"Скандинавский детектив. Сборник" - читать интересную книгу автора (Ланг Мария)

ГОРОД, В КОТОРЫЙ ПРИБЫЛ ПУТНИК

Аброка — старинный город. Его имя, о происхождении которого никто не знает, пахнет кровью и ревом варварских труб.

Аброка лежит на— холмистой равнине в Центральной Швеции. Если кто-то хочет выяснить ее расположение точнее, нужно отыскать на карте место, где автострада пересекает реку Сутар. Там он ее и найдет.

Город возник в те времена, когда река еще была судоходна. Но наносы почвы за долгие века сделали всякое судоходство невозможным. И его так ничто и не заменило — ни промышленность, ни государственные учреждения, и даже туристы не считали Аброку достойной внимания. Только крестьяне из окрестностей с незапамятных времен привыкли отправляться в город за покупками. Так что нельзя отрицать, что Аброка все же оставалась в русле современного экономического развития.

Зато тишина, царившая в городе, благотворно действовала на нервы. Транзитного движения тут просто не существовало. Огромные деревья простирали свои кроны над тихими улицами и болотистой поймой реки Сутар. Большей частью сохранилась старинная приземистая застройка. Только в некоторых местах вдоль. Длинной улицы выросли новые трехэтажные доходные дома со стеклянными и металлическими входными дверьми, но новых зданий было слишком мало, чтобы своей геометрической неумолимостью они могли повлиять на характер города, все еще очень уютного.

Если Аброка и страдала от нехватки современных благ, это вполне компенсировалось такими достоинствами, как простор, зелень и свежий воздух.

Если недоставало культурных развлечений, их вполне можно было заменить общением с соседями, совершенно бесплатным, хотя и не всегда добровольным. Жители Аброки с интересом наблюдают за соседями. Одалживаются друг у друга, вместе поливают цветы, прислушиваются к соседским разговорам, отмечают праздники и никогда не забывают выразить сочувствие тем, кого постигло горе.

Правда, в городе есть и партии, которые борются за власть. И ораторы, яростно громящие противников на собраниях. Но в действительности их возможности в городском собрании совсем невелики. Там существовало равновесие, примерно как у сверхдержав, которые постоянно наращивают свои вооружения, пока наконец не ужаснутся мысли о возможности самоуничтожения.

Если попытаться выяснить, чем эти партии друг от друга отличаются, то главное различие в том, что одну возглавляет торговец скобяным товаром Викторсон, а другую — директор кладбища Вармин.

Председатель городского собрания Вармин — крупный крепкий мужчина в расцвете лет, с носом, сломанным в давней портовой драке. Если захотите его видеть, взгляните на площадь! Именно там он сейчас разминулся с местным нотариусом. Они вежливо раскланялись, хотя Вармин полагает, что нотариус — проклятый мерзкий интриган. Нотариус ответил холодным поклоном: он считает Вармина неотесанным и грубым. И никто из них не ошибается. Вармину действительно недостает воспитания, да и выражается он резко и грубовато. И действительно дает волю рукам. Но неправда, что когда-то в приступе ярости он вышвырнул в сугроб свою несчастную жену: выбросил он только швейную машинку, а любой признает, что это совсем другое дело. Но факт остается фактом, так что многие сочувствуют фру Вармин, что ее муж так грубо обошелся с ее швейной машинкой.

Председатель городского финансового комитета Виктор-сон — самый богатый человек в городе. Ему принадлежит большой богатый магазин на площади. Там его, как правило, и можно найти, чаще за беседой с каким-нибудь деревенским клиентом. Для сельских жителей он издавна стал кем-то вроде технического консультанта, что торговле только на пользу. Но сейчас кресло в его кабинете пустует. Несколько минут назад он дал неотложные указания злой на язык девице, что ведет его бухгалтерские книги, и отправился домой выпить кофе.

Его уже ждет молодая жена с кофеваркой, и только он сядет, как будет обслужен. Кофейный столик стоит под одним из окон в симпатичной гостиной с новой мебелью в стиле ампир и большой картиной маслом на стене. Хозяину подарили ее на пятидесятилетие. Со своего места хозяину дома открывается прекрасный вид на площадь.

