"Дурная слава" - читать интересную книгу автора (Дейли Джанет)

Глава 20

Иден и Киннкэйд вышли из отеля и оказались на улице, где их уже поджидала машина.

Галантно распахнув дверь своего пикапа, Киннкэйд подал Иден руку. Она же, прежде чем сесть в машину, вдруг, словно пятиклассница, покрутилась на месте и неожиданно для себя рассмеялась, тут же, правда, смутившись и испугавшись своего смеха. Удивительно, но рядом с Киннкэйдом ей было легко и свободно. Но почему? Не все ли равно. Иден не хотелось думать. «А этот час у нас в руках, живи же настоящим…» — мысленно процитировала она и плюхнулась на переднее сиденье.

Киннкэйд направил свой пикап к центральному парку.

Он купил билеты и повел Иден к карусели.

Мера его успеха в отношениях с Иден достигла таких высот, что она не стала возражать, когда он поднял ее и посадил на спину гарцующего деревянного коня. Они кружились и кружились под музыку, похожую на органную и пронзавшую воздух своим радостным звуком.

После карусели Киннкэйд и Иден съели по порции сахарной ваты, и их разобрал смех от того, что эти розовые облака прилипали к пальцам и склеивали их. Они наблюдали за проделками ребятишек, и за одним представителем юного поколения в особенности — молодым человеком с круглыми глазами, — пока совершали свою первую поездку на американских горках. Позже с пакетами попкорна в руках они проследовали к пруду, чтобы покормить уток.

Большую часть времени, что они провели вместе, Киннкэйд занимался тем, что наблюдал за Иден. Вокруг нее кружились утки, хлопали крыльями и крякали, жадно и бесцеремонно требуя угощения. Смеясь над их жадностью, Иден бросала им попкорн, стараясь, чтобы лакомство доставалось самым робким птицам в задних рядах, и присаживаясь на корточки, чтобы накормить с рук самых отважных.

Киннкэйд изучал ее лицо, принявшее теперь непривычно беспечное выражение. Это было его заслугой. Гордость, нежность и желание переполняли его.

Когда Иден собрала последнюю горсть попкорна со дна своего мешочка, Киннкэйд обнаружил, что и его мешок пуст.

— Простите, ребята, — сказал он уткам, — но мы обанкротились.

Она выпрямилась и скатала пустой бумажный мешок в комочек.

— Придется вам поискать другую добрую душу, которая захочет накормить вас. — Иден повернулась к Киннкэйду. — Жадные дьяволята, верно?

— И шумные, — заметил он, когда крякающая компания переваливаясь двинулась к малышу, усердно жующему печенье.

— Очень шумные, — согласилась Иден. — Все равно это было забавно.

— Очень.

Но Киннкэйд сознавал, что получил удовольствие от этой сцены совсем по иной причине. Они шли от пруда, и он смотрел, как ее сандалии без задников утопают в мягкой земле, и от этого казалось, что она вот-вот упадет. Вдруг, неожиданно для самого себя, Киннкэйд обнял Иден за плечи.

Она посмотрела ему в лицо, и у нее тотчас же отпала охота шутить и смеяться. Внезапно она почувствовала, как тяжело бьется ее сердце. Его губы коснулись уголка ее рта легким, как прикосновение перышка, поцелуем. Иден отвернулась. Где-то внутри у нее нарастало непонятное ей ощущение, потребность в нем, похожая на боль, некая смесь желания и страха.

— От вас пахнет сахарной ватой, — сказал Киннкэйд, касаясь губами ее уха. — Иден…

Она заставила себя взглянуть на него. Ей была свойственна особенность не бежать от опасности, а смотреть ей прямо в лицо. Где-то за их спиной рассмеялся ребенок.

Киннкэйд нежно обнял ее за талию.

— Я не причиню вам зла.

Он улыбнулся, и она почувствовала, что сердце ее готово выскочить из груди, что еще немного — и она задохнется от охватившего ее волнения.

