"Скандинавский детектив. Сборник" - читать интересную книгу автора (Ланг Мария)

ПОИСКИ СОКРЫТОГО КЛАДА

На другой день расследование было по всем правилам завершено.

Составили протокол, в котором коротко проинформировали о мерах, принятых руководителем расследования. Записки сержанта с места происшествия, заключение врача, рапорт Джо, протоколы проведенных допросов, схемы, фотографии, шнур с красными пятнами и прощальное письмо покойного с отпечатками пальцев, которые тем временем идентифицировали и выяснили, что принадлежат они самому Боттмеру, — все это пронумеровали, упаковали, надписали и уложили в коробку, внесли в опись, опечатали и, наконец, отправили в архив, куда не проникал ни солнечный, ни лунный свет и где все это вряд ли когда-нибудь суждено будет увидеть людям.

Назначили день похорон. Сообщение о смерти поместили в местной газете и в одном из столичных изданий. Написали, что юрист Стуре Боттмер внезапно скончался во время визита в Аброку, где он долгие годы занимался адвокатской практикой. Прожил он тридцать три года, и из ближайших родственников у него осталась только сестра.

Преподаватель шведского языка, литературы и обществоведения Пауль Кеннет собирался на праздник начала учебного года в стокгольмской гимназии, где он работал. Пролистав утренние газеты, он заметил в них некролог. Фамилия покойного привлекла его внимание. Со Стуре Боттмером несколько лет они ходили вместе в школу. В те времена между ними не было каких-то близких отношений, да и позднее встречались они нечасто. Но в начале учебного года человек особенно склонен к сентиментальным школьным воспоминаниям. Пауль Кеннет покосился на часы и решил, что времени еще достаточно, так что он поддался порыву притормозить у цветочного магазина, куда обычно хаживал, показал там некролог, оставил десять крон и визитку и попросил устроить остальное.

Похороны проходили на аброкском кладбище просто, недостойно. Провел их отец Солин. Речей над гробом не произносили, да и народу собралось немного. Когда звонили по покойнику, как раз улетали ласточки, и позднее звонарь многозначительно намекал, что нельзя игнорировать инстинкт этих невинных божьих тварей.

Тишина неспешного лета скоро сменилась осенним деловым оживлением. В школе начался учебный год, и в тот же самый день в кино «Бродвей» новый сезон открылся фильмом «Ад развергся». Поля вокруг города пахали под озимые, воздух пах глиной, мокрой травой и грибами. Местные знали свои грибные места, которые заботливо скрывали и куда выбирались ранним воскресным утром, чтобы вернуться с полными корзинами белых и лисичек.

В город прибыл передвижной луна-парк и разместился на незанятом участке кондитера Альготсона, откуда теперь по вечерам доносился ужасный шум. Из соседних деревень туда съезжались на машинах сельские парни с растрепанными девицами на задних сиденьях. Сержанту Джо пришлось на время оставить свои занятия и любовные похождения, потому что каждый вечер он теперь патрулировал в луна-парке.

Под окнами кабинета Эммериха Эка дозревали соседские яблоки. В сравнении с записями прошедших лет прокурор констатировал, что на этот раз урожай меньше обычного.

Фру Солин жила в мире консервов и заготовок. Фру Эркендорф перехватила инициативу в читательском кружке. Фру Викторсон на пару дней уехала и вернулась в шляпке, ставшей главным предметом обсуждения на осеннем собрании Союза защиты детей.

К хозяину пригородной фермы повадилась лиса и задрала у него восемь кур. Загорелся сарай, принадлежавший некоему строительному подрядчику. Пожарная команда прибыла на удивление быстро, но сарай все равно сгорел дотла. Художник-академист открыл выставку в зале «Гранд-отеля». Какой-то профессор прочел лекцию в аудитории местной школы.

Убийца с облегчением вздохнул и был уверен, что его уже не выследят.

Все шло своим законным чередом, и листья на деревьях уже расцвечивались красками осени.

Важным пунктом первой осенней сессии городского совета стало предложение приобрести современный мусоровоз. Предложение было подготовлено командой специалистов высокого уровня. Викторсон и Вармин провели тайные совещания со своими соратниками и как следует приготовились к бою.

В городском совете Аброки заседали 25 членов. Из них к партии Викторсона принадлежали 12, а к партии Вармина — 13. Равновесие поддерживалось тем, что в серьезных вопросах, как правило, находилась маленькая группка, которая по личным причинам шла своим неисповедимым путем.

Настал день заседания. Директор кладбища Вармин занял председательское место.

Стену за его креслом украшал гобелен, выполненный по многократно увеличенному произведению «Древняя Швеция» архитектора XVII века Эрика Дальберга, представляющему город Аброку того времени. Это было скопище убогих домишек, сгрудившихся вокруг башни собора, высота которой была явно преувеличена, ибо на картине она устремлялась прямо в небесную высь. Выглядело это как жезл Бога-отца, которым он в судный день при желании мог поднять к себе всю Аброку. На этом эсхатологическом фоне красовалась багровая физиономия Вармина с косо срезанным носом.

Заседание шло быстро. Мусоровоз значился последним пунктом повестки дня.

Начальник городского финансового управления открыл дискуссию, указав на важность покупки грузовика, которую особо обозначил как социальную потребность. Покупка мусоровоза, тут же отметили сторонники Вармина, вызовет в ближайшем будущем повышение налогов. Расходы можно покрыть из резервных фондов — доказывали сторонники Викторсона. Но эксплуатация и ремонт обойдутся дороже, чем предполагается, — отвечали сторонники Вармина. Город, который динамично развивается, настаивали приверженцы Викторсона, должен придерживаться современных санитарных стандартов. Благие речи, пожелания — возражали приверженцы Вармина, но в действительности речь идет о том, чтобы взвалить на город расходы, которые лягут на плечи налогоплательщиков. Вот уж нет, смеялись викторсоновцы, больше похоже на то, что владельцы частных грузовиков возражают против того, чтобы город взял вывоз мусора в свои руки.

Некая депутатка городского совета, сторонница Вармина, была замужем за скромным владельцем частного грузовика. Она попросила слова и в полном соответствии со своим темпераментом держалась правила, что нападение — лучшая защита. Как может Викторсон, заявила она, говорить о социальных потребностях? Он, который жалкого просителя со злобными проклятиями выгнал взашей?

Обиженные сторонники Викторсона, естественно, возмутились, но она настойчиво продолжала:

— И еще того, кто только что вышел из заключения!

— Ну-ну, — отозвался Вармин и потянулся к молоточку, — спокойнее, фру Ларсон!

— А тот потом взял и повесился! — победоносно закончила фру Ларсон и спокойно села.

Тут заговорили все наперебой. Двое рассудительных мужчин из обеих партий поспешно о чем-то совещались. Когда председатель наконец навел порядок, один из этих рассудительных мужчин предложил отложить этот пункт, с чем его коллега из другой партии согласился. Председатель спросил, можно ли это считать общим мнением городского совета, и оба представителя сторон кивнули.

Так что этот пункт перенесли на следующее заседание. И дискуссия закончилась.

Сразу после этого Вармин созвал собрание своих сторонников за закрытыми дверьми в малом зале.

