"Po tu stornu" - читать интересную книгу автора (Semen Samsonov Nikolaevich)

ОТ АВТОРА

В июле 1943 года мне довелось побывать на станции Шахово, освобождённой нашими танковыми частями.

Немецкие автомашины с заведёнными моторами, повозки, на которых вместе с военным имуществом лежали одеяла, самовары, посуда, ковры и прочее награбленное добро, красноречиво говорили и о панике, и о моральных качествах противника.

Как только наши войска ворвались на станцию, мгновенно, точно из-под земли, стали появляться советские люди: женщины с детьми, старики, девушки и подростки. Они, радуясь освобождению, обнимали бойцов, смеялись и плакали от счастья.

Внимание наше привлёк подросток необычного вида. Худой, измождённый, с кудрявыми, но совершенно седыми волосами, он был похож на старика. Однако в овале изрезанного морщинами веснушчатого лица с болезненным румянцем, в больших зелёных глазах было что-то детское.

Сколько тебе лет? — спросили мы.

Пятнадцать,— ответил он надтреснутым, но юношеским голосом.

Ты болен?

Нет...— пожал он плечами. Лицо его чуть скривилось в горькой улыбке. Он потупился и, как бы оправдываясь, с трудом проговорил:

Я был в фашистском концлагере.

Мальчика звали Костей. Он рассказал нам страшную историю.

В Германии, до своего побега, он жил и работал у помещицы, недалеко от города Заган. Вместе с ним находились ещё несколько подростков — мальчики и девочки. Я записал имена Костиных друзей и название города. Костя, прощаясь, настойчиво просил и меня и бойцов:

Запишите, товарищ лейтенант! И вы, товарищи бойцы, запишите. Может быть, встретитесь с ними там...

В марте 1945 года, когда наше соединение шло на Берлин, в числе многих немецких городов, взятых нашими частями, оказался и город Заган.

Наступление наше развивалось стремительно, времени было мало, но всё же я пытался найти кого-нибудь из Костиных друзей. Поиски мои успехом не увенчались. Зато я встретил других советских ребят, освобождённых нашей армией из фашистского рабства, и многое узнал от них о том, как они жили и боролись, находясь в неволе.

Позднее, когда группа наших танков с боями вышла в район Тейплица и до Берлина оставалось сто шестьдесят семь километров, я случайно встретил одного из друзей Кости.

Он подробно рассказал о себе, о судьбе своих товарищей — пленников фашистской каторги. Там, в Тейплице, и родилась у меня мысль написать повесть о советских подростках, угнанных в фашистскую Германию.

Посвящаю эту книгу юным советским патриотам, которые на далёкой, ненавистной чужбине сохранили честь и достоинство советских людей, боролись и умирали с гордой верой в милую Родину, в свой народ, в неминуемую победу.

ВЕРИМ В ПОВЕДУ

Мальчикам долго не удавалось наладить связь с военнопленными. То, как назло, совершенно невозможно было словом переброситься, потому что немецкий автоматчик не отходил от телеги, то, вместо Вовы, ездил Костя, не знавший Павлова. Так прошло немало времени, и наступила зима. Наконец Вове всё-таки удалось увидеть Павлова, и он незаметно подал ему письмо.

Вечером ребята собирались вместе, много говорили, спорили, ожидая ответа от пленных - Жора упорно делал своё дело. Он уже набрал порядочно табаку. И хотя это обошлось ему дорого, он не унывал.

История с табаком надолго запомнилась Жоре. Юра и Жора белили известью чердак. Жора увидел там ящик с жёлтыми спрессованными листьями табака. В тот же вечер он смастерил мешок из рукава старой рубашки и отправился на добычу Взять сразу целую пачку он не решился: Лунатик мог догадаться. Жора решил брать табак постепенно, по несколько листьев из каждой пачки, и таким образом наполнить мешочек.

По ночам Жора забирался на чердак. Надёргав листьев, совал их за пазуху и тихонько уносил к себе.

Однажды Жора решил попробовать набрать листьев и днём, полагая, что старик спит.

Забравшись на чердак, он присел к ящику и стал осторожно отдирать листья от пачек. Сзади, словно лиса, бесшумно подкрался Лунатик и так хватил Жору по голове кованым сапогом, что у того искры из глаз посыпались.

Он бил меня молча,— рассказывал Жора.— Сначала оглушил сапогом, а потом схватил за уши. У меня из носа кровь пошла, я вырвался — и бежать. Прибежал на голубятню, а сам думаю: «Сейчас притащится сюда добивать меня». Сунул табак под диван и сижу, жду. А он, изверг, не идёт, да и только! Хоть сам беги к нему да спину подставляй...

За обедом Люся спросила Жору, почему у него синяк на лбу. Жора рассказал всё девочкам. Люся ругала Лунатика. Аня спросила:

Ну, а утром Лунатик бил тебя?

Нет,— ответил Жора.

— Ты напрасно поступаешь так неосторожно. Окажись на месте Лунатика Эльза Карловна, ты бы так легко не отделался,— сказала Шура.

Все сочувственно отнеслись к Жоре, и только Вова с упрёком сказал:

Будь осторожен: себя подведёшь, и нам плохо будет.

Подымаясь из-за стола, он добавил:

На строительство еду.

Ребята переглянулись. Все они ждали ответа Павлова с нетерпением и надеждой, словно не они пленным, а пленные им готовились помочь.

Вернулся Вова рано. Ещё по дороге он прочитал ответ Павлова.

«Вы ребята, молодцы, что остаётесь настоящими советскими людьми, пионерами, не падаете духом, Красная Армия.победит и обязательно освободит всех»,— писал Павлов. Он сообщал, что фашисты кричат на весь мир, будто гитлеровская армия уже у стен Москвы, но только он, Павлов, и большинство пленных не верят фашистской брехне: «Мы уверены, что Москву гитлеровцам наш народ и армия не сдадут».

Павлов благодарил ребят за готовность помочь им. Он хорошо знал, что хлеба ребятам достать будет очень трудно, и поэтому про хлеб ничего не писал, а просил, если можно, достать ещё табаку. Он писал, что им нужны большие ножницы, садовые или портновские, и советовал быть очень осторожными. Зачем Павлову ножницы, Вова никак не мог понять, но решил попросить Люсю посмотреть, не попадутся ли ей такие ножницы в хозяйском доме.

Вова шепнул поджидавшему Жоре о том, что привёз письмо от Павлова. Жора сказал об этом другим. Он с трудом скрывал своё нетерпение. Ему хотелось лично прочитать ответ. Костя ходил встревоженный, боясь, как бы кто-нибудь от радости не проболтался.

Аня растерялась, узнав от Шуры эту новость. Она не могла представить себе, что пленные, которых держат за колючей проволокой, расстреливают и морят голодом, которых повсюду сопровождает охрана, смогли написать и передать письмо.

Читать письмо всем сразу Вова не решался.

«Письмо прочтите и обязательно уничтожьте», — предупредил Павлов.

И всё же Вова сделал так, что ещё до ужина все успели познакомиться с содержанием письма. Аня читала копию письма вместе с Люсей. Она трижды перечитывала то место, где говорилось, что фашисты у стен Москвы, и сразу при- уныла.

Значит, немцы под Москвой?— с тревогой спрашйвала она Люсю.

Под Москвой или нет — это никто не знает, но наши старшие товарищи говорят, что фашисты врут. Москвы им не видать, и в Москву им не войти никогда!

А, если возьмут Москву, тогда что, всё пропало?

Да не возьмут они Москву! Не возьмут! Понимаешь, Аня, не возьмут! — чуть ли не кричала Люся, успокаивая подругу.

Москва... Москва... — твердила Аня.

За ужином у ребят было приподнятое настроение: всё-таки добились своего, наладили связь! Только Аня сидела в стороне, притихшая и унылая.

Что с ней? — спросил Вова у Люси.

Плохо, Вова. Наверное, нездорова. Она всё что-то шепчет, ходит как потерянная, а станешь спрашивать — молчит.

И когда с вами — тоже молчит?

Молчит.

Совсем?

Нет, иногда скажет одно-два слова, а часто просто не ответит ничего, заплачет, будто мы её обидели.

Перед сном Вова заговорил с товарищами об Ане. Ребята заспорили.

Мы должны как-то помочь ей,— сказал Юра.

А я вот боюсь, что она всех нас может подвести,— горячился Костя.

Аня — просто несчастная, слабенькая девочка, вот что я скажу! — решительно заявил Жора.— Надо быть к ней внимательнее, чаще разговаривать по душам, и тогда всё будет в порядке...

Вова раздумывал над словами Кости. Ему представилось грустное, растерянное лицо Ани. «Нет,— решил он,— Аня хорошая. Ей трудно, но она ни за что никого не выдаст».

Мальчики, забывшись, заговорили слишком громко, и никто не заметил, как поднялся по лестнице Лунатик. Сопя трубкой, он вошёл в комнату, пробурчал что-то сердито, погасил свет и вышел вон. Ребята замерли.

Вот это да! Так и засыпаться можно,— вымолвил, наконец, ЖЬра.— Нет, вы смотрите, появляется, как тень, вот это Лунатик.

На утро в имении Эйзен царило необычное оживление. Днём к Эльзе Карловне приходили молодые и пожилые немки. Они приторно улыбались, целовались и радостно поздравляли друг друга. Эльза Карловна за весь день ни разу не вышла во двор, и ребята поняли, что произошло что-то очень важное.

У Эльзы какой-то праздник,— сказал Вова, когда ребята собрались на обед.

Наверное, дочка именинница,— предположил Юра.— Да я сам видел: какая-то немка целовала её и поздравляла. Девчонка сегодня нарядная: бант голубой в волосах, новое платье, туфельки лакированные—и на пианино с утра играет.

Как заяц на гитаре! — хихикнул Жора.— Обо всем этом у Кости надо спросить. Может быть, он от своей приятельницы узнал, какой там праздник.

Костю однажды заставили чинить велосипед для дочки Эльзы Карловны, и с тех пор Жора не давал ему прохода.

Костя, как хоть её зовут? — спросил вдруг Юра.

Гильда. Ты что, не знаешь?

Вот-вот у этой Гильзы узнал бы, да и нам сказал! — озорничал Жора.

Ты... ты меня Гильдой не попрекай! Понял? — Костя сорвался с места и убежал.

Я слышала,— с дрожью в голосе заговорила Аня,— в доме часто упоминали Москву.

Словам Ани никто не придал серьёзного значения.

Вечером, когда голодные, продрогшие от холода и уставшие ребята сели за стол, раздался необычайно весёлый голос Эльзы Карловны. Она вызывала Люсю.

Даже поесть не даст! — проворчал Вова.

Опять бедняга, голодная, будет подавать на стол всякие вкусные блюда. Ох, как это тяжело, если бы вы знали ребята!— сказала Шура.— Знаете, ведьме этой доставляет удовольствие, когда мы, голодные, прислуживаем ей.

Ребята решили подождать Люсю. Она в это время из кухни понесла к столу хозяйки огромное блюдо с жареным гусем. Гостей было немного, все они сытые, самодовольные, с кольцами на пухлых руках. Не успела Люся приблизиться к столу, чтобы поставить блюдо, как Эльза Карловна, глядя ей прямо в глаза, крикнула:

Москау фюит, капут! — и захохотала, откинувшись на спинку стула.

Вместе с Эльзой Карловной истерически захохотали гости. Люся остолбенела. Эльза Карловна, наслаждаясь её испугом, повторяла:

Германская армада в Москау, капут Москау!..

Огромное блюдо с жареным гусем грохнулось на паркетный пол и разлетелось вдребезги. Перед Люсей, как в тумане, расплылось перекошенное пьяное лицо Эльзы Карловны. Оно ширилось и надвигалось прямо на девочку. Больше Люся ничего не помнила. Очнувшись, она увидела, что лежит на полу. Эльза Карловна и гости смотрят на неё, продолжая хохотать. Потом над самым Люсиным ухом раздался гневный бас хозяйки:

Вон, подлюк!..

Шатаясь, Люся еле доплелась до каморки, где ждали её товарищи, и беспомощно опустилась на табуретику со словами:

Немцы взяли Москву.

Точно громом поразило ребят это известие. Несколько мгновений все молчали. Жора поднялся, с силой хватил алюминиевой ложкой по столу и надсадно закричал:

Врут! Москва — советская! Врут фашистские собаки!

Аня молча выбежала во двор. Шура со слезами обняла

Люсю. Костя уткнулся лицом в стол.

Через некоторое время в дверях появился Жора с кружкой воды. Обессилевшую Люсю уложили в постель. Шура положила ей на лоб мокрую тряпку. Вова хлопотал вместе с друзьями и, стараясь быть спокойным, говорил:

Нельзя так, друзья, нельзя! Обождите, проверить надо. Тут что-то не то...

Когда все немного успокоились, заметили отсутствие Ани. Мальчики побежали во двор, заглянули во все закоулки, где только можно было укрыться, но Ани нигде не было. Пробовали звать её, но только далёкое, неясное эхо откликалось в тихой ночи.

Решив, что Аня где-нибудь притаилась и не хочет ни с кем разговаривать, ребята ушли спать. Но никто из них в эту ночь не сомкнул глаз. Каждый из них связывал свою судьбу с Москвой. В Москве родное Советское правительство. И пока живёт Москва, живёт и работает товарищ Сталин в Кремле, существует Советское правительство,— фашисты не победят ни нашу армию, ни наш народ. Так думали Вова и его друзья. С Москвой у них было связано всё: их надежда, их жизнь, их возвращение на Родину. Они верили в это и всё-таки тревожились за Москву.