"Грозный призрак" - читать интересную книгу автора (Крыжановская Вера Ивановна)

ГЛАВА VI

Но к доктору сон не шел. Отвратительная сцена с баронессой взбудоражила его, а сильнее всего выросла бешеная злоба против этой негодной бабы. Уже начало светать, когда он, наконец, уснул. Еще не было и семи часов, когда его разбудил бледный и испуганный лакей.

— Господин Доктор, беда случилась. Карл, ночной сторож, найден полумертвым, а на шее у него рана. Не знаем, что делать, — бормотал он.

Заторский наскоро оделся. Приказав слуге нести походную аптечку и ящик с хирургическим инструментом, он пошел к раненому.

В людской, где столпилась прислуга, в постели лежал Карл, а в его ногах, закрыв лицо передником, рыдала женщина.

Доктор нагнулся над раненым и внимательно осмотрел его.

Карл был двадцатитрехлетний парень. Еще накануне он был олицетворением цветущего здоровья. Доктор знал его и теперь поразился восковой бледности его лица: точно вся кровь вытекла из его раны, которая между тем не была велика.

— Кто нашел раненого и где? Кто эта плачущая женщина?

— Это Фредерика, прачка: она тетка Карла. Я — Дитрих, садовник, и мой помощник Готлиб нашли парня на садовой аллее, когда пришли утром поливать цветы, — ответил вышедший вперед человек.

— Хорошо. Вы оба и тетка останьтесь помочь мне, а все остальные пусть выйдут, — распорядился Вадим Викторович.

Затем, пока раздевали и укладывали раненого, бывшего без памяти, доктор спросил: много ли крови потерял Карл? Его приводило в изумление обескровление всего тела.

— Вовсе нет. На плитах террасы не было ни капли крови-, да и рубашка с блузой, извольте взглянуть, совсем чистые, — ответил Дитрих, указывая на обе вещи.

По неподвижности больного доктор счел было его умершим, но при осмотре он убедился, что сердце еще билось, хотя и слабо, и ощущалось легкое дыхание. Затем он перешел к более тщательному обследованию и с изумлением увидел по краям раны следы широких зубов.

— Разве у вас здесь водятся волки? — спросил Вадим Викторович. — Кажется, его укусил волк.

— Волки? — слуги удивленно переглянулись. — Уж сколько лет не видели мы их здесь, особенно летом.

Смущенный и озабоченный доктор перевязал рану и приказал давать для подкрепления через четверть часа капли в молоке с коньяком. Потом он сел у постели, держа руку Карла и тщетно стараясь подыскать объяснение этому случаю. Ему не давало покоя желание узнать от самого раненого подробности приключения. Приказав принести хорошего коньку, он влил его в ложку с укрепляющими каплями и насильно принудил выпить.

Минуту спустя дрожь пробежала по телу Карла: он открыл глаза и слабо пошевелил губами, а доктор нагнулся над ним:

— Что с тобою случилось, Карл?

— Тигр загрыз, — едва услышал доктор и почти отшатнулся в ужасе.

Раненый повторил то, что Мэри сказала за несколько часов до того, а его разум между тем отказывался понять эту необъяснимую загадку.

Сделав необходимые указания, Вадим Викторович вышел. Он был убежден, что Карл не доживет до вечера, но ему хотелось настолько укрепить его, чтобы получить более точные показания. Взволнованный и озабоченный он пошел прямо в залу-музей, где находился таинственный тигр, и ощутил необыкновенно жуткое чувство, когда приблизился к неподвижно лежащему зверю: ему показалось, будто глаза тигра фосфорически светятся. Поборов тягостное чувство, он принялся осматривать животное: тело было гибко и, казалось, издавало какой слабый, но острый аромат.

«Вероятно, начинается разложение», с удовлетворением подумал доктор, принимаясь рассматривать пасть животного.

Но тут же он вздрогнул и по коже его пробежал мороз. Между зубами он заметил что-то красноватое, точно капли запекшейся крови, и в то же мгновение ему показалось, что в застывших глазах тигра мелькнул ужасный по своей кровожадности взгляд.

