"Ничего невозможного" - читать интересную книгу автора (Астахова Людмила Викторовна)

Глава 13 Ярмарка гордыни

Хозяин единственного клоповника в этом паршивом городишке, упущением ВсеТворца названного гостиницей, осмелился смотреть на Даетжину Махавир без должного почтения. Хам! Тут даже умения читать мысли не потребовалось. Все на его наглой морде написано большими буквами. Мол, знаем мы этих дамочек облегченного поведения, так и норовящих впиться в кошелек состоятельного господина, точно блоха в собачье ухо. Даетжина собралась было приложить наглеца жезлом, лучше промежду глаз, чтобы не пялился на волшебницу как на шлюху. Но господин Бирида решил любой ценой избежать кровопролития, а потому, заплатив за номер вперед, настойчиво увлек спутницу от греха подальше.

Разумеется, назвать эту конуру гостиничным номером мог только человек, ничего не знавший о настоящих гостиницах. Одни только кровати стоило увидеть! О! Старые добрые короба, наполненные соломой, поверх которой положен тонкий тюфячок, кишащий клопами. Мис Махавир, к слову, застала те времена, когда путешественники на постоялых дворах ночевали на подгнившей соломе за милую душу, а кувшин для умывания в комнате почитался верхом комфорта, но, положа руку на сердце, она совсем по ним не соскучилась. Благодаря магии прожив более ста пятидесяти лет, Даетжина как никто иной ценила и поддерживала могучую поступь цивилизации по всем направлениям бытия. Газовые лампы она предпочитала свечам, паровую тягу — лошадиной, широкий взгляд на мир — местечковому. Она смеялась над тугодумами и мракобесами из числа своих коллег, которые отрицали науку и предрекали поражение, которое прогресс способен нанести магии. Дескать, наука полностью вытеснит магию из жизни людей, великое искусство захиреет, а Дар утратится. Глупость какая, право слово. Как будто научные достижения способны искоренить в людях жестокость, жажду власти, зависть и стяжательство? Никто и ничто не изменит человеческую натуру так, чтобы данное в руки оружие хоть раз, да не выстрелило. А магия — это оружие, это сила и власть, а значит, самое желанное для смертного. Наоборот, пройдет время, и волшебство постепенно срастется с техникой, просочится, приживется среди новых вещей и явлений. Кто самые лучшие механики? Слабенькие маги-недоучки. Кто фанатично двигает науку вперед? Отрекшиеся волшебники вроде Ниала Коринея. Есть еще вопросы? То-то же!

Так что, в принципе, Даетжина смотрела в будущее с оптимизмом.

Но только не сейчас, не этой проклятой ночью. Нужно быть святой подвижницей, чтобы не беситься из-за целой цепочки идиотских случайностей, сведших на нет столько усилий. Сначала мистрил Бирида, этот одержимый мститель, так его и растак, вопреки категорическому запрету отхлебнул из фляжки коньяку для поднятия боевого духа. Трус паршивый! Неведомо, что там с боевым духом фахогильца, а на сопряжения внутри портала алкоголь в крови подействовал разрушительно. Радость и удовлетворение при виде пожелтевшей после исчезновения Бириды мембраны сменились воплем ярости. Цвет ее стремительно менялся на красный, а стало быть, промедли мис Махавир хоть на три удара сердца, портал разрушился бы. И мало того, что строить новый будет втрое дольше, так еще и настраивать придется на иное место. Магическое сопряжение пространства — это вам не дешевые фокусы. Сработавший единожды, но самоуничтожившийся портал делает невозможным перемещение в радиусе нескольких рест[24] на несколько месяцев, а зачастую и лет. Вот и пришлось Даетжине рискнуть и отправиться следом за Биридой в том, в чем была, — в домашних туфельках, изящном платье, но без денег, пальто и шляпки. Так начался кошмар мис Махавир наяву, а продолжился он на продуваемой всеми ветрами станции и завершился ночевкой в убогом гостиничном номере, в компании с виновником ее злоключений. Ко всем прочим «удобствам» Бирида еще и храпел во сне так, что стены тряслись. Какой уж тут сон? Следовательно, утром Даетжина пребывала в отвратительнейшем настроении, шипела и плевалась не хуже степной гадюки, и тоже ядом. Невыспавшаяся и злая, она потребовала в номер чашечку кофе с гвоздикой и кардамоном, свежий цитрусовый сок и дамскую сигару и получила… мятный чай (без гвоздики, но зато с веточками неведомого растения), компот из сушеных груш (позапрошлогоднего урожая) и кусочек жевательного табака (самого любимого скотогонами сорта) в качестве равноценной замены. Подобреть мис Махавир не подобрела, но зато окончательно взбодрилась. Сонливость как рукой сняло.

— Бирида, — сказала она, проникновенно глядя в глаза незадачливому перемещенцу в пространстве. — Я вас ненавижу.

— Я вас тоже, мис, — неожиданно резко откликнулся тот. — Причем гораздо сильнее, чем вы себе можете представить, Даетжина.

— Вот как? По какой же такой причине, позвольте узнать? — сощурилась магичка.

Что-то слишком уж быстро фахогилец почувствовал себя хозяином положения. Хотя покойный мэтр Эарлотт не единожды поминал мистрила Бириду злым словом за неуемное желание покомандовать, Даетжина все же надеялась, что у того кишка тонка помыкать чародейкой.

— Когда бы не ваше вмешательство, мис, то по Джевиджевой… — мужчина скривился, — жене уже поминки бы справили. Так что не нужно меня виноватым делать. Не надо!

«Нет, ну каков наглец?!» — в очередной раз подивилась мэтресса.

Мало того что он явился к ней в столичный особняк не просить, а требовать помощи, так еще пытался угрожать каким-то смехотворными разоблачениями. Мол, мэтр Фергус и мэтр Эарлотт ему много чего поведали, и это «чего» вполне можно подшить к уголовному делу. И если бы не определенные виды мис Махавир на живого мистрила Бириду, то… из него вышел бы замечательный голем. Поэтому магичка изобразила последовательно испуг, недовольство, колебания и смирение, внушив фахогильцу ложную уверенность в своем превосходстве. Как только потребность в его услугах отпадет… По сути-то, участь живого мертвеца предпочтительнее участи обыкновенной падали, не так ли?

— Мне нужен ребенок, вам — жизнь Фэймрил, и, насколько мне кажется, наши цели взаимно друг друга не исключают, — примирительно проворковала чародейка. — Напротив, у нас с вами общий враг, и зовут его Росс Джевидж.

К счастью для чувствительного господина Бириды, он не умел расшифровывать скальпельно-острые взгляды, которыми Даетжина пронзала его с головы до ног, иначе папаша-мститель бежал бы из Ала-Муриха, не оглядываясь. А ведь мысленно метресса Махавир уже примеривалась к его сухожилиям.

— Это верно. Он — твердый орешек.

— Мягко говоря, — уточнила женщина. — И к нашему несчастью, избавиться от него при первой же возможности нельзя.

— Это еще почему? Сначала шлепнуть Джевиджа, потом захватить его бабу, чтобы с ее помощью найти мальца, а уже потом…

Даетжина поморщилась, как от резкого приступа головной боли, при виде нехорошего блеска в глазах сообщника.

«Мясник! Тьфу, гадость! Ты еще ладони начни потирать, как опереточный злодей. Старый идиот! Так Росс Джевидж и даст тебе укокошить себя, держи карман шире».

Не понимала мис Махавир одержимость местью. Ведь мученическая смерть Фэймрил потерянного сына не воскресит. Месть имеет смысл и право на существование, когда приносит ощутимую пользу мстящему. Спору нет, Даетжина сама никогда не упускала возможности унизить обидчика, причинить ему вред, нанести болезненный удар по самолюбию и кошельку, а зачастую и убить, но только с толком и выгодой для себя. Как показывает практика, победу одерживает лишь тот, кто способен воспользоваться ее плодами. Джевиджу еще аукнутся пощечины и солдафонская грубость, отольются лорду канцлеру магичкины слезки, но не сразу, отнюдь не сразу. «Мы не будем торопиться, мы не станем загадывать наперед. Сначала… сначала мы заполучим маленького Диана, а потом будем думать, что делать с его родителями», — решила чародейка.

Раз уж этот расчетливый выродок так сильно привязался к вдове Эрмаад, то лучшей местью Джевиджу будет жизнь без Фэйм. Вот это будет расплата так расплата.

Размечтавшись, Даетжина сама не заметила, как выпила чай и сгрызла плавающую в чашке веточку мяты.

— А интересно, есть ли в этой дыре магазин готового платья? — встрепенулась она.

Бирида инстинктивно схватился за портмоне в надежде спасти наличность, но тщетно — мис Махавир твердо решила прибарахлиться. А когда магичка намерена радикально обновить гардероб… Все! Пиши пропало. И ничто не спасло бы кошелек фахогильского мстителя, если бы не внезапно возникшая чисто техническая проблема — в славном Ала-Мурихе имелся только один магазин одежды, и предаться транжирству в нем было невозможно.

