"Обольстить грешника" - читать интересную книгу автора (Хойт Элизабет)

Глава 12

Карета переехала глубокую колею и покачнулась. Мелисанда покачнулась вместе с ней: уже в первый день их путешествия она сообразила, что намного легче качаться вместе с каретой, чем сидеть, выпрямившись и сопротивляясь качке. Сегодня шел уже третий день, и она привыкла покачиваться. Ее плечо слегка коснулось плеча Салли, которая, прижавшись к ней, дремала. Маус расположился на сиденье с другой стороны и тоже спал, временами тихо похрапывая.

Мелисанда выглянула в окно. Казалось, их окружала пустота. Сине-зеленые холмы уходили куда-то вдаль — за изгороди и сложенные из камней стены. Начинало темнеть.

— Не пора ли нам остановиться? — спросила она мужа.

Вейл сидел напротив нее, протянув ноги через всю карету так, что они почти касались ног Мелисанды. Глаза у него были закрыты, но он сразу же ответил ей, подтвердив ее подозрение, что он вообще не спал.

— Ты права. Нам следовало бы остановиться в Беркхеме, но кучер сказал, что гостиница там закрыта. Он съехал с главной дороги, чтобы поискать другую гостиницу, но я подозреваю, что он заблудился.

Вейл приоткрыл один глаз и посмотрел в окно, казалось, его совершенно не беспокоили ни наступление темноты, ни то, что они, очевидно, сбились с пути.

— Определенно съехали с большой дороги, — сказал он. — Если только эта гостиница не стоит посередине коровьего пастбища.

Мелисанда вздохнула и начала убирать волшебную сказку, которую переводила. Она почти закончила перевод, странная волшебная сказка выходила из-под ее пера: о солдате, которого превратили в смешного маленького человечка. Смешной человечек, однако, был очень храбрым. Он совсем не походил на обычных сказочных героев, впрочем, ни одного персонажа сказок из книги Эмелин нельзя было считать обычным. В любом случае с переводом придется подождать до завтра — слишком темно и плохо видно.

— А мы не можем вернуться? — спросила она Вейла, убирая письменные принадлежности. — Заброшенная гостиница все же лучше пустынных холмов.

— Правильно замечено, дорогая жена, но, боюсь, будет уже темно, пока мы доберемся до Беркхема. Лучше ехать дальше.

Он снова закрыл глаза, что было очень обидно.

Кусая губы, Мелисанда некоторое время смотрела в окошко. Затем она взглянула на свою все еще спавшую горничную и, понизив голос, сказала:

— Я обещала Салли, что мы не будем ехать после наступления темноты. Ты знаешь, она никогда не выезжала из Лондона.

— Тогда она много узнает во время этого путешествия, — не открывая глаз, ответил муж. — Не бойся. Кучер и лакеи вооружены.

— Гм… — Мелисанда сложила руки. — А ты хорошо знаешь мистера Манро?

Два предыдущих дня она пыталась узнать, о чем Вейл собирается разговаривать с этим человеком. Но он просто менял тему разговора, когда она заводила этот разговор. Теперь она поменяла тактику.

— Сэра Алистэра Манро, — проворчал он. Должно быть, почувствовав ее раздражение, он, не открывая глаз, улыбнулся.

— Возведен в рыцари за служение королю. Написал книгу, в которой описаны растения и животные Нового Света. И не только они. Еще рыбы, птицы и насекомые. Это внушительная, большого размера книга, но гравюры в ней хороши. Сделаны по его собственным эскизам и раскрашены от руки. Книга произвела на короля Георга такое впечатление, что он пригласил Манро на чашку чаю… По крайней мере, так говорили.

Мелисанда задумалась об этом натуралисте, который пил чай с королем.

— Он, наверное, провел много лет в Америке, чтобы собрать материал для книги. И он все время был с вашим полком?

— Нет. Он переходил из полка в полк в зависимости от места их дислокации. С Двадцать восьмым он пробыл месяца три или около этого. Он присоединился к нам как раз накануне нашего похода в Квебек.

Джаспер говорил сонным голосом, что вызывало у Мелисанды подозрения. Он дважды засыпал в самый удачный момент, чтобы не отвечать на ее вопросы.

