки, в которых запросто утонула бы земля, вздымающие к алым небесам мегатонны пылающего газа. Белые кратеры, где в черном небе в ослепительно голубом сиянии тает незнакомая планета. Мутный лед, пробитый километровыми трещинами, которые кровеносными сосудами разбегаются в разные стороны.

Еще много чего вспомнилось. Ариец не мог прочитать все это по глазам, а рассказать Прима не могла. Стояла перед ним, хлопала глазами, пытаясь облечь видения в слова. Потом мысленно махнула рукой и устало закончила.

— Я уж не говорю о древних вирусах, которые получили, наконец, доступ наш мир. Откуда, по-твоему, берутся мутанты? Да это полбеды. Остались тысячи роботов, которые должны были выйти на поверхность и обеспечить безопасность людям. Другим людям… А может, в нашем понимании вообще монстрам, — она невесело улыбнулась. — Так или иначе — роботы ожили. Вполне возможно, у нас на земле не создано еще оружия, способного их уничтожить. И теперь вместо того, чтобы защищать, биологические объекты запросто уничтожат иную цивилизацию. Нашу с тобой. Я не знаю, кто виноват в том, что они ожили. Может, виноваты мы сами — слишком глубоко зарылись под землю…

— Прима. История интересная, — Ариец глубоко и продолжительно вздохнул. — И ты хочешь, чтобы мы с тобой объявили войну сотням несокрушимых монстров?

— Почти. Я знаю, откуда они выходят на последний уровень. Надо придумать что-нибудь. Взорвать шахту, например. Понимаешь? Я одна не справлюсь. Мне… страшно за тебя, но… больше просить мне некого. Надо же кому-то…

— Спасти человечество? Смешно звучит. Знаешь, я часто задавал себе вопрос: а нужно ли спасать это человечество?

— Ариец, остановись. Я хочу слышать только один ответ: ты пойдешь со мной?

— Я помогу тебе. Я сделаю все, что ты хочешь. Только для начала мне хотелось бы подняться на поверхность. Я не планировал уходить под землю навсегда.

— Понятно. Ты мне не веришь.

— Я… верю тебе. В любом случае, надо подняться, чтобы найти хотя бы взрывчатку. И людей знающих…

— Я знаю, ты все можешь найти здесь! Обратиться к нью-ди, наконец! Они ведь чувствуют, что здесь творится!

— Разговор окончен, Прима. Я выведу тебя на поверхность, а там делай что хочешь.

Ариец решительно вырвался вперед. Девушка шла за ним, попирая ногами мутную жижу. Думала о том, что может, и хорошо, что Ариец не пойдет с ней. Наверное, ей нужны другие помощники. К чему подвергать его жизнь опасности? Тварь посчитала ее человеком и отпустила, но этот вовсе не значит, что также она поступит и с Арийцем. Странно, что такая простая мысль пришла ей в голову так поздно… А может, все дело в том, что ей до онемения в конечностях и нервной дрожи не хотелось одной возвращаться на последний уровень.

Тесный туннель вывел в мрачную глубину карстовой пещеры. Не доходя до входа, Ариец вдруг вскинул руку и выключил фонарь. Он первым вошел в пещеру и двинулся вдоль стены, останавливаясь и прислушиваясь. Наконец, разрешая присоединиться, он махнул рукой, в полной тьме, поневоле смирившийся с тем, что девушка может ориентироваться в темноте.

Беззвучно шевеля губами, Прима пошла за ним. Она еще пыталась договориться с самой собой: то ли оставить диггера в покое, то ли снова постараться склонить его на свою сторону. Придти к выводу она не успела.

— Стоять, — раздался негромкий голос, усиленный каменными сводами пещеры. — Шаг в сторону — стреляю без предупреждения.

Тьму пробили яркие вспышки. Заплясало под ногами каменное крошево.

ВИРТУОЗ

Просвистели пули, добавили драйва в затхлую тишину пещеры. И вдогонку за автоматной очередью, пущенной Виртуозом, полетел одиночный выстрел.

