"Цветы для Розы" - читать интересную книгу автора (Экстрём Ян)

5

Улоф Свенссон… Улоф Свенссон. Раз за разом повторял он свое имя, как будто пытаясь убедить самого себя, что Улоф Свенссон — это действительно он. Он чувствовал, что в нем сосуществуют как бы два человека: один — тот, кем он был сейчас, в данный момент, другой — беглый солдат Иностранного легиона, постоянно преследующий его в кошмарных снах и продолжающий наяву контролировать каждый его шаг. Он больше не был хозяином своих поступков, прошлое всецело управляло им. «Я — это не я, — думал он, — я — Улоф Свенссон, сбежавший иностранный легионер, которого ищет полиция, чья фотография с подробным описанием примет разослана всем пограничным и таможенным постам, транспортной полиции, патрульным и сторожевым полицейским постам по всей Франции».

Конечно, вовсе не обязательно, что все было именно так, однако в этом не было ничего невозможного. Вполне вероятно, что его активно разыскивают, выслеживают, идут за ним по пятам. Возможно, тысячи пар опытных глаз пытаются обнаружить его у пограничных пунктов, в гаванях, аэропортах, в поездах и просто в толпе людей на улице; он был готов, что в любой момент на плечо ему ляжет тяжелая рука и властный голос потребует предъявить документы. Поэтому он предпочитал по большей части отсиживаться здесь, в этой убогой маленькой квартирке под самой крышей, с пыльным слуховым окошком и скошенными стенами; необходимо прятаться до тех пор, пока кто-нибудь не поможет ему с наименьшим риском выбраться из этой страны. Каким образом — этого он пока еще себе не представлял, однако надеялся, что его визит накануне в шведское посольство даст определенные результаты. Вчера ему показалось, что вице-консул была с ним почти дружелюбна, а разговор с чиновником, который пытался вытянуть из него всевозможные сведения — наверняка их будут потом тщательно проверять соответствующие инстанции,— неизвестно почему, но вселил в него едва ли не оптимизм. Все складывалось прекрасно или, по крайней мере, совсем неплохо. Уходя из посольства, он так и не сказал им своего парижского адреса, просто предупредил, что через некоторое время сам даст о себе знать каким-либо образом, чтобы справиться, как продвигается его дело. Звонить по телефону он боялся.

— Вероятно, ваши разговоры прослушиваются?

— Не думаю.

— А если я напишу вам — может кто-нибудь вскрыть письмо?

— Что за вздор, это исключено!

— О'кей, тогда я, наверное, все же напишу…

Он прекрасно понимал, как рискует, идя в посольство. Если рассуждать логично, шведское посольство было как раз одним из тех мест, за которым полиция должна была установить особенно строгую слежку. Он никогда бы и не решился на это, не проведя предварительно тщательной рекогносцировки. Тут немалую помощь оказал ему Жан-Поль.

Он лежал, закинув обнаженные руки за голову. Одеялом ему служил пустой пододеяльник; в комнате было тепло — лучи солнца, проникая сквозь слуховое окно, заливали всю постель. Он осторожно повернул голову и взглянул на товарища. Тот лежал на широкой кровати, придвинутой к наружной стене. Он был несколькими годами старше Улофа. В его длинных черных взлохмаченных за ночь волосах, разметавшихся по подушке, уже заметны были первые признаки седины. Он спал на спине, щеки и подбородок загорелого выразительного лица со сросшимися бровями и большим ртом с узкими губами покрывала черная, отливающая синевой щетина. Правая рука бессильно свесилась до самого пола, на левой лежала голова девушки, которую он привел с собой вчера поздно вечером после похода на последний сеанс в кинотеатр, расположенный на Севастопольском бульваре. Лицо ее почти полностью скрывала выпуклая волосатая грудь Жан-Поля; под простыней, которой они были накрыты, угадывались округлые линии ее бедра. Улоф отметил про себя, что оба они голые.

