"Мистерия регионализма" - читать интересную книгу автора (Магомедов)
НОВЕЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ
Любое обращение к элитизму и к идеологии часто становится причиной весьма несдержанной дискуссии и высказывания весьма несдержанных оценок обеих категорий. Интеллектуальное толкование этих понятий, как будет показано в работе, зачастую превращается в карикатуру, совместно создаваемую апологетами и критиками элиты и идеологии. Задача данной главы заключается в содержательном рассмотрении этих категорий в контексте новейшей российской истории и в том, чтобы выявить, насколько "элита" и "идеология" тесно взаимосвязаны в функциональном плане. Думается, такой подход позволит преодолеть крайности и спекуляции в оценке данных терминов.
1.1. Правящая политическая элита:
проблемы описания и авторская концепция анализа
На протяжении многих столетий неоспоримой аксиомой политической мысли было утверждение о том, что власть в обществе распределяется неравно. Традиция, которая представляет всю историю человечества как продукт деятельности избранного меньшинства, "героев", является наиболее древней парадигмой в социальных науках.
Концепция элиты обязана своим происхождением итальянским ученым В. Парето и Г. Моска. Изучение элиты вошло в политическую науку в качестве ее составной части в конце XIX-начале ХХ столетия. С тех пор как вопрос о политической роли элит был впервые открыто поднят, он остается ведущей темой политологии, социологии, политической и общественной мысли. На сегодняшний день в мировой общественной мысли изучение политических элит стало самостоятельным направлением со своими школами, концепциями и даже классиками. Существует огромное количество теорий элиты и еще больше эмпирических исследований в этой области. Достаточно сказать, что еще в 1967 г. на примере только одной Восточной Европы была составлена библиография, насчитывающая 15000 пунктов1. Однако строгого и общепринятого определения элиты так и не сложилось. Этот факт отражает ряд традиционных трудностей и драматических обстоятельств в описании данного явления.
Как и "идеология", "элита" - дразнящий термин, навеянный эмоциями и ложными аффектами. Значительная часть того драматизма и тех трудностей, на фоне которых происходило закрепление данного понятия в науке, была связана с подозрениями ученых по поводу того, что научная теория элиты все более превращается в этикет элитарной психологии - оправдание политического господства избранных. Это обстоятельство приводит к отчетливой радикализации дихотомии "элита-масса".
Человеком, который с необыкновенной проницательностью выделил проблему разграничения теории и идеологии элиты, был Ф.М. Достоевский. В романе "Братья Карамазовы" он продемонстрировал больше научно-теоретической интуиции для рассмотрения данной темы, чем большинство его современников, которых сегодня причисляют к основоположникам политологии и социологии. Писатель вывел в произведении образ Великого Инквизитора, заставив его сказать воскресшему Христу: "...Ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее cвободы. Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастья,-эти силы: чудо, тайна и авторитет...
Ты забыл, что смерть больше нравится людям, чем свободный выбор между добром и злом? Ты слишком хорошо думал о людях. Ты рассуждаешь так, будто у тебя нет к ним жалости. Мы улучшили твои деяния и выдали их за чудеса, тайны и авторитет, и все стали счастливы, все эти миллионы, с помощью которых мы господствуем. Несчастны только мы, сохраняющие тайну"2.