— Что за манера так глупо выкрикивать? — огорченно начал он, едва они собрались.

Рассудительный советник, который предложил отложить вопрос, имел серьезные опасения насчет последствий нынешнего происшествия. Он был экспертом по процессуальным вопросам и знал абсолютно все о том, как положено решать проблемы.

— Это совершенно против правил,— сердито выговаривал он фру Ларсон. — Так просто нельзя! Если нет доказательств, лучше промолчать.

— Мне промолчать? — воинственно возразила фру Ларсон. — Никогда в жизни!

— Но выступать с необоснованными обвинениями…

— Необоснованными? Очень даже обоснованными! Секретарша Викторсона, дочь племянницы моего мужа, все слышала и видела.

— Я все это уже слышал из совершенно иного источника, — осторожно заметил лидер городских профсоюзов. — Похоже, это действительно правда.

Рассудительный советник так тяжко вздохнул, что и камень бы прослезился.

— Правда или неправда,— заметил он,— дело не в этом. Тут идет речь о вмешательстве в личные дела Викторсона. Это нам не к лицу. Это не касается городского совета как такового.

Выражение «как такового» всегда производило впечатление. Смысл этого выражения туманен, но впечатляет. На минуту воцарилась тишина.

— Откуда вы знаете, что это было его личное дело? — неожиданно спросил молочник. — Возможно, это касалось и города. Многие ходят в контору Викторсона по вопросам городской жизни. Я и сам туда к нему ходил по такому поводу.

Вармин сидел молча и ждал только возможности завершить дискуссию. С тех пор как он привлек всеобщее внимание, выбросив швейную машинку, он изо всех сил сопротивлялся тому, чтобы из скандалов делать политические аферы. И теперь он счел нужным вмешаться.

— В том-то все и дело, — перебил он. — Если дело было личным, мы с ним не имеем ничего общего. Но если дело касается города, тогда совсем другое дело. Лучше всего нам спросить самого Викторсона.

— Он наверняка еще здесь, — отозвался рассудительный советник и услужливо вскочил. — Я пойду позову его, ладно?

Викторсона он и в самом деле еще застал. Тот как раз беседовал с репортером местных новостей из окружной газеты, которому предстояло писать отчет о заседании совета. Викторсон настаивал, чтобы в заметке обязательно упоминалось, что фру Ларсон нанесла ему беспардонное оскорбление. Репортер Остлунд обещал, что напишет о грубом оскорблении. Он был осторожным и рассудительным, его доходы зависели от инвестиций местных коммерсантов.

Когда Викторсон в сопровождении рассудительного советника предстал перед неприятельским лагерем, он зло покосился на фру Ларсон, на что она ответила тем же. Потом повернулся к Вармину, который задал ему подготовленный вопрос.

— Наш с Боттмером разговор носил исключительно личный характер, — не раздумывая, заявил Викторсон. — Не понимаю, почему фру Ларсон…

— Будьте так любезны не обвинять меня в том, чего я не говорила,— перебила его фру Ларсон.— Я только сказала, что он пришел просить помощи. Разве не так?

Викторсон растерянно сглотнул, потом напрягся и заявил:

— Нет, все было не так. Боттмер не пришел просить меня о помощи. Он принялся упрекать меня в том, что два года назад я не захотел одолжить ему денег, чтобы он избавился от обвинения в растрате имущества клиентки. Я ему ответил, что и не мог, и не хотел. Потом он повел себя так, что мне пришлось его вышвырнуть.

— И это все содержание вашей беседы? — спросил Вармин.

— Да, это все.

— В таком случае, — заявил Вармин, заглушая недовольное ворчание фру Ларсон, — мы от имени нашей фракции должны выразить сожаление, что это стало достоянием публичного внимания.

Собрание молчало. Политические лидеры поклонились друг другу, и Викторсон удалился.

— Но все-таки… — начала фру Ларсон.

— Фракция как таковая…— начал рассудительный советник.

— Замолчите! — осадил их Вармин. — Нам придется удовлетвориться ответом Викторсона. Ничего больше мы из него не выжмем. Ссора носила личный характер. А теперь нам пора расходиться.

На другой день Аброка узнала, что произошло. Местная газета возбудила всеобщее любопытство фразой о грубом оскорблении, нанесенном фру Ларсон. Люди обращались к знакомым советникам, чтобы узнать, в чем было дело. Советникам пришлось немало постараться, чтобы проинформировать всех желающих об обвинении и ответе Викторсона. Все это детально обсуждалось в дебатах за столами «Плазы», главной бирже сплетен в городе. И общественное мнение склонялось на сторону коммерсанта.

— Обвинить кого-то в том, что он не захотел помочь преступнику избежать законной кары, — нет, это уже слишком, — заметил главный здешний оратор под одобрительный гул окружающих, собравшихся на кофе Со сдобными булочками.

Прокурор Эк совершенно по другому делу встретился с молочником в его заведении. И тот повторил заявление Викторсона слово в слово, будто читая протокол.

— Никогда не соглашусь с его политическими взглядами, — сказал молочник,— у меня совсем иные взгляды, но в этом случае…

— Значит, Боттмер не пришел к Викторсону ни за чем иным? Только поругаться?

— Только и исключительно. А в чем он его упрекал? В том, что ему не помогли замести следы преступления? Ну все имеет свои границы.

Прокурор согласился, что все имеет свои границы, но никак не мог смириться с тем, что слышал. Он полностью и безоговорочно верил своему собственному объяснению самоубийства Боттмера: огромное разочарование после грубого отказа в просьбе о помощи. Но это объяснение никак не совпадало с тем, что говорил Викторсон. Объяснение Викторсона исключало основания к самоубийству.

Прокурор решил проанализировать события со своей точки зрения и добиться правды. Никогда нельзя знать точно, какие именно мотивы привели его к Самоубийству, сказал он себе. Какое-то краткое помутнение рассудка, внезапное смятение. Но самоубийство в любом случае остается фактом.

В тот вечер он несколько раз разобрал все от начала до конца и пытался при этом смотреть на события с разных сторон. Жена поинтересовалась, что у него за заботы, но вместо ответа он только что-то буркнул. К этому она уже привыкла и оставила мужа в покое.

Уже пора было идти спать, когда прокурор определил свое отношение к происшедшему. Но его все еще беспокоило, что Викторсон не сказал всей правды о своем разговоре с Боттмером. Там должны были прозвучать и куда более острые слова, которые лишили Боттмера надежды и привели к мыслям о самоубийстве.

«Да, я понимаю Викторсона,— подумал прокурор и задумчиво махнул рукой.— Есть вещи, о которых говорят, и есть такие, о которых лучше промолчать. В конце концов, политики — это отдельная каста».

— Что с тобой, дорогая? — спросил он жену. — Весь вечер ты такая тихая…

У честолюбия двойное дно. Видимое демонстрирует восхищение начальником, миссия которого — помогать честолюбцу взбираться наверх. А второе дно черно от презрения к окружающим.

Молодой полицейский Джо был весьма честолюбив. Внешне его честолюбие проявлялось в аккуратности и служебном рвении. Вот и прокурор его заметил и периодически доброжелательно подбадривал. Но где-то глубоко внутри Джо весьма критически оценивал многие дела в руководстве города и его полицейской команды. Он не соглашался с Викторсоном и его компанией, к которой, как он точно знал, принадлежал и прокурор. Они слишком стары, думал Джо, и слишком трусливы и потому делают много лишнего, только чтобы удержаться у власти.

