"История лангобардов" - читать интересную книгу автора (Павел Диакон)



История лангобардов

Павел Диакон (Paulus Diaconus) (ок. 725–799) – ученый монах и историк из монастыря Монте-Кассино. Происходил из знатного лангобардского рода; некоторое время был придворным писателем лангобардского короля Дезидерия и учителем его дочери; в 783–787 гг. находился при дворе Карла Великого. Автор исторических хроник, стихотворений и писем. В его основном произведении – «Истории лангобардов» (Historia Langobardorum) в 6 книгах описывается «история народа» с момента переселения лангобардов в 568 г. из Скандинавии в Италию и до смерти короля Лиутпранда в 744 г. Лангобардская история излагается Павлом в связи с историей других народов, в том числе и славян. «История лангобардов» была очень популярна в средние века и дошла до нас в более чем ста списках.






Павел Диакон
История лангобардов
(Historia Langobardorum)

Павел Диакон

Павел Варнефрид Диакон происходил из древней и знатной лангобардской семьи, родился он около 725 г. в Фриуле. Прозвище «Диакон» он получил, по-видимому, по своему духовному сану. Предполагают, что он был близок к королевскому дому и обучался при дворе короля Ратхиса в Павии, где получил превосходное классическое образование. В дальнейшем он был придворным писателем короля Дезидерия и учителем его дочери. По ее просьбе он написал в 774 г. «Римскую историю», сочинение компилятивного характера, продолжавшее Евтропия в христианском духе до Юстиниана. После подавления фриульского восстания лангобардов в 776 г., когда Карл Великий за участие в восстании увез в Галлию как заложника брата Павла Арихиса, Павел удалился в монастырь Монте-Кассино. В 782 г., во время пребывания Карла в Италии, Павел обратился к нему с просьбой в форме элегии об освобождении брата. Карл заинтересовался Павлом, уже тогда завоевавшим репутацию ученейшего человека, писателя и поэта, и пригласил его в Галлию. Здесь в придворной «академии» Павел продолжал литературные занятия (писал церковные гимны, стихотворные послания, акростихи, эпитафии) и стал одним из самых авторитетных ее членов. Через 5 лет, в 787 г., Павел получил, наконец, возможность вернуться в монастырь Монте-Кассино, где он прожил последние годы своей жизни, умер и похоронен (около 799 г.) В монастыре он и написал свое лучшее произведение, задуманное, по-видимому, еще в Галлии, «Историю лангобардов в 6 книгах» («De gestis Longobardorum libri VI»). При написании этого труда Павел использовал сочинения Беды, Аврелия Виктора, Иордана, Венанция Фортуната, Плиния Старшего, Григория Турского, Оригена, Исидора Севильского, Григория Великого. Многое он заимствовал из сочинения по истории лангобардов Секунда Тридентского (ум. в 612 г.), не сохранившегося до настоящего времени (у Павла имеются на него прямые ссылки в III, 29; в IV, 27; IV, 40). Кроме того, источниками Павла были Беневентские и Сполетские анналы и «Liber pontificalis». В «Истории лангобардов» широко использована и устная традиция – исторические народные сказания, родовые предания, героические песни. При этом для ранних периодов истории более широко использована устная традиция, а для поздних – письменные источники и свидетельства очевидцев событий.
