УЯЗВИМЫЙ МОРСКОЙ ИСПОЛИН

Два дня, что мы провели в гуще китового стада в Индийском океане, позволили нам получить некоторое представление о жизни гигантов. Речь идет о масштабах, возможных лишь в океане с его просторами и пучинами, – только в океане могли развиться такие чудовищные туши, и только там могут они существовать. Огромная разница в размерах между человеком и китом пропастью разделяет нас, из-за нее киты представляются нам не просто необычными, но как бы из другого мира.

Кашалоты, которые плавали вокруг «Калипсо», отнюдь не производили впечатления тупых, безмозглых тварей. Их связывали друг с другом вполне осмысленные взаимоотношения. Можно было даже выделить индивидуальные черты характера: кто-то из них был смелее, кто-то опасливее, кто-то смышленее остальных. Что лежит в основе – интуиция? Инстинкт? Возможно. Но как докопаться до истины, когда перед тобой десятки существ весом от 30 до 60 тонн, бесформенные горы мышц, костей и жира?

Вокруг «Калипсо», отделенный от нас всего лишь несколькими досками, в воде разыгрывался фантастический балет. Вернее, развивалась целесообразная активность, казавшаяся нам фантастической потому, что осуществляли ее левиафаны. Мы видели лоснящиеся спины, видели хвосты величиной с добрый парус, изредка – могучие головы. Умей мы толковать их язык, наверно, выяснилось бы, что все эти повороты и вращения отнюдь не случайны, что перед нами пример вполне осмысленного поведения. В самом деле, гидрофоны, через которые мы записывали звучания китов, свидетельствовали, что кашалоты «говорят», «беседуют» сериями щелчков и других звучаний.

Странно, как ни интересно было наблюдать китов, у меня было подавленное настроение. Конечно, мы нашли искомое, нас со всех сторон окружали киты. Но, глядя на них, я особенно остро чувствовал, что разделяющая нас пропасть неодолима, слишком велика диспропорция. В воде резвились существа чуть меньше нашего судна, и рядом с ними мы напоминали облепивших доску муравьев…

При всей нашей технике, подвесных моторах, «Зодиаках», катерах, при всем искусстве и опыте калипсян мы ведь все равно оставались букашками перед этими плавучими островами. На поверхности еще куда ни шло, видно только часть туши. Но под водой кит до того огромный, и двигается он подчас так стремительно, что с одного раза не охватишь взглядом громадину.

Сколько раз испытывал я чувство горечи, а точнее, бессилия при мысли о том, что киты, это чудо природы, недоступны для нас, непостижимы. Не потому, что они обитают в море, а потому, что представляют племя исполинов и от человека требуется особая гибкость ума и эмоций, особая проницательность и готовность отрешиться от привычных представлений – может быть, нам это попросту не дано…

Все наши ресурсы – катера, «Зодиаки», аквалангисты – обращены на то, чтобы наладить контакт, взаимопонимание с морским дивом. Но ведь работать приходится в океане с его необозримыми просторами и огромными глубинами, а это не наша естественная среда. Это среда изучаемых нами исполинов. Она под стать ид: размерам, их физической силе.

Трудно описать ощущения человека, который впервые встречается в воде с китом, с этим могучим, блестящим, черно-серым, движущимся живым цилиндром. Прежде всего вас ошеломляют размеры кита. Они превосходят все, что человек привык видеть в мире животных, превосходят все, что он себе представлял. Вы не просто удивлены, вы не верите своим глазам. Разум бунтует, аквалангист спрашивает себя, что это – сон, галлюцинация? Об этом говорят все калипсяне. При первой встрече кит наводит на вас ужас. Его не сравнишь ни с каким наземным животным. И еще один момент, в котором сходятся все наши аквалангисты: когда смотришь сверху, кит вроде двигается не так уж быстро. А попробуйте в воде коснуться его, поймать за плавник, и вы скажете, что перед вами чудо. Или кошмар.

Пока что нам удалось разработать только один способ работы с этими феноменальными существами. Как я уже упоминал, этот способ подразумевает участие двух «Зодиаков». Один «Зодиак» старается зайти спереди кита и заставить его плыть медленнее. Второй «Зодиак» подвозит кинооператоров и аквалангистов; они прыгают в воду и наблюдают, а также, если удается, снимают плывущее мимо них, или под ними, или над ними животное. Но ничто не может остановить продвижение кашалота. Они могут оседлать его, ухватиться за плавник – ему хоть бы что, знай плывет дальше, словно не замечает их. «Зодиак» возвращается, подбирает людей, и забава начинается сначала. К сожалению, другого метода наблюдения у нас нет. При всей его эмпиричности, при всем несовершенстве он все-таки кое-что дал. Точнее, преподал нам кое-какие уроки.