Впереди, прикрываясь за камнями, мелькнул размытый силуэт. Виртуоза не интересовала судьба парня, сопровождающего экземпляр. Стрельба по людям отличалась для него от стрельбы по чудовищным порождениям подземки. Штучка, войдя в раж, остановиться не могла. Как у кошки, у нее срабатывал охотничий инстинкт на любую движущуюся цель.

Девушка нажала на спусковой крючок, выпустив очередь на опережение в провал между камнями. Виртуоз ясно видел, что парня зацепило. Раздался шум — с глухим стуком тело рухнуло у стены.

Спецназовец неободрительно покачал головой, но замечаний делать Штучке не стал. Здесь, под землей, не райское местечко, где все спешат проявить лучшие качества. Наоборот. Здесь ад, где из каждого как черви после дождя лезет наружу муть, поднятая со дна души.

Больше всего Виртуоза волновал экземпляр. На такую удачу он не рассчитывал. Это было все равно что выиграть в многомиллионной лотерее.

Девчонка лежала на спине без сознания, запрокинув белое лицо.

— Что ты ей всадила? — подозрительным взглядом, как фокусника, достающего из рукава кролика, смерил Штучку Виртуоз.

— Не бойся, милый, — ее голос дрогнул от скрытой энергии. — Это ненадолго. Сейчас пройдет. Я же не дура, чтобы гоняться за экземпляром по камням.

Виртуоз достал наручники, перевернул девчонку на спину и защелкнул стальные браслеты на запястьях.

— Мертв? — Бразер водил дулом автомата по каменной гряде.

— Не знаю, — Штучка понизила голос. — Думаю, что я зацепила его. Но ты можешь проверить, Бразер. Сходи. А то получишь пулю в лоб. И это за полчаса до выхода…

— Лотерея, Штучка. — Виртуоз расслышал усмешку в словах Бразера. — Неизвестно, кому еще повезет. За полчаса до выхода.

— А ты на плечи взвали девчонку — по тебе он точно тогда стрелять не будет.

— Заткнитесь оба, — Виртуоз, прислонив безвольное тело девушки к камню, только теперь понял, как смертельно устал. Не столько от опасностей, подстерегающих на каждом шагу, сколько от кулуарных разборок. — Что ты ей всадила? — настойчивей повторил он.

— Да парализатор. Очнется через пятнадцать минут.

Бесполезно объяснять вздорной Штучке, что приказ на использование парализатора, буде появится такая необходимость, должен был отдать лично он. И никто кроме. Виртуоз мог бы ее ударить, мог пригрозить увольнением. По поводу последнего, кстати, бабушка надвое сказала. Это лет десять назад с этим строго было, а сейчас… Полноценных диггеров в Управлении осталось с гулькин нос. Никого под землю не то что обещаниями денежных премий и повышений по званию не заманишь — это что касалось пряников. Посулы кнута тоже не действовали. Пожалуй, и дуло пистолета в том же числе. Так что с опытными диггерами, подобными Штучке, имеющими за плечами хрен знает сколько удачных забросов, носились как с писаной торбой.

Виртуоз мысленно махнул рукой. Он думал только о том, как бы поскорее отсюда убраться. Парень, возможно раненный, его волновал постольку поскольку. Но пропасть, где один край с другим соединяла шаткая лестница с периллами, приспособленная сердобольными диггерами в качестве мостка, вызывала вполне ощутимое беспокойство.

Другого выхода из пещеры именуемой Кости Дьявола, спецназовец не знал. Все остальные ходы вели под землю и нервную дрожь вызывала смутная перспектива до скончания веков бродить по лабиринту, рискуя в любой момент стать добычей неизвестной твари.

— Уходим, — сказал Виртуоз, решив не дожидаться, пока девчонка очнется. — Бразер, бери ее.

Бразер подчинился беспрекословно. Вполне возможно, на него подействовали положительным образом слова Штучки о безопасности, гарантированной прикрытием экземпляра.

