"Русская рулетка. Что случится в мире, если Россия распадется" - читать интересную книгу автора (Джульетто Кьеза)
Джульетто Кьеза. Русская рулетка
Джульетто Кьеза
Русская рулетка
Что случится в
мире, если Россия распадется?
Giulietto Chiesa, 2000
Новая книга является продолжением предыдущей работы автора
«Прощай, Россия». Часть глав представляет собой репортажи, переработанные
специально для этого издания, посвященного анализу внутренней ситуации в России
и изучению отношений между Россией и мировым сообществом на рубеже тысячелетий.
Главы 1. 5. 7. 11 представляют собой репортажи,
переработанные специально для этой книги (часть из них публиковалась, другие же
издаются впервые). Главы 2.4.8. 10, 13, 15 посвящены внутренней ситуации в
России. Главы 3. 6, 9. 12, 14 посвящены изучению отношений между Россией и
внешним миром.
Моему сыну Лоренцо
Джульетто КЬЕЗА
И как журналист, и как исследователь Джульетто Кьеза
хорошо знаком не только западным, но и российским читателям; он автор многих
книг о событиях в Советском Союзе и в России, издание которых неизменно
сопровождалось интересными и живыми дискуссиями. Главной темой новой книги Дж.
Кьеза является описание и анализ тех процессов дезинтеграции и распада
Российской Федерации, которые начались еще до разрушения Советского Союза, но
ускорились и углубились в последние годы. В силу огромных размеров России, ее
географического положения и истории ее возможный распад создает, по убеждению
автора книги, немалые угрозы для стабильного развития всего человечества. Речь
идет не о стихийных процессах, порожденных крушением имперских амбиций
Советского Союза и Российской империи. Беды сегодняшней России проистекают из
некомпетентной, а то и просто антинациональной политики ее правящего режима;
они порождены также давлением западных стран и особенно Соединенных Штатов,
транснациональных корпораций и финансовых центров Уолл-Стрита, давлением,
мотивы которого коренятся в эгоистических и корыстных интересах небольших групп
людей, волю которых выполняет не только Билл Клинтон, но и многие из российских
лидеров.
Противоречивые события, которые происходят в последние
десять лет в России и на всем постсоветском пространстве, не слишком понятны и
самым компетентным российским исследователям, экономистам и политологам. Для
западных исследователей и наблюдателей эти события представляют и вовсе
головоломку. Это не значит, конечно, что мы должны отказаться от анализа, а в
политическом плане от попыток переломить ход событий. которые в их нынешнем
виде оказывают негативное влияние на ситуацию не только в Европе, но и во всем
мире. И автор книги настойчиво и честно пытается разгадать российские
головоломки, точно фиксируя происходящие в России процессы и предлагая свои
объяснения и прогнозы. Ибо «российское уравнение, - как пишет Кьеза, - самый
важный узел, развязывание которого определит облик XXI века».
Иностранному наблюдателю трудно понять многие особенности
страны, в которой он является все же гостем, а тем более страны, столь большой
и неоднородной, как Российская Федерация. Но с другой стороны, для такого
внимательного наблюдателя, как Дж. Кьеза, существуют и преимущества; он
подмечает многое из того. что для нас настолько обычно, что мы этого просто не
замечаем и не учитываем. Во-вторых, Дж. Кьеза наблюдает многие наши события под
такими углами зрения, которые большинству из нас просто недоступны. В-третьих,
автор книги сравнивает российскую действительность и российский опыт с опытом и
действительностью западных стран, хорошо ему знакомыми. И наконец, Дж. Кьеза, в
отличие от большинства российских и западных публицистов, не просто внимателен
и настойчив, но объективен. Автор занят прежде всего поиском истины, он не
выполняет ничей заказ, он не пытается что-то скрывать или что-то
недоговаривать. Это создает трудности для Дж. Кьеза. но также рождает доверие и
открывает для него многие двери.
Во многих отношениях Дж. Кьеза лучше других подготовлен к
работе не только репортера, но и исследователя российской действительности. Он
изучает Россию и пишет о ней уже больше 20 лет. Его настойчивость, терпение и
благожелательность давно уже создали ему самую лучшую репутацию и известность,
и этот авторитет теперь работает на него. Дж. Кьеза крайне подвижен. Он может
сопровождать Президента России Бориса Ельцина в Германию и Италию, но может
отправиться на Камчатку, чтобы понять трудности этого региона. Он едет не
только в Калужскую область, чтобы понять проблемы Нечерноземной России, но и в
Дагестан и Чечню, подвергаясь при этом немалой опасности.
Как и предыдущая книга Дж. Кьеза «Прощай, Россия», новая
работа автора не является ни академическим исследованием, ни историческим
трактатом. Дж. Кьеза умело сочетает репортаж с места событии с журналистским
расследованием, а последнее с размышлением о судьбе России в настоящем, прошлом
и будущем. Я просто не знаю другого иностранного журналиста и наблюдателя,
который бы столь долго, внимательно, продуктивно и заинтересованно изучал те
сложные и противоречивые процессы, которые происходят на рубеже веков в России.
Рой Медведев
1 декабря 1999г.
Настоящая книга является продолжением - и во времени и по
существу - предыдущей моей работы, которая называется «Прощай, Россия» (Москва.
1997). За три прошедших года кризис, мной описанный, лишь углубился и расширился.
На этих страницах я пытаюсь показать его возможные последствия и со всей
определенностью заявляю, что проблема России слишком значительна, чтобы к ней
можно было относиться небрежно, свысока и невнимательно, как это делалось и
делается до сих пор.
Я не собираюсь выступать в роли пророка: моя цель -
обозначить некоторые существенные тенденции развития, которые диктуются
положением в России, но от которых будут зависеть судьбы всего мира в ближайшие
десятилетия. Я убежден и надеюсь убедить читателя, что Россия обречена, хочет
она того или не хочет, играть решающую роль в определении границ будущих
центров власти в мире. Если, разумеется, что-нибудь от мира останется. Завершение
исторической судьбы Советского Союза и, возможно, России окажет влияние не
только на европейскую историю и на историю близлежащих азиатских стран. Ведь
Россия занимает седьмую часть планеты, располагается волею судеб на стыке двух
континентов, породивших самые древние мировые культуры. И есть еще третья
причина, не менее существенная, чем две другие: сегодняшний мир стал поистине
глобальным миром, каким он не был во всю предшествующую историю человечества, и
потрясение такого масштаба, подобно землетрясению в океане, неизбежно породит
(и уже порождает) гигантские волны, которые обрушатся на все континенты, смоют
все берега. Поэтому я старался рассматривать российскую драму - а речь идет
именно о драме, может быть, самой впечатляющей и поразительной из всех, что
видел XX век, - в общемировом контексте. Только так и нужно ее рассматривать,
потому что без этого контекста ее бы попросту не было или она была бы другой.
Придется затронуть и проблему ответственности, в том числе
нравственной. Историки обычно этим не занимаются: их дело понимать, а не
судить. Прав Александр Зиновьев, сказавший, что «моральные и правовые критерии,
как правило, теряют всякий смысл применительно к историческим процессам». Но я
не историк, я свидетель. И в качестве такового я описываю не только тенденции,
но и людей, принимающих решения, делающих выбор, описываю далеко еще не
определившиеся ситуации, пути, на которые можно было вступить и которых можно
было избежать. Историк будущего может взять из моего рассказа контекст, в
котором принимались решения, и варианты выбора, которые имелись у главных
героев этой истории. Я уверен, что выбор-это дело свободной воли, и всегда есть
возможность (или иллюзия такой возможности, что в данном случае одно и то же)
сделать иной выбор.
Наблюдаемая российская драма обладает особой
спецификой, которая сообщает ей абсолютную уникальноcть - она несравнима с
другими крушениями империй, с другими падениями цивилизации. России не повезло:
ее кризис совпал с невиданными всемирно-историческими процессами, для понимания
и оценки которых наша цивилизация еще не успела выработать необходимых
инструментов ни в техническом, ни в культурном отношении. России не повезло
также и в том смысле, что она в своем переходе к капитализму руководствовалась
идеями экономического либерализма самого крайнего толка. К этому переходу она
подошла, потерпев поражение в до сих пор невиданной войне - холодной; такая
война стала возможной, потому что наша планета вступила в новую эру - ядерную.
За построение нового общественного строя в России взялись люди, которые сами не
представляли себе, что они хотят построить, но зато выбрали «удачных»
советчиков на Западе: эти советчики не знали ни природы советского
общественного строя, ни русской истории вообще и обладали предельно
идеологизированным представлением о том капитализме, который собирались сюда
импортировать.
В общем, российская трагедия произросла из самой настоящей
«комедии ошибок». «Реформаторы» собирались идти по стопам классиков, которых,
наверное, изучали по Марксу, но их быстро поправили гарвардские
профессора-либералы. А затем и те, и другие вдруг оказались в мире, который они
были не в состоянии понять, где капитализм больше не капитализм, а если и
капитализм, то обычными средствами управлять им не удается.
В этой книге я описываю объективные симптомы процесса
распада, силы. которые на него работают и которые ему противодействуют. Я не
тешу себя иллюзией, что прогнозы, которые я здесь делаю, обязательно сбудутся.
Я лишь не верю, что, как пишет Эрнст Юнгер, «великие события совершаются только
в литературе, и история со всеми ее фактами - это лишь набитый битком склад,
где каждый берет, что захочет». Так-то оно так, но это не отменяет важности
выбора. И тот, кто отправляется на этот склад, должен знать, что результат
будет в прямой зависимости от того товара, который он выбрал. И когда дело
обернется к худу, пусть он не рассказывает, что у него не было другого выбора.
Когда в конце шестидесятых годов Амальрик написал свою
знаменитую статью «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», все
советологи дружно приняли ее за парадокс, за своеобразный способ привлечь
внимание. У пророков и предсказателей случаются ошибки в датах. Случается и
похуже: предсказанное событие вообще не происходит. Бывает и так, что и событие
налицо, и с датами все более или менее в порядке, но новоявленная Кассандра
попала в точку совершенно случайно: анализ, ею предложенный, никуда не годится.
Типичен случай с Элен Каррер Д'Анкосс: она даже стала во Франции академиком за
свою книгу «Крушение империи», где описывала распад советской державы
вследствие националистических движений, возникающих в этнически не русских
республиках. Поскольку в наше суматошное время книги не читаются, в лучшем
случае проглядываются названия и иногда оглавления, Д'Анкосс стала
знаменитостью: еще бы - предсказать крушение советской империи (хотя совершенно
ясно, что, если следовать ходу ее рассуждений, СССР по-прежнему красовался бы
все на той же одной шестой земного шара).
Амальрик, как всем нам сейчас известно, ошибся с
датировкой. На семь лет, если быть точным. В сущности, пустяк, особенно по сравнению
с Нострадамусом. Но это любопытная ошибка: вспомним, что в 1985 году, год
спустя после указанного Амальриком, началась горбачевская перестройка. Тут
попадание почти в «яблочко». Кроме того, само предсказание строилось на прочной
основе, поскольку ход мысли был верен. А в том, что касается вероятной гибели
России, в мире нет недостатка во всякого рода предположениях. Наибольшую
активность проявляют сами русские: их не может в той или иной мере не заботить
та неотвратимость, с которой разворачивается и набирает силу процесс распада
России.
Русские относятся к этой драме с повышенной
эмоциональностью, что вынуждает подходить критически к многим их анализам и
прогнозам. Но отвергать их с порога также нельзя. Вопросы будущего страны
постоянно присутствуют в опросах общественного мнения: значит, они уже вошли в
умственный кругозор простых людей. Ничего удивительного: десятки миллионов
граждан Советского Союза были свидетелями крушения страны, в которой они жили,
не будучи при этом в состоянии понять, что происходит. Теперь они начинают
осознавать, что их обманули. А сотни интеллектуалов - политологов,
представителей культуры (режиссеров, актеров и др.), теле- и радиоведущих,
которые всячески этому процессу способствовали, начинают испытывать неловкость
(хотя, по правде говоря, далеко не все) или громогласно заявляют, что делали
все для сохранения Советского Союза. В этом они, впрочем, лишь идут по стопам
многих политиков во главе с Борисом Ельциным, которые рядились и рядятся в
личины самых горячих патриотов. Принимая все вышесказанное во внимание, нельзя
отрицать, что тема распада России вышла в настоящее время на первый план и
стала, как никогда, актуальной. Достаточно сравнить сегодняшнее положение дел с
ситуацией, сложившейся к 1991 году, когда Советский Союз «лопнул, как мыльный
пузырь». Психологическая атмосфера одна и та же. Как и тогда, развитие событий
представляется неотвратимым. Разумеется, и сейчас, и тогда никакой «неотвратимости»
нет и не было: многие прекрасно отдают себе отчет в том, что события 1991 года
стали следствием согласованных и целенаправленных действий ряда групп и кругов
вне и внутри СССР, которые преследовали вполне определенные экономические,
политические и геополитические цели. Если бы им было оказано сопротивление,
вполне возможно, что события приняли бы иной оборот. Теперь психологическая
ловушка действует вновь и тем же самым способом. К этому добавляется еще более
глубокий моральный упадок, охвативший весь государственный аппарат (как в
центре, так и на местах) и сочетающийся со всеобщей деморализацией. Разлагающее
влияние Кремля распространилось повсеместно: от южных Курил до бывших
восточнопрусских земель (Калининград) и всего Северного Кавказа превратившегося
в настоящее змеиное гнездо, где идет непрерывная грызня между различными
этническими и мафиозными группировками. Добавляют масла в огонь и неловкие
попытки Кремля подкупить то ту, то другую автономию, выделяя ей какие-либо
льготы, что немедленно вызывает аналогичные требования со стороны обойденных
вниманием. Республики ведут междоусобные войны (например, Осетия - Алания и
Ингушетия), объявляют себя суверенными (Татарстан и Башкортостан), делятся по
этническому признаку (Карачаево-Черкессия). Области вступают в спор о
разделяющих их административных границах. Области и республики отгораживаются
друг от друга таможенными и торговыми границами. Список противостояний можно
продолжать до бесконечности. Как в этих условиях можно сохранить
территориальную целостность государства?!
Движение к распаду - сложнейшая масштабная проблема,
затрагивающая самые основы существования гигантской страны; проблема не только
российская: любое ее решение в сильнейшей степени отзовется повсюду, окажет
свое влияние на мировую экономику, безопасность, положение военной сферы. Сценарий
возможного распада России надо рассматривать сразу в нескольких ракурсах.
Каждый из подходов, которые я здесь применяю, не исключает множественности
решений, иногда прямо противоположных: тот или иной исход зависит от внутренних
политических и экономических процессов, от мировой экономики и геополитических
интересов. Перед нами - сложнейшая головоломка, в которой все постоянно
меняется и многое предвидеть невозможно.
Не раз. сталкиваясь с трудностями оценки, я вспоминал
замечательные слова Роберта Музиля: «Можно утверждать, что мир, несмотря на всю
накопленную им мудрость, находится в состоянии, близком к идиотизму, о чем не
следует забывать тому, кто хочет объяснить происходящие в нем события». Несколько
слов о композиции книги: она построена так же, как головоломка, в ней есть три
повествовательных ряда, на первый взгляд независимых друг от друга. Главы
первая, пятая, седьмая и одиннадцатая представляют собой самые настоящие
репортажи, свидетельства непосредственного очевидца событий, которые в других
местах подвергаются более детальному анализу. В главах второй, четвертой,
восьмой, десятой, тринадцатой и пятнадцатой описываются процессы, происходящие
внутри России. В остальных главах - третьей, шестой, девятой, двенадцатой и
четырнадцатой - анализируются внешние стратегические планы, касающиеся России и
определяющие ее роль на мировой арене. Я предпочел перемешать эти части,
считая, что чередование планов не только облегчает чтение, но и указывает на
сложность самой проблемы. Но каждую из частей можно читать и независимо от
остальных.
Глава 1
ДАЛЕКО ОТ
МОСКВЫ 1
Нет смысла углубляться в историю, тем более, если хочешь
заглянуть, насколько это возможно, в будущее. Этого будущего не увидишь, глядя
на магический хрустальный шар или на столичные витрины, между которыми много
общего. В таком случае надо найти самое далекое от Москвы место, где
центробежные силы проявлялись бы заметнее всего. Если выяснится, что такие силы
отсутствуют, то это значит, что страна способна вынести превратности судьбы,
которые ей еще предстоят. Если такие силы существуют, то именно там они могут
найти свое самое яркое выражение.
Петропавловск-Камчатский - самый далекий от Москвы город,
место самых острых противоречий и ярких контрастов.
Здесь необычайная красота природы противостоит отравляющему
присутствию человека. Впечатляющее изобилие природных ресурсов, которые можно
легко взять из-под земли и из моря, казалось бы, протяни только руку, - и
глухая нищета, которую буквально источают блочные дома сквозь трещины и
облупившуюся штукатурку. Бесконечные свалки металлолома, проглядывающие сквозь
снег и грязь, корпуса ржавых полузатонувших судов у причалов. Хотелось бы
знать, кто они - мужчины и женщины, которые живут на такой свалке и смирились с
таким существованием? Кажется, что их ленивое безразличие, апатия и бессильная
ярость разлиты в воздухе, не находя выхода в какой-либо деятельности.
Глядя на дышащие макушки камчатских вулканов, окружающих
город, на громаду вулкана Корякский, испытываешь ощущение, что ты отброшен в
эру геологической истории Земли, ощущение бесконечной и неторопливой природы. Но
достаточно опустить взгляд, чтобы увидеть суету серых муравьиноподобных
безумных существ, которые не могут даже согреть самих себя.
Самое трудное - отделаться от навязчивого контраста,
вырваться из ловушки бесконечного лабиринта кривых зеркал.
Почти случайно я стал единственным западным журналистом,
который оказался здесь зимой 1998 года в разгар энергетического кризиса,
беспрецедентного даже по меркам этого сурового края. Говорю почти, потому, что,
прочитав несколько коротких репортажей в российских газетах о надвигавшемся
бедствии в отдаленных от центра регионах, я решил отправиться из любопытства в
наугад выбранное место. Когда я приехал, Петропавловск был погружен во тьму. Не
горели даже светофоры на улицах. Отопление еще поступало в кое-какие дома в
центре, но 45 малых ТЭЦ Камчатки, которые дают свет и тепло в окрестные
поселки, были практически без топлива. На двух больших ГРЭС и на 38 малых ТЭЦ
топлива оставалось еще на 2-3 дня. Когда при свете свечи в бывшей гостинице
обкома партии писались эти строки, танкер с 10 тыс. т мазута на борту держал
курс на Петропавловск. Он должен был прибыть через 4 дня, при условии, что его
не застигнет шторм в Охотском море. Но для Петропавловска 10 тыс. т давали
передышку всего на 5 дней. Что будет потом, не брался предсказать никто: ни
губернатор, ни депутаты областного парламента, ни московские министры. А ведь
настоящая зима была еще впереди. Но и в те дни температура уже достигала -15°С.
Найти ответственных за создавшееся положение было невозможно. То, что я видел,
объяснялось, вероятно, только одним: российское государство, казалось, рухнуло
окончательно; руководители всех уровней только что вспомнили, где находится
Камчатка, и начали изыскивать способы доставки топлива. Неужели никто не в
состоянии был предвидеть такое развитие событий? Найти денег, чтобы приобрести,
например, еще 10 тыс. т мазута? Мне сказали, что несколькими днями раньше
прибыл министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу, но на положении в районе
это никак не отразилось. Несколько позже меня должен был прибыть Анатолий
Чубайс, глава РАО ЕЭС. Я уже потом видел по телевизору, как ему приходилось
объезжать пикеты протестующих жителей, что было удивительным исключением в море
общей усталости и безразличия.
Регулярно прибывали спецрейсы, набитые представителями
центральных министерств: финансов, транспорта, энергетики и обороны. Ночи
напролет проходили в заседаниях, а я глядя на единственные во всем городе
горящие окна в резиденции губернатора спрашивал себя: разве нельзя было
договориться обо всем в Москве, чтобы не тратить лишний раз электроэнергию
города?
Под покровом темноты над всем полуостровом подписывались
совместные протоколы, на основании которых министр финансов обещал выслать еще
немного денег армии, которая задолжала миллиарды рублей местному бюджету, и еще
немного на пенсии и дотации еще не развалившимся фабрикам и совхозам. Министр
транспорта клялся, что найдет танкеры, чтобы доставить мазут для камчатских
электростанций. Министерство обороны обещало дать в долг еще 10 тыс. т мазута
из стратегических резервов базы ВМФ. (Когда-то Петропавловская военно-морская
база была мощным форпостом СССР на Дальнем Востоке, а ныне - это жалкий обрубок
военной машины, не способный защитить даже себя, но по-прежнему тратящий
миллиарды на свое содержание). Министерство энергетики пробовало убедить
частные компании, такие, как «Сиданко» и «Славнефть», поставить нефть в долг.
Но говорили, что к тому времени ее уже закупили в Корее, которая вообще-то
импортирует нефть из России.
Тем временем местный губернатор ходил в Москве по тем же
самым министерствам, а беспомощные дальневосточные депутаты рассылали воззвания
федеральному правительству и Госдуме, в которой самая крупная фракция депутатов
- коммунисты. В то же самое время более 300 тыс. человек, почти не протестуя,
находились в темноте и холоде. Самым бедным пенсионерам местная администрация
выдавала бесплатно корейские баллончики с газом. На рынке такие стоили доллар
штука. Кто мог - покупал. Кому не по карману - устраивайся как знаешь.
Любопытно, что, несмотря на погасшие светофоры и холод, на
улицах довольно много автомобилей. (Это не похоже на Армению, где три зимы
подряд после объявления независимости все останавливалось, не было даже бензина
для снегоуборочных машин). Магазины не испытывают дефицита в продуктах, хотя от
одного взгляда на ценники голова идет кругом. Люди в них не задерживаются,
видимо, заходят в надежде на какое-то чудо. Умирают с голоду? Этого нельзя
сказать, хотя лица прохожих отнюдь не светятся здоровьем, то же относится и к
детям, которые не шумят и идут молча, как тени. Многим просто не на что купить
еду, поскольку они не получали зарплату несколько месяцев.
В районной больнице, ветхой пятиэтажной развалюхе, с вонючей
лестницей без лифта, электричество пока есть. Заведующий отделением Виктор
Иванович читает срочный циркуляр: приготовиться к худшему. В резиденции
губернатора, видимо, стало известно, что танкер с мазутом попал в шторм. Улыбаясь,
показывает мне свою электробритву: «Бреюсь я только здесь, чтобы достойно
выглядеть перед больными». У всех медсестер в шкафчиках свои электроприборы -
фены для сушки волос. Моются только на работе - единственном месте, где есть
теплая вода. Здесь продолжают исполнять свой долг. Видя безупречно белые халаты
на фоне грязных стен и протертого до дыр линолеума на полу, понимаешь, как
здесь трудно просто работать. Больные на этих дырах спотыкаются, мне говорят,
что вчера один упал и сломал себе руку.
Средняя продолжительность жизни на Камчатке сократилась
еще на один год. Сейчас она составляет 59 лет для мужчин и 61 год для женщин.
Каждый проживет в среднем на 7 лет меньше, чем в 1991 году, когда у людей
незаметно украли страну. Число медицинских работников на Камчатке с тех пор
сократилось на треть: уезжают те, кто может рассчитывать на лучшую долю на
континенте. Виктор Иванович получает в месяц (когда дают, последний раз это
было в апреле) 1600 рублей. Медсестры Сталина, Наташа и Галина должны получать
по 400 рублей, но зарплаты не видели уже 7 месяцев. «Нет никакой надежды,
кругом безысходность, - говорит Сталина, чье имя, кажется, появилось из самых
глубин ада, - хотелось бы закрыться в каком-нибудь укромном уголке и переждать».
Уехать? Но куда? На материке дела не лучше. «Из огня да в
полымя». Чем лучше «дьявольский остров» Сахалин или Магадан, откуда люди бегут
еще дальше в европейскую часть России, которая для многих недостижима, так как
купить авиабилеты не под силу тем, кто не ворует, а месяцами ждет зарплаты?
Работы нет ни здесь, ни там. Приходится оставаться, сжимаясь в комок, в
ожидании еще больших неурядиц.
Нa Камчатке есть природный газ, но нет денег, чтобы его
добыть и построить газопровод. Есть многочисленные источники геотермальных вод,
но проекты их использования пылятся на полках. Можно использовать силу ветра и
построить электростанцию, способную дать тепло и свет всему Петропавловску. Но
к реализации таких проектов местное невежественное начальство времен социализма
относилось с пренебрежением при полном безразличии Москвы. А сейчас нет и
правительства, способного такиe планы хотя бы наметить. В советские времена
ученые спроектировали электростанцию, использующую энергию морских приливов.
Здесь на севере Охотского моря прилив самый высокий в мире - 12 метров.
Электроэнергии хватило бы на весь российский Дальний Восток.
«Были времена, когда мы поворачивали реки, - говорит Фуат
Гялимзянов, руководитель администрации района Усть-Большерецкое, что в 250 км
на запад от Петропавловска на берегу Охотского моря. - Строили грандиозные
планы, была государственная идея, было на что опереться...» Нетрудно уловить
оттенки сожаления в голосе бывшего агронома-коммуниста, ставшего
посткоммунистическим администратором за 3600 рублей в месяц. В последний раз он
получал зарплату в июле. Как раз тогда, когда у него в районе появилось 400
официальных безработных, а число жителей за последние 5 лет сократилось с 15 до
11 тыс. человек. В районе повальное пьянство. Алкоголь помогает забыть про все
остальное За всем этим стоит российское государство, распроданное,
приватизированное, превратившееся в ослепшее чудовище, которое бредет наугад,
не разбирая дороги.
Возвращаюсь в гостиницу берегом моря. В бухте ни одного
корабля. По набережной проносятся джипы японского производства, каждый из
которых тянет на 70 тыс. долларов. Япония рядом, хотя все мечтают о далекой
Америке, которую сегодня не любят, но которой продолжают завидовать. Глядя на
машины, можно подумать, что здесь купаются в роскоши. Да, нуворишей достаточно.
