"Представление о христианах в античном обществе" - читать интересную книгу автора (Деревенский Борис Георгиевич)

«Чародеи»

Полемический трактат знаменитого христианского апологета и отца Церкви Оригена (185-254 гг.) «Против Цельса», написанный в опровержение антихристианского сочинения эллинистического автора второй половины II века, называемого «Правдивое слово» (само сочинение это не сохранилось), замечателен сам по себе, а для нашей темы поистине уникален. Ориген взялся за опровержение достаточно известного в его время сочинения, – в отличие от других христианских апологетов, которые предпочитали в качестве оппонентов выводить вымышленных условных лиц, представляющих обобщенный тип антихристианина. Цельс же – обвинитель реальный, и его «Правдивое слово» в свое время наделало много шума в Церкви. Посему Ориген был вынужден опровергать не только те обвинения, которые ему было удобно опровергать. Ему пришлось спорить с Цельсом по всем пунктам, шаг за шагом отражать антихристианские выпады «по возможности с буквальной точностью». Отец Церкви сохранил даже композицию «Правдивого слова»: Цельс критиковал христианское вероучение с разных точек зрения: сначала он спорил с христианами от имени ортодоксального иудея, а затем выступал как эллинистический философ и историк.

С самого начала христиане рисуются в «Правдивом слове» как колдуны и чародеи (ma, goi, go, hsi). «Цельс утверждает, что христиане при помощи имен и заклинаний будто бы имеют власть над некоторыми демонами… Дальше он обвиняет и самого Спасителя в том, что совершить свои чудесные деяния Он будто бы был в состоянии только при помощи чародейства» (Против Цельса, II, 6); «все это суть деяния какого-либо отверженного богом человека, какого-либо гнусного колдуна» (I, 71). Также и ученики Иисуса, будучи «простыми и необразованными людьми, производили [на слушателей] такое неотразимое влияние, которое указывало на присутствие в них особой таинственной силы чародейства» (III, 68). Наконец, по словам Цельса, он лично «видел у некоторых пресвитеров книги, содержащие имена варварских демонов и волшебные средства; в них нет ничего хорошего, а все – во вред людям» (VI, 40).

Отражал ли Цельс в данном случае распространенное мнение? Безусловно. Многие христианские авторы возмущались тем, что Христа сравнивают с известным чародеем Аполлонием Тианским (ум. 97 г.), а Евсевий Кесарийский посвятил осуждению такого взгляда специальный трактат – «Против Гиерокла». По словам Евсевия, императорский префект Гиерокл (ок. 303 г.) отзывался об Христе как о посредственном волшебнике, совершившим «кое-какие чудеса», которые затем раструбили и приукрасили его последователи – «лжецы, невежды и чародеи (go, htej; в смысле: обманщики, шарлатаны)». В «Евангелических доказательствах» Евсевий опять же отвел немало места опровержению утверждения, что «чудеса, творимые Иисусом, были разновидностью колдовства, коим Он обманывал тех, кто их видел, – так, как это делают маги и чародеи» (III, 5). Иероним Стридонский отмечал, что магом продолжают называть Христа и иудеи (Письма, 45, 6).