Боты, чулки, нижнее белье и юбку с блузой Даетжина купила без проблем, но при виде единственного пальто у нее на глазах выступили слезы. Старомодного фасона, отвратительного покроя и топорно сшитое желтое безобразие пылилось в кладовке уже несколько лет, словно упырь в заброшенном склепе, дожидаясь неосторожную жертву.

Привыкшая к утонченной роскоши нарядов, мисс Махавир едва чувств не лишилась во время примерки. Но выбирать не приходилось — либо мерзнуть, либо страдать от уязвленного чувства прекрасного. Хуже пальто оказалась только шляпка, и личный счет магички к Россу Джевиджу удвоился.

А идти-то по пересеченной и сильно незнакомой местности, да еще ночью и в компании двух нездоровых мужчин — занятие суровое. Фэйм поняла это примерно через час и молчать не стала.

— Росс, какого дьявола вы затеяли этот поход? Давайте вернемся, еще ведь не поздно. Поезд еще не ушел. Ну давайте вернемся.

Но Джевидж уперся, как подросток, и с одержимостью стал доказывать свою сомнительную правоту. Мол, и одежда вся в крови, и придется объясняться, и потом нипочем не докажешь тупым полицейским в Арауне, что они не имеют никакого отношения к исчезновению мистрила Люччи, а там дело дойдет до раскрытия инкогнито, чего делать бы не хотелось. Им ребенка нужно искать, а не в полицейском участке сидеть.

— Ладно, тебе себя и меня не жаль, но хоть Моррана пощади. Он ведь едва живой. Правда, Морран?

В темноте сложно разглядеть, но по тому, как вздохнул телохранитель, можно о многом догадаться.

— Да, в общем-то, я в порядке, миледи.

«Еще одного завербовал в свою армию!» — сделала Фэйм зарубку на память.

— Вот видишь, дорогая, мэтр Кил не возражает. Вы ведь не хотите вернуться, Морран?

— Совсем нет, ваше высокопревосходительство.

«Ах ты ж… подголосок!»

— Росс, почему вы никогда меня не слушаете?! — возмутилась Фэйм.

— Я? Ты преувеличиваешь, дорогая.

Наверное, только у прожженного интригана получаются настолько невинные интонации.

— А почему бы тебе не переодеться? И отчего исчезновение одного человека будет выглядеть подозрительнее, чем исчезновение сразу четверых?

— А вдруг в Арауне или Ала-Мурихе шиэтранца ждали сообщники? — парировал Джевидж.

— А вдруг — нет? Ты же не знаешь точно, ждут там его или нет?

— Не успел расспросить, прости. Ты всех опередила.

Даже не видя в темноте лица мужа, Фэйм яснее ясного могла вообразить его ехидную ухмылку.

— Джевидж! Ты — бессовестный демагог, и еще смеешь меня обвинять в том, что я убила человека, чтобы спасти твою жизнь?! Ты зарвался!

Он и впрямь перегнул палку, а потому заторопился исправить ошибку. Ссориться на глазах у Моррана не хотелось ни Россу, ни Фэймрил.

— Я тебя не упрекаю. И будь мистрил Люччи обыкновенным грабителем, я бы не переживал. Убежден, что на каждой станции у него имелось по контролеру. Хотя бы для страховки. Я бы, планируя подобную операцию, так и сделал, — пояснил Джевидж. — Морран, подтвердите! Как вас учил лорд Урграйн?

— Так точно. Если в Арауне шиэтранец не показался бы из вагона, то контролер поднял бы тревогу, — поддакнул маг.

— Вы оба помешались на секретных операциях, господа, — фыркнула Фэйм. — Мы собрались в дорогу за одну-единственную ночь, забыли?! Никто не знал, что все сложится так стремительно — скандал, отставка, поездка. Или ваши шиэтранские шпионы всевидящие и всезнающие, или у вас обоих разыгралась паранойя.

— Я не хочу рисковать нашей целью ради лишних суток комфорта, — отрезал Джевидж.

Леди Джевидж, точно на открытую рану соли насыпали, так она взвилась:

— Комфорта?! О каком комфорте ты говоришь? Джевидж, ты живешь на одних только снадобьях и эликсирах, у Моррана, похоже, сотрясение мозга, вы оба едва ноги за собой тянете. Вы… мы просто не дойдем. Это ли не риск?! Тебе не двадцать пять лет, ты болен и слаб!

Женщина готова была кричать на всю округу, чтобы ее наконец-то хоть кто-то услышал. Лучше, если слух прорежется у супруга, но если Морран хоть на миг усомнится, то это уже хорошо.

— Во-первых, говори тише, дорогая моя, а во-вторых, никто не говорил о том, чтобы топать пешком до Шэармского хребта. Мы купим фургон и лошадей…

— И куда поедем? — нетерпеливо перебила его Фэйм, швырнув на землю саквояж в сердцах. — В какую сторону? Ты веришь тому, что люди, похитившие Диана, написали в регистрационной книге?! Ты веришь, что они живут себе поживают в Ан-Катассе, растят нашего мальчика и ждут, когда мы приедем?! Или ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, а?

Последний вопрос был лишний, совершенно лишний. Потому что Джевидж сразу вспомнил все свои обиды и прошипел в ответ ожидаемое:

— «Что-то такое» из нас двоих знаешь только ты, милая моя. Разве не так?

И если до сих пор перебранка между супругами была почти несерьезной, то сейчас она обрела черты настоящего скандала.

— Именно так, милый мой. Не один ты разбираешься в жизни и знаешь, что хорошо, а что плохо для нашей семьи. Если уж я молчу, значит, так надо.

«Мы тоже умеем быть язвительными, дорогой».

— О! Кому надо? — оживился Росс.

Леди не пристало плеваться себе под ноги, даже пребывая в крайней степени раздражения, и лишь поэтому Фэймрил сдержалась от естественной реакции. Женщина предпочла поднять сумку и молча идти дальше. Смысл спорить с этим… с этим…

Если мужчине скоро сорок четыре, а он так и не научился разумно оценивать свои возможности, то что, скажите на милость, тут можно сделать, а? Падать на колени и молить одуматься Фэйм не собиралась. Она знала, за кого вышла замуж — за упрямого и наглого, но на редкость везучего авантюриста.

«Кто знает, может быть, ему снова повезет… нам всем немного повезет…»

Леди Джевидж брела позади мужа и его телохранителя, глотая злые слезы. Ведь все же понятно без лишних слов. Лекарства профессора, которые Росс принимал всю дорогу строго по расписанию, подействовали, и ему закономерно стало легче. А если у мужчины ничего не болит, то он тут же забывает о всякой осторожности, как будто недавняя болезнь приключилась не с ним. И до тех пор, пока снова не скрутит, он будет считать себя практически неуязвимым. Вопреки всем уверениям Ниала Коринея, Джевидж продолжал упорно верить, что припадки прекратятся сами по себе. Ведь сумел же он вылечиться от последствий контузии: паралич прошел, и речь вернулась. Просто нужно время, чтобы магия, его покалечившая, исчерпалась. Когда-то же это должно случиться? Также свою лепту в его заблуждение внесла неожиданная, почти невозможная беременность Фэйм.

Слушать, как Джевидж вдохновенно вещает слегка ошалевшему от обилия событий магу о том, как замечательно все устроится, как все обязательно сложится наилучшим образом, потому что иначе и быть не может, было занятно и одновременно горько. Надо уметь так ловко нанизывать факты и аргументы на ниточку логики, чтобы ни начала, ни конца не найти.

«Ты ведь сам до конца не веришь в то, что говоришь. Ты же не самонадеянный глупец. Но тебе, мой генерал, обязательно нужен кто-то истово верующий в тебя, как в самого ВсеТворца. В твою удачу, в твою силу, в твой разум. Своя армия, своя паства. Они — твоя движущая сила», — думала Фэймрил, краем уха отмечая до боли узнаваемые фразы.

Три года назад Росс Джевидж точно так же обрабатывал Кайра. Чтобы тот потом и в огонь за ним, и в воду, и на край света до самого океана.

Постепенно рассвело, и они смогли лучше видеть дорогу, а следовательно, идти быстрее и увереннее.

— Ты не устала, дорогая?

Фэйм буркнула в ответ злое «нет». Она тоже могла и умела быть упрямой, как ослица, благо имелось у кого поучиться.

Когда окончательно рассвело, путешественники присели перекусить тем немногим, что у них осталось из еды, — тремя вареными яйцами, яблоком и подсохшими пирогами с мясом, купленными на предыдущей станции. Джевидж демонстративно поделил завтрак по-честному: мол, все мы в равных условиях, дорогая, и скидок никому не предвидится.