Звенья лестницы чертили на квадраты бездонный зев пропасти. Первой двинулась по мостку Штучка. Излишне резко, нервно. Каждый шаг подчеркивая отрывистыми словами — наверняка ругалась матом, но до Виртуоза долетало лишь сдавленное шипение.

Негромко шумела вода, водопадом срываясь в пропасть. На том берегу похоронной процессией жались к стенам каменные изваяния, над которыми поработала стихия.

Виртуоз стоял недалеко от лестницы, не сводя автоматного дула с каменной гряды. Он сильно сомневался в том, что парень решится начать стрельбу, но все равно спецназовца грызло неприятное чувство. Как будто кто-то держал его на мушке, в любой момент готовясь нажать на спусковой крючок. Причем, выстрел должен был раздаться оттуда, откуда не ждешь.

Следующим по лестнице двинулся Бразер, с ношей на плече. Почти не касаясь рукой перилл, он легко пошел по редким звеньям.

Шаг. Близко, настолько, что Виртуоз машинально оглянулся — звук шагов подхватил свист, словно из камеры выпускали воздух.

Шаг. Порывистый звук сек воздух занесенным кинжалом.

Виртуоз почувствовал, как внутри заворочался тяжелый, дикий страх. На лбу мгновенно выступила испарина. Он с трудом подавил в себе желание начать стрельбу. Без цели, обозначая как очерченный круг от нечисти расстояние, на котором должна держаться от него любая тварь.

Из пропасти, с низким гулом плеснуло вверх и зависло в воздухе пыльное облако. Опало и потекло по пещере, заливая дымом глубокие складки.

Виртуоз бросил вперед полный отчаяния взгляд: до шкуродера на другом краю пропасти, что рвал на части бетонное тело коллектора, нужно было еще дожить. И кто сказал что там, в чреве тюбинга было безопасней чем здесь, под сводами необъятной пещеры?

— Бегите! — крикнул Виртуоз.

Смерть — дожидаться, пока Бразер достигнет другого берега. Смерть — ступить на хрупкую решетку лестницы вместе с ним.

— Быстрее!

Мучительное усилие, направленное на то, чтобы поторопить время, пропало даром.

Штучка стояла у стены. То ли ее оставило хваленое чутье, то ли не желала она отдаляться от экземпляра, за которым так долго шла по следу. В готовности сорваться в любую минуту, она застыла на месте, озираясь по сторонам.

Полыхнуло жаром. Тугая пружина животного страха раскрутилась, подтолкнула под руку. Под злобный перестук автоматной очереди в воздухе воспарило пятно. Под ним клубилось нечто, напоминающее оживший столб дыма. Снизу били волны, рассеивались, добираясь до верха, и выпускали наружу проблески металла.

Виртуоз жал на спусковой крючок. В темноте абсолютного спокойствия, гнездящегося на задворках сознания, он уже себя похоронил. Такими же нереальными, как летящие мимо очевидной цели пули, казались ему собственные действия.

Льдисто мутнела в темноте сфера. Дым потек, смывая эффект невидимости. Отчетливо выделились отдельные фрагменты. Проступил скелет, собранный из позвонков, отливавших сталью. Их форма менялась. Текучий металл вдруг заполнил пустоты, создавая впечатление целостности. Гибкое, подвижное тело опиралось на конечности. Десятки суставов гнулись в сочленениях. От силуэта потянулись сотни нитей, лазерными лучами ощупали пространство. Что-то вдруг произошло, как будто тварь втянула в себя темноту и исчезла: сквозь тысячи пор, вскрывших металл, стала просвечиваться каменная гряда.

Виртуоз почувствовал, как стальная игла ткнулась ему в лоб, разрывая мозг на части. Забросив за спину бесполезный автомат, он бросился к мостку. Вместе с ним, словно издеваясь, вихревым потоком рвануло на ту сторону пропасти размытое пятно — в едином прыжке преодолев расстояние, отделяющее один край от другого.