— Ты общался с ним, когда он был в вашем полку? Что он за человек?

Вейл, не открывая глаз, изменил положение ног.

— О, настоящий шотландец! Неразговорчивый и не любит длинных речей. Но обладает странным чувством юмора, насколько я помню. Очень острый на язык.

Он замолчал, молчала и Мелисанда, глядя, как угасающий свет окрашивает пурпуром холмы.

Наконец Вейл заговорил, словно сквозь сон:

— Я помню, у него был большой сундук, кожаный, обитый медью. Сделанный по специальному заказу. Внутри были десятки отделений, все выложены войлоком — устроено с умом. У него были коробочки и стеклянные чашечки для различных образцов, и разные приспособления для хранения листьев и цветов. Однажды он открыл этот сундук, и видели бы вы этих грубых солдат, видели бы вы, как они стояли и таращили глаза на его сундук, будто мальчишки на ярмарке. А ведь некоторые из них служили десятки лет и глазом бы ни моргнули в любой обстановке, но тут…

— Должно быть, это была красивая вещь, — тихо сказала Мелисанда.

— Да, была, была… — словно издалека прозвучал в наступавшей темноте его голос.

— Может быть, он покажет его мне, когда мы приедем.

— Он не покажет, — отозвался голос из темноты. — Сундук сломали индейцы, которые на нас напали. Разломали на куски, образцы вытащили и разбросали. Все погибло.

— Ужасно! Бедняга. Страшно подумать, что он пережил, когда увидел, что сделали с его коллекцией.

В карете наступила тишина.

— Джаспер? — Ей хотелось увидеть его лицо.

— Он этого не увидел, — неожиданно прозвучало из темноты. — Он был ранен… он так никогда и не вернулся на место бойни. Как и я. Я узнал, что случилось с его сундуком, только спустя несколько месяцев.

— Мне так жаль. — Мелисанда смотрела невидящим взглядом в темное окошко. Она не знала точно, о чем она сожалеет — о разломанном сундуке, утраченных артефактах, о самом побоище или о том, что ни один человек, переживший подобное, не остается таким же, как прежде. — А как он выглядит, этот сэр Алистэр? Он молодой или старый?

— Вероятно, чуть старше меня, — неуверенно проговорил Вейл. — Тебе следует понять…

Но она, повернувшись к окну, перебила его:

— Посмотри. — Ей показалось, что она видит какое-то движение за окном.

В ночной тишине прозвучал выстрел, и Мелисанда вздрогнула. Салли, вскрикнув, проснулась, а Маус вскочил на ноги и залаял.

— Кошелек или жизнь! — крикнул за окном грубый голос.

Карету тряхнуло, и она остановилась.

— Черт! — сказал Вейл.

Именно об этом беспокоился Джаспер, когда начало темнеть. Они оказались в самом удобном для грабителей-горцев месте. Его не слишком беспокоила утрата кошелька, но будь он проклят, если допустит, чтобы кто-нибудь тронул Мелисанду.

— Что?.. — заговорила она, но он протянул руку и осторожно закрыл ей рот. Она была сообразительной женщиной и сразу же замерла. Взяла Мауса на колени и зажала ему пасть.

Маленькая камеристка сидела с широко раскрытыми от испуга глазами, прижимая ко рту кулачок. Она не издавала ни звука, но Джаспер на всякий случай приложил палец к своим губам. Правда, неизвестно, видит ли его женщина в этой темноте.

«Почему кучер не попытался оторваться от нападавших?» — подумал Джаспер, но быстро нашел этому ответ.

Кучер говорил, что плохо знает эту местность. Вероятно, он боялся, что карета перевернется в темноте, и все погибнут.

— Слезай оттуда, — приказал другой человек. — Значит, их, по меньшей мере, двое, но, возможно, и больше. А у него два лакея и два кучера, и еще двое мужчин верхом на лошадях, один из них — Пинч. Всего шестеро. А сколько грабителей?

— Слышишь меня? Слезай оттуда! — требовал второй голос. Очевидно, один из них держал под прицелом кучера, чтобы тот не тронулся с места. Другой прикрывал нападавших. Третий, предположительно, должен был отбирать у них ценности. Значит, нападавших всего трое. Но если их больше… — Проклятие! Слезай, не то буду стрелять!

