Глава пятнадцатая Свет чьих-то побед

Я очнулась в незнакомой мне комнате.

Гостиница?

Боже, что со мной произошло?

Как я сюда попала?

Тело болит, как после побоев.

Что со мной?

Где Гудвин?

Я сползла с кровати, пересиливая боль.

Я мало, что помню. Но плечо. Я думала, что действительно горю. Что это было?

Добралась до зеркала.

Жалкие попытки посмотреть себе на спину.

Ожегов нет. Все, как обычно. Только слегка красноватая "метка", а так. А так, все, как обычно.

Нужно обойти комнату.

Должно быть хоть что-то, что пояснит мне, что происходит.

Эмиль? Гудвин? Где они?

Кто меня принес сюда?

Так. Стоп. Хватит засыпать себя глупыми вопросами. Все равно ответ я не знаю.

Обошла комнату.

Заглянула даже под подушки.

Ничего.

Вдруг дверь робко открылась. Внутрь зашел спиной вперед, за собой таща целую гору пакетов.

— Ой, здрасте, — неожиданно подскочил на месте.

— Здравствуйте, — мило улыбнулась в ответ, все еще внимательно рассматривая гостя.

— Простите, я просто не ожидал. Мне сказали, что вы спите. Я хотел по-тихому…

— Да ничего страшного.

— Спасибо. — Краснота все еще не сходила с его лица. — Ой, вот, вот вам велели принести, — торопливо протянул ко мне целую гору покупок, мило улыбаясь. Такой маленький, миленький. Робкий. Так и начинаешь улыбаться в ответ от умиления.

— А как зовут хоть этого добродетеля?

— Он сказал, не говорить. Что сами, если что, догадаетесь. И да, вот, — торопливо нырнул в карман, а затем, вытащив записку, протянул ее мне, — вот, просили положить рядом с подарками.

— Подарки?

— Да, я так понимаю, что это — вещи. — На последнем слове этот скромный мальчишка снова покраснел.

Смешно. Он был меня старше на пару лет, а вот робостью своей заставлял чувствовать себя не на восемнадцать, а на все сорок пять.

— Спасибо.

Поспешно схватила записку и тут же развернула ее.

Печатный текст.

Вот интриган!

"Габи, я жду тебя в баре".

— Ясно…

Ясно, что ничего не ясно.

— Спасибо.

— Простите еще раз, — торопливо откланялся парниша и скрылся за дверью.

Я принялась рассматривать подарки.

Нижнее бельишко. Красное длинное платье. Ожерелье. Туфельки красные на высоком каблучке.

Он что… ИЗДЕВАЕТСЯ?

От первого я не отказалась. Приняв душ, смыв с себя всю усталость от дороги, безумие смертельных приключений, я с радостью напялила на себя этот сексуальный наборчик нижнего белья.

А дальше… А дальше — мои любимые джинсы, синяя футболка и "вечные" кроссовки.

Гавнюк.

Это точно Эмиль издевается. Он знает, как я ненавижу платья и каблучки. Пфе.

Я ему устрою.

Да уж. А рюкзак мой видимо не выдержал путешествия.

Что же.

Очень-очень жаль.

Нужно будет устроить по нем панихиду.

Напомните потом, если будет не трудно.

Эмиль, Эмиль. Красное платье… Каблучки. Вот гавнюк. И знает же, чем задеть.

Только…

Стоп.

В баре.

А если кто заметит?

А Ромул?

Я брела между столиками, выискивая знакомое мне лицо.

Буквально минута.

И вот оно.

Горло перехватил ужас.

Боль в груди.

Я смотрела на него и боялась пошевелиться.

Едва дышала.

— Габи, милая, девочка моя, — радостно прокричал мне Ромул и уже за секунду был рядом.

Крепко обнял за плечи.

— Я так скучал.

Тяжело сглотнула. Едва хрипя…

ВРАТЬ.

— Я тоже…

— Ну, ну, не переживай так. Ты же не хочешь меня расстроить.

— Нет, — еле слышно вырвался непонятный звук вместо слова.

Все еще сковывая меня, словно цепями потащил к столу.

Матильда.

— Я думаю, Мати будет против, — из-за сухого, раздирающего кашля горла, я смогла сказать то, что казалось мне последней надеждой… сбежать.