Стреляла Штучка. Ей вторил Бразер, скинув на камни ношу.

Виртуоз бежал по звеньям лестницы, стараясь не оступиться. Боковым зрением отметил, как со стеклянным перезвоном погасла сфера. Показалось, что один из выстрелов поразил цель. Такое обманчивое впечатление сложилось и у Штучки. Как только шум затих, она спокойно спросила:

— Виртуоз, ты в порядке?

На краю пропасти, отделяющей спецназовца от остальных потянулся вверх огромный силуэт. Сгорбленный, он растянулся в пространстве. Спецназовец так и не смог уловить движения — тень сместилась левее. Ближе к Бразеру. Тот отступал, посылая во мрак очередь за очередью. Пули рикошетили, как от титанового сплава отталкиваясь от фигуры, обездвижено застывшей на месте.

Что-то кричала Штучка. Виртуоз благополучно достиг другого берега, отбросил использованный магазин и вставил в паз новый. В голове пульсировала жалость. К самому себе, оказавшемуся в замкнутом круге игры не по правилам, когда оружие в руках — почти всегда сулящее избавление от всех бед, бьется в руках детским пугачом и жизнь теперь отделяет от смерти только хрупкая скорлупа бронежилета.

Скрутилась, сжалась темная фигура. Откуда-то из середины в долю секунды выпростались десятки конечностей. Разогнулись в сочленениях, единым взмахом почти достигнув стены. Шумное, хрипловатое гудение утонуло в перестуке автоматных очередей.

Бразер, не выпуская из рук оружия, вдруг взлетел вверх. Воспарил к самому потолку, удерживаемый за ногу одной из конечностей твари. Парень стрелял. Обреченно летели пули, впивались в сталактиты, отсекая куски. Каменным дождем падали они в пропасть, барабанили по железу мостка.

Виртуоз стоял, прижавшись спиной стене. Куда делась Штучка, он не уследил. По большому счету было до нее. Он стоял, ожидая своей очереди. В горле плотно засела пыль. Казалось, легкие забиты были под завязку и втолкнуть туда еще один глоток воздуха попросту невозможно.

Путь к провалу был закрыт. Бег назад представлялся Виртуозу таким же бессмысленным, как прыжок из самолета без парашюта. У твари еще оставались свободными с десяток конечностей — ей ничего не стоило, реагируя на быстрое движение, присоединить Виртуоза к чудовищному аттракциону.

Бразер не кричал. Нелепо взмахивая ногой, словно пытаясь отбиться, он стрелял. Патроны давно кончились. Пустой магазин исправно откликался сухим треском. Каменные своды полнились этими щелчками, которые щедро, как сеятель, ронял в пустоту обреченный парень.

Виртуоз стоял, ощущая себя человеком, застывшим на серпантине горной дороге, где с одной стороны подступала скала, а с другой, огражденная хрупкими столбами уходила на глубину пропасть. А прямо на него, занимая всю проезжую часть, скрипя сорванными тормозами, на полной скорости неслась тяжелая, груженая фура.

Тварь не отпускала Бразера. В темноте, как в замедленном кино плыло белое, восковое лицо. Огромные глаза, распахнутый в немом крике рот. Его лицо мелькнуло под потолком. В последний раз в дьявольской карусели взлетело и стремительно сорвалось вниз. С резким, чавкающим звуком впечаталось в камни.

Взорвался воздух. Ощущая за спиной камни, как последнюю грань в этой жизни, стрелял Виртуоз. Уже в никуда. Тьма растворилась в воздухе, оставив после себя резкий запах озона, смешанный с кровью.

Обезглавленное тело Бразера, отброшенное к стене с такой силой, что хрустнули кости, сломанной куклой сползало вниз. И это был единственный звук, который делил на части шум воды.

Виртуоз ясно видел девушку, лежащую на камнях, отсвечивающий далеко впереди шкуродер. И больше ничего.

Скользнул на камни, достигнув, наконец, земли изувеченный труп Бразера. Сверху, зацепившись за выбоину в стене, на него упал автомат.