Случайные гости, которые впервые видят площадь, разумеется, замечают прежде всего общественные здания: белокаменный собор, построенный во времена короля Густава и недавно отреставрированный, кондитерскую «Плаза», кинотеатр «Бродвей», стоянку такси, старую ратушу, слишком тесную для нынешних потребностей города, почему ее и передали местному краеведческому обществу как музей. Если кто интересуется каменными топорами и безносыми деревянными святыми, может взять ключ от музея у привратника в новой ратуше, которая совсем рядом.

Но жена хозяина слишком часто видит эти здания и потому предпочитает наблюдать за городским нотариусом Эркендорфом, который, неторопливо прогуливаясь, как раз встретился с директором кладбища Вармином. Можно было ожидать, что они поздороваются весьма сдержанно. И они именно так и поздоровались. Так что она зевнула.

Хозяин тем временем наслаждался кофе.

— Ну и чем ты сегодня занималась? — спросил он.

— Да ничем особенным. А ты? Много работы?

— Да как всегда. Но день еще не кончился.

— Не хочешь немного отдохнуть?

— Что? Ах да. Пожалуй, это весьма кстати.

Он отхлебнул кофе и зевнул.

— Ты устала? Или не выспалась?

Сам он засыпал, едва голова касалась подушки. Жена немного смутилась.

— Прошла целая вечность, пока я уснула. Что-то мне неважно. И выгляжу жутко.

Следовало ожидать, что муж станет возражать. Она совсем не выглядела жутко, напротив, была удивительно хороша собой. В таких обстоятельствах мужу нужно бы заверить, что по ней каждый видит, как она свежа, обаятельна и вообще прекраснее, чем обычно. Но муж сказал совсем другое.

— Ты и в самом деле кажешься немного усталой, — согласился он, рассмотрев жену повнимательнее. — Надо попросить доктора, чтобы выписал тебе что-нибудь снотворное.

— Ну конечно, я могла бы его попросить.

— Я позвоню, пусть что-нибудь захватит. Ведь нынче вечером он будет у нас.

— Знаю.

Не совсем справедливо представлять Викторсона дома за полуденным кофе. Хотя он уже перевалил за вторые полсотни, но все еще активен, бодр и неутомим в обеих сферах своей деятельности — в политике и бизнесе. За кофе разговор у него не клеился, потому что он постоянно думал о своей конторе. И именно сейчас в уме составлял контракт с неким подрядчиком.

— Кофе достаточно крепкий? Дорогой, а как тебе эти кексы?

— Я не любитель сладкого. А эти кажутся слишком сухими.

«Слишком сухими» было сказано тоном, каким обычно он делал замечания подчиненным.

— А где сегодня Дези?

— Не знаю, — беззаботно отмахнулась жена. — Наверное, куда-то вышла.

Дези, крестным именем Дезире, была семнадцатилетняя дочь хозяина от предыдущего брака. Фру Викторсон она совершенно не заботила. Семнадцатилетние девицы не имеют обыкновения держать при себе мнения о своих ближних.

— Вышла? — переспросил Викторсон и нахмурился. — Слишком много она шляется.

— Я не утверждаю, что она вышла, — поспешила исправиться жена. — Может быть, сидит в своей комнате. Не знаю.

— Если она дома, могла бы спуститься попить с нами кофе. Девушке в ее возрасте…

Контракт с деревенским подрядчиком никак не складывался. И коммерсант тут же утратил интерес к неподобающему поведению молодежи, голос его перешел в невнятное бормотание и умолк. Допив кофе, он взглянул на часы.

— Еще чашечку?

— Нет, спасибо. Пожалуй, нет.

— Тебе уже пора идти?

— Я жду клиента. В котором часу у нас вечером гости?

— Приглашены на половину девятого.

Муж вернулся в контору, а жена налила себе еще чашечку кофе. «В самом деле они суховаты», — заключила она насчет кексов и потянулась за миндальным пирожным.

Начинала она счетоводом в конторе мужа. Тогда весь управленческий персонал был представлен в ее лице. Теперь на ее месте работала другая девушка. Она позаботилась, чтобы у этой девицы не было ни единого достоинства, которое могло бы привлечь хозяина.