Это те, кто спекулирует икрой и лицензиями на лов рыбы. Для них проблемы тепла
и света не существует: у них частные генераторы, которые продают на черном
рынке военные. Именно среди таких людей стало модным праздновать Новый год
дважды. Первый тост в Петропавловске, затем бегом в аэропорт. Чартерным рейсом
до Анкориджа на Аляске 4 часа лета. И снова новогодний тост - уже на
американской земле. Но через 20 часов. Потому что Земля круглая, а время
начинает свои отсчет именно там, где «остальные» - те, кто не летает в Америку,
а замерзает от холода. Еду туда, где находится источник богатства хозяев
Камчатки. Этих хозяев не видно, хотя бы потому, что почти никто из них не живет
здесь. Кто - в Москве, кто - в Калифорнии, кое-кто предпочитает быть поближе к
банкам со своими деньгами, но и не слишком далеко от Камчатки. Аляска или Сиэтл
- самые подходящие для них места. А источник богатства, настоящий рог изобилия,
у всех на виду. Это Охотское море, которое омывает полуостров; море щедрое,
хоть и хмурое на протяжении всего года, даже когда лед искрится на солнце.
Здесь вылавливают 2.5 млн. тонн рыбы ежегодно. А это 3 млрд. долларов! В
сплошном потоке рыбы и денег есть еще и своя золотая струя: путина - время,
когда в сотни рек Камчатки идут косяки лосося. 250-300 тыс. тонн замечательной
красной рыбы, у которой в брюхе красная икра. Настоящий дар божий.
В социалистические времена, несмотря ни на что, сбор икры
проводили по довольно разумным правилам, к разработке которых приложила руку
даже Академия наук. Время путины, можно сказать, было советской монополией. Рыболовецкие
флотилии Сахалина, Магадана, Петропавловска выходили навстречу «золотым»
косякам лосося, чтобы выловить его до того, как он войдет в устья рек. У
флотилий были фиксированные квоты лова, которые, если и нарушались (а нарушения
правил были правилом и в то время), то незначительно, что, тем не менее,
поддерживало небольшой черный рынок. По берегам рек лосося ждали специальные
бригады рыбаков. Выловленная рыба считалась общественной собственностью. Даже
со всем воровством, которое при реальном социализме процветало повсеместно,
потери не превышали 10% общего объема. Во времена Брежнева, когда коррупция и
теневая экономика достигли своего пика, кажется, считалось, что воровство и
нарушения квот составляют не более 30%.
А как обстоят дела в посткоммунистической России? Летом
1998 года в путине участвовали 90 плавучих рыбозаводов: 16 - камчатских, около
20 из Магадана и Приморья (это 36), остальные 54 - японские, американские,
корейские, китайские. Лицензии на лов - официально - приобретаются в Москве за
до смешного низкие суммы в Министерстве рыбного хозяйства. Но подлинные сделки
заключаются в одном известном ресторане одной известной московский гостиницы,
директор которой уполномочен собирать подношения и затем передавить высшим
чинам министерства. А речь идет о суммах в сотни тысяч долларов.
С другой стороны, у России не так уж и много собственных
рыболовецких судов. Тем, что еще на ходу, по 20-30 лет. Они остались от эпохи
проклинаемого реального социализма и приватизированы в 1992-1993 гг. Разумеется,
за бесценок. Приватизация за рубли, которые таяли, как снег, оказалась почти
бесплатной. А поскольку новые хозяева никогда до этого не были капиталистами и
на них богатство свалилось случайно, то они не собирались ничего вкладывать в
дело.
Коммунизм не может умереть дважды или трижды. Те, кто
извлек выгоду из его первой и последней смерти, похожи на червей, пожирающих
брошенный труп. Высасывая последние соки, они не создают ничего нового. Они
разбогатели на миллионы долларов, но ни Камчатка, да и Россия в целом, эти
деньги никогда не увидят. Богатство столь велико, что, для того чтобы мудро им
распорядиться, нужны люди совершенно другого склада. «Новые русские», запустив
руки в общенациональную собственность, стараются выхватить самые жирные куски.
Тысячи тонн рыбы, косяки которой подходят буквально к порогу дома, пропадают:
заниматься ею никто не хочет, так как рыба приносит всего
10% дохода, в то время как икра - сотни процентов. Они вынимают икру и
выбрасывают рыбу. Когда советские суда проржавеют до дыр, новые хозяева также
бросят их и поедут нежиться под солнцем где-нибудь в Саргассовом море.
Иностранцы, особенно японцы, на своих новых судах берут
все, что могут, и еще сверх того. Они немедленно начинают переработку
свежепойманной рыбы. Ценнейший продукт будет продаваться на рынках всего
света. Его можно использовать в свежемороженом и консервированном виде. Из
отходов производства делают рыбную муку для откорма скота. Иностранцы
мошенничают, подкупают российских инспекторов, которые делают вид, что
контролируют количество выловленной рыбы, а на самом деле смотрят на нарушения
сквозь пальцы. И все за полученный «в подарок» какой-нибудь джип «Чероки». Вот
откуда загадочные джипы на улицах Петропавловска!
На суше дела еще хуже. Созданная при социализме
производственная цепочка отличалась крайне низкой производительностью, но по
крайней мере ничего не разрушала. Сейчас не так. В поселке Октябрьский,
построенном прямо на берегу моря и когда-то населенном переработчиками рыбы,
еще осталась холодильная установка на 5000 тонн, купленная в 1988 году у
финнов. Она приватизирована, но мне так и не удалось выяснить, кто ее хозяин и
сколько он за нее заплатил. В декабре холодильник пуст и закрыт. Завод по
переработке рыбы тоже приватизирован. И здесь хозяина нет и неизвестно, кто он.
Есть только один подручный Сергей Дашкевич, выступающий в роли заместителя
директора, который занимается мелкими ремонтными работами. Во время путины на
заводе работают 96 человек, дневная смена длится 17 часов, и так на протяжении
4 месяцев. Потом все закрывается. «Почему?»-спрашиваю я. «Потому, что рыба
кончается, - отвечают мне, - и вообще нам и так хорошо». «А финский
холодильник?» - «Он работает на себя, да и цены у них слишком высокие».
И никому вроде бы не приходит в голову, что можно
поставить десять таких холодильников и обеспечивать работой 20 заводов круглый
год. Дашкевич только усмехается. «Конечно, - думает он, - разве этот иностранец
что-нибудь понимает?» А вслух говорит: «Кто же на это все деньги даст? Да и
продавать по хорошей цене мы можем только то, что успеваем произнести». Я
смотрю на грязную стеганую куртку Сергея Дашкевича, на его длинную бороду и
плохие зубы. Сколько он получает? По меньшей мере тысячу долларов в месяц. Чуть
поодаль в снегу среди куч металлолома виднеется «Honda Civic», которая,
несомненно, принадлежит ему. Он думает, что я ничего не понял, а я, слушая, что
он рассказывает, вспоминаю о «двойной правде» советских времен: когда твой
собеседник говорил тебе об одном, думая совсем про другое. Дашкевич не говорит
мне самую главную вещь во всей этой истории: кто только попробует тронуть сей «Клондайк»,
сразу может заказывать себе место на кладбище.
Во время путины в Октябрьский съезжаются десятки пиратских
артелей, которые приобрели лицензии, подкупив на этот раз местных чиновников. В
них набирают первых попавшихся работников, завербованных даже на материке. Никто
не платит ни копейки налогов. Берут только икру и оставляют на берегу на
протяжении многих километров десятки тысяч тонн гниющей рыбы. Даже сейчас,
когда все до следующей путины засыпал снег под ногами хрустят рыбьи кости.
Совершенно ясно, что никто не контролирует квоты лова: жить-то надо. Но уже
сегодня ученые говорят о том, что скоро путина резко сократится, может быть,
исчузнет совсем. Экологическая катастрофа прикроет окончательно этот «рог
изобилия».
После учиненного разбоя ландскнехты возвращаются в
Петропавловск или на «материк», проживая свои деньги до следующею года. Теперь
я понимаю, почему в городе так много роскошных автомобилей и не менее роскошных
магазинов, не уступающих московским. И еще мне понятно, почему три четверти
местного населения страдает от холода, дети не ходят в школу, люди мрут в
больницах, а зарплата и пенсии не выплачиваются. Прочь oт этого ужаса...
...К другому ужасу. Я в совхозе Петропавловский, последнем
динозавре социализма, готовом почить естественной смертью. Последние крестьяне
будут переселены в районный центр и пополнят ряды местных безработных. Здесь,
в 10 км от Петропавловска, чувствуешь себя, как в музее. Приватизация для
совхоза равнозначна закрытию, а реформа просто-напросто перекрыла кран
государственных дотаций. «Да Бог с вами, - с горечью говорит Игорь Прибылов,
сорокалетний главный инженер этой археологической древности. - О сельском
хозяйстве у нас никто больше слышать не хочет!» Совхоз остался в том же
плачевном состоянии, что и при социализме, - с неделимой собственностью,
принадлежащей 240 рабочим-акционерам (при наделе в шесть гектаров на человека).
То, что никто не может выйти из хозяйства, забрав свою
долю, не свидетельствует о проявлении социалистического предубеждения к
свободному фермеру. «Эта земля требует мелиорации и больших капитальных
вложений, что может осилить только коллективное хозяйство. - объясняет
Прибылов. - Если мы поделим землю на всех, никто в одиночку не сможет ничего
сделать». - А какие у вас доходы?
- Об это и говорить не приходится. Без помощи государства
нам не выжить. Но у нас в хозяйстве есть 2000 коров, которые дают хорошие
надои молока, 3-4 тонны в день, хотя раньше давали 10-11. Только благодаря
этому нам удается прокормить 240 семей. Если мы закроемся, для них наступит
катастрофа.
- Какие у вас заработки?
- 300-400 рублей в месяц, но последний раз зарплату
платили в марте.
- За счет чего же живут люди?
- За счет приусадебного хозяйства - каждому выделено под
огороды 6-10 соток.
- Инвестиции?
- Восемь лет мы не видим уже ни копейки. Все чиним,
латаем. Каждый год теряем до 10% сельхозтехники, которую разбираем на запчасти.
Через 3 года нам не на чем будет пахать и убирать. Куда податься людям? - голос
Прибылова прерывается от волнения.- Вначале мы все хотели перемен, но не того,
что произошло. Иногда я удивляюсь: почему никто не берет в руки автомат?
- А никому еще в голову не пришло провозгласить отделение
Камчатки? В сущности здесь есть все, чтобы сделать людей счастливыми: золото,
газ, рыбные богатства, равным которых нет в мире...
Игорь Прибылов задумывается, прежде чем ответить. У
подножия пологого холма расстилается Тихий океан. То место, где мы с ним стоим,
раньше было переднем краем линии обороны. Еще видны остатки траншей, ходов
сообщения и блиндажей. В случае войны американцы или японцы, наверное, высадили
бы здесь свой десант. По крайней мере, так считали советские генералы, которые
приказали изрыть весь этот холм, как швейцарский сыр. Все это уже растворяется
в исторической дымке прошлого и кажется невероятным. За нашими спинами синеют
заснеженные вершины вулканов, которые возвышаются над бескрайними просторами
безлюдной и невозделанной земли и над морем, замерзшим только у кромки пляжа.
Я был дома у Прибылова, там чисто и опрятно, в шкафах
стоят книги. Познакомился с его женой и его маленьким сыном. Сможет ли эта
крестьянская семья, затерянная во времени, продержаться? Почему еще молодой и
образованный человек согласен оставаться здесь пленником, загубив свою жизнь?
Игорь Прибылов отрывается от своих мыслей только для того, чтобы ответить на
мой вопрос, который я ему задал еще на холме: «Это отдаленная перспектива. Но
если мы и дальше будем так катиться вниз, это не исключено. Нас загоняют в
угол. И тогда люди будут готовы встать под знамена тех, кто укажет путь к
спасению».
Глава 2
ФЕДЕРАЛЬНОЕ
САМОУБИЙСТВО
Представьте мне ваши предложения по поводу того, что вы бы
хотели получить от Федерального центра (в смысле полномочий), и мы пойдем вам
навстречу». Волк теряет шерсть, но не повадку. 21 апреля 1999 года Ельцин
выступал перед небольшой, но важной аудиторией - 19 губернаторами, приехавшими
в одну из многочисленных подмосковных резиденций Ельцина, главного обличителя
привилегий советской номенклатуры и именно поэтому избранного президентом.
Собравшиеся были его самыми преданными людьми, на чью поддержку он прежде
всегда мог рассчитывать. Встреча проходила накануне повторного голосования в
Совете Федерации по щекотливому делу Генерального прокурора Юрия Скуратова,
которого Борис Ельцин хотел убрать. Результаты первого голосования обескуражили
российского президента: только 6 губернаторов и региональных лидеров поддержали
его обращение. Престижу Кремля был нанесен настолько тяжелый удар, что генерал
Лебедь, губернатор Красноярского края, заявил, несколько преувеличивая, что это
конец президентской республики в России.
Надвигалась к тому же процедура импичмента со стороны
Думы. Опасность для Ельцина становилась вполне реальной. Голосование означало,
что плотина из губернаторов, главной силы Совета Федерации, может рухнуть под
ударом возможного импичмента. Таким образом. Ельцин перед вторым голосованием
принимал меры предосторожности, исходя из собственных представлений о том,
какими должны быть эти меры, оставаясь верен себе, поскольку при решении
главных вопросов он способен быть только самим собой. Он созвал преданных людей
и сказал, что готов даровать им большую автономию и новые полномочия. Перед ним
- каменные лица самых выдающихся представителей выборной постсовстской
номенклатуры: Эдуард Россель из Свердловской области, Дмитрий Аяцков из
Саратовской, Анатолий Гужвин из Астраханской, Геннадий Игумнов из Пермской,
Анатолий Лисицин из Ярославской, Виктор Кресс из Томской, Владимир Елагин из
Оренбургской. «Я всегда считал и буду считать, что вы для меня на первом месте.
Потом идут министры и все остальные»,2 - увещевал президент региональных
лидеров, чтобы сохранить свою собственную власть.
В очередной раз сиюминутные выгоды взяли верх над
стратегическими государственными интересами. Российский президент подливал
бензин в огонь в стране, и так уже охваченной пламенем сепаратизма, в надежде,
что раздувание пожара позволит ему в очередной раз избежать ответственности. По
существу, достаточно этого небольшого изложения неопровержимых фактов, чтобы
обвинить Ельцина в предательстве национальных интересов и нарушении
конституции, которая именно президенту отводит роль гаранта целостности
государства. В апреле 1999 года по сути повторялась - в более худшем варианте,
на более низком уровне торга - попытка удержать ускользающую власть, та же
самая операция, в результате которой Борис Ельцин взошел наверх в начале своей
разрушительной эпопеи.
То, что начинается как трагедия, в конце оборачивается
фарсом, как сказал
бы Маркс. Но уж тогда, при восхождении Ельцина к вершине
власти, можно
было заметить разрушительное действие такой его политики.
Если бы мы
захотели определить, естественно условно, дату начала
распада России,
необходимо было бы вернуться на 9 лет назад в июнь 1990
года, когда в
полный разгар входила борьба между правительством Российской
Советской
Федеративной Социалистической Республики (одной из 15
республик СССР, уже
находящейся в руках Ельцина) и союзным центром во главе с
Михаилом
Горбачевым. Ельцин поставил целью ослабить союзный центр
любыми
средствами. Попав на место главы самой крупной республики
Союза, он
получил великолепную возможность выступить с инициативой,
которая
стимулировала уже явные центробежные тенденции почти во всех
союзных
республиках. Его главным инструментом стало провозглашение
суверенитета
РСФСР. Почти единогласно одобренное Съездом
Отдавал ли Борис Ельцин себе отчет, какими могут быть
отдаленные последствия такого шага? На этот вопрос нет ясного отпета. Но,
возможно, у него просто не было времени подумать о таких праздных вещах. На
карту была поставлена власть, все остальное было незначительным, второстепенным.
(В точности так же - опять 21 апреля 1999 года.) Но независимо от того, хотят
ли политические лидеры задавать себе те или иные вопросы, эти вопросы, рано
или поздно, сами напоминают о себе. Все то. что Ельцин делал для достижения
личной власти, отразилось впоследствии на проблеме автономий, которые входили в
состав РСФСР. Со временем об этом многие забыли, но вернуться назад и
проследить, что тогда было сказано и сделано, совсем нетрудно. Это важно для
понимания того, где и как были посеяны семена зла, которое сегодня душит Россию
и тянет ее на дно.
Достаточно вспомнить, среди прочих, выступление Ельцина в
августе 1990 года во время его поездки в Татарстан: «Мы не встанем на ошибочный
путь, остановив процесс национального самосознания. (...) Россия подпишет
договор с Республикой Татарстан или государством Татарстан, это решит Верховный
Совет). Внутри всей России будет заключен конфедеративный договор. (...) Надо
исходить не из того: сколько полномочий вам даст Россия, а из того, сколько
полномочий вы можете взять на себя, а сколько делегируете России. (...) Берите
столько суверенитета, сколько способны проглотить. А сколько останется, вернете
России через договор» (процитировано по «Независимой газете» - приложение «Регионы».
1998. N» 17).
Призыв такого рода не мог не быть услышан: в течение того
же года почти все автономные республики России провозгласили разные формы
суверенитета. Даже некоторые автономные округа провозгласили себя республиками
и получили таким образом право на собственную конституцию. В течение 1990 года
в России возник десяток суверенных государств, каждое из которых де-юре и
де-факто вступило на путь отделения от России, если не территориального, то по
крайней мере юридически институционального. Можно даже сказать, что процесс распада
России начался с точки зрения структуры государственной власти даже раньше, чем
аналогичный процесс в Советском Союзе, который. как известно, охватил страну в
1991 году. А крах Великой России («Советского Союза), как писал по этому поводу
Виталий Третьяков, не только «создал прецедент, который позволяет представить
возможность распада и самой России», но и подготовил цепную реакцию распада,
ввиду того, что границы между республиками в СССР были «установлены таким
образом, что, наряду с естественно отделяемыми территориями, из России уходили
исторически принадлежавшие ей земли». Речь идет о тех землях, что были не
завоеваны, а присоединились к России добровольно (например, Грузия), или о тех.
что были всегда исторически связаны с Россией (наиболее характерный пример -
Крым).
Конституцией 1993 года придавалось первоочередное значение
договорам между центром и автономиями по разделению полномочий. Когда различные
республики (например. Татарстан и Башкортостан) внесут эти документы в свои
конституции, то этим подтвердят конфедеративный характер своих отношений с
центром. В еще действующей российской Конституции 1993 года обращают на себя
внимание 3 элемента, которые вставлены туда словно нарочно, как мины,
предназначенные рано или поздно взорвать Российскую федерацию: а) все субъекты
Российской федерации обладают правом на собственное законотворчество (статья
66, пункт 2);
б) прокуроры в автономиях назначаются Москвой, но по
согласованию с теми же автономиями (статья 129, пункт 3);
в) члены Совета федерации (по 2 человека от каждого
субъекта Федерации, соответственно президент или губернатор и представитель
местной «законодательной власти) неприкосновенны в течение всего срока их
мандата. А один элемент столь же опасно отсутствует: в Конституции даже не упоминается
механизм федерального воздействия или какой-нибудь другой юридический
инструмент, дающий центру предпочтительное право толкования закона в спорных
случаях (только Конституционный суд может выполнять роль арбитра).
С совершенно абстрактной точки зрения политическая
децентрализация могла бы показаться прогрессивной в плане создания нечто
подобного системе, которую превосходно описал Алексис де Токвиль и которая была
одним из источников силы нарождающейся Америки. Не исключено, что кое-кто из составителей
ельцинской конституции именно это и имел в виду, т.е.. может быть, не все, но
крайней мере часть авторов нелепой российской Конституции была, несомненно,
уверена, что их произведение демократично и прогрессивно. Но на самом деле эти
четыре законодательных перла послужили основанием для ускорения феодализации
России.
Статистика Министерства юстиции показывает, что каждый
третий закон, принятый в автономиях, противоречит российской конституции и
федеральным законам. Произошла «стихийная децентрализация» федеральной власти -
произвольная, асимметричная, зависящая от прихоти того или иного местного
царька и от его влияния на местное законодательное собрание, что оказалось
возможным из-за полного отсутствия на местах политических партии, высочайшей
степени коррумпированности бюрократического аппарата и полукриминальной среды,
в которой существует вся политико-административная система.
Эта «стихийная децентрализация» получила импульс в 1997
году, когда во всех автономиях прошли всеобщие прямые выборы губернаторов и
местных парламентов. Здесь также на первый взгляд кажется, что речь идет о
демократической норме: региональные элиты, прежде сильно зависевшие от центра,
стали по воле народа полностью легитимными, значит, их власть будет значительно
сильнее и стабильнее. Но для того чтобы все это действительно соответствовало
демократическим нормам, необходимо, чтобы на местах были: подлинное
волеизъявление со стороны граждан, равный доступ к источникам информации,
финансовая прозрачность, беспристрастность судебной власти и т.д., а поскольку
всех этих условий и близко не видно почти повсеместно в субъектах федерации,
сегодня можно сказать, что на политической карте России появилось несколько
десятков корпоративно-олигархических режимов, которые превратили в фарс
конституционные права граждан, свободные выборы, свободу печати и независимость
суда. Варианты этих режимов составляют широкий спектр, в котором слабо
чувствуется присутствие демократии; наоборот, преобладают режимы откровенно
феодальные, режимы, которые можно определить как мафиозно-криминальные, режимы
с доминированием одной религиозной конфессии, полицейские режимы. Порой их
отличают смешные н забавные комбинации. В некоторых регионах проводят
оригинальные эксперименты. Как, например, тот, о котором мне рассказал в начале
июля 1999 года Шалва Петрович Бреус. вице-губернатор Красноярска. Александру
Лебедю, избранному губернатором Красноярска, пришлось применить опыт создания
Федерального бюро расследований (ФБР) в 20-е годы в США. «Понимаете.- сказал Бреус,-
полиция в Америке была настолько коррумпирована, что уже была ни на что не
способна. Нам здесь пришлось принять аналогичные меры. Многие местные чиновники
были слишком подвержены шантажу и давлению. Нам пришлось пригласить людей со
стороны, недоступных для криминалитета, поскольку они были никому ничего не
должны. Естественно, мы позаботились об их защите. Я сам из Москвы. Но другого
выхода не было». Блестящее описание обстановки в Красноярске в начале 1999
года. Но так было почти везде.
По числу избранных президентов Россия, несомненно, на первом
месте в мире. Каждый из них старался показать своим подданным, как он умеет
ими править и насколько он независим от центральной власти, от которой «исходит
самая постыдная несправедливость и беззаконие». Кроме случаев, когда нужно было
договориться с президентом Ельциным - гарантом Конституции, чтобы в обмен на
проявление формального уважения получить новые порции суверенитета.
Именно так, как это было на встрече 21 апреля 1999 года с 19
губернаторами. Как отражается такой бесстыдный танец на идее унитарного
государства, каждый в состоянии себе представить. Здесь мы видим такой регресс
цивилизации, которому, на мой взгляд, нет аналогов в современном мире. Чтобы
найти в истории пример подобной деградации всех государственных и экономических
устоев, возврата к всеобщему варварству после крушения последних оплотов
культуры и морали, необходимо, думаю, пройти сквозь века к падению и
конвульсиям Римской империи. Российские демократы, составители конституции 1993
года, написанной кровью погибших в московском Белом доме (российской площади
Тяньаньмэнь), которой аплодировал Запад (и, возможно, не получившей в
действительности необходимого числа голосов на референдуме), те демократы,
которые похвалялись тем, что они разрушили «тюрьму народов», оказались в конце
концов теми, кем и были на самом деле: создателями нового азиатского
деспотизма.
В российской Конституции 1993 года перечислены 6 видов
федеральных субъектов, все с равными правами: республики, края, области, города
федерального значения (Москва и Санкт-Петербург), автономные края и автономные
области - всего 88 «автономий» (без Чечни). Модель российского федерализма,
унаследованного от СССР, строится но двум различным принципам, которые придают
ей совершенно неповторимый характер: по территориальному принципу (57 субъектов
Федерации) и но национальному (31 субъект). Но что еще более усложняет
федеративную структуру, так это наличие автономных образований, являющихся
субъектами Федерации, в которые входят в качестве составных частей другие
субъекты Федерации - национально-автономные. Примером может служить Тюмень
(субъект Федерации как область), на территории которой находятся два автономных
округа - Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий, которые также являются субъектами
Федерации.
Конституцией 1993 года предусматривается целый перечень
законов применения федерального диктата, которые, однако, так и не применялись.
В действительности, поскольку не существует действенного законодательства,
именно Борис Ельцин собственной персоной и президентская администрация во время
его частых «отсутствий» занимались отношениями центр - периферия, используя все
широкие президентские полномочия. Следовательно, именно Ельцин персонально
несет главную ответственность за настоящее положение вещей. Под его
непосредственным руководством были осуществлены все этапы «федерального
самоубийства», все конвульсивные уступки со стороны Москвы принципиального
характера: в 1992 году (подписание федеративного договора, который
устанавливал, что центральная власть располагает полномочиями, делегированными
автономиями), в 1994 (когда автономии, или субъекты Федерации, добились права
заключать, двусторонние соглашения с центром), в 1995-1996 годах (когда
субъекты Федерации добились права прямых выборов губернаторов). С того времени
центр лишился возможности влиять на внутренние дела в регионах, получилось так,
что каждая автономия пыталась - и, как видим, часто небезуспешно - вырвать у
него самые широкие полномочия через двусторонние соглашения с президентом. Тот,
в свою очередь, строил отношения центр - периферия, исходя из своих личных
властных расчетов и конъюнктурных интересов, используя также политику альянсов
с тем или иным сектором исполнительной или законодательной власти. Всякий раз,
когда Кремль оказывался в затруднительном положении, Ельцин прибегал к торгу с
автономиями для получения взамен поддержки в борьбе с оппозицией. Так он
сохранил власть ценой систематического ослабления государства.
Необходимо сделать небольшое отступление относительно
бесчисленных глупостей в российской центральной печати, несомненно написанных
под диктовку Кремля и его союзников и направленных против Думы - «гнезда»
оппозиции «президенту-реформатору». Глупости затем перекочевали в западные
средства массовой информации, привыкшие - непонятно, почему? - пользоваться
версиями печати и других масс-медиа, принадлежащих олигархам. Правда, позднее,
после 17 августа 1998 года, та же западная печать обвинила олигархов в
построении «воровского капитализма». Но если олигархи строили криминальный
капитализм, не логично ли было быть покритичнее к версиям событий, которые они
преподносили через свои газеты и телеканалы? Или западные эксперты по
масс-медиа не заметили, как их примитивно водили за нос российские газетные и
телевизионные магнаты?