Во всяком случае, мы убедились, как важно заставить кита сбавить ход, чтобы подольше наблюдать его, не говоря уже о том, чтобы снять на пленку.

— Мчишься за китом, прыгаешь в воду, ждешь секунду-другую, пока сориентируешься, и нажимаешь спуск, — рассказывает Андре Лабан. — А когда смотришь готовую ленту, в лучшем случае видишь хвост кита. Ведь пока вода успокоится после твоего прыжка, кит уже успевает уйти.

Какие только приемы мы ни испытывали, чтобы заставить стадо идти медленнее или хотя бы отбить от стада одного кашалота. Но рядом с китом наши лодки так малы, что одно это обрекает нас на провал. Право, в море нет силы, способной противостоять этим движущимся горам мяса…

И еще одна трудность: не может человек уверенно истолковать реакции кита, его повороты, движения ластов, хвоста. Поди угадай, как настроен сейчас кашалот – благодушно или свирепо? Когда собака рычит, лев рыкает, гремучая змея трясет хвостом, вы знаете, что это значит. А как с китом? Может быть, кашалот, прежде чем решить, что пришло время прихлопнуть вас одним ударом своего могучего хвоста, целый час копит бешенство, а мы об этом даже и не подозреваем. В самом деле, как определишь, что мы зашли чересчур далеко? Только вид чудовищной пасти с рядами поблескивающих зубов напоминает аквалангисту, что ему грозит… Но мы этим пренебрегли и 36 часов безнаказанно испытывали терпение добродушных исполинов.

Пока мы можем утешать себя тем, что наш метод «мечения» китов оказался успешным. Как мы и думали, самым отважным и искусным в этом деле показал себя Альбер Фалько. И рулевые на малютках «Зодиаках» проявили новые чудеса отваги. Чтобы выйти на удобную позицию для кинооператоров, они наловчились проноситься над самой спиной плывущего у поверхности кита. Здесь важно вовремя поднять подвесной мотор, чтобы не поранить кита винтом.

К счастью, море вело себя смирно, держалась отличная погода. Шквал после Маэ оказался ложной тревогой, пассаты еще не начались. Мы продолжали искать китов и пытались метить их уже описанным способом. И не без успеха. Наши аквалангисты ухитрялись прыгать в воду прямо перед самым китом. (А то ведь кит заранее сворачивает в сторону – то ли видит человека, то ли эхолокация ему помогает.) И операторы тоже облачились в акваланги. Правда, лишний груз тормозит, но без акваланга просто нельзя, ведь меченый кит часто уходил на глубину от 5 до 15, даже 20 метров, а операторы и их помощники, естественно, следовали за ним. Во всем этом деле было что-то от цирка, и, как во всяком номере с животными, не обходилось без риска…

Один раз нам после удачного мечения удалось сутки следовать на «Калипсо» за одним и тем же кашалотом – рекорд! Все это время остальные члены стада – около десяти китов – держались по соседству, не хотели бросать товарища, и наши гидрофоны ловили непрерывный обмен сигналами. Стадо шло впереди «Калипсо», чуть правее нашего курса. Время от времени мы видели фонтаны.

Несколько раз Лабану удалось снять голову кашалота в упор, и ему показалось, что кит, эта огромная махина, оробел. Несомненно, какую-то роль сыграл тут рокот мотора на «Зодиаке».

И за все время, что мы снимали кашалотов, ни малейших признаков агрессивности. Правда, какие-то черты поведения можно было истолковать как проявление нервозности: то резко мотнет головой, то дернет хвостом, то вдруг уйдет в глубину.

Когда мы пытаемся притормозить кашалота, он обычно стремится продолжать движение и соединиться со стадом. Предпочитает уйти, вместо того чтобы дать отпор, хотя ему ничего не стоит расправиться с утлой лодчонкой.