Потом Росс сверился со старой доброй картой, составленной его личным топографом, которую он не поленился прихватить из дому.

— Глядите-ка сюда, мэтр, — поманил он Моррана. — Мы сейчас находимся примерно здесь. — На карте появился оттиск канцлерского ногтя. — Вот тут раньше был поселок под названием Шадра, кехтанцы его сожгли дотла…

— Возможно, его отстроили? — предположил маг.

— Если это так, то нам повезло. Не хотелось бы переправляться через Сэллим вплавь, — поморщился Джевидж, недобрым словом поминая своенравную речку.

Но никаких подвигов совершать не пришлось.

Ближе к полудню, обогнув холмы, путешественники вышли к поселку. Вернее сказать, никакой это был не поселок. За десяток лет на месте испепеленной Шадры вырос целый город. Да какой город! Настоящий людской котел. Сюда стекался неприкаянный народ со всей империи, чтобы, переплыв на пароме через Сэллим, отправиться на поиски счастья и удачи дальше, на Территории.

От масштабов открывшейся картины у Фэйм дух захватило. Она видела такое лишь на рисунках и фотокопировальных картинках в газетах. В статьях описывались быт и нравы бывших пограничных городов, где жизнь кипит, где жилые дома, мастерские, казармы, конюшни, банки, игорные дома, бордели, склады, постоялые дворы строятся прямо на глазах, где жажда наживы густо замешана на смелых надеждах. Но кто же мог представить, что все будет настолько грандиозно. Живой водоворот из мужчин, женщин, детей, лошадей, мулов и прочего скота, а также повозок, фургонов, карет, и над ним колышущийся столб пыли до самого неба, и дым, и чад. Люди кричат, ругаются, смеются; животные ревут, колеса повозок скрипят. И, глядя на это заразное безумие, тут же хочется сорваться с места и начать заново, как отчаянные мужчины и женщины — будущие переселенцы.

— Длани Всемогущие! Куда же они все так стремятся?! — изумился Морран длине очереди на паром.

Джевидж ничего не ответил, он не мог говорить, задохнувшись от гордости и восторга.

Возможно, дело было в коринеевских хитрых эликсирах, куда отрекшийся маг совал и колдовство, и разные сильнодействующие ингредиенты, но Росса еще в поезде начала распирать неуемная жажда деятельности, густо замешанная на ранее не свойственном ему мистицизме. Джевидж не хотел признаваться, но, испытав заклинание Ночного Пса, не единожды ловил себя на мысли, что должен… нет, просто обязан следовать Знакам, которые посылает ему судьба. Вдруг это его личный дар, приходящий на помощь в самом отчаянном положении? Он уже дважды нашел Фэйм благодаря ему, так какие еще нужны доказательства?

Разве авария на железной дороге — не ярчайший из Знаков? Джевидж решил, что отвергать такой ясный намек непростительно и глупо. На кону все-таки стоит жизнь Диана.

«Знаки помогут, Знаки укажут путь, иначе быть не может, — твердил он мысленно. — Надо только пошире раскрыть глаза и держать ушки на макушке, чтобы не пропустить очередной из них».

И получилось. Убедил себя до такой степени, что шагал и шагал вперед без устали, не чувствуя вообще никакой боли. Нога гнулась, желудок утихомирился, голова не кружилась, в глазах не двоилось — чудеса, да и только. Ниал Кориней назвал бы сей эффект — самовнушением, но Россу было все равно, как объясняется прилив сил и бодрости, лишь бы хватило как можно дольше.

Но скорее всего, так радикально действовала на бывшего маршала близость Восточных Территорий, становящихся все ближе и ближе с каждым шагом.

Четырнадцать лет назад он, здоровый и сильный, как бык, ехал по этой же дороге, преисполненный головокружительных планов. Тогда была весна, и ветер пах пылью, железом, лошадиным и человеческим потом, оружейной смазкой, дегтем и порохом — волей он пах, одним словом. Самый молодой маршал Эльлора вдыхал его, зажмурившись от удовольствия. Это была его собственная война, а там за рекой — его земля.

Его армия единым махом смела кехтанцев с эльлорского берега Сэллим, не дав закрепиться на противоположном. Потом инженеры навели переправу, и маршал Джевидж решил сделать нечто запоминающееся — он первым ступил на спорные земли, как это было принято в старину, когда завоеватель шел впереди своего войска. Росс не зря перечитал столько биографий и мемуаров великих полководцев прошлого — он знал, на кого равняться.

Потом этот символичный жест будет стократно обмусолен в газетах, осмеян и воспет в равной мере. Кому как больше нравилось, так и обозвали — и неуместным пафосом, и проявлением настоящего патриотизма.

В другое время года все выглядело бы иначе, но именно тогда в долине цвели белые ветреники, не похожие ни на что степные растения, — высокий бурый стебель, увенчанный пучком тончайших снежно-белых нитей, стелющихся по ветру, словно дивные волосы фей. Джевидж до сих пор в мельчайших подробностях помнил огромное, колышущееся мягкими переливчатыми волнами всех оттенков белого поле, уходящее вдаль, до самого подножия гор. Поле, взрезанное пополам буро-черной широкой полосой, которую протоптала бежавшая кехтанская армия, точно указующей, куда нужно идти дальше. И синее-синее небо над снежными вершинами горного хребта. Ах, что это был за день!

— Эта земля будет нашей! — сказал Росс Джевидж так громко, чтобы услышали не только прикомандированные к штабу военные корреспонденты, но и простые солдаты. — Нашей!

Его армия единодушно подхватила клич. «Нашей! Она будет нашей!» — орали эльлорцы что есть мочи и свято верили — так тому и быть. Раз Джевидж сказал, раз посулил победу, значит, так угодно императору и ВсеТворцу. На них лежит миссия, им предназначено завоевать богатые земли для своих детей, внуков и правнуков.

И вот Росс опять стоял на берегу Сэллима. Только теперь левый берег и вся долина до самых гор и все, что еще дальше, за горами принадлежали Эльлору.

И раз тогда у него получилось, то и сейчас получится. Всегда и все выходит по его желанию, надо только очень сильно захотеть. К тому же за прошедшие годы он стал умнее, хитрее и беспощаднее, и теперь у него есть ради кого рвать жилы. У него есть сын, он там — за рекой.

— Пожалуй, стоит найти себе пристанище на ночь, пообедать и расспросить местных о житье-бытье, — сказал Росс и не преминул напомнить: — Не забывайте, что мы здесь инкогнито.

— Так точно, мистрил Джайдэв! — шутливо отсалютовал телохранитель. — Мы вас не подведем.

Развивать тему не стали, рискуя снова вызвать гнев Фэйм. Она и так сердилась на Джевиджа. Проявлялось это в отрывистых фразах и резких жестах, адресованных спутникам. Моррану тоже досталось — за мужскую солидарность и полную поддержку начинаний патрона. В домашних условиях лорд канцлер быстро нашел бы лазейку к сердцу жены и растопил лед, но сейчас его вполне устраивала недовольная суровая Фэймрил. Пусть позлится вволю, меньше будет говорить и быстрее идти.

Морран всегда поражался актерским способностям своего подопечного. Воистину театральные подмостки утратили в лице лорда Джевиджа великого комедианта. Сколько раз мэтр Кил наблюдал за мгновенным преображением патрона, когда тот виртуозно менял свои маски. На заседаниях Совета Лордов — одна, с политическими противниками — другая, с магами — третья. Наверное, только единожды телохранителю удалось рассмотреть истинный облик канцлера — властного, устремленного к одному ему понятной цели человека, для которого нет ничего невозможного. Милорд как раз готовился к очередному раунду переговоров с малирским премьер-министром, собственноручно записывая тезисы и перепроверяя фактический материал. И вдруг о чем-то задумался, вскинул голову и уставился в пространство, будто вступив в мысленную схватку с невидимым оппонентом. Черные тени под глазами, нитка упрямо сжатых губ, тяжелый подбородок выпячен вперед — непримиримый боец в предвкушении сражения. Именно таким Моррану Килу навеки запомнится Росс Кайлин Джевидж — непокорным и не покоренным судьбой.

Но сейчас с каждым шагом в сторону Шадры благородный лорд превращался в отставного капитана рейнджеров мистрила Джайдева — в простецкого, но дружелюбного, немного тронутого на военной службе дядьку. Строгого, но справедливого вояку, по- мальчишески влюбленного в неказистую свою женушку. Даже глаза потеплели, подобрели чуточку.

Откуда столько лицедейства в одиннадцатом графе Джевидже, если актерство во все времена высшим сословием презиралось? Где в кадровом офицере, выпускнике Военной академии, поборнике дисциплины и уставов, прячутся запасы разнообразного житейского опыта? И когда, в какой момент он сам понял, что, спрятавшись за чужими личинами, можно добиться гораздо большего, чем идя напролом? Спросить бы, да не ответит.