— Чего это? — неожиданно подскочила с места девушка. Два шага — и бросилась меня обнимать. — Я так соскучилась!

Глаза распахнулись до боли. Уши удивленно дернулись. Брови описали ошарашенные дуги.

Боялась дышать.

Я всматривалась ей в глаза, но там была лишь искренняя любовь.

— Чего стоим ребята? Давайте присядем. — Радостно щебетала Мати, уже таща меня за руку к столу. Насильно усаживая на стул.

Но не как врага…

… Как лучшую подругу.

— Мати, — робко позвала я… позвала ее настоящую. — Мати.

Но вдруг мои слова резко перебил Ромул, громко, резко, едва не срываясь на грубый тон:

— Матильда, принеси нам чай.

Ресницы приговорено взмахнули своим веером — и девушка тут же переменилась в лице. Застыла на мгновение, а потом, словно что-то наконец-то поняв, мило улыбнулась.

— Так, я по чай!

— Спасибо, — нежно…. лживо улыбнулся Ромул.

Мати поспешно встала и удалилась в сторону барной стойки.

— Что происходит?

Едва могла дышать. Едва могла… жить.

— Где Гудвин?

Ехидная улыбка. Самодовольно прищурил глаза.

— Горит в аду.

Резко, неожиданно, грубо, насмешливо проговорил Стефано, казалось бы, смакуя каждым слогом.

Взрыв. Взрыв внутри.

Первая реакция — сжаться. Застыть и ничего больше не слышать.

Я снова уставилась ему в глаза.

— Врешь, собака! — дико, злобно прорычала я ему в лицо, но едва попыталась дернуться… Едва попыталась вписать ему своим кулаком в лицо, как вдруг оцепенела. Замерла, застыла.

Едва дышала.

Что происходит?

— Добро пожаловать в мои владения, куколка, — саркастично прорычал в глаза мне Ромул, не сводя ни на мгновения с меня взгляд. — Неужели ты думала, что от меня можно скрыться? Габи, Габи. Это ты погубила Гудвина. Глупого песика. Зря ты так с ним. Ведь все могло бы быть проще. Зачем сопротивляться тому, чего никогда не миновать?

"Я тебя ненавижу!!!"

— Я переживу, — ехидно улыбнулся Ромул. — Тем более, если ты будешь невыносимой, то я всегда смогу тебя приструнить, как Мати.

Слезы наворачивались на глаза.

Гудвин. Мати. Я.

"За что?"

— Простым людям этого не понять. Не понять даже Хойку. Проживи столько, сколько я… Вот тогда и поговорим.

— А вот и я, — радостно пролепетала Матильда и присела рядом. — Вот чай! Эй, вы чего? — удивленно уставилась на меня. — Габи, тебе плохо?

— Нет, она просто вспомнила грустную историю. О том, как злые люди наказывали других, если те пытались испортить им праздник. Правильно, Габи?

Оцепенения спало.

Одышка. В груди все пекло.

— Ром, ей плохо, — не унималась Мати.

— Нет, нет, нормально, — торопливо оправдалась я, изобразив лживую улыбку.

Страх. Ужас. Дикий ужас.

Эмиль. Боже. Мой Эмиль.

Ромул расхохотался, но все же промолчал.

Мысли. Мои мысли теперь принадлежат ему.

— Ты вся мне принадлежишь.

— А как же Матильда?

Дерзкая улыбка.

— О, Габи, — вдруг неожиданно отозвалась девушка. — Мы скоро поженимся, — искренне, восхищенно улыбнулась девушка и протянула ко мне свою тоненькую ручку. — Сомтри какое колечко.

Я краем глаза взглянула на Ромула.

Едкий, унизительный смешок. Отвел взгляд в сторону.

— Ты же будешь у нас свидетельницей? Правда? Я так рада, что ты здесь. Что приехала к нам в гости!

В гости?

Я вопросительно уставилась на Стефано.

Мати, видимо, замялась от такого моего поведения и тоже вопросительно уставилась на Ромула.

— Ладно, заткнись уже и не мешай, — вдруг резко, грубо гаркнул в глаза Мати и с отвращением скривился. — Лучше сходи проветриться.