Бебер Фалько нашел способ добиться того, к чему мы стремились с самого начала рейса, – задержать кита на одном месте достаточно долго, чтобы его можно было наблюдать и снимать. Он же придумал для этого способа название – «виразу». Сам он это провансальское слово толкует просто: крутись-вертись. Как бы то ни было, благодаря этому «виразу» я воспрянул духом. Способ нехитрый, Бебер уже испытывал его на дельфинах и косатках. Он садится на «Зодиак» и на полном ходу кружит около кашалота. Все кружит и кружит, так что кит оказывается в кольце рокота и пузырей от кильватерной струи. Сначала кашалот раздражается, потом успокаивается, как будто обалдевает от шума.

У кашалотов, как у всех китообразных, очень сильно развит слух. По-видимому, звуковая завеса, которой Фалько окружает кита, сбивает его с толку. Бурлящая кильватерная струя помогает этому. Так или иначе, кит замедляет ход и почти останавливается; наконец-то нам удается приблизиться к морскому исполину.

Конечно, кит вполне мог бы нырнуть, уйти в пучину от мучителей. Но «виразу» словно парализует его. Вот именно – «словно». Мы убедились в относительности «паралича» в первый же раз, когда Фалько решил испытать свой прием. Сначала все шло хорошо.

«Зодиак» кружит, мотор рокочет, кильватерная струя бурлит, кашалот лежит почти неподвижно у самой поверхности. Вдруг мощнейший всплеск – и «Зодиак» вместе с людьми взлетает в воздух, а камеры, мотор и прочее снаряжение падают за борт.

«Зодиак» упал днищем на воду, и от сильного толчка Морис Леандри, сидевший на корме, вывалился из лодки, но тотчас вскарабкался обратно.

Вот так, мы думали, что кит находится в «обморочном состоянии», а ему осточертел весь этот шум, и он одним движением хвоста заставил «Зодиак» с людьми совершить небольшой полет. Могло быть гораздо хуже: у кашалота огромные челюсти, а хвостом он вполне способен прихлопнуть лодчонку и людей. Он ограничился легким, но вполне эффективным внушением, после чего преспокойно продолжал свой путь, тут же предав забвению весь инцидент.

Сила, уверенная в себе и не имеющая ничего общего со злобной агрессивностью Моби Дика, – несомненное преимущество великана. В самом деле, если в тебе 20 метров и сверхъестественный запас сил, чего тебе опасаться? Сдается мне, так называемая свирепость китов вообще и кашалотов в частности – выдумка человека, призванная оправдать избиение безобидных животных. В нашей работе с китами мы ни разу не видели даже намека на агрессию.

Нас поражает уязвимость этих исполинов. Вся их мощь и сама жизнь, существование вида всецело зависят от морской среды. Вне моря они не могут жить. Кит, выброшенный на берег или застрявший на мели, обречен на смерть. Вернуться в спасительную воду ему не под силу, тем более что у него нет конечностей. Кит задыхается, его губят собственные размеры, огромная масса. Всей его мощи не хватает на то, чтобы поднять тонны жирового слоя и наполнить легкие воздухом, – и наступает удушье.

Корни такой уязвимости, такой зависимости от моря уходят далеко в геологическое прошлое Земли, в миоцен. Впервые киты появились в третичном периоде, около 30 миллионов лет назад, но предки их намного старше. Первоначально они были наземными животными – факт, который палеонтологи больше не оспаривают. Прежде чем стать властителями морей, они занимали более скромное положение на суше. К сожалению, в палеонтологическом материале пока не обнаружен непосредственный предок китов, который ходил по земле на четырех ногах. Зато найдено много полных скелетов кита, очень близких по своему строению к наземным млекопитающим. В то время киты были намного меньше нынешних кашалотов и финвалов, в длину достигали всего 6-7 метров.

Скелет современного кита сохранил следы его сухопутного происхождения. Есть рудиментарные бедренные кости, элементы голени и тазового пояса – все они окружены мышцами и не связаны прямо с позвоночником. Больше того, скелет грудных плавников свидетельствует, что передние конечности, ставшие ластами, имеют пять пальцев. Хвостовой плавник отличается от хвостового плавника ластоногих (настоящих тюленей, моржей, котиков и родственных форм), происшедших от менее развитых наземных предков. Такое устройство мы находим только у китообразных и сиреновых 4 (то есть у ламантина и дюгоней).

В далеком прошлом, особенно в мезозое, на Земле обитали исполинские существа; по континентам бродили огромные рептилии – диплодоки, бронтозавры, брахиозавры, гигантозавры. Это были самые крупные животные, когда-либо населявшие сушу. Но ни одно из них не идет в сравнение со 130-тонным голубым китом. Вес этих гигантских рептилий вряд ли превосходил 30-35 тонн, ведь немалая часть общей длины приходилась на шею и хвост.