Никто так образно не описывает идеологов элиты и идеологию элитизма, как Ф.М. Достоевский устами Великого Инквизитора. В этих словах Достоевский собрал все, что связано с этикетом элитарной психологии, или с элитизмом: господство элиты необходимо по своей природе не только как функция де-факто, но и как притязания отдельных личностей; сознание принадлежности к избранным; гордость за то, что ты можешь думать за других; стремление возвысить собственные функции с помощью мистификации действительности; чувство ответственности за принесение счастья неэлите, чувство тяжести за эту ответственность и трагичность положения элиты, вынужденной принимать решения за других. Особенно характерен элитистский синдром для философов культуры и философов истории. Знакомый элитистский образ мышления был присущ таким мыслителям, как Томас Карлейль, Арнольд Тойнби, Николай Бердяев, Джордж Сантаяна и др. Наиболее чёткий вариант такого мышления описал Н. Бердяев: "С сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство. Это верно для всех форм и типов управления, для монархии и для демократии, для эпох реакционных и для эпох революционных. Из управления меньшинства нет выхода..."3. Другие были озабочены "варварским давлением народных масс", "массовизацией культуры", утверждая, что "в культуре высшего типа нуждаются только избранные". Подобные взгляды стали для многих известных интеллектуалов способом стандартного элитарного мировоззрения.
Крупный мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет начинает свой труд "Восстание масс" с наблюдения о том, что там, где раньше встречались избранные круги, сейчас мельтешит множество не имеющих вкуса людей4. Убежище духовной культуры Ортега-и-Гассет искал именно в так называемой экзистенциальной личности. Элитаристы XX столетия, ориентировавшиеся на романтического гения искусства, ницшеанского сверхчеловека или утонченного аристократа духа, склонялись в своей ренессансной модели личности к индивидуальному варианту5.
Усилиями элитистов правящим меньшинствам была придана огромная, почти патологически утрированная роль в развитии общества. Следуя данной тенденции, наиболее радикальные апологеты роли личности, настроенные крайне враждебно к "массам", рассматривали этот термин по отношению к историческим личностям как их единственную альтернативу. В итоге, как и следовало ожидать, абсолютизация элитизма привела к тому, что литература увязла в непрерывных повторах и интеллектуальной косности. Как сетовал немецкий ученый Гюнтер Эндрувайт, данная тенденция, выраженная в противопоставлении "элита-массы", является причиной того, что многие авторы отворачиваются от изучения этой темы6. В свою очередь, столь откровенный дихотомический взгляд не мог не спровоцировать ответную агрессивность со стороны тех авторов, которые не разделяли подобных суждений. Многие ученые стали рассматривать предвзятость и провалы в политической науке как наследие абсолютизации элитизма. Социологи и некоторые историки, в частности, историки социально- экономического направления, начали отрицать лидеров, выдвинув лозунг: "Массы, а не лидеры - вот новый герой!" Между приверженцами двух направлений возникла своего рода "холодная война". Как отмечали европейские политологи, в разгар этого интеллектуального противостояния обвинение в "фальсификации" истории вставало тяжкой преградой на пути любого вывода о значимости лидеров, а "простое употребление слова "элита" иногда вызывает подозрение в распространении антидемократической идеологии и пропаганды в большей степени, чем в объяснении социальной реальности"7.
Проблемы элитизма в последние годы интенсивно разрабатываются отечественными исследователями8, хотя буквально десять лет назад сама постановка вопроса об элите в советском обществе воспринималась чуть ли не как провокация. По крайней мере, это понятие находилось в ряду враждебных, ассоциируясь с такими определениями, как "истеблишмент", "господство", "неравенство" и т. п. Более того, иной раз упрек в элитарности становился высшим проявлением презрения. Сегодня общий климат более благоприятен, но это имеет и свою теневую сторону. В политологию вносят свой темперамент публицисты, искусствоведы, театралы, немало способствующие популяризации термина "элита" и нередко, к сожалению, его профанирующие. Появившиеся в последнее время во множестве публицистические импровизации на эту тему способны, на мой взгляд, только дезориентировать читателей. В России уже появилась отталкивающая реакция на элитистский комплекс, на кричащую демонстрацию богатства, власти, известности в журналах типа "Элита", "Деньги", "Каприз", "Домовой", "Imperial Magazine" и т.д. Уже возникает знакомая вышеописанная ситуация, когда слово "элита" одни люди произносят со смаком, а другие - сквозь зубы. Противопоставляя элитизму "новых русских" ценностно- аристократический пафос, П. Басинский с горечью пишет: "Идеология элитаризма - мерзкая, отвратительная вещь вроде практического исполнения ницшеанской идеи "расы господ"9.