— Дорогой двоюродный шурин, как вы находите название «Золото и свинец»? — полюбопытствовал Росс, указывая на гостиничную вывеску.

Морран окинул равнодушным взглядом обшитый деревом фасад гостиницы:

— Название как название. Ничего особенного. — И пожал плечами.

— А мне сдается — это намек.

— Какой?

— Пули льют из свинца, а золото проще всего добыть с помощью винтовки.

— О?! А я-то думал, что золото добывают киркой или ситом.

— Только в прискорбное отсутствие винтовки, — ухмыльнулся Джевидж.

Внутри все оказалось не так уж и плохо. Грязновато, но опытным путешественникам не привыкать к мутным разводам на стеклах окон, несвежему белью и к одной комнате с двумя кроватями на троих.

— Нету у меня ни двух отдельных номеров, ни одного с тремя койками, — отмахнулся хозяин. — Берите, что есть, в других местах и того не найдете. А я, между прочим, только декаду назад тараканов и мышей потравил.

Фэйм просительно посмотрела на мужа, она устала, милорд нуждался в отдыхе, не говоря уж о самом Морране, едва держащемся на ногах.

— Росс, мы шли всю ночь и половину дня.

— Я помню, — обрубил Джевидж, цапнув из хозяйских рук ключ от комнаты

Судя по запаху в номере, мышей и тараканов травили исключительно запахом прелых портянок, и неведомо как отнеслись к этому грызуны с паразитами, а вот миледи от вони сомлела. Пришлось открывать окно и проветривать, от чего внутрь тут же ворвался многоголосый гомон с улицы.

— Одного я не пойму — почему такое столпотворение? Зима на носу. Какое может быть переселение в такую пору? — недоумевал телохранитель, умостившись на подоконнике и разглядывая прохожих, благо на уровне третьего этажа воздух бы почище, не такой пыльный. — Кто ж так делает? А?

— Действительно, очень странно, — поддержала его Фэйм.

— Тогда сдвигайте кровати, а я пойду потолкаюсь внизу, заодно закажу обед. Морран, что вы так на меня смотрите? Выделять вам персональную кровать я не намерен, а спать в обнимку предпочитаю все-таки с женой, а не с молодыми парнями.

— Я на полу лягу, — смутился маг откровенно издевательской ухмылки Джевиджа.

— Вот еще! У кого из нас двоих сотрясение мозга?

— Милорд, — взмолился молодой человек, — вы так сильно храпите.

— Я всхрапываю, — поправил его Росс. — Фэйм вообще-то не жалуется. Верно, дорогая?

Миледи кривовато улыбнулась в ответ. А что ей оставалось делать, кроме как привыкнуть.

— Все! Хватит препирательств! Сделаем трехспальное ложе. Это совсем не сложно, надо только кровати сдвинуть, — приказал Джевидж и отправился на разведку.

Когда патрон разговаривает отрывистыми фразами, лучше сразу приниматься за исполнение поручения, эту простую истину Морран усвоил быстрее всех остальных. И Фэймрил не стала его отговаривать. Сама знала — приказы бывшего маршала не обсуждаются.

Но прилив энтузиазма ничуть не помог, напротив — все валилось из рук.

— У меня плохие предчувствия. Все складывается как-то…

— Непредвиденно? — уточнил маг.

— Не знаю, — поежилась женщина. — Будто нас несет ветер по волнам, как лодку со сломанным рулем. Ничего от нас не зависит, совершенно ничего. Все только в Дланях Хранящих.

— Но его высокопревосходительство…

— Росс отнюдь не всемогущ, он только человек с железной волей. Но не в его силах спорить с Судьбой, — печально молвила Фэйм.

Морран отвлекся от перетаскивания мебели и вопросительно уставился на хозяйку. Она редко впадала в мистическое настроение, но если уж находило на миледи что-то подобное, то всегда неспроста и не без причины. Вот и сейчас золотисто-карие глаза Фэймрил лихорадочно блестели. Нехорошо так блестели. Словно зрила она за обыденностью что-то нездешнее.

— Что вы чувствуете? — шепотом спросил волшебник, подкрадываясь ближе.

— Чувствую… У нас впереди тяжелая дорога… много испытаний… много страданий…

На широких скулах женщины пламенели яркие пятна, губы мгновенно иссохли, но сознания, как это бывает у медиумов, она не теряла. А значит, предвиденье ниспослано из тех сфер, куда магии доступа нет.

— Миледи, вам бы прилечь.

Фэйм безропотно дала себя уложить на край сдвоенной кровати и закрыла глаза ладонями.

— Не бойтесь, умоляю вас. Все будет хорошо…

Обычные слова утешения, их говорят, когда больше нечего сказать, когда нет никакого способа унять чужое горе. Но леди Джевидж никому не позволяла себя жалеть.

— Иногда я утрачиваю веру в то, что снова увижу Диана, и перестаю надеяться на благополучный исход. Порой я даже сомневаюсь в любви Росса. Но, Морран, запомните навсегда — я не боюсь. Я уже ничего не боюсь.

И в комнате, где и так было прохладно, стало холодно, словно в склепе.

— Я принесу вам чаю, миледи, — засуетился маг, не зная, куда деться от тяжелого взгляда этих желтоватых глаз.

— Не надо. Просто посидите рядом. Росс обязательно принесет чего-нибудь горячего. Он такой предусмотрительный.

Молодой человек аккуратно устроился в ее ногах.

— Мне совестно, что я за все это время так и не нашла времени поговорить о вас, расспросить о вашей семье…

— Это не интересно, миледи, — отмахнулся Морран.

— Неужели? А ваши родители? Они живы?

— Да, — нехотя ответил телохранитель. — После того как я сбежал из Хоквара, мы не встречались.

— Почему?

— Ренегат хуже мага. Много хуже…

Среди обывателей считается, маг-экзорт — это сущий выродок, конченый преступник, укрывшийся от правосудия и справедливого возмездия под крылышко Тайной службы. Поддерживать отношения с таким означает навлечь на себя гнев со стороны Ковена.

Фэйм кивнула так понимающе, что у Моррана совершенно не мужественно защипало под веками, отчаянно захотелось уткнуться лицом в подол этой женщины и еще несколько лишних мгновений побыть мальчиком. Но мэтр Кил, разумеется, давным-давно вырос из ребячьего возраста, а миледи не доводилась ему матерью. Он — взрослый мужчина, он — волшебник и личный телохранитель самого канцлера империи, он не станет плакать о своем одиночестве и бесцельности жизни, даже под пытками не станет.

— Расскажите мне о своем детстве, Морран…

А что рассказывать-то? Обычное детство. Как у всех мальчишек — со щенячьей возней под обеденным столом, разбитыми в кровь коленками, глупыми и опасными шалостями, горючими слезами без повода и заливистым смехом по пустякам и, разумеется, с божьей карой в виде ненавистного фортепиано и уроков музыки. И даже когда открылся магический дар, матушка не сдавалась, продолжая усаживать Моррана за инструмент каждый день. Должно быть, надеялась, что сын предпочтет искусство колдовству. Но куда там! Какая там музыка? Где они, эти великие кудесники-маэстро, прославившиеся в равной степени талантом и трудолюбием, когда можно получить все сразу и задаром. В прямом смысле — добиться успеха в жизни за счет своего природного дара. Ведь не просто же так Морран Кил имеет то, чего нет у родителей и остальных родственников. Особенный он, что бы там ни бурчал отец про неправедность и проклятущих чаровников. А в одиннадцать лет дух противоречия невероятно силен, и хочется доказать всему миру, насколько ты крут и самостоятелен. Моррану это сделать было проще всего — он отправился в Хоквар.

— А если бы ваша мама не настаивала на музыкальных занятиях? — полюбопытствовала Фэймрил. — Вы бы все равно избрали стезю чародея?

— Я думал об этом раз триста, — вздохнул молодой человек. — А после знакомства с мэтром Коринеем в особенности.

Честно говоря, Морран отчаянно завидовал старому профессору, и прежде всего тому, что Ниал все в своей жизни делал осознанно, по уму и здравом размышлении, даже когда был мальчишкой.

— Раньше я думал, что маги не властны над своей судьбой, не вольны выбирать участь, их Дар сильнее доводов рассудка. Но мэтр Кориней — другой, он смог отречься, не утратив себя, он поднялся выше слабостей, выше оправданий.

Чего было больше в словах экзорта — зависти или восхищения, — определить невозможно, столько всего намешано, но одно мэтр Кил знал точно — ему самому не хватит силы воли устоять против искушения. И то, что мало кому из волшебников это удается сделать, ничуть не утешало. Каждый сам себе судия, не правда ли?

Но у миледи, по всей вероятности, имелся свой повод для расспросов. Она столько лет была замужем за магом, причем за одним из самых одиозных. Воистину мир стал лучше, когда лорд Джевидж убил Уэна Эрмаада.