Салли тихо застонала от страха, Маус пытался вырваться, но Мелисанда крепко держала терьера и сидела молча. Умный грабитель начал бы со слуг: убил бы их одного за другим, а затем принудил хозяев выйти из кареты. Но этот разбойник, по-видимому, был настолько глуп, что…

Дверца кареты распахнулась, и в карету заглянул человек с пистолетом в руке. Джаспер схватил его за руку и с силой дернул на себя. Пистолет выстрелил, задрожали стекла. Горничная вскрикнула. Грабитель почти ввалился в карету. Джаспер вырвал у него пистолет.

— Не смотрите, — сказал он Мелисанде и ударил грабителя пистолетом в висок так, что хрустнула кость. Потом нанес еще один удар, затем еще и еще и, только убедившись, что человек мертв, отбросил пистолет. Он ненавидел оружие.

Раздался крик, за которым последовал выстрел.

— Черт! Нагнитесь, — приказал он Мелисанде и горничной: пуля могла пробить деревянную стенку кареты. Она не спорила и легла на сиденье вместе с камеристкой и терьером.

К ним приближались торопливые шаги. Джаспер прикрыл собой женщин и приготовился.

— Милорд! — В раскрытой дверце показалось широкое лицо Пинча. — Вы целы, милорд? А женщины?..

— Думаю, что целы. — Джаспер повернулся к Мелисанде и в темноте ощупал ее лицо и волосы. — С тобой все в порядке, дражайшая моя любовь?

— Д-да. — Она, как всегда, выпрямила спину, и ее сердце пронзила внезапная мысль. Если бы он не защитил их, что бы с ними сделали?

Камеристку била дрожь. Мелисанда спустила с рук Мауса и, прижав девушку к себе, успокаивающе гладила ее по спине.

— Все хорошо, лорд Вейл и мистер Пинч защитили нас. Маус, соскочив на пол кареты, рычал на мертвого разбойника.

Пинч кашлянул.

— Мы поймали одного разбойника, милорд. А другой ускакал.

Джаспер посмотрел на него. Половина его лица потемнела от порохового дыма. Джаспер усмехнулся. Его камердинер всегда был отличным стрелком.

— Помоги мне вытащить этого из кареты, — сказал он Пинчу. — Мелисанда, пожалуйста, оставайтесь здесь, нужно убедиться, что опасность миновала.

— Конечно, — храбро ответила она, гордо подняв голову.

И, несмотря на присутствие Пинча и горничной, Джаспер наклонился и крепко поцеловал ее. Все произошло молниеносно. Ведь сложись обстоятельства по-другому, он мог бы потерять ее. Джаспер выбрался из кареты, торопясь увидеть человека, который угрожал его милой жене. Но сначала они с Пинчем вытащили мертвого разбойника из кареты. Он надеялся, что Мелисанда не слишком внимательно смотрела на них — у разбойника была сломана челюсть и проломлен висок.

Маус выпрыгнул из кареты. Джаспер огляделся:

— Где он?

— Вон там, милорд. — Пинч указал на дерево в стороне от дороги, где несколько лакеев стояли над лежавшим человеком. Маус бегал вокруг, принюхиваясь к земле.

Джаспер подошел к группе лакеев и спросил:

— Кто-нибудь ранен?

— Бобу оцарапало руку, — доложил Пинч. — Больше никто не пострадал.

— Ты проверил? — В темноте в таком возбужденном состоянии раненый человек может иногда не заметить раны.

Но Пинч тоже служил в армии.

— Да, милорд.

— Молодец, — похвалил его Джаспер. — Пусть лакей зажжет больше фонарей. Свет прогоняет всякое зло.

— Да, милорд. — Пинч направился обратно к карете.

— Ну а теперь взглянем — кто это тут у нас? — проговорил Джаспер.

Один из лакеев, по имени Боб, был ранен, однако, замотав тряпкой предплечье правой руки, он не выпустил из руки пистолета и держал пленника под прицелом. Подошел Пинч с фонарем, и они осмотрели разбойника. Он был еще совсем юный — наверное, лет двадцати, не более, — его грудь заливала сочившаяся из раны кровь.

— Он жив? — спросил Джаспер.