Можно попытаться воспроизвести многочисленные выдержки из работ крупных политологов по определению властвующей элиты. Так, Льюис Эдингер и Дональд Сеаринг дали весьма обстоятельное определение: "Все политические системы более или менее стратифицированы и их элиты составляют меньшинства, которые играют стратегическую роль в политическом процессе. Как находящиеся на таких ключевых позициях, они имеют гораздо больше влияния, чем массы в политических взаимоотношениях и политической продуктивности на различных уровнях принятия решений. Они имеют такое влияние благодаря их исключительному доступу к политической информации и позициям, а также их непомерно большому контролю над общественной политикой и средствами связи, которые связывают общество с политикой, а управляющих - с управляемыми. Обычно не превышая 5% членов политического сообщества, эти элиты не только гораздо лучше знают о внутреннем управлении, подходящем для данной системы, чем остальные члены общества, но гораздо лучше могут придавать определенную форму и содержание тому, что требуется для управления на национальном или субнациональном уровне"10.
У Гленна Пейджа мы встречаем иное определение: "Политическая элита" служит общим термином для людей высокого положения, квалификации, богатства и способности принуждать. Они имеют политическое влияние, согласно концепции "властвующей элиты" Райта Миллса"11. Роберт Патнэм дает весьма вольную оценку политической элите как тех людей, кто в любом обществе "выстраивается" к его вершине, будучи тесно связанным по вовлечённости и влиянию в политике12. Аналогичным образом Роберт Дал рассматривал "политическую страту" - "узкий круг лиц, значительно больше вовлеченных в политическую мысль, дискуссии и действия, чем остальная часть населения"13.
Конечно, подобное описание не исчерпывает элитистского подхода. Элитистские концепции подразделяются в зависимости от того, какие характеристики позволяют некоторой группе обеспечить статус элиты. Они хорошо описаны в работах Уильяма Уэлша и Роже-Жерара Шварценберга14.
Каждое определение зависит от особенностей фокуса исследования или той, или иной традиции исследовательской школы. Так, Карл Дойч связывает элиты с ролью обладания информационными и командными функциями, в то время как Гарольд Лассуэл определил их как тех, кто получает подавляющее большинство материальных ценностей в обществе15.
Нет необходимости в дальнейшем цитировании, ибо уже из приведенных фрагментов явствует, что любое определение основывается на специфике времени, предопределено предметом исследования и позицией автора. Если говорить коротко, а потому неизбежно схематично, существует позиционный, репутационный подходы к оценке элиты, а также подход на основе анализа решений и подход по признаку общественной деятельности. Несходство выводов тех или иных авторов фиксирует неоднозначность понимания самого понятия "элита", а также различные подходы к вопросам о природе и внутренней структуре элит, механизмах их формирования, функционирования, трансформации, принципах легитимности и т. д.
В мою задачу не входит архивирование обстоятельств, связанных с определительным анализом. Ибо в таких случаях срабатывает закономерность, описанная К. Манхеймом: "...кризис наступает лишь тогда, когда исследователи обращаются к рефлексии и определению основных понятий той или иной дисциплины"16.
Российская элитология находится в активной фазе своего становления. С одной стороны, развернувшиеся процессы передела собственности и власти, формирование новой бизнес-элиты поставили проблему элит в центр социологических исследований. Для того, чтобы поднять проблему элит, брошены значительные силы социологов, которые, независимо от ценностных критериев, проводят исследования элит, исходя, главным образом, из следующих признаков: размера имущества и должностных кумуляций, происхождения и групповой принадлежности, карьеры и влияния17. Эти данные обрабатываются и систематизируются со знанием дела, что позволяет распознать, как, в каком направлении и на какие слои расслаивается общество. Но многого ли этим можно достичь?