Вадим Викторович побледнел и, отступив, прислонился к стене, не сводя взгляда с обвиняемого в убийстве человека чучела, которое, по его понятиям, ползло к Мэри. Рассудок оказывался бессильным постичь это, столь невозможное, неправдоподобное происшествие, что ему было бы совестно говорить о нем, не то его приняли бы за бежавшего из дома умалишенных. А между тем совершались бесспорные, хотя и непонятные, факты. Неужели слова князя Елецкого не вздорные бредни психопата? Неужели существует действительно «чертовщина» и неведомые для патентованных ученых тайны? Нет, он не может и не хочет верить подобным глупостям… Надо найти разумное объяснение этим загадочным на первый взгляд фактам.

Немного успокоившись таким решением от отправился в столовую, где был уже подан завтрак. Баронесса еще не показывалась, а князь только вошел, и они сели за стол в ожидании хозяйки.

— Знаете ли вы, Алексей Андрианович, какой удивительный случай произошел ночью? Молодой парень, ночной сторож, был укушен в шею волком. Положение бедняги очень опасно, но я никак не предполагал, чтобы волки посмели среди лета подходить так близко к жилью.

— О! А верно ли, что это был волк? — заметил князь, чуть насмешливо.

— А кто же, в таком случае? — сердито проговорил доктор.

— Если бедный Карл выживет, он расскажет подробно об этом приключении. Но он не выживет. Укушенные таким волком не выживают: если он дотянет до заката солнца — это будет чудо. А если хотите, Вадим Викторович, я дам вам индийское средство, которое вернет раненому силу говорить с четверть часа и даже более: этого достаточно, чтобы рассказать случившееся. Правда, это ускорит его кончину, но так как смерть неизбежна, то это не имеет значения.

Доктор провел руками по волосам.

— Карл говорил со мною: но то, что он сказал — невозможно.

— Он сказал, вероятно, что его укусил тигр?

— Да, но ведь вы понимаете, что это недопустимо. Если же считаете подобный факт возможным, тогда объясните мне его, потому что рассудок мой этого не допускает.

— Я мог бы сообщить вам много такого, что вполне истинно, но вы примете мой рассказ за бред сумасшедшего. Однако, если желаете, придите потом ко мне и я расскажу вам некое приключение, которое вы, конечно, назовете «сказкой». Теперь молчите: я слышу приближение баронессы.

Анастасия Андреевна сильно изменилась в лице. Она поздоровалась с гостями, избегая глядеть на доктора, и тотчас завела разговор о ночном происшествии.

— Я сейчас была у Карла. Бедный мальчик умер в то время, когда я пробовала дать ему молоко с коньяком. Какая страшная и удивительная история. Я никогда не слышала, чтобы волки подходили так близко к замку. Между прочим, любопытно, что волк, точно вампир, высосал у него всю кровь. Что вы думаете об этом случае, доктор?

— Думаю, что в лесу водятся волки и что раненый потерял очень много крови, — холодно ответил доктор. — Однако, я должен освидетельствовать труп, — прибавил он, поспешно допивая кофе.

Заторский встал, обменялся многозначительными взглядами с князем и вышел.

Анастасия Андреевна ушла к себе расстроенная и взбешенная. По холодному и враждебному взгляду Вадима Викторовича она поняла, что ночная сцена не забыта, и в ней закипела бессильная злоба. В пылу гнева и ревности она забыла, казалось, таинственное приключение минувшей ночи и что-то глубоко затаила, а затем приказала заложить лошадей. Сказав, что едет в Ревель по делам и вернется к обеду, она уехала.

В городе баронесса отослала экипаж в гостиницу, где тот должен был ожидать ее, пока она сделает несколько визитов и различные покупки. Но как только коляска скрылась за углом, Анастасия Андреевна вышла из магазина, где перед тем высадилась, и отправилась в Катариненталь. Разными обходами она дошла до узенькой улицы, вдоль которой по обе стороны тянулись сады, огороды и дачи, а в ее конце, почти в открытом поле, стоял одинокий дом, окруженный садом и высоким дощатым забором. Баронесса позвонила у калитки, которая минуту спустя отворилась и пожилая женщина угодливо встретила посетительницу, видимо, ей уже хорошо известную.

— Пожалуйте, сударыня, дедушка дома, — сказала она, вводя баронессу в просто меблированную комнату и приглашая присесть в ожидании.

Через несколько минут опираясь на палку вошел высокого роста сгорбленный старик. По морщинистому и высохшему, точно пергамент, лицу ему можно было дать чуть не сто лет, но глаза были ясные и живые, как у молодого человека, и сверкали, словно два угля. Эрик Кесконен слыл опасным колдуном. Он приветливо поклонился баронессе, а та подала ему пакет с табаком и другой, с платьем и гостинцами для его внучки. Поговорив немного, старик провел посетительницу по длинному коридору в запертую на ключ и освещенную керосиновой лампой комнату без окон. Воздух в ней был пропитан острым и едким запахом, по убранству было видно, что это лаборатория колдуна. В углу валялась куча можжевельника, на полках по стенам стояли бутыли, склянки разной величины и лежали пучки сушеных трав. Посередине комнаты был стол, крытый красным сукном, а на нем стояли два шандала, по семь свечей каждый — один с красными, другой с черными, три небольших железных жаровни и круглый таз с водой. Тут же лежала старинная книга в кожаном переплете. В глубине виднелась большая русская печь, а на стене занавеска, что-то прикрывавшая. Около стола стояли два старых кресла, и на одно из них Кесконен пригласил сесть баронессу.

Анастасия Андреевна выложила из кармана на стол десять золотых, которые старик с жадностью спрятал в карман. После этого колдун сел в другое кресло и попросил гостью изложить, что та желает от него.

С негодованием рассказала Анастасия Андреевна, что любимый ею человек ускользает от нее, влюбившись в ничтожную девчонку, которую она имела неосторожность пригласить к себе. Хотела же она сохранить любовника, избавиться от мужа и, если возможно, и от соперницы.

— Сейчас поглядим, возможно ли все это и благосклонны и благоприятны ли нам силы, — внимательно выслушав ее ответил колдун.

Он встал и отодвинул занавеску на стене: там скрывалось большое зеркало без рамы, а стекло казалось черным и тусклым. Старик сделал несколько кабалистических знаков, невнятно произнося заклинания, и поверхность зеркала стала покрываться словно облаками, которые клубились и испещрены были искрами. После этого Кесконен нагреб в печи углей, посыпал на них зерна и можжевельник и желтоватый порошок, полил каким-то маслом и все это поджег. По комнате разлился запах серы, и угли с треском загорелись, а колдун нагнулся и не сводил с них глаз: губы его шептали что-то, точно он с кем-то разговаривал, ставя вопросы и получая на них ответы. По мере того, как шла эта странная беседа, лицо старика становилось землисто-бледным. Потом угли сразу потухли, а старик обернулся и как-то странно поглядел на баронессу.

— Возьмите назад ваши деньги, сударыня, — сказал он, выкладывая золотые на стол. — Ничего не могу сделать для вас: силы не повинуются, потому что препятствуют другие, много значительнее.

— Но почему? Ведь вы же раньше помогали, Кесконен! Постарайтесь, пожалуйста, я заплачу вдвое! — крикнула ошеломленная и взбешенная баронесса.

— Хоть бы и в сто раз! Поглядите сами в зеркало. Вы помните, что видели раньше, вот и сравните, — резко ответил старик.

— Вы просто стареете, милый мой, и скрываете свое бессилие будто бы враждебными силами, — возразила баронесса с присущей ей злостью и подошла к зеркалу.

Она не видела насмешливого и презрительного взгляда, каким окинул ее старый колдун. Горя нетерпением и злобой, приблизилась Анастасия Андреевна к зеркалу и стала всматриваться в его поверхность, которая прежде отражала сцены любви и торжества. Теперь, как и тогда, облака раздвинулись и перед ее глазами открылась странная картина, окутанная сероватой мглой. Она не могла определить, стены ли то были или густой лес обрамлял небольшую прогалину, на которой стояли она сама и Вадим Викторович. Но между ними, разделяя их, бурлил по каменистому дну ручей и пурпурные волны его, разбиваясь о камни, обдавали обоих кровавой пеной. Вдруг из тумана выступила юная и прекрасная женщина в индусском наряде, с длинным шнуром из красного шелка в руке: большие, черные глаза ее смотрели на баронессу неумолимо жестоким взглядом. Потом она начала плясать вокруг любовников, которых все теснее опутывала своим пурпурным шнуром, становившимся все толще. Далее баронесса и Вадим Викторович, связанные между собой, но разъединенные, однако, густой дымкой, свалились в поток, а красные волны повлекли их в разные стороны…

Немая от ужаса и не будучи в состоянии шевельнуться, смотрела баронесса на проносившуюся перед ней страшную картину, а затем зашаталась и, глухо вскрикнув, упала. Кесконен вынес гостью в коридор и там внучка помогла привести ее в чувство. Пока они оба хлопотали около нее, внучка спросила деда, что случилось.