На службе он обычно находился с девяти до пяти. Потом вечерами корпел над учебниками для заочного обучения, это были ступеньки на служебной лестнице, по которым ему предстояло взбираться. Поначалу он брался за все предметы сразу, но потом уяснил, что придется сосредоточиться только на определенных вещах. Его нынешний учебный план включал шведский, немецкий и английский.

Одновременно Джо усиленно листал и книгу жизни, которую прелестные землячки помогали ему читать между строк. Поначалу это освоение было бесплановым, но постепенно он привык к известной сосредоточенности и в отношениях с девушками. Мег, на которой он остановился, работала в аптеке.

Назавтра после заседания городского совета, на котором обсуждали вопрос о мусоровозе, владелец «Гранд-отеля» устраивал праздник с танцами. Мег сшила новое вечернее платье, и ей очень хотелось показаться в нем. Потому она дала Джо понять, что если он ее любит, то закажет в отеле столик на двоих. Джо, разумеется, ее любил и столик заказал.

Хозяин гостиницы был рьяным сторонником известного движения, которое силилось отвлечь шведский народ от самогона тем, что учило его пить больше вина. Его вечеринка должна была проходить под знаком сбора винограда, стать чем-то вроде римских дионисий. На таких вечеринках танцуют и поют.

Там было все для создания праздничного настроения. В обеденном зале у всех на виду стояли пузатые бочонки, чтобы каждый знал, о чем идет речь. В бочонках этих прежде держали селедку, но теперь их отмыли и вычистили, так что выглядели они вполне достойно.

Со двора отель оброс диким виноградом, который приходилось подстригать, поскольку на листве гнездилось слишком много насекомых. Срезанные лозы удалось с толком использовать. Их гирляндами развесили по стенам и обвили вокруг бочонков, которые в таком оформлении выглядели вполне по-диониссийски.

Местный ансамбль по такому случаю нарядился во взятые напрокат тирольские костюмы. Тироль и долина Рейна в понимании хозяина отеля были понятиями тождественными.

Платье Мег походило на белую майскую ночь с соловьиными трелями.

— О, Джо, — вздохнула она, — это будет прекрасно.

— Я тоже в восторге, — подтвердил Джо, лаская ее взглядом. — Полагаю, будет мне работа и с перебравшими норму. Я люблю тебя!

— Посмотри, на столах листочки с текстами песен!

— «Ein Konig ist der Wein», — прочитал Джо. — Это значит, вино — король.

Мег очарованно заворковала.

— Знаешь, кем бы я сейчас хотела быть?

— Нет, кем?

— Сама собой.

— Darling, — на этот раз Джо попрактиковался в английском, — I love you.

— Перестань, на нас смотрят.

Торжество винопития развивалось в соответствии с лучшими представлениями хозяина отеля. Ни один столик не остался незанятым. Пришло много молодых пар, которые в другое время в отеле не показывались. Джо своим тренированным полицейским взглядом узнавал большинство из них.

Столик, который он заказал, стоял рядом с деревянной перголой, щедро увитой срезанными виноградными лозами. Они чувствовали себя так, будто сидели возле густой живой изгороди. За соседними столиками с той же стороны перголы расположились двое землемеров из сельскохозяйственного департамента, погруженные в профессиональную беседу, и лысоватый торговец галантереей, который привел с собой разъездную торговку шляпками. Дама была выше него ростом, и глаза ее уже подозрительно поблескивали.

Аброка наполнилась голосами. Они слышались на площадях и улицах, из распахнутых окон и на заросшей кустами набережной. Всюду летали обрывки разговоров, беспорядочные мысли, случайные реплики: «Дома такое не устроишь… Она в этом платье, как в мешке… Что ты на меня так смотришь… Если эта чертова ипотечная касса не уступит… Белое вино нельзя подавать к мясу… Любить по-настоящему можно только раз в жизни… В этом несчастном городишке вообще не носят шляпок… В случае с Боттмером полиция явно ошиблась…»

Джо выпрямился. В первую минуту он не понял, откуда долетел этот голос. Но потом решил, что из-за живой виноградной изгороди. Тем временем следующую реплику он пропустил. И теперь напряженно ждал продолжения.

— Глупости, — ответил тот же голос на какую-то реплику. — Стал бы он тащиться в такую даль только ради десятиминутной стычки с Викторсоном! Ясно, что приехал в город по какому-то делу. Хотел бы я знать, почему полиция не захотела с этим разобраться.

Мег схватила Джо за плечо.

— Извини, — сказал он, — я не хотел быть невнимательным.

— Верю, не хотел. Но был.

— Надо бы нам что-то заказать. Что ты будешь?

Заказывая, он не мог подслушивать разговор за изгородью, но голос уже узнал. Говорил кондитер Альготсон, который сдал пустырь владельцу луна-парка.

У Джо не было времени толком разобраться со случаем Боттмера, но кое-что он о нем слышал и целиком согласился с Альготсоном в том, что покойный адвокат заявился сюда совсем по иному поводу, а не только ради краткой стычки с коммерсантом.

— Что с тобой? — спросила Мег.

— Ничего. А что?

— Временами ты мыслями где-то совсем в другом месте. Думаю, тут замешана какая-то другая девушка…

— Какая другая девушка, когда ты со мной?

— Тогда в чем дело? Это неспроста.

— Меня заинтересовал разговор за соседним столом. Я невольно кое-что подслушал. Там обсуждают одно уголовное дело, которым довелось заниматься и мне.

Джо был уверен, что это прозвучало как надо: уголовное дело, которым довелось заниматься и мне. Не каждый занимается уголовными делами. Мег поняла, как это важно для него, и постаралась проявить интерес. Теперь они оба прислушивались к разговору за изгородью: вдруг узнают что-нибудь еще.

Тот, кто поначалу возражал, теперь, похоже, уступил.

— Вполне возможно, что Боттмер планировал и еще кое-что. Думаю, хотел поговорить и с другими.

— Ну да, или что-то с них получить. Знаешь, что я думаю?

— Нет, а что?

— Что, по крайней мере, часть из растраченных денег он где-то припрятал. Например, закопал.

— Закопал? Как пират, ха-ха-ха! И где? На необитаемом острове?

— Где-нибудь в укромном уголке, — не унимался Альготсон.— Кстати, когда ты вспомнил про пиратов, мне пришло в голову, что у пристани он держал яхту. Так что это могло быть любое безлюдное место.

— Пристань, — без особого восторга сказал другой. — Но в таком случае… Проклятые комары! Я поймал уже с десяток!

И тут Джо пришло в голову, что последний путь Боттмера вел как раз к пристани. Знает ли об этом Альготсон?

— Посмотри, Джо, — отозвалась Мег, которой показалось, что она уже достаточно времени пожертвовала его интересам. — Смотри, пришел оркестр!