— И все же вы не общаетесь с родителями. Так?

— Я для них умер. Мама до сих пор носит траур. Так всем легче.

Морран не заметил, что начал разговаривать в точности как Джевидж — рублеными фразами, пряча чувства за резкостью звуков.

— Вам тоже легче? Или все-таки проще?

Иногда леди Фэйм оказывалась безжалостнее своего мужа.

Молодой волшебник-телохранитель ничего не ответил, только плечами передернул. Он всего лишь принял выбор родителей, решивших, что экзорта репутация их семьи не переживет. Маг-ренегат — предатель вдвойне.

— Возможно, дело в цели, которую ставит перед собой любой человек, маг он или нет. Согласитесь, что у Ниала таковая всегда была.

— Бесспорно, сударыня, — согласился совершенно сбитый с толку мэтр Кил.

Миледи же продолжала рассуждать с видом завороженного открытием человека, который нашел ответ на мучивший его долгое время вопрос:

— Уэн жаждал власти над другими людьми, полнейшей власти, безраздельного контроля и подчинения. От одной только мысли, что кто-то будет послушен его мельчайшим желаниям, Уэна охватывал настоящий экстаз. Профессор Кориней всю жизнь стремился к знаниям о возможностях исцеления человеческого тела. Даетжина Махавир вообще не оригинальна, она не мыслит себя нигде, кроме как на властной вершине, ей, как и большинству магов, потребна власть. Возможно, если дать будущему магу великую цель еще в раннем детстве, то он сумеет избежать пороков, свойственных большинству обладателей волшебного Дара.

— Его высокопревосходительство о том же говорил руководству Конклава Рестрикторов, когда настаивал на изменении системы обучения магов, — деликатно ввернул Морран. — Я своими ушами слышал

По правде говоря, Джевидж настойчиво рекомендовал горячим борцам с мажьим произволом, прежде чем выжечь змеиные гнезда, подобные Хоквару, каленым железом, тщательно продумать, куда девать детей с колдовскими способностями. Магические академии — зло, но хотя бы относительно подконтрольное властям. Если же чародеи начнут тайно набирать учеников и воспитывать их по своему образу и подобию, то все рано или поздно кончится гражданской войной. Прецеденты в отечественной истории были.

В последнее время его высокопревосходительство особое внимание уделял магам, невольно сделав телохранителя внештатным консультантом по интересующим его вопросам. Экзорт, поначалу подозревавший патрона в подготовке очередного раунда невидимой войны с Ковеном, нимало удивился, когда узнал, что Джевидж старается не столько ограничить права чародеев, сколько провести преобразования в их закрытом обществе. А почему бы и нет? Социальные законы, продвигаемые лордом канцлером, принесли эльлорскому народу пользу. Может быть, он прав, говоря: «Нам с вами жить, а умереть вместе мы всегда успеем».

По местным меркам время было раннее и для пития, и для грубых мужских развлечений, но почти всё столы оказались заняты. Кое-кто вел серьезные разговоры, но большинство постояльцев сосредоточенно обедали, как это вообще принято на Востоке — с чувством и с толком, не отвлекаясь на болтовню. Обед — дело серьезное, а кто хорошо ест, тот хорошо работает.

Пиво стоило сущие гроши — десять сет за стакан, а плохонькое, но крепкое бренди чуть дороже. Пить Росс не собирался, памятуя о предупреждении профессора лекарства ни с каким подозрительным хмельным не мешать, но не взять к мясному рагу кружку местного пойла — вызвать подозрения даже у самого тупого подавальщика. А вкупе с разбитой физиономией такая демонстративная трезвость еще и приглашение к драке. Джевиджу махать кулаками было, мягко говоря, не с руки, он спустился в общий зал совместить приятное с полезным — покушать и послушать. Привычки, нажитые в бытность им припадочным бродягой, оказались невероятно живучи. Все-таки как ни крути, а любая наука лучше всего доходит в сочетании с тумаками. Удар по печени и трещина в ребре мгновенно отучают открывать чужие двери молодецким пинком сапога. Даже одиннадцатого по счету графа.

Росс держал себя тише воды и ниже травы — сел в уголке, сделал заказ и пробежал глазами по полосам дешевой местной газетенки. Фургон и лошадей все равно покупать придется, и лучше чуток переплатить тому, кто не поскупился на объявление, чем по дешевке что попало хватать. Джевидж тут же в уме прикинул, во что обойдется снаряжение для путешествия, и не удержался от удивленного фырканья. Предприимчивые местные торговцы наживали на переселенцах целые состояния.

— Что, служивый, впечатлили наши цены?

Бородатая личность, присевшая напротив Джевиджа, могла оказаться кем угодно — честным переселенцем, конокрадом, недавним каторжником, карточным шулером или торговцем скобяными изделиями. Акцент выдавал уроженца западных графств, отсутствие седины — относительную молодость, наличие золотой фиксы на переднем зубе — любителя пустить пыль в глаза. А в целом, как показывал опыт, с таким человечишкой следовало держать ухо востро. Слишком уж молодое лицо для таких выцветших ледяных глаз.

— Недешево, — согласился Росс.

На Востоке у солидных мужчин принято говорить медленно и не тратить слов даром.

— Спекулянты сплошь вокруг. Стервятники. Так и норовят обобрать честных людей. Где это видано, чтобы за мула просить как за верховую лошадь? — самозабвенно тараторил незнакомец. — И ведь не факт, что скотина не падет через два дня пути. Так и норовят обжулить честного человека. У! Мародеры!

Одно из двух, решил Росс. Либо парня действительно обманули или пытались обмануть барышники, либо хитрец пытается окольными путями выяснить платежеспособность собеседника. Сразу же видно — бывший рейнджер только приехал, и совершенно явно, что не ради местных красот. Стало быть, не с пустым кошельком, который, по мнению местных проходимцев, нуждается в скорейшем облегчении.

— Вам ведь тоже лошадки понадобятся?

«Начинается, — кисло ухмыльнулся Джевидж, предвидя долгие уговоры и заманчивые предложения. — Не на того напал, мальчик».

— Угу.

Молодец тут же сменил тон на более проникновенный:

— Так я могу место подсказать, где можно сторговаться на треть цены. Все по-честному, как водится.

— Ну, подскажите.

— А на какую сумму вы рассчитываете, сударь?

А глаза такие честные-честные, голубые-голубые…

«Неужели я со стороны смотрюсь простаком? — поразился Росс. — Или до сих пор живо поверье, что вояки счета деньгам не знают?»

Пегая борода и подбитый глаз, конечно, лорда канцлера не красили, равно как и ссадина на лбу, но и повода считать их обладателя доверчивым болваном тоже не подавали.

Джевидж попытался отвертеться от скользкого разговора, прикинувшись замкнутым и нелюдимым типом. Что-то невнятно бурчал себе под нос, пожимал плечами, всеми силами показывая собеседнику: «Отстань от меня, парень! Я не в духе».

— Я и проводить могу, и договориться о скидке, — не унимался доброхот.

— На месте разберусь, — отрезал вконец озверевший от подобной наглости Росс. — Будет шибко дорого — уйду.

— Так-то оно так, но я-то что с этого поимею? — обиделся парень.

— Да практически ничего, не считая того, что целее будешь, — хамски оскалился бывший маршал

— Ах ты, старый… — моментально рассвирепел незадачливый посредник и попытался украсить лицо Росса еще одним «живописным шедевром».

Уклониться от удара Джевидж уклонился, и даже успел выплеснуть на драчуна кружку с пивом, но при этом пребольно ударился покалеченной ногой об упавший стул. Прошедшей ночью шиэтранец с таким удовольствием превратил Россово колено в сплошной кровоподтек, что теперь любое неловкое движение заставляло хватать ртом воздух и шипеть сквозь зубы ругательства. От следующего удара Джевидж уже не сумел бы уйти, тем паче ответить.

Но вспоминать действенные приемчики из казарменной юности ему, к счастью, не пришлось. За отставного офицера вступился совершенно незнакомый господин, до сих пор мирно сидевший за соседним столиком.

— Руджер, ты все никак не угомонишься? А? — приговаривал он, сворачивая скулу приставучему парню. — Все тебе неймется? Лезешь со своими аферами ко всем подряд!

Планомерное превращение мистрила Руджера в мясной фарш проходило под будничные звуки трактира — кто-то звучно потягивал пиво, кто-то чавкал мясом, ложки стучали по дну тарелок, жужжали мухи, и никто из сотрапезников-постояльцев даже пальцем не пошевелил, чтобы вмешаться в ход избиения. Еще одно правило Территорий, гласящее: «Никогда не связывайся с тем, что тебя в принципе не касается», примыкающее к почти священному: «Любая ссора — дело частное. Посторонние не приветствуются». Хочется смуглому черноглазому господину в широкополой шляпе отделать мелкого мошенника — никто ему запрещать не будет. Достало бы крепости кулаков. А тому определенно хватало всех ингредиентов, потребных для драки, — здоровой веселой злости, гибкой силы и уверенности в своей правоте.