О чрезвычайном распространении в античном мире магии и всевозможных оккультных учений и практик свидетельствуют разнообразные источники, о том же говорит богатый эпиграфический материал. По свидетельству Флавия Филострата (ок. 170-248 гг.), «обращаются к сему искусству и ристатели, и все, состязающиеся ради желанной победы… приписывая свою победу чародейству, коему, впрочем продолжают доверять, даже и потерпев поражение. Не обходит чародейство также и купеческих дверей, и часто случается видеть купцов, которые объясняют свои удачи искусством колдуна, а неудачи – собственной скупостью… Но более всего привержены колдовству влюбленные» (Жизнь Аполлония, VII, 39). Отношение античного общества к магии, как и вообще к сверхъестественному не было однозначным. Одно и то же магическое действие в разных условиях воспринималось по-разному. Приворотные зелья и всевозможная ворожба, распространенные повсеместно, как правило, не осуждались, но когда Апулей прибег к тому же средству (вернее, якобы прибег) ради женитьбы на богатой вдове, преследуя корыстные цели, его обвинили в колдовстве. Обращение к астрологам и гадателям было обычным делом даже у высокопоставленных лиц, но Септимия Севера за то же привлекли к суду: он справлялся у предсказателей-халдеев, станет ли он императором (Элий Спартиан. Север, IV, 3). Гадание по внутренностям жертвы входило в традиционный культ, но когда это же гадание совершал не официальный жрец, не в установленном месте, совершал тайным образом, то такое гадание влекло обвинение в магии и преследовалось по закону. Тот же Апулей в своей «Апологии» восхваляет искусство древних персидских магов во главе с Зороастром, но с брезгливостью отзывается об именующих себя магами уличных шарлатанах. Последние же всегда пользовались большим спросом у населения. Даже дурная репутация обманщика и шарлатана не служила им помехой, подтверждением чему служит ироническая строка Ювенала: «Неосужденный астролог совсем не имеет успеха» (Сатиры, VI, 562).

Занятие магией было осуждено уже в Законах XII Таблиц (VIII, 1а, 8а). По Корнелиевому закону 81 г. до н. э. «те, кто совершают нечестивые или ночные таинства с целью околдовать или заклясть кого-либо, должны быть распяты и брошены диким зверям. Всякий, кто приносит в жертву человека, или пытается получить предсказания с помощью его крови, или оскверняет святилище или храм, должен быть брошен диким зверям, или, если это человек высшего сословия, он должен быть наказан смертью. В отношении тех, кто прибегает к магическому искусству, должно использоваться наивысшее наказание, то есть они должны быть брошены диким зверям или распяты. Сами маги должны быть сожжены живыми. Никто не имеет права держать в во владении книг по магическому искусству, и когда они обнаруживаются у кого-нибудь, они должны быть публично сожжены, а те, у кого они были, после конфискации их собственности, если они высшего сословия, должны быть сосланы на острова, а если низшего – наказаны смертью, так как не только применение этого искусства запрещено, но также и его знание» (Павел. Сентенции, V, 23, 15-18; Дигесты, 10, 2, 4) [54]. Эта статья применялась довольно часто, о чем свидетельствуют античные историки, рассказывающие о многочисленных процессах по обвинению в занятиях магией или сношениях с магами. Временами репрессиям подвергались и те, кто хранил магические зелья и амулеты (Элий Спартиан. Каракалл, V, 7). Причина столь сурового отношения властей к магам раскрыта Меценатом в речи к Августу: «не годится, чтобы существовали те, кто занимается магией, ведь они часто, иногда говоря правду, а чаще – ложь, побуждают многих к переворотам» (Кассий Дион. История, LII, 35-36). Тем самым магия рассматривалась как социально опасное явление.

Говоря о неоднозначном отношении общества к магии, нельзя не заметить, определенная граница между дозволенными и недозволенными способами общения со сверхъестественным все же существовала. В позднеантичном понимании магия (magei, a) и чародейство» (gohtei, a) – это служба по преимуществу злых демонов (у Тацита: «нечестивых богов» (impios deos) – Анналы, XVI, 30), в противоположность тауматургии («чудотворству») – искусству общения с добрыми духами. Неоплатоники противопоставляли чародейство теургии («богоделию») – божественной энергии (Ямвлих. О таинствах, III, 20, 25). Тауматургия и теургия считалась законными и почетными занятиями (в ряду тауматургов числился сам Пифагор), в то время как чародейство и вообще магия решительно осуждались как явления, несущие пагубу. Для обличавшего христиан Цельса магия представляется крайне вредоносным занятием (Ориген. Против Цельса, VI, 40), а слова «маг» и «чародей» звучат у него как бранные.