Когда они пришли, он уже спал; скрип кровати и сладострастные стоны разбудили его, хотя он и продолжал притворяться спящим. Мало-помалу они утихли, однако, возбужденный их возней, он долго еще лежал без сна, глядя на лунный луч, который пересекал комнату и уходил в противоположное окно. Наконец он уснул; разбудил его красноватый блик солнца, пробивающийся сквозь сомкнутые веки.

Жан-Поль страховал его тогда, у посольства.

— Пока ты не проверишь, все ли там чисто, я не пойду.

— Да, но каким образом я дам тебе знать, черт возьми?

Взгляд Улофа скользнул по комнате и остановился на черном портфеле, стоявшем в углу.

— Есть идея,— сказал он.

Они договорились, что Жан-Поль подойдет к зданию посольства задолго до Улофа и, прогуливаясь, дождется его там. Если все спокойно — нет ни патрульных полицейских, ни шпиков в штатском,— он будет держать портфель под мышкой, если же что-то покажется ему подозрительным, он возьмет его в руку. Так он будет прохаживаться все то время, пока Улоф не соберется выходить из посольства; тогда сквозь стеклянные двери он сможет удостовериться, что дорога свободна и его не ждут никакие неприятные неожиданности. Если же что-то произойдет, он просто останется в посольстве. При виде Жан-Поля, все в той же позе с нежностью прижимающего к себе портфель, Улоф почувствовал искреннее облегчение, беспрепятственно миновал ворота посольства, вышел на улицу и направился к станции метро «Сен Франсуа Ксавьер». Жан-Поль также тем временем покинул свой пост у фонарного столба, пошел в противоположном направлении и вскоре скрылся за углом.

Оба спешили как можно быстрее добраться в десятый округ на Рю де Фобур Сен Дени, где в доме №81 под самой крышей примостилась скромная квартирка Жан-Поля, состоявшая из одной довольно большой комнаты и тесной, плохонькой, выложенной кафелем кухни. Здесь они радостно приветствовали друг друга и в честь одержанной только что победы откупорили бутылку вина. Подняв стакан и обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы, Жан-Поль воскликнул:

— Вот тебе и вторая моя ответная услуга, приятель.

Первая заключалась в том, что Жан-Поль предоставил ему жилье и постель. Улоф снова взглянул на спящих. Что ж, оказалось, что Жан-Поль нисколько не лицемерил, когда говорил, что присутствие здесь Улофа вовсе не помешает ему жить так, как он привык: исчезать на несколько часов, когда подвернется какая-нибудь халтура, есть то, что ему нравится и когда удобнее, таскаться по улицам, где заблагорассудится, и водить к себе девок, когда захочется. Не похоже было, чтобы присутствие товарища как-то его стесняло.

— Жратву себе будешь добывать сам, готовить можно в кухне на плите, если у тебя нет бабок на газ, скажи — подкину.

— Есть бабки,— ответил Улоф и хлопнул себя по заднему карману джинсов. Однако, честно говоря, франки уже были на исходе…

Это случилось около года назад, за несколько недель до того, как истек срок контракта солдата Иностранного легиона Жан-Поля Меру. Молодой, жаждущий приключений, только что записавшийся в легионеры швед Улоф Свенссон спас ему жизнь. Улоф помнил тот случай так хорошо, как будто все было только вчера. Дело происходило вечером в одном вонючем городишке в Чаде, где стоял тогда Легион. Часть легионеров — старики, к которым принадлежал и Жан-Поль,— была тогда при-: ведена в полную боевую готовность, для других — новичков — здесь было что-то вроде учебного лагеря. Излюбленным местом отдыха легионеров был бар с дешевой выпивкой и такими же дешевыми шлюхами. Бар представлял собой шаткий бамбуковый навес с крышей из пальмовых листьев и без стен — лишь позади стойки, где у выстроившихся рядами бутылок суетились черные бармены, с крыши свисал длинный полог. С наступлением сумерек и до полуночи, с этого времени по правилам внутреннего распорядка Легиона вплоть до подъема должна была соблюдаться абсолютная тишина, здесь орал старенький транзистор.