Отделав приставучего парня так, чтобы не только родная мама могла отличить, но и начальник полиции сумел опознать, черноглазый воззвал к вышибалам. Мол, пора и про совесть вспомнить, господа хорошие, вы тут не для ловли мух поставлены. Ровно через минуту под собственные вопли и сквернословие мисрил Руджер спланировал на мостовую.

Джевидж благодарно отсалютовал спасителю:

— Премного благодарен, э-э-э…

— Таул Эрсин, — представился тот, приподняв свою франтовскую шляпу. Во вьющейся смоляной шевелюре лишь изредка проскальзывала ранняя седина. — Командир народного ополчения специального округа Дридживас.

Если память лорда канцлера не подводила, а она его последние три года не подводила, то Ан-Катасс как раз находился в этом округе. Очень любопытно.

— Росс Джайдэв, капитан имперских рейнджеров в отставке. Присаживайтесь, мистрил Эрсин, милости прошу.

Отросшая за шесть дней щетина изменила лицо канцлера до неузнаваемости, волноваться было не о чем.

— Жизнь у нас тут суровая, мистрил Джайдэв. Полным-полно всяких проходимцев, готовых неопытного человека до исподнего раздеть.

— Я произвожу такое впечатление? — слегка обиделся Росс.

— Нет, — усмехнулся в усы Эрсин. — Но Руджер не обошелся бы одними лишь разговорами, мог и подстеречь в темном переулке. Молодчики, подобные ему, не пощадят заслуженного ветерана, не надейтесь.

— Я в Шадре не один — с женой и ее кузеном.

Ополченец понимающе кивнул и, нагнувшись губами к самому уху Росса, шепнул:

— Экзорт из Тайной службы?

— А вы имеете что-то против?

Мужчины несколько мгновений мерились тяжестью взглядов. Джевидж, с его многолетним опытом, победил в поединке.

— Мой помощник обладает некоторыми способностями. Это он почуял Печать Ведьмобоя, а не я, — честно признался Эрсин, показав глазами на плотного плечистого мужчину с окладистой бородой, самозабвенно уплетавшего кусок мяса размером с половину Дамодара. — У нас тут без толкового мага не обойтись, как ни крути. А экзорт в наших краях птица редкостная, согласитесь.

«Не такая уж и редкостная», — механически поправил собеседника Джевидж.

Насколько он знал, в данный момент на Территориях работало около сотни акторов и полдюжины экзортов. Командор Урграйн регулярно отчитывался по этому направлению, и в последнее время его доклады содержали все меньше и меньше утешительного. Шиэтранские эмиссары планомерно подзуживали Кехтану, суля политическую и военную поддержку, а Территории медленно, но планомерно наводнялись диверсантами. И, как выяснилось в разговоре с Таулом Эрсином, дела обстояли еще хуже.

— Если раньше в основном краденый скот через границу туда-сюда гоняли: из Кехтаны на продажу в Эльлор, а на обратном пути уже наших бычков на кехтанские рынки, то теперь идет настоящая война. Проклятые кехтане стали поджоги в поселках устраивать, ферм им мало показалось, — жаловался ополченец. — Подберутся ночью да и подпалят городишко со всех четырех сторон. А все постройки деревянные. Горят что твои спичечные коробочки.

— А как же армия? Конная полиция? Отряды вольных рейнджеров? «Серые мундиры»?

— Они далеко, а ополчение близко, но одновременно и пожары тушить, и за разбойниками гнаться у нас не получается. Мужчин взрослых тоже не хватает, половина моих людей из подросткового возраста еще не вышли. Одному мальчишке всего двенадцать лет на прошлой декаде исполнилось, — делился своими горестями Таул.

«И в это змеиное гнездо я привез Фэйм», — невольно ужаснулся Росс.

Однако же клеймить себя за опрометчивость решения было поздно. Кроме того, у командира ополченцев имелись на нового знакомца свои виды, которые он не стал скрывать:

— Дайлип, ну заместитель мой магический, вашего родича еще на улице приметил.

— Он — кузен моей жены, — поправил собеседника Джевидж.

— Да, да… Той милой бледненькой женщины… Она у вас, часом, не в положении?

Росс растерялся. Фэйм ему ничего такого не говорила, на недомогание не жаловалась, а бледненькой могла стать от усталости. Впрочем, кто поймет эту упрямую женщину? Могла и утаить ради возможности самой найти Диана. Беременную ее он бы из дома не выпустил, не то чтобы на Территории позволить ехать.

— Нет… вроде бы…

Заметив, как невольно перекосилось лицо мистрила Джайдэва, Эрсин поспешил объясниться:

— Это я к чему? Это я к тому, что Дайлип говорит, дескать, нам надобен настоящий маг-экзорт. Иначе ни за что не найти шайку Черепахи. Мы, собственно, приехали в Шадру затем, чтобы подобрать десяток-другой крепких парней обязательно из бывших солдат в свой отряд.

— Почему не в Сидиам? Там пришлого люда побольше будет.

Во что превратился ныне процветавший еще четырнадцать лет назад городок, после видов Шадры, Джевидж себе и вообразить не смел. Если нищие погорельцы сумели так развернуться, то что ж теперь в Сидиаме? Новый Эарфирен?

— Далеко. К нам в глушь никому неохота, когда там под боком жирные земли, да еще Союзную магистраль строят, а значит, работы полно. В Шадру народец попроще тянется. А коли поедут с нами, то мы, в смысле местные, им хорошие участки подскажем и поможем всей общиной обустроиться. Вы ведь участок себе присмотреть приехали? — с нескрываемой надеждой поинтересовался Таул.

— Не совсем…

Джевидж помедлил с ответом, колеблясь между въевшейся в кровь и плоть привычкой к скрытности и острым желанием, поделившись своей бедой, услышать в ответ: «Ба! Да это ж про дите старины Мохты сказ! А мы-то гадали, откуда у его бабы ребятеночек взялся!»

Таких парней, как Таул Эрсин, бывший маршал видел-перевидел сотнями, именно их он множество раз недрогнувшей рукой посылал в атаку, а следовательно, на верную смерть. Им лучше остальных известно понятие солдатского долга. Видимо, настало время расплатиться и по этим векселям.

— У нас ребенка украли, и эти люди, как полагает один частный детектив, из Ан-Катасса. Мы приехали на его поиски. И если вы поможете найти нашего мальчика, то мы с кузеном окажем вам посильную помощь.

— Из Ан-Катасса?

Ополченец недоуменно хлопнул длинными коровьими ресницами и крепко призадумался. И чем дольше тянулось его молчание, тем неуютнее становилось Джевиджу.

— Как, говорите, зовут ваших похитителей? — переспросил Таул.

— Мистрил и мистрис Мохта.

— Не припоминаю таких. Ни в самом Ан-Катассе, ни на окрестных фермах. Макнеши были, братьев Суолов знаю, Роннихов — мамашу и сыновей, остальных смутно.

— Возможно, они жили где-нибудь на отшибе? Или в самом городке, только неприметно.

— У нас и неприметно? — желтозубо ухмыльнулся Эрсин. — Сомневаюсь. Но сейчас и спросить будет не у кого.

— Почему? — встревожился Росс.

— Сгорел Ан-Катасс, двух декад не прошло, как от него остались одни головешки. Кехтане подпалили, хотя пытались замаскироваться под эррайн, но мы с Дайлипом быстро вычислили, кто там при делах, а на кого напраслину возводят.

У Джевиджа голова пошла кругом. Он судорожно сглотнул.

— Как сгорел?

— А так, что жить там теперь невозможно совершенно. Пепелище сплошное. Вот люди, те, которые живы остались, и разошлись кто куда. Э! Не нужно так переживать! — спохватился ополченец, завидев, как собеседник зеленеет лицом и покрывается испариной. — Схоронили-то буквально десяток, и детишек среди них не было. А вы уверены, что похитители из Ан-Катасса? Может, из Ала-Тахсы?

— Теперь уже не знаю.

— Правда, катасский мэр еще тот жучара, он мог документ выправить кому попало, главное, чтобы ему на лапу дали и словечко верное молвили, — ополченец утешал расстроенного новостью Росса, как мог. — Просто на старину Лаххмана нужно правильно надавить.

Надо было срочно брать инициативу в свои руки. Что Джевидж и сделал:

— Так вы мне поможете? В обмен на нашу с Морраном помощь?

— Вот это деловой разговор! Разумеется! — обрадовался Таул. — По рукам, мистрил Джайдэв. Вы мне — Валека Черепаху, а я вам и мэра Лаххмана, и всех катассцев поименно, и эррайнского каси в придачу.

