"Партизанская искра" - читать интересную книгу автора (Поляков Сергей Павлович)

Глава 16 ХОРОШИЕ ЛЮДИ

Многие километры исколесил Костюченко по Савранским лесам.

— Где-то в этих местах жена с детишками, — отвечал он на вопросы. — Пошукайте по селам, может найдете. Сейчас многие ищут, — советовали ему.

И никому не приходило в голову, что семья, которую ищет этот слегка угрюмый на вид путник, слишком велика и разрознена и что ему предстоит собрать ее воедино и направить на борьбу с врагами.

Костюченко часто слышал, что где-то появились листовки, призывающие не покоряться захватчикам, в другом месте кто-то вывел из строя молотилку или сеялку, там-то отравлен скот, предназначенный для отправки в Румынию.

«Значит, борьба разгорается, — думал Костюченко, — люди вредят оккупантам, делая вид, что работают на них».

Костюченко попытался устроиться на службу к оккупантам, но не вышло. Румынские власти не всем доверяли, они требовали от поступающих к ним на работу справки с места жительства и о том, что не являешься коммунистом. А кто выдаст подобную справку пришлому нивесть откуда человеку, без всяких связей и поручительства «благонадежных лиц».

Единственно, что оставалось ему, это обосноваться где-нибудь в селе, работать и делать то дело, ради которого послан сюда. Это было гораздо проще. Во-первых, в селах, из-за отсутствия мужчин, нужны были рабочие руки, во-вторых, не было той строгости, как в румынских учреждениях. Оккупанты смотрели-на пришлых, как правило, «бежавших с фронта», сквозь пальцы. Более того, они ставили себе в заслугу, что армейские люди дезертировали с советских фронтов, не желая воевать против них.

Вот так же и «бежавший с фронта» Костюченко обосновался в селе Байбузовке.

Оставаясь незаметным рядовым крестьянином, он присматривался к людям, вел с ними осторожные разговоры и подбирал верных для подпольной борьбы.

Хорошие люди — так назывались в народе все те, кто ненавидел врагов и искал пути К сопротивлению.

Перед парторгом ЦК Костюченко стояла сложная задача-узнать, в каких селах Савранского и соседних районов существовали подпольные группы, установить с ними связь и затем объединить в одну подпольную организацию.

Но в условиях режима, введенного оккупантами, это было трудно делать. Людям запрещалось без особого разрешения отлучаться от дома. Этим правом пользовались только немногие, те, кто состоял на какой-нибудь ответственной работе и пользовался доверием румынских властей.

Костюченко обдумывал, кто из крестьян мог бы помочь ему связаться с таким человеком, который пользовался свободой передвижения по селам и районам.

Старый колхозник Платон Нечитайло работал сторожем на баштане. Костюченко знал, что у старика убит на фронте единственный сын, а хату заняли оккупанты под сельуправу, выбросив его со старухой и невесткой с; двумя малыми ребятишками в комору.

Костюченко не сомневался, что Платон Нечитайло принадлежит к большой семье «хороших людей». Помимо этого, старик Нечитайло был коренной житель Байбузовки, знал эти места и людей. Костюченко решил поговорить со стариком и отправился к нему на бахчу.

— Добрый день, Платон Петрович! — поздоровался он, пожав руку старику.

— День добрый.

— Решил к вам в гости заглянуть.

— Милости просим.

— Угощайте.

— Вот все мое угощение. Выбирайте, что вам нравится.

— Нет, вы лучше меня понимаете. У вас все, наверное, по сортам?

— Это было когда-то. Теперь все как попало, потому не для себя люди работают.

Старик прошелся по бахче и выбрал арбуз.

— Этот, кажется, подходящий.

Арбуз действительно оказался сочным и сладким.

— Хорош, — похвалил Костюченко.

Разговор постепенно зашел о том, что больше всего волновало души, — о порядках, введенных оккупантами, о хороших людях.