Викторсон был на тридцать лет старше нее. Их брак, возможно, и нельзя было назвать идеальным, но она не могла смириться с мыслью, что ее муж захочет от этого ярма избавиться. И потому рьяно исполняла все обязанности, которые налагало на нее это положение, и уклонялась от любой возможности нарваться на неприятности.

Насладиться миндальным пирожным помешала ей Дези.

— Где ты была?

— Как «где»? У себя в комнате. Читала.

— Думаю, на кофе могла бы и выйти. Отец тебя спрашивал.

— Я взяла из холодильника кока-колу, с меня хватит. И не буду обжираться пирожными, чтобы не растолстеть, как свинья.

Если это было оскорблением, оно не попало в цель, потому что обожавшая сладкое фру Викторсон имела фигуру манекенщицы. Куда хуже было с этим у самой Дези, которая при узком личике Мадонны была широка в бедрах и почти без талии. Но если у Мадонны зад и широковат, он всегда скрыт под складками широкого плаща. А Дези своей недостаток еще подчеркивала облегающими черными брюками.

Фру Викторсон прекрасно знала, что падчерица считает ее необразованной нахалкой. Что касалось необразованности, то она с этим смирилась; про образование она не имела понятия и не представляла, на что ей оно. Враждебность Дези она приписывала женской ревности, а с ней ничего не поделаешь. Так что с приемной дочерью она придерживалась тактики уклонения от стычек.

— Вечером придут гости, — заметила она. — Ты всех знаешь. Посидишь с нами? Если да, нам будет приятно.

Дези вместо ответа только презрительно усмехнулась.

— Нет, я ухожу.

— Как хочешь. Возьми непромокаемый плащ, небо затягивают тучи.

Обе взглянули в окно, где на стеклах уже прочертили след редкие капельки дождя. Дези огорченно наморщила лоб, так что на переносице собрались складки.

— Ну как на зло! — вздохнула она. — Наверняка будет лить весь вечер. И куда мы пойдем?

«Пойдем?— подумала фру Викторсон.— Кто это "мы"?» Но расспрашивать ей не хотелось.

Викторсон собирал гостей не ради забавы, такие мероприятия были частью его политических и деловых контактов. Никогда там не случалось недоразумений. Гостей он разделял на группы, состав которых заранее заботливо продумывал: бодрые строительные подрядчики, прилизанные функционеры, тертые коммерсанты, представительные священники, услужливые судейские и начитанные учителя местной школы.

Роль хозяйки на таких приемах фру Викторсон числила среди своих самых неприятных обязанностей. Ее утомляли разговоры гостей о политике, которая ее совсем не занимала; порой с ней пытались завести интеллектуальную дискуссию о новых книгах, которые она читать не собиралась.

Но нынешний вечер обещал нечто иное. Гости в основном входили в круг политических союзников хозяина, но приглашены были не только ради демонстрации лояльности. Должны были собраться настоящие друзья семьи: пастор с супругой, нотариус с женой и доктор Скродерстрем, который придет один, потому что три года назад овдовел.

Условились на полдевятого, потому что нотариусу предстояло еще отсидеть на каком-то собрании. Но последним пришел доктор, который опоздал почти на двадцать минут.

Остальные изнывали от ожидания в ампирной гостиной. Казалось, доктор с ходу готов повиниться.

— Пациент? — спросила хозяйка, прежде чем гость успел это сделать.

Доктор благодарно кивнул и пробубнил что-то в том смысле, что случай совершенно непредвиденный. Супруга священника тут же встревожилась за своих прихожан.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Ну, так сказать я бы все-таки не рискнул…— начал доктор сухим профессиональным тоном, в то же время прекрасно понимая, что лучше бы молчать. — Но случай неприятный. Могу только заверить, что госпитализация явно не понадобится. Скорее какое-то нервное потрясение. Я выписал пациенту успокоительное и думал, что этого хватит, но…

Викторсон понимающе усмехнулся. Доктор Скродерстрем был всеобщим любимцем за свою любезность и доброжелательность, но как врач звезд с неба не хватал. Его неуверенность часто приводила к тому, что он предписывал слишком слабые средства и слишком малые дозы.