Договор был скреплен крепким мужским рукопожатием и совместным распитием пива. Вернее, Таул Эрсин пил за двоих, а Росс рассказывал похабные армейские байки, благо знал их неимоверное множество. Потом к ним присоединился застенчиво-невозмутимый маг по имени Дайлип, не пожелавший назвать фамилию, зато безмерно уважавший дармовое пиво, поставленное новым знакомцем в знак взаимной симпатии.

Совесть проснулась в Джевидже только через три часа, ожегши загулявшего канцлера безмолвными укорами. Бедная Фэйм, голодная и усталая, все это время сидела в номере, дожидаясь вестей и подноса с едой.

То-то женушка и телохранитель удивлялись Россовой ласковости, когда он соблаговолил вернуться в лоно семьи. Пока соратники кушали, он поведал о новом знакомце и его щедром предложении, воодушевив сразу обоих. Фэйм порадовалась скорейшему продолжению путешествия, Морран — возможности хоть немного ослабить бдительность. Все-таки есть разница: самим ехать или в компании с народными ополченцами.

А вот о том, что Ан-Катасс сгорел, Джевидж почему-то сообщать не торопился. Сам не зная отчего, он утаил от жены такой важный факт. Зато внимательно присматривался к тому, как Фэйм кушает. Супруга уплетала рагу за обе щеки и добавки просила, и это могло означать что угодно. Когда она была беременна Дианом, то приступы тошноты частенько сменялись внушающим опасение жором.

Но при том, как выразился Эрсин, бледненькая… И подурнело ей как-то странно… Дьявол разберет этих женщин! Они до поры до времени точно черный ящик с хитрым замком, поди догадайся, что там внутри, — дитя под сердцем завелось или меланхолия одолевает?

Когда улеглись все втроем на чертовски неудобном ложе — Джевидж посредине, Фэйм прижавшись к правому боку, а Морран пристроившись слева — и погасили свечу, Росс не выдержал, по-хозяйски облапал супругу на предмет изменений фигуры, возникающих у женщин в интересном положении, а потом шепнул на ушко:

— Дорогая, ты случайно не собираешься подарить мне еще одного маленького мажонка? А?

Даже впотьмах, когда глаза принципиально отказывались что- либо видеть вообще, Росс понял, насколько сильно удивилась жена:

— Нет. С чего ты взял? Сегодня как раз очищения наступили.

— Да… просто так. Подумалось. Спокойной ночи, милая моя.

— И тебе, дорогой, — застенчиво чмокнула его в щеку Фэйм.

С одной стороны — явное облегчение: новая беременность спутала бы им все карты. А с другой… от еще одного ребенка Росс не отказался бы. Сын или дочь — все равно, главное, чтобы их матерью была Фэймрил Бран Джевидж.

Но все, что ни делается, все ко благу человечьему, говорят клирики. Заснул Росс довольным собой и мирозданием в целом.

И храпел по этому поводу так знатно и громко, что спугнул сон обоих сокроватников.

И, естественно, не слышал отчаянного скулежа Моррана и не почувствовал, как добросердечная миледи пожертвовала магу запасные заглушки в уши, сжалившись над его муками.

— Спасибо, миледи. Это ж какой-то кошмар!

— Такое редко бывает, — успокоила его Фэймрил. — Он сильно устал, а профессор говорит — храп происходит из-за сломанного в юности носа. Перегородка неправильно срослась.

— Скажите честно, вас это утешает?

— Ничуть. Меня утешают маленькие штучки, которыми я затыкаю уши в таких случаях. Потом он перевернется на бок и перестанет. Спите, Морран, спите. Завтра будет еще более тяжелый день. Отдыхайте.

Миледи, верно, знала, о чем говорила. А если и не знала, то догадывалась.

Измучилась Бирюза с этим ребенком, вот как есть — измучилась. И не сказать, чтобы беспокойным оказался сын маршала Джевиджа или каким-то особенно капризным. Ничего подобного. Грудь взял сразу, по ночам спал, днем вопил в меру, ничуть не больше, чем девочки в его возрасте. Рос на зависть эрройским мамашам крупным, с каждым днем становился все тяжелее и увесистее. У самой придирчивой и опытной старухи не нашлось бы в чем упрекнуть Бирюзу. Но каждый раз, взяв на руки чужого малыша, женщина чувствовала себя злодейкой. Воровкой и преступницей мысленно себя называла. И не без причин…

— Я как подумаю о его матери, так прямо сердце кровью обливается, — сказала она Лису еще в поезде. — Это ж ее единственный ребенок.

— Не говори глупостей, — отрубил следопыт. — Так надо!

Ну, надо так надо. Бирюза прижала к себе маленькое тельце, вдохнула младенческий запах и заставила себя не думать о темноволосой, не первой молодости леди из роскошного дома, которая наверняка убивается сейчас по ребеночку. А стала думать о том, какую страшную беду упредили они с Лисом. Опоздай они хоть на день…

Женщина погладила малыша по мягким волосенкам. Как только кому-то в голову может прийти мысль причинить такому крошке зло, убить, растерзать? Проклятые отступники! Богомерзкие твари, извратившие самое святое, опоганившие самое чистое! Бирюзу до сих пор трясло, стоило ей вспомнить тех… других охотников на Диана.

На всякий случай она сделала знак, отвращающий нечисть с нежитью.

Надо бы попросить Песчаного провести над ними очистительный обряд. Так, на всякий случай.

Ребенок недовольно завозился в пеленках, наморщил лобик, умилительно чихнул и открыл глаза. И в них Бирюза прочитала столько немого укора. Мол, что ж ты сделала, злая тетка? Почто украла меня у родной мамки? Зачем везешь в далекие края?

Объяснять несмышленышу о таких сложных вещах, как Завет, эрройна[25], конечно же, не стала, но с тех пор все время чувствовала себя рядом с бодрствующим малышом неловко. Поначалу это можно было перетерпеть, но теперь, когда Диан Джевидж стал по ночам просыпаться и жалобно скулить, словно от невыносимой боли и тоски, Бирюза перепугалась не на шутку. Сначала думала — заболел, но знахарь, поднятый спозаранку, развеял опасения:

— Здоров твой приемыш. Крепкий мальчонка, сразу видна хорошая старая кровь.

Луговой легонько шлепнул малыша по попке, но тот лишь радостно взвизгнул и намертво впился ручонками в бороду невольного своего обидчика.

— Может быть, за родной мамой тоскует?

Знахарь пожал плечами. За обычными детьми такой чувствительности не водится, но так то ж обычные.

— Скучно ему. Ты ему мало времени уделяешь, а дитю все интересно.

Бирюза удивилась. Девочки столько внимания к себе не требовали почему-то.

— Ну, песенку ему спой, пока у очага возишься. Разве так сложно?

И она стала петь Избраннику Великого Неспящего. Только не детские бессмысленные потешки, а настоящие сказания-эро. Само как-то так получилось. Хотела затянуть «Мышка украла ромашку», а вышло «Сказание о Рассветных Днях». О том, как семьсот лет назад предки эрройя отказались принимать новую веру, не поверили клирикам, не предали Завета, а ушли навстречу рассвету в поисках земель, где никто не будет указывать им, во что верить и кому поклоняться. О том, как дошли они до высоких гор и бескрайней пустыни, до синих скал и стремительных рек, назвав безлюдную до той поры страну — Арр, то бишь Последняя. И за триста лет благословенного Неспящим покоя вернулись к самым истокам — стали кочевниками, как их далекие пращуры, когда-то бродившие по великому Эльлору вслед за стадами. Земля же Арра оказалась щедра к своим пришлым детям, одарив их сполна здоровьем, силой и выносливостью.

Бирюза так увлеклась, что не заметила, как малыш перестал канючить, свернулся клубочком на одеяле и совершенно молча слушал длинную тягучую песню. Будто и в самом деле понимал каждое слово. Чего, разумеется, произойти не могло.

— Потому кехтанцы так и не смогли нас завоевать, малыш. Потому что мы сроднились с Арром так же крепко-накрепко, как дитя во чреве связано с матерью пуповиной, — улыбнулась эрройна и, не выдержав, добавила: — А потом пришел твой отец и выполнил первую часть Завета: теперь Арр стал Эльлором. Осталось только сделать Эльлор Арром. У тебя должно получиться, Диан Джевидж.

И в очередной раз подивилась, до чего же взрослый взгляд у этого ребенка.

Всю следующую ночь мальчик тихонечко плакал, выплевывал грудь и отбивался кулачками. Не помогали укачивания на руках, не спасла любимая погремушка. Едва рассвело, Бирюза пошла к Песчаному.

— Я сердцем чую, он по матери плачет. У самой сердце разрывается — так жалобно, — пожаловалась она каси.

Старик задумчиво поскреб щетинистый подбородок и, удивительное дело, снизошел до ответа:

— Иди. Что-нибудь придумаю.