Тишина.

Почти беззвучно, боясь шумным дыханием вспугнуть удачу, Виртуоз отделился от стены. Осторожно ступая, пошел вперед, по пути перешагнув через труп.

Он не дошел до девушки, по-прежнему лежащей без сознания нескольких шагов, когда услышал тихое.

— Стоять, Виртуоз.

Наверное, смерть слишком хорошо подготовилась к засаде, чтобы выпустить его живым из пещеры. Об этом подумал Виртуоз, наблюдая за тем, как почти скрытая за камнями, Штучка наставила на него автомат, целясь в голову.

— Не дергайся.

Он не дергался. Он слишком хорошо знал, насколько меткой бывает Штучка. Кроме того, ему и огрызаться было нечем. В автомате хорошо если остался последний патрон. А пистолет из кобуры еще нужно было достать.

— Оружие бросай, — голос Штучки звучал непреклонно.

— Что ты задумала? — попробовал возразить Виртуоз. Ему еще казалась что девушка, которую он… весьма смехотворная замена той твари, которую не берут пули.

— Оружие. Считаю до трех. Третья — контрольный в голову.

— Не трудись, — он медленно скинул с плеча ремень.

— Без глупостей, — вдруг устало сказала Штучка. — Тебе не выйти отсюда.

— Почему? — глупо спросил он, не надеясь на ответ.

— Потому что отсюда я уйду одна. С экземпляром, конечно.

— Мы можем уйти вдвоем…

— Это ты, дурачок, работаешь за совесть. Поощрение тебе кинут и будешь рад до усрачки. Я зарабатываю. Деньги.

— Много?

— Очень. Тебе такая цифра и не снилась.

— Договоримся?

— Делиться? — она хохотнула.

— Почти. Тебе деньги, мне жизнь.

— Не получится. Ты неудобный свидетель, Виртуоз…

Нить, на которой подвешена жизнь, натянулась до предела. Уловив момент, когда в руках Штучки дрогнуло оружие, Виртуоз перекатился вперед, стремясь добраться до стены. Отсекая его от гряды, путь ему перебежала смертоносная дорожка. Он рванулся назад, понимая, что скрыться негде: слева пропасть, позади пустота. Пули опередили его. Штучка играла с ним. Или — хотелось верить — никак не могла собраться с силами, чтобы убить.

Упав на землю в шаге от пропасти, Виртуоз выхватил из кобуры пистолет, но выстрелить не успел.

Определенно, смерть хорошо подготовилась. Пуля обожгла правую руку выше локтя, вторая впилась в плечо. Пистолет упал на камни, выбив звонкую дробь.

Виртуоз крутанулся, от боли на мгновенье потеряв ориентацию в пространстве. А когда разобрался, было уже поздно.

Ноги скользнули в пропасть. Спецназовец пытался ухватиться левой рукой за выбоину, но в том месте где он упал, огромный валун будто нарочно клонился в сторону пропасти. Виртуоз поехал вниз, болтая в воздухе ногами, оставляя за собой кровавый след. Вместо того, чтобы прокрутить перед глазами яркие моменты жизни, память зачем-то вычленяла незначительные мелочи: выбоину в камне, полную исходящей испариной крови, дуло пистолета, застрявшего в трещине.

Рюкзак неумолимо тянул вниз. Под ногами, предвестником грядущего обвала срывались в пропасть осколки. Странное чувство не оставляло Виртуоза. Как будто не только под тяжестью собственного тела он скользит вниз, а нечто, зацепив его за ногу крючком одной из стальных конечностей, легко, играючи, тащит его на дно бездны.

Выступ нашелся — совсем крохотный. Виртуоз не поверил себе, когда с трудом на нем поместился. Пальцы впились в трещину на краю пропасти.

— Пристрелить тебя рука не поднимается, Виртуоз, — ласково сказала Штучка. Подошла ближе к тому месту, где он висел и остановилась. — Так что прими подарок от бывшей любовницы.