В вопросе об автономиях необходимо сказать о роли Думы, на
мой взгляд, несправедливо оболганной российскими и западными комментаторами. На
самом деле Дума - которая и других сферах безвластна - обладает по действующей
Конституции реальными полномочиями в отношении автономий и неоднократно
пыталась использовать эти полномочия. Различные законы конституционного
действия были разработаны и одобрены между 1994 и 1998 годами двумя сменившими
последовательно друг друга Думами (одна была избрана в 1993, другая - в 1995
г.). Но ни один из этих законов - и в этом момент истины - не был утвержден, а
в некоторых случаях даже рассмотрен Советом Федерации (верхней палатой
российского парламента), в одобрении которого нуждаются законы конституционного
применения. Содержание законов, принятых Думой, ни в коей мере не
второстепенно. Это именно те законы, которые устанавливают критерии для
разделения функций между центром и республиками-областями, определяют общие
принципы организации исполнительной и законодательной власти в субъектах
Федерации, принципы отношений между областями и республиками, с одной стороны,
и между автономными образованиями внутри них - с другой. И в конце концов
определяют процедуры разрешения конфликтов между автономиями и, особенно, между
автономиями и центром. Я не хочу утверждать, что все перечисленные законы
безукоризненны, как с формальной стороны, так и с точки зрения их соответствия
демократическим нормам. Неопытность российского законодателя очевидна. Однако в
данном случае нельзя обвинять Думу в отсутствии инициативы, а также в
процентрализме, поскольку во многих случаях законы не только не предлагают
сохранить прерогативы центральной власти, но, напротив, направлены на
построение системы элементарных правил перед лицом тотального произвола в торге
президента с региональными лидерами. Причины, по которым Совет Федерации
воспрепятствовал утверждению этих законов, вполне очевидны и объясняются тем,
что верхняя палата состоит наполовину из президентов республик и губернаторов,
наполовину из председателей местных парламентов. Как одни, так и другие из кожи
лезут вон, дабы преградить путь любой системе правил, которая исходит из
центра. В этом им оказывает солидную помощь лично сам президент, который
постоянно пользуется одной из самых абсурдных статей конституции, составленной
демократами. Дума могла бы преодолеть - на основании самой же конституции -
вето Совета Федерации: достаточно вторично проголосовать простым большинством
голосов за принятие отвергнутого закона. Но конституционная стадия была
задумана с расчетом исключить успех и этой попытки. Законы подписывает
президент. А как показывает практика, альянс «президент - Совет Федерации»
срабатывал всякий раз, когда Ельцину нужна была помощь верхней палаты в борьбе
против Думы.
Другими слонами, Борис Ельцин и его команда, с одной
стороны, пытались непосредственно управлять отношениями с автономиями,
распределяя привилегии и суверенитеты по политическим соображениям, с другой, -
пользовались автономиями в своих московских политических баталиях. В результате
более половины из 88 областей и республик имеют двусторонние соглашения с
центром через президента, игнорируя парламент, парализованный применением вето.
Полученные ими так называемые уровни суверенитета заметно отличаются друг от
друга и произвольны но своей геометрии. При определении уровня широко
распространен принцип «а чем мы хуже других?». Все участники торга словно
поражены вирусом: те, кто получил меньше суверенитета и автономии, стремятся
догнать остальных, а те, кто больше, не собираются от них отказываться.
На гребне волны ельцинского правления происходит взрыв
вакханалии суверенитетов, которой, кажется, нет конца. Башкирия, Бурятия, Саха
(Якутия) провозгласили себя «суверенными государствами» - только и всего (!) - и
ввели эту формулу в свои конституции. Республика Коми «распространяет
суверенитет на всю собственную территорию». Карелия считает себя «экономически
суверенной». Башкирия и Чувашия «заключили соглашение о двустороннем
сотрудничестве, в котором признается «взаимный суверенитет». Формальным
внешнеполитическим актом Башкирии стало признание «суверенитета» Абхазии,
которая после кровавого конфликта объявила о своей независимости от Грузии.
Адыгея заявила о праве на обеспечение своей обороны и национальной безопасности,
помимо, разумеется, права на собственное законотворчество. Саха (Якутия)
вверяет собственному президенту полномочия на формирование республиканской
армии. Северная Осетия-Алания присваивает себе право вето на решения
федеральных органов по размещению у себя военных объектов, что означает: будучи
пограничной территорией, она берется решать, что правильно, а что нет в
оборонных мероприятиях Российской Федерации в целом.
К законодательным инициативам, которыми автономии мостят
дорогу к отделению, добавляются заявления и поступки откровенно провокационные,
требования разрушительного характера. Например, президент Калмыкии Кирсан
Илюмжинов - звезда региональной политики с более чем сомнительной репутацией -
выступает с такой угрозой, чтобы заставить Москву погасить долги пенсионерам
республики: «Мы будем добиваться статуса автономного члена Федерации, в
противном случае мы выходим из ее состава» (Interfax. 1998, I8 ноября). Не все
заявления подобного рода следует воспринимать всерьез. Во многих случаях
местные царьки стремятся просто поднять цену своей поддержки президента. Ясно,
что у них нет ни сил, ни возможностей, ни серьезной заинтересованности встать
на путь отделения. Но так происходит не везде, и не везде сепаратистские
устремления не имеют возможности реализоваться. Например, на географической
карте видно, что мусульманские республики Татарстан и Башкортостан и
мусульманский Казахстан разделены лишь узкой полосой Оренбургской области.
Российский же Дальний Восток может неожиданно обратиться для решения своих
проблем к восточным соседям.
Претензиям на больший суверенитет нет конца. Немалая
группа таких крупных регионов, как Волгоградская, Воронежская, Мурманская.
Курганская. Архангельская, Саратовская области. Ростов-на-Дону, а также
Ханты-Мансийский и Агинский бурятский автономные округа, заявила о праве
приостанавливать на своей территории действие федеральных законов, если они
противоречат местным законам. Получается, что субъекты федерации ставят
собственные законодательные нормы выше норм самой Федерации. Пять республик
(Адыгея, Ингушетия, Северная Осетия - Алания, Кабардино-Балкария, Дагестан), а
также Тюменская область объявили своей исключительной собственностью подземные
природные богатства, а некоторые - даже воздушное пространство над своей
территорией. Перечислять «суверенные» глупости можно бесконечно, но, к
сожалению, приходится признать, что все они воспринимаются очень серьезно
самими авторами. Общее впечатление таково, что имеешь дело с поразительной
незрелостью, с абсолютным культурным и юридическим примитивизмом. Это все
равно, что дать ребенку заряженный пистолет. Рано или поздно он выстрелит, но
неизвестно в каком направлении.
Надо сказать, что только часть «суверенных» глупостей
включена в тексты двусторонних договоров, подписанных Ельциным и местными
правителями. Но эта часть уже включена в систему юридических прав Российской
Федерации. Процесс пошел вглубь и по некоторым признакам приобрел необратимый
характер. На наших глазах происходит «растворение суверенных прав Российской
Федерации через одностороннее их присвоение со стороны автономных субъектов»
(Сиядулаев Н. Независимая газета - приложение «Регионы». 1998 № 3).
Нарушения федеральных законов, а также самых основных
конституционных норм, среди которых права человека, стали разменной монетой в
посткоммунистической и преддемократической России. На Кубани (Краснодарский
край) близкий к коммунистам губернатор Николай Кондратенко своим декретом
устанавливает дискриминацию языка турок-месхетинцев, проживающих в крае. В Адыгее,
Кабардино-Балкарии, Ингушетии, Северной Осетии-Алании, Бурятии. Башкирии,
Республике Коми, наоборот.
законодательно утверждается дискриминация русского языка.
В Мордовии сейчас президент, избранный 25% избирателей республики, присвоил
себе право назначать руководителей всех структур местной власти, вплоть до
председателя сельсовета. Парламент, составленный из «своих» депутатов, принял
решение продлить президентские, а заодно и свои полномочия до 2000 года, чтобы
не тратить время попусту на новые выборы.
Кстати, подобные ситуации складываются во многих
автономиях, где в штыки восприняли конституционную норму об ограничении
президентского правления двумя сроками и где глумятся над законом, принятым
Думой, о распространении этой нормы на выборных руководителей всех уровней.
Только за 1996-1997 годы Генеральная прокуратура России опротестовала 1500
законодательных актов, принятых в субъектах Федерации. Впрочем, без каких-либо
последствий, поскольку правовой механизм исполнения решений органов центральной
власти отсутствует. Министерство юстиции, которое вроде бы располагает
властными полномочиями, чтобы навести порядок, до сих пор не сделало ничего.
Конституционный суд почти за 2 года (март 1995 - декабрь 1997) рассмотрел всего
15 дел о конституционности законодательных актов субъектов Федерации. (Только в
одном из 15 случаев рассматриваемый закон был признан соответствующим
федеральной Конституции.) И что в итоге? Федерация неравноправных непокорных
автономий под руководством президента, который вместо утверждения согласия
занимается подстрекательством, федерация, конституционно спроектированная
некомпетентной и трусливой интеллигенцией...
Глава 3
ЕВРОАЗИАТСКОЕ
УРАВНЕНИЕ
То, каким образом будет распределена власть над Евразией,
сыграет решающую роль в установлении глобального господства Америки и ее
исторической судьбе» - мысль из эссе Збигнева Бжезинского «Геостратегия для
Евразии (Foreign Affairs. 1997. № 5), которое по странному совпадению вышло как
раз в то время, когда в России и во всем мире господствовала уверенность, что
страна вот-вот выйдет из кризиса и сотворит самое настоящее «экономическое чудо».
Те российские эксперты, кому попались на глаза пятнадцать страничек, написанных
«поляком», посчитали их кто - политической провокацией, кто - очередным
проявлением неодолимой ненависти к России, кто - тотальной дезинформацией
относительно неизбежного триумфа капиталистической реформы, организованной
Гайдаром - Чубайсом - Дубининым в согласии с указаниями Международного
валютного фонда. Как мог человек, живущий в Америке. быть таким отсталым и
несовременным, чтобы выдвигать проект, столь оскорбительный для нового
партнера, только что приглашенного за стол сильных мира сего?
Виталий Третьяков, главный редактор «Независимой газеты».
решил даже полностью опубликовать работу Бжезинского: пусть читатели сами
увидят, каковы настроения определенной - и немалой - части американского
истеблишмента. Очевидно, Третьяков хотел предостеречь читателей от соблазна
считать «перевод» России в класс «цивилизованных стран» свершившимся фактом.
Но большинство российских обозревателей просто пожали плечами. Пусть, мол,
старые советологи американской школы говорят. что хотят: как они ничего не
понимали во времена социализма, так по-прежнему и блуждают в потемках.
Безразличными остались не только прозападники, которые просто не могли
приравнять позицию Бжезинского к позиции Запада (как может «империя добра»
думать о нас так плохо?), но и практически все национал-патриоты, включая
коммунистов. Последние были убеждены, что «американские планы» ликвидации
России основывались на недооценке ее стратегической неуязвимости - проявилось
что-то вроде «синдрома непобедимости», выглядящего весьма своеобразно в стране
(не говоря уже о конкретных людях), последние девять лет занятой только
зализыванием ран после поражения. Тут проявились еще две типичные черты
современной российской политологии (и российской интеллигенции в целом):
историческая убежденность, что иностранцы не в состоянии понять Россию («Сибирский
цирюльник» Никиты Михалкова - последний яркий тому пример), и твердокаменная
уверенность, что Россия, всегда выходившая живой из страшных трагедий своей
истории, не может не победить даже после катастрофы, подкосившей ее в конце XX
века.
Что касается первого убеждения, можно только пожелать
россиянам пересмотреть его для их же собственной пользы. Да, американская
советология мало что понимала в советском и российском обществе. Но для того
чтобы спровоцировать катастрофу, оказалось достаточно потрясающей неспособности
самих российских элит и интеллигенции понять собственную страну. Похоже, что
именно россияне - я имею в виду наших современников - затрудняются понять самих
себя и свою историю. Что же касается наблюдательности иностранцев, то
достаточно перечитать маркиза де Кюстина. Разумеется, он принадлежал к
исключениям, но исключительной была и способность де Токвиля улавливать
основные черты американского общества. Кстати, как и де Кюстин, он тоже
француз. Так что вопрос не столько в том, что иностранцы в целом неспособны к
пониманию России (или любой другой страны), сколько в том, чтобы отыскать то.
что нужно, в океане глупостей, сказанных и произнесенных во всем мире. Полезных
мыслей всегда меньше, но они могут оказаться бесценными, если только вы не
думаете в глубине души, что и так во всем превосходите остальных. Как раз это и
является одним из характерных проявлений чувства неполноценности российской
интеллигенции. Что же до второго - твердокаменного, как я уже сказал, -
убеждения в стратегической неуязвимости России, то оно - просто симптом
впечатляющей культурной отсталости новых российских элит, не поспевающих за
глобализацией. С самого начала кризиса (если считать таковым саму констатацию
его существования и последовавшую за этим горбачевскую перестройку) они не
смогли понять, что глобализация ставит каждую страну, маленькую или большую,
сильную или слабую, в совершенно невиданное доселе положение. Юридические
критерии национального суверенитета отходят на второй план, а возможности
народа держать ответ перед самим собой, «индивидуально» по отношению к
остальному миру постепенно уменьшаются и сходят на нет. Разумеется, эта схема
проявляется по-разному в разных странах в зависимости от их размеров и ее
развитие идет не линейно. Но, несмотря на известные эмпирические различия,
тенденция носит общий характер и необратима. Никто и никогда, на каком бы
континенте он ни жил, не сможет больше пренебрегать ею. (Что, однако, не
означает отсутствия сопротивления и отчаянных, почти инстинктивных попыток
избежать этой участи.) Не приходится сомневаться, что в нынешнем виде
глобализация порождает потрясения и ведет к тяжелейшим локальным и всемирным
кризисам. Необратимость и неизбежность этого процесса также не означают, что
время от времени сила традиций не сможет пересилить ход событий, навязанный
внешним давлением. Но уже никто не может надеяться в будущем самостоятельно
решать свои внутренние противоречия.
Прошли те времена, когда Россия могла отразить нашествие
Наполеона своими собственными нравственными, экономическими, организационными,
технологическими, военными и географическими средствами. Прошло и время второй
мировой войны, когда великая страна еще могла своим героизмом и своими
промышленными и организационными возможностями изменить ход военного конфликта
и выиграть его. Мы живем в эпоху реальной интеграции (читай: подчинения слабых
сильному), и полагать, что богатство традиций, истории, «духовности» может
пересилить глобальное силовое поле, - чистое безумие, абсолютная слепота перед
лицом действительности. И россияне должны чувствовать себя в безопасности
меньше кого бы то ни было: именно они в годы посткоммунизма, едва утратив
статус второй сверхдержавы, лучше всех узнали, с какой скоростью оставленные
позиции сжимаются другими. Констатируя, что названные выше убеждения продолжают
превалировать среди прозападно настроенных российских политологов: испытываешь
нечто близкое к потрясению. Именно эти люди первыми должны были бы осознать
решающую роль внешнего давления, «помощи», экономических и политических «советов»
извне. Достаточно вспомнить роль всех этих факторов в переизбрании президента
Ельцина в 1996 году, не говоря уже о модели экономической реформы, избранной
Россией в посткоммунистическую эпоху. О каком национальном суверенитете можно
говорить? На какую энергию «русского духа» можно рассчитывать, если сами
россияне (я говорю о тех, кто владеет, распоряжается информацией и
распространяет ее) не способны понять, в каком мире они живут и действуют,
каким уровнем свободы реально располагают? Правда, теперь кое-кто начинает
замечать (с десятилетним опозданием!) расхождение целей и действительности и
заявляет о своем «разочаровании», обнаружив, что идеалы российских либералов -
права человека, социально ориентированная рыночная экономика, достоинство
человека - вовсе не совпадают с теми, которыми на деле руководствуется Запад. «Прозревшие»
- те самые люди, которые после краха коммунизма последовательно поддерживали
рождение системы, оказавшейся ни демократической, ни капиталистической и
основанной на самом неприкрытом воровстве и коррупции, что происходило с
одобрения США и Запада. Именно эти люди, видя как день за днем исчезает всякая
надежда на оздоровление, в конце концов обвинили население, народ в неприятии
любых идей цивилизованного развития. А после 17 августа 1998 года, когда в
Америке развернулась дискуссия на тему «почему мы проиграли в России?», они
вдруг очнулись и обнаружили, что способствовали передаче страны в руки «российской
элиты, состоящей из воров, хамов и безголовых людей” (Пионтковский
A. The
Moscow Times.
1999. 10 июня).
Процитированный мной Андрей Пионтковский - один из «разочарованных»,
все еще не смирившийся с тем, что его «открытия» уже были описаны одним из тех
самых западных экспертов, которых недооценила российская политология. Быть
может, Леон Гур - не самый блестящий американский аналитик, но следует
признать, что именно он в 1997 году обошелся без использования эвфемизмов,
объясняя россиянам, что с ними происходит: «Москва не может позволить себе
никакой политики противостояния США или НАТО. Существуют могущественные и
влиятельные силы - в особенности банковская и деловая олигархия, контролирующая
больше половины российской экономики и напрямую представленная в российском
правительстве, - которые решительно сопротивляются возникновению любых противоречий
в отношениях между Россией и Западом. Главный мотив этих влиятельных элементов
- делать деньги, а это возможно в основном через торговые связи с зарубежными
странами. Расширение НАТО не угрожает их интересам, однако Россия может
чрезмерно жестко на него отреагировать, а последующая возможная ее изоляция -
уже угроза» (процитировано по А. Пионтковскому - см. выше). Понятно, Андрей? Это
«те самые люди, которые защищают западные интересы и ценности в России». И как
раз эти господа, прозываемые «олигархами», вместе со своими политическими
покровителями получили похвалу, поддержку и деньги Запада. Эта команда, по
которой плачет тюрьма, все больше превращается - используя определение еще
одного бывшего поклонника Запада - в «режим, не представляющий Россию,
ненавидимым почти всей Россией, но в то же время высоко ценимый западными
руководителями, особенно администрацией президента США Билла Клинтона»
(Фельгенгауэр П. The Moscow Times. 1999. 10 июня).
Вчера они были наивными, теперь раскаиваются. А если это
запоздалое покаяние пришло, лишь когда игра закончилась и ничего уже не
исправить? Иногда история не прощает наивности. Как в 1991 году. когда все
рукоплескали распаду СССР, даже не задумываясь о его глобальных последствиях. Я
не хочу сказать - и намерен это уточнить, чтобы не быть неправильно понятым,
-что надо было сохранить старый СССР. Необходимо было осознать, масштаб
потрясений, к которым должен привести внутри и вне страны его мгновенный
распад, не сопровождавшийся мерами но предотвращению «ударной волны».
Российская интеллигенция же посчитала происходившее исключительно «внутренним»
событием на советском геополитическом пространстве. И этим подписала
собственный автопортрет: привилегированный класс, далекий от того народа, на
выражение интересов которого он претендует. Это просто скопление
интеллектуальных сил, лишенное подлинного стремления к свободе (несмотря на то,
что она стала его знаменем), прежде всего из-за непонимания ее сущности,
незнания основ правового государства. Таким образом, интеллигенция
продемонстрировала свою готовность продать свободу и право за классические
тридцать сребреников, реализуя конгломерат личных амбиций за счет драмы
миллионов сограждан: она показала себя элитой, полностью лишенной видения
национальных интересов, готовой продаться тому. кто больше даст, неспособной на
реалистичный анализ международного и стратегического положения России.
Сказанное почти полностью применимо и к отдельным секторам
аппарата (центрального и периферийного) КПСС, фактически оказавшегося у власти
во всех 15 республиках после краткого сезона «власти интеллектуалов»,
продлившегося в России с 1990 по 1991 год. С одним единственным, но
существенным отличием: они-то уже были частью власти, хотя и находились в
основном на ее нижнем и среднем уровнях. То обстоятельство, что местные
посткоммунистические элиты во многих случаях возглавляли лидеры республиканских
номенклатур, совершенно не означает, что у власти осталась и вся номенклатура.
Просто эти лидеры нуждались в знамени, под сенью которого могли бы представ
перед общественностью и, не имея ничего более подходящего под рукой, выбрали
единственное, что было знакомо их народам. И именно этот - более или менее
осознанный и добровольный, но эффективный союз между демократической
интеллигенцией и средним и нижним звеном партийного аппарата - открыл дорогу
олигархам, вышедшим из обеих групп3. А теперь, завершив это социологическое
отступление, необходимое для понимания дальнейшего, вернемся к Бжезинскому
который, будучи одновременно поляком и американцем, тем не менее немедленно с
чрезвычайной остротой и четкостью осознает, что проблему России надо
рассматривать не с «точки зрения только Европы или Азии, а как «евроазиатскую
проблему»- иначе не повлиять на решение судьбы мирового господства. Вот пример,
как по ту сторону Атлантического океана видится npo6лема России - и не только
после холодной войны, но и задолго до ее окончания. Будущим российским
руководителям стоило бы повнимательнее изучить его, вместо того чтобы
безразлично пожимать плечами.
Вкратце два основных положения Бжезинского таковы:
проблема России - евроазиатская и имеет решающее значение для мирового
господства. (Продолжая чтение, полезно помнить два прилагательных, выделенных
мной;
они чрезвычайно важны для стратегических разработок, как
россиян, так и европейцев.)
Напоминаю также основные этапы, указанные Бжезинским: в
краткосрочной перспективе (около пяти лет) помешать созданию на евроазиатском
пространстве враждебной США коалиции, в среднесрочной (около 20 лет) - создать «стратегически
совместимых партнеров» для трансъевроазиатской системы безопасности и, наконец.
в долгосрочном плане (более 20 лет) создать условия для «реального разделения
политической ответственности». Только что процитированная фраза - один из
редких случаев. когда автор эссе заботится о дипломатичности выражений. Ни
самом деле «реальное разделение политической ответственности» означает для
Бжезинского положение, при котором США командуют, а остальные - все остальные -
подчиняются (лучше, если осознанно) американским приказам. Не больше и не
меньше. Это не преувеличение. Сам автор несколькими строками ниже сообщает
читателю, что по крайней мере а течение жизни одного поколения мы все будем
обитать в «американским» мире, поскольку ни в одном из четырех основных
измерений власти - «военном, экономическом, технологическом и культурном» - не
существует центра, способного оспорить американское преимущество. Единственная
альтернатива, согласно Бжезинскому, - «мировая анархия».
Мы еще вернемся к этому важнейшему умозаключению, чтобы
высказать несколько небезосновательных сомнений в его верности. А пока что
стоит детально проследить ход мыслей автора. Успех среднесрочной стратегии,
предложенной Бжезинским, будет зависеть от способности США построить политику
альянсов с Европой, с одной стороны, и с Китаем - с другой, это «предопределит
будущую роль России». А поскольку определить будущую роль России - значит
решить уравнение власти в центре Евразии, что в свою очередь откроет путь к «мировому
господству», становится ясным, что российское уравнение самый важный узел,
развязывание которого определит облик XXI века. В этом Збигнев Бжезинский
полностью прав. И эта книга - во многом следствие признания его правоты.
Великая игра будущего развернется в центре Евразии, и
политика Америки по отношению к Европе и Китаю рассматривается как линия
мощного окружения евразийского центра, точнее, того политического образования,
которое сегодня в нем располагается. В этом контексте Европе достается роль
проводника американского влияния на Евразию, в том смысле, что любое расширение
европейского влияния должно быть исключительно «экспансией американского
влияния». При одном условии: европейские нации, вместе или по отдельности,
останутся зависимыми от американского покровительства. Естественно, что, если
потребность в защите исчезнет, понадобится найти столь же эффективную замену
опасности (или же искусственно ее создать), от которой союзникам придется
искать защиты. Похоже на пророчество? В свете войны против Югославии,
развязанной и выигранной НАТО, такое подозрение может обидеть автора. Это не
просто пророчество, это нечто большее - конкретнейшее заявление о намерениях,
стратегический план действий, реализация которого уже началась. Когда дело было
уже сделано, Стефен С. Розенфельд написал в «Вашингтон Пост» с мало
элегантным, но заслуженным нами, европейцами, оттенком наглости: «Теперь США
нависают над Европой гораздо больше, чем когда бы то ни было раньше со времен
окончания второй мировой войны (International
Herald
Tribune. 1999. 8 июня).
В то же время, предупреждает Бжезинский. необходимы
осторожные действия, чтобы помешать Европе достичь «чрезмерной политической
интеграции». В противном случае однажды она может пожелать «бросить США вызов в
геополитическом соперничестве». Американского аналитика больше всего волнует,
что Европа может обзавестись собственной ближневосточной политикой. Но это -
лишь искажение, дань времени, когда эссе было написано и когда Ближний Восток
был главной головной болью США. Вопрос стоит гораздо более широко. Что
произойдет, если Европа попытается расширить свое влияние на Евразию, свое
собственное влияние? Необязательно в качестве полновесной альтернативы
американскому, но и не исключительно в пользу интересов США? Иными словами, что
случится, если Европа начнет решать евроазиатское уравнение, исходя из
собственных интересов и собственного видения будущего (если оно у нее
появится)? Ответ достаточно предсказуем. Как мы знаем, идеи Бжезинского уже
реализуются полным ходом, что доказывает - это не размышления ученого-одиночки,
а полномасштабный план, порожденный мощными интересами и проводимый в жизнь
западными - прежде всего американскими - политическими кругами. Расширение НАТО
на Восток идет форсированными темпами, значительно опережая интеграцию новых
государств, вышедших из-за железного занавеса, в Европейский Союз. Правда
вступить в западный военный альянс гораздо проще, чем удовлетворить всем
требованиям Европейского Союза. Но столь же очевидно, что движение в эту
сторону полностью отвечает навязанном Европе роли «проводника» интересов
Америки.
Как оценивают эту американскую политику российские элиты?