— Пришлось поправить ваш рецепт, верно? — предположил хозяин.

Доктор явно почувствовал, что его врачебная репутация под угрозой. Он нахмурился и пустился в дальнейшие пояснения, которых никто от него не требовал.

— Мои предписания были в порядке, — заявил он, чтобы поставить точки над i, — но случай стал развиваться в неожиданном направлении. Пациенту не понравился избранный способ лечения, так что пришлось найти совершенно новый метод. В таком случае приходится детально обдумывать ситуацию. Малейшая ошибка…

Фру Викторсон испугалась, что начнется лекция на медицинские темы.

— У нас еще будет время поговорить об этом и многом другом, — перебила она, — а стол накрыт, все стынет. Не думайте больше о своих пациентах!

Если фру Викторсон хотела привлечь внимание мужчины, она не знала неудач. Круглая физиономия доктора расплылась в блаженной улыбке. Хозяйка усмехнулась.

— Я убеждена, что ваша новая методика даст свои плоды, — заверила она и, подхватив под руку священника, направилась с ним в столовую.

— Да, несомненно, — поддакнул доктор и подал руку супруге нотариуса фру Эркендорф. — Несомненно!

Еще в прошлом году столовую обставили для представительских целей. Тяжелый стол был окружен ренессансными стульями с высокими, обтянутыми кожей спинками, которые будто только что вышли из рук древнего мастера. На продольной стене красовался большой натюрморт в стиле школы фламандского мастера Яна де Хеема.

Стол действительно был уже накрыт. Серебряные блюда с горячими закусками, словно железная армада, сосредоточились вокруг зеленеющих блюд с салатом и редиской. Доктор Скродерстрем жадным взглядом пожирал тарелки, но фру Эркендорф ловко ухватила его за руку, помешав сесть за стол, прежде чем священник не вознес молитву.

Пастор Солин был серьезным мужчиной высокого роста, который застегивал свой твердый воротничок сзади, а своих прихожан непоколебимого лютеранского вероисповедания тревожил высказываниями, которые смахивали на происки папистов. Его идеалом был аскетизм, чему вполне соответствовала его длинная тощая фигура.

Как только все расселись, супруга священника принялась убеждать нотариуса Эркендорфа, как важно придерживаться правил при пятничном богослужении. Она села на своего любимого конька, когда зашел разговор о домашнем хозяйстве.

— И меня вполне устраивает, что мой муж произносит проповеди именно по пятницам. По крайней мере, он оставляет меня в покое, и я могу заняться делом…

Выглядело это так, что она оставляет исключительно на мужа заботы о Господе Боге, пока сама занимается неотложными потребностями настоящей жизни.

Беседа понемногу набрала темп. Когда подали мясные фрикадельки с морковью, фру Эркендорф завела разговор через стол с отцом Солином.

— Вы уже слышали, что в нашем городе появился адвокат Боттмер?

— Не называй его адвокатом, — перебил ее муж. — У него нет на это права.

Казалось, возвращение этого человека коснулось всех. Во всяком случае, за столом воцарилась тишина. Хозяин откашлялся.

— Я разговаривал с Боттмером, — начал он. — Нынче после обеда он заходил ко мне в контору. Это был — как бы вам сказать — весьма неприятный визит.

— Свою вину он искупил, — укоризненно заметил священник.

— А как он выглядел? — спросила фру Солин. — Тюрьма оставила на нем заметные следы? Ведь там наверняка нет приличной еды, как я слышала, а потом, это сидение за решеткой… Он выглядел как прежде или…

— Постарел, — ответил хозяин. — Но прежде всего ведет себя совсем иначе. Стал каким-то упрямым и несговорчивым. И скажу я вам, на меня это подействовало очень неприятно. Мне редко что способно испортить настроение, но…

Все напряженно ждали, что же дальше.

— И что?

— Ну, я его просто выгнал.

— Прежде чем он сказал, зачем вернулся? — с юридической пунктуальностью поинтересовался нотариус. — Умно ли это было?