— Чуть жив, — бесстрастно ответил Пинч. Должно быть, это его выстрел выбил юношу из седла, но Пинч, видимо, не испытывал к поверженному никакой жалости.

Мысли стремительно неслись в голове Джаспера. Этот мальчишка стрелял в них. Он мог застрелить Мелисанду. Перед ним промелькнуло ужасное видение — Мелисанда, лежащая на месте этого юноши. Мелисанда с зияющей на груди раной. Мелисанда, хватающая воздух пробитыми легкими.

Джаспер отвернулся.

— Пусть тут и лежит.

— Нет.

Он поднял глаза и увидел Мелисанду, стоящую рядом, вопреки его приказанию не покидать карету.

— Мадам?

Она не отступила, несмотря на его ледяной тон.

— Возьмем его с собой, Джаспер.

Он смотрел на нее, в свете фонаря казавшуюся неземной и хрупкой. Слишком хрупкой. Вейл мягко сказал:

— Он мог бы убить тебя, моя милая.

— Но не убил ведь.

Ее хрупкость была обманчива — всего лишь внешняя оболочка, но характер ее выкован из железа, подумал Вейл. Не отрывая от нее взгляда, он кивнул:

— Заверни его в одеяло, Пинч, и положи себе на седло. Мелисанда хотела возразить:

— Карета…

— Я не позволю положить его около тебя. Она посмотрела на него и, по-видимому, поняла, что здесь он ей не уступит. Мелисанда кивнула. Джаспер взглянул на Пинча:

— Можешь перевязать ему рану, когда мы приедем в гостиницу. Я хочу поскорее убраться отсюда.

— Да, милорд, — сказал Пинч.

Затем Джаспер подошел к возлюбленной жене своей и взял ее руку, такую теплую и живую под его пальцами. И, наклонившись, прошептал ей на ухо:

— Я делаю это для тебя, моя дорогая. Только для тебя. Она посмотрела на него. В темноте ее лицо светилось, словно бледная луна.

— Ты делаешь это и для себя. Это неправильно — бросать его умирать в одиночестве, что бы он ни сделал.

Джасперу не хотелось спорить. Пусть она думает, если желает, что его волнуют такие вещи. Он подвел ее к карете и, усадив, закрыл дверцу. Даже если разбойник проживет еще несколько часов, он уже не сможет навредить Мелисанде, а только это имело для него значение.

Вечером в гостинице, когда закрылась дверь в ее комнату, Мелисанда вздохнула. Вейл всегда в гостиницах, где они останавливались, занимал две комнаты, и в этот вечер было так же. Поэтому, несмотря на то, что в маленькой гостинице почти не оставалось свободных комнат, Мелисанда оказалась в уединении.

Она подошла к маленькому камину, наполненному углем, — результат щедрого дара, сделанного жене хозяина гостиницы. Веселое пламя играло в камине, но руки Мелисанды оставались холодными. Болтали ли удивленные слуги о том, что хозяин и хозяйка уже спят в разных комнатах так скоро после свадьбы? Мелисанде было немного стыдно, как будто из нее не получилось хорошей жены. Маус вскочил на кровать и, покрутившись немного, устроился в ногах постели и вздохнул.

Хорошо еще, что Салли в разговорах никогда не упоминала о том, как спят ее хозяева. Маленькая камеристка одевала и раздевала ее с постоянной жизнерадостной улыбкой, которая, однако, в этот вечер, когда их чуть не ограбили, была несколько натянутой. Она все еще не оправилась от потрясения и не щебетала, как обычно. Мелисанде стало жаль девушку, и она отпустила ее пораньше, чтобы та поужинала.

Так Мелисанда осталась совсем одна. Ужин, поданный женой хозяина гостиницы, не вызвал у нее аппетита. Вареная курица выглядела довольно заманчиво, но она не могла заставить себя есть, зная, что в дальней комнате гостиницы умирает юноша. Она извинилась и рано поднялась наверх. Сейчас она жалела, что не осталась в столовой, которую Вейл заказал для них. Она вздохнула. Какой смысл оставаться на ногах — она уже разделась и поэтому не могла спуститься в столовую. Мелисанда откинула простыни с жесткой гостиничной кровати и, увидев, что они чистые, легла. Она натянула одеяло до самого носа, погасила свечи и смотрела, как на потолке играет свет от камина, пока ее веки не отяжелели.