В период с 1993 но 1996 год власть имущие во главе с Ельциным, - опасаясь
коммунистического реванша или же просто делая вид, что они его боятся, чтобы
напугать Запад и обеспечить себе условия для беспрепятственного разграбления
страны, - сделали все возможное для получения не только политического, но и
поенного покровительства США. Эти деятели (наиболее ярким представителем такой
политики был министр иностранных дел Андреи Козырев) даже сообщили
администрации Клинтона, что расширение НАТО на Восток чуть ли не желательно,
поскольку коммунистам тогда придется перейти в оборону. Все случилось совсем
иначе, но необходимо отдать должное Ельцину, Чубайсу, Козыреву и Гайдару -
расширение НАТО на Восток не было чисто американской затеей. Мало кто тогда
осознавал существование таких планов: теперь же многие кипят обидой и гневом.
Поздно, в США уже господствует мнение - и Бжезинский вновь становится отличным
его выразителем. - что, если российское руководство согласится с ситуацией, то
хорошо; если же не согласится. то пусть пеняет на себя. Дело будет поведено
так, что сопротивление обойдется России слишком дорого и в результате от него
придется отказаться уже на начальном этапе. «Сотрудничество с ними
(россиянами. - Д.К.) желательно, - пишет Бжезинский,-но так или иначе Америка
должна ясно дать понять, каковы ее глобальные приоритеты».
Здесь снова стоит задержаться на выражениях, используемых
Бжезинским. поскольку, как это часто бывает, язык выдает глубоко спрятанные
желания, открывая вид на панораму, имеющую мало общего с политическим реализмом
и логикой как таковой. Россию, пишет бывший госсекретарь США, следует «поощрять
в свершении столь долго откладывавшегося (long delayed) постимперского выбора в
пользу Европы». Слова «долго откладывавшегося» свидетельствуют о том, с каким
царским нетерпением Вашингтон ждал капитуляции России. Эссе было написано в
1997 году. К тому времени минуло только шесть лет со времени распада СССР, но
Бжсзинскому такой срок уже представляется «долгим откладыванием». Достаточно
этой маленькой детали, чтобы измерить исторический масштаб планов Бжезинского,
ненамеренного приноравливать свои темпы к невыносимой медлительности России. В
его схеме капитуляция Москвы - просто одна из задач краткосрочного плана на
пути к скорейшему достижению «глобальных приоритетов США».
Остается сделать единственно возможные выводы из
философии, блестяще выраженной Бжезинским. Итак, если бы темпы реализации
планов были правильными, т.е. реальными, то для нынешней России вообще не
осталось бы никакой надежды. Быть может, другие народы и культуры смогут
сопротивляться беспощадному катку глобальных приоритетов США, но сегодняшняя
Россия не может выстоять в одиночку и будет сметена с лица Земли или, скорее
всего, съежится до уровня Греции после краха империи Константинополя. Но
остается, быть может риторический, вопрос: а что, если темпы, продиктованные
Бжезинским, ошибочны? Хуже того: а что, если не только сроки, но и сама
перспектива - ошибка? Если его нетерпение - не что иное. как поверхностность и
невежество считающих себя всемогущими властителей? И если вся его философия на
самом деле не в состоянии интерпретировать глубинную динамику движения народов
и наций, не сравнимую с легковесными эпизодами текущей хроники, даже если они
занимают срок жизни поколения?
Я пишу эти строки и думаю, что Фернан Бродель не мог бы
родиться в Америке. И что прав Эдвард В. Сэйд, который пишет, что «США сегодня
занимают в мире положение глуповатого стража, который, однако, может нанести
ущерб больший, чем любая другая держава в истории» (Le Monde Diplomatique.
1999. № 6). Если это так, то Америку с ее глобальными приоритетами ждет
неприятный сюрприз. Разумеется, при условии, что ее приоритеты в самом деле
продиктованы «нетерпением» Вашингтона. Поскольку, что очевидно, в этом случае
уже невозможно решить уравнение власти над центром Евразии по-американски.
Точнее, его нельзя решить мирно. Война против Югославии показывает, что в
Вашингтоне готовятся и к такому развитию событий: добиться результата любой
ценой, включая войну, насилие, военное вмешательство. Разумеется, это вполне
возможно, но тогда число разнообразных переменных в уравнении не только не
сократится, но увеличится до бесконечности. Тогда вступит в действие «хантингтоновская»
модель «столкновения цивилизаций» (clash of civilizations), которое, однако, мы
знаем, может закончиться по-разному: как истреблением инков, так и неожиданным
воцарением непредсказуемого имама Хомейни... Если поставить вопрос по-иному,
то окажется, что он близко соприкасается с тем трехвековым спором, в ходе
которого россияне и европейцы пытались определить место России в мире. Спор
этот запутанный и свести его к упрощению невозможно, как нельзя упростить природу,
географию, психологию или историю страны - названной однажды «миром миров»
(Гефтер М.Я. Россия и Маркс// Из тех и этих лет. М. 1991) и
«страной-музеем»
(Stone N. La Grande Europa. 1878-1919. Roma - Bari: 1986 - цит
. по кн.: Bcnvcnuti F. Sloria della Russia
conteimporanea. Laterza, Roma -Bari.
1999). Дискуссия эта грешила определенными иллюзиями и непониманием сути
проблемы, но ее участникам нельзя отказать в осознании исключительной сложности
вопроса: невозможно спрямить дороги, которыми суждено пройти народам.
Что же касается дальновидности евроазиатской геостратегии
Бжeзинского. достаточно посмотреть на его предсказания относительно
европейской интеграции России. Всего лишь через два года (половина «краткосрочной
перспективы») новые связи России с НАТО и Советом Россия - НАТО, созданном в
Париже, уже серьезно повреждены различными факторами: бомбардировками Ирака,
решение о которых было принято США и Великобританией в одностороннем порядке, и
операцией в Югославии, проведенной НАТО вопреки мнению России. Заметьте, что у
этих действий есть характерная общая черта: полное безразличие к международному
праву и скрытое намерение унизить и свести к нулю роль ООН. Формальное принятие
России в «семерку», свершившееся в Бирмингеме в 1998 году. оказалось, как и
было ясно с самого начала, потемкинской деревней, построенной исключительно для
того, чтобы потешить президента Ельцина. Помощь и кредиты международных
финансовых организаций выделялись с благословения Вашингтона только до тех пор,
пока экономическая политика Москвы отвечала американским и западным ожиданиям. После
краха 17 августа 1998 года они были сокращены или заморожены. Сейчас они, может
быть. и будут возобновлены в надежде, что у власти в Москве останутся преемники
Ельцина. А во время войны в Югославии их откровенно использовали как средство
шантажа, чтобы Россия как можно меньше противостояла НАТО. Инвестиционная
политика, призванная «значительно приблизить Россию к Европе», так и не была
реализована. Даже политика разоружения, но рельсам, которой Россия продолжала
катиться в посткоммунистические годы, стала наталкиваться на решения
американских законодателей; вроде возобновления - пусть и в урезанной форме -
программы противоракетной обороны в нарушение советско-американского договора
по ПРО от 1972 года. Добавьте сюда американские санкции против российских
институтов, обвиненных в поставке ядерных и военных технологий Ирану, и
протекционистские меры против импорта российской стали. Прошло всего два года с
тех пop, как Бжезинский выписал свои рецепты, а ситуация уже настолько
изменилась, что их трудно представить публике как; средство для достижения
согласия.
Фактов более чем достаточно, чтобы не доверять подобной
геостратегии в целом. И не только и не столько из-за недостаточной культурной и
исторической содержательности концепции, сколько по причине чрезвычайной
опасности ее базовых предпосылок. Они вполне обоснованны и конкретны: анализ
Бжезинского содержит изрядную долю реализма, позволяющего без иллюзий и
сентиментальности изучать соотношение сил на игровому поле. С этой точки зрения
его анализ заслуживает самого пристального внимания. Прежде всего в той его
части, которая касается необходимости глобального взгляда на Евразию в целом -
только в таком контексте можно правильно поставить проблему. Будущее России,
как и мировое господство США в XXI веке, не может быть построено по кусочкам.
Это не торт, чтобы понемногу откусывать от него. Тут надо не собирать мозаику,
а действовать на основе целостного плана, в ходе реализации которого Евразия должна
будет измениться: постепенно, шаг за шагом, и тем не менее синхронно и
организованно. Не существует китайского или же европейского ключа к разгадке:
есть только один, двухконтинентальный ключ. Кто подберет его, сможет выиграть.
хотя никто не сказал, что одного его достаточно для победы. Но ясно - без этого
ключа победа невозможна.
До сих пор мы говорили об основных дезорганизующих
факторах - как внутренних, так и внешних, - которые определяют ситуацию в
России. Однако действие этих факторов, взятых и по отдельности, и в
совокупности, могло быть сведено к нулю или ослаблено действием противоположных
факторов, если бы не наличие, по крайней мере, четырех внутренних катализаторов
- политического, общественного, экономического и психологического, которые
характерны для России и способствуют ее распаду. Именно они - основная причина
многосторонней геополитической эрозии, разъедающей Российскую Федерацию. Они
возникли не вчера. Они начали проявляться в последнее двадцатилетие, а два из
них заметно усилились в самое последнее время, вслед за крушением Советского
Союза и Коммунистической партии.
Беспрецедентный кризис во взаимоотношениях между Москвой и
национальными субъектами
Центр после краха коммунизма оказался неспособен предложить
какую-то бы ни было идею национального единства. Лозунг перехода к капитализму
не мог заполнить вакуум, образовавшийся после гибели мифа о советской родине.
Не появились и лидеры, приемлемые повсеместно: низкий уровень культуры,
коррумпированность, отсутствие моральных принципов и элементарных
организационных способностей - общие характеристики российских политиков,
взнесенных наверх финалом эпохи реального социализма. Центр действовал крайне
нерешительно, когда возникала угроза национальной безопасности субъектов
Федерации. Достаточно вспомнить осетино-ингушский кризис и постоянную
напряженность в Республике Дагестан, где она может вылиться в конце концов в
самую настоящую воину.
Возникает впечатление, что Москва не в состоянии
пользоваться даже той формальной властью, которой располагает. Поражение в
первой воине с Чечней сильно подорвало доверие к центральной власти. К тому же
она оказалась не в состоянии организовать разумное налогообложение и
аккумулировать денежные средства, необходимые для сбалансированного развития
страны, демонстрируя тем самым полную неспособность исполнять роль посредника и
арбитра в отношении передовых и отсталых регионов. И это притом, что в нынешних
условиях дисбаланс регионов по уровню доходов, безработице и социальному обеспечению
разителен. Яркий пример тому следующий факт: 10 регионов производят 44%
внутреннего валового продукта. И поступления в федеральный бюджет поражают
своей неравноценностью: Москва дает 26% от общей суммы, Санкт-Петербург - 3,7%,
Нижний Новгород - 2,7% и т.д. Две трети налоговых поступлений в центр приходят
из 10-12 регионов. Распределение денежных средств еще более неравномерно.
До сих пор не существует юридической базы для обеспечения
основных форм экономической деятельности - таких, как владение капиталами,
распоряжение природными ресурсами федерального значения, распределение
налоговых полномочий между центром и автономиями. При таком положении вещей
совершенно естественно, что национальные субъекты, входящие в Российскую
Федерацию, и все ее автономии ищут помощь на стороне или пытаются как-то
защитить себя сами или придерживают собственные природные богатства (если
таковые имеются), т.е. сами решают свои проблемы. Единственное, чего пока им
недостает. чтобы вообще не нуждаться в центральном правительстве. - это
финансовой помощи из-за рубежа.
Однако в республиках, где большинство населения
придерживается исламского вероисповедания, в помощи извне недостатка нет:
Турция, реакционные и прозападные арабские режимы прямо или через посредников
вступают в контакты с местными властями - не везде одинаково интенсивно, но не
заметить их нельзя. «Великий Туран» - Турция, к примеру, уже давно взяла под
свою опеку Татарстан, Башкортостан и значительную часть Северного Кавказа. И
такую активность Турция проявляет не только в отношении российских регионов. К
примеру, крымских татар Анкара тоже всячески обхаживает. В Симферополе (столице
Крыма теперь он - территория Украины) имеется некий центр по культурному
взаимодействию и помощи, который, помимо прочего, ежегодно отбирает десятки
молодых людей для бесплатного обучения в турецких университетах.
В том же направлении, прибегая к самым различным
средствам, действуют Саудовская Аравия, Афганистан, Арабские Эмираты. Прибавьте
к этому еще и активность секретных служб некоторых западных держав и Израиля.
Через подставных лиц, агентов влияния, через всяческие культурные центры
открыто и тайно осуществляется все возрастающее давление (экономическое.
правовое, юридическое) на республики и автономии с целью ослабить контроль над
ними со стороны Москвы. Как уже было сказано, это относится прежде всего к
Татарстану, Кабардино-Балкарии, Башкирии.
Тем временем местные законы входят все в большее
противоречие с законам федеральными: русский язык систематически вытесняется
или ставится в подчиненное положение по отношению к национальным языкам; так
называемая «кадровая политика» (отбор, назначение, выборы администрации)
производится по национальному принципу - унаследованная от советских времен,
она теперь используется с обратным знаком, т.е. предполагает дискриминацию
русских. А в этнически и исторически русских peгионах действуют, кроме этих. и
другие катализаторы.
Беспомощность и одновременно коррумпированность
политического центра не могла не создать благоприятную почву для проявления
различных амбиций. Идея «делать по-своему», «освободиться от пут» стала как
никогда популярна в посткоммунистический период. Исчезновение централизованного
контроля, осуществлявшегося Коммунистической партией, - при всей его
неэффективности, но тем не менее единообразного и базирующегося на общепринятых
критериях, - не было компенсировано никакими другими системами регулирования.
После нескольких лет неопределенности региональные лидеры поняли, что в
отсутствие авторитетного центра им самим придется взять ответственность за
принятие решений со всеми вытекающими отсюда последствиями, получив вместе с
бременем и почет, и доход. Само собой разумеется, что региональные лидеры в
подавляющем большинстве вышли из рядов местного партийного и государственного
аппарата. Произошло это по вполне очевидном причине: партия с ее политической
монополией осуществляла подбор номенклатурных кадров только в своих рамках или «дочерних»
организаций, т.е. ленинского комсомола и профсоюзов. Когда компартия распалась,
на местах остались лишь прежние кадры - в отличие от того, что произошло в
Москве, где интеллигенция в массовом порядке смогла заменить (на какой-то
период) коммунистический аппарат. Таким образом в регионах именно «номенклатурные
люди» заняли командные посты, зачастую просто сменив таблички на дверях
кабинетов. Именно они и стали осуществлять переустройство общества - с их
багажом культуры, образования, профессиональной подготовки, приверженностью
идеалам демократии. А поскольку все эти характеристики находились на весьма
низком уровне, нетрудно себе представить, что произошло за эти годы во многих
российских регионах, брошенных на произвол судьбы Москвой. Тем более, что
действовали местные лидеры в условиях практического отсутствия гражданского
общества и крайне низкой политической культуры населения. Они жили и
действовали в стране, далеко не изжившей - а по-другому и быть не могло -
наследие тоталитаризма, привыкшей покорно мириться со злоупотреблением властью,
не знакомой не только с системой местного самоуправления, но даже просто хоть с
какой-то административной децентрализованностью. Все это позволило старым-новым
региональным лидерам почувствовать вкус к власти, фасад которой они лишь слегка
подкрасили в демократические цвета, осознать свою незаменимость в теперешних
обстоятельствах и почувствовать безнаказанность, несравненно более полную по
сравнению с той, какой они пользовались в породившую их всех эпоху социализма.
На этой благодатной почве в конце концов вызрели семена сепаратизма
и были заложены организационные основы для создания «независимых княжеств». Наиболее
заметно такого рода тенденции стали проявляться в конце 90-х годов в Приморье
(огромном регионе, расположенном на побережье Тихого океана и составляющем
часть так называемого российского Дальнего Востока), в Сибири (где определяющую
роль играет Красноярский край, не случайно выбранный генералом А. Лебедем в
качестве стартовой площадки для возвращения в большую московскую политику), на
Урале (в первую очередь в Свердловской области и в ее административном центре -
Екатеринбурге), на Кубани (она охватывает Краснодарский край, часть
Ставропольского края и Республику Адыгею, граничащую с беспокойным Северным
Кавказом и потому как бы предназначенную служить полигоном для сепаратистов и
централистов), в Поволжье (оно включает в себя такие русские области, как
Ульяновская, Пензенская, Самарская, Волгоградская, Астраханская, а также
республики:
Татарстан, Башкирию, Калмыкию; здесь, учитывая близость с
теми республиками, в которых наиболее отчетливо выявились сепаратистские
тенденции, роль русских областей будет решающей для укрепления или ослабления
федеральной власти).
В сфере собственности наблюдается непосредственное воздействие
тех центробежных сил, которые привели к распаду Советский Союз. В конце 1991
года республиканские элиты поняли, что ослабление центра дает им возможность
овладеть теми богатствами, которые до той поры находились под его контролем.
Следуя примеру Москвы, которая подвела юридическую базу под массовую и
стремительную приватизацию общественной собственности, региональные элиты
повторили на местном уровне аналогичную операцию по расхищению не только
промышленности, но и земельных и подземных богатств. Именно на разделе
собственности в посткоммунистический период столкнулись интересы центральных и
региональных властей.
Со всех точек зрения подобное «распределение»
собственности не слишком благоприятствует плавному переходу к рынку (и в этом
смысле реформаторы московской мэрии были правы, выступая против него), но
региональные лидеры имели резон настаивать на нем. Они искали и находили
поддержку у населения, настроенного против московских «грабителей», и не зря,
поскольку на самом деле последние нисколько не были заинтересованы в реформе, в
переходе к рынку и их цель состояла лишь в том, чтобы завладеть всем «пирогом»
- как в центре, так и на местах.
Здесь берет начало постоянное противопоставление «региональной»,
«республиканской» собственности и «федеральной». Спор по их поводу нашел
разрешение в бесконечном множестве компромиссов, которые, как мы уже видели,
исходили непосредственно от ельцинской администрации и работали на личные
интересы президента. Когда дело было сделано и большинству людей в России стало
ясно, что их бессовестно обманули и ограбили, периферийная элита, тоже
получившая часть награбленного, испугалась, что ее призовут к ответу, и тогда
ей придется либо возвращать присвоенное, либо спасаться бегством. Однако всем и
каждому понятно, что упаковать чемоданы и смыться за границу куда проще из
Москвы, чем, скажем, из Екатеринбурга, а надеяться на защиту все более
слабеющей центральной власти - глупо. И потому многие из региональных лидеров
выстроили для себя очень простую, логичную и удобную (для них, но губительную
для России как государственного организма) цепочку рассуждений: не будет
единого государства - не будет и государственных законов, не станет законов -
исчезнет угроза юридической и уголовной ответственности; на региональном же
уровне проблем нет: власть наша, и законы мы установим свои.
Воздействие этого катализатора невозможно оценить без
учета того факта, что русские всегда были основной составляющей Российского
государства. Национальный русский характер с его достоинствами и недостатками
- главный ориентир для объяснения российской истории: русской революции,
крушения русского «коммунистического эксперимента». Ослаблять русскую
составляющую - значит подрывать на корню само существование Российского
государства: совершенно очевидно, что Октябрьская революция в основном
восстановила Российскую империю и границы Советского Союза почти совпали с
прежними имперскими границами. Я считаю это неоспоримым историческим фактом,
который к тому же определяющим образом воздействует на сознание и поведение
самих русских. Констатация данного факта не имеет под собой никакой
националистической подоплеки, ибо в данном случае речь идет не только о
достоинствах, но и недостатках народа. (Возможно, западному читателю будут не
по вкусу рассуждения такого рода, но их никак нельзя исключить из того
контекста, и котором разворачивается дискуссия о будущем России.) Как было
справедливо как-то замечено, «федерализм в России невозможен без справедливого
учета национальных интересов русского народа, который составляет более 83%
населения».
Исторически сложившееся различие между республиками
(организованными по национальному и этническому признаку) и областями,
унаследованное с советских времен, постепенно усугубилось в ущерб русскому
населению. Советский режим старался (опасаясь разрушить политическую мозаику)
избежать монополизации власти доминирующей «русской нацией». Правда, нельзя
сказать, чтобы эта политика проводилась последовательно на всем протяжении
советского периода. Исключений было много и они носили трагический характер.
Однако нет сомнений, что в целом Москва отодвигала на второй план интересы
русских, добиваясь расположения этнических и религиозных меньшинств,
проявлявших разную степень строптивости. В такой линии были свои слабости и
недостатки, но ей нельзя отказать в определенной логике. (Подобная политика
позволила Тито сохранять целостность Югославии в течение сорока лет.) Конец же
эпохи коммунизма лишил эту политику всякого смысла, а в наследство от нес
осталась дискриминация русских внутри страны, где они составляют подавляющее
большинство населения.
Данные проведенных в 1996-1997 годах социологических
опросов позволяют выявить потенциально взрывоопасные тенденции, порожденные
такой ситуацией. Особый интерес представляют, на наш взгляд, два опроса -
проводившиеся в Краснодарском крае и в Башкирии. Среди опрошенных в обоих
случаях - местная элита, директора предприятий, представители национальных
культурных учреждений, предприниматели, творческая и научная интеллигенция
(приводимые далее данные взяты из исследования: Национальные интересы и
проблемы безопасности России. М.: Фонд Горбачева. 1997).
Результаты свидетельствуют о том, что в Краснодарском крае
- обширном регионе, в котором проживает приблизительно 4 млн. русских вместе с
представителями 22 других национальностей (многие из них сохраняют компактное
местожительство, язык и национальные традиции), происходит постепенное
нарастание напряженности: более 51% опрошенных проявляют «озабоченность»
национальными отношениями в своем регионе, 27,4% - «серьезную озабоченность».
Кроме того. участники опроса отмечают острую напряженность между всем
населением в целом и группами мигрантов и беженцев, появившимися после распада
СССР вследствие кризисов, поразивших соседние государства - бывшие советские
республики. По отношению к этому второму фактору, провоцирующему напряженность,
проявляется дальнейшее расхождение в его оценках между славянским (русские.
украинцы, белорусы) и «тюркским» (турки-месхетинцы, азербайджанцы, адыгейцы и
т.д.) населением. Как можно видеть, проблема чрезвычайно сложная и простых
решений у нее нет. Она требует исключительной дипломатической ловкости и
одновременно мощной репрессивной системы. Ни того, ни другого в настоящее время
нет и не предвидится.
Что касается Башкирии (или Башкортостана), то там ситуация
даже более парадоксальная. Башкиры - нация, которая дала название республике и
в этом смысле здесь «хозяйка». - составляют лишь 21% от населения республики,
тогда как татары 28. а русские и того больше - 39%. Социологические
исследования показывают, что башкирские лидеры открыто стремятся «установить
под лозунгами национального возрождения фактическое господство титульной нации».
Аналогичные симптомы с различной интенсивностью
проявляются, к примеру, и в Республиках Тыва и в Саха (Якутия). Соответствующая
реакция со стороны русского этноса произойти не замедлила и в случае усиления
напряженности может стать более резкой. «Ущемление прав» русских ведет к росту
русского патриотизма и великорусского шовинизма, что в свою очередь вызывает
ответную реакцию национальных, меньшинств - напряженность раскручивается по
спирали, которой не видно конца.
Сегодня в России больше больных людей, чем было 10 лет
назад, больше пьяниц и алкоголиков, больше душевнобольных, больше слепых и
глухих, больше инвалидов. Смертность превышает рождаемость и среди мужчин, и
среди женщин - по этим показателям Россия стала абсолютным исключением в мире
90-х годов. Ни одна страна, а уж тем более страна индустриальная с высоким
уровнем грамотности, не знала такой демографической катастрофы: из-за
негативного соотношения между смертностью и рождаемостью русское население
уменьшается в среднем на миллион человек в год. Отрицательные показатели
характерны для всего населения, но для русской его части они самые низкие. И
это легко объяснимо: именно те регионы, где превалирует русское население,
наиболее пострадали от так называемых ельцинских реформ. В них (по политическим
причинам, о которых речь шла выше) коммунистический режим сконцентрировал
большую чисть военной промышленности, технологический и интеллектуальный
потенциал страны, т.е. все то. что Гайдар и его сподвижники считали ненужным,
подлежащим скорейшему уничтожению. И хотя «реформы» провалились, но уничтожение
прошло успешно. Последствия очевидны для всех, кто не слеп.
Кризис, разразившийся 17 августа 1998 года. наглядно
продемонстрировал. как далеко зашел процесс распада, - зачастую он проявлялся
в чисто автоматических, инстинктивных реакциях. В драматическом хаосе ответных
мер, предпринятых областями и республиками, российские автономии выдвинули
лозунги «каждый за себя», «спасайся, кто может» и реализовывали их, не
дожидаясь решений Центра и порой даже не делая попыток хоть кик-то скоординировать
свои действия. Достаточно привести всего несколько примеров.