— Таких людей много есть всюду. Но я вам скажу, хорошего человека, его не сразу узнаешь. К нему надо приглядеться как следует. Он, хороший человек, осторожный всегда, — резонно говооил дед Платон, всякий раз; подчеркивая слово «хороший». Видно, он так как нужно понимал значение этого слова.

Костюченко молча слушал, лишь изредка согласно кивая головой.

— Кругом шныряют, прислушиваются, так и норовят хорошего человека уничтожить, — старик наклонился к собеседнику и доверительно продолжал:

— Но я вам скажу, товаришок, как ни старайся, что ни делай эти гадюки, хороших людей все равно больше, и они не дадут — им тут долго хозяйничать.

Костюченко легонько положил руку на колено старика.

— Верно, хорошо вы сказали, Платон Петрович.

— А как же. Сила, она вся в народе, и он свое возьмет. Только нужно, чтобы все и чтобы вместе.

— А как же это сделать, чтобы всем собраться?

— А соберутся товаришок, — убежденно промолвил дед Платон, — в ком совесть есть и кто захочет — найдут друг друга.

— Понимаю и верю, что найдут. Но ведь трудно, и времени на это много потребуется. А ведь нужно скорее. Там гибнут люди, тут мучаются. Вот я, к примеру, хотел бы найти хороших людей. Я вижу — вы добрый человек, местный житель, места и народ здешний хорошо знаете. Укажите такого хорошего человека, который был бы и у румын в доверии.

Старик кашлянул, нахмурил брови и как бы ушел в себя.

— Вот видите, вроде мы и понимаем друг друга, а сказать боитесь. Что, мол, за человек такой?

Старик выпрямился и строго глянул на собеседника. Видно, эти слева задели его за живое.

— Вас мне бояться нечего.

— Почему?

— Вроде знаю я вас трошки.

— Откуда?

— Сдается мне, до войны я вас на областном совещании встречал. — Старик лукаво улыбнулся. — Из партийных вы товарищей… — Платон Петрович помолчал, затем тихо, приникновенно добавил: — Я хороших людей много видел. За них и хату отняли, и самого чуть не повесили.

Костюченко и до этого слыхал, что Платон Нечитайло прятал у себя патриотов, за что чуть не поплатился жизнью.

— Вижу, что вы честный и верный человек, поэтому говорю с вами прямо и открыто, как коммунист, — сказал Костюченко.

Старик беспокойно поднялся, обошел вокруг шалаша, проверил, не слышит ли кто.

— У меня был сын коммунист. Все, что нужно, я сделаю.

— Помогите мне связаться с нужным человеком.

— У меня есть один хороший человек. В прошлом году он попал ко мне раненый, и я его прятал у себя две недели.

— Где он теперь?

— Работает в Саврани лесничим.

— И фамилию его знаете?

— Знаю. Шелковников Алексей Алексеевич.

При уходе Костюченко не удержался, чтобы не обнять старика крепко, по-сыновнему.

В первый же воскресный день Костюченко ехал из Байбузовки на савраиский базар. Повозка, доверху нагруженная арбузами, тряслась по ненакатаниой после дождя шероховатой дороге.

В повозке, примостившись к переднему уголку, сидел худощавый, с небольшой реденькой бородкой, дед Платон Нечитайло. Он поминутно трогал вожжи, причмокивал губами, погоняя лошадь. Костюченко шагал рядом, держась за край повозки.

По уговору с Костюченко дед Платон накануне притворился, что разболелись зубы, и отпросился в больницу.

Повозка выехала на бугор и их взорам открылась Саврань, раскинувшаяся по просторной, плоской долине.

Лошади побежали под гору ленивой рысцой. У самой окраины села их нагнала пролетка, запряженная парой крупных гнедых лошадей.

В пролетке ехало двое. Средних лет худощавый светловолосый мужчина в белой фуражке и священник с тяжелым серебряным крестом на груди.