И снова секунды молчания. И снова секунды полного забвения. А затем — клац. И опять милая, чарующая улыбка на ее лице.

— Я пойду воздухом подышу, а вы не скучайте. Хорошо? Простите. Но мне… нужно.

Снова милая улыбка.

Ушла прочь.

Я все еще смотрела ей в след, не веря своим глазам, ушам. Не веря ничему.

— Придется поверить.

— Что ты с ней делаешь?

— Что придумаю, то и делаю, — совершенно серьезно произнес Ромул и сделал глоток вина.

"ТАМ НЕЧЕГО ИСКАТЬ. ЧЕРНОТА И ЛОЖЬ…" — всплыли в памяти слова Гудвина.

— И что теперь будет нами? Зачем мы тебе обе нужны?

— Обе? Нет. Мати мне уже не нужна. Я ее выброшу не сегодня, так завтра. Знаешь, все же сложно расставаться с привычками… Даже мне. Но я уже решил. Знаешь, я даже думаю над тем, что бы подарить ее Эмилю. Пусть делает с ней, что захочет. Когда-то он так ее хотел. Пусть лепить что угодно. Пусть даже тебя. Я не буду против.

Боль. Горечь. Я задыхалась.

Казалось, что я попала в клетку. В клетку, в которой нет ни дверцы, ни окошка. В которой мне предстоит сойти с ума. Потерять себя… и никогда больше не вернуться.

Хмыкнул.

— А ты права. Знаешь, действительно права. Хотя, если ты не будешь меня расстраивать, то я не буду слишком тебя менять.

— Зачем я тебе? Почему я?

— ИГРА, Габи, все это — лишь игра.

Сердце предательски кольнуло.

Дикий хохот.

— Габи, девочка, неужели ты думала, что я отвечу, что я к тебе неравнодушен. Что я плене тобой?.. ОЧНИСЬ! Ты — полная дура, зацикленная, помешанная на своих сказочных вампирах. Малолетка, с комплексом золушки… Ты ждешь принца? Ой, нет…. не так… Ты ждешь ВСЕМОГУЩЕГО принца, что спасет тебя от всемирного зла? Не хочу тебя расстраивать. НО за все время, пока я существую, НИ ОДНОГО ТАКОГО НЕ ВСТРЕТИЛ. Так что ты уж точно в пролете.

— Ты говорил, что когда-то любил. Трудно в это верить…

— Любил. Потому я ее и убил. Не дал никому. И не дал ей самой все испортить. И теперь только все светлое о ней во мне храниться. Она не успела выпустить свой яд.

Тяжело сглотнула.

— Ты больной.

Ухмыльнулся в ответ. Глаза возбужденно сверкали от собственной коварности и самолюбия.

— Сумасшедший.

— И это говорит та, которая всегда себя называла умалишенной.

Снова комок в горле. Комок ненависти, презрения… Обида стремительно сменялась яростью. Дикой яростью.

Я ненавидела все в нем.

— Этот статус еще нужно заслужить. А ты это сделал сполна. Больной ублюдок.

— Ой, ой, как больно, — расхохотался Ромул.

— Я не понимаю, за что когда-то выбрала тебя Матильда. Ты же действительно пустой. Внутри чернота и гниль. Ничего настоящего.

— Матильда выбрала игру. Вот только вместо борозд кукловода я ей вручил веревочки куколки. И теперь она будет любить любого, кого я скажу. Или любой другой вампиров, кому будет скучно. Кому она понравится. Кто подберет ее.

— Ты ее отпускаешь?

— Я ее выбросил.

Но она, по крайней мере, жива…

— Жива, жива. Но и то лишь потому, что бы ты знала, чего стоит бояться. Что тебя ждет, если будешь со мной состязаться. Игрушка должна повиноваться своему Хозяину, а в ином случае он вправе это "отладить". И потом, я не мог моего любимого друга лишить двоих кукол. Пусть тоже поиграет. Я же не изверг.

— Сомневаюсь, что бы ты о ком-то заботился…

— Я всегда забочусь об Эмиле. И до тех пор, пока существую, я буду отравлять ему жизнь. Только так чувствуешь, что еще живешь. Только так… Ни любовь, ни дружба, ни счастье… не способны на это… Только Боль. Боль и ненависть. Неистовая боль и дикая ненависть.