Когда Жан-Поль пришел, Улоф уже был здесь. Тогда они еще не знали друг друга. Улоф видел, как француз опорожнял стакан за стаканом. Внезапно рядом с ним оказалась черная девица и что-то прошептала ему на ухо. Жан-Поль привлек ее к себе и поцеловал в плечо, но она вырвалась и отбежала из освещенного пространства в темноту, так что ее фигуру едва можно было различить. Жан-Поль поднялся со стула и последовал за ней. У Улофа возникло какое-то неприятное предчувствие. Смутно сознавая, что со стороны он выглядит глупо и что виной всему его проклятая неопытность, он все же пошел следом за ними. В слабом свете луны они казались ему двумя неясными тенями.

Вдруг девица резко толкнула Жан-Поля и подставила ему ножку. Он упал навзничь, и тотчас же из кустов выскочили несколько человек и потащили его в заросли. Улоф рванулся вперед. Он увидел двух молодых негров в темных рубашках и джинсах, стоящих на коленях перед распростертым телом француза. Один прижимал его руки к земле, а другой методично обшаривал карманы, лишь время от времени отвлекаясь для того, чтобы успокоить ударом в живот пытающуюся высвободиться жертву. Улоф почувствовал, как в нем закипает ярость, и бросился на выручку. Один из грабителей, тот, что шарил в карманах, оставил свое занятие, выпрямился и вынул нож. Улоф пришел в бешенство, издал боевой клич и ударом каратэ в пах уложил его. Другой выпустил француза и попытался сбежать, однако Улоф, продолжая кричать, как разъяренный зверь набросился на него и сильным ударом ребром ладони по шее сбил с ног и его. Лишь тогда злоба начала понемногу утихать; он опустил руки и обернулся. Жан-Поль уже успел подняться и стоял теперь лицом к лицу с ним.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Улоф Свенссон. Только вот по-французски я не особо…

— Зато сам ты парень — что надо,— сказал Жан-Поль. Он, казалось, совсем протрезвел.— Сволочи, пытались отобрать все деньги, что я заработал за эти треклятые пять лет в аду. Наверняка они знали, что я сегодня получил расчет. Гады!

Он подошел к стонущим, корчащимся на земле грабителям и плюнул каждому в лицо. Черные лица сливались с черной африканской ночью. В кустах трещали цикады, невдалеке надрывался транзистор. Взяв Улофа под руку, француз повел его обратно в бар. Там он вынул из нагрудного кармана ручку, блокнот, что-то написал и, вырвав листок, протянул его Улофу.

— Здесь я записал свое полное имя и адрес, где меня можно будет найти, когда я вернусь обратно в Париж. И черт меня побери, если я не поступлю так же, как та золотая рыбка, которую отпустили обратно в море. Если подвернется удобный случай, клянусь, что исполню любые три твоих желания.— Тут он весело рассмеялся.— Если, конечно, смогу и это не будет стоить слишком много бабок.

Именно этот листок и навел Улофа Свенссона на мысль попытать счастья и попробовать дезертировать из Иностранного легиона. Год нещадной муштры закалил его до такой степени, о какой прежде он не смел и мечтать, а также вселил в него непоколебимую уверенность в собственных физических возможностях. Однако, с другой стороны, эта жуткая в психологическом отношении обстановка постепенно уничтожила в нем все те чувства, мысли, побуждения, наличие которых могло бы помочь ему после пребывания в Легионе снова влиться в нормальную человеческую жизнь. Именно сознание этого и заставило его в конце концов решиться на побег. Удобный случай представился во время очередной стычки с ливийцами. Лежа в укрытии за невысокой стеной, он ждал приказа об атаке или отходе. Прошло несколько часов, а приказ все не поступал. Никого из товарищей не было видно; кругом ползали одни лишь ливийские танки. Он остался совсем один.