Связь магов и колдунов с нечистой силой не вызывала сомнений. «Маги не только знают демонов, но и при помощи их совершают все свои призрачные чудеса», – читаем у Минуция Феликса (Октавий, 26; см. также Тертуллиан. Об идолопоклонстве, 9). Закономерно возникала мысль, что маги и чародеи служат «начальнику зла» – Ахриману, Гадесу, а в иудео-христианском понимании – диаволу, Сатане. «Творящие зло при помощи колдовства, – писал Порфирий Тирский, – более всего почитают [злых] демонов и их главу» (О воздержании, II, 41). «Помимо той помощи, которая оказывается чародеям со стороны демонов, – развивал эту мысль Ориген, – чтобы соблазнять людей, [доводя их] до наихудшего, бывает [также] содействие со стороны самого диавола ради обмана рода человеческого» (Против Цельса, VI, 45). Именно злые демоны имеются в виду в обычном обвинении противников христианства, которое приводит Арнобий Старший, что Иисус творил чудеса, используя имена могущественных ангелов, которые он похитил из египетских гробниц (Против язычников, I, 43.1). Египет издавна считался родиной колдовства. В позднеантичную эпоху существовало убеждение, что в иероглифическом письме заключена древняя великая магия, и тот, кто овладеет иероглифическим письмом, постигнет магическое искусство. Из Египта вынес магию «в знаках на теле» некий еврейский еретик Бен Стада, которого затем раввины отождествили с Иисусом Христом (ИТ Шаббат, 12.4). Примечательно, что Иосиф Флавий из числа обманщиков, «увлекавших за собою народ в пустыню и обещавших явить там всякие чудеса и знамения, которые будто бы должны случиться по воле Предвечного», выделяет некого чародея, прибывшего из Египта, «который выдавал себя за пророка и действительно прослыл за посланца Неба» (Иудейская война, II, 13.5; Иудейские древности, XX, 8.6-10). Именно у Иосифа Флавия установлена тесная связь между чародейством и мессианскими движениями, захлестнувшими в I в. Иудею, которые вылились в антиримское восстание и привели к национальной катастрофе.

Магия и оккультизм процветали во всех слоях общества, у всех племен и народов, в том числе у евреев и у христиан (несмотря на запрет занятия магией уже во Вт 18:10-12, а также настойчивые предостережения как со стороны раввинов, так и со стороны церковных иерархов [55]). В христианской массе «языческие» магические средства были всего лишь заменены на христианские. Уверовавшие во Христа заклинали не именами «языческих демонов», а именами Сына Божьего. Египетскому жрецу Пибехасу приписывалась магическая формула: «заклинаю тебя богом евреев Иисусом» (Paryri Graecae Magicae. Vol. I. № 4, 11.3019). Если раньше гадали по Вергилию, то теперь по Библии. В качестве магических амулетов использовались написанные на пергаменте и папирусе отрывки из Евангелий, христианские молитвы, изречения святых и учителей Церкви.

В Новом Завете ничего не сказано о том, что апостол Павел обвинялся в магии и колдовстве. Мы узнаем об этом из христианских мартирологов (Деяния Павла и Феклы, 15; 20). Об апостолах Фоме и Филиппе также говорили, что они чародеи (Деяния Фомы; Деяния Филиппа, 6). Церковные «Жития святых» вообще предоставляют богатый материал на эту тему. Мы видим, что почти все творимые святыми чудеса воспринимались «языческой» аудиторией как проявление колдовского искусства. Так, например, видя, что возведенная на костер св. мученица Агния остается невредимой, «народ приписал это не всемогуществу Божию, а силе ее чародейства», а когда костер внезапно угас, и вовсе уверился, что имеет дело с опытной колдуньей (Менологий Василия II, III, 153). Так могли рассуждать люди, насмотревшиеся на бродячих фокусников и магов, изрыгающих огонь и глотающих угли, «посреди рынка за несколько оболов изгоняющих из людей бесов, выдувающих болезни, вызывающих души [усопших] героев, показывающих призрачные роскошные пиры и трапезы» (Ориген. Против Цельса, I, 68).