Здесь самое время вспомнить известное высказывание: "Как часто настоящие проблемы начинаются именно там, на чем останавливаются ученые-социологи!" Что нам даст в данном случае констатация того факта, что в таком-то обществе имеется "верх" и "низ", "немногие" и "многие", те, что у руля, и те, что на палубе или ниже палубы?
В нашем случае принципиально невозможно рассматривать феномен элит, исходя из какого-либо одного определения. Наличие обширной литературы об элитах власти позволяет мне ограничиться минимумом из того, что утверждается элитарным подходом к исследованию политики. Суть предлагаемого мной подхода к изучению элит заключается в содержательном рассмотрении правящих групп через призму их генетической миссии - лидерства. Для меня важно понимание того, что элита любого общества - естественный генератор идей, она же - передатчик заимствованных идей, она же - главный субъект политики. Члены политических элит выступают в качестве наиболее активных, способных к обобщениям индивидуумов, выполняя роль производителей и распределителей идеологии. Мысли господствующих слоев являются господствующими в любую эпоху, а пути обществ столь же закономерно определяются мифами и доктринами правящих меньшинств. Особенно это важно в кризисные эпохи, когда общество оказывается в переходном состоянии. В силу данных обстоятельств политическое сознание и политическая идеология правящих меньшинств играют очень большую роль.
Таким образом, властвующие элиты представляют собой политические группы, способные выражать свои интересы и волю на языке идеологии. Наряду с функцией отправления власти разработка идеологий является областью политического призвания элит. В этом пункте мы нашли точку соединения наших главных категорий "идеология" и "элита". В период становления новой государственности, нового общесоциумного и регионального "я", во время столкновения различных концепций политическое сознание российских локальных элит чрезвычайно важно.
Изучение массового политического поведения показывает, как отчуждена в большинстве своем масса народа от совокупности идей, обычно используемых в интерпретации политики и истории. Большие сегменты электората не обладают сколько-нибудь прочными убеждениями даже в отношении тех вопросов, которые составляют основу напряженной политической полемики элит на протяжении длительного времени18. Опросы общественного мнения дают картину поверхностных установок, даже не мнений, а настроений, фиксация которых слабо отражает глубинные причины отношений, складывающихся между властью и гражданами и, на первый взгляд, производящих впечатление хаотичности и иррациональности19.
В то же время не вызывает сомнения то, что взгляды представителей элиты характеризуются, как правило, богатством и значительной структурированностью. Интерпретация интересов общества и составляющих его групп - важнейший аспект политической деятельности как профессионального политика, так и государственного служащего. "Каждая теория, связанная с положением определенного класса и созданная в интересах не изменчивых масс, а организованных исторических групп, - писал К. Манхейм, - должна быть рассчитана на действие а 1а longue. Поэтому ей необходимо полностью рационализированное представление об историческом процессе, на основании которого всегда можно задать вопрос, где мы в данную минуту находимся"20. Элиты умело контролируют темы и условия политических дебатов, формируют границы общественного согласия по той или иной проблеме. Эта сторона их деятельности настолько значима, что позволила Питеру Бахраху и Мортону Баратцу заявить: "В той степени, в какой лидер или правящая группа (группы) сознательно и целенаправленно создают или укрепляют барьеры общественного мнения по поводу политических конфликтов, лидер или группа имеют власть"21. Поэтому элиты очень чувствительны к информации, которая обладает идеологическим оттенком.
Политические активисты всех уровней являются весьма жадными потребителями политических оценок и часто участвуют в различных политических дискуссиях. Их идеологическая виртуозность и изощренность есть следствие возрастающей тяги к политической информации и комментариям. Они также владеют политическим жаргоном и постоянно совершенствуются в нем. По словам Р. Патнэма, "лидеры учат политический жаргон по той же причине, по которой игроки в гольф учатся быть связной командой"22. Любая политическая группа есть подразделение, живущее актуальными идеологическими интересами и усматривающее свое существование в изучении противника. Для политических элит идеологические и партийные предпочтения составляют, по выражению А. Корнберга, "вид концептуальной сетки для сбора, организации и оценки поступающей информации, которая может быть политически релевантна"23. Хорошее образование, которое, как правило, имеют представители элит, упрочивает их когнитивные способности к распознаванию и постановке новых проблем.