Дед Платон снял картуз и почтительно поздоровался. Костюченко, не питавший симпатии к попам и румынским наймитам, только слегка кивнул головой. Но не заметил, что человек с пролетки также с уважением поклонился старику.

— Откуда, сыны мои? — с напевностью, присущей служителям церкви, спросил священник.

— Из Байбузовки, — ответил дед Платон.

— Зело хорошие арбузики.

— Если нужно, можно завезти к вам. Оптом дешевле.

— А что, батюшка, давайте возьмем у них десятка два-три.

— Охотно, арбузы хороши, — согласился поп.

— А куда прикажете?

— Ко мне домой. Там за мостом. Спросите, где лесничий живет, вам скажут. Только часикам к двенадцати, не раньше.

Человек в белой фуражке тронул лошадей, и пролетка, обогнав повозку с арбузами, быстро покатила по улице.

— Кто это? — спросил Костюченко.

— Шелковников.

— Шелковников? Что же вы мне не сказали?

— А поп той?

— Да, да, верно.

Костюченко привстал на колени и долго смотрел вслед, пока пролетка не скрылась за поворотом.

— Вот он какой, Шелковников, поди, узнай.

— Я же говорил вам, что хорошего человека не сразу узнаешь, — лукаво подмигнул старик и весело чмокнул губами на лошадей.

Когда место на базаре было занято, три десятка самых хороших арбузов дед Платон отложил в сторону и прикрыл соломой.

— Вы гут, Платон Петрович, один управляйтесь с арбузами, а я пройдусь по базару, посмотрю, — сказал Костюченко.

Старик согласился.

Костюченко пошел по рядам, загроможденным бутылками с молоком и глиняными горшками с ряженкой. На земле, на разостланных тряпицах, лежали кучки лука и чеснока, картошки, моркови и прочих незатейливых сельских товаров.

Народу как будто бы толпилось много и видимость базара была налицо. Однако не чувствовалось того размаха, той веселой пестроты прежнего колхозного базара, когда поражало обилие продуктов, все играло красками яркими и многообразными, создавая праздничное настроение. Сейчас и оранжевая морковь, и лиловая свекла, кремовая ряженка и нежно-зеленая капуста, разноцветные фрукты, и даже сами люди — все, казалось, было окрашено в одну унылую серую краску. И базарный говор, всегда разноголосый и живой, звучал сейчас тускло и безжизненно.

Но вдруг, в самом центре базара, Костюченко заметил оживленную толпу и подошел.

Из середины толпы кто-то негромко выкрикивал.

Заинтересовавшись, Костюченко продвинулся вперед. В центре толпы стоял румынский солдат.

— Две марчи! — кричал он, принимая деньги и взамен совал в руку покупателю розовый квадратик бумажки, который вынимал всякий раз из-за пазухи мундира. И все это делал он быстро и с опаской.

Люди наперебой покупали розовые листки и тут же поспешно уходили. Но народ скоплялся, и желающих купить этот диковинный предмет становилось все больше.

Солдат, видя такой наплыв покупателей, приостановил торговлю, вытер пот с лица и крикнул:

— Пять марчи!

Оттого, что солдат набавил цену на свой товар, торговля оживилась еще больше. Люди прямо выхватывали из рук продавца волшебные листки, он еле успевал вынимать их из-за пазухи, с азартом повторяя:

— Пять марчи! Пять марчи!

И вдруг случилось что-то необычайное. Будто внезапно налетел вихрь и начал разбрасывать людей в разные стороны.

В поредевшую толпу ворвался румынский офицер и остановился против солдата. Маленький, тонконогий, он походил на петуха перед боем.

Словно ветром сдуло остаток толпы, и люди с интересом и боязнью за солдата наблюдали со всех сторон.

Офицер бросил несколько коротких фраз. Солдат стоял молча. Он слегка улыбался глупой, растерянной улыбкой.

«Ну, что же такого? Все здесь торгуют, зарабатывают деньги, и я тоже хочу. Чем я хуже других?» — казалось, говорил весь его вид.

