"Убийство в погребе (= Убийство в винном погребе)" - читать интересную книгу автора (Беркли Энтони)

Глава 3

Радиограмма от Джеймса Стейплза была передана старшему инспектору Морсби в тот же день. Мистер Стейплз дал адрес своей сестры: школа для девочек в Беркшире, — и Морсби послал сыщика, занимавшегося пропавшими женщинами, на встречу с ней. Скажем сразу: сыщик нашел молодую мисс Стейплз живой и здоровой, на хорошем счету в школе, где та работала личным секретарем директрисы. Оказалось, что она вместе с двумя другими учительницами весь прошлый август была за границей, что тетю едва знала и вообще никак не может пролить хоть какой-нибудь свет на это дело. На том надежды Морсби и рухнули.

Нельзя сказать, чтобы он серьезно расстроился. Скотленд-Ярду доводится столько раз идти по ложному следу, прежде чем обнаружится верный, и последнее больше поднимает настроение, чем первое разочаровывает.

В данном же конкретном случае Морсби все-таки не мог отделаться от мысли, что ложных следов в этом деле будет гораздо больше обычного, а указаний на единственно верный — намного меньше. Помимо того, что убитая женщина была беременной, отчет патологоанатома по вскрытии трупа не прибавил ничего нового. Поиски мешка с цементом тоже ничего не дали: после огромной работы не было выявлено ни одного подозрительного мешка, а все проданные партии мешков были записаны и по всем были даны отчеты.

Никоим образом не помогли следствию и перчатки. Их производителей нашли быстро, но модель оказалась стандартной. Они стоили не дешево, но в то же время и не дорого, и таких перчаток были сотни. Искать покупателя каждой пары было немыслимо.

Джеймс Стейплз оказался также непричастным к делу. Он сразу же явился в Скотленд-Ярд по прибытии в Англию, Морсби долго расспрашивал его, но не извлек из разговора ни капли ценной информации. Молодой человек заглянул в погреб лишь после смерти тети. Просмотрев завещание, он продал все вещи в доме небольшой фирме торговцев мебелью. Ничего интересного он поведать не смог. К тому же у него было неколебимое алиби на июль, август и сентябрь: на английский берег в эти месяцы его нога не ступала.

Больше времени ушло на тщательную проверку этого алиби, и еще больше на расспросы мебельных торговцев, но те ничего не заподозрили.

Тем временем понемногу разрабатывались и другие направления. Колоссальных трудов стоило найти всех знакомых и друзей мисс Стейплз. Все были опрошены о месте их пребывания в последние три недели августа. Иногда их ответы, например мистера Коттингтона (к возмущению этого джентльмена, если к нему применимо такое слово), тщательнейшим образом проверялись. В результате было установлено, что полдюжины людей, в основном с Бернтоук-роуд, могли совершить это преступление, но ни одной улики найдено не было.

Как-то старшему инспектору Морсби передали короткую записку из кабинета старшего офицера: "Причина смерти мисс Стейплз?". Морсби понял задание, просмотрел свидетельство о смерти мисс Стейплз и спросил врача, ее лечившего. Ответ однако был однозначный: мисс Стейплз Умерла естественной смертью.

Через три недели дело обсуждалось на еженедельном совещании, и Морсби пришлось признать, что оно не сдвинулось с мертвой точки, хотя им постоянно занимались трое или четверо полицейских.

Наконец, старшего инспектора вызвал помощник комиссара полиции из Министерства внутренних дел.

В кабинете кроме него самого сидел мистер Грин, и оба были сумрачны. Морсби считал, что сделал все, доступное смертному, и такая атмосфера настроила его на оборонительный лад. Садясь на указанный помощником комиссара полиции стул, он сердито подумал: старшим всегда мало того, что их подчиненные инспектора делают все что в силах смертного, им нужно еще больше.

Перед помощником комиссара лежало досье дела, и он отвлеченно листал страницы, пока Морсби пересказывал, какими приемами пользовался для раскрытия этого преступления.