Сразу после падения рубля Тульская область (губернатор -
коммунист Василий Стародубцев) принимает решение о том, что цены на все товары
широкого потребления в розничной торговле должны утверждаться властями; г. Калининград
(губернатор Леонид Горбенко) объявляет «чрезвычайное экономическое положение»,
провоцируя острую полемику во всей московской прессе; г. Красноярск (губернатор
Александр Лебедь) создает «группу быстрого реагирования», наделяя ее
полномочиями проверять всю коммерческую деятельность с целью борьбы со
спекуляцией; г. Кемерово (губернатор Аман Тулеев) начинает создавать «областной
золотовалютный резерв»; в Самаре выпускаются облигации областного займа без
всякого согласования с Центробанком и объявляется, что его погашение
гарантируется «всем достоянием области»; г. Екатеринбург (губернатор Эдуард
Россель) принимает решение установить региональную монополию на алкогольную
продукцию. Десятки регионов немедленно заявляют о прекращении налоговых
платежей в федеральный центр, и целая группа автономий втихую принимает те же
самые меры, не заявляя об этом официально. На фоне всеобщего разброда и
сумятицы выделяются всего два субъекта Федерации: Приморье (губернатор Евгений
Наздратенко) и Москва (мэр Юрий Лужков). Оба их руководителя призывают избегать
паники и объявляют о своей лояльности» центру. Но причины подобного поведения,
внешне идущего против течения, - явно политические, явно личные и явно
конъюнктурные. Наздратенко не может обойтись без поддержки Кремля и считает,
что он ее заслужил, оказывая в свою очередь полную поддержку Ельцину во всех
трудных ситуациях. Лужков стремится превратиться в национального лидера и метит
в президентское кресло - таким образом, в его «лояльности центру» легко
прочитывается заявка на всероссийскую власть, особенно когда он переходит к
угрозам. Через Москву, заявляет он, проходит 50% всего продовольственного
импорта страны, и те, кто выбирает автаркию, пусть знают, что Москва может
ответить блокадой. Довольно тревожное заявление. Особо тревожное с учетом
того, что все основные российские торговые артерии уже давно стали ареной
тотальной продовольственной войны, где царит принцип: «в нашу область
пропускается все и не выпускается ничего» - по крайней мере, если не будет
заплачена пошлина. Воронеж блокирует вывоз сахара и картофеля, Липецк - молока,
Белгород запрещает вывоз растительного масла, Ставрополь устанавливает ценовой
потолок на товары широкого потребления и налагает временный запрет на вывоз всей
сельскохозяйственной продукции, Краснодар запрещает вывоз товаров «социального
назначения», Самара арестует партии сахара и растительного масла,
переправляемые через ее границы. Все такие меры можно было бы счесть за мелочь,
за нервный срыв, объяснить растерянностью перед лицом чрезвычайных
обстоятельств. Если бы только тем самым не разжигались искры, тлеющие под золой
взаимных территориальных претензий, - их начинают предъявлять друг другу даже
чисто русские области, вступающие в спор из-за границ, которые десятилетиями,
если не веками никто таковыми не считал. А что будет, если чрезвычайные
обстоятельства станут еще более чрезвычайными и из временных превратятся в
постоянные?
Нарисованная нами картина весьма пестра, в некоторых
аспектах противоречива, изменчива, поскольку определяется временной
конъюнктурой, отношением губернаторов и президентов к жестоким московским
баталиям. Очень сложно охарактеризовать положение в целом: тем не менее
вырисовываются некоторые общие для целых групп субъектов федерации линии
поведения, которые продиктованы объективными факторами и не зависят от
произвольных решений и случайных обстоятельств. Эти объективные факторы иногда
вступают в противоречие с описанными здесь тенденциями, а иногда их обостряют.
С этими предварительными оговорками можно в заключение данной главы предложить
разделение субъектов Федерации на четыре основные категории.
а) Добывающие4. Они нередко оказывали поддержку
ельцинскому центру, будучи больше других заинтересованы в «экономической
реформе» в той ее форме, которая проводилась в посткоммунистический период и
проводится в основном до сих пор, когда главная ставка делается на экспорт
первичного сырья. Местные элиты были и остаются заинтересованы в экспорте
больше, чем в развитии внутреннего рынка, выступают за свободное
ценообразование и за максимальную экономическую открытость в отношении Запада.
Эти субъекты Федерации тяготеют к Центру, по крайней мере до тех пор. пока в
Кремле господствуют соответствующие политические тенденции. В противном случае «добывающие»
субъекты могут превратиться в мощный дестабилизирующий фактор.
б) Аграрные5. До ельцинской «реформы», т.е. вплоть до
последней фазы социалистического периода, эти субъекты федерации в основном,
хотя и в очень скромных рамках, сами себя обеспечивали продовольствием. По
прошествии десяти лет им это удается куда хуже, но они сохранили стремление к
развитию внутреннего рынка. Они - более закрытые области и республики, которые
стараются увернуться от ударов, наносимых Москвой, и изолироваться даже от
граничащих с ними регионов. Не случайно власть в них по большей части находится
в руках коммунистов и аграриев, которые и в политическом смысле заинтересованы
в возможно большей независимости от враждебного им московского Центра. Будучи в
оппозиции к нему, руководители этих субъектов Федерации по причинам
политико-идеологического характера не подвержены сильным центробежным
тенденциям. Более того, они могут стать серьезной опорой для сохранения
унитарного государства, если в центральном правительстве возобладают
политические взгляды, которые им близки. в) Иноэтнические6. Эти федеральные
субъекты (за редким исключением) демонстрируют центробежные тенденции. Причины
в первую очередь националистические и лишь во вторую-социально-экономические.
г) Урбанизированные и индустриальные7. К этой категории
субъектов Федерации относятся регионы наиболее «русские», и именно они, как
.уже говорилось, больше всего пострадали от ельцинских «реформ». Естественно,
что именно отсюда исходит наибольшая враждебность к Центру, чья
социально-экономическая политика представляется деструктивной и противоречащей
русским национальным интересам. В случае смены власти в Кремле и ее
переориентации на отстаивание национальных интересов такие субъекты федерации
вполне могут стать главной опорой единения. Короткий опыт правления Е.
Примакова (с осени 1998 по весну 1999 года) весьма показателен: наибольшую
поддержку он получил именно от этих регионов.
Бывает, что судьба нации, народа зависит от какого-нибудь события
в прошлом, от обычая, от генетических истоков, которые скрыты в дальнем и
потайном углу. куда не хочется оглядывать или существование которого
отрицается. Для России такой «тайник» - Великий Север, на первый взгляд
пустынный и второстепенный, если судить по географическим признакам. Но он
остается Великим во всех своих проявлениях: его бескрайние просторы
простираются от Финляндии до Берингова пролива по всей верхней части России -
страны, размеры которой вызывают подозрения и страх. Широкая полоса Русского
Севера с негостеприимным климатом, но невероятными природными богатствами
начинается от арктического Полярного круга и простирается вширь на 11 часовых
поясов. Таков Великий Север.
Русский Север всегда был. несмотря на вечную мерзлоту,
источником огромных надежд, сравнимых, может быть; только с утопическим
стремлением построить новое общество. Новый мир на Севере строился на
железобетонных сваях, чтобы дома не сгибались и не уходили в землю, как старые
бревенчатые избы. Надо помнить, что само присутствие человека на севере уже
поражает воображение. И беспокоит Вселенную.
Однако планы социалистического строительства не имели
прямой цели преобразования Вселенной. Они предусматривали всего лишь новый
порядок, в котором природа подчинена человеческому разуму. В период
индустриализации советская власть построила на Севере 1400 городов и поселков:
от таких больших промышленных центров, как Норильск, возведенный с нуля на
границе с тундрой, до средних и мелких населенных пунктов, появлявшихся рядом с
залежами полезных ископаемых, рядом с лесом нефтепромысловых вышек или фабрик
первичной переработки сырья. Иногда города и поселки строились рядом со старыми
поселениями коренных жителей Севера, постепенно поглощая и растворяя их. Но
чаще всего преобладал принцип целесообразности развития социалистической
индустрии. Об условиях для самих строителей социализма особенно не заботились.
А тем временем города росли, похожие друг на друга, как детские кубики.
Эти города казались островками в море вечной мерзлоты на
расстоянии в тысячи километров друг от друга, не связанные между собой ни
автомобильными, ни железными дорогами, построить которые на вечной мерзлоте
изначально невозможно. В каждом городе был свой аэропорт с отполированными до
блеска ветром взлетно-посадочными полосами. Кому-то это нравилось, кому-то нет.
Кое-кто насмехался над пролетарским Прометеем, который осваивал ледяную
пустыню, похожую на лунный ландшафт, а кое-кто просто не понимал, зачем все это
было сделано.
Но бесстрастная статистика говорила сама за себя. В 1991
году на Крайнем Севере жили 13 миллионов человек. Они ехали туда, движимые
энтузиазмом или желанием заработать, по заданию партии или в поисках
приключений. Такой сплав устремлений вряд ли с чем можно сравнить. Это нельзя
сравнивать с покорением Дикого Запада в Америке: слишком большая разница в
климате, в мотивации людей, в истории двух стран. Советские первопроходцы были
движимы различными, может быть, даже противоречивыми устремлениями. У многих из
них были личные причины, которые не отражались в партийных «характеристиках»,
составлявшихся для винтиков этого большого механизма. (Мы не говорим здесь о
репрессиях, лагерях и принудительном труде. речь идет о тех, кто ехал на Север
добровольно, в частности и на заработки.) Бывало, что людей влекло туда
любопытство, или, может быть, ими двигало желание уйти из-под всесильного и
повсеместного контроля партии. Кроме того, в самых отдаленных краях, вроде
Колымы, оставались бывшие лагерники и их надзиратели, которые не могли уехать
из привычных мест (им просто некуда было ехать) или которых навсегда
приворожила к себе красота сурового края.
Освоение Севера было гигантским по размаху предприятием.
Оно было настолько массовым, что даже теперь, 10 лет после крушения советской
системы, население Крайнего Севера в 4 раза превышает население в подобных
зарубежных районах: в Канаде, Гренландии, на Аляске. Впрочем, тогда определение
«Севера» было достаточно широким: «Районы Крайнего Севера и прилегающие к ним
территории». Под это определение попадали и остров Рудольфа (82° северной
широты), и Курильские острова на 32° южнее. Коэффициенты заработка
варьировались, хотя и приблизительно, в зависимости от продвижения на север, но
они заметно отличились от аналогичных коэффициентов, принятых в капиталистических
странах. «Северный коэффициент», установленный канадским географом Амденом.
представляет собой довольно сложную шкалу от 0 до 1000 единиц, состоящую из 10
параметров, которые включают географические, природные и
социально-экономические факторы. Например, за 0 принимается 45° северной
широты, а за 100 - Северный полюс. Еще один параметр - состояние почвы: если
земля не может «восстанавливаться», т.е. размораживаться хотя бы в верхних
слоях, на 4 месяца в году, прибавляется еще 20 единиц, если на 3 месяца - 50
единиц: максимальное число единиц (I00) прибавляется в случае почв, в которых
вечная мерзлота проникла на 450 м вглубь. Другой параметр - вид растительной
зоны: хвойные леса - так называемая тайга, покрывающая большую часть Сибири,
где средний европеец вряд ли смог бы долго продержаться, - оцениваются в 0
единиц, тундра - в 80, а каменная пустыня, где не растет даже мох, оценивается
максимально: 100 единиц. И еще: проживание в северных условиях в поселке с
пятьюстами жителей оценивается в 75 единиц, но. когда число жителей не
превышает 25 человек, - 90 единиц. Ученые-географы из Кольского филиала
Академии наук на основании шкалы Амдена недавно рассчитали «северный
коэффициент» для российского Севера. Для Архангельска он составляет 231
единицу, Якутска - 302, острова Врангеля - 800, а для Земли Франца Иосифа - 875
единиц.
В странах, которые принято называть «цивилизованными» (США
и государства Европы), считается, что люди могут более-менее нормально работать
при 200-400 единицах по этой шкале и при условии, что они обеспечены
необходимым питанием, одеждой, теплом: в районах с более суровым климатом люди
работают вахтовым методом: там не строят города на вечной мерзлоте - слишком
велики затраты. (В связи с этим Канада, например, никогда не стремилась построить
атомный ледокол.) Советский Союз, естественно, имел не только другие критерии,
но и другие потребности. И в мире никогда не было страны, которая так бы, как
он, стремилась быть независимой от всего остального света. Россия унаследовала
от СССР весь Крайний Север. В мире нет другой страны с такой протяженностью и с
такими запасами природных ископаемых в столь труднодоступных местах.
Самая главная причина титанических усилий в освоении Севера
заключается в
том, что пятая часть внутреннего национального продукта
Советского Союза
приходилась на северные регионы. И до сих пор это так,
несмотря на то, что
население там сократилось до 11,9 миллиона человек (включая
158 тысяч
представителей малых народностей - коренных жителей Крайнего
Севера,
которых нельзя причислять к переселенцам). С Крайнего Севера
поступает 60%
всего энергетического экспорта России. После проведенной
приватизации в
частных руках оказались такие богатства, которые не
снились арабским шейхам: 90% запасов газа. 75% нефти, 90% олова, свыше 80%
золота и более 50% всех рыбных ресурсов страны.
Таким образом, мы подходим к ответу на ранее поставленный
вопрос. В борьбе против Запада автократичный Советский Союз стремился
обеспечить свою независимость во всем. Покоренный и освоенный Великий Север
имел для СССР многостороннее значение. С одной стороны - стратегическая
важность для экономики, с другой - недоступность для потенциального врага, кем
бы он ни был. Для достижения поставленной цели все средства были хороши,
приемлема любая цена.
С точки зрения экономических понятий, которые называются «рыночными»,
- это чистой воды абсурд, поскольку нет смысла добывать нефть, если стоимость
одного барреля в 3-4 раза выше, чем на мировом рынке. Абсурд исчезает, если
представить, что страна не собирается никоим образом зависеть от мирового
рынка, но он возвращается, как только тяготеющая к изоляции
политико-экономико-социальная система перестает существовать. На первый взгляд
в этом случае, казалось бы, достаточно «вернуться к нормальной экономике». Но
что делать с теми 1400 городками и поселками - «лунными станциями», которыми
так гордилась советская власть? Что делать с 13-ю миллионами людей, которые там
живут и работают? Начинают планировать закрытие и переселение сотен поселков.
Россия прощается с мечтой покорения Великого Севера, забывая, однако, что эта
мечта родилась не в СССР - это была мечта многих поколений русских людей на
протяжении последних трех веков.
Но главное - в другом: приходится констатировать, что без
Великого Севера Россия, пусть без социалистической плановой экономики, с
неутопической и неавтократичной экономикой, умрет. Потому что для выхода на
мировые рынки нужны товары для продажи, а не только благие намерения. А страна,
разрушенная руками ее собственных жителей, не имеет товаров на продажу, помимо
тех, что ей достались в наследство от самой природы. И следовательно, мы
возвращаемся к тому, с чего начали: освоение Cевера - важнейшнее необходимое
условие для перехода России к рыночной экономике; задача настолько же важная,
насколько для Советского Союза было необходимым обеспечить себе мировое
господство.
Конечно же, речь идет о вещах, которые требуют разного
подхода и в чем-то противоречат друг другу. Но основное различие между этими
двумя устремлениями заключается в том, что второе, несмотря на всю
иллюзорность, проводилось правящим классом решительно и сознательно, с
фанатическим упорством (но крайней мере, на определенном историческом этапе) в
достижении поставленной цели как для торжества идеалов интернационализма (без
этого не удалось взять власть в свои руки), так и в национальных интересах.
Современная российская правящая элита демонстрирует неспособность выработать
какую-либо программу, не имеет никакой национальной идеи, которая могла бы
сплотить волю народа.
Рынок - это следствие, результат длительных процессов в
экономике, технологии, политике, структуре государственного управления. Он не
зависит от воли одного человека или тысячи людей и не является знаменем, с
которым идут на приступ крепости. Еще хуже. если люди. размахивающие им как
знаменем, оказываются впоследствии заурядными мошенниками и ворами,
действующими исключительно в своих личных интересах. Эти интересы так далеки от
нужд собственной страны и ее народа, что их можно воспринимать только в контексте
мирового финансового сообщества. Вот такие они - новые «интернационалисты»,
олицетворяющие единственный признак современности, или лучше сказать-
стремления идти в ногу со временем, который имеет посткоммунистическая элита,
рожденная в тайном браке между отбросами советского общества и низшими
партийными и государственными чиновниками в самый расцвет «единомыслия» в мире
финансовой глобализации. Российские олигархи отдались душой и телом идее своего
личного преуспевания, совершенно пренебрегая историей и насущными проблемами
своей страны. В этом они нашли полное понимание и поддержку со стороны западных
проповедников новой религии - абсолютного либерализма и экономике. Случается,
что в хороших семьях вырастают как нормальные дети, так и мошенники. Не все
рекомендации, за которыми Анатолий Чубайс и Егор Гайдар ездили в Гарвард,
оказались мудрыми и беспристрастными. 17 августа 1998 года покачало, что
распахнутые двери для не ограниченной ничем конкуренции привели Россию к
катастрофе. Когда я пишу эти строки, такая же, равная по своим последствиям
катастрофа произойдет, если под прикрытием аргумента, что «финансировать его
экономически нецелесообразно», Север будет брошен на произвол судьбы. Где-то на
этот счет уже принято решение (может быть. на основании расчетов какого-нибудь
калифорнийского университета), что для сокращения расходов необходимо сократить
«избыточное население» в северных районах. Оно соответствует логике
мультинациональных корпораций, которые для того, чтобы «остаться на рынке»,
выбрасывают десятки тысяч людей за ворота своих филиалов, разбросанных по всему
свету. Но такая логика вряд ли приемлема, когда речь идет о таком конкретном
историческом и человеческом явлении (в противном случае это неслыханное
насилие). Чтобы положить конец делу, которое подходит к своему финалу,
посткоммунистические правители России применили и отношении Севера тот же
подход, что и их предшественники, только с обратным знаком (что было. естественно,
гораздо легче). Им достаточно было перестать заботиться о Великом Севере как о
чем-то, что могло пригодиться. За отсутствием других предложений подумали, что
для решения проблемы достаточно прекратить снабжение. Разумеется, людям было
сказано, что им окажут помощь в обустройстве на новых местах, и что Москва
возьмется за организацию массового переселения «избыточного» населения. Но уже
очень скоро стало ясно, что, поскольку вся Россия погрузилась в бесконечный
кризис, переселяться некуда. Никто не ждал этих людей, никто не готовил для них
жилье. Словом, для них не нашлось ни места, ни сочувствия, как и для 25
миллионов русских, которые неожиданно для себя оказались за пределами родины в
момент, когда Ельцин - Кравчук - Шушкевич решили покончить с СССР.
Работы не было и нет не только на Крайнем Севере,
поскольку вся российская экономика пошла под откос. Ждать же, что у
федерального правительства, совершенно неспособного думать о национальных
интересах, найдутся средства для Севера, не приходится. А поскольку прожиточный
минимум на Крайнем Севере (кстати, основанный на устаревших и очень
оптимистических данных) вдвое больше среднего прожиточного минимума по России,
впервые за многие десятки лет возникла тяжелая проблема для населения огромных
территорий: в подавляющем большинстве люди оказались на грани нищеты: на каждое
рабочее место приходятся десятки претендентов. В самом лучшем положении
находится Ямало-Ненецкий автономный округ, где на каждое рабочее место очередь
в 9,2 человека, так как на общем фоне он выглядит «арабским эмиратом»: на
чукотских биржах труда на одно вакантное место приходятся 72 кандидата, в
Корякском автономном округе - 66.
Неизбежно: те, кто может уехать, уезжают без колебаний. Но
для этого надо иметь силы. Надо быть готовым к тому, что «из огня попадешь в
полымя». Прежде всего, уезжает молодежь. Остаются самые слабые, пенсионеры,
инвалиды - те, о ком не заботится ни федеральное правительство, ни местная
власть. В Магадане, на берегу Охотского моря, уже 50% населения составляют
пенсионеры. Это рекорд, к которому приближается Карелия - более 30% населения.
Такая ситуация похожа не на организованное отступление, а на бегство с криком «спасайся,
кто может». Москва просто погасила свет, выдернув шнур из розетки, и
повернулась лицом в другую сторону. Куда более интересно следить за интригами в
Кремле или проводить время в роскошных казино. Только в 1998 году завоз в
районы Крайнего Севера товаров, продуктов и горючего сократился на 1 млн. т по
сравнению с предшествующим годом. Для десятков тысяч людей это грозило холодом
и голодом на протяжении долгой и суровой северной зимы. Число медицинских
работников в этих районах сократилось на треть по сравнению с тем, что было 6
лет назад.
Уезжают все, кто может, пока не закрылись, как закрываются
ворота заброшенного кладбища, последние авиалинии. Отменены уже почти все
маршруты, связывавшие северные районы Сибири с южными. Раньше самолетом люди
могли хотя бы на короткое время слетать на юг, чтобы глотнуть теплого воздуха,
увидеть живые цветы, погреться на солнце, от которого не болят глаза, уставшие
от яркого отраженного от льда и снега света. Но теперь из Анадыря (север
Камчатки) самый короткий путь в Петропавловск, который находится на юге
полуострова... через Москву. Не существует транспортного сообщения по морю.
Средняя продолжительность жизни чукчей, одного из 158 коренных народностей
Великого Севера, сократилась до 34 лет. Остальные народности приближаются к
этому показателю. Алкоголизм и туберкулез косят всех без разбора. Русские,
украинцы, белорусы, которые остались там, с тоской вспоминают времена. когда в
районы Крайнего Севера поставлялось все необходимое и легко переносились 60°
мороза, когда постоянно работали отопление в домах и можно было чувствовать
себя надежно и защищено. Времена, когда покорителям Крайнего Севера был везде
почет и уважение, ушли безвозвратно. Великий Север умирает вместе с Россией,
опережая ее.
И Европа, и Китай, и Япония - все они рассматриваются
Америкой как орудия своей политики и никому не позволено сделать иной выбор.
При таком сценарии России необходимо найти ответы на два ключевых вопроса: а)
какую роль в долгосрочном плане она хочет играть в Евразии и б) какой она видит
себя в международном контексте с учетом безвозвратной утраты своего статуса
мировой державы?
Как это ни горько для россиян, точка отсчета находится
теперь именно здесь, что наступило неизбежно - больше десяти лет они делали все
возможное для разрушения собственного дома, отдаваясь в чужие руки, распродавая
собственность и достоинство. Сегодня, похоже, в России нет однозначного ответа
ни на один из этих вопросов. Точнее, ответов множество и самых разнообразных. В
основном они не имеют ничего общего с действительностью. Ни один из них не
может пока стать сплачивающим фактором для нового правящего класса. И вряд ли
ответ будет найден до тех пор, пока российские элиты не оглянутся вокруг и не
станут считаться с реальным положением вещей. Без этого обязательного условия
России неизбежно придется смириться и молча принять существующее - и крайне
невыгодное ей - соотношение сил. Два других доминирующих региона, Европа и
Китай, уже сейчас неизмеримо мощнее России в экономическом плане. Всего десять
лет назад Россия далеко опережала Китай, теперь же отстает от него даже в плане
общественной модернизации. В таких условиях всерьез предполагать, что Россия
хоть отчасти вернет себе статус глобальной сверхдержавы - просто нереально.
Бжезинский обрисовывает эту ситуацию с безапелляционной лаконичностью,
отличающей всю его прозу: «Слабая российская конфедерация, состоящая из
европейской России и республик Сибири и Дальнего Востока, оказалась бы в более
благоприятных условиях для тесных экономических связей с соседями. Каждый из
членов конфедерации сможет развивать свой локальный творческий потенциал,
веками душившийся тяжелой бюрократической рукой Москвы. Децентрализованная
Россия, в свою очередь, будет менее склонной возвратиться к империи» (Foreign
Affairs. 1997. №5. С. 56).
Как бы выглядела такая «слабая конфедерация»? Республика
Европейской России не будет включать в себя Северный Кавказ. Ему уготовано
отдельное от Москвы будущее. Возможно, подразумевается, что он неизбежно будет
втянут в орбиту возрождающейся амбициозной и динамичной Турции - члена НАТО и
будущего члена Европейского Союза. Даже в этом случае новая Российская
Республика имела бы весьма солидную площадь - около 4 200 000 км2. Почти на 800
тыс. км2 больше, чем вся Западная Европа (за исключением Восточной Европы и
Балкан). Ее население будет около 111 млн. человек. Но следует учитывать, что
это огромное государство сохранит лишь минимальную часть сырьевых ресурсов
нынешней Российской Федерации - в основном газ и нефть северных регионов, где
затраты на добычу и транспортировку становятся все выше из-за отсутствия
надлежащей инфраструктуры. По сравнению с советскими временами ситуация
выглядит еще более угрожающей, если вспомнить, что все последнее десятилетие
прошло под знаком постоянного вертикального падения инвестиций в эту отрасль.
Кроме того, новое государство практически утратит российский контроль над
каспийской нефтью - на нее станут претендовать еще четыре конкурирующие с ним
(и между собой) страны: Иран, владеющий южным побережьем Каспия, а также
Казахстан, Туркмения и Азербайджан, ставшие после распада СССР независимыми
государствами. А в, случае потери Северного Кавказа, на Каспии появится еще
один конкурент - Дагестан. Каждое из этих государств, за исключением Ирана, уже
полностью подпало под покровительство США и зависит от инвестиций крупных
транснациональных нефтяных компаний как в добыче, так и в транспортировке нефти.
В дальнейшем мы увидим, что политика США в последние годы привела к эрозии
российского влияния и на остальном Кавказе - в Грузии и в Армении, завершив в
Черноморском регионе постепенное вытеснение России из Средиземноморья. Так что,
несмотря на то, что предполагаемое новое европейское государство унаследует от
России большую часть ее промышленного и интеллектуального потенциала, оно будет
обречено десятилетиями прозябать на обочине «цивилизованной» Европы, став
просто огромным рынком для ее потребительских товаров, поставщиком энергии и
дешевой рабочей силы: оно будет вечно оставаться в подчиненном положении, очень
напоминающем ситуацию классической неразвитой страны. Сибирская Республика,
соответствующая, по мысли Бжезинского. нынешней Западной Сибири, получила бы
площадь, равную 6 550 000 км2 - почти в 2 раза больше Западной Европы, и 24
млн. человек населения. Ее сырьевой потенциал значителен, промышленный же
устарел, как и в европейской части, и на нем также висит бремя требующих
конверсии военных предприятий. Уже в силу своих размеров и отсутствия капиталов
подобное государство окажется не в состоянии справиться ни с одной из
неизбежных проблем промышленной и общественной реорганизации. К тому же оно
будет практически лишено собственного производства продуктов питания. А теперь
взгляните на карту и посмотрите на его южных соседей: Китай и Казахстан. А
южнее Казахстана лежат Узбекистан, Таджикистан, Туркмения. Киргизия, все более
склоняющиеся к исламу и переживающие демографический рост. Туманная судьба их
нового соседа, очевидно, будет зависеть от тех колоссальных аппетитов, которые
у них разгорятся при его появлении на географических картах.