Тяжело, с силой Штучка наступила подошвой сапога на его скрюченные в судороге пальцы.

В следующую секунду свет озарил лицо Штучки, с лихорадочно блестевшими глазами и закушенной от усердия губой. Раздался выстрел. Она не успела вскрикнуть. Ее тело стало медленно оседать. Сначала подогнулись колени, упали руки, безвольно, выпустив на камни ненужное оружие. Потом Штучка рухнула лицом вниз.

Виртуоз, ценой неимоверных усилий держась на выступе, увидел ее лицо. Пуля засела в виске. Тонкой струйкой из раны вытекала кровь. На Виртуоза уставился ослепительный глаз. Лицо ее еще дышало уверенностью в победе. Потом Штучка словно устала на него смотреть, съехала вниз. Едва не зацепив его плечом скользнула мимо и исчезла в пропасти.

Беззвучно, что было так на нее непохоже.

Прямо перед собой Виртуоз увидел протянутую руку. Он вцепился в нее, как утопающий в спасательный круг — мертвой хваткой. Ожог от луча фонаря, направленного в лицо, Виртуоз пережил стойко. Его потянули, отрывая от выступа, с которым он успел сродниться. Что за добрая сила обнаружилась наверху и главное — чем он заслужил спасение — Виртуоз не задавался вопросами. Бешенная, неукротимая жажда выжить разгорелась огнем от дуновения надежды. Он ощущал это желание в болезненных толчках крови, выливающейся из раны, в оглушительном стуке сердца, в кончиках пальцев, что ногтями пробили чужую кожу.

Проехавшись на животе, Виртуоз пришел в себя в нескольких шагах от пропасти. Как только его оставили в покое, он попытался разжать пальцы. Это удалось сделать с огромным трудом. Он приподнялся на четвереньки, из последних сил перевернулся и сел. Дышал глубоко, часто и все не мог насытиться холодным, сырым воздухом.

— Уходить надо, — сказал Виртуоз, когда его малость отпустило. Слова сорвались по привычке: он не понимал толком, к кому обращается. В голове все неслось по кругу. Сил не хватало даже на то, чтобы стянуть со спины рюкзак.

— Знаю, — услышал он голос парня.

— Ты… спас меня. Я в долгу, — выдавил из себя Виртуоз, пытаясь негнущимися пальцами достать аптечку.

— Отдашь долг, — тяжело выдохнул парень. — Скажешь наверху, что девчонку не нашел. Вот и будем в расчете. Виртуоз.

Спецназовец вскинул голову. Девушка стояла рядом с парнем. Ее руки по-прежнему скованы наручниками. Мальчишеская стрижка, распахнутое небо глаз. Вдруг на секунду, остро, Виртуоз пожалел ее. Быть подопытным кроликом — врагу не пожелаешь. Чувство быстро прошло и на первый план выступила забота о собственной судьбе.

— Даю слово, — твердо сказал он. — Свидетелей теперь нет.

Виртуоз собрался с силами, полез в карман и протянул парню ключ от наручников.

— Проще было бы тебя убить, — задумчиво сказал тот, принимая ключ. — Глупо вдвойне. Спасти тебе жизнь, чтобы отнять… Я хочу тебе верить.

— Даю слово, — повторил Виртуоз…

Позже он ушел. Еле волоча ноги от усталости, вкатив себе двойную дозу обезболивающего. Шел, мечтая о том, чтобы побыстрее добраться до выхода. Парень с девушкой остались у него за спиной.

Желтым, немигающим огнем горел фонарь на каске у парня. Рядом с ним застыла девушка. Спокойная, прямая. Так и не сказавшая ни слова, она проводила Виртуоза пронзительным взглядом абсолютно черных глаз.

ЭПИЛОГ

— Точно дойдешь? — тихо спросила Прима.

— Дойду. — Ариец взялся правой рукой за скобу. Левая, перебинтованная, плетью висела вдоль тела.

Прима кивнула. Помогла ему подняться на первую ступень и отошла в сторону.