— А вы что скажете, старший офицер? — вопросил он, когда Морсби закончил.

— Я скажу, сэр, что они слишком увлеклись версией связи трагедии с мисс Стейплз. Морсби сейчас повторил, что придерживается мнения, якобы убийство совершил некто, лично знакомый со старой мисс Стейплз, поскольку пользовался ключом от ее двери. Но ведь это не доказано.

— Либо, как он полагает, с мисс Стейплз была знакома жертва, — добавил помощник комиссара.

— Да, сэр, я так думал, — вставил Морсби, — но мы проверили, насколько это было в наших силах, каждую женщину в возрасте от восемнадцати до сорока лет, с которыми могла быть знакома мисс Стейплз, и никто из них в розыске не находится.

— А поточнее вы не можете назвать возрастные рамки? — довольно резко спросил помощник комиссара.

— Все, что мог сообщить врач, выглядит так: тело взрослой женщины, без признаков артрита, характерных для пожилых людей. Он обозначил возрастные рамки между двадцатью двумя и тридцатью годами, но оговорился, что рамки нежесткие.

— Гм, — задумался помощник комиссара.

— Я думаю, сэр, — вступил мистер Грин, неуклонно возвращая беседу в первоначальное русло, — что мы не можем сказать наверняка, были ли убийца или жертва известны мисс Стейплз, а раз все запросы по этой линии зашли в тупик, нужно заняться установлением личности женщины Как с самого начала сказал Морсби, установление ее личности позволит нам на сто процентов справиться с делом.

— Но он говорит, что личность установить не может, ведь так, Морсби?

— Так, сэр. Инспектор Фокс и сержант Эффорд проштудировали списки пропавших женщин и девушек не только за прошлый год, но и за половину позапрошлого.

— А вы не думаете, что они могли ее упустить?

— Нет, сэр. Они очень внимательны. Каждую женщину, находящуюся в розыске, сравнивали по описанию внешности с убитой, и опрашивали всех их родственников. В каждом случае находилось какое-либо веское различие. Я сам проверял все их данные.

— А запросы через газеты не помогли?

Морсби вздохнул, вспомнив всю титаническую работу, проведенную в связи с этими запросами, но ограничился лишь кратким ответом:

— Нисколько, сэр.

Сыщики разочарованно замолчали. Тишину прервал старший офицер полиции Грин. Он просто сказал:

— Личность этой женщины необходимо установить, Морсби.

Морсби ничего не сказал — о чем можно было говорить?

Тем не менее старший офицер и помощник комиссара говорили, и говорили довольно долго. Когда через полчаса Морсби наконец отпустили, начальники так ни до чего и не договорились. Грин лишь повторял: личность женщины должна быть установлена.

В свой кабинет главный инспектор вернулся расстроенный. Нет, не тем, что его положение зависит от успешного раскрытия преступлений, как намекнули ему, а тем, что от них, вышестоящих, зависит, как к нему будут относиться. Это было ясно как день. То, что за последние несколько лет накопилось слишком много нераскрытых убийств, висит грузом на помощнике комиссара. Газеты взяли моду перечислять их в связи с каждым новым убийством, без комментариев, но с явным намеком: это дело привлекло повышенное внимание общественности, следовательно, его необходимо раскрыть. Начальники не пытались скрыть, что требуют от Морсби невозможного, но тем не менее требовали.

Положив голову на руки, сжатые в кулаки, старший инспектор изо всех сил скрипел мозгами в поисках способа установить личность совершенно не опознаваемого трупа. Только через час его осенила мысль. Не очень многообещающая, но все же мысль, на худой конец, доказывающая его усердие. Он взял телефон и связался с патологоанатомом, проводившим вскрытие.

— Доктор, — заговорил он, — помните ту женщину что мы нашли в погребе в Льюисхэме?

— Еще бы я не помнил! — с сарказмом ответил гот.

— Вы случайно не делали рентген тела?

