"Свинцовый ливень Восточного фронта" - читать интересную книгу автора (Кунов Карл фон)

Глава 15 Прощание с моим полком

12 ноября 1944 года американская седьмая армия начала крупное наступление, разработанное, чтобы проникнуть через перевалы Вогез, от самого важного перевала в Саверне до более незначительных перевалов на юге, а именно в Саале, Сен Мари и Бонхомме. Неделю спустя, далее на юг, французская первая армия начала дополнительное наступление, разработанное, чтобы прорваться через перевал Шлюхт и, что было более важно, перевал Бельфор.

Усилия американцев удивительно быстро привели к успеху. К 22 ноября части XV корпуса прорвались через Саверн на Эльзасскую равнину; к следующему дню перевал Саале был в руках 3-й пехотной дивизии VI корпуса; в течение недели все перевалы в американской зоне были захвачены. Целые немецкие дивизии — такие как новая, но неопытная 708-я фольксгренадерская и стойкая 553-я фольксгренадерская — фактически прекратили существовать. 23–25 ноября Страсбург, город большой культурной — и политической — важности, как для французов, так и для немцев, пал к ногам XV корпуса армии США.

Немецкая оборона перевалов Вогез во французской зоне, включая Бельфор, была намного успешнее. Части девятнадцатой армии держались на тех позициях, которые представляли южную половину так называемого «Кольмарского котла», до конца января. После 6 декабря девятнадцатая армия перешла под личное командование рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера как командующего группы армий «Оберрейн».

Хотя немцы обладали многими преимуществами в их обороне Вогез — преимуществами, которые они продолжали активно использовать в секторах, где им противостояли французы, — их командующие также сталкивались с некоторыми проблемами. В это время много частей были укомплектованы солдатами — даже персоналом Люфтваффе и моряками Кригсмарине, которые не были изначально обучены как пехотинцы, или теми, кто был недавно призван из-за изменения их статуса воинской повинности. Кроме того, много частей переносили различные трудности от того, что они был укомплектованы фольксдойче (этническими немцами из занятых стран) или даже не немцами — к примеру, солдатами из различных частей Советской империи. Хотя все еще оставалась большая разница между ними и ополчением «Фольксштурм», состоявшим из стариков и мальчиков, которые в конечном счете обороняли города Рейха, положение с личным составом многих немецких частей в той стадии войны было далеко от идеала.

Ситуация на Союзнической стороне Вогез была также не идеальной. Большинство американских пехотных частей в Вогезах состояли в значительной степени из солдат, которые ранее имели другую военную специальность. Тысячи прежних стрелков-зенитчиков, членов экипажей средних бомбардировщиков, радиотехников и людей с совершенно не пехотным прошлым стали стрелками, пулеметчиками и минометчиками в частях, сражавшихся в Вогезах. Прежние участники программы подготовки армейских специалистов (ASTP) — люди, которые на основании их высоких показателей интеллекта были первоначально отобраны, чтобы выполнить обязанности некоторых более сложных небоевых специальностей, — тысячами заполняли американские пехотные части в Вогезах.

В определенной степени ситуация во французских частях была еще сложнее. Многие из солдат, прорывавшихся через снег и грязь, были фактически колониальными войсками из Алжира, Туниса и даже Сенегала. Хотя их офицеры были главным образом французами, эти солдаты были полностью непривычны к затруднениям североевропейской зимы и сражались вдалеке от дома ради как минимум неясных для них интересов. Мотивация этих, в ином случае довольно диких, воинов, чтобы противоборствовать укрепленному немецкому противнику, была иногда серьезной проблемой для французских офицеров этих частей колониальных войск. Через несколько лет, фактически, некоторые из этих spahis и tirailleurs окажутся по другую сторону линии фронта от французов, в войнах за независимость в Северной Африке.

До конца войны именно против этих французских колониальных войск Карл фон Кунов вел своих солдат.

После этих сражений мне сообщили, что назначен новый командир 308-го гренадерского полка. Мой полковник, предыдущий командир полка, стал командующим округа безопасности Зальцбург-Берхтесгаден. Прежде чем он отбыл, он сообщал мне, что генерал авиации Петерсен рекомендовал меня для награждения Рыцарским крестом. Я мог только вспомнить, как Папа Шульц был рекомендован для награждения Дубовыми Листьями к Рыцарскому кресту перед его снятием с должности в России…

Возможно, я поспособствовал этому снятию с должности своим иногда весьма нестандартным поведением. Если бы командир дивизии настоял на сохранении меня на должности командира полка, то ему бы это удалось. Но генерал-майор Шиль был довольно недавно назначен на свою должность и не знал меня достаточно хорошо; кроме того, я провел большую часть прошлых двух месяцев фактически под командованием другой дивизии. Дополнительно, его официальный эксперт по персоналу не был моим особенным другом, что я пойму только гораздо позже.