Музыканты вернулись с перерыва, переодевшись в тирольские шорты и вышитые рубашки. Дирижер строил публике веселые рожицы, чтобы привести ее в хорошее настроение, как и положено на празднике рейнского вина. Казалось, виолончелист расстроен. Стыдливость не позволила ему надеть тирольские шорты, ибо он относился к тем людям, что весь год носят длинные брюки. Голые ноги, которыми он обнимал виолончель, отливали голубым, как моченая селедка.

Джо прислушивался, не заговорят ли соседи за живой изгородью вновь о Боттмере, но казалось, пойманный комар переключил их разговор на иную тему. За другими столами гости выжидательно притихли и собирались выйти на танцевальную площадку. Торговка шляпками уставилась блестящими глазами на средних лет торговца галантереей и взглядом приглашала его на танец. Он растерянно озирался. Землемеры увлеклись планировкой полей и рисованием их на скатерти.

— Если нарезать наделы такими вот образом…— сказал один и поставил на это место солонку.

— Это вальс, — предупредила Мег.

На ней было совсем свободное от талии вечернее платье, и она знала, что лучше всего оно будет смотреться именно в вальсе.

— Могу я вас пригласить? — Джо тут же любезно вскочил.

— Напомни потом, что мне нужно еще кое-что сказать тебе про Боттмера, — шепнула Мег, когда они встали из-за стола.

Играли венский вальс. Вена, имперская столица… Императорский двор кружился на три четверти между увитыми виноградом арками. Звякали шпоры, мерцали драгоценности, шуршали шелка, стреляли пробки шампанского. Танцевальный паркет содрогался, словно в судорогах давно отшумевших балов. Вальс всегда привлекает старых джентльменов, которые ничему не научились и ничего не забыли. Седеющие старцы вальсировали с таким же подъемом, как и самый молодой полицейский в городе. Торговец галантереей поминутно наступал торговке шляпками на ноги и крепко прижимал ее к груди.

Джо решил отметить праздник тем, что заказал маленькую бутылку вина «Молоко любимой женщины». Когда вернулись к столу, он поднял тонкий бокал и осторожно подержал его в пальцах, словно лаская хрупкую вещицу.

— Мег!

— Я тебе нравлюсь, Джо?

— Ну конечно!

У Мег засияли глаза.

— Как в кино!

Прошло несколько секунд, прежде чем они из Вены вновь перенеслись в Аброку.

— Я тебе напоминаю про Боттмера.

— Ах, верно. Я тебе забыла рассказать еще одну мелочь про его визит в аптеку. Вероятно, это не имеет никакого значения, но если ты так заинтересован его случаем, тогда…

— Да?

— Я тебе говорила, что он расспрашивал про медсестру из церковной больницы. Когда я потом про это думала, то вспомнила, что именно он говорил. Он спрашивал: «Я как раз услышал, что сестра Ида ушла на пенсию и переехала. Где живет новая сестра? В том же доме?» Разумеется, я ему ответила, что она живет там же, где жила сестра Ида.

— На Коровьей,— кивнул Джо.— Ведь там служебная квартира. И что дальше?

— Дальше уже ничего. Казалось, мой ответ его успокоил. Ну что, потанцуем еще?

И они снова танцевали. А в следующем перерыве Джо выяснил, какая тут может быть связь с медсестрами.

— Медсестра жила в доме рядом с гостиницей фру Норстрем, — размышлял Джо вслух. — Боттмер наверняка хотел убедиться, там ли живет и новая сестра, если ему вдруг понадобится срочная медицинская помощь, скажем, если ночью станет плохо.

— Ну, выглядел он не слишком здорово, — согласилась Мег, — но… — И тут она запнулась и положила руку Джо на плечо. — Смотри! — шепнула она. — Там!

В зал как раз вошла новая молодая пара. Парню могло быть лет восемнадцать-девятнадцать. Он работал на бензоколонке у шоссе, в нескольких километрах за Аброкой. Джо слышал, что это только временно, парень скоро собирался поступать в колледж. Это был Руне Вармин, сын директора кладбища. Девушкой, с которой он пришел, была дочь Викторсона Дези.

— Я слышала, что они встречаются,— шептала Мег,— но не слишком верила. Как думаешь, что сказал бы Викторсон, если бы узнал?

— Он наверняка не знает.

— Но завтра утром будет знать.

Оркестр перешел на джаз. Джо с Мег танцевали в той же стороне, что и возбуждавшая всеобщий интерес молодая пара. Когда та оказалась в конце зала, откуда-то донесся возмущенный вопль. Там хмуро потягивал грог с несколькими своими сторонниками директор кладбища Вармин. Он даже хотел встать, но приятели схватили его за руки, чтобы удержать. Со стены упал венок из винограда и увенчал его растрепанные волосы.

— Привет, папа, — поздоровался младший Вармин, в танце проплывая мимо, а Дези наградила его улыбкой Мадонны.

Вармин дал удержать себя в кресле и, все еще украшенный венком из лоз, что-то зло бурчал.

— И он тоже ничего не знал, — отметила Мег.

Танцевальная программа шла к концу. Землемеры собирались уходить. Приезжая торговка шляпками и торговец галантереей уже удалились. Альготсон с приятелями напраздновались от души и теперь лыка не вязали.

— Много есть вещей меж небом и землей,— бормотал Альготсон, — много!

— Ты заметил, как они сидят? — спросила Мег.

Она имела в виду Вармина-младшего и Дези Викторсон. Казалось, их совершенно не волнует, что подумают в городе. Сидели в блаженном упоении, как ангелочки на облачке для двоих.

Джо заметил, что дирижер замахал каким-то листочком и предложил:

— А теперь споем все вместе!

— Зачем? — удивилась Мег.

Штаб-квартира аброкской полиции помещалась в новой ратуше со входом с улицы. Там же при полицейском участке были и камеры для арестантов. Посетителей принимали в светлой уютной комнате, разделенной пультом на две части.

За пультом сидел Джо. У дежурного по участку хватало забот с общественным порядком и безопасностью. Нужно было принимать сообщения, давать справки, отвечать на вопросы. В некоторые дни этим занятиям конца-краю не видно.

Нынешнее дежурство Джо было небогато событиями, между отдельными обращениями следовали долгие перерывы. Последним посетителем был Вармин-младший, одетый в замасленный зеленый комбинезон. Кивнув Джо как знакомому, он попросил справку о трезвости, нужную, чтобы получить права. Справка была уже приготовлена и лежала на пульте. Вармин-младший небрежно запихнул ее в карман, даже не прочитав.

— Бестолковый какой-то парень, — вздохнул полицейский, который сидел за столом и изучал жалобу на велосипедистов, ехавших вечером без огней.

— Он гуляет с Дези Викторсон, — заметил Джо.

— М-да, хотел бы я видеть Викторсона, когда он узнает. Он умеет выживать людей, которые ему не нравятся.

Такой случай нельзя было упустить.

— Кстати, насчет Боттмера, — начал Джо. — Ты уже служил здесь, когда его осудили за растрату. Он тогда не пытался наложить на себя руки?

Коллега отодвинул в сторону бумаги и кивнул.

— Ну да, в тот самый день, когда ему должны были предъявить обвинение. Но на пристани были люди, пришли вытаскивать на зиму лодки из воды. Они видели, как там шлялся Боттмер. А потом услышали громкий плеск, когда он прыгнул с мостков в воду. Его тут же вытащили, а поскольку под рукой оказалась машина, отвезли домой. И один еще привел к нему сестру Иду.