За две недели он умудрился добраться до Парижа. Денег хватило только на рейс Алжир — Дакар — Лиссабон; дальше, пешком и на попутных машинах, он двинулся через Пиренеи. Он ехал в «лэндровере», на сельском автобусе, трясся под брезентом груженной бананами тележки, запряженной осликом, плыл зайцем на грузовой барже, несся по скоростной трассе в роскошном «мерседесе», за рулем которого сидела дочка миллионера, и наконец оказался в компании с двумя рысаками в кузове грузовика, который шел в местечко Мейсон-Лаффит неподалеку от Парижа, где должно было состояться дерби.

Жан-Поль принял его хорошо. Правда, сперва он никак не мог понять, кто это, однако потом удивление сменилось самым сердечным радушием. Слушая Улофа, он время от времени улыбался, кивал и наконец с шутливой торжественностью воскликнул:

— Мой дом — твой дом. Можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь.— И вот он жил здесь уже три дня.

Стараясь не шуметь, он осторожно встал и пошел на кухню, отгороженную от комнаты лишь цветастой занавеской. Проходя мимо спящих, он на мгновение остановился и, взглянув на девушку, почувствовал, как под ложечкой у него сладко засосало. Она лежала, уткнувшись Жан-Полю под мышку. Поросшая густыми черными волосами рука француза обнимала ее. Она была довольно красива. Узкое, тонкое лицо, изящный носик с едва заметной горбинкой, пухлые губы. Дышала она ровно и глубоко. Глаза, прикрытые сейчас веками с сохранившимися на них следами теней и густыми, сильно накрашенными ресницами, были, по-видимому, большими и выразительными. Волнистые рыжевато-каштановые пряди волос покоились на плече Жан-Поля. Левая рука обвивала его талию и уходила ниже, под одеяло.

Он прошел за занавеску, снял с крючка грязноватое полотенце и повесил себе на шею. Потом среди груды немытых чашек и стаканов отыскал в раковине кусок мыла, оторвал кусок туалетной бумаги и, проскользнув через комнату, вышел в длинный коридор с рядами дверей по обе стороны. Между ними были расположены косые оконные ниши, причем по одной стороне коридора вымытые окна сверкали чистотой, тогда как проникающие сквозь них лучи солнца высвечивали грязные, покрытые слоем копоти стекла, клубки паутины по углам и отслаивающуюся штукатурку обшарпанных стен по другой стороне. На некоторых дверях были приколоты грязные визитные карточки, другие жильцы ограничились тем, что написали свои имена яркими фломастерами прямо на двери. Из некоторых комнат несло чесноком и пригорелой пищей. Возле одной лежала утренняя газета, уже прочитанная кем-то и снова сложенная. Несколько листов из нее были вырваны — по-видимому, ею уже пользовались в туалете.

Дойдя до конца коридора, он скрылся в небольшой комнатке с выложенными кафелем стенами и цементным полом. В одном ее углу стоял старый ветхий унитаз с ободранным деревянным сиденьем и большим ржавым бачком с цепочкой. В другом, на некотором возвышении,— голубое эмалированное биде; рядом с ним в стене был кран с стоящим под ним жестяным тазом, которым, по-видимому, пользовались, чтобы набрать в биде воду. К одной из стен был прикреплен допотопный душ с ржавым наконечником и таким же ржавым краном. Неподалеку от него в полу была пробита дыра, которая иногда, судя по всему, заменяла жильцам унитаз. Вдоль стен и по потолку тянулись спутанные, облупившиеся пластмассовые водопроводные шланги и ржавые канализационные трубы. Сняв с шеи полотенце, Улоф помочился прямо в отверстие в полу и включил душ. Вода была холодной. Сначала она обожгла кожу, он вздрогнул, однако потом привык, она даже бодрила. Он почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, все тело налилось приятной теплотой. Некоторое время он с удовольствием мылся. Проведя рукой по подбородку и убедившись, что густой щетиной Жан-Поля здесь и не пахнет, Улоф решил сегодня не бриться. Перед уходом он скомкал принесенную им туалетную бумагу и сунул ее за трубу — на будущее.