— Случайно нет. Зачем? Вы же не думаете, — усмехнулся врач, — что она глотала гвозди или еще какую-нибудь ерунду, которая бы выявилась при рентгеновском исследовании? А если думаете, то я вам и так отвечу: не глотала.

— Я просто хотел удостовериться, что вы не делали рентген, — миролюбиво сказал Морсби.

После этого он позвонил помощнику комиссара и изложил свою просьбу.

— Ордер на эксгумацию? — повторил начальник с явным сомнением. — Но чем нам поможет рентгеновский снимок, инспектор?

— Пока не знаю, сэр, — мягко сказал Морсби. — Но ведь всякое бывает. Может, ей в руку воткнулась спица или она на что-то напоролась ногой, и ее потом лечили. Да, я хватаюсь за соломинку, но это не повредит, а больше хвататься, боюсь, не за что.

— Да, это, как вы говорите, не повредит, и, должен согласиться, кроме как за соломинку, нам ухватиться не за что. Ладно, я попрошу ордер, но не удивляйтесь, если министр внутренних дел его не подпишет: у нас ведь нет конкретного повода для рентгена.

Все же министр внутренних дел подписал ордер; он был так же обеспокоен растущим числом нераскрытых убийств, как и помощник комиссара; к тому же, личность убитой не установлена, стало быть, к чему препятствовать эксгумации? Он также понимал (знал бы об этом Морсби!), что эксгумация будет свидетельствовать об усердии, а усердие всегда не грех предъявить общественности.

Труп изъяли из земли, сделали рентгеновские снимки и фотоснимки во всех ракурсах и вернули тело в морг до поры, пока Морсби не сочтет возможным захоронить ею вновь.

Данные Морсби обсудил с врачом, изучая жуткие фотографии и рентгенограммы, силясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы послужить его целям.

— Дорогой мой старший инспектор, ничего здесь нет, — уверял врач. — Я сказал вам, что это будет пустая трата времени, и так оно и вышло. Мы узнали только, что однажды она сломала ногу, а вот какая вам от этого польза, я хотел бы услышать?

Морсби ткнул толстым указательным пальцем в одну из рентгенограмм.

— Вы имеете в виду вот это темное пятно?

— Да. Это темное пятно называется пластинка, то есть полоска металла, используемая для соединения концов переломленной кости, если они не срастаются естественным образом. Ее укрепляют на кости. Помните, я говорил вам о шраме на правом бедре длиной пять-шесть дюймов? Там делали разрез.

— Очень интересно, сэр. Удивительно, сколько всего умеет в наши дни медицина. И, видимо, это совершенно обычная операция?

— Да, обычная. По такой никаких выводов не сделаешь. Правда, не совсем обычно, что это бедренная кость, чаще ломают другие кости. Но все равно операция типичная, и выявить нужную нам из сотен сделанных вряд ли возможно. К тому же ее могли сделать в любое время.

— И нет ничего, что указывало бы на то, сколько с тех пор прошло времени? Или даже на то, сколько ей было лет?

— Лет? Нет, что вы. Кроме того, что она была взрослой женщиной, ничего сказать нельзя. А то, когда она сломала ногу, я бы мог определить по размеру и состоянию костной мозоли при вскрытии места перелома, если бы он произошел в течение года до дня смерти. Но поскольку место перелома полностью срослось, то и гадать нечего.

— Понятно. Значит, если ей было сорок лет и операцию делали больше чем за год до смерти, то ее могли сделать в любом возрасте, начиная с восемнадцати лет?

— Да. И хотя я не люблю гадать, сколько переломов бедра соединяют в течение года на Британских островах, но скажу сразу: их здесь значительно больше, чем вы со всеми своими инспекторами и сержантами сможете проверить, даже если будете ориентироваться только на последние десять лет.

— А мы даже не знаем, делали операцию на Британских островах или в другом месте, — простонал Морсби и вдруг замер, как будто ему пришла идея. Но слова доктора заставили его снова оживиться.

— Да это можно легко выяснить по пластине, — просто сказал медик. — На них обычно ставят печать изготовителя или инициалы.