Наземные исполины были рептилиями, а не млекопитающими. Они доминировали в фауне позвоночных мезозоя, который недаром называют еще эрой рептилий, однако размеры и вес принуждали их проводить жизнь в воде или у кромки воды; ведь на то, чтобы передвигать по суше 30-тонную махину, требовалось огромное количество энергии. Только вода, видимо, избавляла такого гиганта от необходимости расходовать всю наличную энергию на передвижение с места на место.

Среди огромных ящеров юрского периода некоторые, по-видимому, длиной могли сравниться с современным китом, достигая 20–25 метров. Но у этих наземных форм туловище было вчетверо тоньше, чем у кита; однако и они предпочитали жить в воде (например, бронтозавр), недаром ноздри у них находились в верхней части головы, подобно дыхательным отверстиям нынешних китов.

Разумеется, чтобы передвигаться, исполинским четвероногим требовались могучие конечности. Подсчитано: если бы слон весил вдвое больше, чем теперь весит, ноги его толщиной превзошли бы туловище нынешних слонов. Но ведь слон весит всего от 3 до 6 тонн – столько весит язык некоторых китов. Вот и представьте себе, какие ноги были, скажем, у бронтозавра.

Быстрота, с какой исчезли с лица Земли динозавры, до сих пор ставит в тупик палеонтологов. Не исключено, что именно гигантизм их погубил, ведь у больших размеров есть свои серьезные минусы. Так или иначе, великанов мезозоя можно назвать ошибкой природы, и ошибка была исправлена, великаны переселились в океан, а кто не смог переселиться – вымер.

В самом деле, на суше перед гигантами вставали неразрешимые проблемы. Передвижение только одна из них, дыхание тоже требовало огромных усилий. При такой грудной клетке для вдоха нужны исключительно мощные мышцы и особое устройство скелета. Вот почему кит, хотя дышит воздухом, быстро погибает вне воды. Даже его чудовищных сил не хватает для дыхания: на суше скелет кита не выдерживает веса мышц и жирового слоя, между тем как в плотной водной среде он отлично служит киту. Однажды мы извлекли из воды китенка, чтобы выкармливать, так пришлось поместить его на особые носилки, иначе его сокрушил бы собственный вес, а ведь китенок был относительно невелик.

Еще одна проблема, стоявшая перед великими рептилиями мезозоя, – пища. Для такого гиганта, как бронтозавр, требовалось огромное количество корма. Даже слон поедает в день 300–400 килограммов. Бронтозавру было трудно прокормиться уже потому, что голова его была смехотворно мала для такого огромного туловища. Ведь это очевидно: чтобы не околеть с голоду, чудовище весом 30 тонн с головой не больше лошадиной должно есть непрерывно!

Усатые и зубатые киты не знают таких проблем, у них огромные головы и под стать им пасти. Усатые киты питаются, процеживая воду с миллионами крохотных морских организмов через прикрепленные в два ряда к верхней челюсти роговые пластины с бахромой. Такой способ не требует от кита заметных усилий5. Он попросту плывет с открытой пастью и глотает отцеженную добычу, а вода выливается.

Труднее дается добыча пищи кашалоту. Это зубатый кит, причем в нижней челюсти у него зубов больше, чем в верхней. Добычу кашалота составляет, в частности, гигантский кальмар, обитающий на глубине 500 метров и больше. Тут размеры кита оказываются несомненным преимуществом. Нетрудно представить себе, какая затрата энергии нужна могучей туше, чтобы достичь морского дна и схватиться с десятиметровым кальмаром.

Размеры и мощь китов делают их властелинами морей. А есть ли у властелина враги? Это как посмотреть… Начать с того, что человек давно охотится на китов, в том числе на самых крупных, таких, как голубой и финвал. Баски, одни из первых китобоев, так рьяно истребляли гладких китов Eubalaena glacialis (этот вид особенно уязвим из-за малой скорости – всего три узла), что их совсем не осталось у северных берегов Испании.