Еще более специфическим и слабым образованием стала бы
новорожденная Дальневосточная Республика - огромный кусок земли (6215000 км2),
население которого уже сегодня едва достигнет 8 миллионов человек. Ее богатства
- уголь, золото, алмазы - способны при правильном использовании повлиять на
мировую цену всех наиболее значимых природных ресурсов. Разумеется. такое государство
немедленно превратится в протекторат крупных транснациональных компаний и
инвестиционных банков. На юге эта территория граничит с Монголией и Китаем, а
также краешком соприкасается с КНДР, на ее востоке - Япония. Излишне
разъяснять, что произойдет, вернее, что уже происходит в качестве пролога к
переменам, которые неотвратимо грядут в первой половине нового века. К северу
от границы - 8 млн. человек населения, не владеющего капиталами и в большинстве
своем готового уехать, и почти ничего не производящие промышленность и сельское
хозяйство. К югу от границы - 200-250 млн. китайцев, уже мирно завоевавших
северные земли своими товарами и динамичными предпринимательством и сельским
хозяйством. Даже самое мирное и наименее склонное к экспансии правительство в
Пекине бессильно будет затормозить неизбежную миграцию своего населения. В
качестве примера можно привести полемику между федеральным правительством и
губернатором Хабаровского края Виктором Ишаевым по поводу закона о
купле-продаже земли. Губернатор считает, что, если закон будет принят, земли
региона «немедленно будут скуплены гражданами КНР» и Россия «потеряет весь
Дальний Восток». Тем более, что китайцы уже «заполняют пустоты, образовавшиеся
с отъездом русских. С начала реформ уехало уже 800 тысяч человек, а это -10%
населения Дальнего Востока» (ИТАР-ТАСС. 1999. 6 июля). Спустя 30 лет весь
азиатский пейзаж радикально изменится, независимо от того, сможет ли Россия (а
сейчас это кажется крайне маловероятным) выдержать ожидающие ее внутренние и
международные потрясения. Что станет со «слабо конфедеративной» Дальневосточной
Республикой? Пусть читатель сам ответит на этот вопрос.
Что же до «соседей» такой «слабой конфедерации», им будут
активно помогать с тем, чтобы они помешали России вновь, несмотря на ее
слабость, впасть в соблазн и поддаться имперской ностальгии. На юго-западном
фланге Украине позволят в среднесрочной перспективе вступить в НАТО и
Европейский Союз. В то же время Беларусь, возможно, ждут наказания и
дестабилизация, чтобы искоренить в ней любую надежду на полное объединение с
Россией. Азербайджану, Узбекистану, Казахстану, Киргизии и Таджикистану
помогут справиться одновременно с двумя задачами: сдерживать возможные
российские претензии на вмешательство в их внутренние дела и не пасть жертвами
исламского экстремизма. Это может быть проделано с относительно небольшими
финансовыми и иного рода затратами. Учитывая низкий стартовый уровень и
сельскохозяйственный или монокультурный характер экономики этих стран, нетрудно
создать в них достаточно покорную и дешевую в содержании «компрадорскую»
буржуазию. Такой процесс уже запущен.
Особая роль отведена трем республикам, выходящим на
нефтеносное побережье Каспия, - Казахстану, Азербайджану и Туркмении. Им
предстоит помешать России вернуть себе главенство на этом геополитическом
пространстве. Турции также отводится важнейшее место как на кавказском и
ближневосточном театре, так и по отношению к тюркоязычным республикам бывшего
СССР и тюркским народностям самой России. Чтобы привлечь ее к активным
действиям, необходимо, прежде всего, убедить европейцев кооптировать ее в ЕС,
сделав новым ключевым партнером в деле сдерживания российских интересов и новым
фактором контроля над попытками европейцев добиться самостоятельности
относительно американских планов. Турецкие амбиции будут удовлетворены, по
крайней мере, по двум направлениям: во-первых, гарантируя Анкаре контроль над
значительной частью нефти, транспортируемой с Каспия западным потребителям:
во-вторых, пресекая все попытки дальнейшей борьбы курдов за автономию. От
севера Ирака будет «отрезано» курдское государство, что позволит поймать сразу
трех зайцев: наказать Ирак, порадовать Турцию и удовлетворить требования
курдов. Все вышеописанное - не дело отдаленного будущего, а активная, полным
ходом развивающаяся политика. Ниже мы это продемонстрируем.
Сказанное касается южного фланга бывшего советского
региона. На востоке положение гораздо менее сложное и с географической. и с
геополитической точки зрения. Приграничных стран всего четыре - Китай, Монголия,
КНДР и Япония (последняя - ближайшая к российскому региону держава, отделенная
от него лишь узкой полоской моря). Из них только две играют заметную роль. Согласно
американской стратегии - по крайней мере в изложении Бжезинского - Китай не
станет глобальной сверхдержавой раньше чем через 20 лет, т.е. еще примерно
добрых четверть века он не сможет проводить свои интересы за пределами
собственного региона. За это время Америка должна успеть построить стратегию
для долгосрочной «восточной оси американского присутствия в Евразии», которая,
однако, не препятствовала бы желанию китайцев утвердиться в качестве главной
региональной державы.
«Большой Китай» (как и «Большая Европа» на западе) не
обязательно рассматривается как вступающее в противоречие с американскими
стратегическими интересами государство. Лишь бы он, как и Европа, подчинялся
этим интересам и разделял их. Более того, «Большой Китай» может стать важнейшим
союзником в щекотливом деле сдерживания возможных российских притязаний на
бывшие братские республики Средней Азии. По всем расчетам, по мере своего
развития Китаю потребуется расширить энергетическую сеть и, следовательно,
добиваться прямого доступа к каспийским месторождениям, что будет противоречить
стратегическим интересам России. Еще «Большой Китай» полезен для сдерживания
все более населенной н обладающей ядерным оружием Индии, которая по-прежнему
упрямо держится за сотрудничество с Россией. И наконец, Китаю вместе с Японией
будет поручено (что, впрочем, можно считать и наградой) инвестировать в
безлюдные и богатейшие земли Сибирской и Дальневосточной республик. Поначалу
речь, наверное, пойдет о чем-то вроде совместного японо-китайского предприятия.
Впоследствии. с вероятным ростом аппетитов обеих стран, именно США возьмут на
себя роль арбитра и миротворца, упрочив таким образом свое положение мирового
лидера.
Эта стратегия могла бы быть выражена эффектным газетным
заголовком:
«Кооптировать Китай». Следует, однако, обратить внимание
на немаловажную деталь картины, нарисованной Бжезинским. Европеец по
происхождению, он ни словом не упоминает всю прошлую историю
российско-европейских отношений, особенно в нашем агонизирующем веке. В своих
расчетах он не учитывает, например, памяти о второй мировой войне и роли,
сыгранной в ней Россией-победительницей. Однако, когда его внимание
перемещается на азиатский плацдарм, европеец Бжезинский вдруг вспоминает
прошлое: дескать. Великобритания «унизила» Китай, в то время как Америка
никогда так с ним не поступала и, следовательно, может рассчитывать на симпатию,
которая еще долго будет недоступна далекой европейской державе, особенно после
того, как она недавно столь неохотно рассталась с Гонконгом.
Тот же критерий применяется и тогда, когда под беспощадное
увеличительное стекло американских интересов попадает Япония. Бжезинский
краток: «Японии не придется играть в Азии никакой роли первого плана»: как
континентальная держава она «незначительна». Если уж выбирать главного
союзника. - а такой выбор, без сомнения, предстоит, - то это Китай и только
Китай. Не столько потому, что Пирл Харбор был японской, а не китайской
выходкой, сколько из-за того, что у Японии нет - и в ближайшие годы, похоже, не
будет - глобального видения мировой политики, что делает ее малоинтересной в
качестве партнера и малоопасной как конкурента. А потом - и вот снова история «оправдывает»
геополитические решения - невозможно забыть крайне неприятное поведение Японии
во второй мировой войне по отношению к Китаю, Корее и всему азиатскому
Юго-Востоку. Короче говоря, новым правителям мира придется вежливо убедить
Токио не вмешиваться в большую игру. За исключением, разумеется, тех маленьких
ролей, которые время от времени будет поручать ему главный режиссер.
Вот что предлагается Европе, Китаю и России. Мы уже
отчасти видели, насколько достоверен такой сценарий, и еще вернемся к этой
теме. Но не хватает еще одного неизвестного. Я имею в видy ислам, занимающий
немалую часть юга Азии, область нестабильную н покрытую туманом. Отсутствует в
схеме и Индия, которой тем не менее нашлось бы что возразить. Но в том, что
касается влияния на будущее России, т.е. на решение уравнения мирового
господства, «забывчивость» но отношению к тому, что произойдет в чреве бывшего
СССР, в «азиатском подбрюшье», как презрительно назвал его А. Солженицын,
может всерьез ослабить всю конструкцию этой стратегии. Как мы уже видели,
такого рода стратегия существует не только в воображении части руководящих
кругов Запада, но и в действительности. Россия, Китай и Европа не могут
игнорировать ее существование, иначе они подвергаются двум угрозам: стать
частью чужого плана или - в случае более или менее катастрофичного его провала
- заплатить за последствия, несмотря на то, что не собирались в нем
участвовать. Для России же вопрос стоит гораздо более драматично. Она подвергается
центробежному давлению одновременно с двух сторон - изнутри и извне.
Нейтрализовать первое теоретически возможно, но, как будет показано в настоящей
работе, крайне маловероятно. Сопротивление второму зависит не от одной России и
означает изменение мировой стратегии, которое пока что даже не просматривается
на горизонте. В любом случае решение дилеммы «быть или не быть?» будет,
несомненно, отрицательным, если Россия не сможет oтветить на два вопроса,
поставленные в начале этой главы.
Когда не прошло еще и месяца после краха 17 августа, мне
стало интересно:
а что на самом деле происходит за пределами Москвы? Мне
хотелось выяснить, насколько впечатления, почерпнутые в столице и от столицы,
соответствуют действительности, реальному положению дел. В прежние годы (и
советские. и постсоветские) мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что сами
русские, с которыми я общался, независимо от их общественного положения и
политических убеждений, если таковые имелись вообще, имели зачастую весьма
странное представление о собственном обществе. Полагаться на их суждения, не
подвергая последние критическому анализу, было бы столь же неразумно, как
пересекать море без компаса.
Я решил, что на этот раз нужно избрать что-то среднее: не
слишком далеко и не слишком близко. Подальше от невыносимой болтовни
состоятельных москвичей, но не настолько, чтобы погрузиться в экзотический
фольклор земель, слишком отдаленных, чтобы быть принятыми за нечто «среднее»,
важное в той степени, в какой оно близко большой части населения. Таковы были
мои, так сказать, научные намерения аккуратного исследователя. На деле же, как
знают все, кто работал репортером, все делается на глаз, постепенно, шаг за
шагом, полагаясь на нюх, на интуицию и на тот багаж, который всегда с тобой,
даже если ты раздет догола. Глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и голова,
чтобы работать ею с той степенью смирения, которая позволяет избежать
применения стереотипов собственной родины ко всему, что проходит перед глазами.
И тогда я подумал об электричке - пригородном поезде, отправляющемся из Москвы
по рельсам, расходящимся от нее, как лучи, по столичной области и граничащими с
ней регионам. Каждый день им пользуются полтора миллиона человек. Чтобы понять
их настроения, нужно было сесть и поезд вместе с ними, нормальными людьми,
которых газеты называют «человеком с улицы», но зачастую забывают разыскать его
и спросить его мнение. Газетчики предпочитают посылать своих спецкоров к
паре-другой типов в блестящих ботинках, которые встречаются в гостиницах для
иностранцев или в банковских офисах в центре Москвы. Они имеют к «среднему»
человеку приблизительно такое же отношение, как девушки в роскошных гостиницах
к настоящим русским женщинам. Короче говоря, как Диоген, я отправлялся на
поиски Человека в надежде услышать его голос, посмотреть на него живьем, на
прямой контакт, который, как и подозревал, уведет меня на века назад или, быть
может, к новому, сияющему будущему. Так что же выбрать? Тверь, Александров
или, может быть, Петушки? Отправиться в путь с Казанского вокзала, навстречу
наследникам Золотой Орды, или с Павелецкого? Или же с Белорусского? Бородино
или Серпухов? Наконец палец остановился ни Калуге. Нечерноземье. Я отбыл с
Киевского вокзала, откуда отправляются поезда на потерянную Украину, в надежде,
что я выбрал обычное направление и обычное воскресенье, похожее на любое другое
в посткризисные времена. Путешествие в глубь кризиса, который уже принадлежал
не только России, но и Западу. Но пассажиры калужской электрички вряд ли об этом
догадывались.
Пока я шел к вокзалу, размышляя, насколько случайным был
мои выбор, я понял, что скорее всего он был продиктован на самом деле далеким
воспоминанием о «калужском варианте». «Вариант чего?» - спросите вы. Косыгинской
реформы... Она предусматривала определенную самостоятельность предприятий, и
некоторым большим заводам в Калуге в начале 70-х гг. было предоставлено право «смело
экспериментировать». И они начали - экспериментировать, быть может, даже
слишком смело. По крайней мере, когда в начале 8O-x я приехал в Москву в
качестве корреспондента «Униты», об этом еще говорили. Но уже было ясно, что
эксперимент провалился. Самостоятельность была получена и тут же отнята.
Партийные руководители быстро сообразили, что, если не они будут решать,
сколько гвоздей надо забивать в гроб и сколько цветной капусты съедать за
обедом, их власть резко сократится. Кадры предприятий, в свою очередь, не имели
никакого предпринимательского опыта. Впрочем, если бы он и имелся, они не
смогли бы им воспользоваться, даже если бы им дали полную свободу, - невозможно
построить рынок на отдельно взятом заводе. А за пределами Калуги все было
плановым. Эксперимент породил книги и десятки газетных статей «за» и «против»,
но никто не смог объяснить, в чем же была загвоздка. Те, кто понял, не могли
сказать об этом вслух, остальные же ничего не поняли и ничего не могли
растолковать другим. Калуга завязла в брежневском застое, как и вся страна.
Быть может, я выбрал именно этот город в силу бессознательно проведенной
параллели, неосознанной аналогии. Быть может, сказал я себе, что-то сохранилось
от того эксперимента, и реформа и Калуге могла прибегнуть к плодам тех далеких
лет.
С удивлением я обнаружил, что электрички все еще
отправлялись в срок. В разваливающейся стране это обстоятельство поражало.
Кто-то еще дорожил своей работой и старался сделать ее как полагается. Хороший
знак! Поезд был длинным, а вагоны грязными, запачканными чем-то жирным и
несмываемым, как и перроны вокзала, как и все вокруг. Стекла в вагонах были настолько
ребристы и так щедро промазаны битумом по краям, что пейзаж снаружи превращался
в желтоватый дагерротип, вроде фотографий начала века. Рама полностью
соответствовала тому, что она обрамляла: пейзаж напоминал о конце прошлого
века.
Остались позади, казалось, бесконечные окраины Москвы,
проехали Переделкино, Внуково и Апрелевку. Дальше следы капиталистической
современности полностью исчезли. Не было больше ни многоэтажных дач нуворишей
из красного кирпича, ни более скромных домиков полузадушенного «среднего класса»,
с трудом народившегося в посткоммунистические времена и по-обезьяньи
копировавшего общество потребления. Еще не отъехав далеко от Москвы, можно было
заметить рядом с кирпичными дачами ямы, залитые водой, начатый и брошенный
фундамент, заброшенные на половине стены и уже опасно накренившиеся балки. То
были остатки нереализованных планов будущего благосостояния. Затем постепенно
панорама перетекла в красивые лесистые и волнистые равнины: русские поля Чехова
и Толстого, где нет частных ферм (их никогда не существовало), а только время
от времени попадаются серые пятна колхозных деревень и дачных поселков времен
реального социализма - тоже серых, деревянных, покосившихся, с наспех
покрашенными заборами из где-то украденных и кое-как прибитых палок. Дачи «среднего
класса» реального социализма, поглощенного без остатка ельцинской реформой. Кстати,
интересно: куда подевался социалистический средний класс? Никто на сей вопрос
еще не ответил. А ведь этот класс существовал. хотя н сильно отличался от того
среднего класса, к которому мы привыкли. Разве нельзя было начать с него,
развивая его, подпитывая, помогая мелкому и среднему предпринимательству
программами государственной поддержки? Может быть. Если бы только «реформаторы»
вроде Гайдара, Чубайса, Авена и других молодых людей, выросших в преклонении
перед Гарвардом, на секунду задумались, они бы осознали, что для такого
переходного периода, как российский, потребуется активно действующее
государство. Они же решили, что надо все порушить и как можно скорее, включая
государство, и перейти за несколько недель от строя «вездесущего государства» к
системе «несуществующего государства». Поэтому советский средней класс был
уничтожен за несколько недель инфляцией в 2500% вместе со своими сбережениями.
Небольшими по сравнению с западными, но все же реальными: эти деньги могли бы
пойти на покупку части государственной собственности и дать жизнь маленькому,
но динамичному классу малых и средних предпринимателей.
Время от времени за окном появлялись заводы. Даже в те
времена. когда они еще работали, у них был вид развалин. Теперь же они стали
заброшенными трупами с распахнутыми ртами ворот - знак того, что все, что можно
было украсть, украдено. Огромные краны, черные металлические жирафы, подвешены
к перерезанным проводам. Лишь некоторые цехи показывают, что познали
скоротечную славу аренды какого-нибудь кооператива, тоже канувшего в небытие.
На выезде из Москвы все сиденья электрички были заняты.
Пригородный поезд произвел волшебное классовое разделение. Немногие выживите
новые русские, еще не понявшие, что произошло 17 августа, еще тратившие
немногие оставшиеся наличные деньги, не ездят на дачу поездом. Их можно
обнаружить на шоссе, но не в вагоне электрички. Я уверен, что им было бы просто
противно сесть в один из ее грязных поскрипывающих вагонов, как тем московским
девушкам, что уже живут при капитализме и никогда не спускаются в метро, а если
у них нет денег на такси, то они переживают это, как будто остались без ног. В
вагонах пригородного поезда вновь торжествует серый цвет - цвет обвислых
пиджаков, утративших окраску штанов, спортивных костюмов Советской Армии,
купленных 20 лет назад за тогдашние 5 рублей. И коричневые ботинки на
пластиковой подошве, штамповавшиеся советской плановой системой десятками миллионов.
Все, как в советские времена, даже хозяйственные сумки из ткани,
предшественницы пластиковых пакетов. На обратном пути они наполнятся грибами,
огородной картошкой. Военные рюкзаки, кейсы из черного картона - десять лет
назад вы бы увидели то же самое. Даже запахи остались неизменными, слегка
кисловатыми - запахи никогда не проветривавшихся свитеров, редко стиравшихся
допотопными порошками брюк, волос, по которым после пробуждения даже ни разу не
проводили щеткой. Запахи сентябрьского утра, завтрака из сырников и
непрожаренного кофе. Пролетарии? Я бы не сказал. Я прекрасно понимал, что, если
бы я вынул из подержанных (или украденных) иномарок достаточное количество
нуворишей и заполнил ими этот вагон, моим глазам открылась бы почти такая же
картина, как та, которую я сейчас наблюдал. Чуть больше золотых часов и
кроссовок «Рибок», чуть меньше военных гимнастерок, но лица остались бы теми же
самыми, волосы такими же спутанными, запахи такими же кислыми.
Передо мной сидел господин явно культурного вида, одетый
как бродяга. Он правил рукопись, не знавшую электронного принтера, полную цифр
и графиков: очевидно, какой-то технический доклад. Рядом с ним его жена со
взбитыми волосами читала русское издание «Мари-Клер». Слева от меня с «Советским
спортом» в руках сидел орденоносный пенсионер, пришивший награды на дырявую
джинсовую куртку. Как определить это нечеткое межклассовое сообщество бедолаг?
(Я подумал, что следует изобрести новые категории анализа. Какие? Я ими не
располагал, хотя и старался что-нибудь придумать.) Единственным исключением
среди пассажиров была потрясающая красавица в конце вагона. Черная кожаная
мини-юбка, темные прозрачные чулки, корсаж розового бархата, головокружительные
каблуки и макияж манекенщицы. С утра она уже была во всеоружии для шикарного
вечера. Ей было не больше 22 лет, и она вполне могла бы оказаться на обложке «Мари-Клер».
Она возвращалась в Калугу, чтобы показать родителям или дедушке с бабушкой, как
можно добиться успеха в Москве. Ее успех можно было измерить стоимостью билета
на электричку. Но в этом вагоне она блистала как фея из сказки, только в
короткой юбке. Куда отнести ее, в какую категорию, в какой социальный слой?
Я не успел продумать все варианты, как новый, по-своему
бурный и современный мир взорвался у меня перед глазами. Дверь, вагона
распахнулась и пропустила молодого человека со спортивной сумкой. Он начал
говорить, и его декламация, направленная к более привычной, чем я, публике,
была встречена спокойным безразличием. Молодой человек продавал корейский органайзер,
из тех, что с календарем, будильником, калькулятором, и, чтобы научиться им
пользоваться, понадобится неделя, а потом он оказывается нужен только для
подсчетов и, как только закончатся батарейки, ты забываешь о его существовании.
Цена - 60 рублей, на тот момент 4 доллара, а месяц назад она соответствовала бы
10 долларам. В конце дня я выяснил, что это был самый дорогой товар,
продававшийся в поезде. Молодой человек оказался только первым из нескончаемого
ряда торговцев. Как только он вышел, в дверях появилась парочка коротко
стриженых ребят с многочисленными сережками в ушах. Тот, что был повыше,
заявил: «У меня для вас две плохие новости и одна хорошая...» Пауза, чтобы
посмотреть на реакцию. Неплохо: несколько голов поднялись полюбопытствовать. «Рубль
продолжает падать, а Борис Ельцин все еще жив. А хорошая новость - вот эта
книга, которую я вам дарю за 20 рублей». Речь идет о красиво оформленном томе «Магия»,
и четыре пассажирки тут же приобретают его.
За этими первопроходцами, видимо самыми предприимчивыми,
следует нескончаемая череда продавцов и продавщиц. К приезду в Калугу я
насчитал их 41. Они продавали все - от шнурков для ботинок (рубль за упаковку)
до шоколадных наборов, какие обычно дарят, когда идут в гости (5-10 рублей), от
порнографических журналов до изданий, посвященных воспитанию детей, от
низкопробных детективов псевдоамериканских авторов до полного собрания
сочинений Тургенева в подарочной упаковке, от польского гуталина до
тайваньского фена, от местного сливочного мороженого (продавцы заходили на
каждой остановке) до пива (один из немногих российских товаров), от резиновых
перчаток до стиральных порошков, от мыла до соли, от плюшевых кукол до
карамелек врассыпную. Мелкие предметы, стоившие дешево или очень дешево.
Полезные предметы, доступные кошелькам путешественников, с незапамятных времен
проводивших выходные на своих покосившихся дачах (без водопровода и с туалетом
во дворе) и отпуск на свежем воздухе. Время от времени вагон переполнялся, и
люди стояли в проходах: видимо, существовало интенсивное движение и между
промежуточными остановками. Торговцы вынуждены были проталкиваться между людьми
и перешагивать через сумки и свертки. Кое-кто из пассажиров ворчал на них, и
продавщица, веснушчатая девушка, торговавшая турецкими полотенцами, ответила: «Если
бы у меня была работа получше, я бы -здесь не ходила». За ней, держа на плечах
две набитые вещами пластиковые сумки, следовал старик, слабым голосом
предлагавший «тетради для ваших детей, карандаши, ручки, ластики, все импортное».
Цены скромные, от 2 до 5 рублей, меньше четверти доллара. Товар, купленный
неизвестно где и принесенный сюда на собственном горбу, - тоже рынок, быть
может, единственный, который знали эти люди.
Почти все выходят, не доезжая Калуги. Город погружен в
позднее воскресное утро, греясь под еще теплым сентябрьским солнцем. Дома точно
такие же. как десять лет назад: не видно ни кранов, ни лесов, столь привычных в
Москве, никаких признаков реконструкции, реставрации или хотя бы обновления
фасадов. Единственное новое здание стояло на улице, по-прежнему безмятежно
носившей имя Ленина, - Сбербанк. Голубое стекло и бетон, сверкающее,
государственное - оно походило на марсианский корабль, упавший посреди Калуги.
Мне пришло в голову, что «Калужский вариант» - неплохое название для
фантастического романа. На городском рынке изобилие тех же дешевых товаров, что
и в электричке. На глаза попался даже псевдо-Макдоналдс, настолько откровенно
подделавший эмблему, что это очевидно даже калужским потребителям. Много
проржавевших киосков, редкие рекламные плакаты западных товаров, видны даже
отголоски далекой битвы между «Кока-колой» и «Пепси». Иномарки можно
пересчитать на пальцах одной руки. Цены в среднем на 20-30% ниже, чем в Москве.
Значит, в Калуге доходы соответственно ниже. Всего-то 200 км от столицы.
Обратно на вокзал меня везет молодой таксист. Его «Волга»
регулярно глохнет на каждом светофоре, и он вылетает, как сумасшедший,
открывает капот, что-то там дергает и судорожно срывается с места. Я спросил
его, не боится ли он, что после кризиса реформы повернут вспять. «Вспять? -
весело переспрашивает он, все еще не отдышавшись после очередной реанимации
машины. -Да мы здесь никуда и не уходили». Эта консультация стоит миллиарды
долларов. Если бы крупные западные инвестиционные банки послали своих экспертов
сюда, в Калугу, к таксисту, они сэкономили бы кучу денег, на которые купили ГКО
правительства Виктора Черномырдина.
Настоящая, не идеологизированная дискуссия, т.е. не
проводимая в целях подтверждения того или иного тезиса, вокруг проблемы новых
элит России - элит, появившихся после смерти так называемого советского
коммунизма, жизненно необходима, чтобы понять, что случилось с Россией на том
этапе. который был определен как «пост коммунистический и пред демократический».
Поэтому первое, что бросается в глаза, - то, что такая дискуссия в России
только начинает разворачиваться и еще далека от того, чтобы дать
удовлетворительные результаты. Это обидно, если принять во внимание масштаб
произошедшего. Но это и понятно - ведь углубленного анализа элит не хотят сами
элиты. И поскольку одна из важнейших вещей, которую поняли, не без помощи
Запада, представители пост коммунистических элит, - значение средств массовой
информации, - каналы, по которым разворачивалась дискуссия, оказались
малочисленными и весьма узкими.