Проходя на обратном пути мимо газеты, он скользнул по ней равнодушным взглядом, но вдруг внезапно остановился и поднял ее. Это был сегодняшний номер «Le Mond». Внимание его привлекла статья на первой странице под хищным заголовком «Убийство шведского дипломата». Постояв несколько мгновений и прочтя первые строки, он, захватив с собой газету, отправился по коридору к своей комнате, оставляя по дороге на полу мокрые следы. Открыв дверь, он замер на пороге. Жан-Поль и девушка уже проснулись и снова, по-видимому, решили заняться вчерашним делом. С их кровати неслись все те же сладострастные звуки. Он прикрыл дверь и, подойдя к ближайшей оконной нише, уселся на подоконник, тщетно пытаясь сосредоточиться на статье. Внезапно дверь распахнулась. Жан-Поль уже успел натянуть джинсы, однако не застегнул их. Он торопливо прошел мимо Улофа и скрылся в уборной. Улоф, усмехнувшись, обернул полотенце вокруг бедер и вошел в комнату к девушке.

— Привет,— сказал он.— Тебя как зовут?

— Женни.— Голос у нее был чистый, как ручеек. Она сидела на краю постели совершенно голая; внезапно она поднялась и направилась к дивану, у которого стояли два кресла и низкий столик. Эта мебель, расположившаяся возле наружной стены между двумя слуховыми окнами, да еще несколько дешевых цветных литографий, развешанных как попало, составляли единственное убранство комнаты. В углу дивана она отыскала свои черные трусики, выпрямилась и вывернула их. Его присутствие, казалось, абсолютно не смущало ее.

Улоф с любопытством наблюдал за ней. Девушка действительно была красива. На вид ей было восемнадцать — девятнадцать лет, однако вполне возможно, что и меньше. Она была небольшого роста, худощавая, с длинными руками и длинными, стройными, мускулистыми ногами, еще сохранившими следы загара. Грудь была маленькая, но красивая; соски напоминали по форме десятифранковые монеты. Живот плоский, линии бедер плавные и красивые, однако таз несколько узковат. Треугольничек каштановых волос внизу живота был небольшой и аккуратный — по-видимому, она их подбривала. Он вдруг поймал себя на мысли, что разглядывает ее как судья на собачьей выставке, однако ничего не мог с собой поделать. Глаза у нее, как он и думал, глядя на нее спящую, были большие — карие с зеленоватыми искорками. В ее внешности было что-то неуловимое, говорившее о еврейском происхождении. Неожиданно она спросила:

— А тебя? — Натянув трусики, она уселась на диван. Он отложил газету на стол и вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется сесть рядом с ней, однако тут же прогнал эту мысль.

— Улоф,— сказал он.— Я приятель Жан-Поля. Ты с ним давно знакома?

Она рассмеялась, показав при этом ряд ровных красивых зубов.

— Со вчерашнего вечера.

— Вот как. А я думал, ты… ну, в общем, его девчонка.

Она пожала плечами, взяла со стола газету и начала листать. Он умолк, дав на минуту волю своей фантазии, однако тут же почувствовал, что это вот-вот станет заметно под полотенцем, и поспешил сказать:

— Жан-Поль хороший парень и отличный товарищ.

Она рассеянно ответила:

— Да, в нем как будто не было никаких особых недостатков…

— Не было? — Он удивленно поднял брови.

— Ну, нет,— равнодушно поправилась она, продолжая листать газету. Внезапно она вздрогнула, положила газету на столик перед собой и начала читать какую-то статью, явно заинтересованная. Темные глаза ее быстро бегали по строчкам. Дочитав до конца, она откинулась на спинку дивана и, заложив руки за голову, устремила задумчивый взгляд куда-то мимо него, на противоположную стену, где в квадратах солнечного света, проникавшего сквозь слуховые окна, висели литографии.