Правда, вплоть до XIX века аппетиты китобоев обуздывались сравнительно примитивными средствами охоты – парусные и весельные суда, ручные лебедки, слабые канаты, ручные гарпуны. В то время большие размеры опять-таки были для кита плюсом, ведь человек мог справиться лишь с менее крупными особями. В 1864 году, когда была изобретена гарпунная пушка, соотношение сил сразу изменилось. Отныне человек мог одолеть даже самого крупного кита, и гигантизм перестал быть преимуществом.

Но человек не единственный враг кита. Есть противники и в воде, и самый грозный из них – родич кита, косатка Orcinus orca. Косатка – зубатый кит, она меньше усатых китов и кашалотов, зато наделена огромной силой и свирепостью, не говоря уже о почти дьявольском уме. Стадо этих убийц смело нападает даже на самых больших усатых китов.

13 апреля. В 7 утра, взяв курс на Шаб-Араб, идем в конец залива по широкой дуге. Однако вскоре курс меняется, потому что справа по борту, метрах в двадцати пяти, замечены три белых кита; можно подумать, что это белухи6. «Калипсо» разворачивается – увы, китов уже след простыл. Но тут же опять звучит сигнальный колокол. Кашалоты! Поразительно, кого только нет в Аденском заливе в это время года.

Начало охоты не очень многообещающее. Боясь потерять китов из виду, решаю идти к ним, а «Зодиаки» спускаем на ходу. Фалько стреляет издалека, попадает в цель, но гарпун отскакивает от скользкого бока млекопитающего, лишь слегка поцарапав кожу.

Тем временем Бонничи на «Зодиаке» догоняет группу из трех китов. На несколько минут отделяет детеныша, но родителей это не устраивает, они подплывают к своему отпрыску с двух сторон и уводят его.

Безуспешно продолжаем поиск, наконец в 2 часа новый аврал. Замечены совсем юный кашалотик и его мамаша. «Калипсо» подходит ближе, детеныш видит судно и, бросив мать, направляется к нам! Отдаю команду «стоп-машина». И не зря – винты останавливаются за считанные секунды до того, как детеныш пристраивается к «Калипсо» с правого борта. Мамаша идет за ним и занимает позицию неподалеку от «Калипсо», чтобы вступиться за свое дитя, если ему будет угрожать опасность.

Ребята выходят на «Зодиаке», хотят пометить мамашу, но она поспешно уходит, словно угадав их намерения. Детеныш возвращается к ней, вместе они присоединяются к стаду, и мы теряем их из виду.

Сразу после обеда приглашаю на совещание Бебера, Лабана, Дюма и Марселлена. Все согласны, что стоит уделить побольше времени китам, мы отменяем предполагавшиеся исследования у Шаб-Араба и решаем посвятить еще три дня охоте на кашалотов.

Друзья выходят, а я остаюсь в каюте, чтобы немного поразмыслить о наших проблемах. Внезапно меня осеняет – аэростат! Надо прикреплять к киту не буй, а аэростат. Ведь он будет держаться не на воде, а в воздухе над водой, за ним гораздо легче следить и с «Калипсо», и с «Зодиаков». Подвесим к нему алюминиевую фольгу – можно ночью засекать радаром.

14 апреля. Симона не знает усталости, трудится, как пчела. Мало того, что она отвечает за провизию и порядок в кают-компании, ее все чаще можно увидеть на мостике, на «китовой вахте». Когда дежурит Симона, от ее глаза ничто не ускользнет. Надеюсь, фортуна ей не изменит – мне не терпится испытать аэростат.

Первым 14 апреля мы обнаружили не кашалота, а финвала (он самый крупный среди китообразных после голубого кита).

Предоставлю слово дневнику.

Рано утром поблизости от «Калипсо» появилась большая стая дельфинов, и среди них кружило много молотоголовых акул.

Затем мы обогнули мыс Гвардафуй у входа в Аденский залив. Наши «Зодиаки» носились наперегонки с тремя дельфиньими стаями, вдруг до нас донесся крик Бебера:

— Кит! Бросайте дельфинов, пошли за ним!

Море совсем гладкое, и «Зодиаки» развивают до 15 узлов. Два часа длится погоня за китом, его длина 12–15 метров; по-видимому, это финвал. Хорошая скорость необходима, потому что кит, сделав вдох, тотчас уходит вглубь и пропадает на 10–20 минут. В конце концов, утомленный гонкой, он замедляет ход и начинает всплывать чаще.