Киннкэйд с трудом сдерживал желание, вспыхнувшее в нем с неукротимой силой. Господи, он хотел эту женщину так страстно, так самозабвенно, как никогда в жизни! Но ей требовалось нечто большее, чем страсть, чем желание, и у него возникла потребность дать ей это. Весь дрожа от нетерпения, Киннкэйд приник к ее губам долгим и вместе с тем легким поцелуем, но большего он не мог себе позволить. Не теряя власти над собой, Киннкэйд отстранился, чувствуя, как от напряжения холодный пот выступает у него на лбу.

— Пойдем? — выдавил он из себя.

— Что? — ошеломленная таким поворотом событий, спросила Иден.

Он снова поцеловал ее в губы.

— Я подумал, что вы не прочь уйти отсюда и отправиться куда-нибудь в другое место.

Киннкэйд чуть отступил и, легко взяв ее за руку, повел к дорожке.

Солнце медленно скользило к горе Пивайн, и Киннкэйд поехал по далекой от центра улице, лениво и вяло извивавшейся у подножия холмов. Он решил, что весь день Иден будет наполнен им и общением с ним; он хотел изгладить из ее памяти неприятные воспоминания, посетившие ее утром. Он уже не пытался задавать себе вопрос, откуда в нем явилась потребность защищать ее, стараться утешить и доставить ей удовольствие.

Дорога привела их на окраину города. Оставив пикап на парковочной площадке, они прошли несколько футов вниз по склону. Киннкэйд расправил старое индейское одеяло, которое держал на заднем сиденье пикапа, помог Иден сесть, сам растянулся рядом.

— Какой вид! — прошептала Иден.

Она посмотрела на простертый внизу город, на его высотные многоквартирные дома и другие здания.

— Рино у ваших ног, мэм, — пошутил Киннкэйд.

С минуту Иден молчала, изучая его. Он полулежал, опираясь на локоть, вытянув перед собой длинные ноги.

На бронзовой коже виска отчетливо выделялся бледный старый шрам.

Он смотрел на город у их ног с той же напряженностью и спокойствием, которые Иден замечала в нем и раньше. По временам у нее возникало ощущение, что в нем живут два разных человека. Только что он был нежным, слегка насмешливым, и вот уже перед ней холодный и непреклонный человек. Она вдруг поняла, что хотела бы узнать о нем больше. Это было опасное любопытство, но Иден не могла с ним справиться.

— Откуда вы, Киннкэйд?

— Из Техаса.

Иден улыбнулась краткости его ответа.

— А из какого места в Техасе?

— Из полдюжины разных мест. А может быть, и того больше, если бы у меня было время считать. — Киннкэйд усмехнулся.

— И все же, — настаивала Иден.

— Даже не знаю… Я родился в Вако, в детский сад ходил в Амарилло. Кажется, после этого мы переехали в Суитуотер. Мой отец работал на разных ранчо, иногда наемным работником, иногда десятником, иногда управляющим. Он оставлял одно место в поисках лучше оплачиваемого, потом оставлял и это ради более удобного расписания или еще каких-нибудь благ. Не поймите меня превратно, — сказал он вдруг, бросив на нее быстрый взгляд. — Я был вовсе не против переездов. Мне нравилось объезжать новых лошадей, исследовать новые места, заводить новых друзей. Однажды мы оказались вблизи от школы. И папа решил, что ни за что не двинется с места, где есть школа. Хотя скорее это делалось ради Марси, а не меня.

— Марси — ваша сестра, — догадалась Иден. — Готова держать пари, что она была любительницей острых ощущений. Она выезжала с вами на родео?

— Марси никогда не любила лошадей. — Киннкэйд сел, согнув ноги в коленях, и замолчал. — Она всегда боялась лошадей, даже когда была маленькой, — после недолгой паузы продолжал он. — Если у нее бывала возможность выбирать, она всегда предпочитала идти пешком или ехать на велосипеде. Она не любила подходить близко к лошадям, особенно после…

Он крепко сжал губы, отчего лицо его приняло мрачное выражение.

— После чего?