Последовала пауза, полная невысказанных мыслей о неприятностях, которые могут постичь их всех из-за поспешности хозяина. И тут фру Викторсон подняла руку, чтобы поправить рыжие локоны. Этим движением, совершенно невинным, она вдруг привлекла внимание всех остальных.

— Как бы все не остыло, — улыбнулась она. — Если уж нужно разговаривать о таких неприятных вещах, еще будет время к ним вернуться после еды.

Ее слова подействовали по крайней мере на мужскую часть общества. Доктор согласился с дружелюбным ворчанием, напряженное лицо хозяина обмякло, нотариус слегка усмехнулся, а пастор с выражением отцовской заботы положил мясные фрикадельки на тарелку.

Реплика фру Викторсон произвела необходимое воздействие. Она умела заразительно улыбаться, это была игра, рассчитанная прежде всего на мужчин.

Некоторое время разговор шел о других вещах. Но фру Эркендорф, которая и затронула скользкую тему, не собиралась от нее отказываться, как леопарду не избавиться от пятен, как эфиопу не сменить цвет кожи, как гиене не разучиться выть.

— А когда, собственно, адвоката Боттмера арестовали? — поинтересовалась она. — Кажется, что это было так давно…

— Не называй его адвокатом, — снова поправил нотариус.

— Три года назад,— строго заметил хозяин.

— Нет, три года не может быть, — отозвалась жена священника. — Это было осенью, когда я готовила варенье из райских яблочек, это я точно помню, так что это было два года назад.

— Это правда, — тихо, но уверенно подтвердил священник. — Анна Мари умерла два года назад.

— Анна Мари, — пробубнил доктор чуть дрогнувшим голосом.

Анна Мари Розенбок была богатой старой девой, которая пережила всю свою родню и скончалась в этом городе без родственников и наследников. У всех присутствующих было много причин ее вспомнить. Викторсон задумчиво взглянул на прекрасный фламандский натюрморт: Анна Мари Розенбок оставила его по завещанию. Доктор Скродерстрем был домашним врачом старой девы, отец Солин — ее духовником, нотариус Эркендорф — исполнителем последней воли. И каждому из них перепала немалая сумма. Боттмер, который вдруг вернулся в город, был попечителем наследства фрекен Розенбок, но его обвинили в растрате.

— А ведь верно, — отозвалась фру Эркендорф, недостачу обнаружили всего два года назад!

— Вот именно, — спокойно подтвердила фру Викторсон. Словно по взаимной договоренности все опять оставили эту тему и с успехом перешли к иной. На стол подали горячее. Называлось это канеллони — теплые пирожки с тертым сыром, наполненные мелко рубленной печенью и посыпанные базиликом. Фру Викторсон нашла их рецепт в одном из журналов, которые составляли ее основное чтение. Хозяин разлил по бокалам красное вино.

— За здоровье всех присутствующих! — провозгласил он.

Большим оратором он не был, но как местное начальство имел право на долю внимания. Гости ждали продолжения, но тост на том и кончился.

Потом разговор снова набрал теми, голоса за столом возвысились и ожили.

Доктор Скродерстрем в тот день получил от Викторсона новый электрический кипятильник для медицинских надобностей. Оплатили его городские власти, и предназначался он, собственно, для стерилизации медицинских инструментов, но непонятливый доктор собирался варить в нем кофе. Так что он спросил фру Эркендорф, не посоветует ли она, как обращаться с этим прибором? Та воспользовалась случаем и начала с рассказа про экскурсию в Париж, в которой ей посчастливилось участвовать, и потом ее было уже не остановить.

Священник принялся объяснять хозяйке, почему он не разрешил исполнение свадебного марша из «Лоэнгрина» при недавнем венчании в его церкви. Речь шла о чисто литургических доводах, и пастор излагал их весьма подробно. Фру Викторсон отвечала только «да» и «нет» и притом умудрялась делать вид, что слушает с небывалым вниманием, хотя в душе благодарила Бога, что рискнула испытать рецепт канеллони.

В связи с вареньем из райских яблочек фру Солин заключила, что на оборудовании для консервирования нужно было бы иметь возможность устанавливать время готовки. Ее сосед-нотариус имел тайного конька — механические игрушки. На самом деле он был куда лучшим механиком, чем юристом. И тут он принялся советовать, как устроить такой часовой механизм.