Нерасположенность нынешних элит к превращению себя в
объект анализа (очень похожее на понятное стремление к уединению схватившего
свою добычу вора) не удивляла бы, если бы вся российская интеллигенция -
ученые, журналисты, социологи и др. - тоже не отказалась от анализа, изучения и
критики данного феномена. Хотя такой отказ и понятен из-за испытанного
интеллигенцией в последние годы шока. Однако такая неспособность и отсутствие
научной ясности непростительны с моральной точки зрения. Нынешние аналитики не
смогли или не захотели заниматься этим из-за страха, попустительства, незнания
и лени.
Думаю, что будущим историкам нелегко будет разобраться в
том массовом предательстве национальных интересов со стороны правящих классов и
российской интеллигенции после того, как они утвердились у власти путем развала
Советского Союза. В истории нет ни одного подобного случая самоликвидации
страны и культуры. Есть примеры поражения того или иного государства в
результате войны или силового давления. Или в результате поглощения - без войны
- со стороны более сильных, более динамичных, более организованных и развитых
культур и наций. Но никогда не было так, чтобы мировая держава, в каком-то
смысле империя, имевшая величайшую культуру и науку мирового уровня в числе
двух-трех первых держав мира, сдалась без боя и дошла за несколько лет до
беспрецедентного самоуничтожения. Никогда, на мой взгляд, не было такого
побежденного, который возносил бы (причем искренно) хвалу победителю.
Как такое могло случиться? Ответ неоднозначен. Прежде
всего надо понять, кто эти ликвидаторы, из которых состоит сегодняшний
российский правящий класс. На Западе, особенно среди экс-советологов, в
последние годы активно муссировался тезис об «оставшейся у руля советской
номенклатуре». Эта теория, на мой взгляд, не получила обоснования, да и не
может быть обоснована. Особенно забавно то, что один из ее генераторов -
российская же интеллигенция. Самый известный ее проповедник, пожалуй, даже
лидер - Гавриил Попов, профессор экономики, один из отцов-основателей
Межрегиональной депутатской группы, которая сражалась на первом Съезде народных
депутатов СССР против советской номенклатуры, бывший мэр Москвы, человек. за
которым выстроилась целая когорта подражателей.
Теория эта - классический пример удобной концепции,
созданной в определенных политических интересах или для того, чтобы объяснить,
необъяснимые иначе причины поражения. В данном случае Гавриил Попов, вероятно,
намеревался сам оправдаться перед будущими поколениями и оправдать российскую
интеллигенцию, которая разделяла его идеи и потерпела поражение, потеряв власть
или превратившись в шутов новой власти. Нет ничего проще, чем обвинять
коммунистов («аппаратчиков») в новой узурпации власти после короткого периода
энтузиазма перестроечных лет и романтического периода под лозунгом «вся власть
творческой интеллигенции». Сейчас эта теория, похоже, обретает второе дыхание,
так как Россия откатывается назад и терпит неудачи в реформах. Кто же ответит
за эти трудности и провалы, как не «коммунистическая номенклатура»?
К несчастью для авторов подобных теорий, если даже не
вникать в суть вопроса, нетрудно доказать их внутренние противоречия. Если к
власти вернулась советская номенклатура, скажем в 1991-1992 годах, то кто же
провел чудесный переход к капитализму, которому так рукоплескал Запад, связав
реформы с именем Бориса Ельцина? Очевидно, советская номенклатура таким образом
получает звание реформаторской силы России. Но тогда, развивая эту гипотезу,
как объяснить расстрел Белого дома в октябре 1993 года? Его объяснили - под
рукоплескания Запада - необходимостью подавить коммунистический переворот
против новой демократической власти, но она, но вышеизложенной гипотезе, была
властью советской и коммунистической номенклатуры. Или здесь противоречие в
терминологии, или речь идет о столкновении советской номенклатуры и
коммунистов, т.е. между коммунистами и коммунистами. Семейная ссора. Забавно,
не правда ли?
Но есть и другой тезис. Российские демократы, наследники
Гавриила Попова, вроде Егора Гайдара, Бориса Немцова, Анатолия Чубайса, Бориса
Федорова. Сергея Кириенко, часто говорят - сейчас, когда они на периферии
власти (но не вне ее) - что в те годы не было никаких рыночных реформ. Они
утверждают, что годы посткоммунизма были периодом консервации сложившейся ранее
ситуации как на экономическом фронте, так и в том, что касается правящих
классов, то есть реформ не было, так как у власти осталась коммунистическая
номенклатура. Таким образом, обе теории сходятся в том, что номенклатура
осталась у власти, но если в первом варианте номенклатура проводила реформу, то
во втором - не проводила никаких реформ.
Здесь встает ряд вопросов. Поскольку все эти господа
занимали важные правительственные посты (некоторые по нескольку раз), можно
сделать вывод, что они причисляют себя к коммунистической номенклатуре. Однако
на это не похоже. Тогда спросим у них: а чем они занимались, находясь у власти вместе
с коммунистической номенклатурой? И как объяснить тот факт, что, будучи у
власти, они только и вещали об успехах реформ и продвижении к рынку? И почему
эти реформаторы во главе с Гайдаром раздавали автоматы Калашникова защитникам
реформ памятной ночью 2 октября 1993 года? Как объяснить тот факт, что один из
их друзей, известный экономист Андерс Аслунд (который поддерживал все их
реформаторские шаги), приехал в Москву сразу после переизбрания Бориса Ельцина,
перенесшего множественные инфаркты, для того чтобы заявить в 1996 году, что «в
России наконец совершился переход к рынку»?9
Eщe вопрос: как объяснить, что после переговоров с МВФ.
которые вели в 1992-1999 годах те же молодые люди, Запад отпустил десятки и
десятки миллиардов долларов на реформу, которую так никто и не думал проводить?
Отсюда можно сделать ряд нелестных для «молодых реформаторов» выводов,
например такой: именно они водили за нос МВФ. Или тот, что МВФ знал об этом
надувательстве и не предотвратил его, а напротив всеми средствами покрывал его.
Этот вопрос приводит к ряду других еще более серьезных вопросов. Почему «молодые
реформаторы», назначенные Борисом Ельциным, пошли на такой обман? Почему МВФ
сделал то же самое? Какие интересы подталкивали их к тому, чтобы внушить миру,
что «нереформа» должна финансироваться международным сообществом?
Или кто-то возьмет на себя труд ответить на такие вопросы,
или мы будем вынуждены сделать вывод о том, что «молодые реформаторы» лгут,
потому что не хотят признавать своих ошибок. Или что они молчали, потому что
хотели скрыть некие личные интересы. Они лгали тогда и лгут сейчас, потому что
до сих пор не покинули структуры власти. Ельцин только отодвинул их на
периферию власти, исходя из личных соображений, но он всегда держал их наготове
и использовал, как, например, накануне выборов 1999 года. Отсюда следует неизбежный
вывод о том, что эти люди - органичные союзники власти, не проводившей реформу.
Тогда почему их продолжают называть «молодыми реформаторами»?
Уже достаточно очевидно, что «коммунистическая
номенклатура» - скорее всего удобный козел отпущения для того, чтобы с самого
начала воспрепятствовать объективному анализу фактов. Или ссылки на нее - это
бесхитростный перенос реальности, которую не захотели рассматривать тогда,
когда КПСС развалилась и покинула политическую сцену, т.е. что не номенклатура,
а сотни тысяч членов КПСС, единственно существовавший «политический класс»,
остались на руководящих постах и управляли «переходом от общества, руководимого
партией, к обществу, стремившемуся к плюрализму». Не стоит удивляться тому, что
переход не осуществился; десятки тысяч кадров среднего и низшero звена имели
абсолютно примитивное, поверхностное и часто ошибочное понятие о «гражданском
обществе» и о «демократии». Это следовало предвидеть и учесть тем демократам,
которые толкали Горбачева к ускорению реформ (что и привело к полному развалу).
Именно демократы полагали, что переход должен осуществляться быстрее. Они были
неспособны понять, что демократия - процесс, что ее нельзя ввести декретом.
Вероятно, они полагали, что сами могут осуществить переход к демократии, но
ошиблись, причем дважды: они не отдавали себе отчета в том, что должны будут
воспользоваться услугами «политических кадров», выросших в условиях монополии
партии-государства, и сами не знали, что такое демократия и правовое
государство. Так что в короткий период пребывания у власти с 1989 по 1992 год
они не только не смогли продолжить процесс демократизации, начатый «коммунистом»
Михаилом Горбачевым, но остановили и задушили его, дойдя до поддержки расстрела
Белого дома и коллективного редактирования ельцинской конституции.
Если, закрывая эту тему, утверждать, что
экс-коммунистический политический класс оказал большое влияние на характер
перехода от «советского социализма к советскому капитализму», то более чем
очевидно, что практически все творцы так называемой реформы были частью
экс-коммунистического класса, а это был разваливавшийся политический класс, без
идей, без проектов на будущее, без идеологии, без идеи государства, без связи с
собственным народом. Единственное серьезное дело, которым все «демократы»
должны заниматься. - серьезная самокритика. Если же они говорят, что
коммунистическая номенклатура осталась у власти, то просто лгут: как социальный
слой она сошла со сцены 21 августа 1991 года. Оставим в стороне противоречивые
и лживые заявления главных действующих лиц и обратимся к сути вопроса.
Рассмотрим его с точки зрения структуры власти. В России существует так
называемая «исполнительная власть», но на деле она сосредоточивает в своих
руках и важнейшие законодательные функции государства, - это президентская
власть. Существует законодательная власть, формально и по существу
действительно независимая, но ее реальные полномочия носят второстепенный
характер, - это Дума. Существует центр власти, который сводит воедино (хотя и
не может выступать в роли посредника) на общероссийском уровне интересы
региональных и республиканских элит, т.е. все функции власти вне Москвы, - это
Совет Федерации.
В этих трех властных структурах сосредоточена часть
российской элиты. Уточним, что под термином «элита» не подразумевается
какая-либо качественная характеристика. Речь не идет о «лучших, умнейших,
наиболее образованных». Имеются в виду центры, люди, группы, которые прямо или
косвенно могут влиять на государственные решения, которые вырабатывают политику
и имеют средства для ее реализации, полностью или частично. Это те «меньшинства,
которые принимают решения». В российском случае речь идет о крайне
малочисленных, даже микроскопических меньшинствах, обладающих властью,
угрожающе большой по масштабу и неподконтрольности. В этом смысле слово «элита»
не обязательно соотносится с какой-либо особой формой демократической
легитимности. Напротив, большая часть этих элит такой легитимности не имеет.
Другая часть российской элиты находится вне институтов
власти, хотя, как увидим ниже, нельзя провести четкой границы между
экономико-финансово-торговыми элитами и центрами государственной власти.
Следовательно, можно ли говорить о российской элите (в единственном числе) в
момент написания этих строк? Ответ отрицательный. Этот ответ очень важен для
определения той стадии развития политических институтов, на которой находится
Россия. Единой элиты, единого господствующего центра нет, но идет ожесточенная
борьба за передел политической власти и установление (или отрицание) четких
правил игры. В то же время в основном завершился (и возобновится только тогдa,
когда будет решаться вопрос о купле-продаже земли) передел госсобственности
между олигархами - как на национальном, так и на региональном и республиканском
уровнях.
Что представляют собой экономико-финансовые элиты, которые
получили название олигархических? Когда начался процесс их формирования?
Источники власти после распада советского государства совпали с источниками
поступлений в казну, а те в свою очередь - с источниками экспорта сырья. Единственными
каналами доступа к твердым западным валютам были организации, которые
занимались экспортом. После распада государства и партии с их системами
контроля те, кто оказался около источников ресурсов и капитала (в валюте), смогли
быстро присвоить их, не отчитываясь за это ни перед кем, поскольку никто не был
наделен контрольными функциями и не мог их осуществлять. Как блестяще сказал
И.Е. Дискин. «система была однопартийной, но у нее было множество входов»
(Свободное слово. Интеллектуальная хроника 1995-1997. 1997. С. 87). Тот. кто
находился поблизости от этих «входов», получил свой шанс. He вce его
использовали, но могли использовать лишь те, кто находился в нужном месте в
нужный момент.
Однако это уже говорит о том, что такого рода люди не
могли принадлежать к той группе, которая в научно-социологических терминах
называется «номенклатурой». Советская номенклатура была в действительности
настоящим «социальным институтом», который реально имел функции кооптации но
власть - как на центральном (центральная номенклатура), так и на периферийном
(республиканские и областные номенклатуры) уровнях. Членами номенклатуры были
лица. занимавшие определенные ступени служебной лестницы, назначенные
определенными партийными органами. Как известно, центральная номенклатура
находилась в исключительном ведении Политбюро ЦК КПСС. К ней относились все
должности в правительстве, вплоть до заместителей министров, все главные
редакторы центральных газет и журналов, все главные посты в Вооруженных силах,
МВД и т.д. К ней принадлежали также такие особо важные должности на периферии,
как руководство ведущими университетами, научными центрами, предприятиями
(связанными, как правило, с военным производством) и, конечно, первые и вторые
секретари республиканских и областных партийных органов. К периферийной
номенклатуре принадлежали соответствующие должности уровнем ниже. Как видно из
этих уточнений, численность советской номенклатуры не превышала полумиллиона
человек. Вместе с членами семей ее численность поднималась до 3 млн.: примерно
1% населения страны.
Стоит только взглянуть на биографии представителей
нынешних элит, в первую очередь на их возраст, чтобы понять, что советская
номенклатура, за редким исключением, наиболее яркий пример которого - Борис Ельцин,
исчезла к началу 1992 года. Термин «номенклатура», так часто используемый в
банальных социологических исследованиях, неправилен не только потому, что
порождает двусмысленность и недоразумения. Мы видим, что те, кто «не упустил
свой шанс», не могли быть членами центральной номенклатуры, а очень часто -
даже периферийной, просто потому, что занимали не номенклатурные должности,
находясь на низших ступенях коммунистической иерархии, но очень близкие к
финансовым источникам. Тот, кто знаком со структурой советского общества,
хорошо знает, что критерием власти тогда были не деньги, а в первую очередь
социальное положение, место в партийной иерархии и те привилегии, которые это
место гарантировало. Привилегии, в свою очередь, были почти всегда параллельны и
несовместимы с деньгами, что, в частности, лишало номенклатурных работников
умения ими распоряжаться. Они могли быть жадны до подарков, предметов роскоши,
дач, но стать капиталистами не могли. И среди последних их и не видно, кроме отдельных
подтверждающих правило исключений.
Итак. возвращаясь к происхождению элитных групп, можно
заметить, два разных, идущих навстречу друг другу процесса: один - «снизу»,
другой - «сверху». На том, что шел «снизу», мы уже останавливались: это кадры,
оказавшиеся у «входов» в однопартийную систему, например директора крупных
магазинов и колхозных рынков, госчиновники разных уровней, ответственные за
продуктовое и товарное обеспечение, снабженцы, пробивавшие сырье и
полуфабрикаты для социалистических предприятий, управляющие системой здравниц и
домов отдыха, руководители профсоюзов и комсомола, занимавшиеся организацией
досуга трудящихся, руководители сферой обеспечения привилегий для номенклатуры
и интеллигенции и пр., т.е. все те, кто имел доступ к денежным средствам государства
и почти всегда пользовался ими в личных целях. Назовем их для упрощения «социалистическими
администраторами». В силу своего положения они часто соприкасались с
подпольной и теневой экономикой, в которой на частном уровне происходило
активное перемещение капиталов и товаров в больших масштабах, что еще раз
подтверждало абсолютную неспособность социалистической экономики гарантировать
распределение товаpoв. Важно добавить, что знаменитый автогол в собственные
ворот в виде «сухого закона», объявленного инициаторами перестройки, сразу же
направил огромные денежные потоки в карман промышленников-«самогонщиков»,
которые занялись нелегальным производством водки. Это был первый настоящий
пример «первоначального накопления капитала» в СССР во время поиска путей
перехода к «социалистическому рынку». Первые кооперативы горбачевской эпохи
появились на базе этих капиталов. Развал КПСС и СССР способствовал быстрому
альянсу между «социалистическими администраторами» и теневой экономикой. Первые
принесли в качестве приданого этому «совместному предприятию» необходимые
организационные навыки, «now-how» государственных управленческих структур,
милицейское прикрытие, вторые - силы криминальных структур, которые держали в
своих руках нити советского черного рынка и сеть межреспубликанских контактов.
Первые смогли быстро трансформировать доверенные им общественные материальные
ценности в частный капитал, у вторых такой капитал, и немалый, уже имелся, и в
течение 1991-1992 годов он был незамедлительно введен в оборот.
Таким, в общих чертах, был процесс «снизу». Но он не дает
исчерпывающего представления о том, что произошло. В состав новых элит входят
также группы и слои другого происхождения. Это те. кто были «назначены»
капиталистами. Ельцинская власть, если рассматривать ее с точки зрения тех
структурных сдвигов, которые она обеспечила, использовала для раздела
госсобственности корпоративную структуру советского государства. Кланы (часть
посткоммунистической олигархии) берут свое начало «по указу» о разделе
госсобственности, означавшем распределение административным путем льгот,
привилегий, автономных и неподконтрольных потоков экспортируемого сырья. Таким
путем горстка бывших высокопоставленных государственных чиновников,
руководителей государственных банков, близких к ним предприимчивых молодых
людей, сыновей или родственников, а также выходцев из «низов», которые
балансировали между социалистическим менеджментом и криминалом, смогла
сосредоточить в частных руках огромные состояния в иностранной валюте. Другими
словами, эта элита сформировалась «сверху» - «административным путем» на основе
дележа госсобственности внутри узкого круга лиц, где соотношение сил определяла
верность политической власти президента.
Начальная стадия формирования элит периода 1992-1993 годов
с покушениями, бомбами, заказными убийствами определила круг банков, в которых
были открыты счета бывших государственных внешнеторговых объединений, и круг
частных банков для обслуживания счетов и вкладов в деньгах и ценных бумагах
государственных структур (правительства, крупных городов, пенсионного фонда и
др.). Таким образом пересеклись два потока, формировавшие новые элиты «снизу» и
«сверху». Сейчас они уже переплелись так тесно, что невозможно различить кланы,
образовавшийся при политической поддержке, и кланы с криминально-мафиозным
происхождением.
На основании анализа процесса образования обеих ветвей
элиты сегодня можно сделать предварительные выводы. Первое: для обеих групп «нормальная»
предпринимательская деятельность, т.е. производство товаров и услуг, не
представляет ни малейшего интереса. Когда получаемые от спекулятивных операций
доходы на три порядка выше доходов от любого предпринимательства, связанного с
производством, не стоит даже думать о том. чтобы вложить в него инвестиции.
Ясно также, почему был ликвидирован промышленный капитал социализма, а «красных
директоров» оттеснили в сторону без всякого стеснения. Они представляли идею
эволюционного, постепенного перехода к капитализму, связанного со структурной
перестройкой производства. Новые элиты обратили свой взор исключительно на
финансовый капитал, в особенности на международные финансовые рынки, где и
осела большая часть капиталов, выкачанных с внутреннего рынка между 1992 и 1997
годами. Поэтому только часть руководящих кадров бывших советских предприятий
вошла в состав новых элит: та, что перешла на службу к спекулятивному капиталу.
Следовательно, в психологии новых элит (преимущественно
финансово-спекулятивных) сильны криминальные черты. Вывести гипотезу о развитии
страны на основании идущего от них клубка импульсов вряд ли возможно. Тем
более, если принять во внимание, что кланы не достигли равновесия во
взаимоотношениях друг с другом. Они заключают временные союзы перед лицом общей
опасности, которые после исчезновения угрозы вновь распадаются. И поскольку
четких правил игры, кроме диктата с позиции силы, нет, то противоречия часто
перерастают в ожесточенную борьбу, в том числе противозаконного характера, в
котоpoй активное участие принимает государство, вступая в союз то с одной, то с
другой противоборствующей группой. Государство, приватизированное кланами,
олигархией обслуживает их интересы. По так как оно слабо и раздроблено, единая
и сплоченная власть отсутствует, любой конфликт внутри олигархических
группировок поднимает вопрос о том, «кто здесь главный».
Другое важнейшее следствие - такой процесс развития элит
не позволил сформироваться среднему слою. В России нет класса малых или средних
владельцев капитала - ни класса мелких предпринимателей, ни класса вкладчиков.
В России нет места для такого рода деятельности. Она может иметь только
второстепенный характер, что означает отсутствие достаточно широкого
социального слоя, который был бы заинтересован в поддержании и развитии
собственного дела и собственного благосостояния и, следовательно, в
установлении хоть какой-то социальной справедливости. А это очень важно для
определения будущего общественно-государственного устройства, особенно когда
все более очевидно, что социальная структура претерпевает глубокую
трансформацию. Страна на ощупь, хаотично ищет различные выходы из сложившегося
олигархически-криминального порядка. Некий спонтанный капитализм потихоньку
обретает очертания у основания пирамиды, но, учитывая отмеченные
обстоятельства, он может формироваться только при отсутствии четких правил.
Логично думать, что он будет и укрепляться так же. обретая подпольные,
коррумпированные, клановые, семейственные, мафиозные формы. В результате еще в
течение длительного времени нельзя будет рассчитывать ни на стабилизирующую
роль среднего класса, ни на вклад, который этот класс (по примеру Запада) может
внести в процесс формирования элит.
Все изложенные рассуждения еще в большей степени (и в
худшем варианте) относятся к происходящему на периферии. В республиках и
регионах РФ собственность была распределена (речь идет о раздаче сверху) между
бывшими членами партийного и государственного аппарата, а процесс формирования
элит снизу имел почти всегда еще более откровенный криминальный характер, чем в
центре. В конечном счете бывшая госсобственность оказалась в руках десятка
людей, в рамках двух-трех семей. Невозможно даже говорить о них как об элитах,
более уместно прибегнуть к понятию криминального клана в буквальном смысле
слова. Вдалеке от Москвы высшим партийным кланам (местной номенклатуре) во многих
случаях удалось перейти в разряд избранных народом руководителей и проводников «реформы»,
что позволяет говорить о подтверждении при таком варианте властных позиций
коммунистической номенклатуры.
Остается лишь сказать, что мы являемся свидетелями процесса
формирования в России руководящего класса, который имеет много аналогий с
Индонезией, где в течение десятилетий правления Сухарто процветала коррупция,
авторитарность, граничившая с диктатурой, глубоким проникновением в
государственные структуры криминальных элементов.
Принимая во внимание качественные характеристики элит, их
чуждость национальным интересам и проблемам развития страны, их быстрая
трансформация в «цивилизованный» правящий класс представляется весьма
маловероятной в обозримой перспективе, Поверить этому тем более трудно, если
учесть, что к процессу такой трансформации не применима никакая аналогия. в том
числе и с Америкой. Ее буржуазия и средний класс формировались в идеальных и
специфических условиях изоляции от остального мира. В конце XX века этого не
дано никому. К тому же международная оргпреступность приобрела теперь такой
размах, что начинает влиять на судьбы целых государств. У полукриминальных
российских элит нет ни времени, ни возможностей трансформироваться естественным
путем и прийти к государственно-правовым нормам. А когда открывается, что
именно Bank оf New York занимался отмыванием российских денег, взятых в кредит
у МВФ под поручительство правительства США, становится ясно, что международную
преступность «укрепляют» ведущие страны «цивилизованного» мира: именно они
определяют социальное и культурное развитие зависимых от них стран. И поскольку
ослабление-распад центральной власти, похоже, идут более быстрыми темпами, чем
пока незаметная «цивилизация» олигархии, вполне может быть, что разрушение
российского государства опередит его оздоровление.
25 марта 1999 года. когда первые бомбы НАТО были сброшены
на Белград, Нови Сад, Приштину и десятки других городов и деревень Югославии, я
вспомнил о Збигневе Бжезинском. И подумал, что он все предвидел задолго до
того, как это случилось. Быть может, он не предсказал всего, быть может, у
происшедшего были не совсем те мотивы, которые он предполагал, несомненно,
присутствовали и совсем иные привходящие факторы. Но в целом он все предугадал.
Десятки, сотни, тысячи обозревателей и комментаторов, не
говоря уже о власть имущих, принимавших решения, и о военных, выбиравших цели и
передвигавших войска, - все искали подходящие слова, чтобы убедить мир в том,
что на его глазах происходит гуманитарная операция. Более того - первая
гуманитарная акция новой эпохи, когда современные государства и цивилизованные
нации, в основном западные (но и все «международное сообщество», воплощаемое,
впрочем, как раз Западом), будут думать прежде всего о том, как наказать
диктаторов, защитить права угнетаемых народов и спасти личные свободы всюду,
где они подвергаются угрозе или нарушаются. На самом деле решение о начале
войны было принято в обход подлинного, единственно известного международного
сообщества, представленного единственным органом, имевшим до того дня право
выступать от его имени:
Организации Объединенных Наций. С ООН даже не
проконсультировались. Ее Устав, а также основные принципы ОВСЕ были
просто-напросто отброшены. Военная операция проведена НАТО в нарушение даже
собственного Устава, позволяющего вступать в войну только в оборонительных
целях и только в виде помощи кому-нибудь из своих членов, подвергшихся
агрессии. В данном же случае не только никто не нападал на страну - члена НАТО,
но и сам так называемый «враг» был одной из самых бедных (хотя и лучше
вооруженных и воинственных) стран в самом центре Европы. Страна, не могущая
представлять никакой угрозы даже на региональном уровне.
Тем не менее армия старательных деятелей немедленно
бросилась объяснять, что да, все это правда, существующие международные нормы
были нарушены, но. право, не стоит придираться по мелочам перед лицом «гуманитарных»
масштабов проблемы. Кое-кто пошел и дальше, утверждая, что ООН уже отжила свой
срок и вопросы национального суверенитета государств должны решаться по-новому.
Разве мы живем не в эпоху глобализации? И разве, сталкиваясь с процессами,
опрокидывающими все границы, мы будем упорствовать в старомодной защите
суверенных прерогатив страны, тем более, что эта страна смеет не следовать
демократическим критериям Запада? Таковы были тезисы этих зелотов. Впрочем,
распространялись, цитировались и использовались снова и снова и более весомые
аргументы, принадлежавшие авторитетным интеллектуалам-демократам. В качестве
примера достаточно привести Юргена Хабермаса, призвавшего к созданию нового
международного правопорядка, способного справиться с проблемой нарушения прав
человека. Дескать, констатировав с огорчением, что ООН парализована, необходимо
пока что поручить эту задачу НАТО (La Repubblica. 1999. 8 мая).
Как видно, сия логика немногим лучше рассуждения зелотов.
