"Представление о христианах в античном обществе" - читать интересную книгу автора (Деревенский Борис Георгиевич)«Нечестивцы и безбожники»Наиболее частое обвинение христиан, которое мы встречаем в источниках, – то, что они «нечестивцы и безбожники» (avsebei/j kai. a; qeoi) ( Ситуация осложнялась тем, что образ евангельского Христа использовали в своей проповеди самые разные религиозные группы, в том числе и те, к которым Церковь относилась отрицательно, и в свою очередь обвиняла их в нечестивости и безбожии. «Было много таких, – сообщает Иустин Мученик, – которые, приходя во имя Иисуса, учили говорить и делать безбожное и богохульное… Ни с кем из них мы не сообщаемся, зная что они безбожны, нечестивы, неправедны и беззаконны, и не почитают Иисуса, а исповедуют Его только на словах» (Диалог с Трифоном, 35; ср. Представление о безбожии сложилось задолго до появления христианства. Всякий раз, когда в античной литературе, включая раннехристианскую, речь заходила о «классическом» безбожии, то неизменно упоминались Диагор Мелийский по прозвищу Безбожник (Атеист), Феодор Киренский, а также Протагор из Абдер. В эпоху поздней античности наряду с ними все чаще стал называться Эпикур. О последнем мы говорили выше. Скажем несколько слов и о других «классических» безбожниках. Поэт V в. до н. э. Диагор Мелийский прославился насмешками над таинствами Элевсинских мистерий и критическими замечаниями о вере в богов. Около 415 г. до н. э. в Афинах против него возбудили судебный процесс по обвинению в безбожии, и он бежал на Пелопоннес. Сохранилось несколько анекдотов, иллюстрирующих его безбожие. Так, рассказывали, что он готовил на огне еду, используя в качестве топлива деревянную статую Геракла. Примерно такие же анекдоты доксографическая традиция передавала о Диагоре Киренском, ученике философа Аристиппа (ок. 435-366 гг. до н. э.), и о софисте Протагоре из Абдер (ок. 490-420 гг. до н. э.); последний будто бы также был обвинен в безбожии, бежал от суда и погиб в кораблекрушении, произошедшем по воле свыше. Обвинение в безбожии звучало и на процессе Сократа в 399 г. до н. э. ( Понятия «нечестивость» и «безбожие» были взаимозаменяемыми. Греческое слово avse, beia означает и то, и другое. Нечестивость проявлялось главным образом по отношению к богам или божественному и состояла в кощунственном оскорблении богов, – либо словом (blasfhmi, a – богохульство [37]), либо делом (i`erosule, w – похищение ритуальных предметов и изображений, а также их порча или уничтожение [38]). О нечестивцах следовало немедленно сообщать представителям власти. «Если кто-либо скажет или сделает что-либо нечестивое, – писал Платон, – любой присутствующий должен этому воспротивиться и донести об этом должностным лицам, чтобы те привели виновных в суд для разбора такого рода дел» (Законы, X, p. 907). На уровне полисов и муниципий избирались опекуны, патроны или «уполномоченные богов», которые наблюдали за правильностью отправляемых ритуалов и соблюдением религиозного календаря. Эти же уполномоченные и разбирали дела нечестивцев. В силу полисной организации общества нечестивость одного из граждан налагала проклятие богов на весь город или общину, если последние не поторопятся надлежащим образом «очистить» святотатца, либо вовсе избавиться от него. Уличенного в безбожии и святотатстве не допускали к общинным обрядам, перед ним закрывались все двери, его чурались как прокаженного, с ним вообще прерывались всякие контакты. По мнению исследователей, говоря о «нечестивцах в Палестине», философ Элий Аристид (ок. 117-190 гг.) имел в виду христиан (Речи, XLVI, 309). Император Юлиан (331-363 гг.), прекрасно знавший христианский культ и церковную догматику, тем не менее продолжал традиционно называть христиан безбожниками (Мисопогон, 33, 35), а также нечестивцами, «нечестивыми галилеянами» (Письма, 84; 89а; 89б; 107). Рассказывая о суде Пилата над Иисусом, Лактанций (ок. 250-330 гг.) сообщает, что иудейские старейшины утверждали, что Иисус «злосчастный нечестивец» (infaustas et impias) (Божественные установления, IV, 18). В латинском переводе Евангелия от Иоанна в этом случае стоит лишь слово «злодей» (malefactor), передающее греческое kakopoio, j (18:30) [39]. Нигде в Евангелиях не говорится, что Иисус обвинялся в нечестивости. Очевидно, что Лактанций воспроизвел обычную формулировку обвинения, выдвигаемого в его время против христиан. В другом месте Лактанций цитирует официозное сочинение некоего ритора, содержащего такие слова: «благочестие и мудрость императоров проявились в числе прочего также в защите почитания богов; забота о людях выразилась в том, что благодаря прекращению нечестивого старушечьего суеверия (impia et anili superstitione; т. е. христианства) [40] люди могут отдаться законным религиозным обрядам и склонить к себе милость богов» (V, 2). Эта цитата весьма характерна. «Безбожие» христиан ни коим образом не было их личным делом, а касалось всего общества, коль скоро христиане находились в нем. Пока в обществе не искоренено святотатство, божья немилость висит над всеми людьми. Поэтому христиан винили во всех бедах: в выдавшемся неурожае, в моровой язве, в опустошительных нашествиях германцев и скифов ( Платон в «Законах» различал два типа нечестивцев и безбожников: во-первых, это те, «кто совершенно отрицает бытие богов, но от природы обладает справедливым характером и ненавидит дурных людей»; во-вторых, те, «у кого к мнению, будто вселенная лишена богов, добавляется невоздержанность в удовольствиях и страданиях». «Общая болезнь тех и других, – продолжает философ, – та, что они не признают богов; однако первые творят меньше зла на пагубу остальных людей, чем вторые». Посему вторые, из которых, по мнению Платона, выходят прорицатели, тираны, демагоги, основатели частных таинств, а также софисты, – все они являются лицемерами, заслуживающими смертной казни – «не одной даже, а сразу всех», тогда как люди первой категории менее опасны и «нуждаются в увещании и тюремном заключении» (Законы, X, p. 908). Как видим, определяя степень общественной опасности того или иного вида безбожия, Платон использовал критерий нравственности. Безбожие в сочетании с безнравственным поведением карается самым суровым образом, тогда как само по себе безбожие представляется своего рода душевной болезнью, нуждающейся во врачевании, пусть и посредством тюрем. Писавший во времена антихристианских гонений Арнобий Старший (II-III вв.) передает практическую сторону этого дела. В представлении традиционалистов безбожие выражалось в следующем: 1) отрицании богов вообще; 2) сомнении в их могуществе; 3) утверждении, что боги – суть обожествленные герои древности (Против язычников, VI, 27, 2). В отличие от Платона, различавшего безбожников по качеству, здесь представлен простой перечень типов безбожия. Все эти типы были одинаково наказуемы и не предполагали никакого послабления. Каждое из перечисленных заявлений являлось составом преступления. Сделавший такое заявление становился нечестивцем и святотатцем со всеми вытекающими последствиями. Античное понимание безбожия было сугубо прикладным и формальным. Стоило лишь установить факт непочитания отеческих «природных богов», как возникало обвинение в нечестивости и святотатстве. В детальный разбор воззрений «безбожников», в их «сердечное настроение» (выражение Арнобия) обычно не входили, – для осуждения их достаточно было наличия внешних признаков: несоблюдения традиционной религии, установленных отцами обычаев и обрядов (mos majorum). Христиане полностью соответствовали этому критерию и поэтому естественным образом рассматривались как нечестивцы и безбожники [41]. Почитание отеческих богов было гражданской обязанностью и первой статьей кодекса добродетели. Знаменитые пифагорейские «Золотые стихи» начинаются так: Здесь каждая новая заповедь вытекает из предыдущей и является ее развитием. Уважение к родителям выражается прежде всего в соблюдении их веры, обычаев, традиций. Любое отступление от традиции, квалифицируемое как непочтение к родителям, следуя этой логике, неизбежно влечет за собой враждебность к ближнему и к обществу в целом. Неукоснительное соблюдение «заветов отцов» гарантировало античному обществу стабильность и процветание. Римляне повторяли как девиз строку Энния: «Римской державы оплот – мужи (=воины) и обычаи предков» (Анналы, 499-500). Традиционная религия считалась основой государства. В римском понимании безбожие и забвение mos majorum вело к разрушению существующего порядка, институтов власти, к уничтожению общественной безопасности, к хаосу и анархии. Не соблюдающие «завещанные предками учреждения и священнодействия» становились изменниками и врагами отечества ( Поэтому безбожие, помимо прочего, расценивалось как государственное преступление. «Нас обвиняют в святотатстве и оскорблении величия государства», – писал Тертуллиан (Апология, X, 1). Исследуя юридическую сторону антихристианских процессов, В. В. Болотов указывал, что обвинение в «святотатстве» (crimen sacrilegii) неизбежно выливалось в обвинение в «оскорблении величия» (crimen laesae majestatis), «которое состояло в том, что человек