Хозяин участвовал в разговоре, но казалось, что его мысли где-то далеко.

Пора уже было вставать из-за стола, и фру Эркендорф закончила свои воспоминания о Париже грустным вздохом.

— Теперь все кончилось, — промурлыкала она.

— К сожалению, — поддакнул доктор.

Священник, убежденный аскет, много не съел, зато рассыпался в благодарностях больше всех.

За кофе в гостиной все вернулись к горячей теме об адвокате-растратчике. Только вот начинать никому не хотелось. Некоторое время разговор крутился вокруг да около. Понятно, нервы фру Эркендорф в конце концов не выдержали.

— Так насчет адвоката Боттмера… Нет, я хотела сказать… как его, собственно, теперь именовать?

— Кандидат права, — предложил нотариус, — на этот титул он имеет право.

— Разве можно называть кого-нибудь кандидатом права? Но так или иначе, что ему от нас нужно?

— Наверное, денег, — вздохнула жена священника.

Их двери слишком часто открывались людям, пришедшим именно за этим.

— Думаю, он ищет работу, — предположила хозяйка, — и это можно было бы устроить.

— Смотря где и у кого, — возразил нотариус Эркендорф. — Но он сам усложняет дело, если ищет что-то здесь, в Аброке.

— Да, боюсь, что так, — пробурчал доктор.

— Но если человек был адвокатом, — невинно заявила фру Солин, — он наверняка много знает о людях, и не самое лучшее, верно? Ведь он был советником по многим деликатным вопросам…

— Это правда, — подтвердил хозяин, нарушив наконец свое молчание. — Он даже слишком много знает. И не исключено, что попытается это использовать.

— Вы про шантаж? — удивленно спросила жена священника.

Чайная ложечка, упала на пол.

— Шантаж! — испуганно воскликнул пастор.

— Я бы так не сказал, — заметил доктор.

— Не знаю, что он мог бы использовать, но в этом случае…— еще более пронзительным, чем обычно, голосом заметил нотариус. — В конце концов нам нечего скрывать, что он мог бы…

Жена покосилась на него, и нотариус закончил свою реплику неуверенным смешком.

— Не скажите, — заметил хозяин со спокойным достоинством политического лидера. — Разумеется, мы все встревожены. Я сам только что сказал, что был неосмотрителен, когда его не выслушал, верно? Так вот как обстоят дела. Не хочу обидеть никого из вас, но разве не правда, что у каждого из нас есть кое-что такое, что он предпочел бы оставить при себе? Что-то, что могло бы произвести дурное впечатление. И если какой-то отчаянный тип о таких вещах знает и решится их использовать…

— Это просто преступление! — возмутился Эркендорф. — Разве он решится злоупотребить доверием, которое мы ему в свое время оказывали? Только отчаянный грешник…

Он хотел сказать «проклятый шантажист», но в последний миг отказался от этого определения в присутствии священника. Однако теперь его слова стали отдавать теологией, что вывело святого отца из дремоты.

— Грешники мы все, — поспешил уточнить тот.

— Это в смысле первородного греха, — с готовностью уточнил доктор.

— Все мы грешим. И с этой точки зрения я согласен с Сельмером. И разумеется, никто из нас не хочет, чтобы его грехи обсуждали на улицах или светских вечеринках.

— Ну уж нет, — подтвердила фру Викторсон.

Это было все ее участие в дискуссии.

— Я выразился слишком сдержанно, — согласился Эркендорф. — Сказал «грешник», но имел в виду скорее преступника. Потому что думал…

— Оставь при себе, что ты думал, — оборвала его жена. — Вопрос в том, что делать, если…

И она умолкла в надежде, что кто-нибудь подскажет нужное слово, но никто не отозвался.

— Если что-нибудь случится… — неохотно закончила она свою реплику.

— Пока еще ничего не случилось, — успокаивал ее пастор. — Ничего особенного, разве что Сельмер перестарался и выгнал бедолагу. Но не сомневаюсь, Сельмер, что при удобном случае ты перед ним извинишься.