Офицер шагнул к нему и молча ударил по лицу. Солдат не пошевелился и только чуть отвел голову в сторону. Офицер ударил другой рукой, и началась расправа. Он обеими руками, как заведенная машина, хлестал свою жертву по щекам. Но солдат стоял недвижно, как манекен, и только при каждой пощечине чуть поворачивал голову.

Это продолжалось довольно долго. Наконец уставший офицер дал солдату пинка и отпустил восвояси, даже не отобрав листовок, которыми торговал солдат.

Наблюдавшие за этой сценой люди сочувственно провожали солдата взглядами. А он ухмылялся, лукаво подмигивал и показывал зажатую в кулаке выручку, дескать, — «ну и что же, ну попало, это дело привычное, а денежки — вот они».

Настроение Костюченко поднялось. Возвращаясь к своей повозке, он думал о том, сколь велика у народа жажда узнать правду. Ведь многие из этих людей, может быть, отдавали последние деньги за несколько слов правды. А может, просто хотелось прикоснуться к розовому листочку, напечатанному в родной Москве.

В двенадцать часов дня, как было условлено, повозка с арбузами остановилась около маленького белого домика в два окошка с голубыми наличниками. Это была квартира Шелковникова.

Костюченко не удивился тому, что Платон Нечитайло ни у кого не спрашивал адреса лесничего. Он понимал, что старик не раз бывал здесь.

Из окна увидели повозку, и через некоторое время на пороге открытой двери показался сам хозяин.

Он был по-домашнему в белой рубашке с расстегнутым воротом. Невысокого роста, худощавый, с хохолком светлых волос на лбу, он чем-то отдаленно напоминал Суворова.

— Арбузики вам доставили, — почтительно доложил Нечитайло.

— Очень хорошо, спасибо, — ответил лесничий, мельком взглянув на незнакомого человека у повозки.

— Куда прикажете сложить?

— В колюру, там прохладнее. Заезжайте.

Они заехали за дом. Дед Платон ушел с хозяином и через несколько минут вернулся.

— Идите туда, — шепнул он.

Костюченко вошел в комору. Лесничий двинулся ему навстречу и, с непроницаемым спокойствием, присушим подпольщику, назвал себя. Он верил старику, но что-то еще сдерживало его перед человеком, которого увидел впервые. Он ждал, что скажет Костюченко.

Понял и Костюченко эту осторожность Шелковникова, который был на виду у врагов и пользовался их доверием.

«Эх, как нужен здесь пароль», — с досадой подумал Костюченко. И вдруг его осенила счастливая мысль назвать свой пароль, а может быть… И он спросил:

— Вы не скажете, где найти зубного врача?

Серые глаза Шелковникова потеплели, еле заметная улыбка скользнула по уголкам его тонких, резко очерченных губ.

— Знаю одного врача, но он уехал к теще.

— Жаль.

— Он скоро вернется.

Сердце Костюченко радостно забилось.

— Значит, мои пароли…

— Да, как видите, дошли.

— Товарищ Блажевский выполнил задание, — сказал Костюченко, в одно мгновенье вспомнив все: шелковый купол над головой, зловещий прожектор, лучик карманного фонарика и серебряное тело «Мессершмитта».

— А я, признаться, тревожился, что пароли не дойдут сюда и будет очень трудно.

— С паролями все в порядке, Василий Сергеевич. Теперь пойдет легче. Располагайте мною вполне. А теперь пойдемте ко мне, там обо всем поговорим.

— Я думаю отправить Платона Петровича домой, — сказал Костюченко.

— Да, да, это удобнее, — согласился Шелковников. — Кстати, у меня в доме люди и…

Когда арбузы были снесены в комору, оба горячо поблагодарили старика.

— Приезжайте в гости, Платон Петрович, всегда буду рад, — сказал на прощание Шелковников.

Повозка выехала со двора и покатила по улице.