— Сестру Иду? — с живым интересом переспросил Джо.

— Да, поскольку все думали, что у него не в порядке с головой и за ним нужен присмотр. А через несколько часов за ним приехала полиция, так что всем стало ясно, из за чего он пытался покончить с собой. — Я бы сказал, — понизив голос, продолжал коллега, — что попытка самоубийства была просто спектаклем. Кто хочет наложить на себя руки, не прыгает в воду там, где его видят люди.

— Спектакль? — переспросил Джо. — Но чего он пытался добиться?

— Полагаю, хотел повлиять на пострадавших, чтобы те забрали заявление. Но этот номер не прошел.

Их отвлекла новая посетительница. Женщина пришла подать заявление на неизвестного мерзавца, который бросил через забор камень в окно ее мансарды. Она в красках описала, что могло бы случиться, если бы в комнате кто-нибудь был. И она прекрасно знает, кто этот неизвестный мерзавец — не кто иной, как соседский сынок. «Его нужно отдать в приют на воспитание», — заявила она, надеясь, что теперь так и случится. Уходила она с глазами, сиявшими от удовлетворенного злорадства.

— Чертова баба, — задумчиво выругался полицейский.

— Выяснилось, куда делись деньги? — спросил Джо.

— Какие деньги? А, те, что растратил Боттмер? Он их израсходовал. Кто годами живет не по средствам, спустит все, сколько ни дай.

— Много их было?

— Если я правильно помню, тысяч сорок или пятьдесят. А что тебя так заинтересовало?

Пришел новый посетитель, потом еще один. Коллега вернулся к заявлению о велосипедистах и обо всем забыл, но Джо свежую информацию впитывал как губка.

В пять, закончив дежурство, он на велосипеде поехал осмотреть пристань.

Рассказ только укрепил Джо в его подозрениях. Попытку самоубийства Боттмер явно не рассматривал всерьез. Коллега полагал, что он ее предпринял, только чтобы вызвать сочувствие. Однако Джо думал, что Боттмер своим поступком хотел поднять шум, чтобы отвлечь внимание от совсем иной затеи, которую он провернул на пристани.

Последний путь Боттмера на свободе вел на пристань. И как только его выпустили из тюрьмы, он опять отправился туда. Это факты, думал Джо, и они подтверждают правильность догадки Альготсона.

Альготсон был прав и в том, что расследованию не уделили того внимания, какого оно заслуживало. Не обратить внимания на то, зачем Боттмер прибыл в город! Тут казалось явным, что Викторсон хотел как можно скорее замять дело, а прокурор был слишком сговорчив, чтобы выступить против него. Но свое открытие Джо таить не собирался. Уж он-то всем покажет…

Стоп! Никаких фантастических планов! Вначале расследовать самому! Если хочешь что-то выяснить, нужно действовать спокойно и решительно. Джо размышлял. Предположим, думал он, что Боттмер, который уже считался разоблаченным, решил спрятать какую-то сумму на будущее.

Прежде всего насколько крупную сумму? Не слишком, ибо потом ему тяжело было бы объяснить, куда она делась. Скажем, тысяч десять он мог спрятать, не вызвав подозрений при ожидаемом расследовании.

Во-вторых, как эта сумма выглядит? Джо никогда не видел десять тысяч крон сразу. Так что он попытался представить эту сумму в банкнотах средних номиналов и ценных бумагах. В уме прикинул, сколько это будет, и, пока крутил педали вдоль реки, пришел к выводу, что это могла быть связка бумаг толщиной с книгу. Обертка должна была быть герметичной, чтобы содержимое не пострадало от непогоды. Связку бумаг нужно было уложить в пластиковый пакет, а потом в какую-то шкатулку или ящичек. Тогда упаковка могла быть толщиной с кирпич.

И третье и последнее: куда такую вещь удобно было спрятать? Не дома, там слишком рискованно. Лучше было бы закопать в каком-то сухом месте, скажем, под полом в лодочном сарае или…

Он был уже на месте. Там было пусто. Лето уже давно миновало, большинство лодок вытащили на берег и укрыли на зиму. Нигде не видно ни души. Джо прислонил велосипед к вытащенной на берег лодке, сел на пустую бочку, закурил и попытался реконструировать сцену последнего визита Боттмера на пристань.

На миг он зажмурился и силился представить все иначе.

Середина августа, думал он,— осень еще не наступила. Лодки качаются на воде, привязанные к мосткам и буям. Но людей, скорее всего, не видно, примерно как сейчас. Скоро полдень, и воздух после дождя влажен.

Приходит Боттмер. Идет спокойно, будто на прогулке, чтобы не вызвать подозрений. Останавливается, чтобы убедиться, что он один. Никого не видит. Идет дальше, пока не добирается до того места, где укрыто его сокровище, и торопливо начинает копать, чтобы…

Нет, подумал Джо, стоп! Боттмер пришел с пустыми руками. Если бы клад был закопан в земле, он пришел бы с сумкой или с чем-то еще, куда можно спрятать лопатку. Так что клад или был над землей, или закопан у самой поверхности, чтобы его можно было достать без лопаты.

Боттмер либо разгребает камни, либо залезает под доски, или еще что-то в этом роде. Временами осторожно озирается. Наконец! Нащупывает край коробки толщиной примерно с кирпич. Достает ее, открывает, извлекает пластиковый пакет. Тот вполне поместится в кармане пиджака.

Что он сделал с пустой коробкой? Она должна смахивать на коробку от сигар, но, чтобы выдержать на улице две зимы, должна быть скорее из жести. Тогда он, скорее всего, бросит ее в воду. Где-то там она и исчезнет из виду.

Теперь он готов уйти. Нет, еще нет. Нужно найти крепкий шнур с красными пятнами от сурика. Зачем он сует его в карман? Для чего? Удачливый кладоискатель не думает о повешении. Нет, если он берет с собой шнур, значит, тот ему скоро понадобится! Что если коробка была спрятана в таком месте, что вокруг нее можно было затянуть петлю и вытащить? Боттмер здорово разбирался в узлах, подумал Джо и кисло усмехнулся.

Но как бы там ни было, теперь он управился, и все длилось не так долго. Ребята Лундберга все еще чинили мостик, когда Боттмер возвращался мимо них в город. По их показаниям, на пристани он задержался не больше десяти минут.

Джо бросил окурок в воду и встал с пустой бочки. Реконструкция событий дала ему некоторое представление о том, как мог выглядеть тайник: к нему можно было добраться легко и быстро, сверху он, вероятно, был прикрыт землей, и к тому же шнур мог здорово помочь вытаскивать коробку…

Он потратил целый час, ползая на животе под лодочным сараем, ощупывая стены и проверяя, не сломана ли крыша, смело забираясь под мостки и исследуя их снизу.

Результаты оказались жалкими. Лучше сказать, результатов просто не было совсем. Ни малейших признаков того, что где-то был тайник.

Джо искал только следы. Он не надеялся найти сам клад. Либо его уже забрал Боттмер — это казалось естественным выводом из его собственных рассуждений, либо его кто-то опередил, так что Боттмер нашел тайник пустым. Это вполне могло стать поводом к самоубийству.