— Интересно,— задумчиво сказала она.— Интересно…

В этот момент в комнату вернулся Жан-Поль. Услышав последние ее слова, он спросил:

— Что тебе интересно, дружок? — Достав майку, он натянул ее на себя, заправил в джинсы и застегнул на них молнию.

— Да вот тут, в газете,— сказала она и указала на заинтересовавшую ее статью.— По-моему, я встречалась с этим парнем.

Жан-Поль потянулся за газетой.

— С каким парнем? «Шведский турист утонул в Сене»,— громко прочел он.

— Мне кажется, они сбросили его,— сказала Жен-ни. Она вдруг вся напряглась.— Да, точно, они могли его сбросить, если, конечно, это был он. Вот черт, наверное, все-таки это был он — тот парень, которого я видела в понедельник. Он сказал, что его зовут Петер. И этот тоже Петер. Кроме того, и возраст совпадает, да и он говорил мне, что он швед…

— Какого дьявола, ты что, не можешь рассказать толком? — нетерпеливо вскричал Жан-Поль. Не обращая никакого внимания на его раздражение, она несколько минут сидела молча, по-видимому, еще раз все обдумывая, и лишь потом начала:

— Он стоял возле ночного кафе в переулке Рю де Барре, выходящем на набережную, и жевал жареные каштаны. Я проходила мимо. «Хочешь каштанов?» — спросил он и протянул мне пакетик. Я ответила, что хочу, поскольку я сразу же сообразила, что этому парню кое-что от меня надо, и решила, что раз он такой приветливый, то, наверное, будет щедрым клиентом. И вот, значит, взяла я каштан, хотя и не люблю их, и сунула в сумочку — он до сих пор здесь,— сказала она и похлопала по сумочке из крокодиловой кожи, которая лежала на диване среди прочих ее вещичек.— Он попросил разрешения проводить меня домой, поскольку, как он сказал, девушке опасно ходить по улицам так поздно. Говорил он по-английски, но я за последний год хорошо выучила этот язык. «Конечно,— сказала я,— но, может быть, мы лучше пойдем к тебе?» — «Нет, черт возьми,— сказал он.— Видишь ли, я живу в отеле, причем в роскошном отеле, и, думаю, там вовсе не будут от этого в восторге». Тогда я сказала: «Для начала мы могли бы зайти в кафе, и ты угостил бы меня ужином и стаканчиком винца, а потом я спрошу у владельца или его жены, нельзя ли нам снять у них на время какую-нибудь каморку. Ну, что ты на это скажешь?» — «Да-да, конечно»,— сказал он. Я заметила, что он уже успел порядком накачаться, но решила не обращать на это внимания. «Вот черт, снова этот проклятый автомобиль»,— вдруг сказал он. И действительно, в этот момент мимо нас медленно и как бы крадучись проехал большой белый автомобиль. «Что это?» — спросила я. «Не знаю, но с тех пор, как мы расстались с приятелями в «Лидо», он преследует меня,— ответил он.— Я взял такси и приехал сюда, чтобы сбить их со следа и попытаться найти кого-нибудь, с кем можно было бы провести сегодняшнюю ночь. У меня сегодня день рождения,— вдруг сказал он.— Меня зовут Петер. Ты ведь поцелуешь меня в качестве подарка?» — «Ладно,— сказала я,— только сначала давай войдем внутрь — я не привыкла целоваться на улице».

Это воспоминание, по-видимому, показалось ей забавным; она рассмеялась.

— Сам он ел немного, однако я была голодна,— продолжала она.— Себе он заказал виски, я выпила немного вина. Потом вдруг в кафе вошли двое каких-то мужчин, сразу же направились к Петеру и сказали: «А, вот и ты, парень! Пойдем-ка выйдем и разберемся». Петер не хотел идти с ними, однако они взяли его под руки, вытащили из-за стола и поволокли к дверям. Сначала я опешила, но потом пришла в себя, выругалась и бросилась за ними. Они уже затолкали его в свою белую машину и тронулись, да так резко, что только покрышки завизжали.