Сказанное также позволяет заключить, что члены властвующих меньшинств имеют сложную систему политических убеждений. Поэтому даже новейшие методы исследования общественного мнения и массового политического поведения не подходят к изучению элитной системы взглядов. Изучение последней требует от исследователя такого инструмента, который поможет раскрыть неуловимые особенности политической культуры властвующих меньшинств. А вместе с тем понять то, что стоит порой за рискованным поведением региональных властей.
Данные обстоятельства предопределили выбор методики исследования. Из всего набора исследовательских методик в качестве главного автором было выбрано свободное интервью, поскольку внеинституциональные феномены (ценностный, культурный и т. п.) требуют использования более тонких познавательных технологий. Для данного анализа этот метод незаменим, поскольку обладает высокой подвижностью и чуткостью к улавливанию оттенков. С июня 1994 г. по октябрь 1996 г. автор, работая на местах, лично взял интервью у 45 представителей калмыцкой правящей верхушки, 49 ведущих политиков Татарстана, 48 и 44 членов правящей элиты Нижегородской и Саратовской областей, соответственно. Среди них были: в республиках - министры, члены правительства, госсоветники и советники при президентах республик, ведущие парламентарии; в областях - губернаторы, руководители подразделений исполнительной власти и депутаты областных законодательных органов.
По поводу выбора данных групп политиков необходимо сделать следующие замечания. В указанных регионах представители данных властных и политических структур являются наиболее важными членами политической элиты. Поэтому мною исследованы представители политико-административной власти как единственно релевантные члены правящей группы (в смысле традиционно понимаемой "партии власти"). Хотя категория региональных интересов в целом объективна, на практике интерпретатором и выразителем региональной идеологии выступает политическая элита сообщества. Прежде всего та ее часть, которая непосредственно находится у власти. Ее представители являются главными держателями политической власти и влияния. Они играют ключевую роль в выработке политического курса (повестки дня местной политики) и принятии основных решений, в распределении ресурсов и властных функций на местах. Стало быть все, о чем пойдет речь ниже, относится к конгломерату властных структур.
В исследуемую группу не была включена региональная бизнес-элита. Сегодня ее скорее можно отнести к протоэлитной группе, чье реальное политическое влияние на местах (в отличие от Москвы и Санкт-Петербурга) может проявиться в будущем. Сказанное не исключает случаев, когда тот или иной индивидуум является членом и политической, и экономической элит.
Руководители партий и движений, за некоторым исключением, также не были включены в нашу группу. Определяющее значение в политической ситуации регионов имеют закономерности взаимодействия центров власти, а не логика партийности24. Как с иронией отметил Президент Татарии М. Шаймиев, членов политических партий в республике можно уместить "на диване". Даже местная "придворная" партия "Единство и прогресс", призванная выразить правоцентристскую ориентацию властей, так и не сумела стать влиятельной политической силой в Татарстане25.
Аналогичная ситуация с партийной системой сложилась и в Центре. Помимо того, что некоторые партии, как отметил В. Каганский, являются откровенно контррегиональными структурами, многие из них вовсе подвержены политической деградации. В этом плане довольно любопытны шокирующие откровения одного из партийных активистов Татарии К.М. Зартдинова (движение "Экономический прорыв-третья сила"), высказанные им Президенту Шаймиеву: "...Мы были в Москве, встречались с политическими организациями, лидерами, но когда мы спускались в бар и говорили за "рюмочкой чая", каждый из них сказал, что нет никаких надежд, все полностью коррумпировано, полностью идет деградация, на нас не рассчитывайте. Если вы в регионах что-то сможете взять, что-то сделать для себя, то делайте, а здесь все куплено, все продано"26.