Опытный китобой сразу отличит финвала от кашалота по фонтану. Мы пользуемся еще более броской приметой – у финвала спинной плавник широкий, изогнутый, а у кашалота торчит на спине, ближе к хвосту какой-то неровный гребешок. Их можно различать и по тому, как они ныряют. Кашалот уходит отвесно вниз, и напоследок видно торчащий из воды хвост; финвал ныряет под углом. Затем, кашалоты обычно ходят стадами, а замеченный нами сегодня кит, по-видимому, один. Вообще финвалы ходят поодиночке или по двое, по трое.

«Зодиак» Бебера подошел уже почти вплотную к пепельно-синей туше. Фалько стреляет… Попал! Кит бросается прочь, и мы видим, как гарпунный линь разматывается со скоростью 15 узлов. Ушли 50 метров полипропилена, осталось еще 300 метров голубого нейлона. Скоро узнаем, хорошо ли зацепился гарпун.

Бебер уже вернулся к «Калипсо«, пришвартовывается – в это время линь провисает. Гарпун выскочил…

Все огорчены, больше того, обескуражены. Но это не мешает нам тотчас приступить к работе. «Калипсо» и «Зодиак» с операторами возобновляют погоню, а Бебер сматывает 800 метров линя и снова заряжает гарпунное ружье. И к тому времени, когда мы настигаем кита, Фалько уже готов. Поднимает ружье… Выстрел! Гарпун поражает цель, но острие не может пробить жировой слой. Бебер хватает подводный арбалет – лопается стальная тетива! Тогда он берется за ручной гарпун.

Кит заметно утомлен, он сбавил ход до 8 узлов, идет на глубине 2–3 метров, и его ясно видно с «Зодиака». Вот всплыл за воздухом, Бонничи на своем «Зодиаке» преграждает ему путь спереди, и Фалько быстро сокращает разрыв. (Задача Бонничи не так уж проста: когда он занял позицию перед китом, могучий треугольный хвост ударил по воде у самой лодки.)

Подойдя поближе, Фалько размахивается и вонзает гарпун финвалу в левый бок. Острие пробивает кожу, но рукоятка гнется, как только кит устремляется вглубь. Гнется, однако не ломается. Выпустив 500 метров линя, Фалько крепит к нему большой красный буй. Все, что происходило до сих пор, только начало. Теперь охота развертывается всерьез: Лабан и Делуар снимают проплывающего мимо кита под водой, Барский – с поверхности, а мы на борту «Калипсо» старательно записываем все происходящее.

«Зодиаки» явно раздражают финвала. Они жужжат у него над ухом, словно москиты, да и гарпун, учитывая его размеры, можно сравнить с жалом москита. Кит бросается то в одну, то в другую сторону. «Зодиаки» стараются не отставать, операторы идут справа от кита, аквалангисты – слева. Прыгают в воду перед зверем и снимают его, когда он проплывает мимо. Дыхание кита еще больше участилось, каждые 15 секунд он пускает фонтан, и пар видно издалека, несмотря на зной и сухой воздух.

Под вечер операторы возвращаются на «Калипсо». Фалько уже на судне, готовит маленький аэростат. Оболочку наполняют водородом, прикрепляют к ней алюминиевую «бабочку» – радарную мишень и длинным линем соединяют все устройство с буем.

В это время к киту приближается другое судно, явно привлеченное видом парящего в воздухе аэростата. «Калипсо» совершает несколько отвлекающих маневров.

Марселлен и Дюма, захватив звукозаписывающую аппаратуру, идут за китом на «Зодиаке», что называется, по пятам. Вот один из приемов звукозаписи – подвесив микрофон на конце длинного шеста, они подносят его к дыхательным отверстиям финвала. Потом, прокручивая запись, мы слышим что-то вроде приглушенной канонады.

Перед нами поистине редкостный экземпляр. Редкостный прежде всего по своим размерам, ведь он крупнее встреченных нами в этом рейсе кашалотов. Кроме того, он красивее: у него великолепная голова (когда пасть закрыта, она смахивает на змеиную) и туловище не такое массивное, как у кашалота, с идеальными гидродинамическими обводами, даже элегантное на вид. И окраска более светлая, изящная, что ли.

Все калипсяне восхищаются «нашим» китом. И все сходятся в том, что с этим финвалом справляться куда проще, чем было с кашалотами. Несомненно, тут играет роль то, что финвал один, а не в стаде. Будь рядом сородичи, он не захотел бы от них отделяться.

— Кашалоты, похоже, только о том и думают, как бы уйти от нас и соединиться со своим стадом, — говорит Мишель Делуар. — Они даже готовы оттолкнуть нас, чтобы вернуться к сородичам. Этот кит ведет себя куда спокойнее. Ему не к спеху, он не торопится на свидание. И до чего же он хорош – в десять, в сто раз красивее любого кашалота. Поглядишь на эту плоскую голову, и можно поклясться, что он улыбается! Если смотреть на финвала анфас, он весь сплошная улыбка. То ли он такой добродушный, то ли юморист. Честное слово, из всех животных, которых мы видели, только этот финвал по-настоящему меня поражает.

Ночью несколько человек остаются на «Зодиаке», следят за буем и аэростатом. Наги укрепил на аэростате мигалку, это облегчает им задачу. Несмотря на темноту, мы представляли себе, чем занят кит. Иногда он стоял на месте, а иногда делал бросок, развивая скорость 6–7 узлов.

Суббота, 13 мая. Сегодня работа организована так, чтобы извлечь возможно больше из нашей встречи с финвалом. Рано утром Барский и Делуар снимают «Калипсо» и аэростат, потом начинается подводная съемка кита. «Зодиаки» повторяют вчерашние маневры. Одна лодка преследует финвала, он уходит вглубь, снова всплывает чуть севернее и потом идет на восток. Делуар снимает подводной камерой. Барский работает с другого «Зодиака» обычной камерой.

Все идет гладко. Слишком гладко, говорю я себе… И вот – вмешательство случая. Финвал описывает дугу вокруг одного из «Зодиаков», и гарпунный линь наматывается на винт. Происходит нечто поразительное: кит ныряет и тянет лодку за собой. Представьте себе, какая силища нужна, чтобы увлечь под воду такую большую надувную лодку! Хорошо, Фалько не теряет присутствия духа. Он мгновенно передает камеры и прочее снаряжение на другой «Зодиак», затем обрубает линь. Финвал на свободе, а иначе мы потеряли бы «Зодиак».

Пожалуй, вчера, говоря о «добродушии» нашего кита, мы провинились в антропоморфизме. Несомненно, финвал к нам совершенно безразличен. И сейчас он как ни в чем не бывало плывет дальше по своим делам.

Аквалангист, покинув катер, приготовился встать на голову финвала

Зато Фалько присуще большее постоянство. Как только винт освобожден от линя, он бросается вдогонку за китом. Ему снова удается поразить зверя гарпуном. И опять, как вчера, «Калипсо» старается не отстать от финвала и «Зодиаков».

Боясь что-нибудь упустить, Делуар прыгает со своей камерой в воду. Небывалый случай – впервые человек наблюдает и снимает финвала под водой. Ай да Мишель! Впрочем, Бонничи не отстает от него – ухватился за спинной плавник кита, и зверь его тянет, словно какой-нибудь чудовищный паровоз. Тоже случай небывалый! Барский присоединяется к друзьям и снимает акробатические трюки Бонничи.

Тем временем Лабан и Бебер щелкают под водой фотоаппаратами. Пленка запечатлевает длинное изящное туловище. Один раз фотографы подплыли к финвалу так близко, что видели обращенный на них огромный глаз с одного метра.

Под вечер «Зодиак» Барского направляется к «Калипсо» – и опять винт захватывает гарпунный линь. Не желая рисковать, Фалько тотчас перерубает линь, и Барский уже с палубы «Калипсо» снимает наше прощание с бравым финвалом, который все так же безучастно (кажется нам) уплывает вдаль.

После обеда Бебер, Дюма, Лабан и кинооператоры собираются вместе, чтобы обсудить снятый материал и решить, чего им не хватает.

— Финвал, — говорит Лабан, — смотрится повнушительнее, чем кашалот. Он ведь крупнее, в нашем экземпляре, наверно, было метров пятнадцать. И еще, аквалангисту огромная квадратная голова кашалота кажется какой-то уродливой, что ли. На нее же приходится чуть не треть всей длины зверя. Как будто творец ошибся в пропорциях и бросил работу, не довел ее до конца. А у финвала голова красивая, аккуратная, после кашалота ее воспринимаешь как приятный сюрприз.