Христианское смирение в речах священника хозяина совсем не волновало.

— Нет, дела совсем не так уж плохи, — с кислой усмешкой бросил он.— У меня для Боттмера припасен неплохой козырь, и не сомневаюсь, что в другой раз он как следует подумает, прежде чем ко мне сунется. Мне лично ничего не угрожает. Но вас всех я хотел предупредить, что с его стороны нужно ждать неприятностей.

Он умолк и погладил подбородок, словно заново взвешивая свои слова. Казалось, пастор хотел что-то возразить, но предпочел промолчать. Нотариус энергично помешивал ложечкой стынущий кофе. Жена священника держалась так, словно была в кружке кройки и шитья и разговор коснулся темы, которой она не одобряет. Фру Эркендорф слушала, раскрыв рот. На приветливом лице доктора проступила озабоченность, будто он стоял у постели больного, на которого его способностей не хватит. Жена хозяина, к всеобщему удивлению, довольно улыбалась.

— Если случится так, — сказал Викторсон, — что Бот-тмер кого-то из вас станет шантажировать, не позволяйте ему этого! Приходите ко мне! Скажите, о чем речь, и я уж выложу ему тот козырь, о котором только упоминал! Уверен, он его угомонит.

На самом деле он недвусмысленно намекнул: можете положиться на мою защиту, если доверите мне свою тайну.

Но именно в подобных предложениях проявляется властная натура.

— Откровенно говоря, я была бы рада, если бы он больше никогда не появился в нашем городе, — заявила жена священника будто бы от лица всех присутствующих.

Доктор Скродерстрем весь вечер собирался что-то сказать, но в последний момент ему что-нибудь мешало. На этот раз он гордо прочистил горло громким кашлем.

— Нет причин для беспокойства, — заявил он, будто стоял у постели больного и ничуть не сомневался в своем успехе. — Так что не нужно терять голову! Я убежден, что Боттмер не заявился сюда со злым умыслом — по крайней мере, так мне показалось, когда я с ним разговаривал.

— Вы с ним разговаривали? — удивилась фру Эркендорф. — А нам об этом ничего не говорили.

Доктор виновато улыбнулся.

— Наверное, и не надо было говорить. Боттмер пришел ко мне как пациент. Если вас это успокоит, скажу, что он казался угнетенным и напуганным. И по нему вовсе не было видно, что он что-то задумал.

— Посмотрим! — хмыкнула фру Эркендорф.

— Бедолага! — сочувственно вздохнула жена священника.

Викторсон недоверчиво покачал головой.

Так или иначе, но замечание доктора сразу разрядило напряженную атмосферу, царившую в комнате. Эту тему дальше обсуждать не стали и о Боттмере больше не вспоминали.

Гости как-то сразу стали делать вид, что утомились от мило проведенного вечера, и засобирались домой. Но при этом так и не смогли избавиться от вида заговорщиков, решающих, как избавиться от предателя.

Откланялись все сразу. Фру Викторсон схватила доктора под руку и отвела в сторонку.

— Как он выглядел? — вполголоса спросила она. — Он что, был болен?

— Разве что страдал бессонницей, — пробурчал доктор. — От беспокойства и забот, как мне показалось. Я прописал ему снотворное… Кстати, это мне кое о чем напомнило.

Он достал из кармана упаковку снотворных таблеток, которые обычно предписывал своим клиентам.

— Сельмер попросил меня о них по телефону. Для вас. Думаю, половины коробочки на первый раз хватит — принимайте, только когда в самом деле понадобится, и не больше одной таблетки. В вашем возрасте не стоит начинать с…

Тарахтение полупустой коробочки привлекло внимание фру Эркендорф. Она внимательно проследила, как жена хозяина спрятала лекарство в сумку, и, не обращая внимания на наставления доктора, спросила:

— И он не сказал ничего, кроме того, что ему не спится?

— Нет-нет, — заверил доктор и покачал головой.

Уже шагая по площади, гости услышали, как часы пробили без четверти двенадцать. Три звонких удара расплылись в насыщенном влагой воздухе. По опыту все знали, что через три минуты отзовутся часы на почтамте, а уже потом часы на часовом магазине покажут без десяти двенадцать. Аброка была городом, где мог с чувством оттянуться преступник со склонностью к сложному временному алиби.