Не менее драматична ситуация в Саратове. Местные наблюдатели отметили следующее. В политических партиях состоят 18 тысяч саратовцев, из них 17700-в компартии. В демократическом движении постоянно участвуют 200-250 человек. Молодежные организации объединяют около одной тысячи человек и во многом на формальных основаниях. Активной общественной деятельности на местах нет27. В Калмыкии с приходом к власти К. Илюмжинова деятельность политических партий вовсе была приостановлена28. Поэтому всякие споры о том, какую элиту сегодня следует изучать в качестве господствующей, большого смысла не содержат. Как бы некоторым обозревателям и политикам ни хотелось, чтобы в России развивалась демократия по классическим канонам соперничества партийных элит, в итоге мы можем наблюдать только то, что имеем - правление номенклатуры. Таковы реалии.
В связи с этим встает еще один вопрос: как мне удалось получить доступ к региональным правящим элитам? Ведь известно, что элиты защищают вход в свой мир гораздо строже, чем большинство людей вход в свое жилище, и весьма неохотно позволяют посторонним наблюдать свою жизнь. В данном вопросе мне была оказана подлинно неоценимая поддержка со стороны Аналитического Центра при Президенте России. В частности, бывший в то время руководителем Центра Марк Юрьевич Урнов лично ходатайствовал перед главами выбранных для исследования регионов в оказании содействия в проведении данного исследования. К тому же, за время моей работы в регионах, он стал для меня заинтересованным и поощряющим коллегой.
Вернемся, однако, к методике. В базе данных имеется 186 интервью с представителями региональных элит. Интервью длилось в пределах 1-1,5 часов по единой схеме, которая состоит из 26 вопросов. Схема включает в себя 4 раздела: 1) личные данные респондента; 2) политические взгляды респондента; 3) проблемы региона и взаимоотношения "центр-периферия"; 4) система организации местной власти (см. Приложение).
Все интервью были записаны на пленку с минимальным воздействием на откровенность респондентов и с несомненной пользой для последующих анализов. Собеседники имели возможность импровизировать, не обременяя себя строгими границами поставленного вопроса. Этот метод, как будет показано далее, представляет собой надёжный механизм получения искренних оценок и заявлений от респондентов. Данная тактика в нашем случае даёт возможность охватить не только главные характеристики персональной политической философии каждого представителя элиты, но и малозаметные частности, которые зачастую являются критическими в понимании этой философии.
Автор отдает себе отчёт в том, что некоторые интервью могут отражать суждения политиков, высказанные в явно некритической манере и отражающие их риторическую стратегию. Однако, когда власти говорят о своих действиях, это есть ситуация, в которой устанавливаются их повествовательные программы. Их мировоззрение можно очертить, их поведение можно изучить, а масштаб данного мировоззрения-измерить. Политический язык формирует, хочет того пользующийся им или нет, политическую действительность, в которой он создает ориентации через политические определения "своего-чужого". Этот политический дискурс характеризуется стилистическими особенностями и наличием повествовательной схемы. Как отметил Поль Рикер, действие является преимущественно деянием говорящего человека и о действии можно говорить как о чем-то неизменно символически опосредованном. Человеческая деятельность, будучи символически опосредованной, прежде чем стать доступной внешней интерпретации, складывается из внутренних интерпретаций самого действия; в данном смысле сама интерпретация конституирует действие29.
В качестве других источников автором изучались материалы Протокольных отделов администрации, указы и материалы местных властей, а также материалы региональной печати. Из этих документов особую ценность представляют стенограммы различных встреч и обсуждений, проводимых руководителями регионов. Их можно назвать "книгой бытия" локальных правящих групп, поскольку в них достаточно откровенно выражены затаенные цели и политические стимулы локальных элит. Не случайно данные материалы в некоторых местных администрациях выдавались автору особенно неохотно. Наиболее смело и достойно подошли к этому делу госслужащие Аппарата Президента Республики Татарстан. Поэтому особенно полно представлены стенограммы политических акций татарстанских лидеров, в меньшей степени - калмыцких и, к сожалению, никак - саратовских и нижегородских. Также проводилась систематизация высказываний руководящих работников регионов в средствах массовой информации, использовались анализы местных ученых - экспертов.