Появление преемника, который был старше меня и также окончил курсы командиров полков, было, вероятно, особым подарком судьбы для меня. Однажды, в 1943 году, я вмешался в свою судьбу, после чего решил никогда не делать это снова!

Один из командиров батальонов, которого я лично хорошо знал и высоко ценил, стал преемником полковника Кейсера в 326-м гренадерском полку, но оставался на должности лишь несколько недель, пока не был убит в бою. Мой преемник также командовал полком лишь несколько недель, пока не был интернирован в Швейцарии.

После того как я оставил свой пост, командование дивизии подумывало предоставить мне командование батальоном фузилеров дивизии. Это была довольно элитная часть, которая использовалась для разведки и других задач легкой пехоты. Я предполагаю, что некоторые господа выше по званию не согласились с моим назначением командовать этой частью[40]. Генерал Петерсен, так же как и командующий девятнадцатой армией, генерал инфантерии Визе, не забыли о моих шести неделях обороны Ле Тилло, ворот к тоннелю Бисан. Мне суждено было командовать полком.

На позициях на перевале Шлюхт, столь же важном направлении, стояла смешанная часть, численностью примерно соответствующая полку, составленная из добровольцев, включая азербайджанцев и немцев. Пожилой подполковник временно занимал должность командира полка, и было очевидно, что он устал от войны. Мне приказали принять у него командование. Таким образом, началось мое последнее боевое назначение Второй мировой войны.

Я унаследовал полковой штаб, состоящий главным образом из мужчин старше меня. Один из посыльных до войны был актером, другой был оперным певцом, и т. д. В качестве водителя и денщика я получил баварского водителя грузовика — моего верного Йозефа, — с кем я наслаждался тридцатью годами верной дружбы после войны. Я весьма часто навещал его и его семью на его родине, в Нижней Баварии. У него была добросердечная жена — австрийка, которая была его настоящим партнером жизни, оставаясь с ним и в добрые, и в худые времена, до его смерти. Но тем не менее с военной точки зрения за следующие три недели я испытал совершенно невероятный беспорядок и дезорганизацию.

Спустя всего несколько дней после принятия ответственности за оборону перевала Шлюхт моему штабу и мне приказали передислоцироваться к южному краю Вогез. 1-я французская танковая дивизия и 9-я колониальная дивизия прорвались к югу от Бельфора и достигли Рейна вдоль швейцарской границы. Я принял командование 490-м гренадерским полком, который, вместе с другими частями, был развернут к юго-востоку от Бельфора, чтобы прикрыть южный фланг девятнадцатой армии.

Местным командующим был генерал-майор Рудольф фон Оппен, весьма храбрый джентльмен, который был особенно искренен, выражая свое мнение. «Вы знаете, мой дорогой Grossjohann, сказал он во время нашего короткого разговора, — некоторое время назад я был приглашен встретиться с герром Гиммлером. Действительно, он очень хороший парень. Невообразимо, сколько крови налипло на его плавниках!» Он действительно сказал «плавниках»!

Мой командный пункт был в Бреботе, приблизительно в одиннадцати километрах к юго-востоку от Бельфора, прямо на юго-восточном берегу канала Рейн-Рона. Поздно днем 19 ноября большое количество французских танков атаковало из лесов на юге, а нам было нечего выставить против них.

Единственный шанс спасения солдат 490-го гренадерского полка, которые были поручены мне на короткое время, от танков состоял в том, чтобы использовать канал в нескольких сотнях метров за нами как препятствие. Я приказал отступление за это естественное танковое заграждение с наступлением ночи. Естественно, я ни у кого не спрашивал разрешение — на сей раз действительно не было никакой возможности так поступить. Задача обороны южного фланга девятнадцатой армии могла быть выполнена из-за канала ничуть не хуже, а возможно, и лучше, чем в тот момент. Следующим утром генерал фон Оппен позвонил мне, чтобы сказать, что два господина из штаба армии хотели допросить меня в полдень из-за моего «уклонения» за каналом! Но лично генерал полностью согласился с моим решением.