Он сурово посмотрел на Иден, потом отвернулся.

— Когда сестре было восемь лет, она упала и сильно расшиблась. С тех пор Марси хромала на левую ногу. Это была моя вина.

— А что случилось?

Он медлил с ответом. Наконец сказал:

— Мы жили возле Биг-Спрингс в старом доме на ранчо «Бар Сикс», где в то время работал папа. Был один из тех жарких сентябрьских дней, какие иногда случаются в Техасе. После школы Марси и я пошли к ручью примерно милях в двух от дома поплескаться и немного освежиться. Она ехала на велосипеде, а я — на гнедом мерине, на котором мне разрешил кататься десятник. Звали его Роки. Как бы там ни было, но мы заигрались и забыли о времени. Внезапно мы заметили, что солнце садится. Нам было велено вернуться домой до наступления темноты. Это было одно из правил, на соблюдении которого наши родители настаивали. И Марси, и я — мы оба знали, что если ослушаться, то неприятностей не миновать. Вам, вероятно, не приходилось видеть, чтобы двое детишек так спешили, как мы: мы судорожно натягивали ботинки и хватали одежду. И тут заметили, что одно из колес ее велосипеда спустило. Она хотела идти пешком, а я настаивал на том, чтобы мы оба ехали на Роки. Мы начали спорить. Я бранил ее, называл трусливой кошкой и цыпленком за то, что она боялась лошадей, но это не помогало. Марси пыталась убедить меня отправиться домой без нее, но мне было известно, что, если я оставлю ее одну в темноте, будет еще хуже. И наконец я уговорил сестру сесть на лошадь, она же взяла с меня слово, что мы не помчимся слишком быстро… Не помчимся слишком быстро, — повторил Киннкэйд голосом, полным горечи и раскаяния. — И эти ее слова подействовали на меня как вызов… Как вы думаете, почему дети старшего возраста получают удовольствие, мучая своих младших братьев и сестер?

Иден знала это не понаслышке.

— Не знаю, — ответила она, — но такое случается. Временами Винс бывал далеко не ангелом. Должно быть, для них это что-то вроде игры. Дети ведь не намеренно проявляют жестокость, а просто играют.

Киннкэйд кивнул:

— Я только хотел немного напугать Марси, и все. Когда она закричала, чтобы я остановил лошадь, я заставил Роки бежать быстрее. Никогда я не думал, что у Марси хватят смелости выпустить луку седла и ухватиться за поводья. К сожалению, она, схватилась только за один повод, рванула его, и лошадь так быстро изменила направление движения, что мы изо всех сил грохнулись на землю, даже не успев сообразить, что случилось. Я, правда, спрыгнул до того, как мы ударились о землю, но Марси…

— Тогда-то она и повредила ногу?

— Собственно говоря, она размозжила коленную чашечку буквально на мелкие осколки. — Он потянулся к краю одеяла и набрал в ладонь грубого зернистого песка. — Большей частью почва на ранчо была такая же, как здесь. Но мы свалились с лошади на одном из немногих каменистых мест. Ее нога оказалась под лошадью.

Рука его сжалась в кулак и зажала набранный в ладонь песок. Он смотрел на небо, и Иден заметила, что на глазах его выступили слезы.

— До того дня я не знал, что такое страх, — я не знал, что такое тошнотворный, мучительный, всепроникающий, сотрясающий все тело и пронзающий до самых печенок страх. К тому времени я уже оправился от падения и вернулся назад, чтобы помочь Марси встать. Лошадь уже поднялась на ноги, но Марси так и осталась лежать неподвижно. Я' только посмотрел на ее ногу, и меня тотчас вырвало. Крепкий я был парень, верно, — заметил Киннкэйд тоном, полным презрения к самому себе.

— Киннкэйд… — Иден положила ему на плечо руку, полная желания утешить его и взять на себя часть его боли.

— Я знал, что ей нужна была помощь, но не решался ее оставить. В нескольких местах моя кожа была содрана и исцарапана. Я пропитал свой платок сочащейся из ссадин кровью, потом привязал его к луке седла и дал лошади поощрительный шлепок, направляя ее домой.