Полевые исследования, непосредственный контакт с представителями регионального политического истеблишмента позволили увидеть здешнюю политику со стороны, остающейся в тени для многих аналитиков, со стороны переживаемого элитой внутреннего осмысления своей миссии и своей идентичности в условиях кризиса. В этой связи возникает еще один вопрос (известный в литературе под названием "дилеммы Люсиана Пая")30: как можно измерить ценности и идеологические характеристики в тех повествовательных и весьма аморфных копиях интервью, которые мы имеем? Чтобы измерить элитную политическую культуру31, которая весьма чувствительна к нюансам, нам необходимо подчинить наши исходные данные строгой дисциплине кодирования и счёта. Дословная копия каждого интервью была закодирована по нескольким кодам, отражающим как различную региональную принадлежность, так и признаки респондентской системы убеждений. Путём сравнения этих независимых данных удалось осуществить многовариантный анализ комбинаций признаков политической идеологии элит.
Изучение политической идеологии региональных элит поможет ответить на следующие вопросы, столь важные для современной региональной политики: каков характер политической конкуренции между субъектами Федерации, внутри регионов, между центром и периферией? Насколько та или иная региональная власть рефлексирует свое отличие от центра и от других регионов, насколько резко выражен фактор самооценки, подчеркивается ли значение идей и идеалов в сознании представителей правящих групп? Интересно проследить у провинциальных элит степень укорененности крайних элементов регионализма - нетерпимости, национализма, местнического экстремизма и т. п. Оставляют ли место для оптимизма политические стимулы, задействованные в российской провинции в последние годы? Ответ на эти вопросы требует более пристального взгляда на то, чем задается мотивация властвующих элит российских регионов.
1.2. Политическая идеология: концептуальное измерение и функциональные характеристики
Характеристику региональных политических идеологий в их сравнительной перспективе невозможно начать без оценки самого понятия "идеология". Однако, даже имея нейтральный взгляд на вещи, нельзя не признать, что термины "идеология" и "элита" принадлежат к наиболее неясным понятиям политологии. Изменчивость данных терминов лежит в основе концептуального беспорядка в толковании каждого из терминов, который сохраняется по сей день. Одни возводят идеологию до статуса науки, в то время как другие опускают ее до патологической позиции фанатиков. Все это не может не приводить к крайностям в ее объяснении. Не случайно свою работу о политической идеологии европейских элит известный американский политолог Роберт Патнэм начинает со скорбного замечания: "Для любого подающего надежды сторонника социальной науки погружение в холодные и темные воды литературы по "идеологии" является шокирующим и разочаровывающим испытанием"32. Аналогичный пессимизм уже в 90-е гг. воспроизвел Дэвид Маклеллан: "За редким исключением слово "идеология" пробиралось запутанными дорогами уничижительных коннотаций"33.
Долгое время существовала традиция рассматривать идеологию как нечто ненаучное, иллюзорное и в целом патологическое образование в духовной жизни общества. С отмеченных позиций многие сводили все идеологическое к выражению состояния деформации, деградации и омертвелости сознания. Это было обусловлено, главным образом, тем, что идеология противопоставлялась "истине", науке и обоснованному знанию вообще, то есть идеология распознавалась своими когнитивными недостатками по отношению к науке. Согласно наблюдению Талкотта Парсонса, главный критерий идеологии проявляется в виде отклонения от научной действительности: "Проблема идеологии возникает там, где существует противоречие между тем, что думают и тем, что может быть установлено как научно правильное"34, - писал он.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |