"ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье." - читать интересную книгу автора (ШУМИЛОВ ВАЛЕРИЙ)

РЕТРОСПЕКЦИЯ 3
ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ

Кладбищенская фантасмагория.
Неоконченная рукопись автора «Органта».
14 мая 1790 года

…Накануне того дня муниципалитет маленького пикардийского городка получил из Парижа три десятка экземпляров листовки-памфлета, направленной против обсуждаемого всей страной декрета о гражданском устройстве французского духовенства. Памфлет был подписан именами нескольких малозначащих депутатов Национального собрания, едко осмеивавших потуги гражданской черни, пытающейся отнять у «Бога – богово»: у церкви – ее имущество, у священников – первенствующую присягу папскому престолу, у народа – его душу (через отделение института церкви от гражданской общины).

Находившийся в этот момент в мэрии молодой человек по имени Антоний, ученик Руссо, бывший одним из командиров Национальной гвардии кантона, был крайне возмущен явной контрреволюцией, которую им пытались навязать для распространения эти люди с никому не известными именами, – они решили исполнить роль Бога, но ни Богу, ни вере не было дела до церковных земель и роскошной жизни забывших и Бога и веру церковных иерархов.

Решив объявить завтра патриотам города об этом преступлении депутатов, молодой человек в мрачном состоянии духа покинул здание мэрии. Пройдя две или три улицы, он миновал церковь святого Петра и вышел на кладбище. Остановившись у скамейки на самом краю кладбища, он задумчиво стал рассматривать хорошо знакомые ему склепы и могильные плиты с надписями. Занятие успокаивало его, оно позволяло скользнуть мыслям в прошлое, вспомнить о бессмысленности уже ушедших и все еще существующих жизней, о бесполезности любых усилий изменить вечное…

«Это послание из Парижа – это знак вернуть Богу и человеку то, что принадлежит только им, – думал молодой человек. – Но что я еще должен сделать? Нельзя пытаться изменить мир, не меняясь самому. Я отверг короля-бога, дворянство, либертинаж, личное благополучие. Осталась только женщина, и остался я сам. Не должно остаться ничего. Жаль, что оракулы мертвых не говорят…»

«Ты думаешь?» – услышал он вдруг.

Молодой человек оглянулся. Темнело, уже было плохо видно, но, присмотревшись в ту сторону, откуда, как ему казалось, прозвучал печальный голос, он разглядел, или ему привиделось, бродившего вдалеке среди кладбищенских плит маленькую фигурку худого старичка в длинном отороченном мехом одеянии, в меховой шапке, и по этой армянской одежде Антоний узнал его. «Учитель?» – мелькнуло в голове, его покачнуло, и он, чтобы не упасть, почти рухнул на стоявшую рядом скамейку, а когда вновь поднял глаза, вместо привидевшейся ему фигуры лишь ветер на кладбищенских тропинках взвихривал вверх листья.

«Я сплю», – подумал он отрешенно, но тут же в его устах опять зазвучал этот голос:

«Нет, молодой человек, не спите, и это действительно я».

Он попытался успокоиться:

«Беседовать с духом самого Жан-Жака Руссо? Сколько раз я обращался за советом к оракулам мертвых, но никогда не получал ответа».

«Ответ мы можем найти только в себе. На самом деле мы не нуждаемся в советах мертвых, как, впрочем, и в советах живых, – мы ведь привыкли слушать только себя. Хотя один раз, молодой человек, я вам посоветовал оставить тот порочный город и вернуться домой к природе. Помните, в ту ночь в Париже с этой крестьянкой?»

«Помню – я вернулся в Блеранкур и стал здесь заметным патриотом… Но что дальше? Я не могу быть даже избранным – мне только двадцать два… Я прыгнул вверх… но передо мной – вновь стена… А я?… Я хочу большего…»

«И что же ты хочешь?»

Молодой человек нервно скрестил руки на груди:

«Что я хочу, гражданин Руссо? Может быть, быть избранным в народные представители».

«Но ведь это только средство. А какова цель?»

«Если Ты взалкал, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами… Если Ты Сын Божий, бросься вниз с верхушки храма, и ангелы подхватят Тебя… И показал Ему все царства мира и славу их, и сказал: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне», – вместо ответа холодно произнес молодой человек.

Некоторое время стояло молчание. Затем голос опять заговорил:

«Притча об искушении Иисуса дьяволом в пустыне… Ну, и к чему это?»

«Мне кажется, ты явился искушать меня».

«Только спросить».

«Спросил. Помнится, в Реймсе мне попадались средневековые сказки о колдунах, вроде «Трагической истории доктора Фауста», и я тогда думал: что было бы, если бы дьявол существовал, какую цену он предложил бы в наше время за душу просвещенного француза?…»

«Думаю, небольшую. В наш слишком просветившийся век ни один разумный человек не станет сейчас, как твой «Арлекин Диоген», залезать в бочку для бездомных, отвергая толстый кошелек, хоть от дьявола, хоть от лунных жителей:

Эй, друг, что у тебя в мозгах за крен? Какой это ты к черту – Диоген? Жить в бочке подобает лишь глупцу! Тебе же это вовсе не к лицу – Сходить с ума из-за каких-то дур! Финансовых ты мастер авантюр И слишком мудр, к тому же нужен мне: В воде не тонешь, не горишь в огне, Прохвост, каких и нет, а я – твой шанс. Держи экю вот сотни две – аванс. Ждет биржа нас, потом – игорный дом! Не сомневайся – дело провернем! На бочку – деньги, а не в бочку сам! Начнем дела – добычу пополам!

[67]


Молодой человек с неудовольствием поморщился:

«Я написал сцену искушения моего комического персонажа вовсе не для того, чтобы извлекать из нее сложную мораль. У моей пиесы вся философия на поверхности. Хотя ты помнишь, учитель, что сказал новоявленный Диоген в ответ на высказанное предложение получить все золото мира неважно какой ценой, а потом бесцельно сжечь свою жизнь в удовольствиях? Чем так жить – лучше сразу умереть, и сейчас это и мои слова:

Да ну вас к черту! Вот еще напасть! – Что шутка это – предавать и красть?! – И лгать, и грабить, обирать народ. А цель какая? – Чтоб набить живот! За звонким златом гнаться без конца – Вот это-то и есть мечта глупца! Я б непричесанным медведем стал, Чем жизнь отдал свою бы за металл! Дворцы и женщины, пиры и день и ночь! – Как это скучно… Merd! Подите прочь!»

«Превосходно, под этими словами подписался бы и Руссо. Ну, а женщины? Ты до сих пор любишь одну. Представь, если бы они все были такие, как Перетта, которая на коленях умоляла Арлекина:

Моя жестокость ввергла, очень жаль, Тебя в неимоверную печаль! То для меня – ужаснейшая весть! Не знала, что любовь такая есть! Ты был так пылко страстью увлечен! И вдруг внезапно – в бочку заточен. Ах, брось же на Перетту нежный взгляд! Тогда пойду с тобой и в рай и ад! Моя любовь заполнит все вокруг! Забудь, что было… Сжалься, милый друг!»

«Женщины не стоят ни мира, ни даже одной-единственной великой души. Ни одна женщина, ни все вместе взятые. Мой Арлекин проявил мудрость, ответив женщине словами Александра Великого: «Не заслоняй мне солнце!» – с горечью сказал молодой человек:

Так женщина нас ловит на крючок! Что есть любовь? Фривольный пустячок! Любовь обычные лишь чтут мужи, А сердце мудреца любви бежит. От Истины лишь может отвлекать И ничего взамен не может дать: Нас увлекает сладкою игрой Для обладанья только лишь Одной… Любовь сердец великих далека, Пуста, беспечна, страшно коротка. Лишь миг прошел – и нет ее, гляди! – Не заслоняй мне солнце, прочь иди!»

«Тогда блеранкурскому Диогену осталось предложить только одно – трон Императора Луны, – с усмешкой произнес голос:

Вас, Государь, я, наконец, нашел. Представлюсь: Ваших подданных посол. Трон бросив Императора Луны, Вы ввергли в горе жителей страны. Правленье Ваше – Век был Золотой. Но Вы исчезли, трон стоит пустой. Вы управляли мудро много лет, Лунян от войн спасая и от бед. Не удручайте скорбью Ваш народ, Он только Вас на лунном троне ждет!»

«Теперь я сам вижу – не очень хорошие это стихи… Но если бы трон императора Луны существовал на самом деле, а не в царстве аллегории, он не был бы мне нужен. Потому что я уже ответил:

Ах, если б власти я себе желал! Я не от вас – я от себя бежал. Величье власти – лишь ничтожный прах! Стоит трон самый лучший на костях, Вкруг – раболепье, преступленье, боль. Профессии нет хуже, чем король! Себя и душу надобно продать, Империей чтоб вашей управлять… Я выбираю меньшее из зол: Останусь в бочке, господин Посол…

А если бы этот трон существовал, как и любой другой, то я предпочел бы остаться в своей блеранкурской бочке, чем утверждать свою власть через преступление».

«Разве? – сухо спросил голос. – А как же то пожелание стать «Королем Земли»? Это тоже аллегория?

Мне мысли странные на миг пришли: Свершилось чудо – я Король Земли!» –

задумчиво-вопросительно начал голос, и Антоний был вынужден быстро перехватить:

«Но что б я сделал, если бы им был? Народ нужду бы навсегда забыл! Гонимым всем я стал бы, как отец! Неправой власти бы настал конец! Но прежде чем вселить в злодеев страх, Зло и добро я взвесил б на весах! Малейший чтобы покарать порок И даже равнодушным дать урок! Настигла богача б моя рука За то, что притесняет бедняка! Я всю преступность выжег бы дотла! Лишь добродетель мне была б мила! И пусть враги грозили б мне сильней, Ходил бы без охраны средь людей, Хранящий Правду и хранимый ей…»

[68]


«Значит, все-таки власть не так уж и плоха, если в ее силах помочь добродетели и выжечь преступление?» – с насмешкою спросил голос.

Но молодой человек, покачивая головой, повторил:

«Что я хочу, гражданин Руссо? Может быть, только победы нашей Революции. А может быть, и власти – да! Но не власти короля. Власти, чтобы изменить этот мир, ведь он действительно заслуживает изменения… И если бы…»

«Я слушаю…»

«И если бы ко мне вдруг, как к святому Антонию, которого тоже искушали в пустыне бесы, явился тот, кто может дать мне ответ, как изменить этот мир, я бы отдал за это все. Нет, не душу, – я не боюсь за свое бессмертие, ибо не может быть обращен в ничто тот, кто жил, не думая о себе, кто принес в жертву личное счастье ради общего счастья, – и разве Бог не увидел бы это? – но в любое мгновение я отдал бы за возможность получить ответ, как изменить мир, свою жизнь».

«Наверное, так и будет: и если революция, с которой ты хочешь слиться, пожертвовав всем, будет непобедима, ты тоже не будешь знать поражений, я предрекаю это, но сколько у тебя будет времени? Если это время будет кратко? А ну как то, что ты хочешь изменить, изменить невозможно? Согласен ли ты отдать за свою кратковременную победу или за эту свою ошибку все, что ты сказал? Свою жизнь и свою душу?»

Молодой человек заколебался. Он опустил, а потом снова поднял голову. Ответа не требовалось. Вокруг было уже совсем темно, и только ветер шелестел в старых пожухлых листьях.

(На этом рукопись обрывается…)