Обычно Песчаный ограничивался раздраженным покашливанием и брезгливо морщился. Люди ему надоели до крайности, от звука их голосов у него в ушах звенело, устал он, от всего на свете устал. От солнца, от неба, от человеческих лиц. Эрройя, если одолеют первые два десятка лет, живут долго, а наделенные Даром так и вообще слишком долго. Как, например, каси Песчаный.

Ближе к вечеру, когда Бирюза уже не знала, как унять хнычущего и отказывающегося есть ребенка, каси явился к ней в дом и принес птенца-вороненка. Уже квелого и по всем признакам явного не жильца на этом свете. Положил несчастную птицу на пол невдалеке от извивающегося на тюфячке Диана. Вороненок недовольно каркнул и тем самым привлек внимание мальчика. А дальше эрройна и каси только смотрели и диву давались, причем на равных, несмотря на семьдесят лет разницы в возрасте.

Диан перевернулся со спины на живот, поднялся на четвереньки и попытался ползти к птенцу. Ничего у него не получилось, зато вороненок кое-как доковылял к малышу и уселся в прямой досягаемости маленькой цепкой ручонки. Диан в свою очередь, словно гигантская гусеница, странным манером перекатился навстречу.

«Удавит или не удавит?» — гадала Бирюза.

Но ладошка мальчика уютно устроилась на спинке птенца. Вороненок не возражал. Напротив, он сам прижался к малышу.

— Теперь ты видишь? — молвил каси и выразительно поглядел на эрройну. — Теперь ты веришь?

К чему вопросы, если Бирюза и раньше-то не сомневалась?

— А если он захочет увидеть мать и отца, то, поверь, они сами к нам дорогу найдут, — заверил ее Песчаный.

И ушел восвояси по своим незаметным стариковским делам.

А птенец остался, очень быстро, за какую-то декаду, превратившись из задохлика в упитанного крылатого и наглого подростка. Птичьи дети растут быстрее человечьих, что правда, то правда.

Все в жизни когда-либо случается впервые — хорошее и плохое. Первый шаг, первое слово, первый поцелуй, как бы банально это ни прозвучало, так же как первое предательство и первая безвозвратная потеря. И хочется того или нет, но мы обречены помнить такие моменты. Мать бережет первую улыбку своего любимого чада до смертного одра, словно драгоценную жемчужину. Подлый удар в спину от того, от кого не ждешь подвоха, оставляет зарубку на душе тоже на всю жизнь. Рождения и смерти, потери и обретения — все это вехи человеческой жизни, без которых ее и вовсе не бывает. Ожидания же вещь еще более хрупкая, им свойственно рушиться от одного только дуновения ветерка вероятностей. Особенно если планы нарушены с самого начала…

Даетжина старалась изо всех сил, честно-пречестно старалась отнестись к произошедшему философски. Повторяла многажды прочитанные сентенции мудрецов, вспоминала простые жизненные истины о том, что соплями тележное колесо не смажешь, а слезами делу не поможешь. Чтобы не завизжать, не затопать ногами и не поджечь станцию, а заодно и мерзкий, паршивый Ала-Мурих к чертям собачьим. Дабы Росс Джевидж — скользкая хитрая тварь, где бы он сейчас ни был, издалека увидел столб огня и дыма и знал — она, Даетжина Махавир, ему эту подлость не забудет никогда. По крайней мере, еще сто пятьдесят лет так точно.

Экспресс опоздал на пять часов, и все это время великая эльлорская магичка проторчала в здании вокзала, изнемогая от злости. Плевать ей было на сараеобразный вокзал и на угрюмо сопящего за спиной Бириду, не смущали унылые лица аборигенов, не воняло из общественного сортира, расположенного рядом, но это пальто… эта уродливая яично-желтая тряпка, скроенная косоруким одноглазым уродом, по всей видимости, для любимого огородного пугала… бесило чародейку несказанно. Аж кожа чесалась от отвращения к себе. У нынешней гордой обладательницы гардеробной комнаты размером с конюшню, битком набитой нарядами, несмотря на низкое происхождение, наличествовал тонкий художественный вкус. От переживаний у мисс Махавир не только дергалось веко, но и шевелилась коса, уложенная вокруг головы в весьма узнаваемую прическу.

— Что мы делать-то будем? Сидеть здесь? Проследим, куда они отправятся?

— Бирида! Заткнитесь ради ВсеТворца!

— Нет, ну я не понимаю совершенно…

— Вам и не нужно ничего понимать!

— Но я хотел бы знать…

— Бирида! Я вам уже объяснила, что действовать мы будем по моему плану, а не по вашему. — Был бы у мис Махавир капюшон, как у маголийской кобры, она бы его раздула. — Если же вы не умерите свою болтливость, я превращу вас в какое-нибудь нехорошее животное. В крысу, например. В большого толстого лысого пацюка, — пообещала магичка.

Когда у волшебницы пальцы непроизвольно сжимаются на рукояти магического жезла, это, как правило, производит впечатление более сильное, чем все грозные обещания. Бирида тут же заткнулся, надеясь, что приезд чародейкиного недруга развеет ее пламенный гнев.

Экспресс хоть и с преступным опозданием, но прибыл к перрону, а вот Джевиджа и его благоверной там не было. Сначала Даетжина не поверила своим глазам.

— Идите и проверьте! — приказала она своему спутнику. — Они не могли никуда деться!

— Но…

— Никаких «но»! Быстро!

Ничего страшного, ни Джевидж, ни его жена Бириду никогда в глаза не видели.

Естественно, бестолковый фахогилец вернулся ни с чем.

— Нет их, — сказал он.

— Быть такого не может! — взвыла магичка, топнула ножкой и ринулась на перрон.

И в тот момент, когда сама не своя от злости Даетжина оказалась перед вагоном первого класса, ей навстречу вышла не менее озабоченная мис Лур. «Ручная крыска Лласара Урграйна», как ее презрительно называли эарфиренские маги, не только выглядела роскошно, она и одета была изысканно — в дорожное манто самого модного в этом сезоне цвета.

Корявое перо на шляпке волшебницы затрепетало, словно стяг в руках умирающего смертью храбрых знаменосца. Женщины встретились взглядами…

И как верно то, что никакая женщина не является загадкой для другой женщины, так же справедливо утверждение, что от сотворения мира и до скончания времен ни одна дама не пропустит мельчайшего изъяна в одежде или прическе «сестры» своей. И там, где мужской взгляд не заметит несовершенства, там женщина разглядит истину в самом ее неприглядном виде. Будь то порванный чулок, стоптанный каблучок, неудачный крой или очевидная дешевизна наряда — все будет подмечено, все будет мгновенно оценено, а если представится возможность, то и высказано в самой обидной форме. И даже если на устах барышни будет лежать тяжкая печать молчания, ее взор окажется красноречивее слов. Ближайшая и любимейшая подруга шепнет тихонько на ушко, соперница и врагиня — опозорит привселюдно. Но разницы нет никакой, уверяю вас. Все равно это будет унизительно, а главное — обе будут об этом знать. Такова природа, милостивые государи, и ничего тут не попишешь.

Взгляд, которым агентесса одарила магичку, по силе воздействия мог сравниться только с кипящим щелоком, до такой степени он обжигал чувства. Позорная шляпка, убогое пальто, дешевая обувь на всемогущей колдунье доставили невыразимое, просто феерическое удовольствие мис Лур. Оно затмило даже чувство самосохранения.

Видит ВсеТворец, сотворивший женщин именно такими, ради того чтобы увидеть черные бездны унижения в глазах Даетжины Махавир, можно было рискнуть жизнью.

— Добренького денечка, мис… Ободранка, — сладко пропела шлюхина дочь.

И пока чародейка двигала туда-сюда челюстью, пытаясь достойно ответить, наглая агентесса развернулась на каблуках и ринулась обратно в глубь вагона. Дожидаться, пока обиженная магичка вспомнит про мощь своего жезла, Лалил не стала. Триумф удался, а теперь настал час спасать шкуру.

Из глотки Даетжины вырвался почти кошачий гневный мяв. Так завывают усато-хвостатые короли помоек, когда, выгнув спины, носом к носу выясняют, кто сильнее и круче.

Дамы галопом промчались по узкому коридору вагона в азарте погони — Лалил, заливисто и жутко обидно хохоча, а волшебница, молча сцепив зубы, вгоняя в ступор и без того сбитых с толку дежурных.

Настоящая, неподдельная молодость и тут одержала верх: в соседнем вагоне мис Лур спряталась в купе, а когда Даетжина пробегала мимо, поставила почтенной даме подножку. Магичка упала и по инерции проехалась по полу, вытирая и без того непрезентабельным пальто всю накопившуюся за шесть дней пути грязь.

Агентесса с огромным трудом удержалась от придания ненавистной чаровнице дополнительного ускорения пинком под зад. Леди такого себе не позволяют — это она знала точно, и стремительно ретировалась с поля выигранной битвы. К слову, она тоже была очень зла на Джевиджа.