отрицал верховенство власти в религиозных вопросах» [42]. Отметим, однако, что в источниках вообще не проводится разделительной черты между этими терминами. Латинские понятия sacrilegium и laesae majestatis были столь же тесно связаны между собой, как греческие понятия avqeo, thj и avse, beia. Первое предполагало второе, и наоборот. Из всех преступлений «оскорбление величия государства (=народа)» у римлян было одним из наиболее тяжких. Вначале его понимали главным образом как действия, причинившие вред государственной власти и ее институтам, в том числе официальному культу. Император Тиберий ужесточил наказание по этой статье и одновременно расширил сферу ее применения: к «оскорблению величия государства» были причтены непочтительное отношение к особе императора, – сакральной фигуре для подданных Империи, – а также непристойное поведение перед его изображениями [43]. И если раньше к суду за «оскорбление величия» привлекались большей частью магистраты, совершившие те или иные правонарушения, то теперь, в связи с обязательным для всех культом императора, закон об «оскорблении величия» был распространен и на частных лиц. Вскоре процессы такого рода вошли в обычную практику [44]. Не следует, однако, сводить конфликт между римской властью и ранней церковью к решительному отказу христиан участвовать в культе императора, а также от службы в армии и исполнения других гражданских обязанностей. Как раз в вопросе о культе императора Церковь шла на компромисс, о чем свидетельствуют раннехристианские апологеты [45]. Служили христиане и в армии (церковные источники упоминают о целых легионах, состоявших из христиан), присутствовали на официальных церемониях и празднествах, отправляли различные муниципальные должности, и делали много чего другого, чего, строго говоря, делать были не должны. И все же они вступали в явный конфликт с существующими обычаями, а также с государственной властью, защищавшей эти обычаи. Сутью этого конфликта было неприятие христианами официальной религии в целом, – отношение к традиционным богам как к бездушным идолам или, хуже того, как к вредоносным демонам, – а также неучастие в традиционном культе. В 113 г., в Вифинии, Плиний Младший, действуя на основании Траянового указа о запрете коллегий (гетерий) [46], требовал от христиан прежде всего продемонстрировать свою лояльность – совершить воскурение ладана и возлияние вина изображению правящего императора. Но не менее того судью заботило возвращение «отступников» в лоно официальной религии, дабы «почти опустевшие уже храмы вновь начали посещаться; возобновились долго не совершавшиеся торжественные жертвоприношения» ( Обвиненный Домицианом в безбожии консуляр Флавий Клемент был приговорен к смерти, и совершенно закономерно христиане увидели в нем своего, хотя в действительности Флавий Клемент был одним из «предавшихся иудейским обрядам». Почти что выпиской из приговора Домициана выглядит замечание Тацита: «принимающие их (иудеев) обычаи ничто не усваивают так скоро, как презрение к богам, отреченье от родины, безразличие к родителям, детям и братьям» (История, V, 5, 2). Если переход в иудаизм, – в религию хоть и чужеземную и часто порицаемую, но все-таки терпимую как таковую за ее древность [49], – влек за собою столь крутые ответные меры, то что должно было постигнуть лиц, предавшихся «новому и вредному суеверию», нетерпимому самому по себе? Казалось бы, и общественное мнение, и существующие законы, и судебная практика не предполагали здесь никакой мягкости. И все же кажется, что временами римские власти были к христианам более снисходительны, чем к новообращенным иудаистам. По крайней мере христианам предоставлялась возможность реабилитироваться перед властью и обществом путем отречения от своего «пагубного суеверия», в то время как принявшим иудаизм рассчитывать на такие поблажки часто не приходилось. Особенно после двух напряженных войн, которые римляне вели с иудеями Палестины в 66-74 и 132-135 гг. и произошедшего между этими войнами всеобщего восстания иудеев Египта и Киренаики в 115-117 гг., когда была вырезана масса греков, а также римлян, проживавших в этих провинциях. В это время любой, предававшийся иудейским обрядам, рассматривался как предатель, перешедший на сторону врага. С ним могли расправиться и без суда. В эти же самые годы Плиний Младший в Вифинии отпустил на свободу большую часть арестованных им христиан после того, как они публично отреклись от Христа, а казнил только самых упорных и стойких «суеверов». Спустя столетие Септимий Север опять же грозил карами главным