"Этот бессмертный" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

Глава 2

Зал кишел народом, пылала огромная тропическая луна, и я мог видеть одновременно то и другое, потому что мне наконец удалось увлечь Эллен Эммет на балкон, а двери были приоткрыты.

– Снова восстал из мертвых, – приветствовала она меня, слегка улыбаясь. – Пропал почти на год и не прислал даже дежурной открытки «Будь здорова!» с Цейлона.

– А ты что, болела?

– Могла и болеть.

Она была миниатюрной и, как все ненавистники дневного света, кремовой где-то внутри под краской. Она мне напоминала сложную механическую куклу со сломанным механизмом – холодная грация и склонность пнуть человека пониже колена, когда он меньше всего этого ожидает. Еще у нее была неимоверная грива рыже-каштановых волос, заплетенная в прическу типа гордиева узла – я тщетно пытался мысленно развязать его; глаза у нее имели цвет, угодный ее душе в данный конкретный день, но где-то глубоко внутри они всегда были голубыми. Надетое на ней нечто было буро-зеленым; этого нечто было достаточно, чтобы обернуться вокруг нее несколько раз и сделать из нее бесформенную худышку, либо она вновь была беременна, в чем я сомневался.

– Хорошо, – сказал я, – если ты этого хочешь. – Но я не был на Цейлоне. Я все время провел в Средиземноморье.

Вновь раздались аплодисменты. Актеры только что закончили исполнять «Маску Деметры», которую Грабер написал пентаметрами в честь нашего веганского гостя; пьеса длилась два часа и была прескверная. Фил был человек достаточно образованный, лысеющий, и вид у него был вполне подходящий для лауреатства, но, видит бог, у нас было очень плохо с кандидатурами, когда мы остановили свой выбор на нем. Будучи подвержен приступам подражания Рабиндранату Тагору и Крису Ишервуду, он писал ужасно длинные метафизические эпические произведения, много рассуждал о Просвещении и ежедневно занимался на пляже дыхательными упражнениями. В остальном он был весьма достойным человеческим существом.

Аплодисменты затихли, и я услышал стеклянный перезвон фелинстры и возобновляющиеся разговоры.

Эллен прислонилась спиной к балконному ограждению.

– Я слышала, ты вроде бы женился за это время?

– Верно, – подтвердил я, – а также несколько умотался. Зачем они меня вызвали?

– Спроси у своего босса.

– Уже спросил. Он сказал, что мне предстоит быть гидом. Вот только хотелось бы узнать, зачем. Действительную причину. Я думал об этом все время и только сильнее запутался.

– А откуда ж я могу знать?

– Ты все знаешь.

– Дорогой мой, ты меня переоцениваешь. На кого она похожа?

Я пожал плечами.

– Может быть, на русалку. А что?

Теперь она пожала плечами.

– Просто любопытно. А как ты говоришь другим, на кого я похожа?

– Я никому не говорю, что ты на что-нибудь похожа.

– Я чувствую себя уязвленной. Я должна быть на что-то похожа, не уникальна же я.

– Как раз уникальна.

– Тогда почему ты не забрал меня с собой в прошлом году?

– Потому что ты существо общественное и тебе нужно, чтобы вокруг был город. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порте.

– Но я не счастлива здесь, в Порте.

– Ты здесь, в Порте, менее несчастна, чем где бы то ни было на этой планете.

– Мы могли попробовать, – сказала она и повернулась ко мне спиной, глядя на огни гавани внизу под нами.

– Ты знаешь, – добавила она через некоторое время, – ты так чертовски уродлив, что это притягивает. Вот в чем дело.

Моя рука остановилась на полпути в паре дюймов от ее плеча.

– Знаешь, – продолжала она ровным, лишенным эмоций голосом, – ты представляешь собой кошмар, который ходит, как человек.

Я уронил руку, сдавленно хмыкнул и сказал:

– Я знаю. Приятных сновидений.

Я повернулся, чтобы уйти, но тут она поймала меня за рукав:

– Погоди!

Я посмотрел вниз – на ее руку, потом вверх – ей в глаза, потом снова вниз – на ее руку. Она отпустила меня.

– Я ведь никогда не говорю правду, – сказала она и рассмеялась своим ломким смешком. – На самом деле я знаю кое-что, что тебе следует знать об этой поездке. Дональд Дос Сантос здесь, и мне кажется, что он едет с вами.

– Дос Сантос? Это становится смешным.

– Он сейчас наверху в библиотеке с Джорджем и каким-то здоровенным арабом.

Я глядел мимо нее, вниз на портовые кварталы, где по мрачным улицам бродили тени, темные и медлительные, как мои мысли.

– Здоровенный араб? – сказал я погодя. – Руки в шрамах? Желтые глаза?

Зовут Хасан?

– Да-да, все так. Ты с ним знаком?

– В прошлом он делал для меня кое-какую работу, – признал я.

Тут я улыбнулся, хотя кровь у меня застыла в жилах, потому что я не люблю, чтобы другие знали, о чем я думаю.

– Ты улыбаешься? – спросила она. – О чем ты думаешь?

Очень в ее стиле.

– Я думаю о том, что ты смотришь на вещи более серьезно, чем мне представлялось.

– Ерунда. Я тебе много раз говорила, что я ужасная лгунья. Вот, кстати, секунду назад – ведь я имела в виду всего лишь мелкую стычку в большой войне. И ты прав – здесь я менее несчастна, чем где бы то ни было на Земле. Тогда, может быть, ты поговоришь с Джорджем – уговори его занять пост на Талере или на Бакабе. Попробуй, а?

– Ну да, – сказал я. – А как же. Так все и будет. Это после того, как ты десять лет его уговариваешь. Как поживает нынче его коллекция клопов?

– Растет, – ответила она, изобразив что-то вроде улыбки, – прыгает, скачет, жужжит и кишит, и некоторые из этих кишащих тварей радиоактивны. Я ему говорю: «Джордж, почему ты не ходишь по бабам вместо того, чтобы тратить все время на этих клопов?». Но он только качает головой и выглядит не от мира сего. Тогда я говорю: «Джордж, однажды какая-нибудь мерзость тебя искусает и сделает импотентом, и что ты тогда будешь делать?» А он объясняет, что такого быть не может, и читает мне лекцию о токсинах насекомых. Он сам, наверное, просто здоровый переодетый жук. Мне кажется, он получает прямо-таки сексуальное наслаждение, глядя, как они шебуршатся в банках. Не знаю, как иначе…

В этот момент я обернулся и посмотрел в зал, потому что ее лицо уже не было ее лицом. Услышав, через мгновение, как она засмеялась, я повернулся обратно и потрепал ее по плечу.

– Отлично – теперь я знаю больше, чем раньше. Спасибо. Еще увидимся.

– Тебя подождать?

– Нет. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Конрад.

И я ушел.

Переход через комнату может оказаться делом долгим и трудным, если в ней полно людей, и все они с тобой знакомы, и держат в руках бокалы, а ты хоть чуть-чуть хромаешь.

Все было именно так.

С рассеянным видом я продвинулся вдоль стены, по краю собравшейся толпы, футов на двадцать, пока не добрался до плотного кружка девиц, вечно вьющихся вокруг старого холостяка Грабера. Он был полностью лишен подбородка, почти полностью – губ и постепенно лысел; всякое выражение давно уже было утрачено плотью, обтягивающей череп, и отступило в глубину глаз; но там оно жило – при виде меня глаза засветились всегдашней готовностью оскорбить.

– Фил, – сказал я, кивнув, – не каждый способен написать такую «Маску». Говорили, что это искусство умирает, но теперь я знаю, что это не так.

– Ты все еще жив, – сказал он голосом, который был на семьдесят лет моложе его самого, – и опять, как обычно, опоздал.

– Я полон раскаяния, но мне пришлось задержаться у старых друзей на дне рождения одной семилетней леди. (Так оно и было, но к делу это совершенно не относится.)

– У тебя, кажется, все друзья старые? – спросил он, и это был удар ниже пояса, ведь когда-то я знавал его полузабытых родителей, и водил их к южной стороне Эрехтейона показать Портик Дев и то, что лорд Элджин сделал со всем остальным. И всю дорогу я нес на плечах их ясноглазого отпрыска и рассказывал ему истории, которые были старыми еще в ту пору, когда все это строилось.

– И мне нужна твоя помощь, – добавил я, пропуская укол мимо ушей и осторожно прокладывая себе дорогу сквозь пряный женский клубок. – Я потрачу целый вечер, чтобы через зал пробраться туда, где Сэндз совещается с веганцем, – простите, мисс, – а у меня не так много времени. – Извините, мадам. – Поэтому я хочу, чтобы ты проложил мне дорогу.

– Вы Номикос! – возопила одна милашка, уставившись на мою щеку. – Я всегда мечтала…

Я схватил ее руку, прижал к губам, отметил отсвечивающее розовым кольцо-камиллу, понимающе спросил:

– Злая судьба, да? – и отпустил ее.

– Ну так как? – обратился я к Граберу. – Ты доставишь меня туда за минимальное время в свойственной тебе придворной манере, под оживленную беседу, которую никто не осмелится прервать, ладно? Тогда вперед.

Он резко кивнул.

– Прошу прощения у дам, я скоро вернусь.

Мы двинулись сквозь толпу. Высоко над головами сверкающими ледяными лунами покачивались люстры. Фелинстра – модернизированная эолова арфа – рассыпала в воздухе брызги мелодии, словно осколки цветного стекла.

Публика сновала и жужжала, как насекомые из коллекции Эммета; мы уходили от возможных столкновений, безостановочно переставляя ноги и создавая свой собственный шум. Мы даже умудрились ни разу ни на кого не наступить.

Ночь выдалась теплая. Большинство мужчин страдало в легких как перышко черных официальных костюмах, предусмотренных протоколом для сотрудников на подобных мероприятиях. Одетые иначе не принадлежали к числу сотрудников.

Черные костюмы крайне неудобны, несмотря на свою легкость: по бокам они приталены, а спереди – гладкая поверхность для ношения знаков различия. Слева вверху располагается зелено-сине-серо-белая эмблема Земли диаметром около трех дюймов, под ней помещают значок своего департамента, еще ниже – нашивку, соответствующую рангу. На правой стороне носят всякую наградную дребедень, выдуманную на потребу дешевому честолюбию – выдумыванием занимается невероятно изобретательное Управление Геральдики, Наград, Украшений и Символики (сокращенно ГНУС – видно, его первый директор очень ценил свой пост). Воротник костюма уже через десять минут норовит превратиться в удавку – по крайней мере мой поступает именно так.

Дамы носили (или не носили) что хотели, обычно что-нибудь яркое или подходящих пастельных тонов; состоявшие в штате Управления были аккуратно упакованы в короткие Черные Платья, правда, с приемлемыми воротничками – это облегчало задачу опознания хозяев среди гостей.

– Я слышал, что Дос Сантос здесь, – сказал я.

– Здесь.

– Зачем?

– По правде сказать, не знаю, да и не интересуюсь.

– Ну-ну. Что стряслось с твоим великолепным политическим чутьем?

Департамент Литературной критики всегда превозносил это твое качество.

– В определенном возрасте запах смерти начинает казаться с каждым разом все более неприятным.

– А от Дос Сантоса тянет смертью?

– Он ею пропах.

– Я слышал, он нанял одного нашего бывшего компаньона времен мадагаскарской операции.

Фил склонил голову на бок и насмешливо взглянул на меня.

– Быстро ты все узнаешь. Ах ну да, вы же приятели с Эллен. Да, Хасан здесь. Он наверху с Доном.

– Бремя чьей же кармы намеревается он облегчить?

– Я уже сказал, я об этом ничего не знаю и знать не хочу.

– Может, попробуешь догадаться?

– Не хочется.

Мы добрались до места, где толпа стала пореже, и я остановился, чтобы взять бокал рома с чем-то там из бара, плывущего над головой, – он тащился за нами до тех пор, пока я не сжалился и не нажал кнопку на его свисающем хвосте. Он тут же послушно нырнул к нам, раскрылся в улыбке и выставил на обозрение сокровища своего ледяного нутра.

– Очень мило! Что-нибудь выпьешь, Фил?

– А мне казалось, что ты торопишься.

– Тороплюсь, но сперва хочу слегка осмотреться.

– Прекрасно. Тогда мне симикоку.

Я покосился на него и передал ему бокал. Он отвернулся, и я проследил за направлением его взгляда. Фил смотрел на кресла в нише, ограниченной с двух сторон северо-восточным углом зала, а с третьей – корпусом фелинстры.

На фелинстре играла пожилая дама с задумчивыми глазами. Земной Директор Лорел Сэндз курил трубку…

Кстати, трубка – один из интереснейших аспектов в личности Лорела.

Она из настоящей пенки, таких трубок в мире осталось немного. В остальном его можно сравнить с этаким антикомпьютером: вы скармливаете ему всевозможные тщательно подобранные факты, цифры и статистические данные, а он преобразует их в мусор.

У Сэндза внимательные темные глаза, говорит он медленно и внушительно, удерживая вас взглядом; на жесты скуп, лишь изредка рассекает воздух правой рукой или щекочет трубкой воображаемую даму. У него темные седеющие на висках волосы, высокие скулы, цвет лица гармонирует с твидовым костюмом (он всеми силами избегает носить предписанный черный). Челюсть Лорел постоянно выпячивает на дюйм выше и дальше, чем ей хотелось бы. Он официальный представитель талерского правительства Земли и принимает свое назначение всерьез: иногда в подтверждение большой загруженности у него случаются приступы язвенной болезни.

Ну что еще? Он, безусловно, не самый умный на Земле человек. Он мой начальник. Кроме того, он – один из лучших моих друзей.

Рядом с ним сидел Корт Миштиго. Я прямо-таки физически ощутил, как Фил ненавидит его – от бледно-голубых подошв шестипалых ног до розовой полоски волос от виска к виску, указывающей на принадлежность к высшей касте. Ненависть вызывал не столько сам по себе Корт, сколько то, что он приходился близким родственником – внуком – Татраму Иштиго, который последние сорок лет демонстрировал всем, что величайший из живущих англоязычных писателей – веганец. Старик по-прежнему продолжает это делать, и не думаю, чтобы Фил когда-нибудь простил его.

Краем голубого глаза я увидел, как по широкой нарядной лестнице в противоположной стороне зала спускается Эллен. Краем карего глаза я заметил, что Лорел смотрит в моем направлении.

– Меня выследили, – сказал я. – Теперь придется идти выражать почтение этому талеритскому Вильяму Сибруку. Пойдешь со мной?

– Ну что ж… Хорошо… – сказал Фил. – Страдание полезно душе.

Мы подошли к нише и остановились перед двумя креслами, между музыкой и шумом. Лорел не торопясь встал и обменялся с нами рукопожатиями. Миштиго поднялся еще медленнее и руки не подал; просто пялился своими янтарными глазами без всякого выражения, пока нас ему представляли. Его просторная оранжевая рубашка все время шевелилась от потока воздуха, выдыхаемого его многокамерными легкими через передние ноздри, расположенные у основания широкой грудной клетки. Он слегка кивнул, повторяя мое имя. Затем повернулся к Филу, изобразив некое подобие улыбки.

– Хотите, я попробую перевести вашу «Маску» на английский? – спросил он голосом, напоминающим затухающий звук камертона.

Фил резко развернулся и пошел прочь.

Тут мне на мгновение показалось, что веганец болен, пока я не сообразил, что веганский смех напоминает блеяние козла. Я стараюсь держаться от веганцев подальше, обходя стороной курорты.

– Присаживайся, – сказал несколько смущенный Лорел, поглядывая из-за своей трубки.

Я пододвинул себе кресло и сел напротив.

– Слушаю.

– Корт собирается написать книгу.

– Да, ты говорил.

– О Земле.

Я кивнул.

– Он выразил желание видеть тебя своим гидом в поездке по некоторым Прежним Местам…

– Весьма польщен, – сказал я довольно резко. – Любопытно было бы узнать, чем объясняется его выбор.

– Еще любопытнее узнать, что ему может быть о вас известно, да? – спросил веганец.

– Да, – согласился я, – это еще интереснее.

– Я запросил компьютер.

– Отлично. Теперь я понимаю.

Я откинулся в кресле и допил свой коктейль.

– Сперва, когда я только задумал эту поездку, я просмотрел Биограф-регистр по Земле, просто искал общие сведения о людях. Потом, когда нашел кое-что интересное, обратился к Банку данных по персоналу Управления Земли…

Я хмыкнул.

– Меня больше поразило то, о чем он умалчивал, чем то, о чем он сообщал.

Я пожал плечами.

– В вашем послужном списке множество белых пятен. Даже сейчас никто не может с уверенностью сказать, чем вы занимаетесь большую часть времени.

И кстати, когда вы родились?

– Сам не знаю. Это было в крохотной греческой деревушке, и в тот год они все там сбились с календаря. Говорят, это было на Рождество.

– Согласно вашей официальной биографии, вам семьдесят семь лет. По Биограф-регистру выходит то ли сто одиннадцать, то ли сто тридцать.

– Я убавил себе лет, чтобы получить это место. Тогда была Депрессия.

– Поэтому я построил модель Номикоса – надо сказать, весьма примечательную, – и запрограммировал компьютер на поиск физических аналогов с точностью до 0,001 % во всех банках данных, в том числе и в закрытых.

– Ну да, одни собирают старые монеты, другие строят модели ракет.

– Я обнаружил, что вы можете быть еще четырьмя или пятью другими людьми. Все они – греки, притом один из них просто потрясающий. Правда, этот человек, Константин Коронес, один из самых старших в списке, родился двести тридцать четыре года назад. На Рождество. Один глаз голубой, другой карий. Искалеченная правая нога. В двадцать три года такая же линия волос.

Тот же рост. Те же признаки по системе Бертильона.

– И отпечатки пальцев совпадают? И узор сетчатки глаза?

– Во многих старых файлах Регистра эти данные не указывались. Может быть, составители прежде были не так аккуратны? А может, просто не так строго контролировали доступ к данным Регистра.

– Вы, конечно, знаете, что в настоящий момент на нашей планете более четырех миллионов человек. Покопавшись в последних трех-четырех веках, вы, я ручаюсь, для многих найдете двойников и даже тройников. Ну и что из того?

– Это просто привлекает к вам внимание, делает вас чем-то вроде духа этих мест – вы столь же причудливо изуродованы, как и они. Без сомнения, мне никогда не удастся достичь вашего возраста, каков бы он ни был. И мне любопытно, какие качества могут развиться в человеке за столь долгий срок, – особенно учитывая ваш статус хозяина истории и искусств этого мира. Вот почему я пожелал воспользоваться вашими услугами, – закончил он.

– Теперь, когда вы познакомились со мной, изуродованным и все такое прочее, могу я отправиться домой?

– Конрад! – я был атакован трубкой.

– Нет, мистер Номикос, у меня есть и практические соображения. Этот мир суров, а у вас высокий потенциал выживания. Я хочу, чтобы вы меня сопровождали, потому что я хочу выжить.

Я снова пожал плечами:

– Ну что ж, с этим все ясно. Теперь что?

Он хмыкнул.

– Я чувствую, что неприятен вам.

– Что вас навело на эту мысль? Только то, что вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынуждаете меня выполнять ваши прихоти…

– …а еще эксплуатировал ваших соотечественников, превратил ваш мир в бордель и выставил напоказ глухую провинциальность вашей расы в сравнении с неизмеримо более древней галактической культурой…

– Я говорю не об отношениях между расами. У нас разговор личный. И повторяю: вы оскорбили моего друга, задали мне множество нахальных вопросов и вынудили выполнять ваши прихоти.

– (Козлиное сопение)! Отвечаю на все сразу! То, что этот человек уполномочен петь от лица человечества, – оскорбление для теней Гомера и Данте.

– На данный момент это лучшее из того, что у нас есть.

– Значит, надо было обойтись без лауреата.

– Это еще не повод, чтобы так с ним обращаться.

– Думаю, что это достаточный повод, иначе я не стал бы так поступать.

Далее: я задаю любые вопросы, какие захочу, а уж вы вольны решать, отвечать вам на них или нет – как вы и сделали. Наконец, никто вас ни к чему не принуждает. Вы на службе, вам дано предписание. Спорьте со своим Управлением, а не со мной. А еще вот какая запоздалая мысль пришла мне в голову: вряд ли вы располагаете достаточной информацией, чтобы так свободно употреблять слово «прихоть», – закончил он.

Когда я заговорил, по выражению лица Лорела стало ясно, что его язва молча комментирует мои слова:

– Можете, если хотите, называть свою грубость прямотой или продуктом другой культуры и оправдывать свое влияние на Управление всякой софистикой, и думать все, что хотите, и судить обо мне, как вам угодно – только ведь я могу ответить вам тем же. Вы ведете себя как Представитель Ее Величества в колонии Британской Короны, – произнес я, выделяя голосом заглавные буквы, – и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. И книги вашего деда я тоже читал – например, «Жалобу Земли-Блудницы»; вам никогда не стать таким, как он. Ему дано то, что называется состраданием, а вам нет. Все, что вы думаете о старине Филе, вдвойне справедливо по отношению к вам – в МОЕЙ книге.

Упомянув про деда, я, видимо, задел больное место – Корта всего передернуло под моим голубым взглядом.

И в завершение своей тирады я добавил по-вегански что-то вроде «поцелуй меня в плечико».

Сэндз не так силен в веганском, чтобы понять сказанное, но он тут же забубнил что-то примирительное и оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивал.

– Конрад, пожалуйста, вспомни о своей профессиональной вежливости.

Шрин Штиго, почему бы нам не приступить к разработке плана?

Миштиго улыбнулся своей сине-зеленой улыбкой:

– И не свести к минимуму наши разногласия? Хорошо.

– Тогда давайте перейдем в библиотеку – там спокойнее и можно воспользоваться экранной картой.

– Отлично.

Мы поднялись, и я почувствовал себя более уверенно, потому что там наверху был Дос Сантос, ненавидящий веганцев. Везде же, где появлялся Дос Сантос, его сопровождала Диана – девица в огненно-рыжем парике, ненавидящая всех. Я знал, что наверху и Джордж Эммет с Эллен, а Джордж и для друзей не подарок, не говоря уж о посторонних. И кто знает, может быть, потом появится Фил и разнесет к чертям этот Форт Самтер. А еще там Хасан – он говорит мало, просто сидит и с непроницаемым видом покуривает травку; и если ты постоял около него и пару раз глубоко вдохнул, то потом уже совершенно все равно, что ты наговорил и веганцу, и всем остальным.