— Это было разумно.

Киннкэйд нетерпеливо и даже раздраженно пожал плечами.

— Стемнело раньше, чем они нашли нас. Не знаю, сколько времени еще прошло до того, как прибыла машина «скорой помощи». Или сколько времени прошло до тех пор, как закончились бесчисленные операции, которыми мучили Марси. В следующие три года ее клали в разные больницы, выписывали из них и клали снова. Врачи говорили, что это счастье — отделаться хромотой.

— Вы были еще совсем мальчиком…

— Верно. И это снимает с меня вину. — Киннкэйд разжал ладонь, позволив песку высыпаться на землю, потом отряхнул руки, встал и протянул руку Иден, помогая ей подняться. — А что вы скажете, если я предложу вам пообедать? Сахарная вата не очень-то сытная еда.

— Конечно.

Иден поняла то, что он сказал ей без слов: его сестра была закрытой темой, и к этой теме не следовало возвращаться. Ни теперь, ни позже.

В атмосфере, напоминающей старый Сан-Франциско, с тяжелой деревянной мебелью, поблескивающими канделябрами и укромно расположенными столиками, создающими иллюзию уединения, Иден и Киннкэйд пообедали бифштексами.

Они говорили обо всем и ни о чем, стараясь избегать более серьезных и потенциально опасных для настроения тем.

Тарелки убрали, и официант вернулся, чтобы забрать почти пустую винную бутылку, и с вопросительным выражением лица повернулся к Иден.

— Спасибо, мне больше не надо. — Она сжимала пальцами ножку фужера, еще наполовину полного рубиново-красного вина.

Официант долил бокал Киннкэйда, вылив в него остатки вина из бутылки.

— Еще чего-нибудь, сэр? Может быть, коньяку? Киннкэйд покачал головой:

— Нет, только счет.

— Сию минуту. — С легким поклоном официант ушел, забрав пустую бутылку.

Киннкэйд вынул из кармана сигару, поколебавшись, посмотрел на Иден:

— Вы не против?

— Ничуть. — Она улыбнулась, как бы давая ему разрешение курить.

Закурив, Киннкэйд откинулся на спинку стула и посмотрел на Иден.

Свет свечей трепетал на ее лице, углубляя легкую впалость щек. Она обеими руками сжимала бокал с вином, разглядывая его с задумчивым видом.

— Вы вдруг присмирели и стали очень тихой, — заметил Киннкэйд. — Что-нибудь не так?

Она чуть вздрогнула, подняла на него глаза и с натянутой улыбкой покачала головой.

— Просто я задумалась.

— О чем?

— Я должна была присоединиться к своей команде еще вчера. Они будут гадать, что со мной случилось. — «Не говоря уже о том, что вместе со мной исчезли Винс и Киннкэйд», — Я хотела бы как-нибудь передать им весточку.

Поначалу Киннкэйд и сам был не рад, что Иден поехала вместе с ним, но теперь… Теперь все было иначе.

— Вы же изобрели способ обойти Де Парда. Разве нет? — после некоторого молчания вдруг спросил он.

— Не знаю, что вы имеете в виду.

Киннкэйд почувствовал, как она сжалась и оцепенела. Он улыбнулся:

— Думаю, знаете.

— Ну, вы не правы. Я и понятия не имею, о чем вы говорите.

— Говорю о картах. Ведь вы не стали бы их носить без причины в заднем кармане джинсов. Да ну же, выкладывайте, что вы задумали.

Иден колебалась, и он догадывался о причине ее нерешительности.

— Вы можете не беспокоиться насчет меня — я ничего не скажу Де Парду, Иден. Ведь это ваш брат не хочет, чтобы вы перегнали свой скот на рынок, а не я. — Киннкэйд улыбнулся. — Зная мое отношение к Винсу, нетрудно предположить, что я сделаю все возможное и невозможное, чтобы его планы рухнули.