Историю своего народа Павел начинает с древнейших времен, с момента передвижения лангобардов из Скандинавии в Италию в 568 г. и доводит ее до смерти короля Лиутпранда, т. е. до 744 г., охватывая период почти и два столетия. В труде нет лишь последнего периода истории лангобардов (правлении Ратхиса, Айстульфа, Дезидерия), когда была утрачена политическая независимость этого народа, периода, о котором Павел мог бы писать уже по собственным воспоминаниям. Но этого не случилось. Помешала ли Павлу в этом смерть, как полагают некоторые ученые (Ваттенбах), или же что-то другое – судить трудно. Представляется вполне логичной все же точка зрения (Добиаш-Рождественской) о сознательном завершении «Истории лангобардов» временем высшего расцвета лангобардского государства: Павел из патриотических соображении не хотел писать о падении своего народа, свидетелем которого он был. Действительно, изобразить борьбу лангобардов с франками в профранкском духе Павел не хотел как патриот, изобразить ее с патриотической точки зрения остерегался (ведь Карл оставался всемогущим правителем Италии, к тому же Павел был обязан ему освобождением брата), а быть бесстрастным хронистом не мог – слишком тяжело отразилось на нем падение его родного народа, столь могущественного в прошлом. Обращаясь к прошлому лангобардов, Павел делит его на определенные исторические периоды, распределяя по шести книгам в тщательно продуманном порядке так, что каждая книга заканчивается каким-то узловым, переломным событием: 1-я—вступлением лангобардов в Италию, 2-я – десятилетним междуцарствием, 3-я – смертью короля Автари и т. д. до последней, кончающейся смертью Лиутпранда. Внутри каждой книги порядок размещения материала произвольный: исторические факты перемежаются с воспоминаниями о подвигах предков, родовыми преданиями, народными сказаниями. Павел не отграничивает вымысел от исторической действительности и, таким образом, отходит от традиций античной историографии, утверждая метод механической компиляции литературных источников. Лишь изредка он сопровождает легкими критическими замечаниями приводимые им легенды, называя их, например, «смешной сказкой» (I, 8). Общий характер «Истории лангобардов» историко-беллетристический. Хронология в нем не отличается точностью и порой даже спутана. События, почерпнутые из разных источников, чаще всего скрепляются между собой весьма неопределенными временными обозначениями: «спустя несколько лет», «в то же время», «между тем» и т. п. Почти нигде в сочинении нет точных ссылок и на источники («один правдолюбивый старец рассказывал...», «некий воин, участвовавший в сражении, говорил...» и т. п.). Историческое повествование перебивается разнородными отступлениями: описаниями Италии, памятников искусства и архитектуры, романтическими рассказами, фантастической этимологией географических названий, иногда рассказами о чудесах и сказками и т. д. Язык сочинения ясный и чистый, близкий к классическому. Тон повествования живой, местами романтичный. «История лангобардов» пользовалась большой популярностью в средние века. Об этом свидетельствуют 114 ее рукописей (IX– XVI вв.), несколько переработок и продолжений, более 15 извлечений из нее. И для нас она представляет несомненный историко-литературный интерес, в качестве единственного источника для ознакомления с историей лангобардов, и как образец историографии VIII в.
Кузнецова Т. И.


Книга I

1. Чем дальше северная страна удалена от жара солнца и чем холоднее она от снега и льда, тем она здоровее для человеческого тела и благоприятнее для увеличения населения; напротив, во всех полуденных странах, чем ближе они к солнечному зною, тем больше в них болезнен и тем менее они способствуют развитию человека. Потому и получилось, что на севере образовалось такое множество народов, и по всей справедливости весь тот край, от Танаиса[1] до самого запада, называется одним общим именем – Германия[2], хотя отдельные ее местности и носят свои особенные названия. Впрочем, римляне, когда они владели этими местами, называли только две зарейнские провинции Верхней и Нижней Германией. Из этой многолюдной Германии часто увозились бесчисленные толпы пленников и продавались южным народам. Нередко многие племена уходили из тех мест и сами, потому что людей рождалось столько, что они едва могли прокормиться; частично они переселялись в Азию, но преимущественно в близлежащую Европу. Об этом свидетельствуют всюду разоренные города во всей Иллирии и Галлии, а в особенности в несчастной Италии, которая испытала на себе свирепость почти всех тех народов. Готы, вандалы, руги, герулы, турцилинги, а также и другие дикие и варварские племена пришли из Германии. Равным образом народ винилов, или лангобардов, который впоследствии счастливо господствовал в Италии, происходил от германского племени и переселился с острова Скандинавии, хотя их переселение объясняют и другими причинами.
2. Плиний Старший в книге, которую он написал о природе вещей[3], упоминает об этом острове. Этот остров, как рассказывали мне люди, посещавшие его, расположен, собственно говоря, не среди моря, но только омывается морскими волнами вследствие отлогости своих берегов. И вот когда население этого острова так умножилось, что не могло уже более помещаться на нем, жители, как рассказывают, разделились на три части и решили по жребию, какая из них должна оставить родину и искать себе новое местожительство.
3. Итак, те, кому выпал жребий покинуть родную землю и следовать на чужбину, назначили себе предводителями двух братьев, Ибора и Агиона, юношей еще в самом цветущем возрасте, отличавшихся перед прочими; простившись с соотечественниками и родиной, они отправились в путь, чтобы искать землю, которую бы они могли заселить и там обосноваться. Мать этих предводителей, по имени Гамбара, была женщиной, прославившейся между своими и острым умом, и предусмотрительностью; в затруднительных обстоятельствах ее благоразумию весьма доверяли.
[4. Я не нахожу бесполезным, прервать на минуту ход повествования и – ибо перо еще занимается германцами – наряду с некоторыми другими, кратко описать чудо, что там у всех на слуху. На удаленнейших западных пределах, на морском берегу, под высокой скалой виднеется пещера где семь мужей – никто не ведает сколько времени – покоятся в долгом сне, сохранившиеся не только телом, но и одеждой, так что именно поэтому, из-за того, что они столь долгие годы оставались совершенно нетленными, они находятся в большом почете у тех грубых и тупых народов. Исходя из их одежды, их можно принять за римлян. Когда кто-то из дерзости возжелал одного [из них] обнажить, [то] вскоре у него отсохли руки и эта кара распространила такой страх, что с той поры никто более не решался прикоснуться к ним. Еще явит себя, для чего божественное провидение сохраняло их так долго. Может быть посредством их проповедей – ибо их считают ничем иным как христианами – будут те народы еще раз призваны к спасению.
5. Вблизи этого места живет народ скритобинов – так они зовутся – у которых даже в летнее время лежит снег и, которые ничем от диких зверей не отличаясь, не едят ничего другого, кроме сырого мяса диких зверей, из невыделанных шкур которых они изготовляют себе одежды. Согласно словам их варварского языка, происходит их название [их племени] от «прыгать». Ибо прыгая и с согнутой, похожей на лук, деревяшкой они искусно охотятся на диких зверей. У них имеется зверь, не лишенный сходства с лосем, из шерсти которого, настолько она была ее грубошерстной (rauhaarig), я видел доходящее до колен одеяние вроде туники, какое должны были носить названные скритобины. В тех областях во время летнего солнцеворота несколько дней подряд и ночью совсем светло и дни много длиннее чем в других местах; и наоборот во время зимнего солнцеворота хотя и светло, но солнце не видно, и дни короче и ночи длиннее, чем где-то в других местах: ибо чем далее удаляешься от солнца, тем более кажется солнце стоящим над землей и тени становятся длиннее. В Италии, как пишут древние, в шестом часу в Рождество[4], тень мужской фигуры достигает девяти футов длины. Я же сам, в белгийской Галлии, в месте, что зовется Тотонисвилла[5], измерил свою тень и нашел 19 ½ футов длины. И наоборот, чем более двигаешься на полдень, к солнцу, тени становятся короче, так что, во время летнего солнцеворота в полдень в Египте, Иерусалиме или соседствующих местах вообще не появляется тени. В то же время года видно в Аравии, однако, в полдень, солнце стоящим на севере и тень, наоборот-повернутой на юг.
6. Недалеко от того морского берега, который я описал, на запад, где расстилается безбрежный океан, находится тот бездонный водоворот, который мы обыкновенно зовем пупом моря, два раза на дню поглощающий и снова извергающий потоки, что и доказывается на том побережье волнами, набегающими и сызнова отходящими с исключительной скоростью. Подобную же бездну или водоворот поэт Вергилий именует Харибдой, каковая, согласно его поэме, находится в сицилийском проливе (Мессинский пролив – прим. пер.) и которую он[6] описывает так:

Правит справа Сцилла пляжем и непримиримая Харибда
Слева; и до нижнего края пучины трижды глотает она
Стремительно, бесконечные воды, потом обратно на воздух
Стремя переменные ввысь потоки, и пеной в созвездия целя.

Этой же вышеописанной бездной, как заверяют, часто с такой силой затягиваются суда, что они кажутся похожими на летящую в воздухе стрелу, и они нередко таким образом находят свою могилу в той пучине. Но часто, будучи уже почти проглоченными, они неожиданно отбрасываются обратно силою вод и с той же яростной стремительностью увлекаются вдаль, с каковой их затягивало ранее. Утверждают, [что] подобная же бездна находится также между британскими островами и провинцией Галисия, о чем говорят и побережья Секваники[7] и Аквитании, каковые два раза в день настолько неожиданно наводняются, что едва может спастись тот, кого это застанет на берегу. Далее видно, как реки той страны в быстром течении возвращаются в направлении своего источника и на протяжении многих миль придают пресной воде терпкий соляной привкус. Примерно в тридцати милях от секванского побережья находится остров Эводия[8], на котором, как уверяют его жители, слышен шум утекающих в Харибду вод. Я слышал рассказ одного очень знатного галла, как многие, уже до этого сильно потрепанные штормом корабли, были тут проглочены этой же Харибдой. Только один из всех команд этих судов остался в живых и был, еще дышащий и плывущий в потоках, дотащен до устья того жуткого водоворота. Когда же он уже взирал в бесконечно глубокую и широкую пропасть и, полумертвый от ужаса, ожидал своего падения, тогда он был, внезапно совершенно неожиданно воссажен на какую-то скалу. Ибо те воды, что должны быть заглочены, уже прошли и обнажился край водоворота. И в то время как он, трясущийся от таких опасностей, едва смог укрепиться [на скале] и все еще ожидал несколько затянувшейся смерти, тогда он увидел как неожиданно из пучины поднимаются водяные горы и поднимают затонувшие корабли. Когда один из них оказался вблизи, он со всей силы уцепился за него, и плыл так, как в полете до побережья. Так избегнул он жуткой кончины и смог потом сам сообщить о своих великих опасностях. Также и в нашем море, т.е. Адриатическом, которое, хоть и в меньшей степени, но похожим образом бьется о венетианское и истрийское побережье, вероятно, что есть похожие, только меньшие и сокрытые каналы, которые поглощают отливные воды и потом вновь выбрасывают на побережье. После этого отступления, я возвращусь к начатому повествованию.]
7. Выселившись таким образом из Скандинавии, винилы, под предводительство Ибора и Агиона, пришли в страну, называемую Скоринга, и жили здесь в продолжение нескольких лет.
В то время два предводителя вандальских дружин, по имени Амбри и Асси, повсюду в соседних странах затевали войну. Гордые своими многочисленными победами они теперь отправили послов также и к винилам и приказали объявить им, что они должны или платить дань вандалам, или готовиться к войне. Тогда Ибор и Агион, с согласия своей матери Гамбары, заявили, что лучше защищать свободу с оружием в руках, чем осквернять ее платежом дани; а вандалам через послов ответили, что они охотнее станут сражаться, чем служить. Хотя все винилы были тогда в цветущем возрасте, но число их было невелико, так как они составляли всего лишь треть населения не слишком-то большого острова.
8. Старое предание рассказывает по этому поводу забавную сказку: будто бы вандалы обратились к Годану[9] с просьбой даровать им победу над винилами и он ответил им, что даст победу тем, кого прежде увидит при восходе солнца. После этого, будто бы Гамбара обратилась к Фрее, супруге Годана, и умоляла ее о победе для винилов. И Фрея дала совет приказать винильским женщинам распустить волосы по лицу так, чтобы они казались бородой, затем, с утра пораньше, вместе со своими мужьями, выйти на поле сражения и стать там, где Годан мог бы их увидеть, когда он, по обыкновению, смотрит утром в окно. Все так и случилось. Лишь только Годан при восходе солнца увидел их, как спросил: «Кто эти длиннобородые?» Тогда Фрея и настояла на том, чтобы он даровал победу тем, кого сам наделил именем. И таким образом Годан даровал победу винилам. Все это, конечно, смешно и ничего не стоит, потому что победа не зависит от человеческой воли, а скорее даруется провидением.
9. И тем не менее верно то, что лангобарды, первоначально называвшиеся винилами, впоследствии получили свое название от длинных бород, не тронутых бритвой. Ведь на их языке слово «lang» означает «длинный», a «bart» – борода»[10]. А Годан, которого они, прибавив одну букву, называли Гводаном, это тот самый, кто у римлян зовется Меркурием и кому поклонялись как богу все народы Германии, не наших, однако, времен, а гораздо более древних. И не Германии он собственно принадлежит, а Греции.
[10. Когда дошло до столкновения с вандалами, винилы или лангобарды храбро бились, ибо дело шло о славе и свободе, и одержали победу. После этого, однако, они пережили в той же стране сильный голод и были этим сильно удручены.
11. Когда же они, выйдя отсюда, направились в Маурингу, встали на их пути ассипиты и всевозможными способами преграждали дорогу через их страну. Когда же лангобарды узрели огромные толпы неприятеля и не смели, из-за малочисленности собственного войска, ввязываться с теми в сражение, то нужда вынудила к решению. Они притворились, будто в их лагере есть кинокефалы, то есть люди с собачьими головами и распространили среди врагов [слух], что те сражаются с великой стойкостью, пьют человеческую кровь и, ежели не могут добыть врага, свою собственную. И, дабы придать этим слухам правдоподобие, широко расставили они свои палатки и развели в лагере множество костров. Увидя и услыша это, противники поверили этому и более не решались на битву, которой [ранее] угрожали [лангобардам].
12. У них, однако, был непомерно храбрый муж, силою которого они думали добыть все, что хотели: и его одного выставили сразиться за них всех. Лангобардам они передали, [что] они должны выставить одного из их людей, которого хотят, дабы он с тем сошелся в единоборстве и именно, при условии, что лангобарды уйдут обратно по пути, по которому пришли, если их [асипитов] воин одержит победу; если же напротив он будет повержен другим, то они более не будут преграждать лангобардам путь чрез свою страну. Лангобарды же не знали, кого из них они могут противопоставить огромному мужу [асипитов], и тогда предложил себя некто из рабского сословия добровольно: он обещал сразиться с вызывающим врагом, они же [лангобарды] должны, если он останется победителем, освободить его и его потомков из пут рабства. Охотно согласились они уважить его просьбу. Он вышел против врага, бился и победил. И так добыл он лангобардам разрешение на проход, себе же и своим, как и желал – свободу.
13. Прибыв же наконец в Маурингу, освободили лангобарды многих рабов от их ярма и сделали их свободными, дабы увеличить число своих воинов; и чтобы они могли считаться свободнорожденными, подтвердили им посвящение посредством стрелы, шепча при этом какие-то слова на их языке, дабы придать делу прочность. Выйдя из Мауринги, лангобарды двинулись в Голанду, где пребывали долгое время и затем как будто владели Антайбом, Бантайбом и таким же образом – и Бургундайбом, что мы можем рассматривать как имена областей или каких-нибудь мест.
14. Тем временем скончались герцоги Ибор и Айо, выведшие лангобардов из Скандинавии и правившие до сего [времени]. Теперь же лангобарды не желали более ходить под герцогами, но поставили себе короля по примеру других народов. Сначала правил ими Агельмунд, сын Айо, выводивший свою родословную от рода Гунгингов, который считался у них наиболее знатным. Он был, как передают предания, тридцать три года королем лангобардов.