К полудню я появился, как мне было приказано, на командном пункте генерала, где эти два господина уже ждали меня. Один был подполковником Генерального штаба, а другой — военным прокурором. Я описал им ситуацию предыдущего вечера и объяснил, что противник напал с приблизительно таким же количеством танков, как у меня было пехотинцев; помимо этого, у нас не было никакого бронебойного оружия. Затем я кратко рассказал им о своем опыте первых недель в Ле Тилло, где я также был оставлен наедине со своей судьбой. Я объяснил, что я был в деле достаточно долго, чтобы понять, что в эти дни можно было положиться на свое собственное суждение как солдата. Эти два господина были быстро убеждены и уверили меня, что, основываясь на заявлениях генерала, они не будут поднимать жалоб против меня. На этом дело было закрыто.

В тот же самый день 490-й гренадерский полк был придан 198-й пехотной дивизии, которая была перемещена сюда, на юг, чтобы защищать позиции около Бельфора от атак французов и последующего прорыва на Эльзасскую равнину. Это не было бы возможно, если бы я не отвел полк в безопасное место за канал прошлой ночью. Как я упоминал, эта ситуация была практически такой же, как и в Ле Тилло, который также мог быть оборонен только в том случае, если бы я не исполнил бессмысленный приказ.

Грёзер хорошо зафиксировал ситуацию в своей истории:

Полки 198-й пехотной дивизии на моих восточных и западных флангах отстали, но моя старая команда в 308-м гренадерском полку следовала за мной, а мой полк наступал, пока мы не достигли швейцарской границы в туманной темноте.

Конечно, у меня действительно было большое преимущество в виде поддержки батальоном «Ягдпантер»[42], но мой ведущий пехотный батальон, атаковавший вдоль дороги, тем не менее, понес значительные потери от рук французов, которые стойко защищали кладбище в Суаре.

В конечном счете в ходе следующих нескольких дней сражений мой старый полк, которому я принадлежал в течение почти четырех лет, все больше и больше сжимался в маленькой области около швейцарской границы. Они, наконец, встали перед выбором — интернирование в Швейцарии или сдача в плен французам. Понятно, что они предпочли первый вариант. Генерал фон Горн, наш прежний командующий дивизии в России, который к тому времени был немецким военным атташе в Швейцарии, конечно, взял особую заботу о его прежнем полке, насколько это было возможно.

В вечерние часы 21 ноября я был ранен в левую руку маленьким осколком снаряда. Осколок пробил мой большой палец, вызвав такую сильную боль, что, вместе с большой усталостью, я весьма разболелся. Рано следующим утром меня прооперировали на перевязочном пункте, а затем я вернулся к своим делам. 490-й гренадерский полк, которым я командовал до тех пор, оставил управление 198-й дивизии той же ночью и вернулся к своей 269-й дивизии.

Для меня это означало последнее прощание с моей старой дивизией. После того я снова занялся своей работой на перевале Шлюхт.

Следующие две-три недели прошли относительно спокойно, по крайней мере, для нас на перевале. Раннее начало зимы, а в особенности сильный снегопад, создало ситуацию в Верхних Вогезах — перевал Шлюхт находится на высоте 1150 метров выше уровня моря, — которая заставила любую борьбу казаться практически невозможной. Однако французы сумели, после многих часов трудного марша через падающий снег и густой туман, застать врасплох и разбить слабый немецкий гарнизон на горе Гогепек, самом высоком пике Вогез высотой 1360 метров. Пик не был в моем секторе, но в секторе нашего соседа на юге, 269-й дивизии, которой я фактически подчинялся. Герр Борхер написал об этом случае в своей книге «Последняя битва в Вогезах» очень четко и весьма драматично: «Немецкая пехота на Гогепеке могла быть взята врасплох только потому, что крайне неосмотрительно полагалась на веру, что при такой погоде им не надо было ждать нападения. К сожалению, они были неправы».

Потеря Гогепека, с которого в хорошую погоду открывался отличный вид на долину Рейна, не только ударила по 269-й пехотной дивизии, LXIII корпусу и девятнадцатой армии… но также глубоко обеспокоила герра Гиммлера в Триберге.

Гиммлер, крайне взволнованный, требовал немедленного восстановления положения, как это мило называлось в таких случаях! Как вскоре стало ясно, не без причины. То, что противник достиг на Гогепеке, он попробовал повторить еще раз через несколько дней на Райнкопфе высотой 1300 метров, на пять километров далее на юго-запад, и только лишь ценой тяжелых потерь немецких войск удалось этому помешать.

Мою часть привели в самую высокую боевую готовность. Саперы 269-й дивизии постепенно укладывали и укрепляли пояс мин между французами на Гогепеке и их командным пунктом, который был установлен приблизительно в километре к западу от Гогепека, в шале у горной дороги.