Соответствующим образом истолковывались в народе церковные рассказы об исцелении святыми безнадежно больных и увечных, оживлении мертвых, изгнании демонов, ниспровержении «идолов» и т. п. Приведем типичную формулировку доноса «благонадежных граждан» на христиан римским властям. В данном случае обвиняется св. влкмч. Параскева из Икония: «в сем городе живет девица, которая пребывает в вере Распятого и своим чародейством многих уже в городе отвратила от принесения жертв богам нашим, и не перестает произносить хульные слова на богов и на самодержца» (ВМЧ, 28 окт.; ср. Деян 6:13). Надо сделать поправку на христианскую редакцию этих заявлений, но даже и в христианской редакции они достаточно определенны и выразительны. Не остается никаких сомнений, что в процессах, возбуждаемых против христиан, обвинение в магии и колдовстве было одним из главнейших.

Осуждая христианское чародейство, Цельс пускается в подробное описание магических фигур и диаграмм, толкует имена архонтов и демонов, используемых, по его мнению, христианами в магической практике (VI, 30-39), на что Ориген возражает, что все это происходит не в Церкви, а в еретических сектах, которые обвинитель ошибочно смешивает с истинными христианами. Действительно, из трудов раннехристианских писателей мы узнаем, что к колдовству охотно прибегали псевдохристианские гностические группы, в частности, последователи Симона-волхва, Менандра, Василида, Карпократа, Маркиона и др. Ипполит Римский (155-236 гг.) указывает, что ересиархи переняли колдовское искусство у магов (Против всех ересей, IV, 42). Ириней Лионский (135-202 гг.) подробно рассказывает о некоем египетском гностике Марке, который, «соединив игры Анаксилая с проделками так называемых чародеев, заставил людей бессмысленных и выживших из ума думать, что творит таким образом чудеса» (Против ересей, I, 13-15). И Ириней, и Ипполит детально описывают колдовские приемы этого самого Марка, благодаря которым он снискал славу чудотворца и пророка среди нетвердых членов Церкви. Еще большие чудеса, «при содействии отца его диавола», явит грядущий Антихрист, – добавляет, возражая Цельсу, Ориген (Против Цельса, VI, 45).

Не исключено, что ярлык «чародеи» достался христианам по наследству от иудеев. Греко-римские авторы считали Моисея главою иудейской школы магии (Страбон. География, XVI, 2, 39; Плиний Ст. Естественная история, XXX, 11). Апулей числил Моисея в ряду знаменитых восточных магов Карменда, Дамигерона, Иоанна, Аполлобекса, Дардана, Зороастра и Остана (Апология, 90). Славой мага пользовался Моисей и у самих евреев, о чем свидетельствует его имя, часто писавшееся на еврейских магических амулетах. Не только основатель иудаизма, но и его соплеменники рассматривались в античном обществе как маги и чародеи. Высмеивая египетских жрецов, астрологов-халдеев и простых уличных гадателей, Ювенал пишет:

Женщины грех отпустить согласится Осирис, – конечно, Жирным гусем соблазненный и тонкого вкуса пирожным. Этот уйти не успел, как иудейка-старуха, оставив Сено свое и корзину, нашепчет ей на ухо тайны, Клянча подачку, – толмач иерусалимских законов, Жрица великая древа и верная вестница неба; Будет подачка и ей, но поменьше: торгуют иудеи

Бреднями всякого рода за самую низкую плату. [56] (VI, 540-547)


В письме императора Адриана, посланном из Египта в 130 г., сообщается, что в Александрии «не найдется ни одного начальника иудейской синагоги, ни самарянина, ни христианского пресвитера, который не был бы также астрологом, гадателем или алиптом (mathematicus, haruspex, aliptes)» (Флавий Вописк. Фирм и Сатурнин, VII, 3). Слово aliptes обозначало у римлян раба, занимавшегося умащением посетителей бань. Однако в данном в случае, поставленное в один ряд с астрологом и гадателем, слово это, вероятно, обозначает целителя или заклинателя, «посреди рынка за несколько оболов изгоняющего из людей бесов».