образом иудейским прозелитам, а новообращенных христиан добавил к ним столько поскольку. Тертуллиан уверяет, что Север вообще сквозь пальцы глядел на существование при его дворе приверженцев христианства, в том числе «многих патрициев и знатных дам» (К Скапуле, IV, 6). Но когда, согласно другому источнику, Северу донесли, что один из знатных римских юношей, приятель его сына, исповедует иудейскую религию, император велел его примерно высечь ( Долгое время в глазах имперской и муниципальной администрации христианство не отличалось от разного рода мистических культов, зарождающихся на Востоке и стремившихся проникнуть на Запад, в области традиционной греко-римской религии, – исекейства, митраизма, фригийского культа Сабазия и тех же иудеев с их «Анхиалом» [50]. Чувствуя, что от этих культов исходит угроза государству, правительство всеми средствами пыталось ограничить их рост и распространение. В эпоху Империи вошло в практику создавать специальные комиссии для проверки благонадежности членов различных религиозных обществ, в первую очередь тех, которые подозревались в «суеверии» и «безбожии». Разумеется, такие комиссии чаще всего создавались в восточных провинциях. Христиане были далеко не единственными, кто проходил проверку на лояльность. Археологи нашли в Египте т. н. libelli (удостоверения) III в., выданные выборными комиссиями представителям некоторых египетских культов (в частности, жрецам бога Петесуха) и свидетельствующие о том, что последние «принесли жертвы согласно предписанию» (BGU I, 287 = W 124, 125). Далеко не всегда требования, предъявляемые к христианам, были столь жесткими, как у Плиния Младшего и как их представляет Иероним. В иных случаях христиан вовсе не принуждали отречься от своей веры; им надлежало лишь принести жертвы официальным богам и изваянию императора, то есть, оставаясь почитателями Христа, продемонстрировать лояльность и хотя бы формально вернуться в лоно «общей религии». Так, по-видимому, обстояло дело в случае с Иустином Мучеником и другими христианами, осужденными вместе с ним в Риме в 166 г. В раннехристианском «Сказании о мученичестве святого Иустина [и иже с ним]» не говорится о требовании похулить Христа. Римский судья, не вполне осведомленный, какому собственно богу поклоняется Иустин, в течение нескольких допросов пытается выяснить это (в «Сказании» в этом месте следует тезисное изложение христианской веры), и, наконец, сочтя этого бога нетрадиционным, требует от Иустина почтить известных отеческих богов (глл. 4; 5), что для христианина, понятно, означало отречься от Христа. Правительство беспокоило главным образом пренебрежение «заветами отцов», и наказание постигало христиан не за поклонение Христу, а за неисполнение гражданских обязанностей. Обычная формулировка, доставшаяся нам от Актов мученичества, – «пострадавшие за веру в Христа», «за исповедание Христа», – нуждается в уточнении и исправлении. Приговор в отношении Киприана Карфагенского (258 г.) гласит: «Ты долго жил как святотатец (sacrilega). Ты показал себя врагом римским богам и священным законам. Августейшие императоры не могли убедить тебя возвратиться к исполнению римских религиозных обрядов. В предостережение тем, кого ты вовлек в свое преступное сообщество (conspiratio), ты своею кровью заплатишь за нарушение законов» (Жизнь и страдания св. Киприана, 17). Если бы приговор этот был взят не из соответствующего церковного источника, а из каких-нибудь городских ведомостей, мы бы не сразу догадались, что его вынесли христианину. Само по себе требование отречься от Христа должно было все реже выдвигаться на процессах христиан по мере того, как, с одной стороны продолжала расшатываться и слабеть традиционная греко-римская религия, и многочисленные чужеродные культы все прочнее обосновывались на территории Империи; с другой стороны, христианство, проникая понемногу во все слои общества, уже не казалось таким нетрадиционным и антиобщественным, каким оно воспринималось сначала. В 186 г., в деле Аполлония, епископа Равеннского, римский судья с явным сочувствием к подсудимому убеждал его апеллировать к сенату ( По-видимому, на определенном этапе власти, поняв, что распространение христианства уже не остановить, готовы были допустить его существование при условии, что христиане будут соблюдать общегосударственную религию и ее ритуалы. «Кто же мешает вам чтить и Его (Христа), если это Бог, вместе с богами естественными? – спрашивал у христиан египетский наместник Эмилиан в 257 г. – Вам приказано чтить богов, и именно тех, которых все знают» ( |
|
|