— Я отказался помогать ей, потому что воспротивились враждебные силы.

— Ты, дед, не можешь ей помочь?.. Да ведь ты уже дважды ей помогал! И кто же в силах помешать тебе? — с растерянным видом спросила внучка.

— Да, да. В первый раз я помог заполучить ей мужа, а во второй — любовника, и связь, мною скованная, держалась прочно. Теперь же навезли ей в дом кучу демонов, ужасных по своей силе, а наши много слабее и не могут бороться: вот эти новые-то уже уничтожили все то, что сделал я. А барыня теперь — держись! Не хотел бы я быть на ее месте. Надо полагать, хорошо то, что она увидела в зеркале, если без чувств свалилась. Экая ведьма! Ну, а я воздержусь путаться в ее дела, чтобы не навлечь на себя всю эту дрянь, которая на нее и обрушится.

Он смолк, потому что баронесса пошевелилась и вскоре открыла глаза. Бледная и расстроенная, даже забыв взять возвращенные колдуном деньги, вышла она из дома.

Узнав об отъезде баронессы в Ревель, Мэри не вышла к завтраку и осталась в своей комнате, чтобы свободно подумать и потихоньку подготовиться к отъезду, так как ни за что не хотела оставаться в замке. Она боялась, так как была уверена, что тигр действительно полз к ней, и эта уверенность еще больше усилилась после рассказа горничной о подробностях смерти Карла. Не волк, а тигр укусил его: вспугнутый, вероятно, появлением доктора, он скрылся из комнаты и загрыз сторожа.

Мэри написала отцу, настоятельно прося приехать за ней или позволить ей вернуться. Затем она позвала Пашу, сообщила ей тайну, что хочет уехать, и приказала принести две ее корзины, чтобы уложить вещи.

— Ах, барыня, дай вам Бог здоровья за такое решение.

Кабы только поскорее нам уехать! — воскликнула видимо обрадованная Паша. — Я так боюсь здесь: с приездом барона ровно нечистая сила поселилась тут.

— Почему? Ты видела что-нибудь? — спросила Мэри, стараясь казаться равнодушной.

— Сама-то я ничего не приметила, а другие видели и слышали, — ответила Паша.

И она рассказала о непонятном шуме в тот вечер, когда переносили ящики, и про разные другие случаи. Феня, горничная баронессы, два дня назад видела, как заморский идол высовывал голову из-за двери музея и неоднократно слышала хохот, а так как она уже боялась подметать в будуаре пол, и брала с собою лакея Прокофия, то они оба слышали этот смех. Но самое страшное видел Митя, конюх. Он жил около сарая в маленькой комнате, которая выходит в сад, а из окна видно террасу, где нашли бедного Карла. Окно у него было открыто на ночь, так как было душно, но его мучила зубная боль, и он не мог уснуть.

— Показалось ему, что в окно дует, и он подошел закрыть его: но вообразите ужас бедняги, когда он увидел, что на террасе стоит чучело тигра, зевает, бьет себя хвостом, сходит по ступенькам, а потом поднимается и опять возвращается в дом. Брр! Вот так страх!

— Может быть, Митя лишнее выпил и увидел тигра во сне? — заметила Мэри, принужденно смеясь.

Она верила видению конюха, и со вчерашнего дня сама стала суеверна, но не хотела выказывать этого перед прислугой. Поэтому она притворялась, будто не верит, и смеялась над уверениями Паши, что все сказанное вполне справедливо. Окончив укладку, она отпустила ее.

Несмотря на нетерпение скорее повидать князя и услышать обещанный рассказ о таинственных историях, Заторский был задержан на несколько часов разными формальностями по поводу загадочной смерти Карла. Приезжие власти составили протокол, а труп перенесли до погребения в сарай. Утомленный доктор, освободившись, наконец, от всех этих скучных и неинтересных для него дел, отправился в помещение князя и застал того в маленькой гостиной: князь был так погружен в свои мысли, что будто не слышал, как отворилась дверь.

С минуту внимательно всматривался в него Вадим Викторович, и никогда еще его не поражала такая редкая красота Елецкого. Линии профиля были классически правильны и выражали спокойную энергию, коротко остриженные черные волосы отливали синевой и вились от природы, а большие темно-сапфирового цвета глаза с пушистыми ресницами были глубоко задумчивы.

«Какой красавец и какие бурные страсти должен он внушать!» — подумал Заторский.

— Не всегда приносят счастье страсти, которые мы возбуждаем в женских сердцах, — заметил князь, оборачиваясь к нему.

Доктор вздрогнул. Неужели он подумал вслух, коли тот ответил на его мысль?

— Послушайте, Алексей Андрианович, уж не колдун ли вы, если угадываете чужие мысли? — спросил он, смеясь.

— Почему вы предполагаете во мне такую способность? Неужели вы подозреваете во мне колдуна на основании моего совершенно философского замечания, явившегося результатом моих мыслей в минуту вашего появления? — улыбнулся князь.

— Ваше замечание так странно ответило на мою мысль, что в моей душе засело крошечное подозрение против вас, и я вдвойне жажду услышать обещанные вами необыкновенные рассказы. Я рвался к вам, но меня задержали разные формальности относительно смерти сторожа Карла.

— Ах, его смерть внушает мне опасения. Этот Карл может наделать еще много бед, — озабоченно заметил князь.

— Бед?.. Карл? Да ведь он умер, и тело бедняги перенесли в сарай, а тетка с невестой плачут над ним и молятся. Я с окружным врачом вполне убедились, что он умер, а не находится в летаргии.

— Да, да. Я не сомневаюсь в вашей компетентности, господа, а между тем, могу вас уверить, что человек этот опасен. А больше всего меня беспокоит, что я еще не получил ответа от учителя, и потому не знаю, что делать в предупреждения какого-либо несчастья.

— Вы говорите загадками, Алексей Андрианович. Прошу вас, скажите яснее!..

— Я говорю, что люди, убитые так называемыми «вампирами» низшего разряда, как в данном случае тигром, также становятся в свою очередь вампирами. Такой человек, еще совершенно безобидный вчера, сегодня, хотя и мертвый, представляет большую опасность для живых. Я нисколько не удивлюсь, если на этих же днях кто-нибудь из слуг или других обитателей замка, а то и в его окрестностях, сделаются жертвою первого или второго вампира.

— Но, князь, ведь вампиров не существует, все это бабьи или, если хотите, волшебные сказки.

— Дай Бог, чтобы вам не пришлось в скором времени убедиться в действительности этих сказок! — вздохнул князь.

Заторский нагнулся к собеседнику и испытующе, пристально посмотрел в его глаза.

— Алексей Андрианович, вы — посвященный, исследователь таинственного знания, адепты коего живут, как говорите, в недоступных убежищах Гималаев? — спросил он.

— Нет, я не посвященный и не прошел никакой герметической школы: я — невежда. Но у меня был приятель, молодой индус, с которым я познакомился в Лондоне в доме одного друга. Этот загадочный человек заинтересовался мною и почтил своим покровительством, даже дружбой. Я называю его молодым по внешности, потому что в его непроницаемых и глубоких, как бездна, глазах таятся знание и опытность древнего старца. Кто определит возраст кого-нибудь из этих странных существ, которые подчинены, кажется, другим законам природы, нежели мы, простые смертные. С большой готовностью и добродушием поучал он меня многому, открывал мне новые горизонты, объяснял неподозреваемые ранее тайны и показал необычные явления. Видя мое горячее желание учиться, он похвалил мое усердие и однажды сказал: «Справедливы слова Христа, что — дух бодр, а плоть немощна. Пылкая душа желала бы взлететь на вершины, но обременяющее вас жалкое тело тяжело, как скала, и парализует ваши стремления. Поэтому, друг мой, первая работа, которая ожидает человека, желающего изучить истинную науку, состоит в том, чтобы разрядить густую массу плоти и тем приспособить ее к огненному току, составляющему нашу душу».

— И вы пробовали применить на практике эту удивительно заманчивую и новую, с этой именно точки зрения, задачу? — спросил, видимо пораженный, Вадим Викторович.

— Да, ведь задача разрешалась уже многими неведомыми публике учеными или вдохновенными свыше людьми, которых мы называем святыми. С помощью советов этого выдающегося человека, которого я называю своим учителем, я также работал нар разрешением этой задачи, боролся и борюсь, как с диким зверем, с грубыми инстинктами своего тела, и, благодаря Богу, мне удалось добиться кое-какого успеха на тяжелом, тернистом пути самообуздания. Вы только что были свидетелем загадочного происшествия, и боюсь, что увидите еще не одно подобное этому, а потому, думаю, что вас, как врача и ученого, должны интересовать такие факты.