В пользу финвала говорит также его смирный нрав. Возможно, на самом деле он и не такой уж кроткий, но все равно, укусить он не может, у него нет зубов. Зная это, аквалангисты смелее приближались к финвалу и обращались с ним куда более вольно, чем с кашалотом. Ведь при встрече с кашалотом поневоле вызывает оторопь зрелище поблескивающих в воде огромных зубов. Но и финвал отнюдь не беззащитен. У него есть свое оружие, грозное оружие, которое он пускает в ход против акул и косаток, – исполинский хвостовой плавник. Бебер называет его мухобойкой. Мухобойка финвала может одним ударом расплющить человека.

— Пока находишься впереди финвала, — говорит Делуар, — бояться нечего. Вообще в передней части туловища нет ничего страшного. А прошла мимо половина туловища, тут самое время подумать об осторожности, вспомнить, что под водой ты вовсе не такой поворотливый, как на суше. И уж как завидишь извивающийся хвост, эту махинищу, — лучше посторониться. Не то он обрушится на тебя, словно тонна кирпича.

Да, кит киту – рознь. И у великанов есть различия. Финвал, как мы только что убедились, отличается огромными размерами и индифферентным нравом. Горбачи (мы снимали их у Бермудских островов) изяществом и грацией напоминают в одно и то же время ласточку и «Боинг-707». Их длинные белые ласты, которые служат для поворотов, похожи на крылья. В отличие от финвала горбач не плывет по прямой. А от кашалота его отличает то, что горбач охотно подпускает к себе человека, иной раз даже сам задевает аквалангиста, кружа под водой и покачивая длинной цилиндрической головой с покатым подбородком. Кстати, горба у горбачей нет, а названы они так потому, что показывают загривок и спину, когда ныряют.

Стоит ли удивляться, что у калипсян неодинаковые симпатии в мире китов. Они довольно близко познакомились с китами, и одни виды им не по душе, зато другими они восхищаются.

Больше всего пришлись нам по нраву серые киты, вместе с которыми мы провели не один месяц в калифорнийских водах.

— Когда я впервые увидел серого кита, — рассказывает Филипп Кусто, — я прыгнул в «Зодиак» и схватил кинокамеру. Зашел спереди и сразу же нырнул, впопыхах даже забыл надеть акваланг. Я чуть не сел на кита верхом, а ему хоть бы что, он и не подумал сворачивать. Сперва я смутно различил огромную пасть, это было что-то невероятное. Потом мимо меня проследовало туловище. Движения удивительно плавные, слитные, на элементы не разобьешь. Просто поразительное впечатление гидродинамического совершенства и неодолимой мощи. Как я ни старался, не смог поспеть за ним, хотя он вовсе не торопился. Так и пропал он вдали. Я вернулся на «Зодиак», надел акваланг и снова нырнул. Но чары были нарушены. Надо думать о камере, об углах съемки, об акваланге, где уж тут любоваться. И все же меня не покидало чувство, что на какой-то миг между мной и китом возникло полное взаимопонимание.

Да, встреча с китом в его стихии совсем не то, что общение с поверхности! «Зодиаки», подводные ружья, буи, конечно же, влияют на восприятие китом человека. Мы не знаем, как именно они влияют, зато знаем, что испытываем сочувствие, симпатию, что-то вроде взаимопонимания, общаясь с этим животным без посторонних предметов.

Филипп утверждает, что ни разу не встретил кита, который проявил бы даже намек на враждебность. Правда, Филипп не работал с китами, меченными гарпуном, пусть даже совсем легким, каким пользовался Бебер. (Нужно ли говорить, что Филипп не одобряет мечения китов. Так, он решительно восстал против мечения горбачей у Бермудских островов.)

— Готов поклясться, — говорит Филипп, — они знают, какие мы малосильные. Ведь один удар хвостом, плавником, головой – и человека нет. Но киты никогда не нападают. Меня всегда поражает их миролюбие. Они уступают нам дорогу и не мечутся, как это делают рыбы, а отходят в сторону плавно, не спеша…

Известно, что многие черты поведения китов определяются сексуальным инстинктом. Одна серая китиха довольно странно повела себя, когда к ней подплыл Филипп: она ходила перед ним взад-вперед, и внешние признаки говорили о сексуальном возбуждении. Может быть, приняла наш «Зодиак» или аквалангиста за странных морских животных, которые могли бы стать ее партнерами? (Нечто похожее мы наблюдали у дельфинов.)

Так или иначе, для этих подводных встреч характерен несомненный взаимный интерес двух живых существ, двух млекопитающих. Как ни велика разница между человеком и китом, они друг другу не совсем чужие.