— Правда, сэр? Тогда все ясно. Мне бы хотелось посмотреть на эту пластину, доктор, если можно.

— Да ну? А что же это такое вы надеетесь из нее извлечь? В больницах не ведут учета, чьего производства пластины использованы при операции.

— Но ведь они же ведут учет использованных пластин?

— О да, это врачи записывают. Но, как я уже сказал расследование потребует невообразимых усилий. Даже если вы его проведете, лишь в одном случае из тысяч вы добьетесь успеха. Но на это уйдет десять-пятнадцать лет! Что ж к тому времени многих пациентов уже похоронят. И, я думаю, вряд ли вы станете просить ордер на эксгумацию такого множества трупов.

— И все-таки, я бы изъял эту пластину, — упрямо ответил старший инспектор. — Никогда не знаешь…

— А я знаю! — раздраженно бросил врач, не желавший больше возиться с этим трупом.

В глубине души Морсби понимал, что доктор наверняка прав. С другой стороны, пластина — определенная, видимая, осязаемая подсказка, единственная, если не считать перчаток. Он чувствовал, что пластина ему необходима, хотя еще с трудом представлял, чем она ему поможет.

На следующий день он понес ее к производителю, готовый к тому, что над ним будут смеяться, и уверенный, что выдержит насмешки с достоинством человека долга и расспросит их о том, что они могли бы сказать о судьбе пластины после ее выпуска.

Над ним действительно посмеялись. Потом директор внезапно перестал смеяться и стал пристальнее разглядывать пластину.

— Ну, — сказал он наконец, — ваша удача, инспектор. В девятистах девяноста девяти случаях из тысячи ответить на ваши вопросы было бы просто невозможно, разве что дать список больниц, куда мы поставляем эти пластины последние двадцать лет. Но в данном случае…

— Что? — жадно спросил Морсби.

— Ну, не так все безнадежно.

Директор, сухощавый человечек, говоривший с шотландским акцентом, очень аккуратно насадил очки на нос и еще раз с удовольствием изучил пластину.

— Как же это понимать? — нетерпеливо спросил Морсби.

— А вот как. Примерно пять-шесть лет назад, насколько я помню, а может, и четыре года… это я посмотрю но книгам… В общем, несколько лет назад мы выпустили серию пластин из нового сплава, раньше мы таких не делали. Не припомню точно состав, это вас и не заинтересует — но дело в том, что их мы сделали не так уж много. Это была экспериментальная партия, понимаете? И не очень "дачная. В отзывах пластины называли недостаточно гибкими. Так что больше мы этот сплав не использовали.

— И эта пластина — одна из тех?

— На каждой из них, — невозмутимо продолжал директор, который торопиться не любил, — мы поставили особый значок после знака фирмы, указывавший, что это экспериментальное изделие, понимаете? На этой пластине я разглядел тот значок.

— И сколько таких вы выпустили?

— Сто. Ровно сто, ни больше ни меньше. Я это отлично помню.

— Это очень мне поможет, — энергично сказал Морсби. — Я все думал, неужели мне ни капли не повезет с этим делом, как обычно везло с успешно раскрытыми, Один процент удачи на девяносто девять, мистер Фергюсон, вот что такое работа сыщика; и ни одна удача не работает, пока не свяжешь ее с другой, так же тяжко добытой. Значит, насколько я понял, раз это была экспериментальная партия, больницы в таком случае вели особый учет операций, где они использовались?

Мистер Фергюсон покачал головой без прежнего энтузиазма.

— Нет, такого они не могли делать, так как мы не сказали, что пластины экспериментальные. Им не важно, какой сплав, пока пластины их удовлетворяют. А при нашей репутации все наши пластины должны отвечать соответствующим требованиям. Эти просто были не высшего качества. Так что, получается, что вам это вряд ли поможет.

— О, сэр, обязательно поможет, — благодарно сказал Морсби. — Вы только посмотрите дату отправки первой пластины из этой партии и последней, и тогда мне это поможет очень существенно.