— Без сомнения, князь. Тем более потому, что мой скептический до сих пор разум требует особого просвещения, чтобы понять явления, которые совершенно опрокидывают все мои прежние убеждения.

Слуга, пришедший объявить, что обед подан, прервал их разговор.

— Зайдите ко мне после обеда, Вадим Викторович. Под предлогом занятий мы проведем вечер вместе, и я расскажу вам странные приключения, в которых мне пришлось принимать участие.

Мэри и дети ожидали в столовой, но баронессы не было.

— Разве мама не вернулась? — спросил доктор.

— Вернулась, и даже много раньше, нежели мы ее ожидали. Но у нее такая мигрень, что она легла в постель и сказала, чтобы мы обедали одни, — сказала Лиза.

— Она была такая расстроенная и бледная, какой я ее никогда не видел! — прибавил Борис.

Обед прошел в молчании. И гости были расстроены, да и слуги имели убитый, встревоженный вид: смерть Карла и присутствие в доме покойника тяготили всех.

Придя позже в комнату князя, доктор увидел на столе бутылку шампанского в вазе со льдом и поднос с двумя стаканами и тарелкой с фруктами.

— Вот какая подруга будет с нами на время ваших странных рассказов, — улыбнулся Вадим Викторович, указывая на бутылку.

— На случай, если вы чуточку содрогнетесь, слушая мой рассказ, тогда оцените пользу стакана хорошего вина, которое согревает тело и поддерживает бодрость духа, — серьезным тоном возразил князь.

Когда оба уселись и закурили сигары, Елецкий сказал, после минутного молчания:

— Прежде, чем начать рассказывать, я должен предупредить, что лишь под безусловной тайной поверяю вам мои странные приключения. Может быть, было бы даже благоразумнее совсем молчать про такие грозные события в моей жизни, но, как и всякий неофит, я одержим страстью проповедничества, а ведь обратить к истине неверующего ученого особенно соблазнительно. — Оба посмеялись, а потом князь продолжил: — Видите, это желание делиться с другими своим сокровенным — новое добытое душевное свойство, первое пробуждение альтруизма. Обыкновенно эгоизм и зависть мешают нам располагать приобретенными благами, и в каждом ближнем своем люди подозревают и боятся соперника: будто те богатство, знания и общественное положение они хотят хранить все в своем исключительном пользовании. Поэтому горячее желание поделиться завоеванным знанием является, может быть, первым пробуждением духа, его первым шагом к высшей цели.

— Я счастлив, что могу воспользоваться вашим великодушным желанием, князь, и вполне ценю оказанное мне доверие. Клянусь честью, что никогда ни одним словом не выдам кому бы то ни было то, что вы мне расскажете, — сказал доктор, протягивая князю руку, которую тот молча пожал и с минуту собирался с мыслями.

— Я должен начать свою исповедь несколько издалека, с одного происшествия, которое, собственно, меня лично не касается, но оно было тем непонятным оккультным явлением, на которое я впервые натолкнулся. В то время я был таким же, как и вы, неверующим, мне не случалось беседовать с настоящим оккультистом, т. е. с человеком, который живет, если можно так выразиться, вне материальной жизни и знает, что происходит там, где наши грубые восприятия не дают ничего.

Я был тогда в Лондоне, намереваясь провести там несколько месяцев, чтобы развлечься и попутно заняться археологией, к которой всегда питал большую склонность. Устроившись, я отправился повидать своего приятеля, Лионеля Ворстед: он служил в Петербурге при посольстве, и я с ним очень подружился. Это был богатый светский молодой человек, и вел он весьма рассеянный образ жизни, но это не мешало ему быть прекрасным, симпатичным малым. Увидев его, я поразился происшедшей с ним страшной перемене: он был так бледен, худ, грустен и мрачен, ну точно встал после тяжелой болезни. Он вел уединенную жизнь, а все его общественные и религиозные убеждения так радикально изменились, что я не узнавал его, хотя до меня уже доходили слухи об одном загадочном приключении, где он являлся главным действующим лицом, и вследствие которого с ним произошла замеченная мною перемена. Я передам вам это таинственное происшествие в том виде, как слышал от самого Лионеля, пробелы же дополнила потом его старшая сестра, леди Эвелина, принимавшая деятельное участие в этой истории.