Сумерки заставили Джо прекратить поиски. Огорченный, грязный и мокрый, он вернулся в город.

В наказание за опоздание в столовую Джо пришлось довольствоваться холодным ужином. При этом он разговорился с братом по несчастью, который тоже остался без горячего. Худосочный почтальон слыл бедолагой, которого постоянно преследовали неудачи. Однако он был так самолюбив, что с юмором о них рассказывал — видимо, это помогало ему сохранить внутреннее равновесие.

Они вместе пили кофе, и худосочный юноша тут же с энтузиазмом принялся рассказывать, как однажды вечером напрасно искал ключ от своей квартиры.

— Я знал на все сто, что еще за минуту до того держал ключ в руке, и потому повыворачивал все карманы, но так нигде его и не нашел. Потом искал его на лестнице и даже на улице, но его не было нигде.

— Черт, это досадно, — заметил Джо.

— Еще бы. Для уверенности я еще раз проверил все карманы, но нигде ничего. Потом вспомнил про манжеты на брюках. Если что-то выпадает из кармана, часто застревает там. Но не тут-то было.

— Продолжай, — подбодрил его Джо. — И что ты стал делать? Сдался?

Бедолагу обрадовал неожиданный интерес Джо.

— Сдаться? — возмутился он. — Никогда! Я сказал себе, что нужно действовать системно. Стал просматривать карманы в третий раз, вывернул их один за другим…

Но изюминка истории состояла в том, что в конце концов ему пришлось влезть в свою квартиру по садовой лестнице через открытое окно, а проклятый ключ лежал посреди письменного стола! Эту часть рассказа почтальон повторил дважды и оба раза от души смеялся, не замечая, что Джо это уже перестало занимать. Рассказ о чужих страданиях нас, понятно, не трогает, если не касается наших интересов. Затянувшиеся поиски ключа занимали Джо лишь потому, что имели нечто общее с его проблемой.

Предположим, подумал Джо — это выражение было из числа его любимых, — Боттмер не нашел свой клад там, куда спрятал. Что тогда он сделал? Почтальон дал ответ на этот вопрос. Он повел себя, как большинство из нас в таком случае: не поверил, что вещь пропала, и искал снова и снова. Несколько раз проверил тайник, поискал рядом и вокруг, вернулся на прежнее место и опять начал поиски.

Ничто не мешало Боттмеру поступить так же. До темноты у него еще хватало времени на поиски. Но он возвращался в город уже через десять минут с пустыми руками и с мыслями о самоубийстве…

Нет, подумал Джо, это не годится. Так быстро человек не сдается.

Подбодренный успехом своей истории, почтальон принялся за вторую — о том, как потерял письмо и как отчаянно его искал. Джо перебил его, извинился и поспешил домой.

Жил он в относительно современной однокомнатной квартирке окнами во двор местной школы. Вид из них доброго слова не стоил. Школьные дворы своей песчаной пустотой вызывают тоску, и не понятно, почему те, кто заботится о душевном здоровье детей, не мешают им задерживаться в таких местах. Но, по крайней мере, квартира была светлая, и из нее был виден большой кусок неба.

Вечер выдался погожий, и сквозь сумерки уже начали проступать первые звезды. Джо сел за письменный стол и положил перед собой блокнот. Воздев очи к звездам, уверенной рукой он написал:

«1) Б. ушел с пристани через десять минут.

2) Б. в ту же ночь повесился».

Это были два основополагающих факта, два краеугольных камня для построения выводов. Но если первый свидетельствовал о том, что Боттмер клад нашел, то второй доказывал, что он его не обнаружил. Теперь речь шла о том, чтобы найти объяснение, способное согласовать одно с другим.

Джо мысленно вернулся к несчастному почтальону. Когда тот не смог найти ключ, у него просто голова пошла кругом. Не понимая, куда делся ключ, он принялся отчаянно его искать. Но если бы он знал, где ключ — например, заглянул в замочную скважину и увидел его на письменном столе, — то больше бы не тратил времени и сразу постарался попасть домой через окно.

Подобным образом надо рассуждать и в случае с Боттмером. Поскольку исчезновение клада было для него загадкой, следовало ожидать, что он будет продолжать поиски. Но если вдруг он догадался, кто украл клад, дальнейшие поиски не имели смысла. Разумнее было идти к злодею и объясниться с ним. А что конкретно сделал Боттмер? Ушел с причала и отправился прямо к фру Норстрем. И от этой интересной мысли у Джо прояснилось в голове.

Фру Норстрем была особой, без которой город вполне мог прекрасно обойтись. Такого же мнения придерживались о ней в полицейском участке. Но она умела найти влиятельного покровителя, так что в ее случае тяжело было хоть что-то предпринять. Как слышал Джо, фру Норстрем покровительствует Викторсон или кто-то из его ближайших приятелей.

Он чувствовал, как потянуло жареным. Но чтобы не быть обвиненным в посягательстве на чью-то честь, имя Норстрем на листке писать не стал. Вместо этого третью аксиому сформулировал так:

«3) Б. не нашел спрятанный клад»,— имея при этом в виду, что фру Норстрем успела забрать его раньше.

После счастливого упоения открытием последовало самокритичное разочарование. Когда Джо решил проверить свою новую теорию, выяснилось, что из нее с равной вероятностью могло вытекать что угодно. Что Норстрем помогала Боттмеру, что вполне возможно; что при удобном случае обокрала сообщника, и это тоже было возможно. Но как она могла узнать, где спрятан клад? Боттмер его прятал сам. С какой стати он стал бы доверять эту тайну фру Норстрем? Наоборот, скорее были доводы ничего ей не говорить.

Джо пытался придумать обстоятельства, при которых фру Норстрем могла узнать тайну, но на это его фантазии не хватало. Видно, слишком долго длился вчерашний праздник виноделия, и теперь у него уже слипались глаза.

Уже собираясь лечь в постель, он бросил последний взгляд на листок с тремя пунктами. Первый и второй были неопровержимыми фактами, но третий, если как следует подумать — только гипотезой. Лучше было заменить его другим. Он зачеркнул «не», и теперь тезис выглядел так: «3) Б. нашел спрятанный клад».

Впрочем, это никак не отвергает возможности, что Боттмер и Норстрем были сообщниками, подумал Джо. Преступнику за решеткой всегда нужен сообщник на свободе. Ведь фру Норстрем вполне могла знать или догадываться, что Боттмер где-то спрятал деньги, хотя место тайника она не знала. Когда днем он вернулся в отель и сказал, что утром собирается первым поездом уехать, легко могла сообразить, что деньги он забрал. И тогда она могла прийти к мысли, что…

Чтобы успокоиться, Джо торопливо зашагал по комнате — всего шесть шагов туда и шесть обратно. Взад-вперед, с четкими поворотами, словно часовой, в полосатой пижаме и полицейских ботинках.

Она могла решить присвоить деньги, прикидывал Джо. Достаточно было дождаться, пока Боттмер уснет. Номер она знала, как свои пять пальцев, так что свет включать не пришлось. Не нужно было и рыскать по многим местам, пластиковый мешок с бумагами нашла легко.