В том же ряду целителей и заклинателей появляется иудей и у Лукиана: Один священными средствами гонит прочь болезнь, Заклятья произносит нараспев другой, А иудей поет иные глупости. (Подагра, 171-173).

В другом памфлете Лукиан иронически описывает изгнание бесов неким палестинцем, причем описание таково, что трудно отделаться от впечатления, что сатирик метит в Евангелия и Деяния апостолов. Во всяком случае указание на Палестину показательно само по себе.

«Все знают сирийца из Палестины, – пишет Лукиан, – мудреца, изощренного в таких делах, который принимает множество больных, страдающих при лунном свете падучей, закатывающих глаза и исходящих пеной; он ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подходит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело вошли болезни, сам больной молчит, а злой дух – по-гречески или по варварски, или иначе, смотря по тому, откуда он происходит, – отвечает ему, как и откуда он вошел в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве, причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается (ср. Мк 5:9; Лк 8:30; Деян 19:15). Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий на черный дым» (Любитель лжи, 16) [57]. Говоря о Палестине, античные авторы часто называли ее Палестиной Сирийской, а проживающей в ней иудеев – палестинскими сирийцами или сирийскими иудеями (Мегасфен. Об Индии. FGrH, fr. 3). Скорее всего и в данном случае под «сирийцем из Палестины» нужно разуметь иудея.

Примечательно, что о бродячих еврейских заклинателях, и в их числе о «семи сынах иудейского первосвященника Скевы», говорится и в Деяниях апостолов, 19:13-14. А Ипполит Римский рассказывает, что маги призывают демонов на еврейском языке или демонов с иудейскими именами (Против всех ересей, IV, 28). О том же говорит и Лукиан (Александр или лжепророк, 13).

Не подлежит сомнению, что магия широко практиковалась в среде ранних христиан, – однако, думается, все же не шире, чем в других религиозных группах и общинах. Почему же возникло устойчивое представление о христианах как о колдунах и чародеях? Отчасти мы уже ответили на этот вопрос: по наследству от иудеев и в целом от восточных культов. Другой причиной было поведение самих христиан. Их отстраненность, обособленность от внешнего («языческого») мира, закрытость и таинственность их обрядов порождали всевозможные подозрения. Житейский опыт подсказывал, что так ведут себя люди, обладающие неким тайным знанием; последнее же в массовом сознании являлось ничем иным как магией и оккультизмом. О христианах говорили, что они «узнают друг друга по тайным знакам на теле (крестам?)», «называют друг друга без разбора братьями и сестрами», устраивают ночные собрания (Минуций Феликс. Октавий, 9; 31), – то есть обладают всеми признаками тайного сообщества. «Ночные богослужения христиан, – отмечал В. В. Болотов, – имели внешнее сходство с теми coetus noctum (ночными сборищами), с теми haeteriae (скопищами заговорщиков), против которых издавна вооружалось римское законодательство» [58]. Даже то, что христиане первых веков не имели собственных «храмов, жертвенников, жертвоприношений и обрядов» (Октавий, 10), – всего того, что отличает дозволенные культы от предосудительных «сборищ», – не обладали даже теми скромными молельнями-proseucha, в которых локализовались италийские иудеи, – эти совершенно вынужденные условия и обстоятельства казались несомненной уликой преступления.

О том, что собрания ранних христиан были, как правило, закрытыми от посторонних глаз, свидетельствует раннехристианская литература. Во всяком случае, никто из посторонних не должен был присутствовать при совершении таинств (Дидахе, 9; Иустин. 1-я Апология, 66), и церковный ересиолог Филастрий (ок. 330-397 гг.) осуждал монтанистов за то, что они сделали эти таинства публичными (О ересях, 49). Тертуллиан порицал даже тех христиан, которые молились в присутствии язычников (Против еретиков, 41). В свое время много говорилось о катакомбной жизни раннеримских христиан. Хотя современные исследователи пришли к выводу, что христианские катакомбы в Риме вовсе не служили убежищем, а просто были местом захоронения и поминовения усопших, нельзя совершенно отрицать того, что там совершались какие-то обряды, а в период гонений, надо думать, – большая их часть.