Пастор с женой распрощались с остальными и зашагали своей дорогой. Остальным было по пути, по Длинной улице на мост через реку Сутар.

Остановились они у новостройки, где жила семья нотариуса. Лица казались смертельно бледными в зеленом свете неоновой рекламы магазина через улицу — это была единственная вывеска, которая еще светилась.

— Вы заметили, как тихо просидела весь вечер Инес Викторсон? — спросила фру Эркендорф.

— Похоже, она до смерти устала, — осторожно заметил доктор.

— Сказала только, что не хочет, чтобы ее имя трепали на вечеринках.

— Но этого уж ей не избежать, — хмыкнул нотариус.

Его жена тоже ухмыльнулась.

— Я в этом не сомневаюсь. Нет ничего любопытнее, чем секреты чужого семейства.

— Господи, да что за тайны в семействе Викторсонов? — раздраженно спросил доктор.

Фру Эркендорф пожала плечами, словно пытаясь остаться в стороне от сплетен.

— Откуда мне знать…— протянула она.— Наверняка и другие ничего толком не знают, но языком трепать никто не запретит. Люди всегда найдут повод. Когда жена молодая и резвая, а муж у нее старый и вечно занятой… остальное легко домыслить.

Нотариус открыл супруге дверь, но сам остался на улице.

— Хочу еще немного подышать свежим воздухом, прежде чем ложиться, — объяснил он. — Немного прогуляюсь с доктором.

И они зашагали к мосту через Сутар. Впереди лежала широкая и прямая Длинная улица. Справа, то есть к северу от нее, был продолговатый, едва заметный пригорок, который именовали Яблоневым холмом. Там как раз построили новый квартал разнокалиберных домов, там же на вилле жил и доктор. На мосту они остановились.

— Что нужно было Боттмеру от вас? — спросил нотариус.

— Ерунда, у него просто бессонница.

— Он ничего не говорил о своих ближайших планах?

— Нет. А я не хотел расспрашивать.

— Вы не слишком любопытны. Если бы он зашел ко мне…

— Так он к вам не заходил?

— Ко мне? С какой стати? Что вы хотите сказать?

— Ничего, я просто спросил. Не важно.

— Ко мне он безусловно не заходил. И вообще, если бы он был…

— Да мне-то все равно. Я верю, верю.

Они шли по мосту.

— Что-то вы сегодня такой раздражительный, — заметил доктор. — Видно, с нервами не в порядке. Если позволите высказать мое мнение, вы слишком много работаете.

Это было не просто его мнение. Нотариус Эркендорф ни на что не мог смотреть без интереса и не мог не вмешиваться. Он постоянно испытывал неуверенность и вечно тревожился, не совершил ли в чем-нибудь ошибки.

Вместо ответа он что-то невразумительно пробормотал.

— Как-нибудь зайдите ко мне, я вас обследую. Полагаю, вам самое время уйти в отпуск и отдохнуть. А из-за Боттмера вообще не стоит тревожиться — он в городе долго не останется.

— А где он поселился?

— Сказал, что в маленькой гостинице на Коровьей.

— У фру Норстрем? — недоверчиво переспросил нотариус.

Доктор понимающе усмехнулся.

— Да, это место не из тех, где барин вроде Боттмера может надолго задержаться.

Они подошли в вилле доктора, где в свете фонаря переливались темно-красные георгины. Под фонарем стояла чужая машина.

— Пациент, — сразу понял доктор. — С ночным покоем можно распрощаться.

Они подошли ближе, и из машины выбрался какой-то мужчина. Когда он поздоровался, его узнали. Это был хозяин фермы в миле от города.

— Знаете, моя жена сломала ногу, — сообщил он. — А когда в больнице мне сказали, доктор, что вы отправились домой, я подумал…

— Ну разумеется. Я только соберу инструменты и поеду с вами. Спокойной ночи, и не забудьте, что я говорил, приходите на прием.

Эркендорф пожелал доброй ночи и пошел назад через мост.