Что если Боттмер при этом проснулся? Или вообще не спал? Так или иначе, он обнаружил, что деньги исчезли. Что ему было делать? Помчаться к фру Норстрем, обвинить ее, устроить скандал, угрожать? Ну и что с того? Ведь он не мог пригрозить ей полицией. Если фру Норстрем стояла на своем и отпиралась, Боттмеру оставался единственный выход — повеситься.

Во всяком случае во всем этом явно замешан и Викторсон. Но Викторсона не могли интересовать какие-то украденные тысячи, тут речь должна была идти о чем-то большем, чего никто в деле Боттмера еще не заподозрил.

Джо перестал расхаживать по комнате и лег, сказав себе, что тут нужно спокойно разобраться. С виду все получается здорово, но каждый пункт нужно как следует проверить. И найти доказательства.

«Предположим, что…» — подумал Джо и уснул.

Говорят, что прежде чем научиться приказывать, нужно вначале научиться слушать. Сержант Стромберг усвоил первую часть этой мудрости, но не вторую. Свои обязанности он выполнял умело и сознательно, но никогда особо не интересовался, чем занимаются его подчиненные.

Под командой такого шефа перегибы и недоразумения не являются чем-то необычным. Но Стромберг был человеком спокойным и справедливым, который старался никого не обидеть. Потому он и его небольшая полицейская команда пока оставались вне критики, к тому же над ними простирал свою покровительственную длань прокурор Эммерих Эк.

Тем не менее сержант Стромберг был не из тех начальников, к которому молодой подчиненный мог обратиться со смелой догадкой в надежде найти поддержку. Так рассуждал Джо на следующее утро в столовой, где отпивался кислым молоком. Стромберга не заинтересовала бы версия, что фру Норстрем — воровка, пока не доказано, что кража вообще имела место и было ли что красть. Стромберг бы только покачал головой и отправил его выписывать штрафы за неправильно припаркованные машины.

При иных обстоятельствах Джо обратился бы прямо к прокурору. Правда, прокурор Эк не относился к тем, кто сломя голову пускается в подобные легкомысленные предприятия, куда там. Он был осторожен, но внимателен и версию Джо, пусть недоверчиво, но выслушал бы и даже не поленился бы проверить некоторые детали. Но прокурор слишком зависел от Викторсона, а тот постарался бы поскорее замять расследование. Разумеется, если не нашлись бы достаточно убедительные улики.

Прежде чем Джо проглотил последний глоток молока, ему стало ясно, что именно ему предстоит найти улики, и достаточно убедительные. А прежде чем допить кофе, он решил, что пойдет на все и дело того стоит. Но, как иногда бывает, провидение между тем решило иначе.

Персонал аброкской аптеки кроме хозяина состоял еще из двух ассистенток, старшая из которых была замужем за инженером. Инженер относился к числу тех, о ком завистники говорят, что они пороха не выдумают, но никто не мог лишить его права считать себя интеллигентом или его жене подшучивать над Мег, что та встречается с простым полицейским. Но Мег не на шутку рассердилась.

— Он готовится к экзаменам, — заявила она, — и ему уже поручают самостоятельные дела, если хотите знать.

— Например, штрафовать велосипедистов, что ездят без света? — с едкой иронией заметила жена инженера.

Но Мег была не из тех, кто проглотит такое молча, а потом страдает.

— Он не простой полицейский, который гроша ломаного не стоит, — огрызнулась она. — Он участвует в серьезном расследовании… Например, ищет, куда Боттмер спрятал растраченные деньги.

Через несколько часов, когда жена инженера осталась в лаборатории наедине с аптекарем, ей представилась возможность использовать свежеполученные сведения.

— Боттмер часть денег где-то спрятал,— сообщила она.

— Я в это не верю, — пробурчал фармацевт.

— Во всяком случае это правда, — неуступчиво заявила жена инженера, — и я точно знаю, что полиция прилагает все усилия, чтобы найти тайник.

Их разговор прервал какой-то крестьянин, который пришел с рецептом от ветеринара и требовал выдать ему лекарство, пока не ушел автобус. Прерванные дебаты продолжать не стали. Но аптекарь сумел сложить два и два, и результатом стал юный Джо.

Провидение в своей неисповедимой мудрости устроило так, что разговор этот случился как раз в тот день, когда аптекарь, как обычно, вечером встретился за партией в бридж с прокурором и школьным учителем.

Наутро прокурор вызвал Джо в своей кабинет. В воздухе пахло грозой.

— Садись, разговор будет серьезный. Ты знаешь, что полицейский обязан хранить служебную тайну? Та девица из ацтеки… как ее зовут?

— Мег, — растерянно ответил Джо.

— Что за глупости ты ей наговорил? Что якобы полиция прилагает все усилия, чтобы найти деньги, которые спрятал Боттмер?

— Ничего подобного я не говорил.

— Значит, она сама это выдумала? Сомневаюсь. Немедленно рассказывай, как было дело!

— Случилось это позавчера вечером в «Гранд-отеле»,— начал Джо. — Там была вечеринка по случаю…

Прокурор знал про вечеринку, поскольку сам отклонил ходатайство хозяина отеля о продлении часов работы ресторана.

— Говори по существу, — строго напомнил он.

— Мы были там с Мег, — продолжал Джо. — За соседним столом сидели двое наших горожан и говорили про Боттмера. Это они сказали, что Боттмер спрятал деньги. Говорили так громко, что я не мог не слышать.

— Ну, они были выпивши. И что дальше? Ты что-нибудь сказал своей девушке?

Джо покраснел по самые уши.

— Мне пришлось объяснить ей, почему я с ней не разговариваю и совсем ее не слушаю. Я сказал, что речь идет о преступлении, которое… с которым я имею дело.

— Глупости, — отрезал прокурор. — Разве я не говорил тебе, что такая уйма девушек до добра не доведет!

— Теперь она у меня только одна. И ничего больше я ей не сказал, клянусь честью.

— И тебе больше нечего добавить?

— Нет, то есть… нет.

Румянец исчез, Джо уже не выглядел виновато. Если у него что-то и было на сердце — а прекрасно было видно, что было, — это касалось чего-то совсем другого.

— Ты глупо себя вел, Джо,— спокойно заметил прокурор, — хотя не так глупо, как мне казалось поначалу. Впредь будь осмотрительнее со своей девушкой.

— Впредь она будет молчать, — заверил Джо.

— Не сможет. Ни одна девушка не сможет. Тебе самому нужно молчать. Понятно? Ну ладно, больше об этом не будем.

— Спасибо, — облегченно вздохнул Джо.

— А теперь я хочу услышать окончание этой истории. Садись и рассказывай!

Джо даже не пытался отрицать, что история имеет продолжение.

— Дело было так, — начал он. — Когда я услышал, о чем те двое говорят, я сразу подумал…

Он был даже рад, что есть кому рассказать свои соображения о спрятанном кладе, о безуспешном возвращении с причала, о почтальоне и ключе, о трех пунктах и о подозрении в отношении фру Норстрем… Тут он запнулся. Прокурор терпеливо его слушал. На его румяном лице не отражалось ни согласие, ни возражение.

— И что теперь? — спросил прокурор, когда Джо умолк. — Что будешь делать дальше?