Остановимся немного на поминовении усопших. Содержание кладбищ и соблюдение ритуала похорон было главнейшей функцией обычных в античную эпоху погребальных коллегий, членство в которых обеспечивало малоимущим гражданам подобающие похороны. Погребальные ритуалы свято соблюдались как в традиционных культах, так и во всех новообразованных. Не случайно одной из первых мер, с помощью которых правительство стремилось ограничить или уничтожить нежелательные религиозные объединения, был запрет на проведение погребальных церемоний и лишение мест погребений. Евсевий Кесарийский так передает соответствующее распоряжение египетского наместника Эмилиана: «никоим образом не будет разрешено ни вам, ни другим устраивать собрания и входить в так называемые «места упокоения»", а также указ императора Максимина: «прежде всего под каким-то предлогом он запретил нам собираться на кладбищах» (Церковная история, VII, 11, 10; IX, 2). Христиане вообще подозревались в том, что они слишком много времени проводят на кладбищах и вблизи мертвецов. В своем полемическом трактате «Против галилеян» (340A) император Юлиан утверждал, что христиане следом за иудеями «все заполнили могилами и гробницами» и проводят ночи на могилах «ради вещих снов», как о том писал пророк Исаия, 65:4 [59].

В связи с этим можно отметить весьма распространенное (и не только в описываемую эпоху) представление о близости колдунов и ведьм к могилам и кладбищам, где они под покровом ночи совершают магические действия, используя погребальные атрибуты или даже тела покойников. Так пишет Лукан о колдунье Эрихто (Фарсалия, VI, 525-526), а Сенека – о волшебнице Медее (Медея, 799-800). В своих «Метаморфозах» Апулей достаточно подробно пересказывает ходившие в народе страшные слухи на этот счет: «говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными, и из костров, из склепов добываются оставшиеся части трупов на гибель живущим» (I, 20). И далее: «в Фессалии колдуньи нередко отгрызают у покойников части лица, так как это составляет необходимый материал для магических действий» (I, 21). В свете этого можно представить себе тот суеверный ужас и сильнейшие подозрения, которое вызывали у окружающего населения регулярные христианские собрания на кладбищах. Уже сами по себе они служили в глазах общества доказательством их некромантии и связи с нечистой силой. По словам Апулея и Петрония Арбитра, колдуны и «ночные ведьмы» буквально охотятся за мертвецами, изготавливая из их останков волшебные зелья и средства, наводящие на людей порчу (Метаморфозы, I, 30; II, 17; Сатирикон, 63). Вероятно, именно с этим связано еще одно бранное обозначение христиан: venenarii – «отравители» (Тертуллиан. Апология, XLIII, 1). Указание на тех же самых отравителей, охотно принимаемых в Церковь наряду с «осквернителями могил», появляется и в цитате Цельса, которую приводит Ориген (Против Цельса, III, 59).

В ритуальной и магической практике многих народов большую роль играло общение с духами мертвых (обычно, предков), обращение к ним за советами и предсказанием будущего, а также использование останков мертвых тел, которым приписывалась чудодейственная сила. Христиане в полной мере усвоили эти представления, подтверждением чему служит быстро развившийся в Церкви культ усопших святых и мучеников, а также почитание их мощей. Равным образом христиане восприняли ходячие слухи о вредоносной некромантии. Уже во времена государственного христианства противники Афанасия Александрийского предъявили собору в Тире (335 г.) отрезанную руку, будто бы отнятую у убитого Арсения, епископа Фиваидского. Обвинители утверждали, что Афанасий использовал этот жуткий предмет в колдовских целях (Созомен. Церковная история, II, 28; Феодорет. Церковная история, I, 28). И хотя Афанасий успешно оправдался перед собором, представив ему живого и невредимого Арсения, показательно состояние умов, при котором стало возможным такое обвинение.