— Понимаю. — Она поколебалась еще с минуту, потом призналась: — Да, у меня был план. — Иден сделала ударение на слове «был». — Но раз нет на ранчо ни вас, ни Винса, я не смогу его осуществить.

— Каким же был ваш план? — Киннкэйдом овладело любопытство.

Иден водила пальцем по краю бокала с вином, в уголках ее губ играла улыбка.

— Доставить мой скот на рынок самой.

— И где вы собирались арендовать грузовики, чтобы перевезти скот?

— Я не собиралась пользоваться транспортом. — Она подалась вперед, и свет свечей затрепетал в ее глазах. — Я хотела перегнать свой скот через границу в Орегон и поставить там в скотопригонном пункте.

— Перегнать? — Киннкэйд хлопнул себя по лбу. — Теперь понятно! С помощью этих карт вы проверяли дорогу.

— Самым серьезным моментом была возможность обеспечить стадо водой. Я должна была убедиться, что в конце каждого дня пути я смогу напоить скотину. Оказалось, это возможно.

— Но почему в Орегон? Уиннимакка ближе.

— Но это означает, что мне пришлось бы пересечь земли ранчо «Даймонд Д.», а Де Пард никогда бы мне этого не позволил. Я исключила также такие пункты, как Лавлок, Рино, и амбары, предназначенные для скота, вывозимого на аукционы в Калифорнии, по тем же причинам. Слишком велик риск, что до Де Парда дойдет слух и он примет меры, чтобы остановить меня. Дорога же на север пустынна — там нет городов, только два ранчо. И наш путь будет лежать по крайней мере милях в десяти от каждого из них. Есть только одно шоссе, которое придется пересечь в нескольких милях от границы штата, да и там почти нет транспорта. Я там слонялась не меньше часа и видела только один пикап. Было бы совершенно немыслимой случайностью, если бы кто-нибудь нас там увидел.

Киннкэйд согласно кивнул:

— Этот план мог бы сработать.

— Я тоже так думаю. — Иден вздохнула и, лукаво сощурившись, продолжила: — Для этой работы потребовалось бы всего шесть верховых. А теперь, когда нас всего четверо, мне не справиться.

— Думаю, нанять людей не так уж трудно.

— Надежда есть.

— Сколько времени на это потребуется? — спросил Киннкэйд, когда официант принес счет.

— Десять дней — может быть, чуть больше, может, чуть меньше.

— Де Пард что-то заподозрит, если так долго не будет поблизости ни вас, ни ваших людей.

Киннкэйд проверил счет и положил несколько банкнот в кожаную папку с меню.

— Не должен. В этом-то и состоит прелесть моего плана. Во время когда мы подводим итог летних работ и заканчиваем сезон, нас не бывает дома по шесть недель, — пояснила Иден. — На этот раз я решила действовать неожиданно. Мы должны держаться там, где есть вода и трава, и избегать мест, где всего этого недостает. Во время перехода мы можем потерять сотню или чуть больше голов скота, но за три недели управимся. Если удастся воспользоваться Сэйеровыми колодцами, то мы, немного отдохнув, сделаем бросок через Блэк-Рок-Дезерт в ту же ночь. В таком случае никто не обнаружит наших следов.

— Должно быть, вы немало времени потратили, пока обдумывали свой план. — Киннкэйд стряхнул пепел с сигары, поднялся, обошел вокруг стола, чтобы отодвинуть стул.

— Я пыталась сделать все возможное. — Иден встала. — Если бы все шло по моему плану, мы бы вернулись еще до того, как Де Пард что-нибудь заподозрил. Мечтаю только увидеть его лицо, когда он узнает о том, что я сделала.

— Месть сладка? Да? — Киннкэйд улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

Иден покачала головой:

— Как это месть может быть сладкой, если она превращает человеческое сердце в камень?

Он обратил к ней вопрошающий взгляд:

— Шекспир?

— Нет. Иден Росситер.

Она ждала, что Киннкэйд хотя бы улыбнется ее шутке, но он ответил молчанием. И единственным объяснением тому было то, что он подумал о Винсе.