— Золотые наши старики. — заметил Костюченко, вспомнив о другом старике с берегов Буга.

Они вошли в квартиру. За столом сидело двое мужчин. Один высокий, молодой, в рыжем вельветовом френче, другой средних лет, плотный, с небольшой русой бородой.

— Новый гость. Знакомьтесь. Костюченко Василий Сергеевич — парторг ЦК, — вполголоса представил Шелковников. — Это Гуртовой Иван Авксентьевич, руководитель подпольных групп Кривоозерской, Сыровской, Мазуровской и Врадиевской. Кстати, работает заместителем претора по сельскому хозяйству в Кривом Озере.

— Вот куда забрались! Что же, не плохо устроились, — засмеялся Костюченко.

— А это Овчаренко Демьян Степанович, мой помощник по лесничеству, на самом же деле — Моргуненко Владимир Степанович, руководитель подпольной комсомольской организации в селе Крымка.

— В Крымке? Позвольте… директор школы?

— Да.

— Владимир Степанович, как же, помню, хотя и не узнал вас в этом гриме лешего.

— А я вас сразу узнал, хотя и вы с бородой.

— Старые знакомые, выходит, — удивленно заметил Шелковников.

— Вот неожиданная встреча, и приятная, — Костюченко обнял учителя, — да вас не обхватить, так растолстели.

— Чистый лесной воздух благоприятно действует на Владимира Степановича, — пошутил Шелковников. — Да что же мы стоим, садитесь за стол и побеседуем. Тут у нас и вино поставлено, для отвода глаз, конечно, в случае, кто непрошенный нагрянет.

Хозяин налил в стаканы вина.

— За нашу встречу хоть чокнемся.

Все подняли стаканы, чокнулись и, едва прикоснувшись губами, поставили на стол, помня присягу не пить спиртного.

И потянулся тихий, сдержанный разговор. Но это была не просто беседа собравшихся за столом добрых приятелей. Это было выражение чувств и мыслей коммунистов, людей, для которых долг перед Родиной и Партией был превыше всего, и ради этого долга каждый из них готов был в любую минуту, не задумываясь, пойти на какие угодно жертвы.

Собравшиеся говорили о том, что разрозненность подпольных групп не позволяет по-настоящему развернуть борьбу против оккупантов и что нужно еще более укрепить веру советских людей в победу, дав понять, что борьба с врагами дело не отдельных людей или групп, а всего народа.

— Я предлагаю в ближайшее время созвать руководителей всех подпольных групп и решить вопрос с объединением, — предложил Костюченко, — как вы считаете, товарищи?

Предложение парторга было принято.

— Вся эта огромная работа по организации совещания поручается вам, Алексей Алексеевич, — сказал в заключение Костюченко.

Шелковников поднялся.

— Будет выполнено, Василий Сергеевич.

Гости прощались с хозяином, когда солнце уже клонилось к закату. На столе осталось невыпитое вино.

— Может, подвезти вас, Василий Сергеевич? — предложил Шелковников.

— Не стоит. Я засиделся и хочется пройтись, поразмяться.

Подпольщики расходились, преисполненные новых чувств. Каждый понимал, что с сегодняшнего дня начинается новый этап борьбы, более сложный, но более верный.

Через несколько дней совещание руководителей подпольных групп прибугских районов было проведено. Все разрозненные группы объединились в одну большую организацию, названную «Прибугской», и избрали подпольный партийный комитет.

Все усилия этих подпольных групп были направлены теперь на подготовку боеспособных людей, на создание продовольственных баз, складов оружия, боеприпасов и одежды, на заготовку паспортов, а также и явочных квартир.

Алексей Шелковников, пользуясь у румынских властей неограниченной свободой, под разными предлогами разъезжал по районам и селам, выполняя поручения комитета, членом которого он являлся.

Так Саврань становилась центром партийного подполья северных районов Одесщины.

Подпольная организация «Прибугская» готовилась к созданию в савранских лесах партизанского отряда.