Джо от этого вопроса полегчало. Но вместе с тем к нему вернулось воинственное настроение.

— Я хочу продолжать расследование, — храбро заявил он. — Разумеется, только в свободное время.

— В свободное время тебе и так есть чем заняться. Учеба и та девушка… как ее зовут? — Мег.

— Я обещал себе, что дело не оставлю.

— Это неразумно. Советую подумать как следует.

Последовала пауза.

— Если подумать, то я просто не могу отступить, — наконец упрямо заявил Джо. — Во всей этой истории есть что-то неясное. Я это чувствую. Кто-то должен в ней разобраться, и я…

— Это верно,— перебил его прокурор. — Кто-то все выяснить должен, но не ты, Джо. У тебя нет для этого нужной квалификации и даже нужной рассудительности. Будь так любезен, оставь это дело в покое. Я говорю вполне серьезно.

Джо молчал.

— И вообще, что ты собираешься делать? Отправиться к фру Норстрем и заставить ее сознаться? Поверь мне, эта женщина посмотрит на тебя как на пустое место и сразу уничтожит все улики, которые еще могли найтись.

Джо все еще молчал. Ведь он собирался поступить именно так.

— Если ты такой умный,— продолжал прокурор, — мог бы ты мне указать определенный факт, за который могло бы зацепиться расследование?

На этот раз Джо заговорил:

— Если дело было так, что в тот вечер фру Норстрем стащила боттмеровы деньги, то, когда Боттмер обнаружил пропажу, должен был последовать большой скандал. Разумеется, неразумно спрашивать фру Норстрем прямо, она от всего откажется. Но в то время в гостинице был третий — шофер грузовика из Гётеборга…

— Полагаю, для начала следовало бы выяснить другие вещи, — задумчиво заметил прокурор, — но и твое предложение весьма неглупо. Я попрошу гётеборгскую полицию допросить шофера.

Джо благодарно взглянул на начальника.

— Это займет несколько дней, — продолжал прокурор. — Я вызову тебя, когда мне сообщат. А пока будь любезен не суетиться и не путаться под ногами. Так мы договорились?

— Конечно, обещаю! — просиял Джо.

Шел день за днем, но ничего не происходило. Сержант Стромберг ничем не подавал виду, что он в курсе. У Джо с Мег произошло небольшое, но темпераментное объяснение. В конце концов Мег пообещала сохранять максимальную сдержанность, хотя прежде желала при первом удобном случае выцарапать жене инженера глаза.

Через неделю прокурор снова пригласил Джо к себе в кабинет.

Он был спокоен, как всегда. По его поведению нельзя было понять, что он знает о каких-то удивительных открытиях.

— Я сделал то, что обещал, — сказал прокурор. — И, кроме того, выяснил еще некоторые факты, которые счел важными.

Он показал на служебные бумаги на столе.

— Это из уголовной полиции. От эксперта по недостачам, который занимался делом Боттмера. Он пишет, что растраченные деньги пошли на участие в биржевых спекуляциях и осужденный был не в состоянии утаить заслуживающую внимания сумму.

Он подал бумагу Джо. Та полностью отвергала теорию о спрятанном кладе.

— Я не знал, что он спекулировал на бирже, — пробубнил Джо, изучая документ.

Прокурор между тем углубился в созерцание соседского сада. Яблоки уже давно собрали, и хозяин беззаботно прогуливался под еще густыми кронами яблонь.

— Далее, — продолжал прокурор, — я поручил проверить, не тратила ли фру Норстрем в последнее время больше денег, чем обычно. Так нет, скорее наоборот. На той неделе ей отключили электричество, так она еще пару дней протянула с оплатой.

Небольшая аброкская электростанция зачастую проявляла даже слишком щедрое великодушие к неаккуратным плательщикам. На самом деле фру Норстрем отключили электричество по прямому указанию прокурора. Но тот не считал нужным объяснять эти детали молодому полицейскому.

Что же касается Джо, то он должен был почувствовать разочарование. Но ничего подобного не произошло, потому что прокурор говорил таким тоном… как бы это назвать? — скорее защищающимся, без всяких ноток торжества.

— Единственное, что можно было украсть, — продолжал прокурор, — это содержимое бумажника Боттмера, но и его никто не трогал. Так что фру Норстрем вряд ли можно подозревать в краже. А что касается шофера грузовика, который в ту ночь останавливался в гостинице…

— Да? — отозвался Джо, ожидая, что шофер с фру Норстрем провели вечер за совместным чтением Библии.

— К сожалению, найти его пока не удалось. В Гётеборге такого шофера нет. В книгу он записался под вымышленной фамилией.

— Вымышленной?

— Да. Но, к сожалению, в этом нет ничего необычного. Таких махинаторов никто не разыскивает и не привлекает к ответственности. И хотя фамилия вымышленная, тут ничто не говорит о преступном умысле. А что касается фру Норстрем, то я убежден, что она не лгала, когда давала его описание. Прокурор немного помолчал, глядя на обобранные яблони, и добавил:

— Так что копать глубже вряд ли стоит. А что ты скажешь? Хочешь продолжать поиски тайника?

Это уже не имеет смысла, подумал Джо. Эксперт по недостачам ведь сказал, что исключено, чтобы осужденный спрятал приличную сумму. И если у фру Норстрем с деньгами так же плохо, как всегда…

— Нет, — согласился Джо, — похоже, лучше все оставить как есть.

Но уходил он неспокойным. Его заботила мысль, как бы все это не повредило его планам на будущее. Слава Богу, что фамилия шофера оказалась вымышленной; конечно, это мелочь, но для прокурора мелочь неприятная, так что он наверняка постарается поскорее все забыть.

Но с пристанью, думал Джо, все-таки неясно. В этих визитах Боттмера на пристань было что-то заслуживающее внимания; туда вел его последний путь на свободе и первый — после выхода из тюрьмы. Если там не было тайника, значит, его вели туда важные интересы. Джо обещал прокурору, что больше не станет тратить время на поиски клада, но не обещал выбросить из головы путь к пристани.

Предположим, думал он, возвращаясь в полицейский участок, что Боттмер… Но как он ни ломал голову, никаких здравых мыслей не приходило. А дни летели, и постепенно вся эта проблема стала забываться.

Так все еще раз пошло по неверному пути. А жизнь в городе шла своим чередом. Городской нотариус Эркендорф по предложению доктора Скродерстрема взял трехнедельный отпуск для поправки здоровья. На пастора Солина подали жалобу в капитул, что на рождественских богослужениях он слишком похвально отозвался о Папе. Отношения между Викторсоном и его дочерью окончательно испортились из-за ее порочной симпатии к Вармину-младшему. А предмет этой порочной симпатии оставил работу на бензоколонке и отправился в город учиться в колледже. Прокурор играл в бридж с аптекарем и учителем местной школы. Фру Норстрем оплатила счета за электричество.

То, что ей отключили электричество, ее взбесило, а когда она со временем узнала, что ее подозревает полиция, ярость ее не имела границ. Так что история с Боттмером не окончательно ушла в забвение: она жила в душе разгневанной фру Норстрем.

Аброка была полна слухами о покойном адвокате. И никто, у кого был повод для тревоги, не мог успокоиться, пока все окончательно не утихнет.