15. В эти времена одна продажная девка родила разом семерых детей, и бросила их эта, превосходящая любого зверя своей жестокостью, мать, в пруд, дабы оставить там умирать. Если кому-то это кажется невероятным, то пусть читает он летописи древних[11], и найдет, что женщина родила не только семь, но – девять детей за один раз, и установлено, что это особенно [часто] случалось в Египте. И случилось, что король Агельмунд проезжал мимо этого пруда: он ошеломленно уставился на бедных детей, остановил своего коня и когда, он своим копьем, которое держал в руке поворачивал их туда и сюда, схватил один из них своей ручкой копье короля. Тот, исполненный жалости, и в высшей степени удивившийся этому, молвил, что это будет великий муж, приказал вытащить его из пруда и передать одной кормилице и повелел ухаживать за ним заботливейшим образом: и поскольку тот был вытащен из пруда, который на их языке зовется Лама (совр. нем. – Lehm, «глина», «грязь» – прим. пер.), то [король] дал ему имя Ламиссио. Когда ребенок вырос, стал он настолько способным мужем, что был и самым воинственным и после смерти Агельмунда стал королем. Рассказывается, что он, когда лангобарды на их пути под [началом] их короля[12] прибыли к одной реке и переправа была преграждена амазонками, плавая в реке, сразился и умертвил храбрейшую из них и добился так себе – великой славы, лангобардам же – переправу. Ибо до этого между [этими] двумя войсками было договорено, что лангобарды повернут назад, если амазонка одолеет Ламиссио, если же она, как действительно и случилось, будет побеждена Ламиссио, – получат свободную переправу. Но собственно, очевидно, что этот рассказ маловероятен. Ибо, все, кто сведущ в древней истории, знают, что народ амазонок погиб уже задолго до того как это могло случиться, если только примерно до этого же времени там не было подобного женского племени, потому как местность, где это произошло, была недостаточно известна летописцам и вряд ли была описана хоть одним. От некоторых я лично, однако, слышал, что в отдаленнейших областях Германии еще народ этих женщин существует.
16. Лангобарды перешли, наконец, реку, о которой я повествовал, и придя в страну на той стороне [реки], пребывали там долгое время. Когда же они, ничего плохого более не предполагали, и из-за долгого спокойствия стали беспечными, небрежность, всегда являющаяся матерью вреда, принесла им немалый урон. Ибо когда они, ослабев в беззаботности, все однажды предались сну, на них неожиданно ночью напали болгары и перебили многих из них, ранили еще больше, и так свирепствовали в их лагере, что умертвили даже короля Агельмунда и увели в плен его единственную дочь.
17. Оправившись снова после этого удара, сделали лангобарды Ламиссио, о котором я говорил выше, своим королем. Пылая юношеской силой и усердный воин, повернул он оружие против болгар, дабы отмстить за смерть своего отчима Агельмунда. Но в первом же сражении бежали лангобарды обратно в лагерь. Увидя это, возвысил король Ламиссио свой голос и воззвал ко всему войску, пусть вспомнят они о перенесенном стыде и снова представят себе позорную картину: как враги умерщвляют их короля и его дочь, которую они хотели бы видеть своей королевой, жестоко уводят в плен. Под конец увещевал он их, защитить себя и своих [близких]: лучше рискнуть жизнью на войне, чем стать поганым народом рабов для вражеских насмешек. И призывая их к этому и к подобному и, частью угрозами частью – обещаниями усилив их мужество для преодоления решающей схватки, и – там где он видел в бою раба – обещая ему свободу и вознаграждение, обрушились они наконец, воспламененные увещеваниями и примером их правителя, бросившегося в бой первым, на врагов, мужественно бились и нанесли противникам тяжкое поражение. Нанеся таким образом победу над бывшими победителями, отомстили они за смерть своего короля как и за свой собственный позор. И вынесли они тогда оттуда великую добычу, и с того времени они стали смелее предпринимать военные походы.
18. После смерти Ламиссио, правившего вторым [королем], третьим к власти пришел Лет. После того, как этот владычествовал примерно сорок лет, оставил он своего сына Альдихока, бывшего четвертым, наследником на троне. Когда же этот умер, пятым [королем] получил власть Годехок.