Такая постановка проблемы открывает больше вопросов, чем закрывает. Кто
уполномочен создать новый мировой правопорядок? Кому решать, какие права
человека требуют первоочередной защиты, учитывая, что в мире на каждом шагу
сталкиваешься с нарушенными правами? Кто определит критерии и формы такой
защиты? Кто установил, что именно военная организация вроде НАТО должна
проводить в жизнь моральные принципы международного сообщества? И наконец, если
мы и в самом деле - что правда - стоим перед неотложной необходимостью
пересмотреть все сложнейшие аспекты человеческого общежития на нашей планете,
кому пришло в голову, что этот пересмотр надо начинать именно с войны? Какому
философу или просто человеку, наделенному здравым смыслом, не ясно. что мы
столкнулись с нескончаемой чередой правовых проблем, требующих совместных
усилий всего мирового сообщества? Проблем, решить которые с мечом в руках,
невозможно. Кто, сознавая огромный масштаб вопросов - принципиальных.
политических, нравственных, решил обойтись без единственного существующего
всемирного органа глобального сотрудничества? Это все равно, что поджечь дом,
в котором все вместе мы, плохо ли, хорошо ли, жили несколько десятилетий, еще
до того, как заложить фундамент нового жилища. И как Хабермас объяснит то
обстоятельство, что именно США в последние 15 лет делали все возможное, чтобы
парализовать ООН, вплоть до отказа платить членские взносы? Что совсем недавно
США нанесли авторитету ООН жесточайший удар, позволив ЦРУ направить в Ирак
своих агентов под видом ее наблюдателей? Когда опровергать это обстоятельство
стало невозможно, «Нью-Йорк Тайме» в достопамятной передовице (International
Herald Tribune. 1999. 12 января) фактически оправдала деятельность американских
спецслужб, призвав США и Великобританию идти до конца, даже без согласия Совета
Безопасности. Иными словами, на войне как на войне, все позволено.
Но ООН не находилась в состоянии войны с Ираком. Сон
многих демократически и либерально настроенных европейских и американских
интеллектуалов не был потревожен «демоном сомнения», мешавшим спать одному их
собрату из так называемого «третьего мира». Амину Маалуфу: «Мне очень хотелось
бы знать, какой верховный авторитет унаследует потерянный суверенитет, кто
завтра станет говорить от имени международного сообщества и кто в будущем
станет решать, где вмешиваться, а где нет. Кто это будет? Президент Соединенных
Штатов, после того как он созвонится с парой-тройкой союзников? Как
гарантировать, что его решения будут продиктованы исключительно международными
принципами, а не интересами собственной державы? Нужно быть невероятно наивным
или невероятно лживым. чтобы считать, что таким образом можно управлять миром»
(Corriere della Sera. 1999. 6 мая).
Телеканалы всего цивилизованного мира, диктующие
направление его общественному мнению, неустанно показывали заплаканные лица
албанских детей из Косово. За три года до того никто не обратил внимания на
заплаканные лица сербских детей, выгнанных из Крайны пушками Туджмана. Никто
не видел по телевизору трагическую эпопею 150 тысяч сербов, изгнанных из своих
домов, и 20 тысяч сербов, навсегда оставшихся в Хорватии - мертвыми. Вернее, мы
это видели и читали, но все это происходило на обочине главных событий и было
представлено мировыми СМИ как второстепенный факт локального характера, не
влияющий на судьбы мира. Все, что писали и показывали, подразумевало: сербы
стали жертвами самих себя, собственной жажды власти, собственного президента С.
Милошевича. Не было никаких кампаний, не гремели на весь мир переговоры в
Рамбуйе, умело подготовленные и проведенные. События расценивались просто как
эпизод, «трагедия, о которых пишут в газетах». Нам не показали ее с тем
пафосом, который превратил бы ее в гуманитарную катастрофу. Хотя похоже, что
это как раз она и была.
Случайность? Или нам в самом деле пора начать адекватно
смотреть на глобальную систему СМИ? Мы уже наблюдали, как крупные СМИ могут
манипулировать чувствами общества согласно критериям, которые - независимо от
того, установлены они узким кругом производителей информационных потоков или же
«субъективными» правилами информационного рынка - закрепляют шкалу совершенно
произвольных, случайных, безнравственных и искаженных ценностей (в том числе и
информационных). И именно из этой произвольности мы и будем исходить впредь,
выбирая, что человечно, а что не имеет права называться таковым.
На наших глазах подогревались эмоции громадного всемирного
партера телезрителей, подвергавшихся беспрерывной бомбардировке новостями,
содержавшими правду - но не всю. Сама эта бомбардировка - свидетельство того,
как самая беззастенчивая манипуляция общественным мнением соединяется с
законами телевизионного рынка и рейтингов. Во всем этом чувствовалось даже
какие-то потаённое чувство вины - за то, что вовремя не поняли, куда мы все
идем, что-то вроде судорожной попытки извиниться за молчание прошлых лет. И все
это - впопыхах, второпях, вперемешку с невежеством, невоспитанностью и
поверхностью самих корреспондентов, каждый из которых кровно заинтересован в
самых волнующих эффектах и самых душераздирающих кадрах. К тому же каждого из
них поощряет редакция, уговаривая не бояться перегнуть палку и превращать
каждый стон в крик. И чем громаднее становилась волна беженцев, подстегиваемых
страхом бомбежек, тем эмоции становились сильнее, тем больше одобрения
приносили новые опросы общественного мнения: пусть бомбят, пусть уничтожают,
пусть наказывают! В первую очередь, разумеется, Милошевича, а вместе с ним - об
этом писали, об этом говорили десятки раз писатели, художники, ученые различных
и до сих пор безупречных политических убеждений - и сербов, виноватых в том,
что не прогнали его. Тема «коллективной ответственности» звучала все явственнее
вместе с аналогиями; «Милошевич - новый Гитлер». Нюрнбергский процесс,
Холокост, геноцид. Кто-то написал, что эти сравнения создают ощущение утраты
контроля над семантическими категориями. «Сербы должны смириться с
последствиями того, что в последнее десятилетие этнические чистки в несербских
районах бывшей Югославии пользовались в Сербии широкой поддержкой. Важно, чтобы
и простые люди этой страны заплатили эту цену перед всем миром за такое
поведение. Временные ограничения в пользовании общественными службами и
инфраструктурой станут важным уроком для других, кто мог бы поддаться соблазну
последовать их примеру». Это написал Лестер Туров (La Repubblica. 1999. 26
июня). Кроме чувства изумления и возмущения, его слова сразу вызывают один
вопрос. Кто же «другие», кто «мог бы поддаться соблазну»? Не русские ли?
Я еще вернусь к русской теме. Но прежде всего мне хотелось
бы обратить внимание на проявление «теории примера», показательного урока. С
самого начала военной авантюры в Югославии она выступает в паре с тезисом
Клинтона о Косово как ключевой угрозе международной безопасности. Так или
иначе, излишнее количество аргументов в пользу военного вмешательства, помимо «гуманитарных»
мотивов, свидетельствует, что были и другие причины. Иными словами,
гуманитарные побуждения - только фасад, за которым скрываются гораздо более
весомые стратегические интересы. Но какие? Многие аналитики предпринимали
попытки, в том числе и вполне искренние, их обнаружить. Но это оказалось
нелегко. Как можно, например, всерьез утверждать, что Милошевич-Гитлер
представляет реальную угрозу европейской и глобальной стабильности? Откуда она
взялась? Доказать такой тезис непросто. Как и поверить в то, что нищее, никому
не нужное Косово с неполными двумя миллионами человек населения представляет
собой стратегический интерес для какого-либо государства? Никто не поверит
такой глупости. Каким образом там могла вспыхнуть новая искра, вроде той, что
воспламенила первую мировую войну?
Правда, некоторые из этих аргументов прозвучали из уст
самого Клинтона, и толпа аналитиков тут же бросилась искать исторические
аналоги в подтверждение его слов. Однако, как сразу заметил Генри Киссинджер
(La Stampa. 1999. 31 марта), трудно забыть то обстоятельство, что первая
мировая война вспыхнула не из-за этнического конфликта, а из-за столкновения
великих держав между собой. В Косово же не было никаких противостоящих держав -
все были на одной стороне, с албанцами-косоварами. Все, за исключением России.
Но и Россия была бы вынуждена занять четкую позицию только в случае углубления
военного конфликта, но никак не в ходе переговоров. К тому же с ее нынешним
политическим руководством, полностью подчиненным Америке, этого могло и не
произойти.
Развязывание войны по решению НАТО было лучшим способом
спровоцировать кризис в отношениях с Россией и в самой России. Поэтому аналогия
с первой мировой войной не только не годится для оправдания военного
вмешательства, но и полностью исключает его. И все старательные аналитики,
пытавшиеся отыскать стратегические мотивы и эгоистический интерес Запада для
оправдания неожиданного решения американцев нажать на курок. в конце концов
опустили руки: дескать, единственной причиной воины стала гуманитарная
катастрофа, сыграла свою роль американская мораль, солидарность с жертвами и
стремление помочь им. Таким образом, мы все стали свидетелями совершенно
беспрецедентного в мировой истории события - «гуманитарной войны» на пороге XXI
века. Войны «альтруистов», как сказал кто-то. Войны «нравственной», как
написали десятки лучших мыслителей, порожденных европейской культурой. Бывший
губернатор Арканзаса почувствовал себя достаточно опытным богословом, чтобы
читать мораль самому папе римскому. А Тони Блэр вспомнил о дьяволе, пришедшем
на землю в облике Милошевича.
Все очень просто, но малоубедительно. Монтень сказал бы,
что «меня заставляют ненавидеть правдоподобное, когда оно преподносится как
правда». Витторио Мессори добавил бы, что «дьявол - обезьяна Бога: там, где
зло выдается за добро, начинается дьявольщина» (30 giorni. 1999. № 4). Или же
надо придерживаться «пяти заповедей» Эдварда В.Сэйда:
1. Если этнические чистки в Югославии - зло, то они таковы
и в Турции, и в Палестине, и в Африке, и в любом другом месте.
2. Кризисы не заканчиваются с отъездом журналистов
Си-Эн-Эн.
3. Если война жестока и дорога, то она такова независимо
от того, летают ли американские летчики на высоте 5 тысяч метров или ниже.
4. Если дипломатия всегда предпочтительнее военных мер, то
нужно всегда, любой ценой прибегать к дипломатии.
5. Если человеческая жизнь священна, то нельзя приносить
ее в жертву, даже если жертва не живет в Европе и не имеет белой кожи (Le Monde
Diplomatique. 1999. № 6).
А что, если поискать эти пресловутые стратегические
интересы в другом месте? Почему все гуманитарные тревоги вспыхнули в марте 1999
года, а не в ноябре 1994, когда Борис Ельцин решил начать войну против
непокорной Чечни? Почему можно защищать албанцев, но не чеченцев? А курды?
Правда, многие считают, что курдская проблема осложняется тем, что Турция - член
НАТО и с ней нужно обращаться осторожнее. И все же: не пора ли нам стать
большими реалистами?
Ладно, предположим, что иногда можно отставить в сторону
гуманитарные принципы, «абсолютно относительные». Но когда речь идет об
албанцах и чеченцах, сходство становится просто поразительным: и в том, и в
другом случае имело место «внутреннее дело» суверенного государства (именно
благодаря этой формулировке Европа и США вышли из неудобного положения перед
ельцинской Россией). И в том, и в другом случае необходимо было
воспрепятствовать сепаратистским тенденциям. И в том, и в другом случае имелся
очевидный этнический дисбаланс - большинство сторонников отделения принадлежало
к иному этносу, нежели политическое руководство страны, и, следовательно.
проблема не могла быть решена посредством референдума. На подобные вопросы
дается один и тот же ответ: «В определенный момент необходимо положить этому
конец». Такое объяснение ничего не объясняет, а, наоборот, увеличивает
количество вопросов. В какой момент? Положить конец чему? Разве, согласно нашим
священным принципам, права чеченцев и курдов имеют второстепенное значение? А
права афганских женщин? И как можно приравнивать правителей западного мира к
нетерпеливым, внезапно приходящим в ярость людям? Можно ли на полном серьезе
считать европейских и американских руководителей настолько беспечными, чтобы
при принятии решений такого масштаба поддаваться эмоциональным импровизациям?
Можно ли забыть подозрительное поведение США и Англии во всей предыстории
переговоров в Рамбуйе: вооружение OAK и ее использование Вашингтоном в
политических целях? Остается только поиронизировать вместе с Норманом Мэйлером
по поводу «высоконравственных чувств, которые при манипулировании ими на
национальном и международном уровне вполне способны привести к катастрофе» (La
Stampa. 1999. 25 мая).
Как ни крути, приличное логическое объяснение
произошедшему найти невозможно. Значит, следует продолжить поиски на другом
уровне, в ином контексте. В путаных заявлениях американского пажа Тони Блэра
содержится зерно истины: война в Югославии в самом деле была «необходима», но
не по тем причинам, которые громогласно объявлялись публике. Она была
необходима для выживания Запада в его нынешнем виде и для управляющего им
американского руководства. Пропасть между военной мощью, выдвинутой правителями
мира, и незначительностью югославской мишени нельзя объяснить иначе, кроме как
огромными размерами ставки в этой игре. Разрыв поразительный, невиданный,
необъяснимый: с одной стороны - военная мощь самых сильных, богатых и развитых
стран мира во главе с США, с другой - крохотный кусок земли и малочисленное
население, возглавляемое Милошевичем. 11 миллионов сербов стали соринкой в
глазу Европы: их страна - единственный островок, не подвергшийся «нормализации».
Теперь, когда война закончилась, проявляются подлинные,
невысказанные ранее ее цели. Президент Клинтон посещает Словению и объявляет
там новую балканскую доктрину, основанную на «независимости». «Независимости»,
которую теперь предстоит восстановить в Боснии, укрепить в Македонии и
расширить до Косово и Черногории. Как с восторгом сообщает Энцо Беттидза;
«Виновная в десятилетнем кровопролитии, утратив придаток
Косово и спутник Черногорию, Сербия должна будет отказаться от мифа о себе как
региональной державе и ужаться до моноэтнических границ, предшествовавших
завоевательным балканским войнам» (La Slampa. 1999. 23 июня). Разумеется. Беттидза
давал волю своим личным эмоциям, но в то же время он отчетливо выражает широко
распространенное мнение, оформляющееся ныне в проекты различных канцелярий.
Куда делись гуманитарные цели? Кто решил изменить повестку дня в иную сторону?
Кто определил, что «восьмерка» заменит собой накренившуюся власть Совета
Безопасности? Разве все это не обнажает окончательно существование плана,
который уже не нужно прятать в благородные одеяния гуманитарной миссии после
достижения военной победы? Но почему я говорю о «выживании Запада»? Разве,
спросят многие, ему что-то угрожает? И при чем здесь проблема Югославии и
маленького Косово? Почему именно сейчас, а не раньше и не в другом месте? Это
ключевые вопросы, и ответ на них жизненно важен. И простым он быть не может. Я
считаю, что на наших глазах только что произошло первое «столкновение
цивилизаций» внутри великой американской империи, входящей в XXI век. Это было
первое крупное испытание силой нового владычества, появившегося с исчезновением
СССР, Варшавского договора, всего биполярного мира.
Если взглянуть на события под таким углом зрения, многое
непонятное становится ясным, хотя каждый аспект требует внимательного анализа,
прежде чем окончательно признать ответ истинным или хотя бы правдоподобным. Например,
сразу становится очевидной необходимость такого впечатляющего применения силы.
Битву, с самого начала описывавшуюся как символичная (хотя имелись в виду
совсем иные символы), нужно было выиграть любой ценой. Не должно было остаться
никаких сомнений относительно победителя, его несокрушимой мощи и несгибаемой
решимости в достижении цели. И пока Милошевич продолжает властвовать в Белграде,
пока он еще жив, американская победа для своей полноты будет требовать его
головы, его жизни. Как и полного подчинения сербского народа, его коллективного
покаяния, всеобщей самокритики. От сербов потребуется, во-первых, прогнать
диктатора, а во-вторых, принять принципы победившего Запада и провести
свободные выборы, на которых выиграют поддержанные Западом партии. До тех пор
война с Сербией будет продолжаться, пусть и без бомбардировок, согласно
принципу, что политика - продолжение войны другими средствами.
Зачем? Почему понадобилась эта демонстрация силы? Кому она
предназначалась? И почему именно теперь? Начнем с последнего вопроса. Десять
лет назад рухнула Берлинская стена. Так, на глазах у всех умер биполярный мир.
Почему Америка 10 лет выжидала, прежде чем показать свою силу, утвердить новую
власть в глазах всей планеты? В определенном смысле ответ очевиден:
Америке самой понадобилось время, чтобы осознать новые
возможности, открытые историческими обстоятельствами. И тогда пришло
головокружение от подлинной, безграничной власти. Победа в холодной войне
оказалась в каком-то смысле неожиданной для той страны, которая страстно ее
желала, не жалела на нее средств, но сама в нее не верила. Точнее, она верила в
победу, но не надеялась, что та случится так быстро и окажется такой полной,
беспрепятственной и безусловной. Потребовалось время, чтобы осознать масштаб
собственного триумфа, вернее, двух триумфов. Дело было не только в том, чтобы
оглянуться назад и переполниться головокружительной гордостью, охватывающей
победителя над телом поверженного врага. Гордостью тем большей, чем острее была
угроза поражения и сильнее страх. Но н глядя вперед и вокруг себя, Америка
Билла Клинтона - для понимания дальнейшего следует все время иметь в виду, что
все, о чем мы рассуждаем, произошло в течение двух президентских мандатов этого
человека - видит только победы. Почти 10 лет это страна непрестанно движется
вперед, бьет все рекорды. И ее уверенность в своих силах выросла, возможно, до
наивысших пределов за всю ее недолгую историю самостоятельного государства.
Кое-кто уже заговорил о «поколении Доу-10000». Расчеты в
самом деле впечатляют. В 1993 году средний промышленный индекс Доу-Джонса уже
превысил 3500 пунктов. В июне 1999 - по совпадению, как раз после окончания воины
в Югославии - он оставил позади десятитысячную отметку. Считая дивиденды,
американский рынок произвел 242% роста меньше чем за 6 лет. Фантастика! Такой
результат может и должен получить объяснение, но это непросто сделать в
нескольких словах. Газеты, журналы и аналитики всего мира занимаются этим
феноменом. (Здесь мы не в состоянии его описать даже вкратце.) Все сходятся в
очевидном: потрясающее ускорение американского экономического роста совпало с
окончанием холодной войны и кончиной главного врага нашего века - советского
коммунизма. Эйфория от победы породила ощущение безопасности. Безопасность
проживала но конкретному адресу - Уолл-Стрит. Именно на Уолл-Стрит, в казну
всей планеты, меньше чем за 8 лет, притекло около 2 тысяч млрд. долларов со
всего мира. К несомненной динамичности американской экономики, к ее столь же
несомненной гибкости, невероятной мощи технологического развития и в
особенности коммуникационно-информационных технологий добавился новый фактор:
Америка стала колоссальным пылесосом, всасывающим и умножающим капиталы. И
процесс этот не случайный, не автоматический. Ему предшествовали и делили его
возможным конкретные решения и действия, полновесная стратегия, созданная как
раз на Уолл-Стрит и претворенная в жизнь - по поручению Уолл-Стрит -
президентом Биллом Клинтоном и его командой10. Произошел взрыв «глобализации
по-американски». (Использование данного термина - тоже не случайно. Речь идет
не столько об объективном и неизбежном явлении глобализации, сколько о том, как
ее интерпретируют в Америке, как ее реализуют в угоду американским национальным
интересам. Мы еще вернемся к неодинаковости преодоления национальных границ,
когда есть страны, которым позволено рассуждать в категориях национального
интереса, а есть такие, кому это запрещено. Пока что важнее всего понять,
почему потребовалось некоторое время для того, чтобы прояснилось новое
положение на шахматной доске мира после холодной воины.)
Что же так неожиданно прояснилось в начале 1999 года? Что
увидели на доске гроссмейстеры, определяющие судьбы мира? Почему так срочно
потребовалась демонстрация силы? На первый взгляд все вышесказанное
свидетельствует о том, что образ Америки в глазах мира на тот момент был
наиболее выгодным для нее. Америка как локомотив мировой экономики, Америка,
победившая инфляцию, Америка, преподающая всем уроки, экспортирующая повсюду
свой образ жизни, культуру, технологию и ценности. «Наш успех - это успех
американской капиталистической модели, наиболее близкой рынку в понимании Адама
Смита. Несомненно, гораздо более близкой, чем коррумпированный и
патерналистский азиатский капитализм, так привлекавший критиков американской
системы в то время, как надувался азиатский пузырь. Теперь он лопнул - гордо
писал Чарльз Краутхаммер 5 января 1999 г. - Мы - потомки искателей приключений,
умевших идти на риск. В Европе и Азии живут те, кого они оставили за спиной»
(Why America is doing so well (Почему Америка все делает хорошо?)//
International Herald
Tribune. 1999. 5 января). В
подобных обстоятельствах Макиавелли посоветовал бы щедрую раздачу благ с
одновременным жестким, патерналистским навязыванием непререкаемых решений там,
где это необходимо. Князь на вершине своей славы не может угрожающе размахивать
мечом. Если только положение фигур на шахматной доске - видное полностью лишь с
определенной позиции - не подсказало ему, что нынешнее славное процветание под
угрозой. В таком случае Князь мог бы признать целесообразным действовать не
только «как лиса», но и «как лев». Это всего лишь предположение. Посмотрим,
подтвердится ли оно.
Россия объявила себя наследницей СССР. Но она ею не стала
и не могла стать, поскольку именно ее главенствующее положение в Советском
Союзе привело его к разрушению. Это особенно наглядно следует из анализа российской
оборонной политики. Советская военная доктрина, сформулированная во время
горбачевской перестройки и ориентированная на ситуацию в мире «после холодной
войны», стала доктриной «оборонной достаточности». Идея глобальной конфронтации
с другой сверхдержавой была отставлена (стало ясно, что продолжать эту
конфронтацию возможно, лишь сохраняя в стране авторитарное правление), и
оборона перестраивалась в соответствии с изменившейся ситуацией. Но новая
система обороны включала в себя весь советский военный потенциал:
предполагалось, что вооруженные силы сохранят возможность эффективно
действовать как в оборонительных целях, так и для сохранения той роли в мире,
от которой обновленный Советский Союз отнюдь не собирался отказываться.
Потеря оборонной инфраструктуры и производственных
мощностей, отошедших к бывшим советским республикам после распада СССР, привела
к превращению «оборонной достаточности» в «недостаточность» по всем
существенным параметрам. Советские вооруженные силы, сделавшись российскими, не
просто поменяли вывеску. Переход совершался в обстановке жестокого
экономического, организационного, психологического и морального кризиса. Он
был похож даже не на отступление, а паническое бегство, во время которого флот,
например, потерял больше половины своего плавсостава, значительную часть
инфраструктуры и стратегические базы, необходимые для поддержания
соответствующего оборонного потенциала. Вот несколько примеров.
По информации из заслуживающих доверия источников, в июне
1999 года «Маршал Неделин», разведывательный корабль в составе Тихоокеанского
флота, спущенный на воду в 1983 году, был продан Индии за 2 млн. 300 тыс. долларов.
Этот корабль был оснащен новейшей и сложнейшей аппаратурой слежения,
обеспечивавшей российские Вооруженные силы значительной частью оперативной
информации. Он был выведен из состава флота в 1997 году вместе с судами «Маршал
Крылов» и «Маршал Бирюзoв», которые еще ждут своих покупателей. «Российский
военный флот с потерей этих кораблей лишился глаз и ушей», - заявил авторитетный
представитель командования российским флотом.
Из-за отсутствия средств, из-за несвоевременного и
некачественного ремонта срок службы российских военных кораблей сократился по
сравнению с советским периодом вдвое.
Не вызывает сомнения - и это было предусмотрено
горбачевской военной доктриной «оборонной достаточности», - что вооруженные
силы не могли не претерпеть значительных изменений. Нельзя было обойтись без
роспуска и реорганизации штабов и соединений, без резкого уменьшения
численности личного состава, без отвода и передислокации сил, расположенных в
Центральной Европе. Но на все это требовалось время и, главное, разумное
планирование. На самом же деле происходило самое настоящее разрушение армии - в
обстановке полнейшего беспорядка, без всякого контроля, без всякой заботы о
сохранении какой-либо оборонительной эффективности. При этом в атмосфере
усугублявшейся моральной деградации и всепроникающей коррупции военные верхи,
опираясь на различные преступные группировки. смогли осуществить колоссальное
разграбление военного имущества - вооружения, боеприпасов, горючего, техники, а
значительная часть огромных богатств советских вооруженных сил была попросту
выброшена на свалку, как металлолом. И все это происходило почти в открытую,
при полной безнаказанности, что не могло не оказать (и оказало) губительного
влияния на военные кадры. Даже из официальной статистики военной прокуратуры и
МВД видно, что преступность в военной среде в последние годы непрерывно росла.
Общая коррумпированность не могла не сказаться на реальном уровне подготовки и
оборонительных возможностях российских вооруженных сил, тем более что лучшие и
наиболее компетентные военные кадры, начиная с 1992 года, попросту
вышвыривались вон и на смену им приходили новые, подбиравшиеся на основе
единственного критерия - абсолютной лояльности но отношению к новой власти.
Средства массовой информации, быстро поставленные под контроль властями и новой
олигархией, активно способствовали дискредитации вооруженных сил: ими была
развернута громкая кампания по обличению коррупции, причем ее причины не
указывались, зато все попытки сохранить хоть какую-либо эффективность
вооруженных сил тут же клеймились как «ностальгия по империи». Даже уменьшение
военных расходов, которого было невозможно избежать, производилось без всякого
учета первоочередности. Финансирование срезали, ссылаясь на скудость бюджета,
но срезали сплеча, делая это в уверенности (иногда высказываемой прямо, чаще
подразумевавшейся), что у России нет больше врагов и поэтому она не нуждается ни
в какой военной политике. Чистый бред! Но он прекрасно сочетается с другой
бредовой идеей: превратить Россию за несколько месяцев или лет из страны с
всесильной и всепроникающей государственной властью в страну, где
государственной власти нет вообще.
|