Окончив свой рассказ, она замолчала. Жан-Поль спросил:

— А потом, значит, они сбросили его в реку. Ты сама это видела?

— Как я могла это видеть? — Она с недоумением взглянула на него.— Я говорю, они могли сбросить его в реку.— Немного помолчав, она задумчиво сказала: — У одного из этих ребят на руке было пятно от ожога. Мне кажется, я смогла бы его узнать.

— Значит, собираешься пойти в полицию? — спросил Жан-Поль. Женни рассмеялась и покачала головой:

— Ты что, спятил? Если я вижу полицейского, я стараюсь обходить его за квартал.

Жан-Поль тоже улыбнулся.

— Ну прямо совсем как Улоф.— Улоф почувствовал, как по спине пробежала неприятная дрожь.

— Будь добр, не надо об этом,— негромко попросил он. Но Женни, казалось, это заинтересовало.

— За тобой что, следят? — весело спросила она.

Жан-Поль уселся на диван рядом с ней, левой рукой обнял за плечи и, притянув к себе, начал правой ласкать ее грудь. Громким театральным шепотом он зашептал:

— Улоф подорвал из Иностранного легиона. Мы там с ним были друзьями. Мой срок вышел, и паспорт у меня теперь в порядке, а вот он не смог выдержать до конца.— Он многозначительно покосился на Улофа и с легкой насмешкой прибавил: — Видишь ли, адский климат, жуткая муштра, капралы-садисты и разные другие черти… пьяные черные шлюхи…— На мгновение выпустив Женни, он подмигнул Улофу: — Слушай, приятель, а у тебя ведь, наверное, давно не было девчонки?

Улоф стиснул зубы — видит Бог, он таки действительно изголодался!

— А как тебе этот лакомый кусочек? — Жан-Поль снова обнял Женни за плечи и ласково встряхнул. Она тут же высвободилась и вскочила с дивана. Глаза ее сверкнули.

— Ты что, какого черта? — крикнула она. Улоф увидел, что Жан-Поль разозлился: мускулы на щеках напряглись, пальцы сжались в кулаки.

— Ах ты маленькая шлюшка,— прошипел он.— Я что, мало тебе заплатил? Нет, клянусь дьяволом, если хочешь заработать еще пару десяток, тебе придется еще послужить родине!

Он одним рывком разорвал на ней трусики, грубо протащил через всю комнату, швырнул на постель Улофа и некоторое время силой удерживал там, пока она не перестала сопротивляться. Тогда он встал и сорвал с Улофа полотенце.

— Черт меня подери, парень,— ухмыльнулся он,— да ты, я вижу, уже готов. А ну-ка, займись делом.— Улоф следил за приятелем с каким-то отвращением, однако в то же время он почувствовал, что грубость Жан-Поля, а также вид ее гибкого нагого тела, распростертого сейчас перед ним, и собственная нагота возбуждают его.— Ты что, забыл, как выглядит девка? Ну конечно, там, где ты был, было слишком много парней! — кричал Жан-Поль.— Ну что же ты, давай, или, клянусь дьяволом, я сам…!

Улоф, действуя как во сне, лег рядом с ней, поцеловал ее грудь и, лаская, медленно провел рукой по животу. Почувствовав, что она отвечает на ласку, он прижался к ней. Придавленная к кровати тяжестью его тела, она начала вздрагивать. Как будто откуда-то издалека до него донесся смех Жан-Поля, и он погрузился в какое-то забытье, равномерно раскачиваясь в такт ударам собственного сердца.

Десятью минутами позже она, как была, голая выскользнула в коридор и быстро вернулась. Потом молча, с отсутствующим видом начала одеваться, не обращая никакого внимания на насмешливые извинения Жан-Поля и его руку, поглаживающую ее волосы. Сунув ноги в туфли на очень высоких каблуках, она подхватила сумочку из крокодиловой кожи и направилась к выходу. В дверях она обернулась и плюнула в их сторону.

— Свиньи,— сказала она. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.