— Может, передумаешь? А? Не думаю, что это займет много времени. Прима… — Ариец говорил осторожно, как старатель, просеивая лоток с песком, горел желанием обнаружить на дне драгоценные крупицы желтого металла.

Девушка вздохнула и ничего не ответила.

— Ты будешь меня ждать, слышишь? — настойчивей сказал он. — Максимум через три дня я оклемаюсь. И приду сюда.

— Я буду тебя ждать, — эхом отозвалась она и отвела взгляд в сторону, чтобы скрыть ложь.

У Арийца не оставалось сил на то, чтобы спорить. Он поднялся по лестнице. Невзирая на режущую боль, ухватился левой рукой за перекладину, правой отодвинул крышку люка.

Поток солнечного света хлынул под землю. Ариец зажмурился, привыкая. Когда он посмотрел вниз, девушки уже не было.

— Прима! — крикнул он.

— Я здесь, — откликнулась темнота. — Я буду тебя ждать.

Когда крышка люка захлопнулась, Прима, не оглядываясь, пошла по тюбингу к шахте, ведущей вниз. Не было времени. До девушки с опозданием дошло, что скорее всего, взрыв вертикального колодца ничего не даст. Теперь все зависит от нее. Нужно спуститься на недоступный уровень и оттуда попытаться закрыть доступ в наш мир. Или найти биологический объект и… попробовать договориться. Ведь она и не пыталась! Если человечество планирует когда-нибудь вступать в контакт с иноземными цивилизациями, почему бы не начать с собственных предков, пусть и по другой линии развития? Если уж случилось так, что долгие тысячелетия подобно соседям пришлось делить планету на два уровня. Верхний и нижний.

…Ариец стоял недалеко от проезжей части. Дул ветер. Оплавленная солнечными лучами таяла в луже корка льда. По подсчетам было далеко за полдень, однако на улице царило безлюдье.

Потом Ариец услышал тишину. Незнакомую. Пугающую. Темнели безликие окна домов, в разбитых стеклах завывал ветер. Возле перевернутого киоска гнездились бетонные клумбы, заполненные серым пеплом.

Диггер слепо двинулся по улице к белому зданию городской больницы. Он ничего не понимал. Как будто два дня назад он уходил под землю с одной планеты, а теперь вернулся на другую. Перед глазами плыли красные круги, во рту стоял вкус крови, смешанной с чем-то горьким.

Возле павильона с надписью "Свежее мясо" порождением ожившего кошмара лежал труп мужчины. Седая голова свесилась на грудь. К луже крови, воровато вздрагивая, тянулась лохматая собака. В колеблющейся тени дерева сидел еще один человек, прижимая руку к окровавленному животу. Чуть поодаль, серыми торосами теснилось взорванное полотно асфальта.

Ариец шел к крыльцу, старательно не замечая ни сожженных остовов перевернутых машин, ни своры собак, которая, исступленно рыча, дралась за добычу,

Он поднялся на две ступени, когда силы оставили его. Упал на колени, тяжело завалился вбок. И не видел, как открылись двери. Трое вооруженных людей появились на пороге. Один остался стоять у дверей, контролируя пространство прицелом гранатомета. Двое других бросились к Арийцу, подхватили на руки и понесли к дверям.

Хлопнули двустворчатые двери и воцарилась тишина.

Немой, безгласный город еще не знал, что умер. Стоял, по-прежнему вгрызаясь когтями свай в пласты земли. Обезглавленное тело билось в агонии. Лопнула кожа асфальта, выпуская из вен пары поврежденной теплотрассы. Лихорадочно блестели стекла домов, в которые заглядывало солнце. Оскал темных подворотен пугающе жесток. На рекламном плакате, перекинутом на растяжках через дорогу улыбалась девушка — в зияющей дыре вместо рта клубился дым далекого пожара.

Кратковременная тишина, как плотиной сдерживаемая солнечным светом, готовилась взорваться криками о помощи, воем сирен, треском автоматных очередей.