Мысли всплывали и уплывали. Блестящие глаза Вейла и их выражение, когда он втащил разбойника в карету. Вареная курица и пончики, которые пекла кухарка, когда Мелисанда была ребенком. Сколько еще дней они будут трястись в карете по колдобинам местных дорог? Когда же они доберутся до Шотландии? Мысли путались, и она уже засыпала.

Что-то теплое коснулось ее спины. Сильные руки и легкое прикосновение губ, пахнувших виски.

— Джаспер? — прошептала она, еще окончательно не проснувшись.

— Тсс… — шепнул он.

Его губы прижались к ее губам, раздвинули их, впуская его язык. Еще пребывая в состоянии дремы, она подумала: уж не снится ли ей это, и вообще — что это может быть? Но тут же, открывая дорогу реальности, она уловила знакомый, родной запах, и душа ее мгновенно распахнулась навстречу этой реальности. Она ощущала, как он снимает с нее сорочку, как его руки овладели ее грудями, нежно гладили их, пощипывая соски, ощутимо, едва ли не грубо.

— Джаспер, — простонала она.

Мелисанда провела пальцами по его горячей потной спине, ощутила крепость его мышц, когда всей своей тяжестью он опустился между ее раздвинутых ног.

— Тсс… — опять прошептал он.

Она почувствовала, как его плоть вошла в нее.

Ее тело, мягкое, податливое, еще не было готово принять его. И он проникал в нее медленно и осторожно, будто исследуя неизведанные глубины. Он приподнялся на локтях и лежал теперь между ее бедрами, нежно целуя и лаская ее груди. Мучительно возбуждающее ощущение!

Она попыталась приподняться, чтобы ему было удобнее ее держать, но он едва заметным движением остановил ее. Она поняла: теперь он будет любить ее так, как ему хочется. А ей остается только повиноваться.

Она обняла его голову и запустила пальцы в его волосы, отвечая на его поцелуи, подставляя ему свои пухлые покорные губы.

У него вырвался стон. Движение его бедер становилось быстрее, он проникал в нее все глубже и глубже. Она чувствовала его всей своей женской плотью.

Он оторвался от ее губ и отвернулся, тяжело и хрипло дыша. Она не открывала глаза, не желая прерывать эту минуту передышки. Но вдруг она почувствовала, как его руки скользнули вниз, и умело нашли самое чувствительное место ее тела.

Она вскрикнула и открыла глаза. Должно быть, он принес в комнату свечу, потому что теперь она видела его широкие плечи с твердыми мускулами, пряди влажных волос, прилипших к лицу, и бирюзовые глаза, призывно устремленные на нее.

— Люби меня, люби… — снова прошептал он в изнеможении.

Его большой палец нажимал на самую чувствительную точку, его плоть заполняла ее тело. Она лежала, распростертая под ним, полностью принадлежащая ему, а он продолжал шептать: «Люби меня, люби…»

Конечно, она любит его. Волна наслаждения накрыла ее с головой и вознесла на свою вершину. Но, даже оказавшись на гребне ее, она заметила: он наблюдает за ней. Он хочет узнать то, что она таила от него.

Он наклонился и лизнул ее сосок.

Она выгнулась и жалобно громко застонала. Он зажал ей рот поцелуем. Этот поцелуй — трофей этой битвы. Его тело лежало на ней, пока она содрогалась от каждого нового прилива наслаждения. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного. Она еще дрожала, ощущая отступающую волну блаженства, а к нему она подступала. Он приподнялся, опершись на руки, и, глядя на нее, делал выпад за выпадом. Его губы кривились, в глазах сверкала мрачная решимость, искры безумия…

— Боже, — простонал он. — Боже. Боже, Боже…

Она почувствовала острую радость, никогда еще не испытанную ею: она отдавала, и она получала. Это было почти священнодействие.

— Джаспер… — прошептала она, беря в ладони его мокрое лицо, — Джаспер…

Он отстранился от нее и почти сразу встал с постели. Наклонился, подобрал халат и набросил его на себя.

— Этот юный разбойник умер. И вышел из комнаты.